Текст книги "Нгуен Минь Тяу След солдата"

Автор книги: Нгуен Минь Тяу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Наши войска не были застигнуты врасплох и оказали врагу поистине горячий прием. Уже в течение первых дней было сбито несколько десятков вертолетов, и сотни трупов солдат противника усеяли вершины холмов вокруг Кхесани. Бойцы 5-го полка, несмотря на невероятную усталость после нескольких месяцев напряженной осады Такона, продолжали успешно отражать воздушный десант. Противник настойчиво пытался закрепиться в району высадки и надеялся в дальнейшем соединиться с морскими пехотинцами, однако ему не удалось осуществить свой замысел: 3-й батальон под командованием Выонга прочно удерживал свои позиции южнее высоты 475 и отбил уже ряд ожесточенных вражеских атак. Высадившееся на западном склоне высоты 475 подразделение противника было встречено мощным огнем нашей артиллерии и понесло большие потери; затем пехотный батальон 5-го полка контратаковал его и полностью уничтожил.

Казалось, в разведроте никогда еще не было таких напряженных дней. Разведчики то и дело уходили на боевые задания, чтобы добыть новые сведения о противнике.

Внимание всех сейчас было приковано к району высадки вражеского десанта. Трудно было и тем, кто оставался в тылу. Целыми днями в небе кружили самолеты противника. Уже разбомбило землянку кашеваров, и каптенармус Дао вынужден был перебазироваться на новое место, поглубже в лес. Возвращались разведчики усталыми, их потные лица были измазаны сажей, поскольку им приходилось пробираться через горящие джунгли. Многим из них на обратном пути не удавалось избежать стычек с неприятелем.

Придя в роту, бойцы, как правило, усаживались около землянки кашеваров и за едой судачили то о различных сортах мясных консервов, то о трудностях службы тыла, то о действиях вражеского десанта. Каптенармус Дао, прислушиваясь к этим разговорам, кивал лысой головой и приговаривал:

– Черт бы их побрал! Летают взад и вперед, а здесь из-за них ни попить, ни поесть спокойно нельзя!…

В пять часов вечера на второй день этих боев какое-то подразделение марионеточной армии сосредоточилось примерно в километре юго-западнее высоты 475, но через полтора часа оно оставило свои позиции и скрылось в неизвестном направлении. Штаб полка приказал командиру разведроты выяснить, куда двинулось это подразделение.

Уже начинало смеркаться. В стороне от леса рвались бомбы. Кхюэ сидел на корточках возле телефона и, подперев подбородок руками, слушал только что вернувшегося из разведки командира отделения Тоя, который изо всех сил старался придать своим озорным и живым глазам серьезное выражение.

Той был ровесником Кхюэ и старым его приятелем, а вдобавок ко всему приходился ему дальним родственником. В прошлом году, когда Кхюэ был еще командиром отделения, Той был помощником командира отделения в другом взводе. По субботним вечерам или по воскресеньям, когда выдавалось свободное время (тогда их часть стояла в тылу), Той иногда захаживал к своему другу. Бывало, одолжив у крестьян бредень, они отправлялись на рисовые поля ловить мелкую рыбешку, потом покупали большой бидон пива и приглашали всех своих товарищей на жареную рыбу. За пивом завязывался оживленный разговор, и бойцы вспоминали о доме, родственниках, девушках и о тех местах, где они бывали. После назначения Кхюэ ординарцем к замполиту они встречались редко, но, когда Кхюэ вместе с начальником посещал разведроту, Той непременно затаскивал друга к себе и чем-нибудь потчевал из своих запасов. Во время одной недавней встречи Той сообщил Кхюэ о том, что видел и медсанбате Нэт, когда ходил туда проведать Лыонга и отнести ему вещи. «Твоя сестра хорошо выглядит, – сказал он Кхюэ, – щечки, как яблочки, румяная такая. Я слышал, там говорили, будто у них с Лыонгом ничего не получилось». Той с Кхюэ были на «ты» и называли друг друга «старик». Правда, с тех пор как Кхюэ принял командование ротой, отношения между ними несколько изменились. Во время личных бесед они вели себя в той же манере, что и раньше, но в служебное время Той относился к своему другу как к начальнику, и Кхюэ принимал это как должное.

Всю вторую половину дня Той со своим отделением вел наблюдение за местностью, расположенной юго-западнее высоты 475, и сейчас он старался детально доложить Кхюэ обо всем, что удалось обнаружить. В заключение Той предположил, что покинувшее район высадки вражеское подразделение будет действовать на другом направлении.

– А вы как думаете? – спросил он у Кхюэ, закончив свой доклад.

Кхюэ молчал и только несколько раз потерся подбородком о рукав гимнастерки. Взгляд его узких глаз по-прежнему был спокоен. «Удивительно, как он сейчас похож на Няна!» – подумал Той, глядя на друга, и нерешительно зажег сигарету. Кхюэ неожиданно протянул руку и пощупал подсумок, висевший на боку у Тоя.

– Нет ли у тебя конфетки?

Той вынул жевательную резинку и протянул ему. За два последних дня на Кхюэ свалилось очень много забот, и ему было не до еды. Новый командир роты еще не прибыл, и Кхюэ приходилось одному заниматься всеми вопросами. Но сейчас перед ним стояла самая ответственная задача – разгадать, с какой целью противник начал это передвижение. Чтобы дать правильный ответ, надо было очень тщательно изучить и сопоставить поступившие данные. Ошибочная информация о намерениях противника может дезориентировать наше командование и помешает принять правильное решение.

Выслушав доклады двух командиров разведывательных групп, Кхюэ пришел к выводу, что противник никуда не уходит, а по-прежнему сосредоточивается в районе оголенных холмов к юго-западу от высоты 475. «Той – хороший разведчик, – подумал Кхюэ, – но, вероятно, из-за наступивших сумерек он не смог понять тактического маневра противника…»

Кхюэ передал в штаб полка полученные от разведгруппы сведения и попросил разрешить ему вместе с отделением Тоя еще раз провести разведку, чтобы точно установить место сосредоточения высадившегося десанта.

Когда разведчики вышли к дороге, луна скрылась в облаках, стало совсем темно. Вскоре они добрались до наблюдательного пункта и встретили там бойца Фана, которого оставил Той для наблюдения за противником. Разделившись на несколько групп и соблюдая все меры предосторожности, разведчики стали прочесывать местность. После полуночи бойцы вернулись к месту сбора, так и не обнаружив противника. Кхюэ решил проникнуть в район, где высаживался вражеский десант, и еще раз осмотреть его. Как и докладывал Той, здесь остались только брезентовые палатки. Вместо часового на посту стояло чучело; еще дымился костер. На дне не полностью отрытых одиночных окопов валялись страницы из иллюстрированных журналов; кое-где виднелась протянутая колючая проволока…

В одном из окопов Кхюэ неожиданно наткнулся на свернувшегося калачиком вражеского солдата. Увидев, что его обнаружили, он тут же выскочил из окопа и с ревом бросился в ноги Кхюэ. Если бы не пятнистая, зелено-коричневая форма со множеством карманов, этого солдата можно было бы принять за обычного мальчишку.

Кхюэ, отстранившись, заставил юнца поднять руки.

– Чего ревешь? – прикрикнул он.

– Боюсь. Я спрятался, чтобы утром, с рассветом, идти искать вас, вьетконговцев…

– Где оружие?

– Здесь, вот оно!

Мальчишка прыгнул обратно в окоп и выволок автоматическую американскую винтовку, которая была намного выше его. Расспрашивая пленного, Кхюэ выяснил, что во второй половине дня пять взводов марионеточной армии высадились в районе холмов и с наступлением темноты ушли на соединение с каким-то американским подразделением, чтобы завтра совместно атаковать высоту 475. О себе этот юноша сообщил, что ему недавно исполнилось шестнадцать лет и что его насильно призвали в марионеточную армию.

– Не от хорошей жизни марионеткам приходится брать в солдаты вот таких сопляков! – сказал Той Фану, и оба с уважением посмотрели на Кхюэ: его предположение, что противник находится где-то поблизости, подтвердилось.

Только перед рассветом отделению Тоя удалось нащупать место сосредоточения неприятельских сил. Воспользовавшись беспечностью вражеского боевого охранения, разведчики внезапно атаковали расположившееся на отдых подразделение противника и нанесли ему большой урон.

* * *

Безымянная высота фактически находилась на нейтральной полосе, и Кан по указанию своего командира принимал все необходимые меры по защите своего НП. В один из дней он с Хоатом создал специальную группу из девяти человек, включив в нее не только разведчиков, но и бойцов из соседних подразделений. Это были и саперы, и зенитчики, и химики, выполнявшие свои задачи неподалеку от артиллерийского НП. Кан расположил свою группу с таким расчетом, чтобы она могла одновременно прикрывать и подходы к северному склону высоты 475.

Прошло уже четыре дня с тех пор, как противник начал осуществлять свою операцию под кодовым названием «Скотланд», и теперь он готовился перейти к решительным действиям.

Как– то утром над нашими позициями появился вражеский самолет, и с него через громкоговоритель стали вещать: «Дорогие друзья, солдаты Вьетконга! За последние дни вы имели возможность убедиться в преимуществах и силе правительственной армии и армии союзников. В соответствии с программой великого национального объединения вам будут прощены ваши прошлые заблуждения и ошибки. Друзья, возвращайтесь к правительству и свободному миру! Вам будут предоставлены достойные вас посты и положение в нашей армии, или же вы сможете выбрать другую, подходящую вам профессию. Мы обеспечим вам невиданную ранее счастливую жизнь…»

Возмущенный этой наглой выходкой врага, Моан не выдержал и, вскинув автомат, дал очередь по пролетавшему на бреющем полете самолету. Неожиданно громкоговорители замолкли, из фюзеляжа вылетело пламя. Оставляя за собой длинный дымный шлейф, самолет исчез за густой зеленью лесов и рухнул у подножия горы Донгчи.

* * *

Хоат и сапер Ши, остроносый некрасивый парень, который славился своей игрой на бамбуковой дудке, уже заканчивали оборудовать окоп, когда к ним подошел Кан. Он пригласил Хоата проверить, как бойцы готовятся к предстоящему бою. Подходя к позициям, они первым увидели Моана: он старательно чистил автомат и ничего не замечал вокруг себя. Рядом с Моаном боец включил транзисторный приемник. Ханойское радио передавало утренний выпуск последних известий, сообщая о новых успехах на Кхесаньском фронте. «Ханой так далеко, а там уже знают, как мы здесь воюем», – подумал Моан, проверяя ствол автомата, и лицо юного бойца озарилось по-детски счастливой улыбкой.

– Ты что улыбаешься, малыш? – стараясь сдержать собственную улыбку, спросил Кан, похлопав Моана по спине.

– А, Кан, это вы! – оглянулся застигнутый врасплох Моан. – Ну как, будем сегодня драться?

– Если не сегодня, то завтра или послезавтра обязательно, – ответил Кан. – Так что не волнуйся. Может, даже сегодня.

– А вы видели, как я самолет сбил?

Кан молча кивнул и, внимательно осмотрев огневую позицию Моана, велел тщательно замаскировать ее…

Утром следующего дня противник подверг ожесточенной бомбардировке высоту 475. Наблюдая за действиями вражеской авиации, Хоат понял, что она приступила к расчистке площадки для высадки десанта на восточном склоне этой высоты. Едва лишь успели скрыться бомбардировщики, как над полем боя появилась вереница вертолетов, которые под прикрытием артиллерийского огня стали приближаться к намеченному району высадки десанта. Наши зенитчики открыли огонь, и сразу две машины рухнули на землю.

– Красиво работают наши ребята! – воскликнул Хоат.

Однако вертолеты продолжали прибывать, и вскоре 5-й полк вступил в бой с высадившимися подразделениями воздушно-десантной бригады.

* * *

Моан, закусив травинку ровными белыми зубами, прислушивался к выстрелам с той стороны и не заметил, как подошел Ши, чтобы послушать по приемнику последние известия.

– Ты откуда родом? – спросил Ши, разглядывая ровные дуги бровей на белокожем лице Моана.

– Я местный, здесь неподалеку мы жили… А ты откуда?

– Я-то издалека…

– Ты здорово на дудке играешь!

– Мальчишкой еще научился, когда буйволов пас… Тебе есть уже семнадцать?

– Ты что! Мне полных восемнадцать!

– А ты метко стреляешь! Ловко расправился с этим стервятником!

– Я много охотился, и глаз у меня натренирован… Опять присылают кандидатов на тот свет, – злым голосом сказал вдруг Моан, показывая на многочисленные фигурки вражеских солдат, выстраивавшихся в боевой порядок на пологом, с остатками зеленого травяного покрова склоне. Но в следующее же мгновение наша артиллерия метким огнем накрыла противника, и он в панике откатился назад.

К полудню у подножия Безымянной высоты высадилась рота морских пехотинцев. Пять раз она атаковала отделение Кана, и всякий раз отходила с большими потерями. Много вражеских солдат подорвалось на минах, установленных Хоатом и Ши. Несмотря на огромное численное превосходство врага, наши бойцы не дрогнули и стойко удерживали свои позиции. Последнюю атаку им пришлось отражать впятером, поскольку двое уже были убиты, а двое – Ши и Кан – тяжело ранены.

Все утро Лы беспрестанно передавал по рации координаты обнаруженных целей, поочередно работая с несколькими абонентами. Перед ним уже ярко вырисовывалась общая картина развернувшихся событий. Попавшие в окружение морские пехотинцы неприятеля все же смогли продвинуться вперед на западном направлении, но соединиться с воздушно-десантной бригадой им так и не удалось, поскольку на своем пути они встретили мощное сопротивление 5-го полка.

Радисты теперь расположились в землянке на вершине «Б», примерно в километре от Безымянной высоты, где после ожесточенного боя наступило затишье. Дым постепенно рассеивался, и в лучах солнца засверкали каски и пряжки убитых американских солдат. Неожиданно внимание Лы привлекла юркая фигура пробиравшегося по ходу сообщения человека. Через десять минут он уже находился около землянки. Его лицо было настолько грязным и закопченным пороховой гарью, что Лы не сразу признал в нем Моана, который пришел сюда за боеприпасами.

Сплюнув набившийся в рот песок и тяжело двигая белозубой челюстью, Моан попросил пить.

– Как там? – поинтересовался Лы, протягивая фляжку с водой.

– Деремся! Уже столько навалили трупов, что из окопов ничего не видно из-за них! – с гордостью ответил Моан.

Около четырех часов дня неприятель снова начал ожесточенную бомбардировку всех трех вершин высоты 475. Телефонная связь была прервана, и одному из разведчиков с НП пришлось бегом спускаться вниз и ликвидировать обрыв. Однако через некоторое время связь снова нарушилась. От разрывов бомб землянка ходила ходуном, и у Лы было такое ощущение, будто он сидел верхом на несущейся галопом лошади. Вскоре Лы заметил, что на вершине «А» высадился взвод американских солдат. Их блестящие каски мелькали возле закопченных дочерна камней. Надо было срочно вызвать огонь, но только Лы взял в руки микрофон, как рядом с землянкой разорвалась бомба, и взрывной волной его бросило на пол. С трудом сохраняя равновесие, он поднялся и направился к рации, чтобы связаться со штабом артполка. Из царапины на лбу сочилась кровь, попадала в глаза и, стекая по щекам, проникала в рот. Лы казалось, что он передает координаты каким-то странным, чужим голосом.

Через одну-две минуты на вражеский взвод с резким свистом обрушилось свыше десятка снарядов. В течение этого короткого огневого налета было уничтожено более половины взвода противника, оставшиеся в живых солдаты бросились искать укрытие.

Однако вражеский десант продолжал прибывать, и Лы увидел, как неподалеку от землянки радистов высадились две роты американцев. Рассыпавшись по склону и ведя на ходу огонь, они с угрожающими криками поднимались на вершину «Б». Впереди бежал здоровенный верзила с волосатыми руками и в очках, будто клещами зажимавшими нос. Он по антенне обнаружил укрытие Лы и, пятясь назад, подозвал своих. В землянку сразу же полетели гранаты. Одна из них с шипением упала у входа, но схватить ее и бросить обратно Лы успел. На какое-то мгновение американцы замешкались и остановились.

Решение вызвать огонь на себя пришло к Лы легко и просто, как нечто само собой разумеющееся. Прижимая к груди рацию, словно сейчас она была для него дороже жизни, он звонким голосом стал называть координаты, требуя немедленно открыть огонь.

– Почему не открываете огонь по квадрату 75-34? Я уже переменил место! Начинайте! Скорее, скорее же! – торопил он сначала того бойца, который держал с ним связь, а потом какого-то штабиста на КП полка.

Через несколько минут, когда вражеские солдаты плотным кольцом окружили землянку Лы, вершина «Б» сотряслась от взрывов снарядов.

…Лы лежал, уронив голову на рацию и крепко сжимая пальцами наушники. Последним усилием он приподнял голову: по высокому синему небу, наливаясь алым цветом, летело к нему, ближе и ближе, красное знамя. Угольно-черные глаза Лы закрылись навсегда. Спутанные черные волосы, на которых запеклась кровь, упали на бледный, в капельках пота лоб.

* * *

После непрерывных боев Нян чувствовал невероятную усталость. Ввалившиеся щеки заросли густой щетиной, нервы были напряжены до предела. Только за последние сутки 5-й полк уничтожил более четырехсот вражеских солдат, отражая одну их атаку за другой. Действия полка эффективно поддерживали артиллеристы. Воспользовавшись наступившим затишьем, Нян решил произвести необходимую перегруппировку и усилить оборонявшиеся на главном направлении подразделения полка. Едва начало смеркаться, как Нян отправил пехотную роту и два разведывательных отделения на северо-западные позиции своего участка обороны. Вместе с разведчиками отправился и Кхюэ. Прибыв на высоту 475, разведчики обнаружили в обвалившейся, со снесенным перекрытием землянке тело нашего бойца. Кхюэ содрогнулся, узнав в погибшем Лы, крепко прижимавшего свою рацию. В первый момент ему показалось, что Лы просто заснул после трудного дня. Кхюэ обнял друга за плечи и безнадежно окликнул его, а потом бережно вынес тело Лы из разрушенной землянки и опустил на землю.

За лесами на берегу Сепона вставала огромная луна, чем-то похожая на плывущую лодку. Багровым шаром поднималась она над сполохами от разрывов бомб и курчавыми дымными полосами от осветительных ракет. Сына своего замполита разведчики похоронили рядом с землянкой, в которой он принял свой последний бой.

Луна, будто намеренно задерживаясь, никак не могла оторваться от зубчатой кромки лесов на горизонте…

Кхюэ, прижимая каску к груди, несколько минут стоял молча над могилой Лы. Сердце его разрывалось от скорби.

С тяжелым чувством двинулись бойцы к Безымянной высоте, где воцарилась необыкновенная тишина. Попадавшиеся на каждом шагу брошенные автоматы, пулеметы, каски и трупы американских солдат красноречиво свидетельствовали о недавно происходившей здесь ожесточенной схватке. Теперь вряд ли кто сможет со всеми подробностями рассказать о том, как вчера девять комсомольцев под командованием коммуниста Кана дрались с ненавистным врагом. Но истории будет известно главное – они стояли насмерть и до конца выполнили свой воинский долг.

Оставив здесь одно отделение, Кхюэ направился на разведку к высоте 401, все еще занятой противником. Собирая тела павших товарищей и приводя в порядок разрушенные на Безымянной высоте окопы и землянки, бойцы наткнулись на засыпанный землей транзисторный приемник. Кто-то включил его, и неожиданно зазвучали знакомые сердцу слова:

Ханой, мой Ханой,

Город мой светлый,

Озерная гладь голубая,

Веселые улицы лета… {30}

В это время над высотой появились вражеские самолеты. Но сквозь рев моторов, разрывавший воздух, в небо поднималась песня торжествующей любви к жизни.

2

И вновь прилетели издалека птицы пит – вестницы поры любви и урожая. Зазолотился на горных полях и делянках рис. Впервые горцы западного края снимали два урожая в год. Как и внизу, в долине, сбор осеннего урожая здесь приходился на октябрь – ноябрь, и это были самые веселые и радостные дни года: люди ощущали на своих ладонях тяжесть налившихся рисовых зерен. В феврале они расчищали горные участки под поле, а в апреле закладывали рисовые зерна в крошечные темные, жирно сдобренные золой лунки.

В сентябре – октябре птицы пит летели сюда стая за стаей. Проказливые и пронырливые, они с веселым щебетом кружились над полями в лучах утреннего солнца под холодным, пронизывающим ветром. Вторя им, оглушительно кричали попугаи, ворковали голуби, вопили, подражая попугаям, мартышки, выбегая из скалистых пещер и делая набеги на золотившиеся рисовые поля. И пичуги, и лесное зверье – все так и норовили урвать побольше от урожая, которого ждал человек. В это время люди семьями выходили в лес, валили деревья и ставили караульные вышки. Сколько историй, секретов и радостей хранила каждая такая вышка! Рано поутру выходили в поле девушки. Подолы их юбок и обшлага рукавов быстро становились мокрыми от росы. Не спеша обходили девушки поле; мелькали их руки, ловко подрезавшие ножами или же остро отточенным бамбуком сникшие под тяжестью зерен колосья на подсохших стеблях. Колосья клали в заплечные корзины. Полнехонькими корзинами заставляли все четыре угла караульной вышки. Над разровненным участком, где обмолачивали рисовые колосья, устанавливалось толстое бревно, и все – старики, дети, а главным образом, юноши и девушки, – собравшись вместе, каждую ночь шли сюда молотить рис.

Юноши становились в один ряд, девушки – в другой, и раздавался мерный стук обмолота. Девушки пели:

Трудно милого достать,

хоть милый и рядом.

Мне без милого не жизнь -

ничего не надо!…

Под утро у костра уже всякое угощение стояло – и мясо, и вино, и свежий клейкий рис, сваренный на пару, да только за трапезой в основном сидели одни старики, а парни и девушки, разбившись парочками, разговоры вели да шутками перебрасывались.

Такими веселыми были когда-то дни урожая и в родном крае Сием. Все это время, бывало, никто глаз не смыкал, но люди были бодры и веселы. После уборки урожая мужчины занимались охотой, женщины – пряжей, а для молодых людей наступала пора свадеб.

Срезая рисовые колосья, Сием вспоминала о том прекрасном времени, когда она вместе с подругами обмолачивала рис около караульных вышек. А теперь в небе гудели самолеты, издалека доносился грохот орудий. Нещадно палило солнце, и тростниковая корзинка, висевшая на боку, тянула Сием к земле. В стареньком синем платье и черном платке, наполовину закрывавшем лицо, она сосредоточенно убирала рисовые колосья и всякий раз, поднимая голову, видела серую, молчаливую тень работавшего вместе с ней Киема. Кием, ее муж, вернулся…

Примерно полмесяца назад Сием вместе с группой односельчан ходила носить раненых, а вернувшись домой, она с ужасом увидела сидевшего возле заплесневевшей кормушки с кумысом и пристально уставившегося на свои брезентовые ботинки Киема. Фанг в тот день тоже был дома. Заложив за спину руки, он с сумрачным видом вышагивал взад и вперед перед сыном. Все трое старались не смотреть друг на друга, никто не проронил ни слова.

В тот же день, повинуясь отцу, Кием взвалил на плечо сумку и отправился в волостной комитет, где его уже давно зачислили в разряд опасных элементов. Кием без утайки рассказал все и во всем повинился. Кто бы мог подумать, что этот бравый десантник, за которым укрепилось прозвище «генерал Ки», так быстро утратит веру во все? После убийства лейтенанта и потом, после того, как ему чудом удалось спастись во время молниеносной атаки бойцов Освободительной армии, в нем созрело твердое решение покончить со всем этим, и он бросил свою роту сразу после той памятной ночи поражения. Он убежал, бросив все, и долго скитался, блуждая по джунглям, как отставший от стаи дикий зверь. Мрачные дни пришлось ему пережить, когда он бродил по лесам детства, которые теперь стояли растерзанные американскими дефолиантами и бомбами.

Кто же, кто в ту страшную ночь артиллерийского обстрела выкликал в мегафон его имя? Снова и снова задавал себе этот вопрос Кием. Чей он был, этот голос, вырвавший его из беспамятства, когда он, поверженный, валялся в обвалившемся окопе? Кием, кто призывал тебя сложить оружие и вернуться, к семье, домой?…

В волостном комитете Кием пробыл три дня, где с ним и еще с несколькими десятками таких же, как он, провели политическую работу. Кием впервые понял, кем он стал на самом деле. Домой он вернулся в очень подавленном состоянии и казался еще более молчаливым, чем раньше.

Фанг часто подолгу не бывал дома, и Сием уходила ночевать к соседям. Кием же, завернувшись в одеяло, которое одновременно служило ему и подстилкой, ложился спать в маленьком верхнем дворике. Днем он безропотно выполнял любую работу: сажал рис, расчищал под делянки склоны гор. Прислушиваясь к разрывам бомб и грохоту артиллерийской канонады, Кием настороженно следил за разворачивавшимися действиями американской воздушно-десантной бригады и, когда он узнал, что ей не удалось пробиться к окруженному Такону, в душе очень обрадовался этому. Понемногу к нему стало приходить прозрение. Попойки, гулянки, убийства, поджоги – все это теперь вспоминалось ему, как страшный сон. Он понимал, что ему еще предстоит пройти долгий и трудный путь, чтобы искупить свою вину перед народом.

Как– то вечером старый Фанг заглянул домой. Вместе с ним пришла незнакомая пожилая женщина, повязанная синим платочком. Глубокие морщины залегли на ее лице. Сием вспомнила, что видела эту женщину в уезде, когда несколько месяцев назад ходила туда на собрание. Эта женщина выступала тогда перед теми, чьи мужья или сыновья находились в марионеточной армии. Она призывала женщин заставить мужей или сыновей вернуться домой и просила не чураться их, не прогонять, а, наоборот, помочь стать им на правильный путь.

Сием сварила на пару рис и пригласила Фанга и женщину отведать его. Киема дома не было. Фангу хотелось, воспользовавшись своей недолгой побывкой дома, попробовать поговорить с сыном, но Кием в последнее время завел привычку пропадать по целым ночам. Гостья между тем завела разговор с Сием, рассказала, что у нее у самой муж в годы Сопротивления был на службе у марионеточных властей. Накануне заключения мира, когда наши войска должны были вот-вот прийти сюда, муж ее вернулся домой. Сием сердцем поняла, как трудно было этой честной женщине вновь обрести в своем бывшем муже человека, которому можно доверять, с которым можно вместе пройти жизнь.

Уходя, старик наказал Сием следить за всем, что делает муж, и не позволять ему уходить далеко от дома.

– Ну как ты решила? Будешь с ним жить? – неожиданно спросил Фанг.

Сием низко опустила голову и ничего не ответила.

– Ты что, когда ходила раненых носить, Лыонга так и не встретила? – мягко спросил старик.

– Нет, искала и не нашла, – залившись краской, ответила Сием.

– Ты сама решай, как тебе с Киемом быть дальше. Будете вы вместе или нет – это только от тебя зависит! – напрямую начал старик. – Только вот что: ты должна помочь ему стать другим человеком. Нельзя, чтобы он еще раз споткнулся. Занят я по работе, иначе дома остался бы и сам за всем проследил.

После их ухода Сием накрепко закрыла двери, задвинула засов и, повинуясь всегдашней привычке, села перед горящим очагом. Мысли ее снова вернулись к тому, что будет завтра. Больше чем полмесяца носила она раненых. Всех имен-то не упомнишь, кого она встретила за это время. Не пересчитаешь всех солдат, кого она вынесла на своих плечах. Всюду, на всех дорогах и тропках, искала она Лыонга. Где же ты, Лыонг? Майскими ночами льется яркий лунный свет. Где же ты, Лыонг, где?…

* * *

Начинало светать. Над домами вдоль скалистой гряды уже поднимались вверх тонкие струйки дыма – ставили варить кто рис, кто кукурузные початки. Вот уже несколько дней все торопились подняться пораньше и поскорее выйти в поле.

Неподалеку от дома Фанга, за высокими большими камнями, стоял домик, полный наголо обритых веселых и здоровых ребятишек. В нем жила семья Ни То. Сам хозяин был добрый, но безвольный человек, во всем полагавшийся только на свою жену. Когда они жили в «стратегической» деревне, Ни То забрали в марионеточную армию, но его жена сумела добраться до самой Кхесани и добилась, чтобы ее мужа освободили от военной службы. Перебравшись в горный край, супруги быстро обзавелись новым хозяйством и жили в полном согласии. Правда, иногда Ни То напивался и начинал шумно бахвалиться перед односельчанами, что будто бы он не раз отпускал пощечины американцам, однако, завидев свою жену, он сразу же замолкал и безропотно следовал за ней.

Проснувшись, Сием услышала, как ее муж разговаривал с одним из парней, подбивавших его поохотиться на косуль. За этим парнем в селе укрепилась дурная слава, и теперь волостные власти за ним приглядывали. Через бамбуковую ставню Сием увидела, что гость стоял уже наготове с охотничьим ружьем и поторапливал ее мужа, бросавшего в грязно-серую сумку свои пожитки. Набив сумку, Кием перекинул ее через плечо привычным проворным движением десантника, перепоясался патронташем, вместо того чтобы спуститься по лестнице, оперся рукой о помост и бесшумно спрыгнул на землю. Но только приятели стали закуривать перед дорогой, как во двор выскочила Сием и протянула мужу рисовые колобки и большой топор, каким расчищают лес под поле. Мужчины одарили ее таким взглядом, что она невольно содрогнулась, однако ее тихий голос прозвучал решительно:

– Разве ты в поле уже все дела закончил, что бежишь на охоту? Сегодня я начну сеять, оставайся дома! Ты что, всю работу на меня одну взвалить хочешь?

– Ты что же, выходит, не пускаешь его? – с прищуром глянул на нее парень.

– Иди, иди, и один сходишь! – махнула Сием. – А у него и дома дел хватит!

– Да ведь он вовсе и не муж тебе, – гнусно хохотнул парень, показав золотые коронки. – Что же, выходит, работать заставляешь, а им самим брезгуешь?

Кием осторожно провел рукой по лезвию топора. Он узнал старый отцовский топор: каждый год он рубил им деревья, когда начинали расчищать под посев новый участок. Кием вдруг вспомнил, что раньше у старика было два таких топора. Этот старик выковал собственными руками.

– Ладно, иди один, я не пойду! – бросил он парню, а сам повернулся к Сием, и как долгий вздох, у него вырвалось: – Тоска, вот и захотелось поохотиться, только и всего…

Ее вдруг охватило раздражение.

– Раньше ты тоже, бывало, говорил, что тебе скучно, и удирал из дому!

Это был первый их разговор после его возвращения. Повернувшись, Сием торопливо поднялась в дом. Она боялась, что не сдержится и вот-вот расплачется прямо на их глазах. Ей вдруг необыкновенно отчетливо припомнился тот день, когда Кием зверски избил ее кнутом. Даже показалось, что от него вновь разит одеколоном и американскими сигаретами.