Текст книги "Гавань разбитых ракушек"

Автор книги: Ника Муратова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 12

Первую ночь в своем новом доме Ольга не могла уснуть. Она лежала с открытыми глазами и напряженно прислушивалась к каждому шороху, каждому писку, каждому скрипу. Ей все время чудились шаги вокруг дома. А потом она услышала ужасный, противный звук, словно старые ржавые качели раскачивались на ветру, скрипя изо всех сил. Потом оказалось, что это летучие мыши. Она привыкла к этому звуку, они не летали долго, обычно к полуночи их визг прекращался. Но в первую ночь этот звук просто парализовал ее. Ей показалось, что кто-то из живых тварей пытается проникнуть под москитную сетку, быть может, это была та же летучая мышь. Она закричала, нащупала фонарик под подушкой и включила свет. Шум прекратился. С тех пор Ольга всегда держала фонарик с собой. Вместе с мобильным телефоном на шее у нее всегда по вечерам болтался маленький осветительный прибор. Его она держала под подушкой. Света в ее доме не было, генератор был стар и маломощен, она старалась включать его как можно реже. Фонарик и масляная лампа стали ее самыми близкими ночными друзьями.

Для нее сняли дом с бетонными стенами и конусообразной крышей. Хотя стены и пол были из бетона, при постройке, в целях экономии, в него подмешали глину, что делало конструкцию весьма ненадежной в сезон дождей. Стены были окрашены в кирпично-красный цвет снаружи и белый внутри, как и большинство домов в деревне. Дом состоял из гостиной, душевой, помещения для кухни и спальни. Их разделяли тонкие стеночки. Вместо дверей в проходах висели куски разноцветных тканей в виде полога. В спальне над полом возвышалась кровать из бетона, выстроенная цельным куском на полу, на которую был накинут матрас из плотной губки. Над кроватью болталась москитная сетка, значение которой Ольга не могла недооценить, когда ночами слышала писк многочисленных комаров, жадно кружащихся вокруг сетки.

В гостиной стоял деревянный стол и четыре стула, позже она прикупила туда плетеные кресла, продающиеся по дешевке на рынке. Главным украшением являлся участок земли вокруг дома, на котором росли огромное манговое дерево, две папайи и высоченная кокосовая пальма. Ольга прикинула, что между деревьями можно будет повесить гамак и качаться в нем, забыв обо всех проблемах в шелестящей тени. Позади дома возвышался бак для воды, вмещавший довольно много жидкости. Водоснабжение днем шло практически постоянно из этой канистры, так как напора воды в общей системе никогда не хватало для того, чтобы пробиться достаточной струей сквозь трубы в краны и душ дома. Бак наполнялся за ночь. Днем, когда напор спадал почти до нуля, можно было спокойно купаться и готовить. Собственный бак с водой считался роскошью в деревне, так как большинство жителей ходили за водой к центральному крану или в госпиталь, где тоже была своя емкость с водой, оснащенная мощным насосом, купленным на деньги Фонда.

Дом для Ольги сдавала весьма колоритная особа – Мама Бахна. Мамой называли пожилых и уважаемых жительниц, а Мама Бахна являлась как раз очень уважаемой, хотя и не очень пожилой. Крупная, гордо несущая свое пышное тело женщина всегда одевалась в колоритные яркие наряды, которые на ее необъятном теле смотрелись еще ярче. Намотав цветастый шарф на голову, она восседала в кресле около своего дома, подмечая цепким взглядом каждую деталь происходящего вокруг. А что не могла увидеть, узнавала от других. Желающих поделиться с Бахной новостями было предостаточно – считали за честь. Ее жизнь являла собой образец эффективного планирования и ведения хозяйства. Она сдавала в аренду землю, жилье, она могла организовать любую помощь, владела большим огородом и рисовым полем, имела работников, обрабатывающих землю. Бахна ездила в Сенегал, продавала там что-то, привозила что-то назад, вновь продавала и вновь пускала деньги на бизнес.

Она умело управляла своей многочисленной семьей, а кроме того, любого нуждающегося в помощи записывала к себе в сестры или братья и старалась помочь хотя бы советом. За год жизни в Гамбии Ольга видела ее мужа только раз. Он жил и работал в Дакаре, имел там вторую жену и детей, а Бахну навещал лишь изредка. Мама Бахна стойко переносила свое одиночество, впрочем, Ольге всегда казалось, что она даже и не скучает по мужу, настолько насыщенной делами и людьми была ее жизнь. Она жила неподалеку от Ольги и, особенно в первое время, постоянно решала ее проблемы. Где купить подушку, где сушить белье, где прятать мокрое нижнее белье, которое, согласно традициям, ни в коем случае нельзя вывешивать снаружи (не дай бог, кто увидит!).

– Мама Бахна, а что мне делать с мусором?

– Выбрасывай на улицу.

– Как это – на улицу?

Бахна улыбалась, сверкая золотым зубом.

– Как и все!

– Я заплачу, пусть кто-нибудь собирает мои пакеты с мусором.

– Деньги на ветер, сестра. Они возьмут и выбросят эти пакеты за первым же углом.

– Тогда найди для меня большую железную бочку.

– Зачем?

– Буду накапливать там мусор.

– И кто его заберет?

– Никто. Я буду его сжигать потом.

Мама Бахна одобрительно закивала.

Позже, по прошествии нескольких месяцев, немало семей последовали ее примеру и стали сжигать свой мусор в ямах, вырытых на заднем дворе. Совершенно простое решение привело к существенному уменьшению мусора на дорогах. Просто надо было кому-то начать. Хотя многие по-прежнему ленились проделывать даже такую простую процедуру и по старинке заполоняли улицы вонючим мусором.

В лагерь беженцев они с Нестором все же съездили, но пробыли там недолго. Ее коллега словно уже был мыслями далеко от проблем беженцев и делал этот визит только ради галочки. Ольга видела много документальных фильмов о переселенцах, в Амстердаме при подготовке ей показывали съемки этого конкретного лагеря, и все равно она оказалась морально не готова столкнуться лицом к лицу с тем ужасным существованием, которое вели здесь беженцы. В лагере жили около двух тысяч человек, жили, как сельди в бочке, ютясь в палатках по десять-двадцать человек. Обилие мух и комаров, перебои с поставкой еды. Казалось, выдержать это невозможно. Но Нестор сказал, что эти мученики раньше, до конфликта, жили немногим лучше. Так же ютились большими семьями в своих маленьких глиняных хижинах, ну, может, чуть менее тесно было, так же плохо питались и так же спокойно переносили мириады насекомых и прочие прелести тропического климата.

– Для них ничего не изменилось в плане условий. Правда, здесь им не надо работать для добычи пропитания, как это было дома. С другой стороны, они не могут ничего возводить и продавать, потому что у них нет своей земли. Так что домой они все-таки хотели бы вернуться, но от желания не умирают.

В лагере было свое управление, определенное туда ООН, находилась и группа военных, следящая за порядком.

– Порядок здесь как-никак под контролем, а вот за здоровьем их следить надо, – добавил Нестор. – Потому что начнись здесь какая эпидемия, перекинется на всех соседей. Да и вообще – им не к кому идти, если что случится. Особенно страдали женщины, пока мы не открыли нашу клинику. Рожали прямо здесь, с местными повитухами, сколько их умерло в родах и скольких детей потеряли – не знаю даже. Сейчас хоть есть выбор – обратиться в больницу. Все равно не все обращаются, но все же. Да и медсестры стараются, выявляют тех, кто из группы риска, тащат в клинику сразу. Так что дело мы все же делаем неплохое.

Нестор уехал, и она занялась обустройством своей жизни. Дом, работа… Она старалась не пропустить ничего, что происходило в клинике. Ездила с медсестрами к беженцам, присутствовала на их лекциях о здоровье и планировании семьи, вела активную переписку с руководством. К счастью, у них в клинике был подключен Интернет. Вообще она удивлялась сочетанию отсутствия электричества и нормального водоснабжения, но при этом присутствию Интернет-сервиса, хоть и с ужасной скоростью. К тому же удивляло и наличие мобильных телефонов практически у всех. Связь при этом была довольно сносной. Телефонные аппараты привозили краденые, продавали за бесценок, карточки с кредитами на разговор продавались на каждом шагу, и тариф был не очень высоким. К тому же многие и не покупали кредит, а пользовались телефоном для того, чтобы принимать звонки от более состоятельных друзей и родственников.

Какое-то время она старалась не открывать личный ящик с электронными письмами, боялась найти там письма от матери и от Дениса. Она старалась не думать о них. Но, конечно же, не получалось. Когда же наконец решилась проверить почту, то нашла лишь письма от Димыча, отца и нескольких подруг. Ничего экстраординарного в их новостях не было, зато они жаждали узнать о ее жизни, и ей было что рассказать. С тех пор она взяла за привычку записывать подробно свои впечатления и рассылать их знакомым и отцу. Отец писал немногословно, но по письмам ощущалось, как близко принимает он все, что с ней происходит. Чудно, но, несмотря на разрыв, ей все же важно было ощущать, что где-то там, далеко, есть родные, которые любят ее. Это ставило под большой вопрос правильность решения разрыва с матерью. Она не знала ответов. И не искала.

От Родионова никаких писем не было. И от его коллег тоже.

Вскоре у нее появился друг, совершенно неожиданно. Пол, двадцатидвухлетний волонтер Корпуса мира, живший в деревне по соседству, заехал к ней при первой возможности, как только услышал о приезде нового координатора. Иностранцев в ближайшей округе было так мало, что любая возможность перекинуться словечком с посланцем из цивилизованного мира казалась априори заманчивой. Ольга так обрадовалась его визиту, словно брата родного увидела. После десяти дней жизни исключительно среди африканцев она начала понимать, что все не так просто, как показалось вначале. Приезд белого, молодого и жизнерадостного парня привел ее в полный восторг. Она встретила его в клинике, где он разыскал ее, а потом привела домой, наплевав на косые и любопытные взгляды соседей.

– Ну что, осваиваешься потихоньку?

Пол оставил свой велосипед около входа и вошел в хижину. Оглядел комнату, усилиями Ольги превратившуюся в милую гостиную с яркими покрывалами на плетеных креслах и всякими любопытными вещицами на стенах и полках.

– Вполне. Уже готов даже список самых вожделенных вещей.

– Например?

– А что, сможешь привезти?

– Я в город поеду недели через две, если дождешься, привезу.

– Я бы и сама до Банжула смоталась, но, боюсь, и там не найду.

– Так чего ты так вожделеешь?

Ольга мечтательно уставилась в потолок.

– Мясо, например. Свежее, сочное мясо. От тушенки и спрессованной курятины меня уже тошнит. Безумно хочу молочные продукты – любые! Сыр, сметану, йогурты, что угодно. Их здесь просто нет, не существует как явления. Как люди живут на сухом молоке всю жизнь, я не представляю. Хочу кофе, настоящий, ароматный, чтобы дух захватывало. Эх, много чего хочу.

– Да все это можно найти в Банжуле. Правда, стоит безумных денег, но все же.

– Тогда мне срочно надо туда выбраться. Иначе я скоро тут сдохну.

– Не сдохнешь. Мы все через это прошли. Только нам еще платят намного меньше, чем ваш Фонд. И то умудряемся выживать.

– Сдохну, сдохну! Я уже курить даже начала от тоски, так даже зажигалку иногда найти проблема. Не говоря о сигаретах.

– Ты осторожнее. Они не особо жалуют женщин с сигаретой в зубах.

– Знаю. Я втихаря, когда никто не видит.

– В гамбийской деревне? Никто не видит? Это из области сюра. Здесь все всё знают друг о друге. Так что не питай иллюзий.

– А и наплевать. Я по мясу соскучилась, нормальному, что бы придумать, а?

– Ну давай съездим вместе в Банжул? У тебя же машина есть офисная – можешь ехать куда хочешь. Пообедаем там где-нибудь и вернемся. Или переночуем, у нас там полно волонтеров, у них можно перекантоваться одну ночь, а потом вернуться.

– Идея! В следующий раз приедешь, так и запланируем. Одна бы я не поехала, но вдвоем как-то проще.

– Скоро и одна будешь по всей Гамбии разъезжать. Вся страна – большая деревня. Здесь все рядом и все просто. Ты еще не осмотрелась. Но ехать надо до дождей. А они уже скоро начнутся, через месяц. Потом дороги превратятся в месиво, не проедешь.

– И что, окажемся запертыми здесь на полгода, пока дожди не перестанут?

– Да нет, иногда дороги просыхают на день-два, так что просветы есть. Да скоро и здесь в округе найдешь много чего полезного.

Пол был прав, она еще не осмотрелась толком, сосредоточившись только на деревне, в которой ее поселили. В принципе с ее окладом жить здесь можно было по-королевски, особенно по сравнению с местными, но выделяться сильно она не хотела, опасалась стать источником постоянного одалживания денег.

Она привыкла к тому, что дети постоянно окрикивали ее на улице «тубаб, тубаб!», хотя взрослые называли просто сестра или, те, кто попронырливее, леди босс. Она знала, где делать покупки, знала, как торговаться на местном крохотном рынке, который по-настоящему оживлялся только по выходным, когда в их деревню стекались люди из соседних деревень за покупками.

Мама Бахна приставила к ней двух девушек для помощи по дому одна, Сере, стирала ее вещи и убирала, вторая, Линда, готовила для нее. Девушки едва понимали по-английски, общаться с ними приходилось больше знаками и жестами, чем словами. Они жили у Бахны, та учила их готовить и вести хозяйство, они были то ли племянницами, то ли более дальними родственницами, но договор, видимо, заключался в том, что Бахна платила за их образование в школе, а те выполняли всю необходимую работу. При том, что в школу дети начинали ходить не согласно возрасту, а как придется, великовозрастные ученицы не были в диковинку. К тому же жизнь у Мамы Бахны была отличной подготовкой к замужеству.

Глава 13

Лара, доктор Виера, док. Ее называли по-разному. Молодая, статная, с лицом африканской богини. Некоторая полнота не портила ее фигуру, напротив, женственные выпуклости в контрасте с тонкой талией и длинной шеей придавали ей вид статуэтки, идеальной черной женщины. Такой она показалась Ольге. Большие черные глаза с характерной поволокой, неожиданно для крупных черт лица тонкий нос, полные, идеально очерченные губы и кожа цвета крепкого кофе с легкой примесью молока. Некоторые племена обладали очень черной кожей, а некоторые, и, видимо, Лара была из таких, были чуть посветлее, но при этом отличались от выраженных мулатов. Она не носила парики, как это делали многие из местных женщин, и не заплетала волосы в многочисленные косички, вплетая пряди чужих волос для того, чтобы удлинить их. Ее длинные волосы всегда были аккуратно сплетены в толстую косу. На ней была белая сатиновая рубашка и джинсы. Никаких пестрых тюрбанов, никаких необъятных африканских платьев.

При первой же встрече Ольга поняла, почему Нестор не сомневался в том, что с доктором Виерой не пропадешь. Африканские женщины делились на две категории – либо слишком кроткие и застенчивые, либо слишком уверенные в себе. Лара относилась к последним. И уверенность эта была не показная, не наносная, она шла изнутри. Такая бывает у людей, испытавших немало сложностей в жизни и научившихся ничего не бояться.

Их первая встреча прошла немного странно. Ольга в тот день обсуждала строительство новой пристройки во дворе клиники для открытия учебного центра. Она загорелась идеей проводить курсы повышения квалификации для медсестер из медпунктов окружающих деревень, чтобы они смогли продолжать работу и в случае закрытия проекта. День выдался солнечным, жарким, лишь редкий ветерок иногда обдавал лицо прохладой. Ольга стояла, прикрывая глаза от солнца ладонью, и объясняла строителям, где она планирует расположить пристройку. Отчего-то ей было некомфортно, она не могла понять почему. Водитель, переводящий ее разговор со строителями, обернулся и радостно крикнул: «С приездом, док!» Ольга обернулась, на пороге стояла незнакомая африканка и испуганно смотрела на нее. Очевидно, что это и была доктор Виера, но почему она так испугалась? Доктор так и стояла на пороге на протяжении всей дискуссии со строителями, а когда Ольга закончила и подошла к ней, даже не протянула руки.

– Здравствуйте. Вы, если я правильно понимаю, доктор Виера? – вежливо спросила Ольга.

Ох уж эти африканки, иногда как впадают в ступор перед начальством, так и не выведешь.

– Вы не знаете меня? – медленно спросила Виера на четком, хорошо выговариваемом английском.

– Нет, а что – мы встречались? – весело ответила Ольга.

– Не уверена.

– А я уверена – я бы вас запомнила, доктор Виера. Давайте знакомиться, я – Ольга Панова, новый координатор проекта.

Тут на лице Виеры произошло сразу несколько изменений – напряженность сменилась недоверием, недоверие сменилось удивлением, а удивление неожиданно сменилось весельем. Она рассмеялась, покачала головой и энергично пожала Ольге руку. Ее ладонь была сухой и прохладной, несмотря на жару.

– Простите, я, наверное, вас с кем-то спутала.

– Нестор мне много рассказывал о вас, доктор Виера, – официальным тоном произнесла Ольга.

– Ай, Нестор… – небрежно бросила Лара.

Ее напряжения как не бывало. Напротив, она стала вести себя расслабленно и уверенно.

– Любитель потрепаться. Он небось был рад умотать отсюда при первой же возможности.

У нее был мягкий, приятный голос, неожиданный для ее уверенной манеры поведения. Ольга еще раз отметила, что ее английский сильно отличается от английского жителей Маракунды. Возможно, сказывалось образование.

– Я рада, что успела с ним встретиться, принять дела.

– Какие дела? Он что, вел дела? Удивительно. Мне казалось, что он просто создает видимость дел.

– Как-то вы очень резко о нем отзываетесь, доктор Виера.

– Ах, бросьте, мадам Панова. Мне нравился Нестор, просто надо называть вещи своими именами. Впрочем, у нас в Африке так не принято. И, кстати, называйте меня Лара. По-моему, между нами такая официозность ни к чему.

Ольга просто опешила от такой напористости и прямолинейности. И от ее непонятного приступа веселья. Отношениями начальник – подчиненный здесь и не пахло. Если все, абсолютно все сотрудники клиники подчеркивали свою позицию подчиненного, то доктор Виера явно не заботилась об этом.

– Хорошо. Тогда и меня можно называть просто Ольгой.

– Как устроилась, Ольга? Все есть? Мама Бахна окружила вниманием и заботой или отлынивает?

– Да нет, пока все нормально.

– Еда, вода, свет – без перебоев?

– С перебоями, но терпимо.

Ларе понравился ее ответ. Она чуть более пристально посмотрела на нее и улыбнулась.

– Ну и отлично. Приглашаю вечером к себе в гости. Сейчас в клинике больных – не протолкнуться, а вечерком предлагаю вместе поужинать. Расскажу много интересного. Вы ведь не из тех, кто чурается людей?

– Нет. Почему вы спрашиваете?

– Знавала я когда-то одних британцев, проживших здесь два года. Терпеть не могли людей в общем и целом. И своих в том числе. Как-то рассказывала им, что открылся новый бар на пляже. Рассказываю, что там чисто, вкусная рыба на гриле и среди посетителей много приятных людей. «Ты знаешь, – ответили мне они, – обычно мы ищем места, где мало людей, а лучше вообще чтобы никого не было. Поэтому мы сюда и приехали. Мы избегаем людей, вернее, мы избегаем тех людей, которые нам не нравятся. И так получилось, что за два года нашего здесь пребывания мы еще не нашли никого, кто бы нам понравился. Все нас разочаровали».

– И что вы им ответили?

– Езжайте подальше от города, – ответила я. – На самый пустынный пляж, где, кроме крабов, никого нет. Крабы молчат, так что разочарования можно избежать.

– Терпеть не могу таких типчиков, – сморщилась Ольга. – Сами полны комплексов и всякого мусора, но при этом перекладывают ответственность за всю эту дрянь на остальных.

– Мне встречалось довольно много таких. Почему-то именно попадая в страны, менее, по их мнению, развитые, чем их родина, они проявляются во всей красе. Но я рада, что вы другая. Это сразу видно.

Несмотря на подчеркнутую дружелюбность и непринужденность в поведении, с первых же минут пребывания Лары в клинике Ольга почувствовала себя не очень комфортно. Сразу же стало ясно, что доктор Виера в клинике занимала позицию лидера. Она сносно разговаривала на волофе и немного на мандинке, хотя это были неродные для нее языки. Лара прожила в Гамбии шесть или семь лет, по ее словам, выучила несколько местных языков. Но если языки она выучила не до конца, то местные обычаи и менталитет она понимала как собственные. Возможно, это было просто у нее в крови, а возможно, она была просто хорошим психологом. Ольга почувствовала себя перед ней недообразованной школьницей. Медсестры боялись доктора Виеру и ничего не делали без ее одобрения. Даже Ольгины рекомендации, несмотря на ее позицию босса, выполнялись частенько только после консультаций с доктором Виерой. Как только она приехала, в клинику потянулись жители Маракунды и окружающих деревень. За несколько месяцев она успела завоевать их доверие и стать им нужной. Ольга понимала, что цвет кожи здесь играет немаловажную роль. Белая женщина никогда не станет ближе черной в этом регионе. С этим приходилось мириться.

Ощутив, как пошатнулось ее и так не очень прочное положение лидера, Ольга ощутила укол ревности. Сосуществовать им будет трудно, если дело так и дальше пойдет. Чьи распоряжения будут исполняться? Ольга не собиралась заискивать и уступать позиции только потому, что приехала недавно и имела другой цвет кожи. Можно работать командой, но каждый должен четко понимать свою роль. Панова – организатор. Ее дело – администрирование проекта, а Лара – врач, отвечающая за медицинскую часть. Но все же именно Лара отвечала за проект в целом, отчитывалась перед начальством. Ольга недовольно призналась себе, что недостаток опыта работы и образования в области менеджмента сказывался. Она еще не чувствовала, как можно так управлять людьми, чтобы, оставаясь лидером, дать каждому возможность проявить себя. «Приходите, расскажу много интересного». Хм… Видно, у вас в запасе, доктор Виера, много интересного.

Ольга закрылась в кабинете и отыскала резюме Лары. Интересное она узнала сразу же из ее биографии, странно, что никто до этого не упомянул ей об этом. Лара окончила медицинскую академию в Твери. Это учебное заведение было одним из когорты организаций, способствующих дружбе народов, обмену опытом и помощи развивающимся странам. Значит, она знает русский язык, и неплохо знает. Не могла же она забыть за каких-то десять-двенадцать лет.

– О нет! – отмахнулась Лара. – Забыла. К сожалению, забыла. Так долго там не была, все забыла. Что-то помню, конечно, но недостаточно для поддержания разговора.

– Но что-то же помнишь?

– Как пройти к студенческим общежитиям?

Она произнесла эти слова на русском, но ужасно коверкала слова, и акцент был и впрямь такой, что с трудом узнавались слова.

– Да уж! Негусто. А как ты туда попала?

– Как и все – дешево и сердито, вот и попала. У нас чуть ли не четверть врачей у вас отучились. И меня послали.

– Хорошая академия, кстати.

– Очень, не спорю.

– Недавно у нас шумела история о ганийском принце, который там учился, уехал, а потом нашелся его ребенок от русской женщины. Представляешь? Может, ты знала этого принца? Имени, правда, не помню. Надо в сети поискать.

– Ой, ну ты веришь всему! Принц. Знаю я этих принцев. У нас в каждой деревне есть принц, и не один. Здесь, если поискать, тоже найдешь. Тех принцев, которых ты имеешь в виду, посылали учиться не в Тверь, а в Гарвард и Оксфорд.

– Наврали, значит, – рассмеялась Панова.

– Ну, не наврали, может, а так, приукрасили.

Лара шустро накрывала на стол. Ее стряпуха уже что-то приготовила к их приходу, но Лара на газовой горелке тушила овощи в томатном соусе.

– Люблю овощи. Эти девчонки мои такую жирную еду готовят, что без овощной закуски не обойдешься. Почти готово, садись за стол. На, захвати приборы.

– А не хотела бы поехать, проведать места учебы?

Лара помолчала, задумавшись.

– Наверное, нет. Не сейчас. Пусть ганийские принцы проведывают!

– Тебе смешно, а он ведь приехал в итоге, принц-то. Сына навещал.

Лара скривила губы.

– Что-что, а детей они там наплодили, это точно. И принцы, и не принцы. Лично знаю нескольких папаш таких, которые преспокойненько уехали домой потом. Давай садись уже. А то все остынет.

Лара казалась простой, но в то же время ни на секунду нельзя было усомниться в стальном стержне внутри ее. Когда разговор касался более или менее серьезных тем, она высказывалась безапелляционно и жестко. Ольга, со своими попытками дипломатического подхода, порой не знала, как реагировать. У Лары был устоявшийся взгляд на многие вещи, она считала себя вправе судить и делать выводы. И озвучивать их, даже если собеседнику это не нравилось.

– Ты осторожно, – сказала она ей, когда коснулись темы ФПРСА и проекта для лагеря беженцев. – Особо сильно в дела местных не вникай. Я, например, для них тоже чужачка, хоть и черная. До определенной степени они меня слушаются, но я знаю, где та черта, когда дальше – ни-ни. Поначалу, когда я работала в одной из клиник в Банжуле, я думала: чем больше вылечишь, тем лучше, но оказалось все не так просто. Вернее, все хорошо, пока не ввязываешься в область хирургии. А там – рай для левых деньжат. Оплата сверху кассы, мимо кассы, нулевая регистрация – нюансов много. А я-то и не знала, наивная, и пошла оперировать всех подряд, радуясь возможности набить руку и помочь людям в то же время. Получилось в итоге, что я оказалась врагом тех, кто делал левые деньги, отнимала кусок пирога, и вообще мое присутствие в операционной, где своя кухня, было крайне нежелательным. В ход пошли угрозы. А так как африканский закон – всем законам закон, не успеешь оглянуться, как обнаружишь себя депортируемой в самолете в сопровождении двух полицейских, держащих тебя под локоток. Пришлось мне тогда из клиники тихо убраться. Обидно было, но послужило хорошим уроком.

– Но я же не могу позволить им воровать из денег нашего Фонда.

– Крупно – не позволяй. А по мелочи – закрывай глаза. Они все равно это сделают, но будешь мешать – получишь полную корзину осложнений.

– Зачем тогда я здесь, если буду закрывать глаза на все?

– Странно. Нестор, например, прекрасно осознавал свою роль. А у тебя, похоже, до сих пор иллюзии на этот счет.

– Да нет у меня иллюзий. Я же работала в НПО до этого. Но все же какую-то помощь мы оказываем, какая-то часть денег идет на благое дело.

– Будто я не знаю. Конечно, идет. Но все же смотри в оба, а то заблудишься.

– А почему ты уехала из Бисау?

– У нас врачей больше, чем здесь. Устроиться в негосударственную клинику сложнее. Платят мало. А здесь мне и платят неплохо, еще и жильем обеспечивают из-за того, что приезжая. Так что меня устраивает.

– У тебя много родных в Бисау осталось?

Лара пожала плечами и задумалась, словно подсчитывая.

– Да в общем-то почти никого. Я родом с малюсенького острова, воспитывалась у миссионеров, так что больше общалась с ними, нежели с родными. Они и имя мое изменили, в честь святой Лауры назвали. Родное имя такое сложное было, что им показалось еретичным. Они всех там старались переименовать.

– А твоя семья не против была?

– Как-то не сложилось у нас с родственными связями. Им было все равно.

– У тебя фамилия такая… испанская, что ли. Тоже миссионеры наградили?

– Португальская. Мы же были португальской колонией, хотя те острова, откуда я, Биссагос, никогда толком под Португалией не были, так, одно название. Англичан у нас было больше, чем португальцев. Я поэтому английский куда лучше португальского знаю.

– Тебе здесь нравится?

Лара махнула рукой.

– Нормально. А тебе?

Метнула любопытный взгляд.

– Пока еще не поняла.

– Не торопись. Все успеешь.

До дому она Ольгу проводила. Жила Лара недалеко от Пановой, тоже снимала дом, но намного проще. Жила одна. Семьи у нее не было. Ни мужа, ни детей. Это вызывало нарекания среди старейшин деревни, но авторитет доктора все же перевешивал. Даже когда она шла по ночной улице с Ольгой, сидящие на улице любители потрепаться уважительно приветствовали ее. Приветствовали они и Ольгу, но то было другое – она видела в их глазах любопытство, доброжелательность, улыбку, но не уважение.

Пол сдержал свое обещание, и на выходные они поехали в Банжул. Ольга взяла офисную машину, пригласила Лару, но та отказалась, сославшись на дела. Повел машину Пол, весело улюлюкая:

– Давненько я за рулем такой игрушки не сидел!

– Корпус Мира своим волонтерам «Лендроверы» не выдает?

– Скажешь тоже! Даже велосипеды не выдает, сами приобретаем, когда надо. Знаешь, сколько нам платят? Сто пятьдесят баксов в месяц. Для африканца это много, для американца это ноль практически. И все равно выживаем. Ты первый раз выезжаешь за пределы родной Маракунды?

– Нет. В лагерь беженцев ездила.

– Тогда смотри по сторонам, любуйся пейзажами Гамбии.

Они ехали мимо довольно однообразного пейзажа – красный песок за пределами когда-то асфальтированной дороги, ныне изъеденной рытвинами с острыми краями, низкорослые в большинстве своем деревья, на фоне которых резко выделялись баобабы с огромными, необъятными стволами и высоченной раскидистой кроной с толстыми ветвями и маленькими листочками. Иногда встречались кокосовые пальмы, тоже возвышающиеся над остальными деревьями. Около хижин, как правило, обязательно росло манговое дерево. Сезон манго как раз начался, но зрелые плоды привозили с верховьев реки Гамбии, где температура воздуха была градусов на десять выше, а здесь, ближе к океану, плоды манго еще не дозрели и многочисленными тяжелыми зелеными шарами висели на тонких, но крепких ветвях.

Небольшие деревеньки сигналили пестрыми крышами, вскоре дорога выровнялась, вдоль нее потянулись электрические провода, и даже показались придорожные фонари.

– Приближаемся к Брикаме, а там и до пригорода Банжула недалеко.

– А что, в сам Банжул не поедем?

– Если хочешь, съездим. Это займет около часа, но там смотреть практически нечего. Но, может, в другой раз? Сегодня нас уже ждут.

– Кто?

– Мои друзья. В одном из фешенебельных ресторанов по выходным устраивают шведский стол, избавляются от всех оставшихся за неделю продуктов за вполне сносную цену. А мы же питаемся черт-те чем – рис, фасоль, трава и касава, вот на таких праздниках и отъедаемся впрок. Еще и сумки набиваем. Тебе тоже понравится.

Ольга хоть и не бедствовала финансово, но возможности рынка Маракунды были столь ограниченны, что у нее аж дух захватило, когда она увидела обилие разнообразной еды на столе ресторана «Миранда». Курица, приготовленная разными способами, запеканки, салаты, говядина с винным соусом, отличные пышные булочки – она накинулась на еду наравне с друзьями Пола. А их собралось там человек десять. Всем лет по двадцать – двадцать пять, молодые, веселые, имеющие в запасе миллион историй из жизни в деревне, мечтающие повидать мир, пока есть возможность. Ольге пока нечего было и рассказывать. Ее прошлое вызвало у них гораздо больше интереса, о России они знали лишь понаслышке, Гамбию же – как свои пять пальцев. Они были рады новым «ушам», чтобы повторить свои истории.