Текст книги "Вулкан жив (ЛП)"

Автор книги: Ник Кайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Ник Кайм
Вулкан жив

Действующие лица

XVIII легион, Саламандры

Вулкан, примарх, Владыка Змиев

Артелл Нумеон, капитан Погребальной стражи и советник Вулкана

Леодракк, Погребальный страж

Скатар'вар, Погребальный страж

Варрун, Погребальный страж

Ганн, Погребальный страж

Игатарон, Погребальный страж

Атанарий, Погребальный Страж

Неметор, капитан, 15-я разведывательная рота

К'госи, капитан, пирокласт 21-й роты

Шен'ра, технодесантник

VIII легион, Повелители Ночи

Конрад Керз, примарх, Ночной Призрак

X легион, Железные Руки

Феррус Манус, примарх, Горгон

Домад, боевой брат и неофициально исполняющий обязанности квартирмейстера

Веруд Пергеллен, легионер-снайпер

XIX легион, Гвардия Ворона

Корвус Коракс, примарх, Повелитель Воронов

Хриак, библиарий, кодиций

Авус, боевой брат

XVII легион, Несущие Слово

Эреб, темный апостол, опальный первый капеллан

Вальдрекк Элиас, темный апостол, в услужении у Эреба

Бартуса Нарек, Охотник, бывший легионер-вигилятор

Прочие персонажи

Сериф, летописец

Вераче, летописец

Керен Себатон, археолог фронтира

С выжженной земли…

– Вулкан жив.

Два слова. Два скрежещущих слова. Они сомкнулись вокруг меня, как тиски ржавого капкана, вгрызлись, как клыки свирепого зверя. Так много мертвых… Нет, убитых. И все же…

Вулкан.

Жив.

Они отдались в голове с мощью свайного молота, бьющего по камертону, сдавили виски, каждый слог вспыхнул в голове красной болью. Но эти два простых слова были лишь насмешливым шепотом, и насмехались они надо мной, потому что я выжил, хотя должен был умереть. Потому что я был жив, а остальные – нет.

Удивление, благоговение или же простое нежелание быть услышанным заставили говорящего произнести слова тихо. Но в любом случае голос, их озвучивший, был полон уверенности и неоспоримой харизмы.

Я помнил эти модуляции и этот тембр так же хорошо, как свои. Я узнал голос своего тюремщика. И тоже проскрежетал, произнеся его имя.

– Гор…

Явная и демонстративная мощь моего брата проявилась и в его голосе, я же едва мог говорить. Словно я был долгое время погребен, и горло исцарапалось из-за всей проглоченной земли. Я еще не открыл глаза: веки казались свинцовыми и горели, будто их промыли чистым прометием.

Прометий.

Это слово вызвало воспоминание-ощущение: поле битвы, окутанное дымом и запахами смерти. Кровь насытила воздух. Пропитала черный песок под ногами. Дым льнул к знаменам, окаймленным огнем. Из фрагментов складывалась картина сражения, подобного которому до сих пор не знали ни я, ни мой легион. Эти гигантские армии, эта мощь вооружения, едва ли не стихийная в своей ярости… Братья убивали братьев, жертвы насчитывали десятки тысяч. Возможно, и больше.

Я увидел, как погиб Феррус. Я не был рядом, когда его убили, но сцена возникла в сознании. Меня с ним связывали узы куда более крепкие, чем те, что выковываются в пламени простого братства. Мы были слишком похожи, чтобы их не иметь.

Передо мной был Исстван-V. Черный, погруженный во мрак мир, захлестнутый морем легионеров, которые жаждали друг друга уничтожить. Сотни боевых танков, смертоносные стаи титанов, рыщущих на горизонте, десантные корабли, заполоняющие небеса и отравляющие его предсмертным дымом и выхлопами.

Хаос. Абсолютный, немыслимый хаос.

Теперь это слово имело другое значение.

Ко мне возвращались новые обрывки воспоминаний о резне. Я увидел склон и роту боевых танков на вершине. Направив вниз орудия, они обстреливали снарядами наши ряды, ломали нас на наковальне.

Раскалывались доспехи. Дождем лил огонь. Перемалывались тела.

Я бросился в наступление вместе с Погребальной стражей, но вскоре мой гнев заглушил способность рассуждать, и они отстали. Я в одиночку обрушился на танки, как молот. Я руками рвал их броню, разбивал ее, ревел, бросая вызов небесам, залитым алым цветом.

Когда мои сыны нагнали меня, нашу атаку встретили свет и пламя. Они разорвали небо, оставив в нем гигантскую полосу ослепительного, магниево-белого цвета. Все, кто был рядом, зажмурились, но я увидел, как ударили ракеты. На моих глазах произошел взрыв, и огонь растекся по миру кипящим океаном.

А потом опустилась тьма… но лишь на время, и я помню, как очнулся, все еще ошеломленный. Моя броня почернела. Меня отбросило с поля битвы, и рядом никого не было. Покачиваясь, я поднялся на ноги и увидел павшего сына.

Это был Неметор.

Я прижал его к себе, как ребенка, поднял Несущий рассвет к небесам и закричал в отчаянии, словно это могло что-то изменить. Ведь мертвые не вернутся, как бы сильно нам этого не хотелось. По-настоящему не вернутся. А если это все же случится, если с помощью какого-нибудь противоестественного искусства получится их воскресить, они уже никогда не будут прежними. Они будут призраками. Лишь бог может вернуть мертвым жизнь, но нам всем говорили, что богов не существует. Мне только предстояло узнать, каким ужасным заблуждением и какой неоспоримой истиной были эти слова.

Враги хлынули на меня волной, пронзая ножами и избивая дубинками. Одни были закованы в ночь, другие окутаны железом. Я убил почти шесть десятков, прежде чем они вырвали Неметора из моих рук. А когда я рухнул на колени, побитый и окровавленный, на меня упала тень.

Я спросил:

– Почему, брат?

И слова, которые Керз произнес, нависая надо мной, врезались в память сильнее всего:

– Потому что здесь только ты.

Не этого ответа я ожидал. Мой вопрос был куда более общим, чем подумал Керз. Возможно, ответа на него и не существовало, ведь разве не суждено сыну рано или поздно взбунтоваться против отца и попытаться превзойти его, даже если для этого потребуется совершить отцеубийство?

Хотя я остался без шлема и веки мне склеила кровь, готов поклясться, что Керз улыбался, смотря на меня сверху вниз, словно я был одним из его рабов. Ублюдок. Я и сейчас думаю, что его это веселило – весь этот ужас, этот позор предательства, грязью приставший ко всем нам. Мы, примархи, должны были быть лучшими из людей, но оказались самыми худшими.

Конраду всегда нравилась подобная ирония. Она опускала нас до его уровня.

– Ты полон сюрпризов.

Сначала мне показалось, что это снова Конрад: ощущения времени и пространства накладывались друг на друга, но не выстраивались в единую картину, отчего мне было сложно сосредоточиться, – но он не говорил мне этого на Исстване, после того момента он вообще не произнес ни слова.

Нет, ко мне обращался Гор. Этот интеллигентный тон, этот глубокий бас, сделавший предательство возможным… Лишь он мог это сотворить. Только я еще не знал почему. Пока не знал.

Наконец я открыл глаза и увидел перед собой патрицианские черты некогда благородного человека. Полагаю, иные назвали бы его полубогом. Возможно, все мы по-своему ими были.

Считалось, что боги – это выдумка, почитаемая ничтожными, легковерными людьми. Однако мы были реальны. Гиганты, цари-воины, превосходящие людей во всем. У одного из нас даже были крылья: прекрасные, белые, ангельские крылья. Сейчас я оглядываюсь назад и не понимаю, почему при взгляде на Сангвиния никто не задавался вопросом о его божественности.

– Луперкаль… – начал я, но Гор перебил меня, невесело рассмеявшись.

– Ох, Вулкан, тебе на самом деле сильно досталось.

На нем была черная броня, в которой я видел его лишь однажды и которая никак не указывала ни на Лунных Волков, бывших с ним вначале, ни на Сынов Гора, следовавших за ним позднее. Всего лишь доспехи – но в них чернота исходила от него волнами, словно не в броню он был закован, а в какую-то темную сущность. Такое ощущение уже возникало у меня раньше, я предчувствовал, во что он превращается, но, к своему стыду, не попытался этому помешать. С груди на меня смотрело око, ярко-оранжевое, как солнце Ноктюрна, но лишенное того искреннего жара, что отличает природный огонь.

Он схватил меня за подбородок когтистым силовым кулаком, и я почувствовал, как сжались лезвия.

– Что тебе от меня надо? Хочешь убить меня, как убил моих сыновей? Где эта тюрьма, в которую ты меня заточил?

Когда глаза наконец восстановились благодаря дарам, которыми наделил меня мой выдающийся отец, и ко мне вернулось зрение, я увидел лишь тьму. Она напомнила мне о тени, брошенной на меня Керзом, когда я был в его власти там, на пустошах Исствана.

– Ты прав в одном, – сказал Гор, и голос его начал меняться по мере того, как ко мне возвращалась ясность сознания, острота чувств и твердость духа, – ты пленник. Думаю, весьма опасный. А что касается моих целей, – тут он опять засмеялся, – я, честно говоря, пока не знаю.

Я моргнул один раз, второй, и лицо передо мной изменилось, став лицом того, в чье присутствие здесь мне просто не верилось.

– Робаут?

Мой брат, примарх Тринадцатого легиона Ультрамаринов, обнажил гладий. Меч, судя по его виду, был церемониальным оружием, никогда не обагрявшимся кровью.

– Значит, его ты видишь? – спросил Гиллиман, сощурившись, после чего вонзил клинок в мою обнаженную плоть.

Лишь тогда я осознал, что на мне нет брони, и почувствовал кандалы на запястьях, лодыжках и шее. Гладий вошел глубоко, обжигая поначалу, но потом металл в ране похолодел. Он погрузился в мою грудь по самую рукоять.

Мои глаза расширились.

– Что… что… это?

Дыхание прорвалось из легких, поднялось к горлу с кровавой пеной, заставило меня подавиться.

Он засмеялся:

– Это меч, Вулкан.

Я заскрежетал зубами, сжав от гнева челюсти.

Гиллиман наклонился ко мне, так что его лицо скрылось из вида, но я почувствовал на щеке его могильное дыхание и услышал вновь изменившийся голос.

– О, думаю, мне это понравится, брат. Ты мое удовольствие определенно не разделишь, но я его получу.

Он зашипел, словно наслаждаясь мыслью о пытках, которые уже начал для меня готовить, и в сознании возник образ мягких кожистых крыльев. Я стиснул челюсти, поняв, кем на самом деле был мой мучитель, и его имя вырвалось сквозь сжатые зубы, как проклятие.

– Керз.

Персона нон грата…

Воин в багровых доспехах, пошатываясь, вступил в комнату сквозь что-то, похожее на разрез в вуали – сквозь нанесенную ножом рану в реальности, позволившую ему сбежать в благословенную тьму.

Все это время, все эти дни, Вальдрекк Элиас ждал в святилище возвращения своего господина. Было предсказано, что его ждет унижение от рук магистра войны. Было известно, что Гор бросит вызов Пантеону и что Эреба оставит собственный отец. Но участь мученика была не для него. Ему была предначертана великая, вечная слава.

Так сказали Элиасу, и потому он ждал.

А теперь он прижимал к себе жалкое тело, истерзанное и разбитое, изуродованное воинами, которые считались союзниками.

– Благословенный господин, вы ранены…

Голос Элиаса дрожал: от страха, от стыда, от гнева. Кровь заливала весь пол. Темно-красные ручейки стекали в желобки символов на железных плитах, и по мере того, как выгравированные изображения заполнялись кровью, над ними начинало разливаться зловещее свечение.

Элиас забормотал, чтобы не дать мерцающему свету перерасти в что-либо, что он не сможет контролировать. Он сомневался, что его господин сейчас смог бы ему помочь. Комната была святилищем, кровь в ней не должна была проливаться напрасно.

Склонив голову, опустив глаза в пол, его господин дрожал и скулил от боли. Нет… не от боли.

Это был смех.

Элиас перевернул Эреба и увидел обезображенное лицо – обернутый в окровавленную плоть череп, с которого смотрели белые глаза. Покрытые красным зубы стучали в безгубом рте, сжимались в оскале и раздвигались, когда он дышал.

Элиас пришел в ужас:

– Что с вами сделали?

Эреб попытался ответить, но не смог: его вырвало алым комком.

Ученик поднял господина и понес на руках, прижимая к груди почти бессознательное тело и не обращая внимания на вес боевой брони.

Двери святилища, ведущие в коридор, разошлись со свистом спущенного давления и жужжанием скрытых сервоприводов. Апотекарион был недалеко.

– Урок… – прохрипел наконец Эреб, выдавив слова сквозь кровь в горле.

Элиас замер. Капающая кровь отбивала четкий, звонкий ритм по настилу. Он наклонился к Эребу, и вонь меди усилилась.

– Да?

– Урок… для тебя.

Эреб бредил, был на грани сознания. То, что с ним сделали, едва его не убило. Тот, кто это с ним сделал, едва его не убил.

– Говорите, господин, – прошептал Элиас со всей горячностью и преданностью фанатика.

Эреб, может, и лишился расположения многих, и в первую очередь своего отца, но у него еще оставались приверженцы. Они были немногочисленными, но ярыми.

Голос темного апостола упал до шепота. Даже Элиасу с его улучшенным слухом было сложно разобрать слова.

– Свое затачивать, их затуплять…

– Господин? Я не понимаю, о чем вы говорите. Скажите, что я должен сделать?

Эреб схватил Элиаса за горло с силой, казавшейся невозможной в его болезненном состоянии. Глаза его – пристальные, лишенные век, полные чистой ненависти – сверкнули. Казалось, он заглядывал прямо в гнилую душу Элиаса, выискивая следы неискренности.

– Орудия… – выдохнул он громче и яростнее. Он вновь засмеялся, будто только что осознал некую истину, после чего его опять стошнило кровью.

Элиас перевел взгляд на атам, зажатый в когтистой руке его господина. Тот сумел не выпустить ритуальный нож лишь потому, что пальцы были бионическими.

– Орудия? – переспросил Элиас.

– Мы можем победить в войне. Они… все решат.

Темный апостол повис в его руках: яростное пламя больше не могло противостоять повреждениям.

– Должны быть нашими или ничьими…

Эреб затих, потеряв сознание.

Элиас остался без цели. Он не знал, что надо делать, но верил, что божественная воля Пантеона укажет ему путь. Он быстро отнес Эреба в апотекарион, и как только темный апостол оказался на столе, под заботой своих хирургеонов, открыл канал вокс-связи.

– Нарек.

Ему ответил грубый, резкий голос.

– Брат.

Элиас знал, что атам обладал мощью. Он был не каким-нибудь неофитом, неискушенным в искусстве варпа, и прекрасно понимал, на что способно это оружие. У него, как и у других апостолов низшего ранга, был свой кинжал – пусть и лишь подобие кинжала в когтях Эреба. Но ему всегда было интересно, существовали ли во вселенной другие артефакты такого рода. Другие «орудия», как называл он их теперь.

Элиас улыбнулся при мысли о подобном оружии в своих руках и о силе, которую оно могло ему дать.

– Брат, – повторил Нарек, поскольку Элиас до сих пор не ответил.

Улыбка Элиаса стала шире, но выражения его глаз не изменила.

– Готовь своих воинов. Нам предстоит много работы.

Глава 1 Последователи

Враждуя, боги зачастую сражаются не меж собой, а через своих последователей.

Сицерон, древний терранский философ

Некоторые называли Траорис благословенным миром. Вопрос о том, кто или что его благословило, оставался открытым. Было известно лишь следующее. В 898 году 30-го тысячелетия по имперскому календарю на Траорис явился некто, известный как «Золотой Король».

Приветствуемый как освободитель, он разогнал темные культы, правившие до его прихода. Он уничтожил их мечами и штормами, встав во главе армии рыцарей, одновременно величественных и ужасающих. Кабал лордов-колдунов, сраженных Золотым Королем, веками держал в рабстве траоранцев, все это время не знавших ни мира, ни свободы. Их предки давным-давно покинули Старую Землю в надеждах на лучшее, но Траорис – одинокий, оказавшийся в изоляции с наступлением Древней Ночи, – пал жертвой изначального зла. Грехи превратили слабых людей в покорные вместилища для этой тьмы, и лишь чудесный свет мог от нее избавить.

И Золотой Король прогнал ее, принеся свободу и просветление. Он осенил этот мир своим присутствием. Благословил его.

Много лет прошло с тех пор, как Золотой Король отбыл с Траориса, и за годы последующей реколонизации мир постепенно изменился. Исчезли крепости лордов-колдунов, а на их месте выросли огромные заводы и фабрики. К Траорису и его людям пришла промышленность.

Восемь городов стояло на его серой земле, и работники кишели в доходных домах, построенных на развалинах былых времен. Анвей, Умра, Иксон, Ворр, Лотан, Крен, Орлл и Ранос – там, где находились самые большие залежи нужной Марсу руды, возникли эти островки цивилизации, разделенные многими километрами жестоких пепельных пустынь и молниевых полей, захлестываемых штормами.

Да, некоторые называли Траорис благословенным миром. Но не те, кто здесь жил.

Алантея бежала, хотя и понимала сердцем, что это бесполезно. Шел сильный дождь – еще с тех самых пор, как в небе над Раносом показались эбеново-багровые корабли. Дорога под ногами стала скользкой от ливня. Она уже два раза падала, и теперь из-за ушибов в колене опасно пульсировало.

Алантея еще не отработала смену в мануфакторуме, поэтому была одета лишь в зелено-серый комбинезон и тонкую хлопковую блузу, из-за физического труда превратившуюся из белой в серую. Пластековый плащ частично укрывал от дождя, но распахивался во время бега. Волосы ее намокли и падали на лицо светлыми колтунами, мешая видеть в темноте.

Люминесцентные лампы шипели и плевались искрами, когда на них падали капли дождя. Тени уползали от тусклого света, обнажая квадратные строения из серого гранита. Весь город был серым: от дыма, который изрыгали трубы плавилен, до плит под ногами Алантеи. Ранос был слитком темного железа, воплощением промышленности и силы, двигателем, работающим на мышечных усилиях и крови.

Он также был ее домом.

Люминесцентные лампы горели, как бакены, и резали глаза. Но она была рада их видеть, потому что они вели ее к площади.

Только бы до Главной площади добраться…

Позади грохотали тяжелые шаги, шумно аккомпанируя ее безумно бьющемуся сердцу, и, сворачивая в переулок, она рискнула оглянуться.

Тень. Она увидела просто тень, не более.

Но эти тени на ее глазах распороли старого Юлли, выпотрошили ее верного долгу куратора, как свинью, и оставили его смотреть на собственные дымящиеся внутренности и умирать. Остальные погибли сразу после этого. Их разорвало на части под хриплый грохот выстрелов и вспышки дульного пламени из толстых черных ружей. Не осталось ничего, даже тел. Пол мануфакторума превратился в кровавое болото, его разнообразное оборудование было уничтожено.

Алантея в тот момент бросилась к воротам, ведущим во двор. Она собиралась воспользоваться каким-нибудь тягачом, пока один из полугусеничников не взорвался, изрешеченный из тяжелого орудия. Поэтому она побежала. А теперь эти тени преследовали ее. Они не спешили, не стремились догнать – но неизменно держались всего в нескольких шагах позади.

В ту ночь страх чувствовался в воздухе. Рабочие рассказывали друг другу о людях, которых нашли и арестовали в канализационных коллекторах. Ходило множество слухов о странных действиях, ритуальных самоубийствах и прочих «актах». Клавигеры якобы обнаружили у них пропавшую ранее девочку – или, по крайне мере, ее останки. Но что еще хуже, эти люди были обычными гражданами, такими же рабочими Раноса, как она.

И поэтому, когда мануфакторум атаковали, его рабочие уже были захвачены паранойей и страхом. Поднялась ужасная паника. Но сейчас Алантея испытывала страх совсем иного рода; этот страх питали отчаянное желание спастись и убежденность в том, что если у нее не получится, ее ждет что-то куда более страшное, чем смерть.

Этот район города был настоящим лабиринтом. Над многочисленными улочками нависали коробки грязных доходных домов, теснившихся рядом со складами, а закоулки и канавы переходили в путаницу дорог, где потерялись бы даже крысы. Вот только ее тени не терялись. Они шли по запаху своей жертвы.

Нырнув за угол, Алантея опустилась на корточки, пытаясь отдышаться. Велико было искушение поверить, что она наконец в безопасности, или сдаться, забыть о погоне. В городе было тихо до невероятности, и она боялась, что осталась последним его обитателем, что лишь искра ее жизни горела в вымершем Раносе. Она не видела и следа клавигеров, не слышала всеобщих призывов к оружию от стражей-щитоносцев. Никакой реакции. Что же за враг мог полностью подчинить город, не встретив почти никакого сопротивления?

Грубый, резкий голос, говорящий на неизвестном Алантее языке, заставил ее вскочить на ноги. Она решила, что он обращается к остальным. В голове невольно возник образ петли, постепенно затягивающейся на ее бледной тонкой шее. Алантея инстинктивно поняла, что преследовали были ближе, чем раньше. Она подумала о своем отце, о медленной раковой смерти, что ждала его, и вспомнила лучшие времена, когда они были бедны, но счастливы, когда отец был цел. Он нуждался в лекарствах, без них… Еще несколько драгоценных мгновений с отцом – вот все, чего она хотела. В конечном итоге, все по-настоящему хотят лишь остаться еще ненадолго, но этого времени никогда не бывает достаточно. Жажда жизни была частью человеческой природы и заставляла людей противиться приближающемуся концу. И сейчас она наполнила Алантею решимостью. До Главной площади оставалось немного. Еще сотня метров, а может, и меньше.

Собравшись с последними силами, Алантея побежала.

Даже несмотря на поврежденное колено, последние несколько метров она преодолела верно и быстро.

Она ворвалась на Главную площадь, тяжело дыша, и увидела его.

Он был так величественен: исполненный в золоте, с поднятым скипетром, который позже передадут лорду-генералу экскаваций – защитнику Раноса и семи остальных рабочих городов. Он пришел в ее мир, освободил его, избавил траоранцев от оков, и после явился перед всеми на этом самом месте. Он говорил, и все старались его услышать. Алантея тогда еще не родилась. Она не видела того, кого позже стали называть Золотым Королем, и не присутствовала при его триумфальной речи, но, сидя на плечах своего отца и слушая, как тот вспоминает рассказы своего отца и деда, чувствовала силу и благость Золотого Короля.

Что-то изменилось после того дня с отцом. Теперь она стояла на Главной площади и не ощущала былого умиротворения. Словно какая-то сущность явилась сюда, чтобы его уничтожить, и уже сейчас истачивала все, в нем выразившееся. Она не могла сказать, откуда это знает. Возможно, это говорил ей инстинкт – та необъяснимая интуиция, которой обладала только женская часть расы. Она знала только, что Ранос осенило что-то иное, не несущее с собой благости, и сосредоточилось оно на этой площади.

Пять углов было у нее, включая тот, на котором стояла Алантея. На остальных четырех путь ей перекрывали силуэты в броне. Казавшиеся поначалу призраками или тенями, они начали медленно выходить из тьмы, и в серебряном люминесцентном свете их движения выглядели рваными, почти нечеловеческими.

Осознав свою ошибку, Алантея повернулась, и лишь когда ноги онемели и подкосились, поняла, что ее ударили ножом. Чьи-то сильные руки в броне подхватили ее, не дав упасть, и она подняла взгляд на своего спасителя. Он был красив, несмотря на странные надписи, выведенные золотом на скулах и открытых частях черепа и вызывавшие боль в ее глазах. Его черные волосы были коротко острижены и на лбу переходили в острый вдовий пик. Он смотрел на нее с жалостью, но это была холодная жалость – с такой пристреливают скот, больше не годный для разведения.

Собрав остатки смелости, Алантея прошептала:

– Отпусти меня.

Воин в винно-красной броне, увешанной цепями и свитками, медленно покачал головой.

– Спокойно, моя дорогая, спокойно, – сказал он успокаивающим тоном, но схватил Алантею за руки, когда она начала сопротивляться. – Хватит.

Он нежно провел по ее щеке длинным металлическим когтем, крепившимся к одной из латных перчаток, и на коже возникла тонкая линия маленьких кровавых рубинов.

Скуля, как животное, которым он ее и считал, Алантея попыталась ответить, но воин заставил ее замолчать, подняв запачканный кровью палец к своим слегка изогнутым губам. Изнуренная, не чувствующая повреждений от удара ножом, Алантея бессильно запрокинула голову. Сквозь туман перед глазами она увидела Золотого Короля, перевернутого и обливаемого дождем.

Капли бежали по его лицу, по щекам, и казалось, что он плачет. Уже бредя, она удивилась, что могло так его огорчить, что могло вызвать столь сильное сожаление в подобном существе.

Остальные воины, пришедшие на площадь, обмотали статую цепями. Они потянули и одним колоссальным рывком сбросили Золотого Короля в грязь и кровь.

– Не сопротивляйся, ты истекаешь кровью… – доброжелательно сказал Алантее державший ее воин, после чего голос его помрачнел: – А нам нельзя терять ни капли.

Они находились глубоко в катакомбах – так глубоко, насколько это было возможно. Монотонный стук камнедробилок и грохот подрываемых зарядов превращались в непрерывное, настойчивое жужжание, которое было слышно и в развалинах наверху. Когда-то здесь было поле битвы, или его часть, теперь замершее во времени в миг перед победой по приказу местного правителя. Последний оплот антиимперского сопротивления, разрушенный психической грозой. Ничего не изменилось с того момента, как крепость пала. Развалины остались такими же, какими были все те годы назад. Нетронутыми. Они превратились в памятник великому прошлому, в место поминовения и почитания.

Себатон осквернил эту святыню, замарал ее подвесными люминесцентными лампами, промышленными сервиторами-землекопами и грудами заступов, лопат, резаков и экскавационного оборудования, которые теперь были раскиданы вокруг. Его совесть это мало тревожило. В сущности, на его совести уже лежал такой груз, что подобное святотатство почти не чувствовалось.

Он не был силен в археологии, но мог сыграть роль, надеть личину Керена Себатона, коль скоро это было необходимо. Он знал, что они близки к цели. Он это чувствовал, как чувствовал и медленно растущую неотвратимость того, что ждало их в конце этих поисков, а его – в конце этого пути.

Пыль клубилась в воздухе, отчего даже с лампами было сложно что-либо разглядеть в грязи и темноте. Эта гробница давно минувших времен заставляла Себатона чувствовать себя старым. Он поднял взгляд на широкое отверстие под потолком, на длинную щель туннеля, который они пробурили, чтобы добраться до катакомб, на погрузочную платформу, по которой они спустили оборудование, и испытал отчаянное желание забраться по ней наверх. Ему хотелось оказаться на свету, оставить хранимые тени и секреты. Но он сдержался, ибо прагматизм был куда сильнее мимолетных причуд, и спросил:

– Варте, много еще осталось?

Бывший Черный Люцифер поднял взгляд от места раскопок, где пара сервиторов дробили камень разнообразными инструментами, а техноадепт за ними наблюдал.

– Почти добрались.

Он ответил по зашумленному маломощному вокс-каналу, установленному между модулем в его дыхательной маске и наушником-бусиной в маске самого Себатона. На такой глубине, в такой пыли оба они иначе бы задохнулись. В масках были и остальные члены его команды – двое человек, что сейчас расположились по бокам от раскопа, показательно играя роль охраны. У обоих через плечо были небрежно перекинуты лазерные карабины, а у Варте в кобуре на левом бедре находился увесистый армейский автопистолет. Также к его правому ботинку крепился длинный фленшерный нож.

Все трое были одеты в простые рабочие костюмы песочного цвета, от пыли ставшие почти белыми, и куртки из потрескавшейся кожи поверх простых серых жилетов. На Варте также был серый плащ с капюшоном, закрывавшим уши и весь подбородок, но Себатону все же удалось разглядеть его глаза за стеклами защитных очков. Взгляд их был жестким, ибо Черные Люциферы, даже те, кто больше не служил в армии, были жесткими людьми.

Себатон знал это из собственного опыта.

Он был одет похожим образом, отличаясь только сливово-красной ветровкой и черными армейскими ботинками до середины голени. Его рабочий костюм был темнее и с защипами по швам, как у всадника. В подмышечной кобуре, под плащом, плотно крепилось единственное видимое оружие – короткоствольный флешеттный пистолет, стрелявший миниатюрными бритвенно-острыми дисками.

Снова взглянув на отверстие, которое вело наружу, Себатон поманил Варте к себе.

Тон его был требовательным.

– Долго еще, Варте?

– Ждешь неприятностей? – Варте кивнул подбородком в сторону отверстия. Капли дождя блестели на свету. – Нас ведь никто не преследует? Я смогу защитить тебя, только если ты мне скажешь, от чего тебя нужно защищать.

Себатон посмотрел бывшему Люциферу в глаза и тепло улыбнулся.

– Варте, поверь, если я что-то и скрываю от тебя, это для твоего же блага.

Варте нахмурился.

– Что-то не так? – спросил Себатон.

– Вовсе нет. Но я думал кое о чем еще с того момента, как мы встретились. Пока я служил в армии, я путешествовал, – сказал он. – Повстречал множество людей из множества различных полков и множества различных мест. Пока я не познакомился с тобой, я думал, что довольно много знаю об акцентах, но твой определить не могу. Он уникален, но в то же время знаком. Это даже не один акцент, а несколько. И поэтому мне интересно, откуда он?

Улыбка Себатона угасла.

– Оттуда и отсюда. Какая разница? Тебе хорошо платят за твои услуги. И я думал, что Черные Люциферы подчиняются и не задают вопросов.

Теперь настала очередь Варте улыбаться.

– Я подчинялся, потому и оказался вместе с тобой в этой заднице. – Варте решил оставить эту тему. – Ну ладно. У всех, наверное, есть свои секреты. Подозреваю, у тебя их немало.

– Ты проницателен, Варте, потому я тебя и нанял, – Себатон перевел взгляд обратно на отверстие.

Варте шагнул к нему и прошептал:

– Что там, Себатон? Ради чего все это?

Себатон ответил, не сводя глаз с отверстия:

– Ради того же, что и всегда, Варте. Ради оружия.

Он повернул на пальце небольшое резное кольцо и вновь посмотрел на бывшего Люцифера.

– Продолжайте копать.