Текст книги "Ведьма и инквизитор"

Автор книги: Нерея Риеско

XXI
О том, как вымолить у святой Варвары защиту от бури

Иньиго и Доминго пришли к выводу, что гораздо интереснее и приятнее было бы добраться из Пасахеса до Сан-Себастьяна на борту какого-нибудь судна из тех, что ежедневно курсировали между обоими портами. Воспользовавшись морским путем, можно забыть о тряских телегах, поэтому клирики договорились с одним местным моряком, и тот за разумную плату согласился перевезти всех помощников инквизитора вместе с вещами.

В пять часов вечера весь причал Пасахеса был загроможден инквизиторским имуществом. Там были восемь тяжелых разноразмерных деревянных сундуков, в которых хранились записи, книги, бумаги, чернильницы и перья. Четырнадцать горшков, наполненных тошнотворной бурдой, которой ведьмы приписывали сверхъестественные свойства: Саласар велел взять их с собой, надеясь, что содержимое не протухнет по дороге и благополучно дотянет до трибунала в Логроньо, где его проверят на предмет магии знатоки этого дела. Еще там была деревянная скульптура, изображавшая Христа на престоле в натуральную величину – в терновом венце поверх огромного парика из волос мертвеца. Алькальд Фуэнтеррабии настоял на том, чтобы члены миссии приняли изваяние в знак народной признательности. При переноске одна из колючек на венце успела отвалиться.

Кроме того, на причале красовались два огромных стеклянных сосуда с гигантскими бородавчатыми жабами, которые якобы помогали ведьмам в их колдовских практиках. Однако пока эти жабы только и делали, что моргали, томно глядя на окружающих, и постоянно глотали что-то невидимое. Мало того, Саласар приставил к ним одного из помощников с наказом доставить их в Логроньо целыми и невредимыми. Тот занимался исключительно земноводными, следил за тем, чтобы они все время были влажными, и ловил для них насекомых. Погрузка всего этого добра оказалась делом настолько сложным, что по городу успел пройти слух об их отъезде, поэтому жители старшего возраста, которым нечем было заняться, столпились на пристани и начали давать советы по поводу размещения багажа.

– Нет-нет, сначала сундуки один на другой поставьте, – кричал один.

– Ничего подобного, – возражал кто-то. – Перво-наперво надо погрузить Христа, потому как дождь начинается, у него шевелюра намокнет и окончательно придет в негодность. Или, по крайней мере, наденьте ему колпак или хоть чем прикройте голову. В такой день оставлять его под открытым небом это просто кощунство, – советовал другой.

Саласар чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. Настроение у него было хуже некуда. Как ни он старался, а скрыть это не удалось. В этом состоянии он и метался по пристани с криками:

– Не уроните на землю! Что вы делаете? Вы же все поломаете сейчас! Поставьте стекло сверху, ради бога, а то разобьете и всех жаб мне растеряете. Нет! Не трогайте этот сундук…

Осознав, что никто здесь его не понимает, он сам начал таскать на судно вещи, которые и вдвоем-то никто не мог сдвинуть с места, и, оказавшись на борту, запихивать их куда попало, не обращая внимания на дельные советы капитана судна относительно ватерлинии и равномерного распределения нагрузки. Схватив статую Христа за руку, он волоком втащил ее по сходням прямо с престолом и всеми атрибутами страстей Господних. Поставил статую посреди палубы, взял стул и уселся рядом, бормоча под нос молитвы. Видя такое дело, Иньиго и Доминго принялись подгонять стивидоров: [18]18
  Стивидор – распорядитель погрузочно-разгрузочных работ в морском порту.


[Закрыть]

– Пока с сеньором инквизитором не случился припадок, сделайте одолжение, из христианского милосердия и любви к Богу, не устраивайте кавардак и ничего ломайте.

Два часа спустя они отчалили, взяв курс на Сан-Себастьян, без потерь, в компании с деревянным Христом, вперившим взгляд в горизонт, словно Родриго де Триана. [19]19
  Родриго де Триана – вахтенный матрос каравеллы Христофора Колумба «Пинта», первым заметивший берега Нового Света.


[Закрыть]

Жители Сан-Себастьяна, принарядившись ради праздника, уже заполонили прилегавшие к порту улицы, готовые принять участие в торжественной встрече представителей святой инквизиции, которые вот-вот должны были появиться, чтобы избавить их от дьявольской напасти, лишившей из спокойной жизни. Горожане развесили на своих балконах приветственные надписи, а на пристани уже стояли шестилетние девчушки во всем белом и с веночками флердоранжа на голове. Малышки должны были бросить в море цветы в тот момент, когда Саласар начнет спускаться по трапу на берег. Кроме того, распорядители праздника развернули зеленую дорожку от помоста под балдахином, где находились власти города, как раз до того места, куда, как ожидалось, пристанет судно. Рядом с этим возвышением расположился орфеон, которому велено было начать песнопения, как только вдали покажется судно инквизитора.

В одиннадцать ночи корабль подал звуковой сигнал, возвещая о своем прибытии. Городские власти в парадных одеждах с важным и довольным видом замерли в ожидании позади малышек с цветами, в то время как корабль медленно приближался к берегу, покачиваясь на волнах в такт доносившейся с берега музыке. Вот тогда-то все и началось, хотя перед этим ничто не предвещало каких-либо несанкционированных происшествий. Из костра, на котором варился суп для морских путешественников, с шумом и треском вылетел сноп искр, после чего воздух вокруг него наполнился сильным запахом серы. Пар над котлом сперва был светло-серого цвета, а потом стал сгущаться и расти, пока не поднялся к небу огромным волнистым столбом, который начал постепенно принимать очертания человеческой фигуры.

– Вон ведьма летит на метле, – говорили одни.

– Это дьявол с козлиными ногами и бородкой, – возражали другие.

Люди закричали наперебой, музыкальные инструменты стали фальшивить, и в итоге музыка сменилась полным сумбуром. Люди падали на колени, прося небо смилостивиться над ними. Женщины беспорядочно метались по площади, и весь цвет города в лице его руководства и зажиточных граждан, мгновенно утратив весь свой лоск и степенность, растекся по близлежащим переулкам. Малышки в веночках рыдали, покраснев от натуги. Из-за возникшего на причале столпотворения одна из них свалилась в воду. Ее выловили, подцепив под мышки веревкой: бедняжка походила на мокрую собачонку, веночек на головке съехал до самых ушей.

Впоследствии горожане весьма сильно разошлись во мнениях относительно того, что за существо появилось в ту ночь из столба дыма и совершило затем полет над Сан-Себастьяном на глазах у его испуганных жителей. Однако многие утверждали, что это было нечто среднее между козлиной фигурой и стаей ведьм. Единственное, в чем все были единодушны, это то, что чудовище выглядело чрезвычайно недовольным. Это легко можно было понять по его грозной, хмурой физиономии с надутыми щеками, по тонким губам с торчавшими изо рта острыми клыками, по которым стекала слюна, по его растопыренным пальцам с длинными когтями. Подобную демонстрацию силы мог позволить себе только дьявол.

Это представление длилось приблизительно пять минут, после чего столб дыма начал терять плотность и густо-темный цвет, благодаря которому он выделялся на фоне ночного неба. А затем он и вовсе медленно рассеялся, утратив человекоподобную форму и вытянувшись, словно навес, над подплывшим к берегу кораблем Саласара. Здесь дым превратился в свинцовую тучу, обещавшую разразиться дождем. И действительно, спустя мгновение начался сильнейший ливень, настоящий всемирный потоп, и тогда все оставшиеся на улице взялись за руки, прося защиты у святой Варвары:

 
Святая Варвара всеблаженная,
Имя твое водою святою
На свитке небесном записано.
Святая Варвара, дева,
Защити нас от грома, и молнии,
И от туч грозовых.
Именем Иисуса Христа распятого,
Ко кресту пригвожденного.
Господи Сыне Божий, аминь.
 

Никто из пассажиров корабля ни о чем подобном не подозревал. Они узнали о происшествии, лишь сойдя на берег, когда их взорам открылась удручающая картина, а именно объятая ужасом толпа. Не успел Саласар ступить на землю, как в ноги к нему, словно он был святым угодником, кинулись с именем Христа на устах богомолки, умоляя о помощи и не обращая внимания на ветер и дождь, который промочил их до нитки.

Представители администрации вернулись на площадь, прикидываясь, будто не имеют отношению к своему трусливому и нелепому бегству: не дай бог, люди подумают, что они так реагируют на любую угрозу. Поэтому они напустили на себя уверенный и важный вид, проводили инквизитора Саласара на возвышение под балдахином, чтобы тот не промок под дождем, и произнесли заготовленную речь, присовокупив к ней подробный рассказ о недавнем происшествии в качестве примера того, какие трудности им приходится ежедневно преодолевать в борьбе с приспешниками дьявола.

– Это организовали колдуны, чтобы ваше преподобие увидели их могущество. Они хотят, чтобы ваши милости испугались и бросили нас на произвол судьбы, – уверяли они.

– Жаль, что мне не довелось увидеть это могущество, – сказал, не скрывая своего разочарования, Саласар.

Май покинула Рентерию, как только женщина с бородавками сообщила, куда отправились Грасия и ее странная спутница, и успела приехать в Сан-Себастьян незадолго до того, как произошло все вышеописанное. Девушка решила остановиться за орфеоном – главным образом из-за Бельтрана, потому что ослу нравилась музыка, которая навевала ему воспоминания о том времени, когда он был скоморохом. Май стояла и с интересом наблюдала за тем, как он отбивал передней ногой ритм в три четверти, как вдруг приключилась эта история с костром, повергшая ее в ужас. В жизни не видела она ничего подобного. Что же удивительного в том, что люди бросились врассыпную.

Однако Май в большей степени, чем остальные смертные, была готова принять сверхъестественные события на веру, и удивительное зрелище показалось ей более чем впечатляющим. Она была единственной, кто остался стоять на месте. Словно окаменев, она глядела в небо, пытаясь уловить в чудовище, о котором некоторые говорили, что это дьявол, хоть одну черточку, которая разбудила бы в ней дочерние чувства. Но ничего не почувствовала, разве только холод, когда увидела, что дым удаляется, чтобы превратиться в дождевую тучу.

Она не стала прятаться от дождя, пока Саласар сходил с корабля. Она видела, как он взошел на помост, и ей показалось, что она знает, о чем он думает. Май научилась читать его мысли на расстоянии по выражению лица: как-никак она столько времени наблюдала за его перемещениями. Саласар уже не внушал ей страха. Первоначальное предубеждение исчезло: теперь она испытывала к нему необъяснимую нежность. Ведь этот суровый человек так легко прощал любого, кто признавался в сношениях с дьяволом, не применяя никаких наказаний! Поэтому Май чувствовала всем своим маленьким, как у птички, сердечком, что ему можно доверять.

Интуиция подсказывала ей, что он был отзывчивым, мягким, хотя это редко было видно по нему, беззащитным и печальным, сгибающимся под грузом ответственности и душевных сомнений человеком. Но для того, чтобы прийти к такому заключению, ей понадобилось много времени и длительное наблюдение, тогда как большинство людей довольствовалось первым впечатлением и самыми поверхностными суждениями о нем. Никто из них не пытался заглянуть под защитный слой чопорности и высокомерия, за которым скрывалась его ранимая душа.

Май чувствовала себя избранницей, поскольку она разглядела в нем то, что было закрыто для остальных людей. Ей хотелось открыться, сказать ему: «Я знаю вас изнутри. Я знаю, какой вы». Она бы так и поступила, если бы не сознание собственного ничтожества. Май и не думала надеяться, что ее суждения могут представлять для кого-то интерес. Да кто она такая? Так, ошибка природы, которая что-то там перепутала еще в тот день, когда Май появилась на свет.

Она долго ждала, пока люди разойдутся с пристани, в надежде, что случится еще чего-нибудь необыкновенное. Посмотрела на небо – ничего интересного. Дождь прекратился, и на небосклоне начали проступать звезды. Неожиданно она уловила какое-то движение с другой стороны порта, и ей показалось, что она различает приметы обоих мужчин, некогда напавших на ее любимого послушника. Она направилась туда, прячась за колоннами галереи, пропахшей рыбой и мочой. Незаметно подобралась к ним и, когда подошла достаточно близко, их узнала. Выглядели они все так же неряшливо: волосы не чесаны, бороды всклокочены. Однако на этот раз они не были покрыты шкурами с головы до ног, как в других случаях, когда она с ними сталкивалась, а одеты как обычные горожанине. Она заметила, что у того, что помоложе, с бельмом на глазу, появился огромный шрам вполлица.

Она решила проследить за ними, чтобы выяснить их намерения. Ей стало любопытно, почему они опять крутятся вокруг Саласара, неужели снова что-то затевают? И вскоре она поняла, кто был хозяином котла, из которого повалил магический дым. Подхватив котел за ручки с обеих сторон, они, как всегда, громко смеясь, выплеснули в море кипящую жидкость. В этот момент к ним подошли две женщины, и все четверо быстрым шагом удалились по одной из улиц. Май наблюдала за ними, пока те растворились в темноте. Теперь у нее не оставалось и тени сомнения: это они и вызвали дьявола.

XXII
О том, как следует приносить молочные зубы детей в дар ведьмам, чтобы те не разозлились

На следующее утро после ливня, а также всех этих ночных ужасов в виде дьявола и сонма сопутствующих ему ведьм небо над пробуждающимся Сан-Себастьяном прояснилось. Солнце сияло вовсю, щедро покрывая своей позолотой крыши и фасады городских зданий. Кроме луж, которыми все еще были усеяны мостовые, ничто уже не напоминало о потопе и сумятице, потрясших несколько часов назад весь город чуть ли не до основания.

Саласар проснулся рано и попросил брата Доминго де Сардо и послушника Иньиго де Маэсту помочь ему в подготовке обнародования эдикта о помиловании. Он улучил момент, когда рядом не было никого из посторонних, чтобы спросить их, видели ли они или слышали что-нибудь необычное на пристани до, во время или после высадки на берег вчера вечером. Оба молодых человека уверили его в один голос, что ничего подобного они не видели. Во всяком случае, их удивило именно это обстоятельство, особенно принимая во внимание утверждение очевидцев, что злосчастная туча, похожая на дьявола, затянула все небо как раз в то время, когда они подплывали к пристани. Саласар почувствовал себя гораздо увереннее. В какой-то момент он подумал, что скептическое отношение к ведьмам заставляет его отрицать очевидное.

Актовый зал городского муниципия с самого утра заполнился кающимися колдунами. Их вид вернул Саласара к действительности. Здесь были мужья, на которых ведьмы навели порчу, из-за чего те не могли удовлетворить своих жен; женщины, которым ничего не стоило обернуться кошкой, собакой или вороной; отцы и матери, боявшиеся своих собственных детей, потому что те умели ползать по отвесной стене или растворяться в воздухе, щелкнув пальцами.

Все это крайне заинтересовало Саласара, и на следующий день он организовал специальное слушание, посвященное детям-колдунам, так как ему сообщили о том, что в Сан-Себастьяне дьявол обращает в свою веру семилетних малышей. Все были уверены, что эти дети – одержимые и в них вселились четырнадцать злобных ведьм. А произошло это потому, что родители отказались следовать древней традиции, согласно которой надлежало отдавать ведьмам молочные зубы своих чад сразу же после выпадения. Обычай требовал, чтобы, как только у ребенка выпадет первый зубик, мать преподнесла его ведьме, творя заклинание:

Andra Mari, otson zarra tekatzan berria.

(Няня Мари, возьми старый и дай мне новый.)

– Так просто? Ну и почему вы этого не сделали? – удивленно спросил Саласар отца пострадавшего ребенка.

– Ваше преподобие, да разве можно помогать ведьмам! – воскликнул тот, весьма удивленный реакцией инквизитора.

– Ну, вреда, во всяком случае, было бы меньше, – сказал Саласар, решив замять дело. В отличие от родителей и городских властей, присутствовавших в зале, он не видел в этом случае ничего, кроме банального внушения. – Зачем вам вообще хранить зубы ваших детей?

– Лучше спросите у ведьм, зачем им понадобились эти зубы, – посоветовал кто-то из родителей. – Не ровен час, наведут на детей порчу.

По настроению зала Саласар догадался, что любой ритуал, похожий на передачу зубов ведьмам, успокоит родителей. А посему встал в соответствующую позу, поставил перед собой детей и торжественно произнес на латыни несколько фраз, почерпнутых из церковного сборника текстов для изгнания дьявола, которые, как ему казалось, должны прозвучать наиболее убедительно. Это действо мгновенно подняло у присутствующих настроение. Все были рады, что теперь дети перестанут исчезать, щелкая пальцами, им незачем будет взбираться на стены, а родители смогут наконец обнять своих освобожденных от дьявольских чар отпрысков.

Однако этот ловкий ход обернулся против него: по городу прокатился слух, что сеньор инквизитор способен сделать святыми даже тех непослушных детей, которые ведут себя как одержимые, то есть бьются в истерике, вопят, не слушаются родителей и так далее. После чего у дверей актового зала выстроилась длиннейшая очередь из беснующихся сопляков, что окончательно вывело Саласара из себя.

Несмотря на эти успехи, жители города жаждали мести. Они считали, что исцеление одержимых дело хорошее, но этого мало, поскольку после отъезда Саласара в Сан-Себастьяне не останется никого, кто в достаточной степени разбирался бы в латинской абракадабре, а значит, ведьмы опять возьмутся за свое. И тогда гражданские власти арестовали четырнадцать женщин, на которых указали дети-колдуны, и заперли их в подвале здания городского совета, в мрачное подземелье, где были только тюфяки на полу да лохань для отправления естественных надобностей.

Когда Саласар с ними встретился, только одна сорокалетняя женщина признала себя виновной и получила прощение. Трудности возникли, когда перед ним появилась самая опасная и пожилая из ведьм.

– Умоляю вас исповедовать меня, святые отцы! – кричала она со слезами на глазах. – Пожалуйста! Пожалуйста!

И тогда Саласар извлек на свет божий свой знаменитый, состоявший из пятнадцати пунктов вопросник, который в большинстве случаев позволял ему получать неопровержимые доказательства правдивости или ложности показаний подозреваемых. Однако ни один из ответов этой женщины не отвечал его требованиям. Инквизитор попросил ее продемонстрировать свои возможности, совершить у них на глазах нечто необычное, что подтверждало бы ее принадлежность к секте колдунов. Но нет, старая ведьма не смогла выказать ни одной из своих дьявольских способностей, самое большее, на что она смахивала, так это на оставшуюся не у дел сводню. Видя, что за неимением доказательств она не получит помилования, женщина впала в отчаяние. Изо рта у нее пошла пена, она упала на пол, забилась в истерике да еще и обмочилась. Однако Саласар по-прежнему считал, что увиденное никоим образом не может служить доказательством того, что она вступала в сношения с дьяволом.

Остальные двенадцать женщин продолжали твердить о своей невиновности, поэтому инквизитор передал их алькальдам, заявив, что не существует никаких доказательств того, что обвиняемые – ведьмы. Это разочаровало и власти, и жителей. Те же самые люди, которые несколькими днями раньше явились в порт, чтобы встретить его с распростертыми объятиями, умоляя о помощи, и которые стоически перенесли и проливной дождь, и явление демона под небесами, теперь ополчились на инквизитора, обвиняя его в том, что он благоприятствует ведьмам, вместо того чтобы их карать.

Власти, возлагавшие на миссию столько надежд, решили, что единственный способ кое-как утрясти эти неурядицы – это навсегда изгнать из города старуху, которую они считали самой опасной из ведьм, и посадить под замок остальных. Перед Саласаром встала дилемма. С одной стороны, ему хотелось защитить обвиняемых, а с другой – не хотелось выказывать излишнюю неуступчивость в глазах жителей Сан-Себастьяна, которые уже почти пали духом, вообразив, что Саласар встал на сторону колдунов.

Он решил притвориться, закрыть глаза и на то, что по всем признакам эти женщины не ведьмы, и на их отказ признать себя таковыми. Вопреки своим установкам, он заявил, что все они и каждая в отдельности в итоге сознались в своих бесовских связях, а раз так, то могут получить церковное прощение в следующее воскресенье, во время главной мессы.

Эдикт был зачитан в тот день, когда дали о себе знать первые признаки осени. Церковь Святого Викентия была до отказа заполнена представителями добропорядочных семейств. Недавно расписанный алтарь, предмет гордости местных жителей и зависти соседей, был завешен черным полотном в знак траура, объявленного в связи постигшими провинцию бедствиями. Настоятель церкви посчитал, что не годится всем этим обитателям небесных сфер в их земном воплощении, облаченным в золото и серебро, украшенным рубинами, выставлять себя напоказ, словно в праздничный день. И вдруг грянуло суровое многоголосье органа, которое, по мнению Саласара, больше подходило для того, чтобы пугать детей, а не для сопровождения мессы. Мощный звук ударил по барабанным перепонкам и заставил вздрогнуть некоторых из перебиравших четки богомолок.

Проповедь должен был произнести доминиканский священник из монастыря Святого Эльма. У него была репутация сурового и непреклонного клирика. Бывало, он предавал анафеме человека, ненароком перешедшего ему дорогу, или по какому-нибудь другому столь же пустяковому поводу. Каждый прихожанин мог стать жертвой его красноречия и нападок во время мессы, но как раз по этой причине на его проповеди стекались толпы народа. Людям нравилось слушать, как он в красках описывает бесстыдство грешниц, вступивших в связь с Сатаной, используя для этого даже те отверстия на теле, которые никому бы не пришло в голову использовать в подобных целях.

– Мне известно, что вас ежедневно посещают нечестивые мысли и желания, ради которых вы готовы нарушить заповеди Божьи. – Доминиканец громко шлепнул по кафедре ладонью, потому что заметил, что один прихожанин на последнем ряду начал клевать носом. – Неудивительно, что Господь покарал вас, ибо вы несете на своих плечах бремя грехов и сомнительных поступков. Пришло время вернуть себе расположение Господа! – И он помолчал несколько больше времени, чем требовала подобная фраза, в намерении потрясти до основания души слушателей.

Народ начал ерзать на скамейках, и Саласар забеспокоился, видя, какой оборот принимает проповедь: доминиканец мог свести на нет все его усилия, направленные на умиротворение страстей. Он с беспокойством взглянул на Иньиго и Доминго, и те встали по обе стороны кафедры, ожидая его знака.

– Или, может быть, вы думаете, что град, гром, молнии, дьявольские ветры и неубранные урожаи всего лишь стихийные бедствия? – продолжал витийствовать священник. – Вот уже четыре месяца, как наши несчастья перестали быть порождением природы. Эти бесчисленные беды наслали на вас ведьмы! – Кровь бросилась ему в лицо, и он прищурился, выискивая в толпе лица четырнадцати женщин, которые, по общему мнению, имели отношение к колдовству, а когда нашел, вперил в них свой горящий взор и закричал что было сил: – Вот кто виноват во всех наших несчастьях! Это они, они!

Саласар кивком подал знак Доминго, и тот встал рядом со священником. Он хитростью заставил его замолчать и сам продолжил его проповедь, стараясь смягчить ее апокалиптическое звучание. А Иньиго тем временем осторожно и незаметно для окружающих увел доминиканца в ризницу. Там его поджидал Саласар, который предложил ему взять себя в руки и воздержаться от обвинений, которые могут возбудить в населении ненависть к соседям и вызвать нежелательные последствия.

– Я только предупреждаю их, чтобы нечистый не захватил их врасплох, – возразил доминиканец.

– Из чего я заключаю, что у вас имеются факты, доказывающие, что урожаи погибли не по вине непогоды, что столб дыма, который, как люди говорят, превратился в дьявола в день моего приезда, не был коллективной галлюцинацией, вызванной подобного рода проповедью, – саркастически улыбнулся Саласар. – На нас возложена величайшая ответственность, святой отец, и она заключается в обеспечении пастве нашей душевного спокойствия, а не в нагнетании напряженности. Проповеди вроде вашей приводят к противоположному результату: они запугивают людей, которые начинают искать, кого бы обвинить в своих несчастьях. Докажите мне, что во всех бедствиях, обрушившихся на этот край, виноваты ведьмы! Сделайте это, и я вам поверю, даю слово, только представьте мне хотя бы одно доказательство. Только одно! Одно-единственное доказательство.

Доминиканец молчал. Он не мог этого сделать, потому что у него не было ни одного факта. Его обвинения строились на уличных слухах. Саласар вернулся в резиденцию сразу после того, как закончил объявление эдикта. Он страшно устал, однако не смог отправиться в опочивальню, так как пришла кухарка и сообщила, что его кто-то ожидает в библиотеке. Едва он открыл дверь, как в нос ему ударил запах затхлости – предвестие вражды. Человек двинулся навстречу Саласару и протянул ему руку.

– Я прокурор Сан-Висенте, – представился он. – Ваши коллеги в Логроньо попросили меня сделать сообщение о Визите.

– Сообщение? – переспросил Саласар.

– Сеньоры инквизиторы весьма озабочены известиями, поступающими в Логроньо. Я имею в виду ваш подход к делу, те методы, которыми вы, ваше преподобие, изволите пользоваться в отношении сатанинской секты. Судя по всему, они уже сообщили о своих сомнениях в Верховный совет инквизиции, но хотят, чтобы независимое лицо… – Говоривший сделал каменное лицо и пояснил: – Кто-то беспристрастный составил сообщение о Визите.

Саласар пожалел, что не обладает дипломатическими способностями, поскольку как раз теперь они бы ему весьма пригодились, чтобы скрыть неприязнь, которую этот человек вызвал у него с самого первого мгновения. Посетитель поинтересовался итогами последних недель, и инквизитор проводил его в опочивальню, где хранил документы. Сан-Висенте выбрал наугад первый лист, лежавший на столе, осторожно взял его за уголок и, достав из кармана небольшие очки, скользнул взглядом по тексту.

– Сколько информации, – заметил он, еще не закончив чтения.

– Это утверждение или вопрос? – вскинулся Саласар.

Прокурор изобразил циничную улыбку и обошел комнату, бесстрастно осматривая углы и стены, время от времени пробегая глазами по документам и всем своим видом стараясь показать, что не придает им особого значения.

– Мне уже говорили, что вы, ваше преподобие, человек в высшей степени аккуратный. Все записываете, все стараетесь держать под контролем. Вижу, что мне говорили правду.

– Полагаю, в том и заключается моя миссия: смотреть, проверять, сообщать. А что, собственно, вы здесь ищете? – поинтересовался Саласар.

– Я всегда говорю, что нет большего слепца, чем тот, кто не хочет видеть, – пробормотал прокурор Сан-Висенте, сохраняя на лице ехидное выражение. – И этот недуг поразил даже самых святых людей. Видите, даже один из учеников Господа нашего, – он возвел очи к небу, словно взывая к его обитателям, поскольку ему не хватало земных доказательств, – вынужден был вложить в раны персты. [20]20
  Вложить в раны персты – в Евангелии от Иоанна сказано, что апостол Фома не желал верить в воскрешение Иисуса, пока не дотронулся до раны на его теле (Ин. 20:25).


[Закрыть]Да-да, я всегда это говорю: нет большего слепца, чем тот, кто не желает видеть.

– Наверное, это правда, если вы это утверждаете, но все-таки что вас сюда привело?

Прокурор Сан-Висенте со скорбным лицом подошел к Саласару, взял его руку в свои. Они были такими влажными и холодными, как рыба.

– Я здесь, чтобы помочь вам увидеть, – торжественно объявил он.

– Увидеть что?

– Нечистого. Он кружит совсем близко, только ваши глаза его не видят.

– Я хорошо вижу, спасибо, – возразил Саласар, высвобождая руку. – Как вы можете заметить, я не нуждаюсь в очках, чтобы читать, поэтому был бы вам признателен, если…

– Перестаньте играть со мной в кошки-мышки, ваше преподобие. – Покровительственный тон, которым до сего момента пользовался прокурор Сан-Висенте, стал явно враждебным и агрессивным. – Я приехал, потому что ваши коллеги из Логроньо, инквизиторы Валье и Бесерра, встревожены. Нас всех беспокоит абсолютное попустительство с вашей стороны в отношении того безобразия, которое творится вокруг.

– Не знаю, о каком таком попустительстве вы говорите. Я всего лишь занимаюсь расследованиями и работаю с объективными данными. Если вам кажется попустительством, когда к исповедям подходят, отбросив догадки, предрассудки и энтелехию, что же делать, mea culpa. [21]21
  Mea culpa ( лат. – моя вина) – первые слова покаянной молитвы, читаемой в начале мессы.


[Закрыть]Абсолютное попустительство, говорите вы? Однако не все думают так, как ваше превосходительство и мои коллеги Валье и Бесерра. В своем последнем письме главный инквизитор поздравил меня с проделанной работой.

Саласар пожалел о том, что воспользовался козырной картой, упомянув главного инквизитора, чтобы уложить прокурора на обе лопатки. Он счел это мальчишеством, и ему стало по-настоящему стыдно. Воцарилось молчание.

– Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему мы ищем общества одних людей и решительно отвергаем общество других? – неожиданно спросил Саласар, стараясь говорить своим обычным спокойным тоном.

Прокурор Сан-Висенте посмотрел на него с недоумением.

– Нет, честно говоря, нет. Не понимаю, какое отношение это имеет к…

– Я вам объясню, – оборвал его Саласар. – Когда мы говорим, что кто-то нам нравится, на самом деле это не так. Нам нравится не человек, на самом деле это мы сами себе нравимся такими, какими становимся, общаясь с ним. – Он вспомнил мысль, пришедшую ему в голову несколько дней назад, о том, каким он становится и чувствует себя рядом с Иньиго и Доминго. – Есть люди, рядом с которыми мы становимся лучше и проявляем себя с доброй стороны. Так вот, это вопрос чистой воды эгоизма.

– Я все-таки не понимаю…

– И то же самое происходит в противоположном случае. Есть люди, обладающие способностью заставлять нас проявлять себя с худшей стороны. А посему ради собственного душевного здоровья лучше держаться от них подальше. Это как раз то, что со мной происходит рядом с вашей милостью. Поэтому, если вас не затруднит, я попросил бы вас освободить это помещение. Я не буду вмешиваться в работу, ради которой вы сюда прибыли, но предпочел бы не обмениваться мнениями по этому поводу с вашей милостью.

Саласар подошел к двери и с невозмутимым видом открыл ее. Прокурор Сан-Висенте, не проронив ни слова, устремился к выходу, окинув взглядом бумаги, лежавшие навалом на столах, стульях, и доверху набитые ими сундуки. С гримасой презрения на лице он удалился, не попрощавшись.