Текст книги "Ведьма и инквизитор"

Автор книги: Нерея Риеско

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Известный гуманист, однако, не исключал возможности того, что в каких-то случаях дьявол действительно переносил людей на ночное собрание ведьм и они там физически присутствовали, хотя с таким же успехом он вполне мог пойти на хитрость, заставив их пережить все увиденное ими во сне. Но как бы то ни было, Педро де Валенсия пришел к выводу, что в данном случае исследователь имеет дело с явлением, реальность или нереальность которого доказать невозможно, а следовательно, невозможно и составить о нем верное суждение.

Антонио Венегас-де-Фигероа рассказал Саласару, что порой деревенские знахарки превращались в настоящих соперниц дипломированных врачей, а те старались подорвать их репутацию, выставив перед общиной пособницами дьявола.

– Иногда сами муниципальные советы стараются наскрести деньжат, чтобы отправить самого способного парня в селении изучать медицину в университете, – объяснил епископ Венегас. – Тратят кучу мараведи и считают этих будущих врачей чем-то вроде удачного вложения капитала: ведь селение начинает процветать, если обзаводится собственным врачом. Так что неудивительно, что дипломированные медики чувствуют себя задетыми, даже считают для себя угрозой, если какая-нибудь простецкого вида знахарка обзаведется большим числом пациентов, чем они сами. В силу традиции женщины больше доверяют повитухам, когда подходит время рожать. В конце концов, ведь именно повитухи помогали когда-то их бабушкам и матерям в сходной ситуации. Все это резко понижает доходы эскулапов, и многие из них вступают в союз со святой инквизицией, участвуя в пытках в качестве специалистов по отметинам на теле ведьм. – Епископ, театрально подняв к потолку указательный палец, торжественным голосом произнес: – Stigma diaboli!Клеймо, которое им якобы ставит дьявол. Для некоторых врачей и хирургов поиск пресловутой метки обернулся прибыльным ремеслом. Они способны выявить ведьму по белку глаза, а если не получится, то всегда можно отыскать печать дьявола на теле обвиняемого.

– Мне это известно, – с удовлетворенным видом сказал Саласар, – во время процесса в Логроньо у нас был такой хирург. Он сбривал ведьмам волосы под мышками и на лобке и тщательно разглядывал каждый сантиметр кожи, пока ему не удавалось найти дьявольский знак, который в одних случаях оказывался большим, в других – едва заметным.

– Кроме того, если вы обратили внимание, среди обвиняемых женщин больше, чем мужчин.

– Совершенно верно, – согласился Саласар.

– Этому есть свое объяснение, – сказал епископ Венегас. – Существуют книги, которые словно задались целью очернить женщин, такие как «Malleus Maleficorum» [14]14
  «Malleus Maleficorum» (лат.)– «Молот ведьм».


[Закрыть]Генриха Крамера и Якоба Шпренгера.

– Это собрание нелепостей Превратилось чуть ли не в учебник для инквизиторов. Есть еще книга, написанная Хуаном Бодино, – «Демономания», в которой утверждается, что любая женщина должна быть отправлена на костер при малейшем подозрении, что она побывала ночью на шабаше.

Епископ Памплоны разделял мнение Сласара, что шабаши не происходят в действительности, а являются скорее игрой воображения их участников, тогда как местные жители и приходские священники по каким-то мотивам поддерживают их в этом заблуждении. Он также полагал, что часть обвинений можно объяснить местью или желанием доносителя подняться в глазах общины. В результате оба прелата настолько подружились, что, когда настала пора прощаться, епископ одолжил Саласару свой собственный палий из дамаста. Эту широкую белую ленту, знак папской власти, инквизитор надевал на себя в ходе каждого заседания на протяжении всей поездки.

Саласар велел Иньиго де Маэсту взять на себя наблюдение за окрестностями горы Хайскибель, поскольку где-то там наступающей ночью должен был состояться шабаш. Он выбрал именно этого юношу, поскольку тот был самым смелым и опытным следопытом из послушников и к тому же в последнее время он страдал бессонницей, а это позволяло надеяться, что ни одна из подробностей дикого разгула ведьм не ускользнет от его внимания.

Ближе к вечеру Иньиго покинул расположенный на высокой горе замок. Выйдя из ворот, он увидел внизу порт Пасахес и лодки, качавшиеся на волне неподалеку от входа в гавань, единственную улицу, которая спускалась через весь город к морю, разноцветные домики, приходскую церковь Иоанна Крестителя, где покоились нетленные мощи святой Фаустины. Иньиго перекрестился, вверяя себя покровительству этой святой, и отправился в путь. Тревога его росла по мере того, как таял свет меркнущего дня. Вскоре он уже шагал по едва различимой тропинке, которая вела в сказочный лес, где деревья поросли мхом, а грибы были величиной с человеческую голову. Именно там, в конце этой тропинки, судя по всему, этой ночью и должен был состояться шабаш. Определив на глаз наиболее подходящее место для ведовского сборища, он опустился в густую траву, прислонился спиной к сосне и приготовился ждать.

Меж тем раскаленный шар дневного светила начал уходить за тонкую нить морского горизонта, отчего на поверхности воды заплясали мириады солнечных бликов. Мало-помалу ярко-красный закат начал сменяться розовым, по мере того, как он бледнел и таял, на землю медленно опускались сумерки, постепенно перекрашивая все вокруг в синий цвет со всеми его оттенками и разновидностями.

Иньиго привык ходить по ночному лесу, однако от перспективы столкнуться с дьяволом, притаившимся за камнем или кустом, у него неприятно засосало под ложечкой. К счастью, ночь выдалась необычайно ясной, и вскоре дивная луна полновластной хозяйкой засияла на небосклоне, проложив от горизонта к берегу фосфоресцирующую дорожку прямо по морской глади. Внутреннее напряжение слегка спало. Теперь Иньиго мог насладиться великолепием ночи, безмолвие которой нарушали только стрекот цикад и редкое уханье совы. Ветер принес откуда-то издалека сильный запах соли и рыбы. И посреди всей этой благодати невозможно было себе представить, что сюда вот-вот явится свора одержимых, чтобы дикими криками нарушить эту гармонию неба, моря, леса и тишины.

Иньиго глубоко вздохнул, закрыл глаза, чтобы проникнуться божественным покоем этого мгновения, и тут его что-то насторожило. Вдруг все смолкло. Не стало слышно ни пения цикад, ни тоскливого крика совы. Тишина была бы оглушительной, если бы не его учащенное дыхание и громкий стук собственного сердца. Он не знал, сколько времени длилось это звенящее безмолвие, пока…

Пока ему не показалось, будто он слышит чьи-то размеренные шаги, сопровождаемые шорохом осенней листвы, и приглушенный крик осла, и поскрипывание сбруи. Иньиго вздрогнул, душа у него ушла в пятки. Он напряг зрение, ища глазами в лесной чаще место, откуда донесся шум. Неужели сейчас оттуда выскочит дьявол с рогами? И вдруг обнаружил, что ему нечего бояться. Он встал и медленно двинулся навстречу своей мечте.

Это была она, его голубой ангел. Совершенно обнаженная, она ехала верхом на серебристом скакуне, размерно покачиваясь в такт движениям удивительного животного. Сияние луны запуталось в ее распущенных волосах и окрасило кожу в серебристый цвет переливающейся ртути. Иньиго смотрел на нее, затаив дыхание, с комом в горле и тоской в груди, в то время как она приближалась, не сводя с него взгляда, не меняя выражения лица, все в той же изящной позе амазонки. Никогда в жизни Иньиго не видел ничего прекраснее. Когда всадница подъехала так близко, что можно было протянуть руку и погладить ее по колену, она спешилась легким, грациозным прыжком и замерла перед ним, спокойная, как необъятность ночи.

– Ты роса в садах мира, – прошептал юноша.

И тут Май ощутила глухой толчок в животе, словно эти слова отпустили какую-то внутреннюю пружину, которая до сего времени пребывала в бездействии. Она сомкнула веки и, откинув голову назад, нервно, прерывисто вдохнула. Ее трепетное возбуждение передалось Иньиго, словно лихорадка. Он задышал часто-часто, сердце у него почему-то испуганно сжалось, и горячая волна беспокойства прокатилась по всему телу послушника, охватывая все его существо. Май подошла к нему, сияя взором, так близко, что коснулась лбом его бровей. Не закрывая глаз, втянула раздвинутыми ноздрями аромат кипрского мыла, исходивший от его тела. Кончиком носа ласково потерлась о его переносицу, невесомо провела губами по щеке, медленно приближаясь к его по-юношески голому подбородку, прильнула губами к губам и жадно впилась ему в рот, получая от этого неизъяснимое удовольствие.

Иньиго боялся пошевельнуться, хотя внутри у него все дрожало, потому что Май продолжала исследовать своим горячим влажным язычком каждый выступ и впадинку его растерянного лица. Поднялась от подбородка к ямке над верхней губой, прошлось по горбинке носа, пока не достигла лба.

Здесь ангел остановился, чтобы через мгновение погрузить лицо в золото волос молодого послушника. А тот уже едва держался на ногах, охваченный непривычным трепетом, из-за которого у него подгибались в коленях ноги. Сладкая истома внизу живота отнимала у него все силы. Он прислонился к дереву, съехал по нему и повалился навзничь в густую траву. Отсюда ему хорошо была видна стоявшая над ним Май – ее стройное обнаженное тело отливало шелком цвета морской волны. Иньиго протянул руку и кончиками пальцев коснулся ее атласно-гладкой лодыжки. Затем его рука скользнула по голени вверх к еще более нежной коже на внутренней стороне колена. Иньиго закрыл глаза, потому что наслаждение, которое он испытывал от вида и осязания ангела, стало просто невыносимым.

Май опустилась рядом с ним на колени и позволила его рукам продолжить свои изыскания. Он понимала, что ему необходимо составить карту ее рельефов, прежде чем отважиться подняться по склонам, пересечь равнины и укрыться во влажном ущелье ее женственности.

Годы спустя, вспоминая эту волшебную встречу, Иньиго де Маэсту затруднялся сказать, кто из них двоих откинул его сутану, освободив его тело от земных оков, которые в тот момент казались ему совершенно лишними и нелепыми. Но он запомнил теплое дыхание на своем лице, приоткрытый рот и огромные немигающие очи ангела прямо над собой. Слившись в единое целое, они колыхались в ритме прибоя, который то укачивал его, то угрожал потопить, но одновременно каким-то непонятным образом позволял удерживаться на плаву. Он снова видел перед собой ее колеблющиеся, как две белые лилии на волнах, груди, изящные очертания ее трепетной осиной талии, на которые он возложил обе руки, и потерянное лицо ангела после последнего стона наслаждения, когда все кончилось.

– Никто мне не верил, – прошептал юноша, пока она отдыхала у него на груди. – Доминго говорил, что я тебя выдумал. Он не верил, что рядом со мной был ангел. Мой голубой ангел.

И вдруг она подняла голову, вопросительно глядя на него сквозь упавшие ей на глаза спутанные волосы. Иньиго впервые услышал звук ее птичьего голоска.

– Ты и вправду думаешь, будто я ангел? – разочарованно воскликнула она, словно удивляясь тому, что кто-то может утверждать обратное.

И тут очарование рухнуло, словно они очнулись от глубокого сна, длившегося сотни лет, и теперь им предстояло заново познать чуждый им мир. Оба настороженно смотрели друг на друга, ожидая слов утешения, но этого не произошло, потому что они были теми, кем были, и с этим ничего нельзя было поделать. Май почувствовала неимоверную тоску при виде того, как выражение нежности на лице ее возлюбленного уступает место отчаянию. Она не спускала с него глаз в надежде ошибиться. Не может быть, ведь она сама изготовила приворотное зелье, юноша обязательно должен был полюбить ее так же, как она его! Должен полюбить ее! Она обхватила лицо послушника обеими руками и наклонилась к нему, ища ответа в его глазах, но тот отвел взгляд в сторону.

– Скажи мне, что это не шабаш, что я не нахожусь под воздействием чар, что ты не суккуб. [15]15
  Суккуб – демон в женском обличье.


[Закрыть]– Иньиго испугался, вспомнив, почему и зачем он оказался здесь этой ночью.

Лицо его приняло умоляющее выражение, на глазах блеснули слезы. Послушник с опаской отстранил от себя Май, встал на ноги и повернулся к ней спиной. Она по-прежнему сидела на траве, обнаженная, растерянная, так и не услышав от него слов поддержки и утешения, которые хоть как-то помогли бы ей унять боль потери. Май так хотелось, чтобы юноша вернулся и обнял ее, чтобы она снова могла ощутить прикосновение родной души. Но он этого не сделал, не двинулся с места, продолжая дрожать всем телом.

Наконец Иньиго осторожно оглянулся через плечо, втайне надеясь, что все произошедшее с ним минуту назад было всего лишь сном и у него за спиной никого нет. Но едва послушник увидел на том же месте и все с тем же удивлением взиравшую на него девушку, он запустил пальцы в золотистые волосы, сжимая голову, словно тисками, и упал перед ней на колени.

– Боже правый! Прости меня, прости! – воздев руки к небу, крикнул он с болью в голосе и расплакался безутешно, как младенец.

Эти детские слезы раскаяния, градом катившиеся по его лицу, потрясли Май до глубины души. Ей стало жаль его неимоверно, настолько, что она решила солгать. Да как же можно открыть ему всю правду? Что с ним станется, когда он узнает, что она дочь дьявола, бродячая ворожея, которая использовала приворот, чтобы явиться ему в виде голубого ангела? Сумеет ли этот хрупкий золотоволосый юноша вынести боль отчаяния, чувство вины и угрызения совести? Она вспомнила внушения Эдерры, которая много раз говорила ей, что предназначение их обеих, их миссия в этом мире состоит в том, чтобы нести облегчение смертным, независимо от того, идет ли речь о скорбях телесных или душевных. Солгав Иньиго, она не навредит никому, наоборот, это послужит скорейшему излечению страдающего юноши. Наивная откровенность неуместна в тех случаях, когда правда может причинить кому-то невыносимую боль.

Поэтому она встала, усилием воли превозмогая собственную печаль, потому что ей не впервой было переносить удары судьбы, и, взяв Иньиго за подбородок, развернула его к себе лицом. Посмотрела на него своими агатово-черными глазами и торжественно произнесла с самым суровым видом, какой только смогла на себя напустить:

– Ну конечно, я твой ангел, как можно в этом сомневаться? Я твой голубой ангел, который всегда будет тебя охранять.

Май застыла перед ним с ласковой улыбкой на губах и стояла так до тех пор, пока не убедилась в том, что молодой человек стал успокаиваться и уже не плачет. И тогда она медленно отвернулась от него, постепенно возвращаясь к действительности. Май посмотрела на небо и увидела, что они с Иньиго провели вместе много времени, потому что полная луна и ее звездная свита уже прошествовали почти по всему небосводу. Не прощаясь с Иньиго, Май взяла Бельтрана под уздцы и не спеша удалилась, стараясь отыскать в зарницах рассвета ту, которая могла бы скрасить ее печаль.

Иньиго как зачарованный смотрел ей вслед: голубоватый свет луны заливал серебром ее длинные волосы, спину, бедра, придавая ей вид воздушного, нереального создания. И тогда послушник опустился на колени и начал молиться.

XIX
О том, как изготовить зелье отворотное для избавления от любви

Едва первые лучи рассвета упали на свинцово-серый бархат неба, как на землю посыпались первые капли небесной влаги, словно кто-то принялся выжимать обложившие небо тучи. Промозглая сырость пробирала до костей. Зеленое поле мгновенно намокло. День обещал быть дождливым, а что толку. Дождем не смыть с себя смешанного с очарованием чувства вины, которое сжимало сердце Иньиго. Молодой послушник шагал в сторону замка Елизаветы Святой, который в лучах восходящего солнца казался ему корпусом огромного корабля, бороздившего море травы.

Он доложил инквизитору, что не обнаружил в указанном месте никаких признаков сборища колдунов, и удалился к себе в опочивальню, понурив голову, еле-еле волоча ноги. На душе у него было тяжело: он никому не рассказал о своей встрече с голубым ангелом. Саласар разрешил Иньиго встать попозже, однако тому так и не удалось заснуть. Стоило только закрыть глаза, как ему тут же начинали мерещиться обнаженные руки и бедра, спутанные волосы и прижатые друг к другу чресла.

Ему все труднее становилось обманывать себя: внутренний голос шептал ему, что голубой ангел вовсе таковым не является. Ведь еще там, в лесу, юноша намеренно ощупал руками всю его спину, начиная от самых плеч, спустился к лопаткам, прошелся кончиками пальцев по выступам ребер, словно это был тонкой работы музыкальный инструмент, и наконец, сложив ладони горстью, с величайшей деликатностью опустил их на ягодицы искусителя. К тому моменту, когда это произошло, Иньиго прекрасно сознавал, что у этого существа нет крыльев. Это был не ангел! Вероятнее всего, сам нечистый соблазнял его этой ночью, заставляя впасть в единственный грех, с помощью которого мог подчинить его себе.

Дьяволу доподлинно известны слабости любого смертного, а Иньиго, как оказалось, был некрепок в вере и недостоин сутаны послушника. Он не устоял при первой серьезной пробе, которой подверг его враг человечества. Единственное, что он мог сказать в свою защиту, это то, что, как только он опустил руки на расположенные ниже спины округлости и два их тела слились воедино, ритмично качаясь подобно плывущему по волнам кораблю, время остановилось и весь мир замер, созерцая их колебательные движения. Все остальное, все, что могло произойти за пределами того магического круга, в котором они оказались, показалось ему пустым и нелепым. Его обет, его семья, его будущее – все утратило смысл. Для него уже ничто не имело значения.

Теперь, по прошествии нескольких часов, Иньиго чувствовал себя страшно несчастным. Он понимал, что поступил неправильно, однако в глубине души ему никак не удавалось отыскать хоть одну маленькую искру раскаяния, которая заставила бы его пожалеть о том, что эта встреча с необычной девушкой все-таки произошла. В тот момент тело возымело над ним большую власть, чем голова. И хуже всего было то, что на самом деле его воспоминания о ночном приключении не сводились к восторгу плотского совокупления, хотя о нем он вспоминал с удовольствием, нет, скорее, в его памяти всплывали ощущения более глубокие.

Он вспоминал лицо девушки, блеск ее глаз, то, как нежно она ласкала его лицо кончиком носа. Он опять видел ее в сиянии полной луны, и ему ужасно хотелось узнать о ней как можно больше, узнать ее имя, сплести венок из маргариток и возложить ей на голову, надеть на нее длинную тунику с множеством бантиков, которые он завязывал бы один за другим до бесконечности. Ему хотелось баюкать ее, держа на руках, напевая колыбельную, словно младенцу. Хотелось защитить ее от любой беды, которая только может ей угрожать. Он вспоминал ее озарившую ночь улыбку и понимал, что мир без нее опустел бы и померк.

Все в этой девушке говорило о любви, и если она превратилась в орудие дьявола, то это, несомненно, произошло помимо ее воли. Сама по себе она была славной девушкой, он в этом уверен, чистой и нежной. Ему захотелось помочь ей избавиться от дьявольской неволи, стать ее паладином, ее опорой, чтобы видеть ее перед собой каждое утро, вставая, и каждую ночь, ложась спать, даже если он никогда больше не сможет до нее дотронуться, – это уже неважно, он больше не раб плоти. В этот момент она воплощала для него всю Вселенную. Она была воздухом, который наполнял его грудь и ласкал лицо, сладким привкусом во рту, который возникает, когда едят хлеб. И все это она. Иньиго хотелось, чтобы эта девушка с черными глазами сопутствовала каждому мгновению его жизни, и был уверен, что эти же глаза он увидит в последнее мгновение перед тем, как навсегда покинуть этот вздорный, нелепый мир.

Без нее существование не имело смысла, однако и с ней существование было невозможно, потому что в этом случае он предал бы свои принципы, попрал бы свое духовное призвание и веру, которым дал обет посвятить себя всецело, и погубил бы тем самым собственную душу. А разве не этого дьявол и добивался, искушая его? Душевная боль, которую он испытывал, была настолько сильной, что на глаза навернулись слезы – соленые, словно кровь. Он вышел из своей комнаты, натыкаясь на углы и стены, потому что те качались и подступали к нему вплотную.

Саласар обнаружил его на каменной скамье, укрывшейся среди яблонь внутреннего двора. Иньиго оперся локтями о колени и обхватил голову ладонями, уставясь неподвижным взглядом в землю прямо перед собой. Казалось, мысли его витают далеко-далеко за пределами его тела. Инквизитор неслышно подошел к нему, и тогда Иньиго, увидев чьи-то ноги, появившиеся в поле его зрения, поднял на него глаза.

– Отче, я согрешил, – сказал он печально. – Вы помните моего голубого ангела?

– Да, конечно…

– Я думаю, это не ангел, отче. Думаю, это суккуб, и он меня околдовал. Я болен. Мне не хватает воздуха. Вы должны мне помочь.

– Болен? Что же у тебя болит?

– У меня болит не тело, сеньор. Это что-то внутри, что не имеет формы и, тем не менее, занимает меня полностью. С душой у меня что-то не в порядке, сеньор мой. Боль сжимает мне грудь, я не могу спать, ее образ стоит передо мной, ее глаза я вижу в глазах окружающих. Мне кажется, что она на меня все время смотрит, что я чувствую ее запах, когда иду куда-нибудь… – Он горестно покачал головой и пояснил: – А я хочу, чтобы она это делала, потому что, как только подумаю об этом, сердце начинает биться сильнее и душе в груди становится тесно. Я чувствую, что она меня себе подчинила, она заслонила собой огромную любовь к Богу, которую я всегда испытывал, и теперь я могу думать только об одном – как бы мне увидеть ее снова.

Саласар слушал молча. В какой-то момент он испугался, что ежедневные допросы подозреваемых в связях с дьяволом да еще ночь, проведенная в одиночестве в лесу, по слухам заколдованном, окончательно свели юношу с ума. Инквизитор решил, что было бы уместно рассказать ему одну историю, которая в любом случае пойдет на пользу.

– Известна ли тебе история Эухенио де Торральба? – спросил Саласар.

– Нет-нет, сеньор, – робко ответил тот.

– В начале прошлого века Эухенио де Торральба, молодой кастилец, изучал в Риме медицину и философию. Торральба происходил из семьи старых христиан, которым и в голову не могло прийти, что через несколько лет они увидят одного из своих родственников под судом святой инквизиции.

– А что с ним случилось? – спросил Иньиго, словно очнувшись от забытья.

– Во время одного из своих путешествий он подружился с доминиканским монахом, братом Педро, который внушил ему, что, если он хочет узнать правду о далеком прошлом, а также выяснить, что его ожидает в будущем, если хочет узнать способ лечения в тех случаях, когда медицина оказалась бессильна, и узнать ответы на любые вопросы, он готов свести его с добрым ангелом по имени Закиэль, который может сообщить ему все эти сведения, не считая огромного количества других услуг.

– Закиэль? Я не знаю, как зовут моего ангела, – пробормотал Иньиго, судя по виду, разочарованный.

Саласар продолжил свой рассказ:

– Когда Торральба впервые увидел Закиэля, тот имел облик дряхлого белого человека в некоем подобии красной епитрахили, поверх которой было надето черное одеяние. Он одинаково уверенно, без всякого акцента, говорил и на латыни, и на итальянском и не позволил Торральбе до себя дотронуться.

– Я-то смог дотронуться до моего ангела. Лучше бы этого не было, потому что уверяю вас, сеньор, у него вид совсем не дряхлого человека, – сокрушался Иньиго.

Саласар продолжал:

– Закиэль предсказал Торральбе смерть Фердинанда Католика до того, как это случилось. Но ангел, судя по всему, не только обладал способностью предсказывать будущее, но и защищал молодого человека от возможных греховных соблазнов и за полтора часа домчал его из Вальядолида в Рим и обратно, чтобы он мог поприсутствовать при штурме города императорскими войсками.

– И все это правда? – удивленно спросил послушник.

– Святая инквизиция решила, что нет. Инквизиторы, занимавшиеся этим делом, пришли к выводу, что Эухенио де Торральба – сумасшедший. Они подумали, что не стоит подвергать его пыткам, наказывать или приговаривать к смерти.

– Мораль этой истории заключается в том, что у меня, по-вашему, с головой не все в порядке? – Иньиго выглядел обиженным. – Мне бы хотелось, чтобы это было так, сеньор, только я уверен, что не бредил. Все происходило наяву, физически реально! Но что хуже всего, сегодня я уверен в том, что это был не ангел, как в случае сеньора Торральбы. – Он оглянулся по сторонам и зашептал на ухо инквизитору: – Это была маленькая женщина, которая пахнет зеленой лист вой, у нее нежная кожа и упругие бедра. – Говоря это, послушник закрыл глаза, потому что ему было стыдно признаваться в этом Саласару. – Я согрешил, отче, нарушил обет целомудрия. Думаю, это суккуб, я попал в его сети, и он завладел моим телом и душой.

– Ты уверен, что не выдумал этого, Иньиго?

– Ох, сеньор, я был бы счастлив, если бы все было так, как вы говорите.

Иньиго шаг за шагом рассказал инквизитору обо всех своих встречах с голубым ангелом. Напомнил ему и о письме Хуаны, вновь заявив о том, что вовсе не ему принадлежит заслуга обнаружения слов, которые таила в себе бумага: мол, это он, то есть она, у него нет оснований сомневаться в этом, вошла ночью в комнату, чтобы помочь ему найти способ прочитать письмо.

– Это могли быть и те четверо колдунов, – предположил Саласар. – Ведь именно у них оказались бумаги, исчезнувшие в ту ночь из твоей спальни. Может, это была девчонка, та самая Каталина, которая…

– Нет-нет, сеньор, – возмутился Иньиго. – Это была не она. Не знаю, как эти четверо вынесли мои записки из опочивальни, однако уверяю вас, что не они расшифровали послание и уж, конечно, не Каталина вызывает во мне все эти чувства. Мой голубой ангел не имеет никакого отношения к этим четверым. – И он пояснил: – На следующее утро, перед тем как найти проявленное письмо Хуаны на тумбочке, я узнал запах моего ангела, оставленный на моей одежде. Он похож на запах папоротника. Мои простыни пахли ее телом, оно издает такой же насыщенный аромат, как отвар мяты.

Саласар загадочно улыбнулся:

– Полагаю, это не суккуб, Иньиго, я также не думаю, что ты околдован. Это гораздо более земная вещь, хотя тебе она сейчас кажется исключительной. – Саласар пристально посмотрел ему в глаза и предложил: – Мы могли бы прийти к соглашению, если хочешь. Я прощу тебе твои грехи, если ты простишь мне мои. Так мы от них освободимся, и все останется тайной исповеди. Как тебе кажется?

– Но, сеньор, я еще не обладаю полномочиями, чтобы…

– Ну-ну, Иньиго, давай не будем такими формалистами. – И начал: – Аве Мария Пречистая…

Иньиго безмолвствовал. Саласар повторил:

– Аве Мария Пречистая…

– Без греха зачавшая? – не очень уверенно ответил послушник.

– Знаешь, почему я думаю, что твой голубой ангел не суккуб? – Иньиго отрицательно покачал головой. – Потому что я не верю ни в суккубов, ни в инкубов, [16]16
  Инкуб – дьявол в мужском обличье.


[Закрыть]более того, я даже не верю, что существует дьявол, который, как предполагается, их создал. Так что, – он пожал плечами, – как видишь…

– Вы не верите в существование дьявола? Но тогда…

– Тогда – ничего. Я намерен продолжить поиски, чтобы убедиться. Вот так-то, дорогой Иньиго.

– Но если та, о которой я говорю, не суккуб, тогда кто? Уверяю вас, что мне это не привидилось.

– Я тебе верю, и если бы это происходило не сейчас, в данный момент нашего Визита, когда я убедился в том, что за нами наблюдают, когда у меня появилась уверенность в том, что охотники за ведьмами придумывают обвинения и запугивают людей, чтобы усложнить нам задачу, я бы сказал тебе, что ты влюблен, что это бывает с каждым хотя бы раз в жизни. И как же несчастен тот человек, с кем этого ни разу не случалось! – Саласар печально улыбнулся. – Знаю, было бы замечательно, если бы я мог сказать тебе, что клирики, принявшие целибат и соблюдающие безбрачие, могут быть свободны от его выполнения, но, как тебе известно, это не так. У меня было много случаев убедиться, что все запретное становится в тысячу раз привлекательнее, чем то, что разрешено. Конечно, это не означает, что я предлагаю тебе этим заниматься и дальше, потому что ты дал обет безбрачия. Что в действительности отличает человека от простых животных, так это его способность брать на себя обязательства. Но не стану врать тебе, Иньиго, утверждая, что ты совершил тягчайший из грехов, потому что ничего из того, что тебе удастся совершить за всю оставшуюся жизнь, не позволит тебе чувствовать себя более живым, чем ты чувствуешь себя сейчас. Ты будешь прислушиваться к малейшему писку насекомых в листве в надежде услышать звук ее шагов, будешь ловить ее запах, как охотничья собака, идущая по ее следу. Небо покажется тебе еще голубее, а солнце ярче при одной мысли, что сейчас на это же самое небо и на это же самое солнце смотрит человек, которого ты любишь.

– Но если я себя так чувствую, не совершаю ли я этим грех?

– Бог есть любовь, правда?

– Да, сеньор.

– Любовь Господа заключена в каждом из его творений. В цветах, земле, воде, в каждом ближнем твоем. Знаешь, что самое главное в любви? – Саласар сочувственно улыбнулся, заметив, с каким напряжением смотрит на него Иньиго. – Самое главное это то, что она живет в твоем воображении, питаясь твоими собственными желаниями, и, таким образом, любимый человек превращается в идеально чистое создание, у которого нет недостатков, и таким он останется навсегда, до тех пор, пока земля будет вертеться или пока ты не испустишь последний вздох. Дорогой Иньиго, каждый человек нуждается в своем собственном голубом ангеле, чтобы противостоять тяготам жизни. – Иньиго показалось, что на лице инквизитора мелькнула тень печали. – Продолжай думать о существовании ангела, который тебя сопровождает и защищает, и тогда одиночество тебе не грозит. А ведь человек так одинок… – Саласар на мгновение впал в глубокую задумчивость, похожую на транс, но тут же пришел в себя и закончил свое поучение: – А теперь три раза прочитай «Отче наш», один за свою душу и два за мою. Но помни… – Выражение лица инквизитора переменилось, он стал необычайно серьезен, погрозил Иньиго и добавил: – Если я узнаю, что ты встречался с этой девушкой, я тебя вышвырну отсюда, как щенка, и лично позабочусь о том, чтобы ты и думать забыл о карьере на религиозном поприще. Одно дело, когда ты ее представляешь в своем воображении, и совершенно другое, когда ты с ней видишься. Чтобы больше никогда! Тебе ясно? – Иньиго мелко-мелко закивал головой, испуганно глядя на Саласара. – Мы не можем рисковать своей репутацией. Это может оказаться ловушкой.