Текст книги "Ведьма и инквизитор"

Автор книги: Нерея Риеско

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

XVI
О том, как распознать колдуна по отметине, которую ему ставит дьявол

Саласар никак не мог понять, каким образом в руки подозрительной четверки попали котомка и бумаги Иньиго, сведения об их маршруте, карты и изящный платочек с вышитой буквой М, в который была завернута стеклянная трубочка с таинственными коричневатыми порошками. Эта находка потрясла его и заронила в нем смутные подозрения. Он отгонял от себя мысль о том, что буква М имеет какое-то отношение к имени королевы, а значит, кто-то завладел ее платком, кто-то и вправду наводит на нее порчу, прибегнув к черной магии, именно сейчас, когда он находится так далеко от двора и не может ее защитить. Он чувствовал свое бессилие. Сколько он ни ломал голову, ему никак не удавалось разгадать смысл всего происходящего.

В итоге он пришел к выводу о том, что его преследуют. Следует действовать осмотрительно и пустить в дело все имеющиеся средства, чтобы выяснить кто и почему. То обстоятельство, что пометки сделаны на бумаге, которая могла выйти из канцелярии дворца или святой инквизиции, ограничивало круг подозреваемых. Он мысленно проверил окружение: в последнее время больше всего палок в колеса ему вставили коллеги из Логроньо, Валье и Бесерра. Оба почувствовали себя задетыми, когда выбор главного инквизитора пал на него, когда понадобилось доставить эдикт о помиловании в северные области Испании. У них имелся доступ к особой бумаге, и они не признавали его методов дознания. Но также нельзя было не принять во внимание подозрения королевы в отношении герцога де Лерма и его секретаря Родриго Кальдерона. Они так пристально за ней следили, что, возможно, вскрывали ее почту, знали о связывавшей их дружбе и пытались навредить ей через него. Судя по всему, им нравилось играть с колдовскими обрядами. Отныне он будет соблюдать особую осторожность.

Саласар стал вдвойне осторожным. Насупился, лицо его вновь приобрело суровое выражение, как и в первые дни Визита. Он разработал новый маршрут путешествия, который держал в тайне, подозрительно глядя на каждого, кто интересовался, где они остановятся в следующий раз. Он знал, что самым его большим недостатком являлась гордыня. Обычно он всячески ее смирял, однако на этот раз, наоборот, постарался укрепить, будучи уверенным в том, что не может доверять никому, кроме себя, поскольку в этой стране интриганов любой способен неожиданно нанести тебе удар кинжалом в спину – свидетельств тому хоть отбавляй.

Единственными людьми, с которыми он по-прежнему держался приветливо, были брат Доминго де Сардо и послушник Иньиго де Маэсту. В компании этих двух молодых людей он чувствовал себя хорошо. Он сам себе нравился, когда они были рядом, и его удивляло, что близкое присутствие других людей оказывало на него совершенно противоположное действие. В глубине души он испытывал чувство, похожее на отцовскую гордость из-за того, что ему удалось подружиться с юношами.

С тех пор как они познакомились, брат Доминго прошел несколько преображений. Сначала его подавляло грозное присутствие инквизитора. Он не осмеливался смотреть ему прямо в глаза, взирал на него с восхищением, прислушивался к малейшему пожеланию и, затаив дыхание, ловил каждую его фразу, как будто в ней заключалась вся мудрость мира, даже если инквизитор говорил всего лишь о погоде.

Однако в тот день, когда Саласар заставил его присутствовать на вскрытии Хуаны де Саури, его поведение изменилось. Он по-прежнему избегал смотреть инквизитору в глаза, но не из-за смущения, а, скорее, из отвращения. Своего рода подозрительности, которую Саласар легко распознавал, но ничего не мог с ней поделать. Когда инквизитор спрашивал, что с ним такое, Доминго глядел в пол и бормотал, мол, нет, ничего, что звучало не слишком убедительно.

Саласар решил предоставить его самому себе в надежде, что, по мере того как юноша будет познавать что-то новое, у него откроются глаза, и он научится видеть не только то, что лежит на поверхности, вот тогда и можно будет снова завоевать его доверие. И вот теперь стало заметно, что Доминго распрощался с предубеждениями, которые Валье посеял в нем два года назад, и начал вырабатывать собственный взгляд на вещи, свободный от суеверий. Он смягчил тон проповедей, которые произносил с амвона, и перестал пугать паству адским огнем или похищением младенцев, от которых женщины приходили в ужас, а дети заходились плачем по ночам. Саласар чувствовал, что способствовал этой перемене, и наслаждался своей маленькой победой. Он смотрел на Доминго как на своего рода произведение рук своих.

По отношению к Иньиго он испытывал другие чувства. Юноша с самого начала принял его таким, как есть. Он ни разу не выказал страха перед ним, не снижал голоса, обращаясь к нему, и всегда смотрел прямо в глаза, что Саласар считал явным признаком того, что послушнику нечего скрывать. Когда Иньиго был рядом, обычно надменный нрав инквизитора смягчался, суровое выражение лица исчезало и он даже позволял себе шутить. Чувствовалось, что он испытывает слабость к молодому человеку. Его выдавали мелочи: он обычно не ругал его, улыбался, когда тот говорил, даже когда его речи граничили с бредом, потому что Иньиго по натуре был мечтателем. Саласар никогда не чувствовал необходимости в чьей-либо дружбе, но ему нравилось, что юноша к нему привязан.

И все-таки инквизитор никогда ни перед кем полностью не раскрывался. Он боялся выдать словом или поступком, насколько слаб в вере. Опасался, что Иньиго или Доминго проникнутся его доводами и в конечном счете заразятся его безбожием. Самый верный способ уберечь юношу – оставить его в блаженном неведении. В том безмятежном полудремотном состоянии, в котором он пребывал в детстве и ранней юности, когда Бог представлялся ему простертой над миром гигантской дланью, оберегаю щей от несчастий, насылаемых дьяволом. В какой момент он перестал ощущать над собой эту руку? Наверное, когда осознал, что она не настолько велика, чтобы объять весь мир. Тогда он почувствовал себя избранником судьбы, и эта исключительность заставила его почувствовать себя виноватым. Почему он, почему не другие? Когда он захотел выяснить, в силу каких причин эта невидимая отеческая длань делает исключения среди чад своих, то ни одного приемлемого объяснения не нашел и сделал вывод, что если их нет, то в действительности такой руки И не существует, а равно и Отца Небесного. Все происходящее в мире сплошь и рядом непредсказуемо. И это приносит много вреда. Поэтому лучше хранить свои мысли в тайне. Крайне необходимо, чтобы люди во что-то верили, во что угодно, лишь бы не впасть, как это случилось с ним, в отчаяние, которое причиняет ужасные душевные страдания. Ему не хотелось, чтобы его воспитанники прожили остаток жизни в печали.

В первый час пополудни пронзительный голос глашатая возвестил, взбудоражив городок, что королева Маргарита разрешилась от бремени в Эскориале и что инфанта нарекли Альфонсо.

– Красивое имя, – сказал брат Доминго, – звучное и запоминающееся.

Никто не обратил внимания на то, что это было единственное мгновение за весь день, когда лицо Саласара озарилось легкой улыбкой счастья.

Через некоторое время уже никто не вспомнит замечательное имя новорожденного инфанта, поскольку обстоятельства его появления на свет привели к тому, что он вошел в историю под прозвищем Дорогой. И так его стал называть всякий и каждый.

Дул жаркий июльский бриз, когда Педро Руис-де-Эгино и девица Моргуй прибыли в Урдакс для пополнения недельного улова ведьм. Ему сообщили, что в окрестностях бродит одна подозрительная особа, причиняющая беспокойство, а когда он наведался к приходскому священнику, тот описал ему странную девушку, ее осла и высказал предположение о том, что она воспользовалась перьями, украденными из его птичника, для совершения колдовства.

– Не буду вас обманывать, отче. Обряды, совершаемые с помощью перьев, обычно вызывают большие несчастья, – со скорбной миной сообщил Педро Руис-де-Эгино, переглянувшись с Моргуй, которая поддакнула ему с самым озабоченным видом.

– Упаси нас господи! – пробормотал священник.

– Господь и я, мы вместе вам поможем, не волнуйтесь, – успокоил его охотник за ведьмами. – По какой дороге, вы говорите, отправилось это бесовское отродье?

Священник указал в сторону холма, и Педро Руис-де-Эгино двинулся туда, сопровождаемый грохотом пустых телег, предназначенных для пойманных еретиков. По пути он обшаривал все закоулки, гроты, берега реки, лесные поляны, но ничего не обнаружил. В какое-то мгновение ему показалось, что ведьма ускользнула, у него упало настроение, и он стал угрюмым, как никогда. Речь шла о его репутации! Он уже успел доставить во дворец правосудия в Логроньо две телеги ведьм, и инквизиторы Валье и Бесерра, похоже, были довольны. Если все так пойдет и дальше, весьма вероятно, что скоро он удостоится звания представителя инквизиции.

С вершины холма Педро мог наблюдать за деревенской суетой. С этого расстояния люди, сновавшие по улицам, напоминали истомленных жарой муравьев. День был базарный, не исключалась возможность того, что ведьма находилась где-то неподалеку.

– Спустимся в деревню и разделимся, – сказал он упорно молчавшей Моргуй. – Мы должны ее схватить.

Май собиралась в тот же день двинуться по дороге в Элисондо, чтобы вновь встретиться с Саласаром и его сопровождением, но тут она узнала, что в Урдаксе базарный день, и решила перед тем, как отправиться в путь, туда заглянуть. Временами ей хотелось ощутить близкое присутствие людей, потолкаться среди себе подобных, вдыхая исходившие от сородичей запахи одежды и пота. И особенно это относилось к мужскому запаху, так сильно отличавшемуся от женского, а тем более от запаха животных. Иногда она развлекалась тем, что сравнивала себя с другими, становилась частью толпы и радовалась рыночной суете, потому что та давала ей возможность спрятаться в толпе и остаться незамеченной.

Главные улицы Урдакса были заставлены палатками, над которыми носились крики торговцев. Здесь суетились продавцы кур и яиц, скорняки, корзинщики, кружевницы с коклюшками, которые плели кружева прямо на глазах у восхищенных покупателей. Куда ни кинь взгляд, всюду лотки, лотки и лотки, заваленные замысловато украшенными подрумяненными хлебными караваями, кувшинами с пчелиным медом, сырами таких исполинских размеров, что хоть устраивай состязание, кто кого обгонит, если пустить их под горку и подгонять палочкой. Над всем этим бедламом стоял невнятный гул голосов: покупатели судили-рядили по поводу цен и качества, спорили, торговались, поднимая и сбивая цену. Возбужденный покупатель старался всячески уломать торговца, который, заметив интерес к товару, упирался и поднимал цену. Наконец, смеясь, они ударяли по рукам, заключив сделку. Народ валил валом, отталкивая зевак, а запах лошадиного пота и навоза угрожал навеки поселиться в стенах домов.

Май привязала Бельтрана к ограде в узком переулке и пошла бродить по многолюдным улицам Урдакса. Она представила себе, как все было бы, родись она в обычной семье, как бы ее послали купить хлеба, сыра и меда, а семья ждала бы ее возвращения, чтобы всем вместе поесть у очага. Она краем глаза посматривала на прохожих, чтобы проверить, привлекает ли внимание окружающих ее внешность эльфа, не кажется ли им странным ее появление, но, видимо, никто не замечал ее бесовской природы.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула в себя запах толпы; будь он еще чуть-чуть сильнее, она бы испугалась. Это уже случилось с нею во время аутодафе в Логроньо, когда она пыталась там отыскать следы Эдерры. Из-за своей миниатюрности она тогда затерялась в толпе и вдруг оказалась в самой гуще тел, боков и спин, которые в какой-то момент превратились в сплошную бурую массу, которая сдавливала ее со всех сторон, словно задавшись целью выдавить из нее нутро и душу.

При воспоминании об аутодафе у нее сжалось сердце. Ее охватили тоска, страх, разочарование, как будто вернулась вся боль, причиненная ей человеческими существами, теми существами, которые теперь толкали ее локтями и плечами, протискиваясь рядом, и эти прикосновения вдруг стали ей неприятны. Теперь на нее глазели. Да, глазели и смеялись! Смеялись так громко, что ей пришлось заткнуть уши ладонями. Она попыталась выбраться из толпы. Взмахивала руками, плывя против течения, пролезая между телами, уклоняясь от чужих бедер, боков, локтей, ног и рук, умирая от тоски, пока не выбралась на свободное пространство. Она вернулась в глухой и темный переулок, в котором оставила Бельтрана.

Май была близка к нервному срыву. Она присела на корточки, крепко обхватив себя руками в предчувствии приступа, и попыталась унять колющую боль в животе. Некоторое время она размеренно дышала, постепенно приходя в себя. И вдруг почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Она медленно подняла голову и увидела ее прямо перед собой…

На въезде в Урдакс охотники за ведьмами разделились. Каждый получил от Педро Руиса-де-Эгино четкое указание, что в случае, если он натолкнется на девушку с серым ослом, следует как можно быстрее известить всех остальных участников облавы. Поэтому как только Моргуй заметила Бельтрана, укрывшегося в тени безлюдного переулка, у нее сразу зародились подозрения, и она решила подождать и посмотреть, кто придет за животным.

На Моргуй была саржевая коричневая юбка, полностью скрывавшая ноги, и куртка, облегающая ее узкую талию. Волосы стянуты в узел на затылке; ее блестящие карие глаза неотрывно смотрели на Май с каким-то неопределенным выражением – смесью любопытства, счастья и ненависти. Май почувствовала запах куража, исходивший от незнакомки, и заметила, что у той стиснуты и кулаки, и зубы.

– Ведьма! – взвизгнула та. – Приспешница дьявола. Ты мне ничего не сделаешь, проклятая.

И не говоря больше ни слова, вознамерилась пнуть ее ногой, но лишь взметнула тучу пыли, запорошив Май глаза и лишив ее на какое-то время зрения.

– Она здесь, сеньор Руис-де-Эгино! – закричала Моргуй. – На помощь!

Много времени спустя, вспоминая этот эпизод, Май не могла себе объяснить, откуда у нее взялась сила, чтобы броситься на девицу и закрыть ей рот. Она хотела, чтобы та замолчала, перестала привлекать к ним внимание. Из-за толчка Моргуй упала навзничь, а Май навалилась сверху, локтем нажимая девице на горло в надежде приглушить ее голос.

– Откуда тебе известно, что я ведьма? – Май и вправду было любопытно это узнать.

– По метке, которую дьявол поставил тебе на левый глаз, – с трудом выдавила из себя девица.

Обе долгое время молча разглядывали друг друга, запоминая. Они тесно прижимались друг к другу. Май почувствовала грудью учащенное дыхание и напряжение молодого тела, в лицо ей изо рта незнакомки прянул чужой запах. Она прикинула, что девице примерно столько же лет, сколько и ей, а вот лицо ее отражало серьезность и опытность человека лет на двадцать старше. В какое-то мгновение ей показалось, что та начала успокаиваться, словно решила больше не сопротивляться.

– Мне уже приходилось бороться с такими, как ты, – сказала ей девица в коричневой юбке. – Скоро мой господин Пьер де Ланкре покончит со всеми вами, пособниками дьявола. – Она изловчилась и с презрением плюнула Май в лицо.

– Скажи мне, откуда именно тебе известно, что я ведьма?

– Я – Моргуй, – заявила та, – я умею находить stigma diaboli.Кого ты думаешь провести, прикинувшись тихоней? Ты не такая, и прекрасно это знаешь. Чем промышляешь, ведьма? Заговорами, ворожбой, зельем? Кто твои родители? Где ты живешь? Поверь, – она язвительно рассмеялась, – я могу разглядеть метку в твоем глазу. Это маленькая метка, но я-то ее вижу. Пятно в форме жабы, которое выдает таких, как ты. Ты промышляешь тем, что околдовываешь людей, вызываешь дождь и насылаешь несчастья. Мой господин меня уже предупредил. Он сказал, чтобы я остерегалась, что однажды ты явишься за мной, потому что я легко изобличаю вашу сестру. – Май, пораженная ее словами, ослабила хватку. Тогда Моргуй заговорила громче: – Тебе не удастся заткнуть мне рот, я знаю, что ты пытаешься пробраться во Францию, но у тебя ничего не выйдет. Ведьма!

Воспользовавшись замешательством Май, она неожиданно отпихнула ее, и Май отлетела в сторону. Они поменялись ролями. Теперь Моргуй навалилась на Май сверху всем своим весом, схватила за шею обеими руками, надавливая большими пальцами ей на кадык. Май почувствовала, как кровь прихлынула к лицу. Она не могла глотать, не могла дышать, глаза у нее остекленели, и мир начал темнеть. Она была уверена, что вот-вот умрет.

Тогда она собрала последние силы и попыталась, упираясь каблуками в землю, сбросить с себя нападавшую. Ей удалось зацепить ногой ее колено и вывернуться. Обе покатились по земле, барахтаясь в уличной грязи, которая покрыла их волосы и платье слоем коричневой вязкой жижи. Май никак не удавалось вырваться из когтей девицы, пока она не догадалась вытянуть руку, упереться в подбородок соперницы и оттолкнуть от себя. Моргуй слегка ослабила хватку. Воспользовавшись этой небольшой передышкой, Май вцепилась ей в голову и большими пальцами своих слабеньких рук изо всех сил надавила на оба глаза. Раздался душераздирающий крик девицы, которая откатилась от Май, освободив наконец ее шею. Молодая охотница за ведьмами поднялась на ноги, шатаясь и закрывая глаза ладонями.

– Проклятая ведьма! – закричала она в исступлении. – Проклятая, проклятая, проклятая…

Моргуй с зажмуренными глазами принялась шарить руками по земле в поисках Май и, наткнувшись на нее, ударила ногой по спине. Потом с воплями кинулась прочь, призывая Педро Руиса-де-Эгино и умоляя о помощи.

Май осталась лежать в грязи, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, и время от времени сотрясаясь от кашля. Она чувствовала, что нервное напряжение вот-вот вызовет приступ удушья, поэтому встала на четвереньки, выгнула спину и постаралась таким путем освободить внутри побольше места для легких, чтобы дыхание сравнялось с ударами сердца, как советовала Эдерра. Более или менее восстановив силы, она осознала, что надо скорее уносить ноги. Май с трудом вскарабкалась на Бельтрана и попросила его бежать как можно быстрее, а сама принялась жадно хватать ртом воздух, словно роженица. Никогда она не была так близка к смерти, и это было ужасное ощущение. Умереть оказалось так просто, что ее спасение было сравнимо с чудом. Вся жизнь мгновенно пронеслась у нее перед глазами немым укором в том, что она так мало успела сделать. Ей еще предстоит отыскать след Грасии в Рентерии, найти Эдерру, расколдовать Бельтрана. Однако больше всего ей хотелось жить для того, чтобы еще раз провести ночь с послушником, сопровождавшим Саласара.

Бельтран бежал с такой резвостью, на которую только был способен. Под палящими лучами полуденного солнца они с быстротой ветра покинули Урдакс. Пока они спасались бегством, Май вновь пришли на память слова Моргуй. Та назвала ее ведьмой, сказала, что у нее есть метка в глазу, которая служит тому доказательством. Эдерра никогда не говорила ей о метках в глазах ведьм. До сих пор Май лелеяла надежду на то, что произошла ошибка, мать обозналась и она, Май, на самом деле не дочь дьявола. У нее и колдовство-то никогда не выходит толком. А вот Моргуй узнала ее с первого взгляда! Может, Моргуй права и она действительно ведьма?

XVII
О том, как сделать волосы блестящими, изготовить приворотное зелье и порошок для отбеливания зубов

Саласар, следуя новой стратегии, то есть изменив маршрут путешествия, решил ускорить свой визит в Фуэнтеррабию. Он послал вперед гонца с предупреждением о скором приезде, а своих помощников поставил в известность в конце дня, не вдаваясь в объяснения и приказав им к утру быть готовыми к отъезду. На прощание он обратился к жителям Элисондо с торжественной речью, а затем благословил их взмахом руки из окна своей кареты, как только та тронулась с места.

Они прибыли в Фуэнтеррабию сразу пополудни, и тут же началась суматоха: напуганные суетой лошади громко ржали, поднялся колокольный трезвон, всюду мелькали сутаны духовных особ. Началась разгрузка повозок и перетаскивание сундуков с документами. Затем перешли к официальной части и обмену приветствиями с местными властями. Эти последние успели подготовить все необходимое для публичного объявления эдикта о помиловании во время торжественной мессы, перенесенной на первый час пополудни. Церковь была набита до предела. Жители Фуэнтеррабии уже несколько месяцев ждали этого момента, кто же после этого позволит себе пропустить службу, если не хочет попасть в список подозреваемых в колдовстве?

Брат Доминго произнес проповедь. Он разъяснил порядок проведения дознания, ответил на вопросы прихожан, а затем, объявив окончание службы, предложил им явиться в церковь утром следующего дня. Открылись тяжелые двери храма. Люди начали постепенно и неохотно покидать церковь, как будто ожидали от эдикта чего-то большего. Некоторые все еще стояли на коленях, шепча молитвы с закрытыми глазами. Стайка прихожанок поправляла свечи перед изображением святого Антония, а несколько человек подошли к алтарю, чтобы поздравить брата Доминго с удачной проповедью.

И тут Саласар почувствовал на себе чей-то взгляд. Он медленно повернул голову, напрягая зрение и щурясь, потому что почти все помещение тонуло во тьме, накрывшей большую часть прихожан, а там, где колеблющийся свет свечей выхватывал их из мрака, люди выглядели как призрачные тени. Инквизитор внимательно осмотрел каждый угол, каждый выступ колонны и наконец заметил нечто достойное внимания по другую сторону прохода, достаточно далеко, чтобы увиденный им человек предстал в виде черного силуэта без лица. В то же мгновение в распахнутые двери церкви ворвался порыв августовского ветра, и огоньки на свечах испуганно заметались, а некоторые из них погасли, окутав странную темную фигуру прозрачной серой дымкой, что придало ей какой-то потусторонний вид.

По спине Саласара пробежал озноб. Тень выделялась среди остальных прихожан, потому что оставалась совершенно неподвижной в потоке входивших и выходивших из церкви людей. Это был некто в темном облачении, молча взиравший на инквизитора. Если бы одежда на нем была иного цвета, чем черный, серый или коричневый, Саласар смог бы разглядеть его даже в полумраке, но с этого расстояния видел лишь контур, слегка подсвеченный слабым сиянием, исходившим от ближайшего витража. Они простояли так почти минуту, разглядывая друг друга под шум голосов выходивших из храма прихожан, пока инквизитор не решил покончить с неопределенностью и не двинулся в сторону выхода.

Он двинулся в обход длинного ряда резных скамеек, то и дело останавливаясь перед прихожанами, которые хотели поцеловать ему руку. При этом он старался не терять из виду таинственную фигуру, которая временами исчезала за спинами верующих. В какое-то мгновение ему показалось, что незнакомец тоже направляется к нему, однако это был всего лишь обман зрения, потому что, когда он, приблизившись, собрался было рассмотреть человека в черном получше, тот уже начал поворачиваться к нему спиной. Саласар успел только разглядеть его профиль, а затем, уже в проеме двери, изогнутую линию его сутулой спины. Незнакомец медленно двигался вместе с толпой прихожан, все более удаляясь. Едва миновав порог, он обернулся, чтобы бросить взгляд назад.

Саласару успел заметить рыжеватый пушок на голове незнакомца и блеск маленьких, как у крысы, глазенок, от чего волосы у него встали дыбом. Инквизитор содрогнулся от ужаса и застыл изваянием посреди прохода, пока не осознал, что подозрительная тень исчезла. Очнувшись, он широким шагом двинулся к выходу, увертываясь от прихожан, порывавшихся его остановить. И так стремительно, как только мог, покинул церковь. Затем все так же быстро сбежал по ступеням паперти на дорогу, провожаемый любопытными взглядами паралитика, просившего подаяние у входа в церковь. У попрошайки были все основания рассчитывать на милосердие идущих мимо прихожан, а также кучки богомолок, которым после службы понадобилось срочно обсудить вопрос благотворного воздействия мощей святой Женевьевы. Саласар бросил быстрый взгляд налево, потом направо и даже заглянул за угол церкви на случай, если человек в черном скрылся за ним, но это ничего не дало. Он расспросил о нем прохожих и тех, кто стоял на паперти церкви, однако никто его не видел. Странный незнакомец исчез без следа.

За ужином Саласар рассказал помощникам о том, что главный инквизитор передал ему список колдунов, бежавших от преследований во Франции и оказавшихся по эту сторону границы.

– Полагаю, их надо найти, – высказался брат Доминго. – Мы не можем позволить им свободно разбивать лагерь на наших землях. – Он вопросительно посмотрел на Саласара. – Не так ли?

– Разумеется, надо найти беженцев, однако я пришел к выводу, что после того, как мы их обнаружим, нет необходимости выдавать их французским властям.

– Мы отправим их в резиденцию в Логроньо? – спросил Иньиго.

Саласар немного помолчал. Он много думал над вопросом. В сложившейся ситуации он не мог доверять своим коллегам Валье и Бесерра.

– Нет, мы не пошлем их в Логроньо, – решительно сказал он. – Прошу заметить, друзья мои, что на самом деле эдикт распространяется не только на уроженцев Испании, поскольку в нем не говориться о противном, не так ли? – спросил Саласар и, не ожидая ответа, продолжал: – Я берусь найти их, исповедовать и дать возможность воспользоваться помилованием.

Когда наступила ночь и Саласар остался один, он почувствовал страшное разочарование. Его охватило ощущение пустоты, инквизитор в который раз задался вопросом: что он надеется найти в этих местах? Так и не найдя ответа, он решил прогуляться. Улицы селения были пусты, повисшая над горизонтом огромная бледно-оранжевая луна заливала крыши и стены домов своим янтарным светом, придавая действительности такой нереальный и фантастический вид, словно дело происходило во сне. Инквизитор пошел куда глаза глядят, не замечая, что кто-то наблюдает за ним, стоя в дверях расположенного напротив дома. Тень подождала несколько секунд, пока инквизитор удалится на приличное расстояние, чтобы он не мог услышать шагов за спиной, и двинулась следом.

Саласар, погруженный в свои невеселые мысли, обошел вокруг селения, тревожа стуком своих каблуков собак, которые охотно отвечали на него заливистым лаем. По пути он часто останавливался, вслушиваясь в приглушенные ставнями звуки, долетавшие из домов. Они напоминали о семейной жизни. Порыв ветра принес запахи дыма и стряпни. Саласар представил себе королеву Маргариту, которая сейчас, скорее всего, пестует свое новорожденное дитя, и перед его глазами возникла картина «Мадонна с миской супа» кисти Герарда Давида. [13]13
  Герард Давид (1460/1470–1523) – фламандский художник.


[Закрыть]Саласар подавил в груди вздох.

Если бы встреча с дьяволом уже состоялась, то благодаря Маргарите он мог бы чувствовать себя более достойным спасения.

– Я тоже не смог заснуть, – раздался из темноты хриплый голос. – Надеюсь, я вас не напугал?

Инквизитор вздрогнул, поскольку никак не ожидал, что в столь поздний час кто-то может вести за ним наблюдение. Он напряг зрение, но в этот момент луна скрылась за кронами деревьев, и удалось различить только половину лица, на котором сверкали крошечные крысиные глазки. Эти глаза…

– Кто говорит? – отступая назад, спросил он.

– Вижу, что все-таки я вас напугал, – сказал таинственный незнакомец, делая шаг ему навстречу.

На какое-то мгновение Саласар вообразил себе, что его мольбы были услышаны и дьявол лично явился к нему на встречу, чтобы подбить его продать свою грешную душу. Его охватил неимоверный страх, вызвавший такой мощный прилив энергии, что это, в свою очередь, тоже испугало его едва ли не больше самого страха. Но когда неизвестный вышел на свет, Саласар увидел перед собой старика не более семи пядей росту, у которого почти не осталось на темени волос, спина согнулась, как у горбуна, а во рту недостает многих зубов. На нем была сутана коричневого цвета со стоячим воротником, узковатая в груди. На локтях ткань проредилась настолько, что сквозь образовавшуюся сетку проглядывали костлявые и неестественно белые руки. Вне всяких сомнений, Саласар имел дело с духовным лицом.

– Я вас узнал, – воскликнул инквизитор, – я видел вас днем, когда вы выходили из церкви…

– Да, я был в церкви, однако не решился подойти к вашему преподобию. Добрый вечер, – вежливо поклонился старик и назвал свое имя: – Меня зовут Диего де Басурто. Пару дней назад я встречался с вашими коллегами в Логроньо.

И тут Саласар вспомнил! Валье и Бесерра особо выделили это имя в списках колдунов, которых собирался отловить Педро Руис-де-Эгино. Они характеризовали этого человека как распутного и особо опасного отщепенца и даже просили Верховный совет инквизиции обойти положения эдикта и навсегда лишить его права священнослужения. Совет оставил их заявление без внимания и ответил, что положения эдикта предельно ясны и репрессии в отношении раскаявшихся отнюдь не приветствуются.

– А, так вы и есть Диего де Басурто, – удовлетворенно произнес Саласар. – Я и сам собирался встретиться с вами.

Он взглянул на старика с высоты своего роста. Слабый и трясущийся, тот ничем не напоминал опасного преступника. Инквизитор предложил ему взять себя под руку.

– Пойдемте со мной, – сказал он ему, – вернемся в резиденцию и там спокойно поговорим.

Они шли довольно долго, потому что старик еле-еле передвигал ноги. Дышал с надрывом, хрипя при каждом вдохе и выдохе, а при каждом его шаге раздавалось похрустывание старых суставов. У инквизитора возникло ощущение, что он ведет под руку стеклянную куклу, готовую при первом же неосторожном движении рухнуть на землю и разлететься на тысячу мелких кусков.

Вернувшись в резиденцию, они расположились за столом, стоявшим у окна небольшого зала, который служил проходным помещением при парадном входе в здание. Саласар взял два кубка и наполнил их до краев сладким вином. Затем немного подождал, пока старик сделает первый глоток, и только после этого задал ему вопрос:

– Скажите, что заставило вас искать встречи со мною?

Диего де Басурто закрыл свои старые выцветшие глазки, почти лишенные ресниц.

– Я спешил и, как вижу, опередил события. – Он закашлялся, потом вздохнул, бросил короткий взгляд в окно и пояснил свои слова: – Дело в том, что я сбежал из здания инквизиционного трибунала во время допроса.

– Как вы сказали?

– Знаю, знаю. Я не должен был этого делать, но испугался и дал стрекача.

– Прошу вас рассказать, как это произошло.