Текст книги "Мышеловка капитана Виноградова"

Автор книги: Никита Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Сел, почти коснувшись лбом потолка. Натянул носки… Все остальное – включая брюки, рубашку и кобуру с пистолетом – снимать на ночь было не принято.

Постепенно избавляясь от ощущения прилипшей к телу тельняшки, Виноградов соскользнул вниз. Осторожно, стараясь не разбудить тревожно похрапывающих милиционеров, зашнуровал ботинки. Свет не зажигал: во-первых, в вагоне не было электричества, а во-вторых, крупные, как виноград, южные звезды и сполохи пограничных прожекторов позволяли разглядеть все необходимое.

Китель, фуражка… Виноградов неторопливо сдвинул в сторону купейную дверь – и вздрогнул, бросив руку к бедру.

На пол, к его ногам, с коротким гулким стуком упало что-то большое и круглое. Мгновением позже он разглядел: голова в каске, бронежилет… Очевидно, обладатель всего этого спал на полу в коридоре, слегка прислонившись к входу в милицейское купе, – и был невольно побеспокоен Владимиром Александровичем.

Пустые, безумно усталые глаза двадцатилетнего мальчишки тягуче, снизу вверх ощупали Виноградова – и вновь закрылись, спрятавшись под металлический обрез шлема.

«Господи, как же мы все устали, – подумал Виноградов. – Мы даже уже не боимся неожиданного… Ничего мы уже не боимся. Домой хочется».

Добраться до тамбура оказалось непросто. В коридоре вагона, вповалку, как на известной картине «Ночь на Куликовом поле», спало человек тридцать десантников в полной экипировке. Влежку, притиснувшись друг к другу и по возможности используя угловатые ранцы и мрачные кубы радиостанций. Виноградов сначала старался не наступать на лежавших, но под конец, пару раз потеряв равновесие, пошел прямо по ящикам, брезентовым поверхностям бронежилетов, по каскам и мешкам.

Из служебного купе высунулась сальная физиономия проводника.

– Чайку?

– Спасибо, любезный. Это кого ж нам Аллах послал?

– Десантники. Ваши, – зачем-то уточнил проводник. Местных десантников пока, слава Всевышнему, не существовало. – В Кердизе сели, до границы. Две недели у Верховного Совета стояли, наши для них – как враги были… Ничего, теперь делом займутся: тех боевиков – вонючую я их маму – бить будут! Ай молодцы, клянусь!..

В тамбуре курил чубатый сержант из виноградовской группы.

– Доброе утро, командир.

– Доброе утро. – Сержант в перерывах между поездками со слезой пел белогвардейские песни под гитару и очень хотел быть офицером, потому и заработал кличку Корнет. – Почему не разбудили?

– Нет нужды, командир. Ребят – рота, пять офицеров. Ведут себя хорошо – им сейчас ни до чего… Утром пообщаемся.

– Ладно, Корнет. Только не так, как в тот раз, с танкистами. А то – позор семье и рабоче-крестьянской красной милиции…

– Обижаешь!

– Хорошо-хорошо. Иди спать. Завтра посмотрим. – Виноградов принял аккуратный и удобный – единственный на четверых – автомат АКСУ, ласково прозванный «аксюшей», повесил на плечо.

– Спокойной смены.

– Гуд бай!

В сотне метров от железнодорожного пути, отделенная от них причудливой паутиной пограничных коммуникаций и мелким изгибом серебристой речки, просыпалась иранская деревня…

– Зови! – Виноградов еще раз оглядел стол и кивнул.

В окружении громоздящихся на тарелках закусок, душистого чурека, сладостей возвышались, слегка позванивая, две бутылки водки. Молчаливый милиционер, прозванный за абсолютную надежность, выносливость и неудобоваримость в общении Броником – в честь бронежилета, как пояснили непосвященным, – шагнул из купе. Вместо него возник в дверном проеме Корнет. Он только что вернулся из регулярного обхода состава – раз в два часа, тут никаких поблажек быть не может. В принципиальных вопросах Виноградов был неумолим и педантичен.

– Докладываю. В поезде – без происшествий. Пассажиров – сорок шесть. Семнадцать этих и двадцать девять – тех. Детей пять.

– Бригада?

– Начальник поезда спит, собака. Проводники – кто как, в пределах нормы. Пьяных нет.

– Нет?

– Совсем уж пьяных – нет. Всего-то четыре вагона занято: в двух беженцев распихали по национальному признаку, чтоб чего не вышло, а в двух – мы да десантура.

– До границы еще сколько? Часов шесть?

– Да чуть поболее… Спокойная зона, командир. Ты знаешь что?.. Отдыхай тут с офицерами, а мы пока в соседнем вагоне – у Броника земляк-прапор оказался, так это…

– Как хотите. – Виноградов пожал плечами. Водки надо?

– Командир! Что ж мы – нищие? Слышь – ты не обижайся. Если бы только наши, милицейские… А у них в армии это не принято. Ты не служил – не знаешь.

– Ладно. Есаул на посту?

– А кто же еще? Всего нас – четверо. Что ж поделаешь… – Оба они понимали, что толстый, ленивый старшина все время держит их на грани ЧП, но… – Пошел я. Приятного аппетита.

– Спасибо.

…Офицеры-десантники оказались людьми компанейскими. После водки с армейским шиком возникла литровая фляга спирта, также уничтоженная беспощадно под могучие бутерброды с тушенкой. Уже отпили за знакомство, за братство по оружию, за дам, за тех, кто остался в земле там и здесь, – гости были из той части, которая одной из последних в восемьдесят девятом покидала «дружественный Афганистан».

– Ну а теперь – за хозяина! – хриплым басом рявкнул скуластый, татарского вида капитан.

– Ура! – дружно поддержали его соратники.

– Спасибо, мужики. – Виноградову было хорошо.

– И который уже раз вы так мотаетесь? – спросил кто-то из гостей, выдохнув и закусив.

– Восьмой. Сначала все больше этих от погромов вывозили. Насмотрелись… Детишки с отрезанными ушами, бабы изнасилованные. А теперь – те бегут. Тоже – не дай Боже. Голые, босые…

– Досталось вам.

– Это еще – х…ня! А вот первые две поездки – вообще без оружия, это – как? Полон поезд беженцев – а мы голым… простите – энтузиазмом бандитов отгоняем на станциях.

– Что творят суки! – Всем присутствующим пришлось в своей фронтовой жизни натерпеться от кретинизма начальства и тыловых писарей, поэтому их возмущение было искренним.

– А с наградами у вас как? – Усатый старший лейтенант успел в «ограниченном контингенте» заработать только «Боевые заслуги» и считался в полку вроде как и не ветераном.

– С наградами у нас хорошо. Без наград плохо. – Присутствующие рассмеялись. – Если серьезно… Ни черта! Семь поездок – ни одного беженца не потеряли. Всех довезли. И мои – без единой царапины.

– Ну и отлично!

– Как бы не так. В группе у ребят из Белгородской школы милиции – сержанту голову прострелили и вагон сожгли. Так по всем сразу – Указ. Старлею – «За личное мужество», бойцам – по медали. Ну и – «Звездочку» посмертно… А мы все – в порядке.

– Что ж делать?

– Нужны потери, – мрачно пошутил Виноградов и тут же постучал по дереву. – Шутка.

– Потери? Сделаем… – так же мрачно пошутил капитан.

– Давайте лучше о чем-нибудь веселом… Наливай по последней!

– Поехали! Без тоста.

– Ух, крепка советская власть! – Виноградов отправил в рот пучок зелени. – Насчет веселого… Идем позавчера с местным майором по их управе – а у транспортной милиции как раз получка. Спускаемся – гляжу, у постового на тумбочке коробка из-под торта. Каждый выходящий кидает в нее, кто пять рублей, кто – десять. Я, дурак, спрашиваю, может, помер кто-нибудь или фонд новый образовали… Нет, отвечает мой спутник. Мы, говорит, с людьми работаем, а ему где денег взять – постовой нас охраняет…

– Делятся, значит! – сквозь хохот прокомментировал усатый старлей.

– Точно. Здесь – все на взятке. Снизу – доверху. Азия!

– Прожрали Родину, суки, – со злобным спокойствием, тихо процедил капитан. – У нас вот, в Баграме, случай был…

Первым в звуковом ряду – и это особенно четко отпечаталось в сознании Виноградова – был оглушительный звон разбитого стекла. Затем – лавинообразный скрежет тормозящего состава, и уже только как бы после этого – гулкая очередь ДШК.

Чистая случайность – в «штабном» вагоне купе были расположены со стороны границы, поэтому первая очередь, прошив поезд от локомотива до хвоста, только раскрошила три окна в коридоре, усыпав его осколками. Позже выяснилось: беженцам из первого вагона повезло меньше…

Из дальнего тамбура затявкала «аксюша» Есаула, мгновенно поддержанная шквальным огнем десантников. Рядом с Виноградовым никого не было по горному склону наверх, прикрывая друг друга, карабкались три группы серьезных мужчин, занятых мужской работой.

Сверху уже не стреляли.

Выпустив в сторону кучки камней на вершине обойму из «Макарова» – без всякого практического смысла, просто, чтобы хоть чуть-чуть-чуть разрядиться, – Виноградов спрыгнул на насыпь. Мимо, со стороны локомотива, пробежали Корнет и Броник:

– Живой, командир?

– Еще как! Там – что?

– Нормально… Завал на полотне – часа на три работы, если с солдатиками.

– Паровозная бригада?

– В порядке. Правда, пованивает от машиниста…

– Дурак, Корнет! Мягче надо к людям, мягче. Если б не попутчики…

– Ясно, командир. Мы – в хвост, поглядим чего как.

– Дуйте.

На смену затухающей стрельбе зазвучала гортанная местная речь – умницы проводники высаживали возбужденно гомонящих пассажиров со стороны границы, на всякий случай – под прикрытие вагонов.

– Как думаешь – чьи? – спросил Виноградов подошедшего начальника поезда, ткнув пистолетом в направлении гор.

– Есть разница? – Седой пятидесятилетний мужчина в щеголеватой железнодорожной форме прижимал к рассеченной осколком щеке пропитанный кровью платок. – Двое раненых в поезде, один – тяжело, не выживет наверное.

В установившейся было относительной тишине внезапно яростно и коротко загрохотало – где-то наверху десантники настигли отходящих боевиков.

Виноградов не спеша пошел вдоль состава – надо было самому посмотреть на завал.

5

…Шпионаж дает возможность каждому шпиону сходить с ума самым притягательным для него способом.

Курт Воннегут

– Девять… нет – десять без козырей! – Чистяков облегченно бросил карты на зеленое сукно. Четыре часа в прокуренной комнате, много сухого вина и одни орешки на закуску – пора и честь знать. – Закрылись!

– А ход чей? – спросил Шейн.

– А ход-то не его… Чужой ход! – Голос Степаненко звучал торжествующе. И не по-спортивному зло.

Осознав свою ошибку, Чистяков не смог сдержать тоскливого стона – и не проигранных денег было жалко, их Мастер всегда с лихвой компенсировал начинающему партнеру…

– Мужики! Но это же ерунда, я просто…

– Преферанс! – не школа гуманизма.

– Это – точно, – со знанием дела подтвердил Шейн. – Игра делается не на своих выигрышах, а на чужих проигрышах.

– Как в жизни, Чистяк, как в жизни. – На пощаду от Мастера надеяться не приходилось.

Минут через двадцать, до копейки рассчитавшись – равный стоимости подержанного мотоцикла проигрыш был неприятностью, но уже давно не финансовой катастрофой, – Игорь вышел на воздух. Вечер был по-весеннему теплый и нежный.

Под ногами скрипнуло – домик у Мастера был старенький, неприметный… Просто – для экзотики.

– Дышишь? – На мгновение высветился проем двери, и Степаненко прислонился к перилам крыльца.

– Ну?

– Дыши… Этот, – он кивнул в сторону кухонного окна, из открытой форточки которого доносился звон стекла и всплески воды, – этот сейчас все приберет, помоет – и поедем.

– Мастер, ты сегодня какой-то квелый. Проблемы?

– Проблемы… Точно! – Степаненко вдруг в сердцах ударил массивным кулаком по бревенчатой стене. – Тут такая ерунда… Надо срочно вопрос решать с Пароходством. Непростой вопрос – счет на лимоны и не в совковых, а в валюте…

Мастер говорил медленно, осторожно выбирая слова, видимо уже решив поделиться тем, что его беспокоило, но по выработанной привычке продолжая отмерять границы доверия к собеседнику:

– Мы… я то есть, подписался все сделать – перед серьезными людьми. Кто же ожидал, что эта сука Ковалев на два месяца в Лондон уедет!

Чистяков догадывался о связи начальника Пассажирского управления пароходства с командой Мастера, но о степени влияния на него и о характере их отношений информацией не располагал. Грех было не воспользоваться случаем.

– А что, ты мог его не пустить? – с недоверчивым смешком спросил он.

– Мог. – Не замечая иронии, ответил Степаненко. – У него сын – наркоман, мы через него папашу крепенько держим. Знаешь, почему он ментов морских где может – прижимает? Нет? Виноградов три года назад его «наркошу» прихватил на краже из номера. Ковалев тогда еще капитанил на «пассажире», чуть не на коленях в милиции валялся… Такое не прощают.

Чистяков эту историю уже слышал с другой, так сказать, стороны, но тем не менее поинтересовался:

– Ну и как?

– А, все равно в суде выкупили. Дело техники… Так вот – Ковалева нет, а вместо него – Курьев, заместитель.

– Что, честный, что ли?

– Какое там? Это я, кретин, виноват. Не зная броду… Курьев этот лет пятнадцать, еще с мореходки, на КГБ стучал. Дело обычное – у меня в филиале бывший опер комитетский трудится, у которого морячок на связи был. Я и сунулся – думал, что припугну его старым грешком…

– Сорвалось?

– Ага. Он говорит – время ушло, теперь на это сквозь пальцы смотрят. Дескать – искренне заблуждался, а сейчас осознал… Говорит – Ковалеву он еще год назад во всем повинился, а на остальных и на газеты – ему начхать. Дурак! Я его, конечно, с дерьмом смешаю, пару таких телепередачек устрою, но время, время!

– Слышь, Мастер… Давай я попробую?

– Чего?

– Как хочешь, конечно, но… Курьева я еще до посадки знал, он к нам в зал ходил между рейсами помаленьку железки кидал, мешочек колотил… Пили пару раз.

– Пили… – нерешительно протянул Степаненко. – A-а, хрен с ним! Хуже не будет… Или будет?

– Решай сам.

– Да-а. Отличиться хочешь? Дело хорошее… – Степаненко придавил каблуком окурок. – Ладно. Слушай. Суть такая…

– Скажите, а этот ваш Крот – он порядочный человек?

– Порядочный? – изумленно переспросил Виноградов. Сколько он ни общался с начальником Главка – все не мог привыкнуть к его какому-то не милицейскому, сугубо гражданскому подходу к оперативной работе. – Порядочный… Знаете, я как-то, еще в аспирантуре, до органов, выскочил из-за угла в длинный такой коридор – там в конце его столовка была училищная. Вижу – где-то на полпути еле-еле ковыляет библиотекарша, у нее церебральный паралич, вся изломана… Это она, как и все, очередь в столовую занять спешила. Можно ее было обогнать, так многие и делали… Вот я с тех пор всех знакомых на эту ситуацию и примеряю – обгонит? не обгонит?

– Да… Порядочный человек не обгонит. А если – обогнать, чтобы для той калеки занять очередь? Или свою уступить?.. Ладно. Сформулируем не так. Насколько ваш человек надежен?

– А почему вдруг возник вопрос? Что-то изменилось, пока я по горам ползал? Есть сомнения? – Виноградов, настороженно глядя на собеседника, откинулся в массивном, благородных цветов кресле. Мебель на конспиративной квартире начальника ГУВД, ранее «принадлежавшей» полковнику Иванову, была, конечно, шикарная.

– Видите ли, в чем дело, Владимир Александрович… – Генералу импонировал новый облик младшего коллеги: матовый загар, короткая «окопная» стрижка, легкая хрипота напрочь застуженного горла. До сегодняшней встречи они после возвращения Виноградова из южных регионов – возвращения досрочного, похожего на эвакуацию, сигналом к которой послужил панический указ российского Президента, – виделись только один раз, на похоронах начальника оперативно-розыскного бюро. Третий участник операции «Крот» – полковник Иванов был в упор застрелен семнадцатилетним наркоманом в ходе обыденной, рядовой операции в одном из притонов. – Видите ли, в чем дело… Я забрал из сейфа начальника ОРБ дело. Теперь мы работаем с вами вдвоем – напрямую. Так вот, в том разделе, «Степень надежности», стоит карандашом написанный знак вопроса. Иванов сделал эту пометку незадолго до гибели – месяц назад я просматривал материалы, ее не было.

– Интересно… Ну что я могу сказать? Здесь виднее – мне как-то там, на юге, было не до того… Сами же меня посылали.

– Не я, а ваше транспортное начальство. Если помните – я предлагал вмешаться, освободить вас от командировки…

– Ага. Мало того что стыдно – так еще и операцию бы расшифровали… Нет уж, что выросло – то выросло. А вообще, мне кажется, что все эти закавказские заварушки придумали, чтобы меня с Морвокзала убрать… Да не смотрите вы так – шучу, шучу!

– Слава Богу! А то я уж было подумал – и у этого на почве всесильной мафии крыша поехала.

– Шучу… Так вот – о Кроте. Чистяков закончил педагогический – в основном, конечно, не учился, а тренировался, выступал. Стал чемпионом. Боец был классный – жесткий, с головой. Мы познакомились как-то после первенства «Водника» – не слишком близко, у него приятели были – не чета занюханному оперу… Потом встречались уже у меня в кабинете – Чистяков тогда по блату обалденному сделался заведующим спорткомплексом на Морском вокзале. Прихватил я его на ерунде – приписки по ремонту в сауне, левые абонементы в солярий. Была возможность – прекратил дело с передачей на поруки.

– Тогда и завербовали?

– Да нет, товарищ генерал. Так работать – дурной тон. Я его позже сделал… – Как все профессионалы, Виноградов чурался специальных терминов, предпочитая эвфемизмы. – Собственно, и не совсем я его…

– А чему вы улыбаетесь?

– Да я, собственно, Чистякова купил… За две бутылки водки и набор фломастеров.

– Не понял, извините…

– Я тогда еще только принимал дела по Морскому вокзалу, а Чистяков по пьянке не пустил в солярий милиционеров. Кто их знает, что им там понадобилось, – но факт тот, что слово за слово… Дал чемпион одному из постовых по физиономии. Так сказать, должностному лицу – по лицу.

– Сто девяносто первая?

– Так точно. Дали Чистякову два года общего режима. А в зоне кумовские его немножко попрессовали…

– Но ведь…

– Мое слово дорого стоит! Так вот – клянусь честью офицера, что я об этом узнал после, от зоновского опера – он по шкурному вопросу позвонил, насчет билетов, заодно и похвастался, скотина, как они моего бывшего клиента работать на себя заставили. Псевдоним Крот – не мое изобретение, лагерное. Ну я – сразу туда, под предлогом старого дела по спорткомплексу… Оперативник тот, «кум», бумаги еще в информационный центр не отправил – по счастью. Я их у него и выкупил – за водку и фломастеры для дочки.

– А Чистяков?

– Чистяков? Он мне руки был готов целовать – я ж его из дерьма поднял. В прямом, можно сказать, смысле. И потом – игра в шпионов – штука заразительная, в каждом мужике сидит полковник Абель. Перекинули его на другую зону, условия создали… Да он и сам неплохо проявился – авторитет сделал, с администрацией дистанцию держал. Не сотрудничал и не враждовал – сам по себе.

– А опер тот, беспределыцик?

– Нет его. Свое получил – собственный сын их с женой по пьянке угробил. А потом дом поджег… Бог правду видит. Ладно… Самое непростое было – организовать обучение Крота всем нашим премудростям, без малейшей расшифровки. А сами знаете – в местах лишения все на виду, без чужих глаз – ни вздохнуть, ни…

– Ну справились же?

– Справились. Спасибо Иванову, покойничку.

– Владимир Александрович… А вам вообще – ваша работа нравится? Все эти стукачи, вербовки-шифровки? Пьянь, жулики?

– Ну вы спросили… Пример с ассенизаторами – дерьмовозами не станем приводить – он уж больно избитый. А вот зубные врачи? Они что, все поголовно больные садисты? Торчат от бормашины? Нет, наверное… Знаете что? Давайте я отвечать не буду? Хорошо?

– Конечно, конечно. Извините.

– Ерунда, товарищ генерал.

– Тогда подведем итоги. Промежуточный, так сказать, финиш. Как вы оцениваете ход операции?

– Нормально. В пределах сценария. Выявлено три их человека в органах: сволочь из Управления, майор-участковый и мой сержант. Задокументировали, базу свидетельскую создали – можно хоть сейчас все нижнее и среднее звено чистяковской команды сажать. К Мастеру, наконец, вплотную подобрались. Особо мы за «выхлопом» пока не гнались, но худо-бедно – три уголовных дела. Даже если больше ничего не получится – уже не зря все затевали.

– Об этом кто ж говорит… А как насчет выходов наверх?

– Дело у вас? У вас. Значит, знаете – пока ни наверх, ни за бугор – ничего конкретного. Работает Крот – не все сразу.

– Я понимаю. Уже уходите?

– Да, с вашего разрешения. Дел накопилось – конец квартала.

– Ну – всего доброго. До встречи.

– До свидания, товарищ генерал.

– Еще чайку, Игорек? Можно я вас так буду называть? – Маленькая, вся в седых букольках старушка придвинула к Чистякову редкой работы фарфоровую вазочку с вареньем. – Прошу, абрикосовое!

– Спасибо, Анастасия Всеволодовна, спасибо, голубушка. – В первое же мгновение, как после его звонка без всяких расспросов и рассматриваний в глазок открылась дверь курьевской квартиры, Игорь однозначно безусловно просчитал хозяйку. Аккуратная блузка с рюшами, пуховый платок… Медленно тающий осколок «старого режима», реликт провинциальной российской интеллигенции. У них в педагогическом была такая – даже двоек не ставила, из деликатности, чтоб не унизить хрупкое достоинство студента. – Я еще, с вашего позволения, чашечку выпью – и пойду. Неизвестно, когда Саша вернется, – что я буду надоедать!

– Бога побойтесь, Игорек! Гость в доме – радость. В свое время у нас с мужем вечера не было, чтобы кто-нибудь не навестил… Подруги гимназические, Сашиного папы сослуживцы, молодежь… – Голос ее снизился до шепота. – Даже Абрам Володарский, брат того самого Володарского, он в двадцатые годы в ссылке в нашем городе жил. Поверите – стихи мне писал!

– Что вы говорите!

– Правда-правда! Я вот сейчас альбом принесу… – Анастасия Всеволодовна, как и все старики, не избалованная вниманием со стороны «племени младого» и в тайне страдающая от этого, за неполные два часа успела проникнуться симпатией к вежливому, любознательному и опрятному юноше, приятелю ее сына.

Да и Чистяков, поначалу старательно игравший избранную роль, постепенно все более увлекался. Вслушиваясь в старомодно-безукоризненную русскую речь, перебирая пожелтевшие фотографии, письма, почетные дипломы и значки с давно забытой символикой, он ощущал себя попавшим в другой мир, бесконечно далекий от кровавых бандитских разборок, мата, продажной любви, поголовного стукачества и вечной погони за тряпками и деньгами.

В этом мире гимназистки провожали на фронт кузенов-вольноопределяющихся, любимое фортепьяно вспыхивало от опрокинутой при обыске «буржуйки», а из комсомола исключали за классово-чуждую блузку. Здесь в тридцать восьмом забирали отца, в сорок седьмом – мужа. Решения очередного съезда на долгие годы смертельно ссорили родных сестер, а открытие БАМа отмечалось как семейный праздник…

– А вот и Саша! – Хозяйка глуховато склонила голову на мелодичный сигнал дверного звонка. – Прошу прощения, Игорек, одну минуточку.

Анастасия Всеволодовна, заспешив, скрылась в прихожей. Чистяков в два глотка допил почти остывший чай и сунул руку во внутренний карман пиджака – пальцы привычно нашли миниатюрную кнопку диктофона.

– У нас гость, Сашенька.

С этого момента японская аппаратура фиксировала каждый звук.

«…– Итак, я еще раз формулирую нашу просьбу. Необходимо, чтобы Пароходство не продлевало договор с финнами. Вместо этого все пассажирские суда должны быть переданы в аренду фирме „Норд-Вест круизез“ – справочные материалы и условия контракта указаны в этих бумагах. Условия, кстати, божеские – не хуже и не лучше, чем те, что были. Лично вам – пять тысяч долларов. Без оформления.

– Вы закончили?

– Ну, это зависит от того, что вы мне сейчас ответите.

– А вы как думаете?

– Наверное… Наверное, вы меня пошлете. Подальше.

– Вот именно. Я ж уже сказал тому – который до тебя приходил. Не смею задерживать.

– Да ничего – посидели, поговорили… Спортом-то занимаешься?

– Некогда – дела. Слышь… Хозяева твои, суки, точно рассчитали – кого другого я бы вообще сразу же выкинул. А ты… Я же когда-то завидовал тебе страшно – чемпион, красавец!

– А теперь – вон как повернулось. Ты теперь – ого-го!

– Да ладно! Просто мне – повезло, тебе – нет. Бывает.

– Бывает… Ты ж так и не женился? Семьи нет?

– Нет.

– Одна мама… Чудесная женщина. Любишь ее?

– Не понял.

– А что ж тут понимать… Купить тебя нельзя, убить – смысла нет. Но наказать-то как-то за неуступчивость надо?

– С-сука!

– Тих-хо. Тихо. Руку сломаю.

– Сашенька, что у вас тут?

– Ничего, Анастасия Всеволодовна! Молодость спортивную вспомнили, балбесы. А Сашка – здоров, здоров по-прежнему!

– Все в порядке, мама. Иди…

– Вот так – лучше.

– Подонок!

– Брось. Сам посуди – зачем тебе это? Ради чьих-то миллионов рисковать мамой! Мамочкой… мамулей? А? Как ты ее называешь дома?..»

Степаненко щелкнул клавишей. Лента остановилась.

– Круто. Я бы даже сказал – крутовато.

– Не одобряешь? – Чистяков впервые почувствовал свое право разговаривать с Мастером на равных.

– Чего уж там. Победителей не судят. – Судя по внимательному спокойному взгляду Степаненко, он признал за Игорем это право. – Но не забывай, что цель не оправдывает средства. Она их определяет.

– Понял, Мастер. Ты пленку до конца прослушал?

– Да.

– Курьев завтра все подпишет. Никуда не денется.

Игорь встал с кресла и его замутило – вернувшись на дачу к Мастеру, он быстро и яростно напился, несколько часов провел в тяжелом беспамятстве и теперь с трудом приходил в себя. Изо всех сил стараясь не проявлять суетливости, Чистяков подошел к магнитофону и вынул кассету. Сунул ее в карман:

– Мне так будет спокойнее. Могу идти?

– Отдыхай.

Ожидая в любой момент наказания за дерзость, он прошел мимо Степаненко и взялся за ручку двери. Помедлил.

– Мастер…

– Да?

– Я доверяю тебе. Если хочешь – я отдам кассету.

– Не надо.

– Почему?

– Я уже сделал себе копию, юноша…

После короткой паузы тишина взорвалась «Маршем Радецкого». Брасс-квинтет – молодые симпатичные выпускники консерватории в концертных фраках, сверкая медью инструментов и крахмальной белизной манишек, встречали очередную группу гостей.

Виноградов убрал в сейф папку с бумагами и ежедневник, проверил бумажник – запас визитных карточек и приглашение на сегодняшнюю презентацию были на месте. Придирчиво осмотрел себя в висящем в дальнем конце кабинета зеркале, поводов для недовольства не нашел, но на всякий случай прошелся щеткой по матовой поверхности туфель. Вышел в холл, тщательно заперев за собой дверь.

– Все нормально, товарищ капитан! – с шиком откозырял один из стоящих у лестницы милиционеров.

– Остальные на месте? – Всего на обеспечение мероприятия помимо обычного наряда было задействовано шесть сотрудников Отдела. Каждому из них фирма «НВК» заплатила за двадцатичасовую смену по двадцать долларов, через Виноградова.

– Так точно!

Виноградов удовлетворенно отметил безукоризненную форму и экипировку милиционеров – когда человек знает, за что работает и от кого получает денежку, все вопросы с ним решаются значительно проще.

– Ну давайте. Не подведите.

– Отдыхайте, Владимир Александрович. Не волнуйтесь! – Сержант посторонился, пропуская молодящуюся даму в бриллиантах и норке.

…В банкетный зал Виноградов вошел, чуть опоздав к началу церемонии – не мог отказать себе в удовольствии перемолвиться парой слов с крепкими парнями из службы безопасности мэрии. Кое-кого он знал еще по ОМОНу, со многими грелся у костра на площади знаменитой августовской ночью.

– Полегче, бизон! – простонал он, встряхивая смятую при рукопожатии кисть.

– Совсем наша милиция слаба здоровьем стала! – хохотнул в ответ Следков, в недавнем прошлом неформальный лидер омоновского рэкета и гроза черных, а теперь – директор малого предприятия, охраняющего на договорной основе первых лиц города и заезжих финансовых тузов…

– Не всем же быть сильными… Кто-то должен быть и умным, правда? – Виноградова и Следкова связывала многолетняя, не раз проверенная в деле симпатия, позволявшая Владимиру Александровичу определенную вольность в общении с собеседником.

Следков насупился и стал еще больше похож на Винни-Пуха.

– Ладно, пока ты думаешь, что ответить, – слушай загадку. Где должен мент носить нож?

– Ну?

– В спине! – И под дружный хохот охранников и подошедших милиционеров Виноградов шагнул за полуоткрытую дверь…

Основная масса приглашенных теснилась у входа и вдоль стен. Значительно большая часть зала была отгорожена крахмально-белым, блистающим бесчисленными гранями хрусталя и благородной матовостью приборов полукаре банкетного стола. Неописуемый плюрализм этикеток, безупречно сервированные чудеса гастрономии – частью хорошо забытые, частью никогда и не виданные… Зрелище это несколько отвлекало внимание от содержания речи низенького пухлотелого старичка с залихватской лысиной и коротким крючковатым носом.

Добро улыбаясь, старичок одарил присутствующих очередной порцией многоэтажных немецких фраз и с достоинством уступил место у микрофона переводчику.

– Господин Спектор считает необходимым отметить, что в мире существует множество способов приумножить капиталы, более спокойных, чем партнерский бизнес в вашей стране. Однако фирма «Норд-Вест круизез» всегда руководствовалась в своей деятельности интересами гуманизма, мировой стабильности и прогресса. Заключенный контракт целиком отвечает этим целям.

– Это кто? – шепотом спросил Виноградов у соседа.

– Президент «НВК». Серж Спектор – вроде как наш в каком-то поколении. Гуманист… сука!

– В смысле?

– В смысле – Пароходство теперь в заднице. У немцев – контрольный пакет акций, львиная доля в прибыли… Распродали, гады, страну ни за хрен собачий – теперь до пассажирского флота добрались.

– Это точно? Вы уверены?

– Знаете что… Я семнадцать лет в Госбанке – не мальчик. Людям – нет, а документам – верю. Сам видел.

Взрыв аплодисментов, подхлестнутых доносящимся от стола ароматом, завершил выступление Спектора, послужив прелюдией к речи начальника Пассажирского управления. Хорошо поставленным голосом бывалого морского волка Ковалев поблагодарил зарубежного партнера, подробно перечислив все открывающиеся перед многотысячным трудовым коллективом перспективы и перспективки – от грядущих многомиллиардных прибылей до дармовых проездных билетов на общественный транспорт, приобретенных фирмой для самых малоимущих работников Морского вокзала. Затем выступил мэр, который привычно благодарил – вообще, в целом; вежливо-лаконичный сотрудник германского консульства в небольших чинах; бородатый депутат из докеров с отвратительной фразеологией.

Впрочем, томили гостей недолго – вскоре звон вилок, то и дело прорывающееся чавканье нуворишей, бульканье и сытое ржание сменили официоз. Волны духового джаза перемешали приглашенных, образуя более-менее устойчивые кучки, аморфно перетекавшие по залу, и среди этого хаоса белыми промельками носились вышколенные судовые стюарды, задействованные ради высших интересов на береговую работу.

– Владимир Александрович! А вы как здесь оказались? – В голосе задастой тридцатилетней девки с высоким «хайболлом» звучало искреннее изумление.