Текст книги "Мир для тусклой ведьмы"

Автор книги: Ника Ракитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5.
Сашка. Орлятки; начало сентября

Он чувствовал себя предателем.

Сашка убегал от клокочущих в нем ярости и боли и очнулся лишь за речкой, когда старый валун перед ним растекся стеклянистой жижей. Парень курткой прибил затлевшую траву. Домой он в тот день не вернулся. Поехал на квартиру родителей, где пахло свежей побелкой и клеем, улегся на живот на раскатанные по паркету обои перед стареньким ноутом и набрал в поисковике «тусклые».

Полезной информации даже с его допуском оказалось немного. Не считать же за таковую сплетни, слухи и треп в чатах и публичных дневниках, с десяток смутных пророчеств и таких же смутных опровержений и несколько явно заказных статей с тенденциозным подбором фактов и сопроводительных материалов.

Дознаватель нашел еще несколько картин по теме, пару роликов и совсем не плохой исторический роман.

История тусклых уходила в глубину времен и тесно переплеталась с историей инквизиции. Если где-то рождался лишенный магии ребенок – с ним обходились просто: сжигали в избе вместе с родителями, а то и вместе со всей деревенькой. Или слободой – если дело происходило в городе.

Многие бросались в бега; ходили неподтвержденные легенды о существовании целых поселений тусклых у границы, в непроходимых чащах и болотах. Если сведения подтверждались – туда высылался карательный отряд. Удалось ли кому-то из тусклых спрятаться достаточно надежно или отбиться, осталось неизвестным. Информация о таких поселках на настоящий день отсутствовала либо была надежно закрыта.

Лет триста тому общественное мнение развернулось в сторону милосердия. Тусклых перестали истреблять без разбору, неумение колдовать признали болезнью, начали действовать благотворительные общества по оказанию помощи таковым и создаваться дома призрения. В них часто работали матери тусклых детей. Сашка наткнулся на ссылку о любопытном эксперименте, в котором был задействован целый ковен. Глава его выдвинула любопытную посылку: «Тусклый – не сосуд, который надо наполнить, а факел, который надо зажечь». Понимая под этим вовсе не то, что понимали инквизиторы в свое время. Ведьме удалось то ли убедить своих товарок, то ли она употребила власть, и ковен в полном составе попытался пробудить способности к магии в одном тусклом ребенке. Результат был ужасен. Ребенок магических способностей не обрел, зато вся верхушка ковена, все тринадцать ведьм их утратили. Последовало массовое самоубийство и бунт горожан, во время которого приют сожгли вместе с воспитанниками и персоналом. И впредь подобные эксперименты были запрещены на государственном уровне. А если и случались на свой страх и риск одиночные инциденты – то заканчивались обычно столь же печально.

Общество разделилось на два лагеря. Одни требовали решительных действий против опасности, вторые ратовали за милосердие. Были и третьи, которые методично, иногда рискуя собственной жизнью, изучали проблему. Но по недостаточности материала и неэтичности проведения экспериментов на людях до сих пор прояснили немногое. Отсутствие способностей к волшебству окончательно признали болезнью, генетическим дефектом. Но на чем он был завязан и как возникал, определить не удалось. Феномен не был наследственным, не опирался на природные либо техногенные факторы, не уменьшался, но и не рос в размере. Количество тусклых всегда было стабильно более или менее и составляло примерно пол процента от общего количества населения.

Генная хирургия развивалась, но риск применения ее на человеке считался до сих пор неоправданно великим. Так что Реабилитационные центры для тусклых в столице и областных центрах были скорее комфортабельно оформленной тюрьмой. С другой стороны, содержащиеся там тусклые были защищены от неконтролируемой агрессии волшебников и среди себе подобных не чувствовали себя изгоями. Сеть утешала, что исследования феномена активно ведутся и возможность исцеления не за горами.

Сашка бегло просмотрел фотографии: чистенькие светлые корпуса, пышная природа, милые, ничем не похожие на больных пациенты. В нем шевельнулась мысль устроить туда Настю, провести ее полное обследование, определиться раз и на всегда, больна ли она или потеряла способности к магии от непосильного напряжения при пересечении границы. Ясно тогда, что рано или поздно, пусть даже урезанные – они вернутся. А если больна…

Настю и так уже изучают несколько месяцев. Значит…

Бабе Степе правда уже известна. И разговоры об отсрочке свадьбы – просто повод, чтобы он не наломал дров в отчаянье. Сашка протянул руку за мобильником – в столице они работали. Выбрал в списке номер. И когда Стефания отозвалась хрипловатым со сна голосом, произнес:

– Я согласен на стерилизацию. Свою.

– В сентябре.

И веером точек короткие гудки.

* * *

Сашка вскинулся от подозрительного треска. Рядом села в постели Марина, правой рукой прикрывая зевающий алый рот, а левой – пышную грудь. Ну, по крайней мере, попыталась прикрыть – одной ладони явно для этого недоставало.

Что-то мелькнуло на краю зрения. Сашка перевел взгляд на джинсы, сложенные на стуле, и выругался от души. Крепкая синяя дерюга была послюнена, пожевана, растерзана когтями и сверху припечатана вонючей кучкой.

– Ах ты, морда ушастая! – взвизгнула Марина. – Все, ты попал! Простите, – схватила она Сашку за плечи. – Я все постираю и заштопаю!

Дознаватель неловко опустил глаза. Хотя ведьмы-утешительницы по традиции можно не стесняться. А Марина оказалась именно такой ведьмой. Интересно, что он ей давеча наговорил?

Сашка вылез из постели, стыдясь своей худобы и роста, потоптался на теплых половицах:

– Ничего страшного. У меня шорты есть. Все равно жара.

Он зачем-то вылез через окно и по горячим кирпичам дорожки добежал до своей комнаты. И вправду припекало, хотя день только начинался. Сашка натянул кремовые шорты и футболку, надел на босу ногу сандалии, еще раз заглянул в загодя собранную сумку, проверяя, не осталось ли там чего синтетического. А наладонник с зарядником, электробритву и миниатюрный фотоаппарат он выложил еще вчера. Зачем таскать с собою то, чем все равно не сможешь воспользоваться?

На поезд дознаватель не опоздал. И через каких-то сорок минут спрыгнул из вагона на скрипнувшую щебенку насыпи. Покачнулся и громко чихнул от полезших в нос пушистых семян чертополоха. Вытер локтем потное лицо. Оглядел поле перед собой, заросшее лозняком по дальнему краю, вытянутый запятой пруд с уточками и далекий станционный домик в окружении тополей. Не торопясь, побрел к нему, поправляя ремешок сумки на правом плече. С поезда расходились по змеящимся в траве тропинкам пассажиры, кто-то помахал Сашке рукой.

Здание станции недавно отремонтировали, покрасив в синее и белое, и оно – с прорезными буквами «Орлятки» – было похоже на весеннее небо. По обе стороны от станции цвели ноготки и гладиолусы. Девушка в яркой косынке терла щеткой деревянный тротуар перед дверью, обмакивая ее в мыльную воду. Ее приветствовали и обходили стороной, чтобы не мешать. Чуть подальше, под большим зеленым зонтиком торговали пивом. Сашка взял себе бокал, удостоившись слегка насмешливого, улыбчивого взгляда продавщицы. Темное пиво тяжело перекатывалось между стеклянных стенок, и вкус был тягучий, травяной и медовый. Утоливший и жажду, и голод разом. На Сашку снизошло патриархальное умиротворение. И вели все себя в Орлятках уважительно и спокойно, словно и не было в трех-четырех верстах отсюда границы с нежитью, нечистью, гнилыми болотами и боями.

Дознаватель спросил у продавщицы, как лучше добраться до Ольгиной заставы. Девушка внезапно хихикнула, вытерла нос кулачком. Указала большим пальцем за спину:

– Вы вон туда ступайте. На почте лошадь возьмете али к возчику присуседитесь. Дядь Миша им продукты должен везти сегодня.

И опустила лукавые глазки, старательно протирая перед собой прилавок.

Причину ее хихиканья Сашка узнал, когда сговаривался в попутчики к этому самому дяде Мише – кряжистому мужику в соломенной шляпе и комбинезоне на пряжках поверх вышитой льняной рубахи.

Дядька умащивал, как ему казалось удобнее, на устланной сеном телеге окованные железом сундуки, бочки и деревянные ящики. Два впряженных в телегу гнедых широкогрудых и мохноногих лабуса помавали хвостами, провожая флегматичными взорами мини-трактор, опасливо юркнувший мимо. На задах почты было солнечно, воняло лошадиным потом, навозом, сургучом, дерюгой и полынью.

– Из столицы, небось, – буркнул Миша, когда Сашка изложил свою просьбу. – Штаны у тебя длинные-то есть? А-то ведь загрызут ни за что, ни про что не комары, так слепни и оводни.

Сашка кинул взгляд на свои шорты. М-да, надо же лопухнуться так! Кем же еще считать его, как не придурком из столицы, к жизни вовсе не приспособленным? Коня бы брал – так позорища вовсе не оберешься. Поди усядься на него в шортах – от конского едкого пота ноги язвами пойдут. Верхом Сашка, по должности, ездить умел, но, как всякий городской житель побаивался здоровых желтых зубов, копыт и загадочности норова. Вот поди разбери, что в конскую башку треснет: понесет на себе али скинет коварно под кусток? Потому и предпочел путь до заставы проделать в телеге, с надежным попутчиком.

– А пузырь защитный держать замаешься, – вещал мужик. – Особо, когда по краю Горелой рощи поедем.

– У меня реппелент есть.

Дядь Миша гыгыкнул:

– А засунь ты его себе… То есть, на, того, пользуйся. На обратной дороге вернешь, – и достал из-под передка такой же, как у самого, джинсовый комбинезон, длиннорукавую рубаху и шляпу с широкими полями и искусственной ромашкой, заткнутой за волнистую ленту.

Сашка, в свою очередь, вытянул из сумки берестяную коробочку:

– А ты попробуй все же.

Здоровяк сцарапал крышку, принюхался к зеленоватой жирной мази и втер в ладони и лицо. Сашка проделал то же. В сваренной бабой Степой реппеленте он не сомневался.

Возчик вернул бурачок хозяину, указал на сложенный вчетверо дерюжный плащ под кованым сундуком:

– Устраивайся. Поехали.

Вскочил на передок, пропустив между пальцами вожжи, и чпокнул на лабусов. Гнедые здоровяки плавно тронулись с места.

Это ничуть не напоминало езду на машине, комфортную и быструю, как в квартире, поставленной на колеса. Дорога проникала в Сашку, пахнущая не пластиком и искусственными ароматизаторами, а хвоей и полынью. Небо над головой было изжелта-синим, солнце грело лицо, а глаза ловили то синий горизонт впереди, то внезапное качание ветвей на обочинах, пробегающих белок и порхающих пичуг, орущих во все горло. Колеса подскакивали на гравии, кони выступали важно, как возница их ни подгонял; и горчила зажатая в зубах травинка.

А в общем, к рубежу и не подъедешь на машине, останешься валяться среди ржавчины на шоссе. Граница с тупым упрямством отвергала синтетику, технику, массовое машинное производство. Один из столичных исследователей провел любопытную аналогию. Если бы свет замедлялся по мере отдаления от наблюдателя, то с башни в центре столицы можно было бы увидеть, как мир за ее периметром выглядел лет четыреста назад.

А тут и со светом ничего делать было не нужно. И без того с каждым поворотом окованных железом колес их телеги позади оставалась цивилизация с железной дорогой, курами, роющимися в пыли, свесившими языки собаками, которым было даже лень облаять проезжих, со смешными фарфоровыми изоляторами на просмоленных телеграфных столбах. С укреплениями, загодя выстроенными на всякий случай (не знаешь, что они есть – не заметишь). Вчерашний век Орляток превращался в позавчерашний и далее. Подъезжая к Меловой пограничной речке, ты продолжал помнить формулу бензина, но сам бензин обращался в воду или переставал гореть. Знатоки вертолетов или телевизоров могли запросто воспроизвести чертежи, а вот сами предметы – уже нет. Достижения прогресса на определенном (с небольшой погрешностью) расстоянии от рубежей изменялись, распадались, не работали. Физики, химики, инженеры звезденели от такого попрания мировых законов; исследовательские институты пахали с полной отдачей и более, но научный воз буксовал. Зато магические способности любого, даже самого посредственного волшебника вблизи границы возрастали многократно. И не потому ли стремились тусклые убежать в эти места? Знать бы точно! Знать бы, что это поможет, Сашка наплевал бы на все запреты и привез сюда Настю. А победителей не судят.

Парень приподнял шляпу и вытер потный лоб:

– А не страшно вам так близко жить к границе?

– А чего страшно, – откликнулся дядя Миша, хлопая кнутом на нерасторопных тяжеловозов. – Ни нежить, ни нечисть воду не пересекут. Не дано им. Так что пусть себе молодые волю куют, в драку лезут. Пусть узнают, каково это – жить без костылей.

Возчик поглядел на легкое облачко в знойном небе над головой. Хмыкнул:

– Граница влечет. Хочется залезать все глубже, узнавать, на зуб пробовать. Это такой соблазн, с которым мало кто сумеет спорить. Сам вот узнаешь, если немного задержишься.

Но Сашка задерживаться не мог и не хотел.

Глава 6

Терема, терема… Бревенчатые, просмоленные, тяжелые. С клетями и подклетями; высоко поднятые на столбах. С шатровыми крышами, крытыми березовой дранкой, точно рыбьей чешуей. С петухами да лошадками на коньках. С точеными перилами высоких крылец и переходов. С квадратными оконцами и расписными ставенками. Изгибаются, закручиваются, нависают, все в кружевной резьбе – овеществленная сказка. А вокруг плотный тын из заостренных кольев. Врезаны в него на могучих ушаках тяжелые двустворчатые ворота. И пялятся на входящих пустыми зенками с двух сторон нечеловеческие, вытянутые черепа.

Дядь Миша выругался и сплюнул через плечо:

– Вот же ж зараза.

Соскочил с телеги и повел коней во двор. Ленивая серая собака в пегие подпалины, укрывшаяся от зноя под высоким крыльцом, лениво пошевелила ухом и приоткрыла глаз. А по сходам от распахнутой двери спускался навстречу гостям человек. Один одинешенек на весь залитый солнцем мощеный двор. Вот ведь странно. Пограничная речка под боком, а тут ни волшебных сторожков, ни караульщиков. Только боярин, обленившийся пес да они двое: возчик и инквизитор. Впрочем, кто он, у Сашки на лице не написано.

Увидев парня на крыльце, дознаватель сразу понял – с этим не заладится. Точно шилом ткнули под ребро. А тот стоял, расправив широкие плечи, небрежно, насмешливо улыбаясь краем рта. Зыркал синим глазищами с загорелого широкого лица, из-под косо упавших на лоб смоляных кудрей.

Сапоги узорные, сафьяновые, с загнутыми носами. Мягкие штаны заправлены в них и почти прячутся под полами долгого, ниже колен, голубого кафтана, расшитого серебряными травами. Воротник у кафтана стоячий, рукава распашные, кажут алую рубаху с вышивкой. Боярин и есть. И корд на кольчатом поясе у бедра. А из-под сапог тянется по ступенькам ко двору домотканая дорожка. Сашка прищурился, а не дернуть ли ее – чтобы пролетел хозяин, считая задом ступеньки, сбивая спесь.

Парень прочел мысли, которые гость и не сильно прятал. Косо ухмыльнулся. Поднял руку, шевельнул пальцами, и к телеге дяди Миши набежали грузчики, стали споро растаскивать поклажу.

– Это кто? – спросил возницу Сашка.

Парень поднял подбородок:

– Я и сам отвечу. Данила, глава разведки. А кто ты?

Дознаватель, не глядя, отправил к нему по воздуху верительную грамоту. Обернулся к дяде Мише:

– Спасибо, что подвезли. Вы назад теперь?

– Назад вечером, по холодку.

– Вот и славно. Меня подберете.

Мужик провел под носом коричневым, в заусеницах, пальцем:

– А чего ж не подобрать? С таким реппелентом-то.

И довольно хрюкнул.

– Валерка! – позвал Данила. – К тебе!

Поймал Сашка, что голос свой боярин сдерживает и направляет очень точно – чтобы слышали лишь те, кому слова предназначены. А до других доносится лишь легкое эхо. Дознаватель повел плечами, отлепляя от них потную рубашку. Что-то казалось ему здесь вельми странным, а что – определить не сумел. Неведомый Валерка выскочил из-за спины. В этом не было ни пыхи, ни враждебности. Обыкновенный светловолосый сероглазый парень Сашкиных лет, ну разве вот пошире в плечах и обряжен роскошнее.

– Ну?

Грамота перепорхнула к нему в руки. Непохожие на руки горожанина: с узловатыми пальцами, исцарапанными, мозолистыми. С твердыми, коротко обрезанными ногтями. Руки и наряд противоречили друг другу.

Дочитав, Валерий вернул документ Сашке, кивнул коротко остриженной головой:

– Добро пожаловать на Ольгину, владарь Александр. Валерий Першин, инквизитор.

Впервые названный согласно новому статусу, дознаватель ощутил неловкость – как в чужом официальном костюме: жмет в плечах и в паху натирает.

– Вы голодны? Идемте со мной.

Сашка проглотил горькую слюну. Они с дядей Мишей перекусили по дороге хлебом с салом и луком, но то было давно и неправда.

Валерка привел гостя в полутемную низкую трапезную. Перекрестья коричневых балок на потолке подпирали крученые столбы, расписанные диковинными цветами с позолотой, разливавшей туманное сияние. Вдоль трапезной протянулся тщательно выскобленный стол из пригнанных половинок бревен – от здорового очага в торце до окна в поварню с полкой под ним. У стола – тяжеленные дубовые скамьи.

Украшенные резьбой и шкурами простенки прорезали узкие, глубоко утопленные окошки с цветными стеклами. Пока Сашка оглядывался, хозяин переговорил с поварихой, и на стол вылетели две огромные фарфоровые тарелки с огненным борщом, здоровущий ковш-утица, расписанный яркой эмалью и полный компота, и половина золотистого каравая. Следом брякнулись ложки.

– Жрите!

– Не в настроении? – спросил Сашка украдкой, оглядываясь на поварню.

Валерка запустил ложку в борщ:

– Мы все тут не в настроении. Настена инспекций уй как не любит.

– Я не с инспекцией, – Сашка глубоко вдохнул, втянув перечно-свекольный запах. И чихнул.

– У вас тут погиб великий инквизитор края. Я хочу посмотреть место, где его убили.

Валерий провел заскорузлым пальцем по витому ободку тарелки.

– Значит… вы приехали искать владаря Дмитрия? Бывшего владаря, – поправился он.

Сашка сморгнул. Парни уставились друг на друга.

– По-моему, я выразился достаточно четко. Я хочу видеть место, где его убили, а не тело.

И тут произошло то же, что с горничной Любочкой из служебной гостиницы: на Сашку обрушился поток мыслеобразов, только осознаваемый передающим и фильтруемый по сути дела. Какое-то время дознаватель приходил в себя, держась за край стола ладонями. Потом налил компота и выпил единым духом. А Валерка подсунул ему две бумаги с красными восковыми печатями на шнурах.

– Разрешительный документ и протокол осмотра места, где владарь Дмитрий пропал. Он до сих пор не найден: ни живой, ни мертвый. Мы сообщили в пост Дома в Орлятках и в Дом в Верхних Ежиках, что он пропал, но помощи не просили – спасатели со стороны здесь, скорее, сами будут нуждаться в помощи, чем ее реально окажут.

Сашка налил еще деревянный кубок и теперь пил медленно, задумавшись, чувствуя себя полным дураком. Хотел взглянуть на вещи непредвзято? Не заглядывая предшественнику в бумаги? Ну, вот тебе! То ли информация исказилась по дороге, то ли тебе крупно наврали в столице, и не было никакого бельта. Вы крупно обосрались, владарь Александр. Ну и на пост в Орлятках даже не подумали зайти. Хотя что там нового тебе скажут? Вот они, бумаги, честь по чести.

Сашка поднес к глазам ту, где великий инквизитор края добровольно отказывался от сопровождения и требовал обеспечить себя крылом. От плотного листа так и разило спешкой, страхом и властью.

– Почему у вас черепа на воротах? – спросил он неожиданно.

Валерка усмехнулся:

– А… просто фонари.

– Своеобразное чувство юмора.

– Вы еще хотите побывать там, где бывший владарь исчез?

Дознаватель кивнул. Решительно встал, бросив косой взгляд на недоеденный борщ.

– Вам что-либо показалось особенно странным? Да, зовите меня Сашкой и лучше на «ты», без владаря, – он дернул худым плечом.

– За мной. В этом деле странное все.

В полутемной оружейной Валерий помог Сашка надеть гамбезон и кольчугу. А еще, похмыкав на сандалии, принес сапоги с оковкой и обмотки. Инквизитор заставы так легко двигался среди наполняющих арсенал вещей, что Сашка позавидовал его чувству пространства, сетуя, что вот эта звериная грация движений убивается цивилизацией…

– Попрыгай!

Сашка очнулся от страданий по утраченному и раза два тяжело подпрыгнул, чувствуя себя, как в термосе. Кольчуга звякнула.

– Я зажарюсь.

Валерка хлопнул гостя по плечу:

– Не боись. Сохранишь ровно свои тридцать шесть и шесть. Так вот, – накручивая обмотки Сашке на ноги и помогая влезть в сапоги, продолжил он, – владарь Дмитрий появился у нас без предупреждения, в последний день августа. С первого поезда, как и ты. Его никто не сопровождал. Приехал он верхом, благо, дорогу до заставы хорошо знает. И коня, по всему, не жалел.

Дознаватель кивнул, соотнося услышанное с теми картинками, что запали в голову.

– Его вело какое-то смутное пророчество. Какое? «Она близко», «Должен спасти»…

Они вернулись на двор. Глаза резануло солнце. Сашка прислонил их ладонью, привыкая; держась за отглаженные перила, какое-то время постоял на высоком крыльце. Внизу у коновязи переминались две оседланные лошади. Валерка помог дознавателю взгромоздиться на рыжую. Спросил не то ядовито, не то заботливо:

– Ты ездить-то умеешь?

Сашка суетливо поправил железный обруч на лбу, прижавший растрепанные волосы, и корд у бедра. Вспомнил совет Валерия: «Ты им зря-то перед носом не махай. Настоящего противника этим не напугаешь, себе только навредишь». Нет, вот же зараза!

– Умею, – буркнул он.

– Ну, хорошо.

Сам инквизитор взлетел на лошадь по-молодецки, едва коснувшись стремени. Форсил перед начальством. Кожаная кираса с заклепками и вырезом на заду сидела на нем лихо, не то что кольчуга на Сашке – мешок мешком. И веса оружия и щита Валерка точно не чувствовал: ходя и круглый щит, сбитый из толстых досок, окованный по краю железом и с железной чашкой-умбоном был будь здоров, и корд кольчатый пояс оттягивал. А еще «яблоко» засапожного ножа торчало из голенища, и лук с колчаном были за спину прилажены…

Выехали они через другие ворота – напротив тех, через которые въезжала телега. Миновали просторный вытоптанный луг и съехали по крутому, поросшему ивняком и бересклетом берегу к широкой, спокойной реке.

– Молочайка. На картах обозначена как Меловая.

– Она?

– Молочная река, кисельные берега, – Валерка хмыкнул. – Что, не похожа?

Сашка загляделся на перетекающие по камушкам прозрачные витые струи.

– Я думал, она белая вся. И дна не видно.

– Это выше, – Валерка дернул головой. – И как когда.

И осторожно пустил коня в воду. Сашка двинулся за ним, жадно разглядывая противоположный берег, дикое чернолесье и тянущийся к небу желтоватый каменный палец незнакомой башни.

– Это там граница?

– Там везде граница. И очень глубоко. Я никогда не был на том краю.

Валерка глубоко вздохнул.

– Думаю, не был вообще никто. Да не бойся ты, днем тут почти безопасно.

– Это потому ты нацепил на себя столько железа?

Валерка захрюкал.

– Да понимаешь ли, здешних обитателей от одного его вида плющит. А мне нравится.

И гикнул, пуская коня в ровный галоп. Сашкин рыжий тоже прибавил ходу, и дознавателю пришлось сдвинуть колени, чтобы мешком не запрыгать в седле. Конь наддал еще. Валерка, объехав его, загородил дорогу, рыжий ткнулся ему мордой в бок и встал.

Глаза у Валерки стали сощуренные и злые:

– Больше… не делай так!

На всякий случай он перехватил у Сашки поводья, и кони неспешно потрюхали бок о бок по заросшей, засыпанной монетками березовых листьев колее. Пахло лесом, дымом, мхом и увяданием.

– Кто эта «она», о ком великий инквизитор говорил? – нарушил Сашка молчание.

– Не знаю.

– А кого он собирался спасти? И как? Может, снять то проклятье, что лежит на Верхних Ежиках по ночам?

Валерка потянулся.

– Может быть. Хотя… если за двадцать четыре года не сняли – вряд ли это возможно. На туманцев похоже, так они просто выжигаются. Не.

Он поднял глаза к башне на окоеме:

– Видишь? Вон то Белая вежа. Владарь Дмитрий к ней хотел попасть. Как в Ежиках это все началось, кто-то запустил легенду, что если в Веже на самой верхушке огонь зажечь – проклятие будет снято.

Сашка хлопнул веками.

– Но… ведь отсюда до Ежиков верст двадцать-двадцать пять будет? По прямой…

– Легенды редко со здравым смыслом считаются. Удивительно, почему он именно счас решил…

Валерка повернул коней на дорогу, пересекшую их путь под прямым углом. Впереди вербы, склонившись, образовали арку, за которой лежала густая чернильная тень.

– У нас одно единственное крыло на всю заставу… было. Знаешь ведь, как они трудно приручаются.

Сашка не знал, но кивнул на всякий случай.

– Вот тогда он и подписал бумагу, что берет ответственность на себя. Что в спутниках не нуждается и при несчастном случае претензий к нам не имеет.

– И вы его отпустили?!

Валерка глянул на Сашку, как на дурака.

– Ольга с ним говорила. И приказала не препятствовать.

– Командир заставы? Я должен с ней поговорить!

Валерка спрыгнул с лошади, кивнув Сашке, чтобы делал то же самое. Привязал поводья к ветке.

– Нет. Ее ранили позавчера, она спит.

– Значит, поговорю потом.

Сашка сердито втянул носом воздух. Ему было тяжело и жарко.

– Так что там с легендой?

Валерка поворошил груду сухих листьев под осиной и пошел вперед между деревьями, сдирая сети пауков-крестовиков.

– До Белой вежи нельзя добраться. Никак. И владарь Дмитрий это знал.

Сашка поднял на башню глаза. Она словно приблизилась. Стали видны проломы в жестяной проржавевшей крыше, узорчатый обод выступающих камней там, где башня сужалась книзу; кованые решетки на бойницах… но, доходя до какого-то рубежа, детали размывались, теряли четкость – будто кто-то аккуратно отводил наблюдателю глаза. Валерка заметил Сашкины потуги, хмыкнул:

– Вот и с попытками добраться к ней то же самое. Даже знатоков, открывателей пути, обводит, кружит так, что с трудом могут выбраться.

– И великий инквизитор решил, что сможет долететь на крыле?

– А может, уверовал в пророчество, – инквизитор развел тугие ветки, и Сашке открылась поляна с осинкой, на которой, трепеща и дергаясь, висело крыло.