Текст книги "Хозяин, наследник и я (СИ)"

Автор книги: Ника Амур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Ника Амур
Хозяин, наследник и я

Пролог. Ася

Я рожаю в провинциальном роддоме с облезлой штукатуркой и минимум оборудования. Отношение у персонала к девятнадцатилетней девчонке, забеременевшей сразу после выпуска из интерната, соответствующее. Никому я здесь не нужна и неинтересна. На улицу не выбросили и ладно.

Роды проходят тяжело. Я мало что запоминаю. Только боль и желание, чтобы все поскорее закончилось.

Я не хотела этого ребёнка. Он был зачат против моей воли. Но вот он рождается, я слышу его первый плач, и что-то во мне замыкает. Мое! – как прострел во всем теле. Гормоны, инстинкты… называйте, как хотите, но я вдруг ощущаю такую всепоглощающую любовь, аж страшно становится от силы этих эмоций.

Сразу после этого я отключаюсь. Прихожу в себя уже в палате, с нетерпением ожидая, когда принесут малыша. Я ведь даже пола его не знаю! Не было у девчонки из интерната денег на УЗИ. И теперь сгораю от любопытства, кто у меня – мальчик или девочка?

Еще же имя надо! Я совсем не думала над этим, но сейчас перебираю в уме любимые имена. Если девочка, назову Машенькой. Если мальчик – Даней.

Соседкам по палате приносят малышей, чтобы те их покормили. Каждый раз, когда нянечка появляется с младенцем на руках, у меня замирает сердце. Мой? Но нет, ребенка снова проносят мимо.

В конце концов, не выдерживаю. Подкарауливаю нянечку на выходе из палаты и спрашиваю напрямик:

– Когда мне принесут ребенка?

Безумно хочется на него взглянуть. Не видела же ни разу.

– Отказников не приносят, – бросает она на ходу.

– Как это? – не понимаю.

– Ох, горе ты мое луковое, – вздыхает нянечка, явно жалея меня. – Ты ж подписала отказ от ребенка. Вот и все, не твой он больше. Со дня на день опека заберет, а там на усыновление.

Она говорит, а я не улавливаю смысл. Как подписала? Когда? Не помню такого!

– Ничего я не подписывала! – выдыхаю резко.

Нянечка пожимает плечами:

– Говорю, что знаю. Если что не так, к главврачу иди, разбирайся.

И я иду. Нет, я бегу! Плевать на слабость и боль внизу живота. Сердце колотится – вот-вот пробьет грудную клетку. Что вообще происходит? Неужели я в бреду… Нет! Не может этого быть.

Я бы не отказалась от своего ребенка. Я сама отказная, знаю, каково это – жить в интернате. У меня фамилия Придорожная, потому что меня нашли на обочине. Вот такой юмор у органов опеки.

Влетаю в кабинет без стука. Секретарша пытается меня остановить, но куда ей, в интернате и не с такими имела дело. Я просто отталкиваю ее с пути.

Главврач на месте – мужчина средних лет, в очках, с виду приличный. Сидит за столом, заполняет бумажки. Вскидывает голову на шум, и я выпаливаю сходу:

– Где мой ребенок?

– Ваша фамилия? – уточняет он.

Надо же, спокойный какой. Видимо, привык к мамочкам, у которых гормоны шалят.

– Анастасия Придорожная, – выдыхаю и замираю в ожидании ответа.

Главврач роется в бумажках. Мучительно долго. Наконец, находит нужную, внимательно просматривает и отвечает:

– Вот отказ от ребенка, подписанный вашей рукой.

Он демонстрирует мне бумажку. Я вглядываюсь в подпись. Не моя она. Похожа, но не моя. Кто-то подделал и довольно неумело.

– Я это не подписывала, – трясу головой. – Верните мне ребенка.

– Присядь, милая, – главврач переходит на «ты» и указывает мне на стул, второй рукой машет секретарше. Мол, иди, я сам разберусь.

Я опускаюсь на стул, ноги, в самом деле, не держат. Секретарша уходит, и мы остаемся наедине.

– Сколько тебе лет? Девятнадцать? Ты ж девчонка еще совсем. Работы нет, своего жилья нет. Оно тебе надо? – главврач говорит со мной, как с дурочкой. – Какое будущее ждет ребенка с тобой, а? Нищенское! А мы отдадим его в хорошую семью, обеспеченную, приличную. Он получит образование, ни в чем не будет нуждаться.

– Он? – тупо переспрашиваю. – У меня сын?

Главврач вздыхает и нехотя кивает.

– Отдайте, – настаиваю. – Или я буду жаловаться.

– Да кому? – хмыкает он. – Полиции? Так я уважаемый человек, а ты – девка из интерната. Кому поверят?

Я вдруг понимаю – у них здесь все схвачено. Полиция, опека – все в деле и наверняка получают откаты. Правды не добиться. Если хочу вернуть сына, надо действовать иначе. Пойду напролом – проиграю.

Я опускаю голову, вроде как смиряясь.

– Вот и умница, – хвалит главврач. – А теперь возвращайся в палату. Завтра тебя выпишут, пойдешь домой и заживешь, как прежде. А детей еще нарожаешь, какие твои годы.

Язык чешется спросить – сколько ему за моего Даню заплатили? Но я лишь стискиваю зубы и молча покидаю кабинет. Я своего сына не отдам. Выясню, в какой дом малютки его отдадут и сделаю все, чтобы вернуть себе ребенка.

За год до этого. Ася

Перед каждым выпуском в наш женский интернат наведываются меценаты. Все исключительно мужчины. Дураку понятно, для чего. Выбирают себе будущую любовницу. А что, хороший вариант. Интернатовская за дорогие подарки с руки есть будет, непривычные мы к роскоши. А девушек красивых у нас хватает. Вот так и подрабатывает директриса себе на безбедную старость.

Конечно, продаются не все, только по желанию. И со стороны все выглядит прилично. Выпускницы дают для меценатов концерт. Кто играет, кто танцует. Я вот в хоре пою.

Меценаты сидят в актовом зале, смотрят концерт и выбирают себе приглянувшуюся девушку. Говорят, если двое или трое выбрали одну, то за нее устраивают торги. Но это уже за закрытыми дверями кабинета директрисы, нас туда не пускают.

Многие девушки готовятся к концерту – красятся, делают прически, надевают лучшее. Они хотят, чтобы их купили. Ведь это так удобно – сразу по выходу из интерната будет, где жить, и деньг дадут, работать не придется. Но мне такой вариант не подходит. Не хочу быть подстилкой.

Таких, как я немного, но они есть. На нас ставят метку – значок в форме знака «стоп» на одежде. Мол, простите, мы не продаемся.

Занимая свое место в первом ряду хора, я была уверена, что значок оградит меня от посягательств. В итоге почти не нервничала.

За миг до того, как занавеси разъехались в стороны, директриса предупредила:

– К нам заглянул особый гость. Будьте умницами, выступите на пять с плюсом.

С шорохом открылись занавеси, меня на миг ослепил свет софитов, но я привычно запела. Моя партия – ведущая. Все в интернате признают, что у меня талант, который надо развивать. Именно об этом я мечтаю – петь.

Мой чистый звонкий голос взлетает под потолок актового зала, и зрители притихают в немом восторге. Тогда я и ощущаю его впервые – чужой тяжелый взгляд. Он будто гранитной плитой придавливает меня к полу. Аж дыхание сбивается, и я немного фальшивлю, чего со мной не случалось уже очень давно. Благо другие девушки подхватывают песню и скрывают мой огрех.

Щурясь, я вглядываюсь в зал. Обладатель тяжелого взгляда сидит в первую ряду. Больше там никого нет. Все прочие сели за ним, словно подчеркивая его особый статус. Так свита держится позади короля.

Мужчина вальяжно развалился в кресле. Этакая поза хозяина жизни. Он расслаблен и собран одновременно. На вид ему лет тридцать. А еще он чертовски хорош собой. Я таких красивых мужчин только на обложках журналов видела.

Темные волосы коротко подстрижены, черты лица острые, аристократические. Холеный, в дорогом костюме. Он смотрит на меня, практически не мигая. Его взгляд пугает до икоты. Еще немного – и не смогу петь.

Никто никогда так на меня не смотрел. С такой жаждой. Я как уж на сковородке. Меня бросает то в жар, то в холод. Но спрятаться от пытливого взгляда негде.

Я стараюсь не смотреть в сторону мужчины на первом ряду, но это ничего не меняет. Ведь я знаю, что он смотрит! А это еще хуже.

В итоге не выдерживаю, бросаю осторожный беглый взгляд. Вижу, мужчина на первом ряду раздвинул ноги шире, словно ему что-то мешает. Черт, да он возбудился! На меня, на мой голос...

Может, я сама ничего такого не пробовала, но многое знаю, подружки просветили. Хватает ума понять, что это не к добру. Когда мужчина по-настоящему хочет женщину, он ни перед чем не остановится, чтобы ее получить. Особенно такой, хищник по натуре.

Позже мне сказали его имя – Раиль Алаев. И даже объяснили, кто он – негласный Хозяин города. Да, именно так, с большой буквы и с максимальным уважением. Все здесь принадлежит ему. Захочет, купит меня вместе с интернатом.

Я молюсь, чтобы он отвернулся, чтобы взглянул на другую. Вон же сколько красивых девушек! Но этого не происходит. Все три песни, что я на сцене, он не сводит с меня глаз, напрочь игнорируя значок на моей кофте.

Спускаясь со сцены, я чувствую, как дрожат ноги, но даже тогда, за пределами видимости мужчины с первого ряда, я все еще ощущаю на себе его взгляд. Он будто приклеился ко мне. Отчаянно хочется в душ, чтобы смыть его с себя.

Я все еще надеюсь на значок. Никто не подаст меня против воли, рабство давно отменено! Такая наивная... пора уже повзрослеть.

Ася

– Ася, быстро собирайся! – в спальню для старших врывается директриса, как обычно без стука. – На вот, надеть это платье.

Она бросает на мою кровать белоснежное платье с длинной юбкой и тонким кружевом по лифу. Прямо наряд невесты, не иначе. Другие девушки завистливо свистят.

– Куда мне так наряжаться? – хмурюсь.

Дурное предчувствие обручем сдавливает грудь. Ох, не к добру это. Интернатовским красивых вещей не полагается.

– Может, это на выпуск? – толкает меня в бок Анька – соседка по койке.

Да, он уже близко. Нам исполнилось по восемнадцать, а значит, скоро мы покинем интернат. Вот только чутье подсказывает – причина в другом. Не станет директриса ради меня тратиться и лично приносить наряд. Я не ее любимица, слишком строптивая.

– Тебя выбрал он , – с придыханием сообщает директриса.

Она не называет имени, но я как-то сразу понимаю, о ком речь. Он . Так о ком попало не говорят. В нашем городе есть всего один человек, имени которого можно не называть, и всем будет ясно, кого имеют в виду.

– Выбрал для чего? – тупо переспрашиваю.

– Ой, ты как маленькая, – смеется Анька. – Для того самого!

Чувствую, как кровь стремительно отливает от щек, и я бледнею. Кажется, меня сейчас стошнит. От страха и отвращения.

Все в интернате в курсе, что директриса приторговывает девушками – продает их мужчинам за приличные суммы. Закон старается не нарушать, берет только совершеннолетних и вроде как девушки сами не против…

Но не я! Карьера чьей-то постельной игрушки меня не прельщает. Я нормальную жизнь хочу. У меня планы и мечты.

Ко мне уже подкатывали с подобным предложением, и я дала четкий отказ. Вроде оставили в покое. Так что же изменилось?

Все просто – доходит. Ему не отказывают. Тут уже неважно против я или за. Он меня выбрал, значит, получит.

– Я не пойду, – качаю головой.

– Тебя никто не спрашивает, – подтверждает директриса худшие опасения. – Полчаса на сборы, машина уже ждет. Не выйдешь сама, силой выволокут.

– Но так нельзя! – кричу ей вслед.

– Вот и скажи ему об этом при встрече, – хмыкает она в ответ.

Да как я скажу? Хозяину не отказывают. Он владеет всем в этом городе и, похоже, скоро овладеет и мной.

Раиль

Когда владеешь чем-то, у тебя есть не только привилегии, но и обязанности. Мне негласно принадлежит целый город. И порой приходится поработать на его благо. Или хотя бы сделать видимость.

Например, отстегнуть немного деньжат местного интернату. Мелочь, зато в чужих глазах ты уже меценат и с налогами проще. Ради такого дела даже журналистов позвали.

Деньги для меня не проблема, а вот отсидеть концерт местных выпускников – пытка. Весь вечер умираю от скуки, из последних сил борясь с зевотой. Дико хочется послать всех. К черту концерт, к черту интернат и к черту журналюг, караулящих у входа!

Решаю – хватит с меня, я сваливаю. Приподнимаюсь с кресла, как вдруг все меняется, и я падаю обратно, как подкошенный.

Я не вижу ее. Нет, сначала я слышу ее. Словно ангел поет. Чистый звонкий девичий голос заставляет меня вздрогнуть всем телом. Что-то внутри меня переключается, бешено колотится сердце, и потеют ладони. Я завожусь с полоботора из-за одного только голоса! А ведь всегда был визуалом…

Взгляд мечется по хористкам на сцене. Словно гончая выискивает именно ту – обладательницу неземного голоса.

Она стоит в первом ряду. Солистка. Внешность под стать голосу – неземная. Вся такая тонкая, высокая, с копной темных непослушных волос.

Чем больше вглядываюсь в нее, тем больше подмечаю деталей. Хорош а девка. Одни ноги чего стоят. Забросить бы их себе на плечи. А пухлые губы, розовые даже без помады… Такие губы хочется целовать, и до чего сладко в них должно быть входить!

Я хочу ее, едва увидев. Чудится, она одна на сцене и в зале кроме меня тоже никого. Я приехал сюда не за новой любовницей. Старая пока не вышла в тираж. Но едва представляю, что вот ее возьмет кто-то другой… Сразу все внутри бунтует – нет! Моя!

Не помню, что она пела. Не замечаю, как пролетает время. Не знаю, о чем я думаю. Просто смотрю и слушаю. Западаю на нее, как мальчишка.

Лишь когда она уходит со сцены, прихожу в себя. Не иду за ней немедленно только потому, что не хочу, чтобы все видели, что творится у меня в штанах. Такой интерес к девушке сложно скрыть.

Немного успокоившись, вызываю директрису интерната на приватный разговор в ее кабинет. Она только рада услужить, мысленно подсчитывая будущий заработок.

– Сколько хочешь за солистку? – спрашиваю напрямик.

Лицо директрисы вытягивает, улыбка исчезает.

– Не продается она, – вздыхает. – У нее на груди значок. Вы, наверное, не заметили. Мне очень жаль. Может, выберете другую? У нас много красивых и на все согласных девушек.

Значок не заметил? Да я имя свое не сразу вспомнил, когда она запела! Чудом сдержался и не ринулся на сцену и не завалил ее прямо там, у всех на глазах.

– Сколько? – повторяю.

– Вы не понимаете, – тараторит директриса, платком вытирая пот со лба. Чтобы отказать мне, надо иметь стальные яйца. – Девушка против. Вы же знаете, с такими куча проблем. Она может пожаловаться…

– Жизнь научила меня тому, что нет тех, кто не продается, – перебиваю. – Просто бывает неподходящая цена. Поэтому я спрошу еще раз – сколько? Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

Я не угрожаю, но и так ясно – не будет по-моему, ей же хуже. Девушку я по-любому получу, а вот ее интернат может накрыться медным тазом, как и вся ее жизнь.

Директриса шумно сглатывает и бормочет:

– С ней будет куча проблем…

– Я их как-нибудь решу.

Торги начинают утомлять. Мне не терпится заполучить девушку. Я кроме как о ней, ни о чем думать не могу. Кровь от мозга окончательно отливает к паху.

Достав сотовый, спрашиваю:

– Твой номер телефона. Личный.

– Что? – директриса хлопает ресницами, а потом на автомате диктует номер.

Как и думал, на него оформлена карточка. Быстро делаю перевод и где-то в сумочке, висящей на спинке ее кресла, пиликает сотовый, оповещая об смс.

– Посмотри, – киваю на сумочку.

Она послушно исполняет. Достает сотовый, разблокирует… А дальше я наблюдаю за тем, как ее глаза постепенно расширяются от шока, а губы шевелятся подсчитывая нули в сумме, которую я перевел.

– Это слишком… – шепчет директриса.

– Этим вечером девушка должна быть у меня, – говорю я, поднимаясь из кресла. – Я пришлю за ней машину.

Я бы забрал ее прямо сейчас, но чертовы журналисты путают все карты. Ни к чему мне фото в завтрашних газетах рядом с интернатовской девчонкой. Придется подождать. Кто бы знал, как я это не люблю.

Выхожу на свежий воздух, и тот немного прочищает мозги. Я ведь даже имени ее не узнал. Плевать, сегодня вечером познакомимся. Поближе.

Ася

Конечно, я не надела принесенное директрисой платье. Надо быть совсем идиоткой, чтобы наряжаться на свое изнасилование. Именно так я воспринимала происходящее. Меня везут куда-то против моей воли, значит, это насилие.

Когда за мной приходят, я все еще в серой интернатовской форме – сарафан длиной до колен и белая блузка под ним. Директриса морщится, но машет на меня рукой.

Кстати, она приходит не одна, а в сопровождении двух охранников. Они нужны на случай, если я вздумаю сопротивляться. Увидев их, я сникаю. Директриса не шутила, говоря, что если потребуются меня силой запихают в машину.

Под конвоем она ведет меня к выходу. На улице уже темно. Во дворе интерната стоит машина. Я не разбираюсь в марках, но понятно, что дорогая. Черный металлик, с хромированными деталями.

Передо мной открывается пассажирская дверь, только я не спешу садиться. Наоборот пячусь. Но упираюсь спиной в широкую грудь охранника.

– Не шали, малая, – предупреждает он. – А не то хуже будет.

Я шумно сглатываю. Знаю, как бывает хуже. За любую провинность эти самые охранники таскали нас за косы в местный карцер – комнатушку без окон в подвале интерната. Посидишь там день в компании крыс и сразу становишься послушной. Такая воспитательная методика у нашей директрисы.

– Садись, – командует она.

На негнущихся ногах я подхожу к машине. Кажется, это не дверь открыта, а распахнута пасть монстра. И сейчас он меня проглотит, целиком.

Плюхаюсь на кожаное сиденье. Дверь тут же закрывается и щелкает замок. Все, я в ловушке. Не вырваться.

В салоне приятно пахнет, тихо играет музыка. Я здесь одна, от водителя меня отгораживает непрозрачная перегородка. Между сиденьями в ведерке со льдом стоит открытая бутылка шампанского. Мне предлагают расслабиться и получить удовольствие от поездки.

Я не притрагиваюсь к шампанскому. Но пить на самом деле очень хочется. В горле аж саднит.

Замечаю бутылку обычной воды, без газа. То, что надо. Осматриваю ее, вроде запечатана. Рискую открыть и выпить, иначе точно умру от жажды.

Прохладная вода скатывается по небу вниз и дарит успокоение. Выпиваю пол литровую бутылку почти до дна и только тогда останавливаюсь. Обхватываю себя руками за плечи. Меня колотит озноб, зубы стучат, хотя в машине тепло. Мне еще никогда не было так страшно. Даже в «карцере» интерната, когда вокруг бегали крысы. Уж лучше к ним, чем к мужчине, который меня купил, как вещь.

Мы выезжаем за город. Машина увозит меня все дальше от интерната, прочь от безопасности и свободы воли.

Через полчаса сворачиваем в элитный загородный поселок. Вскоре машина подъезжает к воротам, а за ними скрывается даже не дом, а целый особняк. Три этажа, на первом огромные окна во всю стену, ухоженный сад вокруг – все здесь буквально кричит о достатке. Я в таких местах прежде не бывала.

От всей этой роскоши и страха я цепенею. Тело работает, но разум как будто отключается. Я превращаюсь в куклу, послушно выполняющую приказы.

Сказали выйти из машины – вышла. Повели в дом – пошла. И так до тех пор, пока я вдруг не обнаруживаю, что нахожусь одна в комнате с камином.

Уютно потрескивают двора, но меня этот звук не успокаивает. Смотрю на огонь и вот тогда впервые замечаю – что-то со мной не так. Пламя на секунду двоится в глазах. Но я не пила! Не могла же я надышаться парами шампанского? Наверное, это нервы.

Шорохи наждаком проходятся по нервам. Я постоянно вздрагиваю и ежусь. Еще этот полумрак… Единственный источник света в комнате – огонь в камине. Мне чудятся ужасные тени по углам, монстры и чудища. Но самый жуткий кошмар вовсе не д у хи, а человек.

Чуть слышно скрипит, открываясь, дверь, и мое сердце начинается биться так быстро и часто, что едва не пробивает грудную клетку. Именно в ту секунду, когда он входит в комнату, моя жизнь меняется навсегда. Окончательно и бесповоротно.

Это он. Хозяин. Тот, кто меня купил. Раиль… кажется, так его зовут.

Он направляется ко мне. Идет медленно, спокойно, а у меня ощущение, что ко мне хищник подкрадывается.

Невольно пячусь. До самой стены. Лишь упираясь в нее спиной, понимаю – бежать некуда. Я заперта в клетке со зверем. Здесь, в этой комнате он будет делать со мной все, что пожелает.

Он все ближе. Меня снова колотит. Я нервно облизываю пересохшие губы. Поздно доходит, что этим лишь привлекаю его внимание к своим губам. Я будто на минном поле – один неверный шаг и будет взрыв.

Раиль останавливается напротив. Нас разделяет всего шаг, ничтожно малое расстояние.

Снова этот взгляд. Жадный, голодный. Словно я – все, что он хочет. Именно я – все, что ему надо.

Вдруг Раиль делает шаг назад. Чем он дальше, тем легче мне дышать. Он уходит и садится в кресло рядом с камином.

Я осторожно выдыхаю через стиснутые зубы. Неужели пронесло? Но нет, все только начинается. Это игра, и я в ней – пешка, а он – рука, переставляющая фигуры на доске.

Я отчетливо понимаю это, когда слышу:

– Садись, – вроде как приглашает, но это только кажется.

В расслабленном голосе сквозит власть. Это не просьба, а приказ. Ослушаюсь, мне же хуже будет.