Текст книги "Вулкан жив (ЛП)"

Автор книги: Ник Кайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Глава 21 Муки

Я видел тьму, смотрел на нее в своих снах. Я стою на краю бездны. Мне не спастись, моя судьба мне известна. Ибо таково будущее, и ничто не может его предотвратить. А потому я делаю шаг вперед и приветствую черноту.

Конрад Керз, Ночной Призрак

Я вновь вернулся из тьмы, но только теперь знал, как и почему. Для большинства людей узнать о своем бессмертии было бы великим счастьем. Разве это не вечное стремление человечества – продолжаться, жить дальше, увеличивать число отпущенных лет? Криогеника, омоложение, клонирование, даже договоры с колдовскими созданиями… В науке ли или в суеверии, но человек всегда искал способы избежать конца. Он всегда попытается обмануть смерть, если сможет, и все ресурсы своей жизни посвятит тому, чтобы продлить ее еще хоть немного.

Меня нельзя убить. Во всяком случае, ни я, ни мой злобный брат не знаем, как можно это сделать. Это не закончится. Никогда.

Знать, что ты бессмертен, – это знать, что время ничего не стоит, что любая цель, которую ты перед собой поставишь, однажды может быть достигнута. Ты не состаришься. Ты не станешь калекой или не одряхлеешь. Ты никогда не умрешь.

Для многих людей бессмертие стало бы величайшим даром.

Для меня оно стало источником отчаяния.

Когда я очнулся, призрачная боль в груди напомнила мне об орудии, которым заколол меня брат. Керз не сумел меня убить. Он пытался, старательно пытался. И невольно возникал вопрос, что же он предпримет в следующий раз.

Ответ не заставил себя ждать.

Попытавшись пошевелить руками, я осознал, что не могу этого сделать. Я еще не до конца пришел в себя и не сразу понял, что меня не сковывали цепи и я не находился в жутком зале, где моя слабость столь многих обрекла на смерть, – меня поместили в совершенно новую ловушку.

Сначала я почувствовал на плечах груз, тяжелый и колющий. В мою плоть были вогнаны болты и гвозди. Конструкция, на которой меня распяли, представляла собой некий металлический каркас человекоподобной формы, усеянный шипами и иглами и снаружи, и внутри, в сторону носителя. Грубый механизм сжимал челюсть, не давая открыть рот. Губы были сшиты проволокой. Ноги и руки были закованы в металл, при этом от рук отходили клинки.

Кто-то дернул за ниточки моей ссутулившейся марионетки, и я почувствовал, как моя левая нога поднялась и опустилась, сделав один шаг.

– Хннн… – попытался я заговорить, но лезвие во рту заглушило все протесты.

Я стоял в коридоре с настолько низким потолком, что мой бронированный каркас задевал его. Массивная металлическая машина смерти заполняла тоннель в ширину. А впереди, в почти непроглядном сумраке, я увидел глаза – широко распахнутые, но округлившиеся еще больше при виде меня или того, во что я превратился.

– Бежим! – сказал мужчина в грязной и изорванной форме Армии своему спутнику. Они помчались в темноту, а я последовал за ними, царапая металлической головой потолок. Сначала я шагал медленно, но скорость неуклонно возрастала. Повернув за угол, я увидел их: они выбрали неверное направление и оказались в тупике. Я уловил аммиачный запах и понял, что один из солдат обмочился. Второй пытался сорвать со стены трубу, рассчитывая использовать ее в качестве импровизированного оружия, не желая умирать без боя.

Он взмахнул ей для пробы, как человек у костра, пытающийся отогнать хищника зажженным факелом. До меня донесся тихий щелчок металла: где-то далеко повернули рычаг. Коридор вдруг залил резкий свет от фонарей на моем каркасе, ослепив двоих смертных. Я пытался сопротивляться, но бронированная оболочка бросила меня на них, и зазубренные лезвия на руках с хриплым ревом ожили.

Я пытался остановить их. Я напрягал мышцы и бился, но едва мог пошевелиться. Всего лишь пассажир в этой машине – и мне оставалось лишь смотреть, как я перемалываю людей в кровавые ошметки, и слушать их крики. Все закончилось милосердно быстро, и в воздухе опять повисла тишина. Ее нарушал лишь шум моего отчаянного дыхания и шлепки плоти, комками падавшей на пол с забрызганного каркаса.

Кто-то пробежал за спиной, и мой убийственный доспех развернулся, словно почуяв жертву. Я опять зашагал по коридору в погоне за новыми жертвами. Я боролся, но не мог ни остановить, ни замедлить машину.

В глубине следующего тоннеля виднелось три силуэта – еще одни рабы моего брата. Меня заковали в смерть и выпустили на них в эти коридоры. Керз вынуждал меня убивать их.

Моя неуклюжая поступь превратилась в бешеный бег, грохочущие шаги похоронным звоном отдавались в ушах. Опять включились фонари, накаляя воздух и жужжа у лица, и я разглядел этих троих. Небритые дюжие ветераны, с мрачным видом хранившие спокойствие, пока я бежал на них. Один соорудил из куска обшивки топор, обмотав узкий конец тряпкой, чтобы использовать его в качестве рукояти, у второго была импровизированная дубинка, как у моей последней жертвы, третий просто сжимал кулаки.

Какая сила духа и какая безумная храбрость. Но это их не спасет.

– Давай! – крикнул мне человек с топором. – Сюда!

Мой бронированный корпус подчинился, отвечая на вызов включением пил.

Приближаясь к другому коридору, пересекавшемуся с тем, в котором я находился, я понял, что делали ветераны. Мой кукловод – нет.

Когда я слепо направился мимо второго коридора на троих людей, кричавших и свистевших мне в нескольких метрах за пересечением, другая группа пленников захлопнула ловушку. Выпад копья задел ребра, заставив меня поморщиться. Затем оно вонзилось в левый наруч, перерезав часть кабелей. Наружу хлынуло масло и другие жидкости.

Я уже поворачивался лицом к первому нападающему, когда по правому бедру ударили топором. Он повредил металл, но броня приняла на себя всю силу атаки. Пила устремилась к противнику, однако в этот момент лопнули кабели, и конечность безжизненно повисла.

Легионер с жестким лицом смотрел на меня снизу вверх, отводя копье назад для нового выпада. Он был закован в черное и белое Гвардии Ворона, хотя его броня и иконография видали и лучшие дни. Я выбросил вперед еще работавшую правую руку и снес воину голову прежде, чем он успел атаковать во второй раз.

Когда черный клювоносый шлем укатился в темноту, мои фонари погасли, и все, кто был в засаде, атаковали одновременно. Я развернулся, вскрыв двух солдат-ветеранов и вывалив их внутренности на металлический пол. Третий наклонился, чтобы подобрать упавшую дубинку товарища, но не успел он схватить ее, как мою ногу выбросило вперед. Удар пришелся ему прямо в грудь. Я слышал, как хрустнули его ребра, и видел, как он пролетел по коридору и упал безжизненной кучей.

Мой последний противник снова атаковал, сосредоточившись на поврежденной руке, разбрасывавшей искры и брызгавшей маслом. В поле зрения вошел еще один легионер. И мое сердце рухнуло, когда я увидел цвет его доспехов.

Изумрудно-зеленый.

Он был широкоплечим, а на погнутом наплечнике виднелся потускневший символ 15-ой роты.

Неметор…

Я был уверен, что он погиб. Но Керз спас его. Затем, чтобы я сам его уничтожил.

Мой сын не узнал меня в саркофаге машины. Пригнувшись и пропустив над собой пробный взмах остававшейся пилы, он рубанул по моей левой руке и вырвал несколько шипов, пронзавших нервы. Руке вернулась чувствительность, и я осознал, что вновь могу ей пошевелить. Я поднял жужжащую пилу, смотря, как надежда Неметора превращается в ужас при виде оружия, которое начало двигаться, хотя должно было быть уничтожено, и обратил ее на себя. Инерция яростных атак машины вогнала пилу в грудь, позволив ей вгрызться сначала в металл, а потом и в плоть.

Я держал ее внутри, пока тьма не начала подбираться к краям зрения, пока смерть, какой бы краткой она ни была, не вернулась.

– Умно, – услышал я голос своего брата.

Я открыл глаза, заморгал и понял, что машину смерти сняли, и я вновь оказался в своей камере.

– Я одновременно впечатлен и разочарован, – сказал он.

Сначала я увидел кобальтово-синюю броню с золотой каймой, строгое и благородное лицо и коротко подстриженные светлые волосы – воина, политика, строителя империй.

– Гиллиман? – с надеждой выдохнул я, на мгновение утратив связь с реальностью.

Но потом я все понял, и на лицо легла тень.

– Нет… Это ты.

Я сидел, прислонившись спиной к стене, и злобно смотрел на своего брата снизу вверх.

Увидев выражение моего лица, Керз рассмеялся.

– Мы уже совсем близко, да?

– Как долго? – прохрипел я, чувствуя вкус пепла во рту и новую отметину на спине.

– Пара часов. Это происходит все быстрее.

Я попытался встать, но оказался еще слишком слаб и откинулся назад.

– Сколько?

Керз прищурился.

Я уточнил:

– Сколько раз ты пытался меня убить?

Мой брат сел напротив меня, на расстоянии вытянутой руки – судя по его виду, он не боялся кары за все, что со мной сделал и что продолжал делать. Он кивнул на стену позади.

Я повернулся и увидел в обсидиане собственное отражение. Я также увидел Керза, а сразу за ним – Ферруса Мануса, от которого теперь оставался лишь ходячий скелет в броне примарха.

– Видишь их? – он указал на многочисленные почетные шрамы, выжженные на спине. Некоторые выделялись среди прочих: это была группа свежих отметин, которые я не помнил и с которыми не мог связать ни одной клятвы.

Керз наклонился ко мне и прошептал на ухо:

– Новый шрам за каждый раз, брат…

Их были десятки.

– И каждый раз ты возвращался, чтобы мучить меня, – добавил он.

Я обернулся к нему:

– Мучить тебя?

Керз встал, бросив на меня тень, несмотря на слабое освещение в камере. Он выглядел почти печальным.

– Я в растерянности, Вулкан. Я не знаю, что с тобой делать.

– Так отпусти меня. Какой смысл убивать меня раз за разом, если я не могу умереть?

– Потому что мне это нравится. Каждая попытка дает надежду, что ты останешься в мертвых, но вместе с ней несет и страх, что мы навеки друг друга потеряем.

– Сантименты безумца, – сплюнул я.

Керз посмотрел на меня едва ли не сочувственно.

– Однако мне кажется, что я здесь не один такой. Наш мертвый брат все еще с нами? Феррус тут?

Услышав свое имя, труп распахнул рот, словно ему стало весело. Сложно было определить выражение лица, лишенного глаз и большей части плоти.

Я кивнул, не видя смысла скрывать, что вижу неумирающее воплощение Ферруса Мануса.

– Я так и думал, – сказал Керз, все глубже погружаясь в тоску. – Наш отец дал тебе бессмертие. Знаешь, что он дал мне? Кошмары.

Он еще больше помрачнел; на лице отразилось искреннее страдание. На мгновение мне открылась истинная сущность моего брата, и несмотря на все, что он сделал или утверждал, что сделал, мне стало его жаль.

– Они преследуют меня, Вулкан.

Керз больше не смотрел на меня. Он разглядывал собственное отражение в обсидиане. Казалось, что он и раньше так делал, и я невольно представил, как он кричит во тьме, но никто не слышит его ужаса.

Владыка страха боялся. Мне подумалось, что Фулгрим, с его испорченностью, оценил бы эту иронию.

– Как мне вырваться из тьмы, если тьма – часть меня?

– Конрад, – позвал я. – Скажи мне, что ты видишь.

– Я Ночной Призрак. Я смерть, что обитает во тьме… – ответил он, но разум и голос его были далеко. – Конрад Керз мертв.

– Он стоит передо мной, – не сдавался я. – Что ты видишь?

– Тьму. Бесконечную и вечную. Все это бесполезно, брат. Все, что мы делаем, все, что когда-либо было или будет сделано… Все это неважно. Все. Я в страхе. Я – страх. Как же балансировать на этом лезвии?

– У тебя есть выбор, – сказал я, надеясь, что в моем брате еще оставалась хоть крупица братской привязанности, хоть какой-то след рациональности. Они будут глубоко захоронены, но я мог извлечь их на поверхность.

Он перевел на меня взгляд – потерянный, лишенный всякой надежды. Керз был словно паршивый пес, которого слишком много били.

– Неужели ты не видишь, Вулкан? Нет никакого выбора. Все решено за нас: и моя судьба, и твоя. Поэтому я выбираю единственное, что мне доступно. Анархию и ужас.

И тогда я понял, что именно было сломано в моем брате. Его тактика, его нестабильное поведение – все было вызвано этим изъяном. Из-за этого он и уничтожил свой родной мир.

Дорн увидел таившееся в нем безумие. Полагаю, тогда, на Хараатане, я тоже его чувствовал.

– Позволь помочь тебе, Конрад… – начал я.

Лицо Керза, бледное, как алебастр, с глазами темными, как оникс, и такими же холодными, преобразилось. Его губы изогнулись в тонкой, змеиной улыбке, и я понял, что потерял его и свой шанс воззвать к той человечности, что еще в нем была.

– О, ты бы очень этого хотел, не сомневаюсь. Какая возможность проявить свое благородство! Вулкан, защитник простого люда, из всех нас самый приближенный к земле. Но теперь ты не на земле, так ведь, брат? Ты далеко от своей дорогой стихии. Ну как тебе во тьме со мной, не холодно? – ядовито спросил он. – Ты ничем не лучше меня, Вулкан. Ты точно такой же убийца. Помнишь Хараатан? – издевательски поинтересовался он.

Я помнил – и опустил голову, подумав о том, что тогда сотворил и что готов был сотворить.

– Ты был не в себе, брат, – прошелестел Феррус, испуская могильное дыхание через щеки черепа. – Ты не был бесхребетным.

Керз, судя по всему, не заметил.

– Отцовские дары растрачены на тебя впустую, – продолжал он. – У тебя есть вечная жизнь, и что бы ты с ней делал? Вспахивал бы поля, выращивал бы урожай, построил бы кузницу и изготавливал бы там плуги и тяпки. Фермер Вулкан! Меня от тебя тошнит! Гиллиман – пустышка, но у него хотя бы есть амбиции. У него хотя бы была империя.

– Была?

– Ооо, – улыбнулся Керз, – ты ведь не в курсе?

– Что случилось с Ультрамаром?

– Это неважно. Ты его никогда не увидишь.

Меня вдруг охватил страх за Робаута и всех оставшихся верными братьев, которые могли привлечь внимание Керза. Если он так поступил со мной, то как же мог поступить с остальными?

– Неметор… – сказал я, когда в памяти всплыли обрывки последней пытки, включая появление сына, которого я считал погибшим. – Был ли он?..

– Реален? – подхватил Керз, ухмыляясь.

– Ты убил его? – не отступал я.

– Тебе до смерти хотелось бы это узнать, да, брат? – он поднял руку. – Извини, неудачно выразился. Ты его еще встретишь, перед финалом.

– То есть это когда-то закончится?

– Так или иначе, Вулкан. Да, я искренне надеюсь, что это закончится.

А потом он оставил меня, уйдя в тень. Я наблюдал за ним до самой двери из камеры. Когда она открылась, я увидел полосу очень слабого света и задумался, насколько же глубокой была моя тюрьма. Я также расслышал торопливый разговор и понял, что снаружи творится какой-то беспорядок. Я не разобрал, что пробормотал Керз, но в его отрывистых ответах чувствовалось раздражение. Кто-то стремительно прошагал, грохоча ботинками по полу, но звук оборвался, когда дверь камеры захлопнулась.

Лампы, горевшие в альковах боковых стен, погасли, и вернулась тьма, а вместе с ней – тихий презрительный смех моего брата.

– Феррус, помолчи, – сказал я.

Но он только громче засмеялся.

Глава 22 Пути отхода

От северной стороны мануфакторума остались одни развалины. На улице за ней лежали мертвые и раненые.

Нарек потерял в лобовой атаке восемь легионеров, не считая Амареша, которого застрелил их снайпер. Несмотря на потери, ему нравилась эта симметричность, это состязание между двумя охотниками. Он решил, что в будущем сведет счеты с лоялистом: посмотрит, чего он сам стоит и может ли, несмотря на все травмы, по-прежнему считать себя достойным противником. Это было благородное противоборство – в отличие от побоища, оставшегося позади.

Оно было уродливым и расточительным, однако необходимым. Лоялисты обнаружили их, когда они прокрались половину пути к воротам, и у Нарека не было иного выбора, кроме как пойти в лобовую, прекрасно зная, что у врагов была гусеничная пушка и защищенная позиция. Он, правда, не ожидал, что они откроют огонь сразу же, – большая часть его отряда еще пробиралась через ограждения и бежала, пригнувшись, к следующим клочкам укрытия, когда мир окрасился в актинический синий, – но цель была достигнута. Дагон, Нарлех и Инфрик сделали круг и вышли к черному ходу здания. А Мелах, Саарск, Вогель и он сам направились вдоль торцов: двое справа, двое слева.

Продолжая красться вдоль улицы, в то время как у передней части мануфакторума бушевала битва, Нарек прошипел в вокс своей элите:

– Захлопните ловушку, найдите человека и приведите его мне живым.

– А остальные? – раздался по воксу голос Нарлеха. В его голосе уже звучала жажда крови.

– Убейте всех, кто окажется на пути. Мне не нужны пленники, мне нужны трупы.

Нарек закрыл канал связи.

Он уже слышал, как враги неподалеку вырываются с черного хода.

– Как они нас нашли?

Леодракк был вынужден прокричать это, чтобы его услышали: вокруг грохотали болтерные снаряды и куски камнебетона от постепенно разрушавшихся стен мануфакторума.

Нумеон покачал головой:

– Возможно, по дыму от погребального костра, или же они давно за нами следили.

– Но зачем вот так бросаться в бой, в лобовую?

– Пергеллен их вынудил.

– Это бессмыслица. Им следовало затаиться, окружить нас и вызвать подкрепление.

Нумеон замер, всматриваясь в сумрак за стенами. Позади Домад выкрикивал приказы, перемежавшиеся грохотом его тяжелого болтера. Как только Пергеллен сообщил, что Семнадцатый их обнаружил, все легионеры в мануфакторуме построились в стрелковую цепь, за исключением Нумеона, Леодракка и двух воинов в вороновом черном, которые прошли задними помещениями к черному выходу. Мануфакторум не был крепостью, и оставаться здесь было нельзя, но замечание Леодракка звучало логично. Почему враги не стали осаждать их, чтобы через некоторое время со значительными силами взять штурмом?

– Это отвлекающий маневр, – решил он. – Чтобы мы сосредоточили все внимание спереди.

Черный ход был за складом, заполненным полуразрушенными кузовами грузовиков. Множество укрытий, множество мест, где можно спрятаться.

– Видите? – спросил Нумеон, опускаясь рядом с задней дверью и указывая наружу.

– Их трое, – прошептал Хриак, крепко держа человека за плечо.

– Вы ведь не собираетесь туда идти? – спросил Грамматикус.

Нумеон его проигнорировал. Он опять заметил какое-то движение. Кто бы там ни был, этот кто-то, используя в качестве укрытия грузовики, подбирался все ближе.

– Им нужен человек, – сказал он. – На этот раз они хотят схватить его, а не убить.

– Откуда ты знаешь? – спросил Леодракк.

– Фронтальная атака была нужна для того, чтобы нас выманить. Они знали, что мы попытаемся сбежать с человеком. Потому что если они следили за нами, то вернее всего видели то же, что и мы.

Хриак опустил взгляд на Грамматикуса:

– Твое воскрешение…

– Можно было бы и не объяснять, – язвительно заметил Грамматикус. – Мое мнение значения не имеет, да? Вы все равно вот так слепо пойдете вперед, верно? Вы потеряли всякую веру.

– Мы потеряли куда больше, – прорычал Леодракк.

– Спокойно, – приказал ему Нумеон, бросив на Грамматикуса быстрый взгляд, чтобы тот замолчал, после чего продолжил: – Мы только тратим время. Уведи его отсюда. Мы отвлечем тех троих.

Он посмотрел на Авуса, сидевшего рядом на корточках и пока сложившего пластины прыжкового ранца. Легионер до настоящего момента молчал.

– Я возьму вергельд за Шаку их кровью. И только когда мою корвию повесят в память о моей жертве и я стану пиром для воронов, тогда я познаю покой, – поклялся он. – Victorus aut Mortis.

Хриак склонил голову, торжественно и уважительно.

– Victorus aut Mortis, брат.

Нумеон кивнул всем троим.

– Мы встретимся в тоннелях. Все мы. Да хранит вас Император.

Элиас чувствовал себя беспокойно, и не только из-за тупой боли в руке. Снаружи, в жертвенной яме, было тихо, только воздух еще дрожал от нетерпеливой злобы нерожденных. Он чувствовал их гнев. И сам его испытывал. Потерпеть неудачу, когда цель так близко, и из-за чего? Из-за какого-то человека, которому он позволил ускользнуть.

Лишь воздух схватит тот, кто не умеет ждать, но тот, кто действует обдуманно, всегда свой приз поймает.

Когда-то он услышал, как Эреб произносил эти слова. Их насмешливое эхо преследовало его годами.

Ранос был мертв. Его Несущие Слово фактически вычистили из города все живое, теперь в нем оставался лишь этот лоялистский сброд с их пленником. И все равно Элиас был лишен столь желанной награды. Эреб говорил ему про орудия. Полумертвый, с кровавыми ошметками вместо лица, он все же открыл ему эту истину. Элиас был уверен, что наконечник копья являлся одним из орудий, о которых говорил повелитель. Чистая сила, материализованная в фульгурите. Все сомнения, какие только могли быть у него на этот счет, были уничтожены вместе с его рукой и семерыми аколитами, сожженными дотла.

Он осторожно коснулся копья. Оно оказалось на удивление холодным и определенно неактивным: таинственная энергия, ранее вырвавшаяся наружу, не была истрачена полностью, но теперь дремала. Копье гудело, едва заметно вибрируя, а лезвие по-прежнему лучилось, свидетельствуя о божественном происхождении предмета.

Монархия… Да, Элиас тоже хорошо ее помнил. В тот день он плакал: сначала от экстатического восторга при виде взмывших в небо соборов, а потом от праведного гнева, когда Тринадцатый покрыл позором его легион и примарха. Он едва помнил убитых смертных, но остро прочувствовал отповедь Императора. В тот день Эреб совещался с ним. Он совещался со многими. Его повелитель выглядел странным образом уверенно, как будто уже имел некоторое представление о том, что должно будет произойти. В этом и заключалась сила. В умении видеть нити судьбы и переплетать их в угоду своим желаниям. Но почему Эреб всегда скрывался в тенях, управляя из-за трона вместо того, чтобы королем сидеть на нем, Элиас никак не мог понять.

«Что знает Эреб, чего я…»

Эту мысль прервала активация варп-склянки.

Даже в ее мистическом огне Эреб выглядел искалеченным. Он был одет в темный плащ с длинным капюшоном, скрывавшим лицо.

Элиас немедленно поклонился.

– Повелитель… вы поправились?

– Сам видишь, что нет, – ответил Эреб, указывая на собственное сгорбленное тело, – но я восстанавливаюсь.

– Как чудесно это видеть, повелитель. Когда я оставил вас в апотекарионе…

Эреб перебил его:

– Расскажи, что происходит на Раносе.

– Разумеется, – отозвался Элиас, вновь поклонившись, чтобы незаметно разжать зубы и скрыть злость. Он поднял копье: – Оружие, – гордо объявил он, – у меня.

Эреб смотрел на него со скептическим видом и молчал.

Не сумев скрыть замешательство, Элиас дополнил:

– Чтобы победить в войне. Ваши последние слова перед тем, как я уехал со своими воинами.

– Твоими воинами, Элиас?

– Вашими, мой повелитель, которых я взял на себя смелость использовать, чтобы осуществить данное вами задание.

– У тебя одно только копье, Элиас. Я говорю об орудиях. Таких, с помощью которых мы выиграем эту войну для Гора и Пантеона, – при упоминании Гора голос Эреба слегка задрожал от злости, и Элиас позволил себе на мгновение задуматься, что же произошло между ними. – Свое затачивать, их затуплять, – напомнил он. – Победит тот, у кого оружия будет больше. Как ты до сих пор не понял?

Элиас растерялся. Он сделал все, что от него просили, однако его повелитель был явно недоволен. Эреб также ничего не сказал о его травме, как будто уже знал о ней…

– Я… Повелитель? – начал Элиас.

Эреб ответил не сразу. Он что-то бормотал, будто разговаривал с кем-то, Элиасу не видимым, но склянка показывала комнату, в которой не было никого, кроме Эреба.

– Где Джон Грамматикус? – спросил он наконец.

– Кто? Вы имеете в виду того человека?

– Где он, Элиас? Он тебе понадобится.

– За ним охотятся в этот самый момент. Скоро мне его приведут.

– Нет, – сказал Эреб. – Сделай все сам. Найди Джона Грамматикуса и держи его при себе, пока я не прибуду. Никак его не марай, это мое единственное тебе предупреждение.

Элиас приподнял бровь и попытался ответить без страха в голосе:

– Вы собираетесь сюда?

Эреб кивнул:

– Я видел, какой бардак ты устроил на Раносе.

Страх в Элиасе обратился в гнев.

– Я никак не мог предвидеть, что здесь окажутся другие легионеры. И место ритуала я не могу покинуть. Нерожденные…

Эреб в третий раз перебил его, махнув рукой. Элиас заметил, что та была бионической, начиная с обрубленного запястья.

– И как обычно, ты не сумел почувствовать нюансы варпа. Сколько бы крови ты ни пролил и сколько бы ни молился, ты не получишь желаемого, Элиас.

– Я служу лишь вам, повелитель.

Эреб хмыкнул. Это был неприятный, хриплый звук, словно у ракового больного в терминальной стадии, которому остается жить несколько часов.

– У меня еще есть здесь дела, но будь готов к моему прибытию. Смотри, чтобы Грамматикус был у тебя, когда я появлюсь, иначе почерневшая от огня рука станет меньшей из твоих проблем…

Варповское пламя рассеялось так же быстро, как возникло, оставив Элиаса одного. Несмотря на боль в руке, все его тело было напряжено от едва сдерживаемого гнева.

– Я твой ученик… – прошипел он равнодушной пустоте. – Твой последователь. Я спас тебя, забрал из той комнаты, где ты бы подох без моей помощи.

Он стиснул зубы так сильно, что не мог даже цедить слова. Только рык срывался с губ, покрывшихся пенящейся слюной. Элиас попытался вернуть контроль над собой и нашел успокоение в темноте своей гнилой души.

Он позвал своего помощника:

– Ядрекк…

Воин почти тут же возник у входа в шатер, низко кланяясь.

– Мы уходим. Собери всех, но оставь два взвода для бдений у ямы. Мы присоединимся к Нареку и остальным.

Ядрекк снова поклонился и ушел исполнять приказ.

Тридцать семь легионеров ждали Элиаса за пределами покоев. Двадцать из них останутся здесь, в то время как остальные обеспечат поддержку Нареку. Они не предназначались для боевых задач. Это был почетный караул, личный культ Элиаса. Смертные были лишь агнцами для заклания во имя Пантеона. Вражеские легионеры же требовали более серьезных сил. Поначалу Элиас думал, что лоялисты просто доставят неудобства, но в конечном итоге станут пищей для нерожденных, которых он выпустил в этот мир, навеки осквернив его ради Хаоса. А теперь они стояли на пути к его заслуженному величию. Они показали себя изобретательными противниками, однако скоро их сопротивлению будет положен конец.

Вложив фульгуритовое копье в ножны, Элиас поднял здоровой рукой свою булаву. Она была тяжелой, но охватить рукой обмотанную кожей рукоять было приятно.

А еще приятнее будет разламывать ей черепа, с каждым ударом становясь ближе к неизбежному апофеозу.

Эреб оборвал психическое единение с учеником и покачнулся. Вытянув руку, он оперся о стену своей кельи и судорожно выдохнул. Несмотря на пропитывающую его мощь варпа, восстанавливался он медленно. Эреб опустил взгляд на голый металл бионической руки, сжатой в кулак, как будто можно было излечиться одной лишь силой воли. Гримаса на его лице сменилась улыбкой; он увидел ее в отражении металлического пола, а вместе с ней – плоть, которая, медленно разрастаясь, уже покрывала освежеванное лицо. Она была грубее и темнее, чем раньше. Из головы выступали небольшие костяные отростки. В глазах появился кровавый свет. Эреб знал: это боги проявляют свою благосклонность. Может, Гор и Лоргар и оставили его, но Пантеон этого не сделал. Однако он чувствовал, как они беспокойны. Несмотря на все познания темного апостола и на все его умение манипулировать судьбой, Гор не стал марионеткой, которой, по убеждению Эреба, должен был стать.

В первые годы, когда крамольные мысли произносились лишь шепотом, а воинские ложи только зарождались, были другие варианты. Необязательно было отдавать эту роль Гору. Но сейчас все это не имело значения. Важнейшим умением Эреба была способность выживать. Изуродованное лицо и тело служили тому доказательством.

– Я по-прежнему архитектор этой ереси… – прошипел он темноте, которая жадно слушала с тех пор, как он сюда пришел.

Ошибку он допустил на Сигнусе. Знай он заранее о зависти Гора, увидь хоть малейший намек… Сангвиний должен был обратиться в Красного Ангела. Но он выжил, и ни Гор, ни Эреб не получили того, чего хотели. В следующий раз он будет действовать хитрее. Но ему были нужны ответы. Ангел и магистр войны его сейчас не волновали. Взгляд Эреба упал на другого.

Как бы тяжело это ни было, он поднял голову, чтобы встретить взгляд второго существа в комнате.

– Оно может его убить? – спросил он.

Существо напротив, возникшее из бурлящего дыма, кивнуло покрытыми перьями головами. Из его клювов раздалось безостановочное стрекотание. Эреб заставил себя не воспринимать эти слова, ибо они были безумны, и безумным станет тот, кто их услышит.

Он поклонился, когда дым рассеялся, унося демона с собой. Гигантское давление ушло, и Эреб наконец смог выпрямиться. Впервые за долгое время он выдохнул, не чувствуя себя так, будто в груди работала пила.

– Тогда это будет исполнено, Оракул, – сказал он исчезающему туману и вышел из покоев.