Текст книги "Гавань разбитых ракушек"

Автор книги: Ника Муратова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

Они сидели с Димычем в одной комнате в полной тишине. Каждый стучал по клавишам своих компьютерных клавиатур. Димка спокойно отреагировал на то, что Ольга так и не сказала ему причину случившегося. Закрыла рот на замок – и все тут. Когда очень больно, говорить об этом не хочется. Позже приходит желание выплеснуть, выговориться, унять боль, но в самый острый момент хочется молчать. Это как нарыв – пока он зреет, к нему даже прикоснуться больно, и хотя понимаешь, что его все равно придется вскрыть, надо выждать, пока он созреет. Иначе вскроешь – а оттуда только свежая кровь вытечет. Капля за каплей. И очень больно. А гной – он появится потом, и тогда уже и наступит облегчение.

Димка знал об этом и не трогал Панову. Он жил с другом, они на пару снимали квартиру, места хватало, и Ольга при желании могла оставаться там сколько угодно. Да только сомневался он в том, что она останется надолго. С ее независимостью и постоянной зацикленностью на легкости их отношений она постарается как можно быстрее вернуть свою прежнюю позицию свободного плавания.

Ольга с напряжением вглядывалась в сообщения от руководства. Мозги ее буквально кипели. Каждый, кто встретил ее утром в офисе, спросил о том, как она себя чувствует. Опухшие, с синяками вокруг, глаза, кое-как зашпиленные заколками волосы, бледность, блуждающий взгляд – все говорило о том, что она еще больна. Нил даже посоветовал ей отлежаться еще денек, но она осталась на работе. Какой смысл лежать дома одной? Чтобы мысли, жужжащие до боли в голове, вновь и вновь сводили ее с ума? Она была рада выйти на работу – здесь можно было загрузить себя по самое «не хочу» и ни о чем не думать.

На экране компьютера выскочило сообщение-уведомитель о том, что через пять минут начнется собрание менеджеров. Ее совсем недавно включили в список участников. И хотя руководителем пиар-отдела ее назначили давно, в группу менеджеров включили буквально месяц назад. При этом Ханна не преминула сыронизировать по этому поводу. На первом же собрании, заметив ее присутствие, она с невинным видом спросила:

– А ты тоже менеджер? И чем же управляешь? Своим ассистентом?

Ольга от возмущения не нашлась что ответить. За нее вступился Нил:

– Это я ее включил в группу менеджеров. Отныне все рассылки для менеджеров нашей НПО отправляй и ей. Она у нас заведует важной частью – связью с общественностью. Она делает лицо нашей компании, не забывай об этом.

Ханна хмыкнула, но возражать не стала. Таким образом Ольга стала единственной из местного персонала, кого включили в эту заветную группу. Ольга, надо сказать, и сама мало понимала, почему выбрали именно ее. В офисе находились и другие российские сотрудники, руководящие проектами, но их никто и не думал допускать к «святая святых». Особенно переживал по этому поводу их медицинский координатор Дмитрий Борисович Мыськин. Он служил НПО верой и правдой четыре года, пришел туда работать из Министерства здравоохранения, имел за плечами ученую степень и многие годы опыта управленца в области здравоохранения, его ценили прежде всего за «вхожесть» во многие двери, но повышения при этом не давали. Ему было под пятьдесят, а в НПО ценилась напористая молодежь. Энергия и умение добиться результата стоили здесь гораздо больше дипломов и опыта работы в специализированной области. Как-то Ханна даже произнесла фразу, ставшую потом чуть не поговоркой среди работников.

– Нам ваши дипломы, дорогие, разве что для галочки, но никак не для оценки нужны. Вот у меня диплома никакого нет, зато опыт работы в НПО – десять лет. И это поважнее любого диплома будет.

С тех пор «диплом для галочки» стал притчей во языцех – вновь прибывших консультантов оценивали с точки зрения «а у него есть галочка или просто ценный работник?». У Ольги диплом о высшем образовании был, но значение его объективно, как и общий стаж работы, уступало тому, что было в послужном списке многих коллег. Нил, однако, имел на этот счет свои соображения.

На этот раз собрание началось вовремя, как ни странно, Нил постарался не опоздать, и у него это получилось. Уселся во главе стола, закинул ногу на ногу и подставил руку под голову. Высокий, крупный мужчина с темной курчавой бородой, иногда остригаемой практически под корень, и глубоко посаженными глазами, он напоминал провинциального фермера, случайно оказавшегося в офисной обстановке.

Они прослушали краткий отчет Юсуфа ван Дорфа, голландца арабского происхождения, высокого и неуклюжего. Он занимался программами «Здорового поколения» и был настолько серым и безликим, всегда нейтральным и одинаковым, что Ольга до сих пор не могла понять, что же творится у него за ширмой ровной доброжелательности. Юсуф рассказал, сколько препаратов они поставили в клиники, сколько лекций провели, сколько брошюр распространили. Даже докладывал он обо всем так нудно и скучно, что все откровенно зазевали. Так было всегда. И это при том, что работа, осуществляемая в рамках его программы, являлась, по крайней мере на бумаге, самой что ни на есть основной деятельностью их НПО. Однако это не мешало всем участникам собрания не скрывать своей скуки.

Юсуф закончил, к докладу приступила Ханна. Она готовилась к выступлению в штаб-квартире и продемонстрировала им несколько компьютерных слайдов с годовыми отчетами по расходам на разные статьи деятельности НПО, также состояние кадров организации. Ольга внимательно следила за ее слайдами – выходило, что около восьмидесяти процентов от общего бюджета тратилось на оплату иностранного персонала, а все остальное делилось между программными расходами и местными кадрами. К тому же у них в НПО наблюдалась довольно большая текучка кадров, что тоже смущало. Но, конечно же, Ольга была достаточно умна, чтобы держать свои наблюдения при себе.

Когда дошла очередь до нее, она немного нервничала, но все же без запинки продемонстрировала данные по работе ее отдела – выступления от имени их НПО на различных конференциях, раунды с привлечением СМИ, а также показала, сколько мероприятий правительственных структур они проспонсировали, заручившись теперь поддержкой правительства в будущем. Нил так усердно хвалил ее доклад, что Ханна держалась изо всех сил, чтобы не рассмеяться. Ольга вспыхнула, но не сорвалась. Нил оценил ее выдержку и довольно хмыкнул:

– Ольга, ты просто клад. Смотри, не вздумай сбегать от нас, у меня на тебя огромные планы. Имей в виду.

– Да я и не думаю, Нил.

– Ну я так, на всякий случай предупреждаю. Только за последний месяц о нас в газетах появились три положительные статьи. Как ты этого добилась?

– Там работают мои знакомые.

– Это же замечательно! Ну ладно, на сегодня все. Увидимся позже.

Ольга вернулась к себе в комнату. Уже не такая хмурая. Димка подкатил к ней на стуле.

– Что тебя так развеселило?

– Да что-то Калахан сегодня в ударе. Поет дифирамбы, даже не знаю, к добру ли.

– Да он тебя всегда хвалит.

– Но сегодня что-то себя превзошел. Ханна опять вся издергалась. И чего ей неймется? Я же не ее кусок хлеба отбираю. Мымра.

– Да плюнь ты на нее! У тебя тут, кстати, мобильник чуть не взорвался от звонков.

Ольга вновь нахмурилась. Двадцать пропущенных звонков, и все от мамы. Она поставила ее номер на «игнорирование». С кем с кем, а с ней разговаривать у нее не было никакого желания. Димыч вздохнул. Все очень серьезно. Он тоже заглянул на экран ее телефона. Если уж она с мамой не хочет общаться, дело швах.

– Что вы там на собрании секретничали?

– Да так, ерунда всякая. Ты же знаешь, наша НПО занимается всякой ерундой, польза от этого минимальная, зато шуму – хоть отбавляй.

– А если ты это знаешь, зачем так стараешься?

– Это моя работа, а я – профессионал. Какая мне разница, что мы в конечном итоге делаем? Ну пусть пара деревенских больниц получат десяток плакатов и коробку лекарств, кому от этого станет хуже? Маленькая, но польза.

– Ну да. Особенно сравнивая наш бюджет.

– А это, Димыч, не нашего ума дело. Нам платят, мы работаем. Деньги не из нашего кармана, так что…

– Мне Мыськин знаешь что сказал? Что теперь будут открывать еще один наш офис – в Дагестане.

– Еще бы! Ищи горячую точку – и ты найдешь там сотню НПО с благими намерениями. Почему всем хочется поставлять плакаты и контрацептивы туда, где неспокойная политическая обстановка? Там, где все спокойно и ни у кого нет политических интересов, нет никаких НПО, никто не ездит с ненужными лекциями, никто не рвется открывать подразделения. Тут много мозгов не надо, чтобы понять. Лучше закроем свои рты, а то и у стен есть уши.

Димка отъехал к своему столу. Он занимал совершенно непримечательную позицию в офисе, и его мало заботили политические дела. Ольгу они интересовали куда больше, и чем дальше, тем очевиднее она понимала, что происходит, но тщательно скрывала свой интерес, и не зря – это было билетом на выживание.

Телефон жег ладонь. Он возвращал ее к мыслям о матери. О доме. Она твердо решила, что не вернется туда. Ей даже не пришлось себя убеждать. Уговаривать. Решение пришло быстро и не вызывало сомнений. Это был не просто обман. Мама предала всех. Это было именно самым настоящим предательством – ее, отца, брошенной девочки. Теперь все они несут на себе крест ее ошибок и грехов. Ольга была уверена – они еще поплатятся за это. Когда-то вычитанные, услышанные мысли о карме всплыли на поверхность и словно шептали ей изнутри страшные пророчества, ужасающие прогнозы. В ее, Ольгиной, судьбе обязательно будет много плохого, хотя бы за то, что она стала частью этой чудовищной ошибки. Вся их семья, вся их жизнь казались ей теперь ошибкой. Если бы мать не бросила ребенка, она не вышла бы замуж за ее отца. И Ольги никогда бы не было. Ей достался чужой билет в жизнь. У кого-то билет отобрали, жестоко выбросив из очереди за счастьем, и отдали Ольге. На, деточка, держи свое право на радость и наслаждайся. Пока не знаешь, что случилось до.Как с этим жить? Неужели мать могла подумать, что Ольга поймет и простит? Уж лучше бы продолжала врать – и то легче. А теперь – неси груз чужих ошибок и сгибайся, пока хребет не сломается.

Нет, домой она не вернется. Она найдет квартиру, снимет комнату, будет жить самостоятельно. Двадцать восемь лет, в конце концов. Давно пора выпорхнуть из родительского гнезда, тем более насквозь прогнившего. У Димки задерживаться тоже не стоило – еще подумает, что она решила связать свою жизнь с ним, чего не хватало! Он, конечно, очень милый и не грузит ее никакими проблемами, но… Нет, определенно – нужен свой угол. И как можно скорее.

Вечером ей позвонил отец. Спросил, в чем дело. Мама не смогла ему толком ни о чем рассказать, только плакала и говорила, что дочь не захотела ее понять. Не дело хлопать дверью и уходить, сказал отец. Хочет ли она побеседовать с ним? Нет, не хочет. Не сейчас. Дайте ей время.

Так и поговорили. В голосе отца – горечь. Жалко его. Он-то при чем? Он как раз в числе пострадавших.

В субботу утром она ему позвонила сама. Попросила приехать в кафе.

– Пообедаем? – спросила она.

Он моментально согласился. Не упрекал, что она не звонила столько дней. Просто сказал – да, давай пообедаем.

– Что тебе сказала мама?

Этим вопросом она встретила его в кафе. Папа как-то по-стариковски втянул голову в плечи и поправил очки.

– Что когда-то совершила ошибку, которую ты ей не можешь простить.

– Сказала, какую ошибку?

– Нет. А я и не хочу знать, Оль.

– Почему?

Она смотрела на него упрямым взглядом, пыталась найти следы возмущения, страдания. Не было в отцовских глазах, густо окруженных лучистыми морщинами, возмущения. Была тревога, была боль, но то была боль от переживаний – в его семье беда, разлад, его любимые, родные девочки не могут найти общего языка. Крепко сбитый и комфортный мир треснул. Вот что его тревожило. Его дочь сидела перед ним с гордо поднятой головой, упрямая, настроенная на бескомпромиссную войну. Она еще так молода, она не знает, что в жизни нет ничего бескомпромиссного. Они что-то упустили в ее воспитании. Они что-то неправильно объяснили ей, когда она росла и познавала мир. Они не смогли рассказать ей вовремя, что в мире нет черного и белого, что у всего есть множество оттенков, надо уметь видеть их, надо уметь смотреть на вещи с разных углов, и тогда, как на диске с лазерным рисунком, проявятся совсем другие узоры, совсем другие цвета, возможно, более понятные и доступные объяснению. У него не хватало слов ни успокоить жену, ни уверить дочь в их любви. Как все сложно в мозгу Homo Sapience! Ему, как биологу, казалось, что людям во многом надо поучиться у животных. Эволюция, приведшая к такому восхитительному прогрессу разума, сыграла жестокую шутку – теперь этот разум не мог прийти к согласию с самим собой и, вместо того чтобы делать все для процветания и выживания человеческого вида, все чаще и чаще способствовал противоположному. Вот так у Оли сейчас. Она, вместо того чтобы попытаться найти мир и сохранить семью, бежит. Бежит сломя голову, готова хоть выброситься из окна их некогда довольно уютного и комфортного семейного гнезда, готова разбить голову, лишь бы не идти на разумный компромисс, лишь бы не послушать здоровый инстинкт родных уз. Он упомянул как-то об этом Марине, а она лишь горько усмехнулась: «Ты смотришь на все как биолог. Взгляни на это как отец. Мы вырастили ее такой. Мы не смогли, не справились…»

– Оля, мир ведь не черно-белый, понимаешь? – он так много думал об этом, что фраза вылетела, как запрограммированная. – Мне казалось, ты знаешь об этом.

– При чем тут это, папа? Разве не ты говорил мне, что есть вещи, которые нельзя принять ни при каких обстоятельствах, если это идет вразрез с твоими принципами? Сейчас именно такая ситуация. Если она не хочет говорить тебе, это ее право, я тоже не буду. Но общаться с ней я больше не хочу. С тобой – всегда и сколько угодно, но не с ней. Если бы ты знал, в чем дело…

Ольга прикусила губу. Нет, на это она не пойдет. Не имеет права. Это не ее тайна.

Отец помолчал, задумался, прежде чем ответить. Трудно было подобрать слова, такие, которые не ранили бы ее, так, чтобы она поняла, что он ее не осуждает.

– Понимаешь, дочка, родных людей любят, как говорится, со всеми потрохами. Со всеми скелетами в шкафу, со всеми недостатками. Родных людей прощают, даже если это иногда кажется невозможным.

– Есть вещи, которые нельзя простить.

– Это максимализм, Оль. Ты уже большая девочка, ты вполне можешь представить себя в роли матери. И вот подумай: ты растишь свою дочь, любишь ее, даешь ей все, что можешь, и вдруг она отказывается простить тебя за какую-то одну-единственную ошибку и прерывает все отношения. Это нелогично, Оль. Это неправильно.

Теперь замолчала Ольга. Он в чем-то прав. Но не во всем. Прежде всего в том, что она не была так уж уверена, что мать любила ее всю жизнь, как другие матери любят своих дочерей. Хотя кто знает, как любят… Но ей всегда недоставало тепла. Да, у нее все было. Да, она встала на ноги не без помощи и поддержки родителей. Но вот папа – он всегда был ближе, с ним можно было просто поваляться на диване и поговорить ни о чем. Хихикать и потешаться над всякими глупостями. А мама – она как занятой начальник, обращайтесь только по важным вопросам, не отвлекайте, не разочаровывайте. Папа, казалось, не замечал этого. Его устраивало, что дома спокойно и все счастливы. Поверит ли отец, если сказать ему сейчас, что мать не так уж сильно и любила Ольгу, как ему кажется? Нет. Он маму, похоже, любит. И Ольга никогда не жаловалась ему на отношения между ней и матерью. Он не сможет понять, как это среди ясного неба разразилась гроза. Он скажет, что это Олины эмоции искажают картину восприятия. Но Ольге так не казалось.

– Может, это и чепуха все, и неправильно. Но я не могу ее видеть сейчас. Папа, ты должен меня понять. Может, позже я остыну, пойму, смогу простить, как ты говоришь. Но не сейчас.

– Я понимаю, тебе нужно время. Но как бы ты потом однажды не пожалела, что столько времени ушло на бессмысленные обиды, свойственные больше подросткам, а не умным молодым женщинам вроде тебя.

– Папа, – вспыхнула Ольга, – это не бессмысленные обиды! Она совершила подлость, понимаешь, подлость!

Он предупреждающе поднял руку.

– Я не хочу это обсуждать. Любое понятие субъективно. Ну что такое подлость? Кому судить и осуждать? А может, у нее были причины, веские причины на совершение этого поступка? Ну как же ты можешь брать на себя роль судьи? Да даже если и подлость – это твоя мать, это не герой сериала, которого можно так легко осудить, это не сосед с лестничной площадки, с которым можно перестать здороваться. Это твоя мама, Оль, мама. Она любит тебя. Надо уметь прощать. Мы семья, Оль. Твоя семья.

Такие правильные слова. Все логично. Да. Но только она не может согласиться. Возможно, она всегда принимала материнскую линию воспитания именно потому, что верила в ее безупречность. Безупречной женщине прощаешь все – и перегибы в строгости, и дистанцию. Она безупречна, а значит, все, что она делает, – правильно. И вдруг… Мышка бежала, хвостиком махнула, и упало золотое яичко, покатилось и разбилось. И теперь Ольга не сможет воспринять от матери ни один совет, ничего, потому что теперь она знает – все это лживо. Авторитет рассыпался, как карточный домик. Доверия больше нет. Как и нет больше той женщины, образ которой так тщательно создавался. Есть обычный человек, со своими слабостями и недостатками. Но если некоторые слабости можно прощать, то есть вещи, которые простить просто невозможно. Нельзя убивать. Нельзя бросать детей. Нельзя, и все. И прощать такое нельзя.

А больше всего жалко отца. Он так защищает маму, хочет быть мудрым и всепрощающим. Но он тоже споткнется на этом. Когда узнает, в чем дело. Он не простит. Почему Ольга так уверена в этом? Ответа на этот вопрос у нее не было. Но ей хотелось верить, что она не одна в своем решении, а потому мысленно она приписала его отцу.

– Папа, я пока не буду приходить домой. Ты звони мне, мы будем встречаться. Хочешь, у бабушки будем встречаться? Я к ней обязательно буду заезжать время от времени. Но домой я больше не приду.

Он тяжело вздохнул. Опять сердце колет. Надо не забыть выпить нитроглицерин. Хорошо, что в нагрудном кармане теперь всегда есть упаковка таблеток. Что-то частенько они стали нужны в последнее время.

Отец и дочь встали. Он крепко обнял ее. Ольга обязательно изменит свое решение. Их дочка не может быть такой жестокой. Она обязательно простит. Она просто еще очень молода и безапелляционна. Что не можешь простить в четырнадцать лет – кажется мелочью в тридцать. Что кажется непоправимой трагедией в тридцать – кажется достойно только сочувствия в сорок и полностью переосмысливается в пятьдесят. Есть надежда, что Ольга не будет дожидаться пятидесяти.

Глава 5

Ольга активно занялась просматриванием объявлений на предмет съемного жилья. Она не торопилась. Надо было подобрать что-то не слишком отдаленное от работы, но и не очень дорогое. Совместить эти два требования оказалось очень сложно. Жизнь с Димычем ее не напрягала, но она сразу же заявила ему, что это ненадолго, чтобы никаких долгосрочных планов не строил. Он и не строил, несмотря на кажущуюся простоту, Димыч вполне отдавал себе отчет, что Панова – птица не его полета и что с ее амбициями она недолго будет сидеть с ним на одной ветке, улетит при первой же возможности. Секс и приятное времяпровождение сближало их, но при этом каждый понимал временность и неустойчивость ситуации.

Столкнувшись с проблемой жилья, Ольга впервые столкнулась с вопросом планирования своего бюджета. Оказавшись в свободном плавании, она стала смотреть на свои доходы по-другому, деля сумму своей зарплаты на разные составляющие, и получалось, что даже при самом удачном раскладе зарплаты ее на многое не хватит. Бабушка предложила ей пожить у нее. Ольга поначалу с энтузиазмом восприняла эту мысль, но потом подумала и решила, что это, во-первых, опять-таки ограничит свободу ее передвижения, а во-вторых, она никак не сможет запретить матери приходить туда, когда ей вздумается, а значит, никак не сможет оградить себя от нежелательного общения.

Ольга считала свои возможности и потенциал нереализованными и потому наряду с поисками жилья принялась активно прорабатывать карьерную линию. Тут было два варианта – либо искать другую, лучше оплачиваемую работу в другой организации, либо пытаться прорваться на более высокооплачиваемую должность в их НПО, а еще лучше – пробиться в международники. Но последнее было процессом трудным и требовало предварительной подготовки и проработки начальства, ведь без их поддержки ей никогда не светит вырваться за пределы национального состава. А вырваться так хотелось!

Она договорилась с Димычем, что пока станет вносить свою лепту в оплату его квартиры, чтобы не быть нахлебницей. Готовили по очереди, а чаще просто питались бутербродами или пиццей из соседней пиццерии. Ольга провела в сети несколько вечеров в поисках всех возможных вариантов продвижения в рамках их НПО и выяснила, что иногда статус международника можно было получить, даже никуда не уезжая, не прекращая работы в офисе в родной стране. Свою текущую должность можно было использовать как первый шаг, который включал многоуровневый тренинг и служил трамплином для последующего перевода. Панова решила действовать именно в этом направлении и договорилась о встрече с Нилом.

На встрече она немного нервничала, но все же четко и ясно выложила ему свои соображения. Нил стучал костяшками пальцев по столу, теребил отросшую бородку и курил. Потом неожиданно встрепенулся, словно ему в голову пришла удачная мысль.

– А знаешь, Ольга, я думаю, это не такая уж и сумасшедшая идея. То есть, – быстро поправился он, – в принципе любой сотрудник имеет шанс вырасти до международного уровня, но у тебя эти шансы куда более реальные.

– Вы так думаете?

Она сдержанно улыбнулась, боясь выдать свою радость и спугнуть хорошее настроение шефа.

– Да, я просто уверен в этом. Я подумаю, что можно предпринять. Ты пока поищи вакантные позиции, куда бы ты хотела подать заявления в рамках нашей НПО, можешь ссылаться на меня, как на рекомендателя, я всегда дам тебе нужную характеристику в случае чего.

– Спасибо, Нил. Я правда очень благодарна.

– Ты талантливая девочка, Ольга, ты должна расти, все справедливо.

– Спасибо.

Он больше ничего не собирался говорить, и она привстала.

– Я тогда пойду?

– Иди. Покажешь мне потом, куда ты подала заявления. Зайди на наш внутренний сайт, там каждую неделю обновляется список вакансий. Мой тебе совет – не подавай в благополучные страны, забудь об СНГ, Восточной Европе, Юго-Восточной Азии. Ищи там, где не очень хорошие условия жизни. Туда будет меньше желающих, и новички обычно начинают именно с таких мест.

– Поняла, так и сделаю, Нил. Спасибо за совет.

Она вышла, немного недоумевая, с чего вдруг Калахан такой добренький и так активно ее поддержал. Если Ханна узнает, вот будет ерничать! Ничего, посмотрим, кто будет смеяться последним. Каждый новичок когда-то начинал, почему бы ей не попробовать? А потом, если все получится, она сможет и в более престижные организации податься, в ООН, например.

– Хорошие новости?

Димыч увидел ее широкую улыбку и сам улыбнулся.

– Да, неплохие. По крайней мере не рассмеялся и не вышвырнул меня.

– Ну, это еще ничего не значит. Политес – дело тонкое.

– Да нет, он вроде серьезно меня поддерживает. Говорит, подавай везде заявления, я тебя поддержу.

– Ну так это здорово! Так ты все же намерена уехать?

– Да если это чудо и случится когда-нибудь, то будет не скоро. Ты же знаешь, какие в штаб-квартире сидят бюрократы.

– В любом случае поздравляю!

– Пока не с чем.

Но Ольга все же была довольна и собой, и разговором с Калаханом. Самооценка зашкаливала, и вера в светлое будущее окрыляла. Значит, и правда она умеет делать что-то, что выделит ее из общей массы? Конечно, правда. Разговор с Нилом – прямое тому подтверждение. Вот вам и Мыськин с ученой степенью. Вот вам и Ханна с язвенной болезнью языка. Еще будут потом на собраниях в штаб-квартире встречаться. Интересно, там она тоже будет спрашивать: а чем и кем управляет Панова?

На следующий день Нил вызвал ее к себе.

– Как ты думаешь, если я пошлю тебя в Дагестан, ты сможешь поехать?

– Э-э-э, да… А поехать в каком качестве?

Ольга слегка опешила. В Дагестане только собирались открыть офис, поговаривали, что офис планируется крошечный, деятельность их будет настолько лимитирована, что, скорее всего, они там будут находиться на всякий случай, а не для реальной программы.

– Мы посылаем туда несколько консультантов из Женевы, они хотят встретиться с местными властями, поговорить об открытии нового офиса. Но нам также хотелось бы сделать презентацию того, чем занимается наша НПО, а для этого понадобишься ты, русская и знающая, как налаживать связи с общественностью.

– А материалы для презентации где мне взять? Или общие слова?

– Нет, не общие. Я пришлю тебе, на чем надо сделать акцент. И еще…

Калахан бросил на нее не очень уверенный взгляд.

– Еще надо будет провести небольшой опрос среди населения, нам ведь надо знать их нужды.

– В каком плане?

– В основном в плане здравоохранения. Ну посмотришь там вопросы, выборка будет небольшая, человек двадцать, тридцать, сколько успеешь. Раздашь вопросники, подключишь там кого-нибудь из местных, чтобы помогли жителям заполнить графы с ответами. А потом ты сделаешь подробный отчет, а мы по результатам будем корректировать нашу программу.

Ольга кивнула. Идея казалась совершенно бредовой, но она здесь не для вопросов, а для исполнения заданий.

– Вопросы вы мне тоже пришлете?

– Да, Света подготовит тебе копии распечаток.

– А когда поездка?

– Через неделю.

Панова ощутила прилив уверенности. Калахан посылает ее с группой иностранных консультантов делать презентацию для правительства и провести опрос для разработки программы НПО – первые серьезные самостоятельные задания, которые раньше делались только иностранцами. Здесь была скрытая политическая подоплека, и местным это никогда не доверяли. До сих пор. Это ли не признак начала реализации его стратегии по продвижению Ольги? Он же набирает очки в копилку ее резюме, он дает ей шанс проявить себя! На лице ее сияла улыбка, и ей казалось, что желаемое уже совсем близко.

Она даже пригласила Димыча вечером прошвырнуться куда-нибудь по этому поводу. Но планам помешал невесть откуда взявшийся Жора Куропатов, ее одноклассник, ныне работающий в налоговой. После почти пятилетнего молчания он вдруг разыскал ее телефон и пригласил на встречу одноклассников.

– Ольчик, не отказывайся! Я знаю, что приглашение несколько запоздалое, но раньше я тебя разыскать не мог никак. Ты что, дома не живешь вообще?

– Не живу.

– Замуж вышла?

– Нет, просто оперилась.

– Ну понятно все, понятно. Ну ты, Ольчик, приходи, многие из наших будут там, увидимся, поболтаем. Посмотрим, как мы все растолстели и постарели.

Жора гоготнул ей в ухо. Он всегда был такой – любитель посмеяться. Только дай повод.

– Ладно, уговорил. Во сколько?

– В восемь, Ольчик, в восемь. Приходи, не опаздывай. Только не за рулем!

– А у меня и нет руля.

– Да ты что? Недочет, тройка тебе, Панова!

– А у тебя что, уже «Бентли» под попой?

– Еще нет, но ведь не вечер, Ольчик, не вечер!

Трубка вновь загоготала Жориным басом. Ольга отвела ее от уха, чтобы сберечь перепонки.

Димыч идти отказался.

– Я лучше новую прогу загружу, мне такой клад ссылок для бесплатного скачивания дали, закачаешься!

– Ну ты тогда качай, а я схожу и посмотрю, в кого превратились некогда милые мальчики и девочки нашего класса.

В девять вечера Ольга сидела в клубе рядом с Жорой и недоумевала, зачем он все это затеял. На встречу пришло всего пять человек, видимо, все, кого Жора успел отыскать. При этом лишь двое из них были те, кто проучился в их классе почти все время, она и Жора, а остальные трое были из тех, кто присоединился в самых старших классах. Ольга не была с ними особо дружна, а потому говорить было в общем-то не о чем. Жора еще невесть зачем притащил на встречу друга, не имевшего никакого отношения к их классу и к их школе.

Впрочем, они неплохо посидели, повспоминали школьные денечки, учителей, обменялись новостями, визитками и телефонами. В десять Ольга сказала, что ей пора уходить.

– Тебе куда? – вскочил Жора.

– Борисовские пруды, чуть дальше.

Друг Жоры неожиданно твердо предложил свою помощь.

– Мне все равно надо убить пару часов перед следующей встречей, а ехать как раз в ту сторону города. Позвольте мне вас подвезти.

Ольга пыталась возразить, но вмешался Жора:

– Ольчик, да это мой друг, близкий друг, уважь, не откажи, дай человеку подвезти тебя. Можешь доверять ему, как мне!

Панова пожала плечами. Пусть подвозит. Ей-то что, лучше, чем на метро, в конце концов.

У него была стального цвета «восьмерка» «Ауди». Не «в масле», но в хорошем состоянии. Комфортный салон и хорошая португальская музыка. «Моя маленькая страна», – пела Сезария Евора, а Ольга тем временем разглядывала нового знакомого. Денис Родионов. Невысокого роста, ненамного выше ее, а Ольга и сама имела рост Венеры Милосской. Лицо суровое, невысокий лоб, глубоко посаженные глаза, довольно тяжелый взгляд темных глаз, создается ощущение, что он никогда не улыбается. Прямой нос и тонкие губы. Низкий голос с хрипотцой. Кожа с легким загаром, который она отметила еще в клубе. Казалось, загар слишком уж хорош для прохладной московской весны. Воображение сразу рисовало путешествия в теплые страны, так как посещение солярия мужчине такого типа решительно не приписывалось. Лоб чистый, кроме врезанной вертикальной складки над переносицей, которая делала его обладателя вечно задумчивым.

– Вам не очень понравилось, не так ли? – спросил он, глядя на дорогу.

– Почему, неплохо посидели. Просто я ожидала больше народу, а пришло с гулькин нос. Не встреча одноклассников, а чепуха какая-то получилась. И чего Жора меня затащил туда, непонятно. Пришлось все планы менять из-за него.

– А какие были планы?

Он был невозмутим, хотя задавал чересчур любопытные вопросы.

– Да так, с другом должны были отметить кое-что.

– И что, если не секрет?

– Да так, маленькие личные достижения.

– Личные достижения не бывают маленькими.

– Это почему же?

– Потому что достижение, оно и есть достижение. Зачем прибедняться?

Он остановился на светофоре и закурил.

– Похоже, впереди пробка, – произнес он, вглядываясь в бесконечные красные огни машин. – А свернуть уже не сможем, не перестроишься.

Сигнал переключился на зеленый, они проехали немного и остановились в хвосте пробки. Ольга поморщилась. В такое время пробок обычно не бывает, впереди либо ДТП, либо еще какая чепуха. Кто знает, насколько застряли.