Текст книги "Вулкан жив (ЛП)"

Автор книги: Ник Кайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Ни на мосту, ни за ним, на дорогах Раноса, не осталось ни одной целой машины. От гражданских полугусеничников и немногочисленных грузовиков потяжелее остались лишь зловещие скелеты из почерневшего в огне металла. Дым давно уже не поднимался от каркасов. Космопорт пострадал от гнева Несущих Слово первым – и пострадал сильнее всего. Они не выпустили ни одной машины, чтобы никто не поднял тревогу. Семнадцатый легион уничтожил всех и все, включая транспорт.

Нумеон, не видимый из-за теней и неведения врагов, наблюдал а космопортом в бинокль. На камне рядом с ним лежало его оружие, оставшиеся боеприпасы и значок.

Он услышал, как подошел Леодракк, и заметил, что тот взял значок в виде молота, который их примарх носил когда-то – и, возможно, еще будет носить в будущем.

– Ты веришь? – спросил Нумеон, опуская бинокль.

Рассредоточившись по окружающему пространству под мостом, за свесом, остатки его разбитой роты готовились к своему последнему часу. Все сохранившееся оружие с боеприпасами было собрано и распределено, дабы каждый легионер сражался максимально эффективно. Заниматься этим должен был Домад, но они потеряли Железнорукого, поэтому обязанности квартирмейстера взял на себя К'госи. Они также потеряли Шен'ру и многих других, заслуживавших лучшего финала. Ответственность за это лежала на Нумеоне. Его вина последует за ним на погребальный костер.

– Что Вулкан жив? – уточнил Нумеон.

– Я же произнес слова, – ответил Леодракк, возвращая ему значок. – Все пытаешься разгадать его тайну, Артелл?

Нумеон взглянул на молот, украшенный драгоценным камнем на пересечении рукояти и головы.

– С того момента, как подобрал его на поле боя. Но боюсь, что эта тайна мне так и не откроется. Многие творения Вулкана слишком хитроумны для моего понимания. Но я знаю, что это не просто украшение, а какой-то прибор. Я надеялся, что в нем окажется послание или какая-нибудь информация, способная направить нас… – он покачал головой. – Я не знаю. Я всегда воспринимал его просто как символ, как нечто, способное дать надежду в наш самый тяжкий час.

– И теперь он настал, наш самый тяжкий час?

– Возможно, но ты не ответил на мой вопрос. Ты веришь, что Вулкан жив? Сказать – не значит поверить.

Блуждающий взгляд Леодракка наткнулся на Джона Грамматикуса, который сидел на корточках, обхватив колени руками и опустив голову в попытке согреться, и что-то бормотал под нос. Хриак держался поблизости, не скрывая, что следит за человеком. Он спрятал его от варповских чар клирика, использовав свои псайкерские способности, чтобы отбросить свет его сущности в сторону, как чревовещатель отбрасывает голос, и заманил Несущих Слово в ловушку у истока. Для человека ощущения оказались не самыми приятными, но если библиарий и обратил на это внимание, ему было все равно.

– В копье я вижу что-то, что раздувает пламя из едва тлевшей надежды, – признался Леодракк, указывая на фульгурит, удобно лежащий в ножнах Нумеона. – Я сопротивлялся, потому что надеяться на одно – значит надеяться и на другое.

– Скат, – угадал Нумеон.

– Возможно, он еще жив.

– И все остальные наши Погребальные братья тоже, но сомнения меня не покидают.

– Мы знаем, что он не погиб во взрыве, – начал Леодракк, но не смог скрыть обвинительный тон.

Позже, когда их десантный корабль уже поднялся в воздух и прорвался сквозь вражеские заставы вокруг Исствана, Нумеон сказал Леодракку, что Скатар'вар с ним связывался. Он знал, что Леодракк захотел бы вернуться за братом, что он не внял бы его просьбам, как Нумеон. Услышав это, Леодракк не пришел в ярость и не набросился на Погребального капитана, на что, по мнению Нумеона, имел полное право. Он только сник, как сникает пламя, когда уже не остается кислорода.

– Я простил тебя за те слова на корабле, – сказал Леодракк.

– Твое прощение ни к чему, Лео. Я либо спас бы нас обоих, либо вернулся бы за Скатар'варом и подписал нам смертный приговор. Я сделал прагматический выбор – единственный возможный в тех обстоятельствах.

Леодракк отвернулся, переведя взгляд на космопорт за мостом. Патрули были видны даже отсюда.

– Зачем ты говоришь об этом сейчас, брат? – спросил Нумеон.

– Потому что хочу, чтобы ты знал: я не держу на тебя зла. Я захотел бы вернуться и я знаю, что это погубило бы всех нас троих. Но от этого не легче. Меня всегда будет терзать мысль, что мы могли его найти, что он выжил, а мы прошли в считанных метрах от него.

– Меня мучили те же сомнения касательно Вулкана, но я уверен в правильности своего выбора и знаю, что получи я возможность сделать его снова, я поступил бы так же, как раньше. Историю нельзя переписать. Она уже свершилась, и мы можем лишь надеяться, что сможем исполнять свой долг до самой смерти – и неважно, чего мы хотим для себя.

Пергеллен перебил их по воксу.

– Говори, брат, – отозвался Нумеон на вызов Железнорукого, активируя бусину в ухе.

– Я вижу наших бывших кузенов.

– Сколько?

– Больше, чем нам бы хотелось.

– Значит, это наши последние часы.

– Видимо, так, брат, – ответил Железнорукий. В его голосе не было ни сожаления, ни печали. Они были не нужны. Только один долг оставалось им исполнить.

Нумеон поблагодарил скаута и закрыл канал.

– Подготовь остальных, – сказал он.

Леодракк уже отворачивался, чтобы приступить к выполнению приказа, когда Нумеон схватил Погребального брата за руку.

– Я знаю, Артелл, – сказал ему Леодракк, хлопнув Погребального капитана по плечу. – За Шена, за Ската, за них всех.

Нумеон кивнул и отпустил его.

– С этого расстояния они на самом деле выглядят великолепно, – сказал Нумеон, когда Леодракк ушел. Он наблюдал за вспышками молний над пепельными пустошами.

– Мне на ум приходит слово «смертоносно», – ответил Грамматикус. Он стоял рядом с Погребальным капитаном.

– Таково большинство красивых вещей в природе, Джон Грамматикус.

– Не знал, что ты философ, капитан.

– Когда видишь вблизи ярость планеты, когда на твоих глазах горы изливают наружу пламя, и небо алеет от горячей золы, а свет их раскаленного дыхания отражается от пепельных облаков, то учишься ценить такую красоту. Иначе не остается ничего, кроме трагедии.

– Все возвращается к земле, – пробормотал Грамматикус.

Нумеон покосился на него?

– Что?

– Ничего. Ты правильно поступаешь.

– Твое одобрение мне не нужно. – Саламандр повернулся к Грамматикусу и взглянул на него сверху вниз. Лицо его было непроницаемо. – Предашь меня – и я найду способ убить тебя. В противном случае я отвезу тебя на Ноктюрн и покажу те самые огненные горы.

– Вряд ли я увижу в них ту же красоту, которую видишь ты, Саламандр.

Глаза Нумеона вспыхнули холодным огнем.

– Да, не увидишь.

Человек почувствовал позади присутствие третьего. Нумеон ему кивнул:

– Хриак, готово?

– Все устроено, план сформирован.

Грамматикус приподнял бровь:

– Какой план?

Нумеон улыбнулся. Человек явно нервничал.

– Боюсь, он тебе не понравится.

Глава 31 Несущий рассвет

Я назвал его Несущим рассвет по вполне определенной причине.

Имена важны для оружия – они дают смысл и содержательность предметам, иначе бы бывшими просто боевыми инструментами. Керз никогда не уделял этому вопросу много внимания. Его заботили куда менее сентиментальные и куда более кровавые вещи. Заостренная металлическая палка и идеальный меч, выкованный мастером своего дела, были для моего брата одинаково хорошо, коль скоро они одинаково убивали. Поэтому Керз совершил промах, и поэтому я сделал Несущий рассвет именно таким. Он в буквальном смысле принесет свет.

А теперь он лежал передо мной в сердце Пертурабовского лабиринта, но не к нему сейчас был прикован мой взгляд.

Оба они были мертвы. Я знал это, едва пересек порог, но все же вид их обескровленных тел наполнил меня горечью.

– Они были мертвы еще до того, как я сюда вошел? – спросил я.

К моему удивлению, Керз ответил.

– Еще до того, как ты оказался на корабле.

Его голос звучал бестелесно, но возник он явно откуда-то из сердце лабиринта.

Разумеется, там был Неметор. Иначе и быть не могло. Он был последним сыном, которого я видел. Керз знал, что это станет для меня источником особой боли. Второй заставил меня горевать по иной причине, ибо он был частью братства, которое я всегда считал своим советом.

– Скатар'вар, – прошептал я его имя, поднимая руку, чтобы дотронуться до иссохшего тела, но остановил себя.

Отведя взгляд от мертвых сыновей, я сдержал желание немедленно снять их с цепей, на которых они висели, как куски мяса, и сосредоточил внимание на Несущем рассвет.

Молот был точно таким, каким я его помнил. Покоясь на железном постаменте, он выглядел достаточно безобидно, но без ложной скромности должен заметить, что молот был лучшим моим творением. Он наполнял сиянием это место, в сравнении казавшееся тусклым и уродливым.

Сердце Железного лабиринта являлось восьмиугольной комнатой, поддерживаемой восемью толстыми колоннами. Темный металл словно поглощал свет, впитывал в свои грани, как обсидиан. Но он был всего лишь железом – на стенах, на потолке, на полу. Тяжелое, плотное, лишенное каких-либо украшений… Точнее, я так сначала решил.

Задержав на металле взгляд, я начал различать отчеканенные в нем линии – лица, кричащие, навеки застывшие в чистейшей агонии. Под арками, которые образовывали колонны, висели гротескные, уродливые статуи. Они были монстрами, вырванными из горячечных кошмаров безумца и воплощенными в железе. Одинаковых среди них не было. Одни имели рога, другие – крылья или копыта, перья, когти, загнутые клювы, раздутые пасти. Они вызывали омерзение и ужас, и я не мог даже представить, что побудило моего брата создать их.

Если это место было сердцем, то сердце это представляло собой почерневший от рака орган, чье медленное биение было подобно похоронному звону.

Не видя других вариантов, я подошел к постаменту и протянул руку к молоту. Меня остановил энергощит, вспыхнувший актиническим светом в ответ на мое прикосновение и заставивший меня отпрянуть.

– Ты ведь не думал, что я позволю тебе просто так подойти и взять его? – прозвенел голос Керза из ниоткуда и отовсюду одновременно, как и раньше.

Я отошел от постамента, настороженно вглядываясь в тени. Врата, через которые я вошел, между тем начали закрываться. Но я не собирался ими пользоваться. Выхода за ними не будет. Конец моим мучением можно будет положить лишь здесь, с братом.

Когда двери захлопнулись, воцарилась полная темнота. Здесь не было ни люминосфер, ни факелов, ни ламп. Я опять дотронулся до энергощита, вызвав всполох, кратко осветивший молот, но тут же угасший, как пламя задутой свечи. Всполох не дал мне толком осмотреться, но я все же повернулся, уверенный, что одна из статуй шевельнулась.

– Подобные тактики запугивания могут работать на смертных, но я примарх, Конрад, – заметил я, благодарный отцу за то, что в эти последние минуты он дал мне ясность сознания. Она понадобится мне для схватки с братом. – Достойный своего титула.

– То есть меня ты считаешь недостойным, Вулкан?

Голос раздался из-за спины, но я знал, что это обман, и устоял перед желанием обернуться.

– Неважно, что я думаю, Конрад. Или что думают остальные. Твое отражение перед тобой, брат. Разве ты сам этого не видишь?

– Не надейся спровоцировать меня, Вулкан. Мы для этого слишком далеко зашли.

– Думаешь, в темноте не будет зеркал, не будет ничего, что отразит твою ничтожность? Поэтому ты прячешься, Конрад?

Я начал поворачиваться, почувствовав, что брат близко, хотя и не зная, где именно он находится. Он был одарен, что бы я ни утверждал, пытаясь задеть его, и немало похож на Корвуса, хотя методы его значительно отличались от тех, что использовал Повелитель Воронов.

– Ищешь меня, Вулкан? Хочешь попробовать снова, как тогда, на Хараатане?

– Зачем мне этого хотеть? Ты ниже меня, Конрад. Во всем. И всегда был. У Владыки страха нет земель и подданных – лишь трупы, что он оставляет после себя. Твоя власть – ничто, ты – ничто.

– Я Ночной Призрак!

И наконец Керз подчинился своей самоуничижительной ненависти, своему патологическому нигилизму, и предстал передо мной.

В сердце лабиринта Керз наконец выходит на бой с Вулканом

Одна из статуй, свисающих с арки, – рукокрылое создание, которое я сначала принял за каменную гаргулью, – медленно расправила крылья и спрыгнула на пол. Это был он, и в руках он держал длинный зазубренный меч.

– Мы с тобой – грозные орудия, Вулкан, – сказал он мне. – Позволь тебе продемонстрировать.

Керз со смехом метнулся ко мне.

– Мне это никогда не надоедает, – сказал он, в очередной раз оставляя в моем теле глубокую рану.

Я вскрикнул, но сохранил достаточно контроля над собой, чтобы ударить его в шею. Даже доспехи не могли защитить его моих кулаков кузнеца. Мне доводилось гнуть металл и держать в руках горящие угли. Я был крепок, как оникс, которому была подобна моя кожа, и теперь всю эту силу мой брат чувствовал на себе.

Он покачнулся, не глядя взмахнул мечом и ранил меня прямо над левым глазом. Продолжая наступать, я направил кулак в открытое горло, но промахнулся и вместо этого раздробил ему правую скулу. Он в ответ проколол мою левую ногу и выдернул меч с кусками плоти прежде, чем я успел ухватиться за него. Настала моя очередь шататься, и от моего неуклюжего хука справа Керз ускользнул, чтобы нацелить меч к ключице. Я успел выставить перед собой руку и ощутил зубья оружия на кости предплечья. Затем я ударил его плечом, пытаясь не обращать внимания на боль, текущую вниз по руке. Он охнул, когда врезался в него, ударив в торс.

Керз попытался засмеяться, но разбитая скула доставляла слишком большую боль, к тому же я только что выбил весь воздух из его легких.

На периферии зрения стоял, наблюдая за нашей неравной дуэлью, Феррус. Он больше не был сгнившим трупом, каким стал в моем сознании. Горгон выглядел таким, каким был прежде, каким я хотел его помнить. Он не обвинял меня; вместо злости в нем чувствовалось желание увидеть меня победителем.

– Позволь открыть тебе одну тайну, брат, – проговорил я, тяжело дыша.

Мы стояли в нескольких пядях друг от друга, побитые, но уже готовящиеся к новому раунду. Развеселенный Керз велел мне продолжать.

– Отец сделал меня самым сильным из нас. В физическом плане мне нет равных среди братьев. Я никогда не сражался в дуэльных клетках в полную силу… особенно против тебя, Конрад.

Все веселье пропало с его и без того мертвенного лица.

– Я Ночной Призрак, – прошипел он.

– Каков был твой дар, Конрад? – спросил я, отступая, когда он двинулся вперед с опущенным мечом.

– Я смерть, что обитает во тьме, – сказал он и повернул меч, намереваясь вспороть мне живот и выпустить внутренности.

– Ты всегда был самым слабым, Конрад. Признаю, я боялся. Боялся сломать тебя. Но теперь мне больше не надо сдерживаться, – сказал я, улыбаясь в ответ на полыхающую ненависть брата. – Теперь я могу показать тебе, насколько я лучше тебя.

Охваченный внезапным приступом ярости, Керз отшвырнул меч и бросился на меня с голыми руками. Я ожидал подобного и заранее немного поменял стойку, чтобы быть готовым к атаке. Я позволил ему нанести первый удар. Тот был полон злобы и вырвал кусок плоти из моей щеки. Керз потянулся к моему горлу, выставив когти, чтобы раскромсать его, оскалив зубы и рыча, как зверь… и тут я схватил его за предплечье, опрокинулся назад и, используя инерцию его движения, потянул его вверх, через себя.

Главное в кузне – это взмах молота. Искусство кузнеца заключается в придании металлу нужной формы, подчинении его своей волне. Однако металл по природе своей неподатлив. Он ломает камень, режет плоть. Одной силы недостаточно. Нужно мастерство и умение выбрать правильный момент. Я знал, когда молот достигает высшей точки, когда удар оптимален. Эти знания вложил в меня мой ноктюрнский отец, Н'бел.

Используя его уроки, я поднял брата, как чеканщик поднимает подбойку, и опустил его на железный постамент – свою наковальню. Громкий треск и вспышка света, окрасившего зал в синий, возвестили о разрушении энергощита. Керз сломал его своей спиной, своим телом. Он рухнул на пол, пронизываемый энергией, от которой вспыхивали нервные окончания и сгорали волосы, и по все той же инерции еще прокатился несколько раз. Между пластин его брони тек дым.

Я наклонился и подобрал упавший молот. Приятно было вновь ощутить Несущий рассвет в руке, и я провел пальцем по кнопке, которую сам когда-то установил в рукояти.

– Не следовало тебе приводить меня сюда, Конрад, – сказал я. Мой брат до сих пор лежал, скрученный и дрожавший после удара щитовой энергией. Сначала мне показалось, что он всхлипывает, под гнетом стыда и ненависти к себе снова впав в меланхолию, но я ошибался.

Керз опять смеялся.

– Я знаю, Вулкан, – сказал он, слегка оправившись. – Твой маяк не сработает. Этот зал экранирован от телепортаций. Единственный способ попасть в него или его покинуть – это через ворота позади тебя. – Керз все еще вздрагивал от поглощенной энергии щита, но встать сумел. – Ты правда решил, что сломал меня, брат? Ты правда решил, что можешь обмануть меня и сбежать? – он ухмыльнулся. – Надежда жестока, не правда ли? А твоя была ложной.

Не успел я что-либо предпринять, как он повернул что-то на своем наруче и активировал неведомую систему, управляемую с брони.

Услышав жужжание шестеренок, я напрягся. Я ожидал очередной смертельной ловушки, долгого падения в еще более глубокую темницу. Но вместо этого пол под ногами раздвинулся, открыв крепкую, легко выдерживавшую наш вес и прозрачную сетку.

Под сердцем лабиринта находилась еще одна комната, представлявшая собой сырую камеру. Нет, не камеру. Могилу. На стенах спрятанной крипты мигали слабые осветительные трубки, и вместе они выхватывали из темноты сотни тел. Людей и легионеров, пленников Принца воронья, брошенных в сумраке. Они были мертвы, но перед тем умереть, они подверглись пыткам и были зверски искалечены.

– Это – мой истинный шедевр, – пояснил Керз, указывая на убитых, как художник – на законченную картину, – а ты, Вулкан, бессмертный король страдающих смертных – его центральный элемент.

– Ты чудовище, – выдохнул я, широко раскрытыми глазами глядя на этот ужас.

– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, – прошипел он.

Встретив его безумный взгляд, я решил удовлетворить его просьбу.

– Ты прав, – признал я, поднимая Несущий рассвет так, чтобы он мог его увидеть. – Я сделал из него телепортатор, способ сбежать из любой тюрьмы, даже такой, как эта. Я рассчитывал на то, что ты приведешь меня сюда, что тебе необходимо будет в последний раз выйти со мной на бой. Но я, очевидно, не догадался, что ты все спланировал, – я опустил молот и позволил ему проскользнуть в ладони под весом головы, пока мои пальцы не оказались у самого навершия. – Но ты кое-что забываешь…

Керз наклонился вперед, словно жаждал услышать, что я скажу. Он верил, что я попался, что мне никогда не сбежать из его ловушки.

Он ошибался.

– Что, брат?

– Это еще и молот.

Удар пришелся прямо по подбородку: взмах снизу вверх был так мощен, что сбил его с ног и опять опрокинул на пол. Едва он успел подняться на одно колено, как я опять его ударил, на этот раз по левой лопатке, отчего наплечник раскололся надвое. Ткнув его кулаком в живот, я во второй раз взмахнул молотом, заставив его подняться.

Керз едва не упал снова, когда я налетел на него, вжимая рукоять молота в горло и тесня его назад, пока не прижал к стене. Его горжет был сломан и еле держался, поэтому я, держа одну руку на навершии, а вторую – на голове молота, продолжил вдавливать рукоять в его трахею и медленно ломать кости.

Броню Керза покрыли брызги крови и слюны из до сих пор растянутого в ухмылке рта.

– Да… – прохрипел он мне. – Да…

Как омерзителен он был, как хотелось мне убить его, положить конец его страданиям и хоть отчасти отплатить за всю боль, причиненную мне и моим сыновьям.

– Ну же… – с мольбой во взгляде шептал Керз, и я вдруг понял, что он хочет этого. Хочет еще с Хараатана. Не все моменты слабости, увиденные мной в этом месте, были притворством. Керз действительно ненавидел себя – так сильно, что жаждал покончить со всем. Если я его убью, он получит все, чего хотел: смерть и возможность опустить меня на свой презренный уровень.

– Я проклят, Вулкан… – с трудом выговорил он. – Покончи же с этим!

Черная и красная бездна пульсировала на границе сознания, монстром подкрадывалась ко мне из глубин. Так много мертвых лежало вокруг – и мне казалось, что я слышу, как они молят меня сделать это, отомстить за них.

А потом я увидел гордое и благородное лицо Ферруса, дорогого старшего брата, смотрящего на меня с высоты.

– Сделай это… – требовал Керз. – Я ведь продолжу убивать, поймаю для своего развлечения кого-нибудь другого. Коракса, Дорна, Гиллимана… Возможно, я заманю Льва, когда доберемся до Трамаса. Меня слишком опасно оставлять в живых.

Я отпустил его, и он упал, держась за горло, с кашлем хватая воздух. Он глядел на меня из-за своих паклей глазами, полными убийственной ненависти. Я унизил его; более того, я отказался убивать его, хотя и имел на то все основания, и доказал тем самым, что он одинок в своей порочности.

– Тебе не сбежать, – выплюнул он. – Я никогда тебя не отпущу.

Я с жалостью посмотрел на него.

– И тут ты тоже ошибаешься. У тебя нет технологий, способных удержать меня здесь, Конрад. – Я взмахнул молотом и поднял его, как штандарт. – Твои глушители бесполезны. Я мог бы исчезнуть, как только забрал молот из твоей клетки, но решил задержаться. Я хотел причинить тебе боль, но еще больше я хотел знать, что могу тебя помиловать. Мы действительно похожи, Конрад, но не так, как ты думаешь. Вовсе не так. Однако если я опять тебя увижу, я тебя убью.

Последние слова я процедил сквозь стиснутые зубы: разум держался во мне на тоненькой нитке – всем, что осталось от благословения Вераче. Или, может, я сохранял еще разум благодаря собственной силе духа, благодаря последнему титаническому рывку прочь от безумия? Я никогда этого не узнаю.

Нажав кнопку на рукояти Несущего рассвет, я закрыл глаза и позволил телепортационной вспышке себя окутать.