Текст книги "При реках Вавилонских"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Вперед выступил раввин миссии, Хаим Левин:

– Полагаю, молодой человек, вы понимаете, что сегодня пятница, но при этом пытаетесь убедить меня и всех остальных, что мы, преодолев расстояние до Нью-Йорка, все же приземлимся до наступления субботы. Я правильно вас понял?

Лейбер удержался от улыбки. Характерной чертой «Эль-Аль» было то, что раввины пользовались ее услугами только в исключительных случаях, так как компания, по их мнению, нарушала закон субботы. Они предпочитали летать самолетами других, зарубежных компаний, которые тоже нарушали закон субботы, но это уже не имело такого значения. Два раввина, присоединившиеся к мирной миссии во имя демонстрации национального единства, принадлежали к двум течениям иудаизма – консервативному и ортодоксальному.

– Вы правильно меня поняли, – стараясь сохранять серьезность, сказал Лейбер. – Заход солнца в Нью-Йорке сегодня в 18.08. Но мы полетим немного быстрее солнца, поэтому приземлимся около двух часов дня по местному времени.

Раввин молча выслушал объяснения стюарда.

– Другими словами, равви, мы прибудем в Нью-Йорк за полтора часа до времени вылета, – добавил Лейбер. – Понимаете…

– Да, да, понимаю, я уже летал, знаете ли. – Раввин Левин наградил нарушителя закона субботнего дня таким взглядом, который он обычно приберегал лишь для евреев – поедателей свинины. – Если мы приземлимся хотя бы на секунду после захода солнца, вы меня еще вспомните.

В зале снова послышались смешки, и Лейбер тоже позволил себе улыбнуться:

– Не сомневаюсь. – Он огляделся, вспоминая, что еще упустил. – Небольшое хождение во время полета разрешено, если это кого-то интересует. Кстати, моя жена, Марсия, которая намного симпатичнее меня, будет вашей стюардессой на «ноль первом». – Как и многие другие часто летающие супружеские пары, Лейберы взяли за правило никогда не летать вместе. У них были дети. Он надеялся, что никто из пассажиров не станет делать далеко идущие выводы из этого сообщения. – Есть ли у кого вопросы? Отлично. Тогда все и спасибо за то, что выбрали нашу компанию, хотя в данной ситуации у вас, по-моему, вряд ли был выбор. – Он поднял обе руки. – Шалом.

* * *

Капитан Давид Беккер закончил внешний осмотр «конкорда-02» и остановился в тени опущенного носового обтекателя.

Солдаты окружавшего самолет отделения охраны время от времени посматривали на него.

– Как дела, капитан? – поинтересовался подошедший офицер службы безопасности «Эль-Аль» Натан Брин.

– Все хорошо.

– Мы удовлетворены. А вы?

Беккер посмотрел на самолет и кивнул.

– Я провожу вас наверх.

– Давайте.

Беккер еще раз оглядел машину. Белая птица мира отнюдь не походила на голубя. Скорее она напоминала некую морскую птицу. Например, аиста. Может быть, чайку. Птица замерла, присев на высоких ногах, которые необходимы при крутом отрыве. Без таких длинных ног ее задница просто тащилась бы по земле. Именно по этой причине Бог дал морским птицам длинные ноги. К такому же конструкторскому решению пришли разработчики «Бритиш эркрафт корпорейшн» и «Аэроспасиаль». Так же решили проблему и русские, когда строили свой сверхзвуковой авиалайнер «Ту-144». Замечательно. Приятно видеть, что Бог прав, подумал Беккер.

Вторая конструктивная особенность – носовой обтекатель. Клюв. При взлете и посадке он находился в опущенном состоянии, как у птицы, для лучшей видимости. Во время полета обтекатель поднимался с целью улучшения аэродинамических характеристик. Решая проблему полета, британцы, французы, русские и Бог – не обязательно именно в таком порядке – независимо друг от друга пришли к одинаковым выводам. Самолеты начинались как жесткие структуры и, исходя из этого, ограничивались жесткими параметрами. Птицы же гибки и эластичны. Подражая им, люди начали вводить отдельные подвижные части, элероны и направляющие рули. Потом появилось убирающееся шасси. Затем крыло с изменяемой геометрией. И вот теперь опускающийся носовой обтекатель.

Беккер пробежался по машине взглядом. Не такая уж она и большая. Длина фюзеляжа всего пятьдесят два метра, размах крыльев двадцать семь метров. Общий вес с пассажирами – сто восемьдесят одна тысяча килограммов, примерно вполовину меньше веса «Боинга-747».

В кабине «конкорда» нашла одно из последних своих прибежищ и старая английская система мер и весов. Все пилоты мира, проходя предполетную подготовку, изучают как английский язык, так и английскую систему мер и весов. Таков общепризнанный мировой стандарт, и отказываться от него полностью было бы неразумно и преждевременно. Большинство приборов имело две шкалы, и пилоты в своих переговорах легко переходили с одной системы на другую. Вот и в кабине «конкорда» рядом с индикатором воздушной скорости в Махах находился и старомодный индикатор, определявший скорость в узлах. Для Беккера он был островком стабильности в быстро меняющемся мире. В его воображении вставал древний парусник, дерзко пытающийся выжать пять узлов против встречного ветра.

Беккер начал заключительный общий осмотр. Встав под правым дельтовидным крылом, он поднял голову. Нет, этот самолет строили не для того, чтобы перевозить сотню пассажиров, предпочитающих летать туристским классом. Он предназначался для семидесяти особо важных персон, желающих путешествовать со сверхзвуковой скоростью: видных миротворцев, нефтяных магнатов, богатых и нетерпеливых любовников. Элитный самолет. Максимальная скорость – 2,2 Маха, то есть около двух тысяч трехсот километров в час в зависимости от температуры. Скорость пули, вылетающей из дула винтовки. На такой скорости многие привычные законы воздухоплавания неожиданно меняются.

При полете на сверхзвуковых скоростях к самолету предъявляются новые требования. На звуковой скорости проявляется так называемый тяговый фактор. В определенной степени здесь помогает дельтовидное крыло. Но это крыло обладает плохими характеристиками управляемости. При определенных обстоятельствах оно ухудшает летные способности.

Если вы потеряли двигатель при полете на обычном коммерческом самолете, это никого особенно не расстроит. Потеря же двигателя на сверхзвуковой скорости ведет к потере контроля над самолетом. Лайнер переворачивается и разваливается.

На скорости 2 Маха обшивка разогревается до температуры 127 градусов по Цельсию. В случае ее дальнейшего повышения самолет не рассыплется моментально, но его конструкция сильно ослабнет, и это может сказаться при следующем полете.

На скорости 2,2 Маха думать надо быстро. Если вы хотите подняться до девятнадцати тысяч метров, то начинать следует с семнадцати тысяч. В случае более быстрой коррекции пассажиров унесет в багажный отсек.

Было и еще одно обстоятельство, которое не давало Беккеру покоя с самого первого дня, когда он поднял «конкорд» до девятнадцати тысяч метров. Это внезапная декомпрессия кабины, подобная той, которая случается при попадании ракеты, небольшом взрыве на борту или если кто-то, например, разобьет иллюминатор пулей. На обычном коммерческом самолете, совершающем полет на высоте около девяти тысяч метров, декомпрессия кабины не так уж и страшна. Экипаж и пассажиры надевают кислородные маски и дышат через них до тех пор, пока самолет не снижается в более густые слои атмосферы. На высоте девятнадцать тысяч метров для дыхания уже нужен скафандр, а одна только кислородная маска не поможет. При отсутствии скафандра у вас остается лишь несколько секунд, чтобы спуститься до приемлемого уровня. Если не успеваете это сделать, то теряете сознание. Даже в маске. Бортовой компьютер, почувствовав опасность, сам выполнит маневр, но к тому времени, когда вы сможете нормально дышать, ваш мозг уже сильно пострадает.

Беккера постоянно преследовал кошмар: экипаж приходит в себя после потери сознания, натягивает кислородные маски – если для этого еще хватает ума – и с удивлением и непониманием смотрит на мигающие индикаторы и смешно бегающие стрелки; глаза летчиков закатились, по подбородкам стекает слюна. И все это время «конкорд» идет по выдерживаемому компьютером курсу, ожидая направляющей руки человека. Неандертальцы в «Аполлоне». А в салоне семьдесят идиотов-пассажиров, пребывающих в разной степени умопомешательства, кривляются и строят друг другу физиономии. В этом кошмаре «конкорд» всегда приземлялся, к восторгу встречающих. Как же они радовались и удивлялись, увидев спускающихся по трапу друзей и любимых.

Беккер закрыл глаза.

Он знал что довести самолет до места, спустившись с высоты в девятнадцать километров после тридцатисекундного кислородного голодания, невозможно. Такое могло случиться только в кошмарном сне. Тем не менее, он постоянно повторял одно и то же правило, вколачивая его в мозг и надеясь, что оно сработает в нужную секунду: если в кабине все выглядит незнакомым, не притрагивайся ни к нему. В конце концов, топливо когда-нибудь кончится.

Он утер покрывшееся потом лицо и посмотрел на второй «конкорд», рядом с которым стоял Авидар. Интересно, бывают ли у него такие кошмары?

Нет, только не у Авидара.

5

Мириам Бернштейн сидела в зале, попивая кофе и разговаривая с Абделем Джабари. Увидев появившегося у порога другого члена делегации, Ибрагима Али Арифа, Джабари извинился и направился к соотечественнику.

Заметив в баре одинокого Якова Хоснера, Мириам поднялась из-за стола и неуверенно подошла к нему. Хоснер либо не увидел ее, либо сделал вид, что не увидел.

– Привет.

Он оглянулся:

– О! Привет.

– Послушайте, мне очень жаль, если я доставила кому-то пару неприятных минут…

Он повертел стакан:

– Никаких проблем. Все в порядке.

– Хорошо. – Она помолчала, не зная, что еще сказать. – Ну вот. Так вы все же летите с нами?

– Да. Мне только что об этом сообщили. Буду на «ноль втором».

Еще не успев решить, хорошая это новость или плохая, Мириам испытала огромное чувство облегчения, всколыхнувшее ее, как теплая морская волна.

– Я тоже буду на «ноль втором».

Оба замолчали.

Мириам принужденно улыбнулась:

– Если хотите, я могу поменяться. Или вы не против моего присутствия?

Ему почему-то показалось, что она нарочно сказала это, чтобы спровоцировать его. Когда Мириам Бернштейн находилась рядом, у Хоснера часто возникало ощущение, что ей приходится подавлять какое-то чувство, имеющее отношение к нему. Он посмотрел на женщину. В ее лице не было ничего, что подкрепляло бы это ощущение, но оно не проходило.

– Не думаю, что нужно что-то менять.

Она взглянула в зеркало, словно чтобы убедиться в том, что маска на месте. Вроде бы все в порядке, но Мириам чувствовала, как напряжено тело. Она поймала себя на том, что едва ли не стоит на цыпочках. Близость Хоснера всегда действовала на нее так.

– Хорошо, что вас отпустили. – Она улыбнулась. – А как здесь? Обойдутся?

Хоснер допил то, что оставалось в стакане.

– У них был выбор: оставить меня здесь в качестве козла отпущения, если что-то случится, или отправить в Америку, надеясь, что если самолет упадет, то с ним упаду и я.

Мириам кивнула:

– И вы предпочли второй вариант.

– Моего желания никто не спрашивал. Наверное, для них лучше всего было бы, если бы самолет остался цел, а я разбился. Но так не получается. Вас угостить?

– Вообще-то я не пью, но…

– В этой чертовой стране никто не пьет. Когда я служил в Королевской авиации, там никто не летал трезвым. – Он подтолкнул свой стакан бармену. – Что ж, увидимся на борту.

Мириам посмотрела на него:

– Да.

Она повернулась и пошла к выходу.

Матти Ядин подошел к бару как раз в тот момент, когда Мириам уходила. Он проводил ее взглядом и покачал головой:

– Что, босс, эта стерва опять не дает вам покоя?

Хоснер задумчиво потер подбородок:

– Не уверен.

* * *

Тедди Ласков заглянул в зал ожидания, надеясь найти там Тома Ричардсона и задать ему несколько вопросов. Кроме того, он должен был назвать Ричардсону запасную оперативную частоту, только что выбранную Талманом. Поначалу Ласков хотел просто позвонить в офис американского военно-воздушного атташе, но, поразмыслив, решил воздержаться от передачи этой информации. Он и сам не знал, что именно заставило его отказаться от предварительной договоренности. Если американцам так уж необходима эта частота, пусть обращаются в Цитадель, непосредственно к Талману.

В зале он увидел разговаривающих Мириам Бернштейн и Хоснера. Потом женщина ушла. Если бы Ласков не знал, что они не переносят друг друга, то решил бы, что Мириам выглядит обиженной. Он неприятно удивился, почувствовав внезапный укол ревности. Мириам не заметила его, и Ласков не стал ее окликать. Они уже попрощались. Убедившись, что Ричардсона в зале нет, генерал повернулся и направился к выходу, за которым его ждал джип.

* * *

Бенджамин Добкин разговаривал с Исааком Бергом.

– Значит, вы все же летите с нами в Нью-Йорк, не так ли?

Берг кивнул:

– Я подумал, что будет неплохо проверить наших агентов в Америке, а кроме того, в Нью-Йорке у меня подруга, гнев которой будет страшен, если я не появлюсь через несколько часов. – Он рассмеялся, глаза его блеснули.

Некоторое время Добкин смотрел в чашку с остывающим кофе, потом поднял голову:

– Это их последний шанс, верно? Я имею в виду, что если они собрались нанести удар, то другого времени уже не будет. Если эти люди ничего не предпримут, то потеряют всякое уважение со стороны тех, кто их поддерживает. Такой цели у них давно не было. Сейчас или никогда.

Берг согласно качнул головой:

– Верно. – Он посмотрел на Добкина. – Знаете, когда я вышел после совещания, у меня не было никаких сомнений в том, что все меры безопасности приняты. Но люди хитры и изобретательны. Те, у кого есть воля, всегда найдут способ добиться своего. Я работаю с арабами много лет и хорошо их знаю. Они совсем не фигляры, какими их рисует пресса. Они такие же, как мы. – Он еще раз кивнул: – Да, я беспокоюсь.

* * *

Оба «конкорда» стояли с открытыми дверьми. На каждом уже разместились люди Хоснера, по шесть человек. Матти Ядин проводил инструктаж с группой на «ноль первом». Каждый сотрудник службы безопасности имел при себе автоматический пистолет «смит-и-вессон» двадцать второго калибра. Считается, что пуля, выпущенная из такого пистолета, не пробьет человеческое тело навылет и, следовательно, не может повредить обшивку самолета. Теоретически это оружие безопасно, но все же палить из пистолета в герметической кабине – не самая лучшая идея.

Помимо пистолетов, сотрудники службы безопасности имели на борту другое стандартное оружие: старую американскую винтовку «М-16» со снайперскими прицелами как для ночной, так и для дневной стрельбы и израильский автомат «узи». Последний больше похож на игрушку: длина – сорок шесть сантиметров и вес – четыре килограмма, – но содержит в магазине двадцать пять патронов и отличается высокой эффективностью. И «М-16», и «узи» предназначались только для использования вне пределов самолета.

Было на борту и кое-что еще, о чем никто из летевших не имел ни малейшего представления. В хвосте каждого самолета находилось по полкилограмма пластиковой взрывчатки, прикрепленной к дифферентному топливному баку номер одиннадцать двумя теперь уже мертвыми алжирцами в Сен-Назере и Тулузе. Когда самолет начнет набирать скорость, пустые баки будут заполнены топливом для изменения центра тяжести. В этом случае заряд можно будет взорвать с гибельными для лайнера последствиями.

* * *

Тедди Ласков сидел в кабине своего «Ф-14» с карманным калькулятором, рассчитывая предельную дальность полета с учетом имеющегося запаса топлива, общего веса самолета, возможных маневров и температуры воздуха. Ему, старому воздушному асу, очень хотелось оставить снаряды для двадцатимиллиметровой пушки, но генерал понимал, что это дополнительный вес, уменьшающий возможности. Придется ограничиться ракетами. Может быть, Ричардсон был прав. Генерал выглянул из кокпита:

– Убрать снаряды. – Когда приказ был выполнен, он посмотрел по сторонам и проговорил в шлемофон: – Запуск двигателей.

Двадцать четыре двигателя, по девять тысяч килограммов тяги в каждом, отозвались пронзительным воем.

Через минуту Ласков поднял вверх большой палец и крикнул в микрофон:

– Пошли!

Двенадцать машин начали выруливание на исполнительный старт.

* * *

Том Ричардсон с опозданием вспомнил, что так и не узнал у Ласкова запасную частоту. Получить такую информацию в Цитадели, позвонив туда по телефону, было невозможно, а его собственный офис по какой-то причине тоже не проявил необходимой расторопности. Некоторые дополнительные неудобства причинил и перенос времени вылета, хотя как раз этого Ричардсон и ожидал. Был и еще один вопрос, на который он не знал ответа: взял ли Ласков боезапас для пушки? Впрочем, так или иначе, большого значения это уже не имело.

Члены делегации спускались друг за другом по ступенькам запасной лестницы и выходили к ожидавшим их автобусам.

Ричардсон заскочил в телефонную будку возле бара и набрал некий номер в Иерихоне, городе на оккупированном Западном берегу. Вообще-то он не доверял телефонам, но времени оставалось совсем мало и выбора не было.

* * *

Яков Хоснер приоткрыл дверь приемной:

– Французы еще не звонили?

Секретарша подняла голову от бумаг:

– Нет, сэр.

– Проклятие! – Он посмотрел в окно и увидел, что автобусы уже почти полны. – Мне надо идти. По всей вероятности, я вернусь завтра на одном из «конкордов». Если во время полета случится что-то важное, звоните в Цитадель, а уж они свяжутся со мной через скрэмблер. Я буду на «ноль втором».

– Хорошо, сэр. Удачи. Шалом.

– Вот именно, – проворчал он, выходя в коридор. – Именно этого нам всем сейчас и не хватает.

* * *

Матти Ядин выглянул из окна автобуса, направлявшегося к ноль первому, и увидел бегущего Хоснера:

– Босс!

Хоснер повернул голову.

Ядин высунулся из окна:

– Босс, если не хотите лететь, сами знаете с кем, я могу с вами поменяться.

Хоснер покачал головой:

– Нет, все в порядке. Полет недолгий. Кроме того, менять планы перед вылетом – плохая примета. – Он задумчиво посмотрел в небо. Что-то беспокоило его, но что именно, он не мог понять; возникло какое-то неприятное предчувствие, и он видел, что и Ядин испытывает похожее беспокойство. – Помнишь Ахмеда Риша?

– Такого не забудешь.

– Верно. Попытайся восстановить в памяти все, что ты о нем знаешь, и, если вспомнишь что-то интересное, позвони мне. Увидимся в Нью-Йорке.

Хоснер шагнул к автобусу и пожал помощнику руку, чего никогда не делал раньше:

– Шалом.

Матти Ядин выдавил из себя улыбку.

* * *

Хаим Мазар находился в диспетчерской вышке аэропорта Лод, откуда наблюдал через бинокль за двумя приближавшимися к «конкордам» автобусами. Внезапно его внимание привлек отблеск света на одной из крыш жилого дома, и он тут же повернул окуляры. Потом схватил радио и, не отрывая бинокль от глаз, быстро заговорил в микрофон:

– Башня на связи. Вижу отблеск света на крыше в квадрате тридцать шесть. Розовый оштукатуренный дом. Пошлите туда вертолет.

Уже через несколько секунд над крышей указанного Мазаром многоквартирного жилого дома завис военный вертолет «Хьюи». Из кабины выпрыгнули четверо вооруженных автоматами солдат. Еще через несколько секунд запыхавшийся голос доложил:

– «Хьюи-76» – Башне.

– На связи, семьдесят шестой. Докладывайте.

– Никаких проблем, Башня. Всего лишь девушка с рефлектором. – Пауза. В голосе послышались новые нотки: – Загорала нагишом. Какие указания?

Мазар вытер вспотевший лоб и поднес к губам стакан с водой.

– Вас понял, семьдесят шестой. Мы проводим небольшие учения. Дайте девице какую-нибудь одежду и посадите под домашний арест. До передачи полиции продержите в вертолете.

На этот раз пауза затянулась.

– Вас понял, Башня.

– Все, конец связи.

Мазар со вздохом откинулся на спинку стула и повернулся к одному из диспетчеров:

– Может, она этого и не заслужила, но уж очень нервный сегодня день.

* * *

Сабах Хаббани лежал на вершине холма, не отрывая глаз от окуляров полевого бинокля. День был тихий и ясный, но девять километров все же большое расстояние. Похоже, пассажиры уже поднимались на борт «конкордов». Самое время. Он поднял руку, подавая сигнал. Нужно лишь подождать, пока пролетит вертолет.

Позади него, в соснах, трое мужчин опустились на колени. Рядом с каждым лежало по три мины. Каждый должен был сделать по четыре выстрела – два разрывными и столько же зажигательными. Если хотя бы одна попадет в цистерну с горючим, живых на летном поле не останется.

Они пристально смотрели на Хаббани. Рука опустилась. Пальцы разжались, выпуская мины. Мужчины закрыли уши и открыли рты, чтобы уравнять давление…

* * *

Бригадный генерал Ицхак Талман стоял перед радаром, наблюдая за тем, как двенадцать «Ф-14» Ласкова выстраиваются над побережьем. Другие дисплеи показывали несколько частных самолетов и находящийся в море корабль. Прибавив звук, Талман услышал голос Ласкова, обращавшегося к своей эскадрилье. Пока что все шло хорошо. Генерал налил в чашку кофе и опустился на стул. Оставалось только ждать.

* * *

Капитан Эфраим Диниц ждал до тех пор, пока не услышал глухой стук упавших на боек взрывателя мин. Впоследствии, когда делом займется военный суд, это обстоятельство сыграет свою роль в доказательстве намерений арестованных. Его люди выбежали из-за деревьев и камней.

– Вы арестованы! – крикнул он по-арабски. – Руки за голову!

Три палестинца перевели недоуменные взгляды с так и не выстреливших минометов на окруживших их израильских солдат, потом медленно поднялись с колен и завели руки за головы.

Оглянувшись, Хаббани увидел разворачивавшуюся у него за спиной сцену. Сердце у него упало, а к горлу подступил комок. Он представил себя за колючей проволокой военной тюрьмы в Рамле. Провести остаток жизни в неволе? Никогда не увидеть своих детей, не прикоснуться к жене? Нет. Он вскочил и прыгнул с вершины холма. Кто-то закричал, но Хаббани летел вниз по склону. Все вокруг смешалось в расплывчатое яркое пятно. Сзади снова прозвучал резкий, требовательный голос, И тут же застучал автомат. Пули взрывали землю вокруг, и Хаббани не сразу понял, что уже не бежит по камням, а лежит на них, истекая кровью.

* * *

Хаим Мазар поднял трубку. Находясь в диспетчерской башне, он видел далекие холмы, где все только что случилось.

– Хорошо, Диниц. Допросите их прямо сейчас и потом сразу же позвоните мне.

Генерал снова опустился на стул. Он прекрасно понимал, что эти несчастные палестинские крестьяне знают о подготовке нападения еще меньше, чем он сам. Минометы были обнаружены еще десять лет назад и оставлены на месте, чтобы посмотреть, кто к ним придет. Разумеется, мины были обезврежены – с них сняли детонаторы. В последнюю неделю Мазар распорядился усилить наблюдение за рощицей на холме. Кроме того, совсем недавно кто-то, пожелавший остаться неизвестным, предупредил о готовящемся обстреле аэродрома.

Попытка нападения представлялась со стороны настолько неуклюжей, что генералу с трудом верилось в ее серьезность. Скорее всего, ее задумали, как отвлекающий маневр. Возможно, кто-то надеялся на понижение порога бдительности со стороны служб безопасности, но просчитался. Мазар же считал иначе. Если предполагаемый обстрел был отвлекающим маневром, то в чем тогда состоит основной? Как ни старался генерал поставить себя на место террористов, в голову ничего не приходило. Он пожал плечами.

Диспетчер поднял голову:

– Сэр, «конкорды» к взлету готовы.

Мазар кивнул:

– Дайте разрешение и пусть убираются отсюда поскорее.

* * *

Экипаж «ноль первого» закончил предстартовую проверку, «конкорд» выкатился на край четырехкилометровой взлетной полосы. В наушниках затрещало.

– «Эль-Аль» «ноль первый» и «ноль второй», взлет разрешаю. Интервал две минуты. Счастливого полета.

– Принял.

Авидар подал вперед РУДы,[2]2
  Рукоятки управления двигателями (прим. ред. FB2)


[Закрыть] и огромная белая птица покатила по полосе.

* * *

Давид Беккер, сидевший в левом кресле, видел, как первый самолет мягко оторвался от земли. Он повернулся к Моисею Гессу:

– Будь добр, проведи обратный отсчет. Две минуты.

Моисей кивнул и посмотрел на часы. Сидевший справа за ними Питер Кан взглянул на приборную панель.

– Все системы работают нормально, сэр, – доложил он на английском.

Беккер улыбнулся:

– Отлично.

– Одна минута.

В салоне переговаривались пассажиры. Согласно декларации, их число составляло тридцать пять человек: десять членов мирной делегации и двадцать пять – вспомогательного персонала. Было еще два стюарда, две стюардессы и старший стюард Лейбер. Они сидели все вместе, группой, сразу за пассажирским салоном. Шестеро агентов службы безопасности разместились среди пассажиров. Том Ричардсон уселся рядом с Джоном Макклюром и вел с ним беседу. Генерал Добкин еще раз просматривал документы, с которыми ему предстояло ознакомить верхушку Пентагона. Исаак Берг устроился один, развернув газету и посасывая незажженную трубку. Раввин Левин затеял религиозный спор с одним из делегатов. Всего на борту было пятьдесят пять человек, включая членов экипажа. С дополнительным грузом самолет взял почти максимальный вес, принимая во внимание температуру воздуха за бортом.

Мириам Бернштейн сидела позади Абделя Джабари, занявшего место рядом с еще одним арабским делегатом, Ибрагимом Арифом. Моше Каплан, молодой человек из службы безопасности, то и дело нервно поглядывал на две клетчатых куфьи.

Салон был невелик, сиденья размещались по два в каждом ряду, и человек высокого роста, поднимаясь, чувствовал себя не слишком комфортно. Французы, как обычно, сделали все по своему усмотрению, отдав предпочтение внешней роскоши в ущерб удобству, но недостаток места не имел на «конкорде» большого значения, потому что полет редко длился более трех с половиной часов.

Венцом декора был большой настенный махметр, позволявший пассажирам видеть, с какой скоростью летит самолет. В данный момент его неоновый циферблат показывал нули.

В пилотской кабине Гесс отвел взгляд от часов:

– Пора.

Беккер отпустил тормоза и подал вперед рукоятку. Машина стронулась с места и покатилась по длинной поблескивающей полосе, постепенно набирая скорость.

– Шестьдесят узлов, – сообщил Гесс.

– Все в порядке, – доложил, пробежав глазами по приборам, Кан.

Беккер приказал включить форсаж. Бортинженер включил сначала две внешних форсажных камеры, потом две внутренних.

– Есть, все четыре.

– Сто узлов.

Самолет уже пробежал половину взлетной полосы, и оставшаяся половина казалась короче, чем есть, из-за поднимавшихся от нее волн горячего воздуха. Призрачные озера возникали и испарялись с нарастающей скоростью. Беккер мигнул.

Сосредоточься на инструментах. Не обращай внимания на мираж.

Тем не менее, он продолжал смотреть вперед. Тепловые волны гипнотизировали его, одновременно искажая и укорачивая полосу. Беккер почувствовал, как на лбу выступают капли пота.

Только бы не заметил Гесс.

Беккер отвел глаза от ярко освещенного козырька и уставился на консоль. Скорость быстро нарастала, а его руки словно окаменели.

Отрывайся, черт бы тебя побрал. Штурвал на себя.

Рядом звучал монотонный голос Гесса, считывавшего показания скорости, возросшей уже до ста шестидесяти пяти узлов.

Беккер потянул штурвал. Переднее колесо оторвалось от раскаленной полосы. Они мчались со скоростью семьдесят пять метров в секунду, и в какой-то миг нервы у него дрогнули. Демон сомнения, преследовавший Беккера с первого дня в летной школе, снова подал голос.

Почему он должен полететь? Почему так скачут стрелки? Что-то не так. Кто вообще строил этот самолет? Почему ты думаешь, что умеешь им управлять? Беккер, стоп! Ты погибнешь!

– Командир…

В голосе Гесса отчетливо прозвучало беспокойство.

Беккер почувствовал, как ослабло в руках напряжение. Колеса отделились от земли. Скорость достигла двухсот двадцати узлов. Скороподъемность быстро нарастала. Он держал штурвал одной рукой.

– Убрать шасси.

Беккер улыбнулся и прочистил горло. Звук его собственного голоса, спокойного и уверенного, похоже, прогнал демона сомнения, но в голове еще слышалось угасающее эхо его последних слов.

В следующий раз я убью тебя, Беккер.

Он еще немного подождал, удостоверяясь, что все в порядке, и слегка громче обычного произнес:

– Проверка всех систем. – И, выдержав паузу, добавил: – А когда освободитесь, Питер, позвоните, чтобы принесли кофе.

Беккер расслабленно откинулся на спинку кресла, без труда выводя самолет на курс. Впереди посадка и взлет в Орли, а потом в Нью-Йорке. Он вернется в Лод через двадцать четыре часа. И сразу же, без промедления подаст в отставку. К этому давно шло. Каждый раз, когда самолет бежал по взлетной полосе, попадал в воздушную «яму» или заходил на посадку, внутри у Беккера все сжималось, ладони становились мокрыми от пота, а голос в голове предвещал смерть. Ничего особенного. Такое случается даже с самыми лучшими пилотами. Надо лишь набраться мужества и твердо сказать…

– Хватит.

– Хватит? – переспросил Гесс. – О чем это вы?

Беккер повернул голову и уставился на своего товарища:

– Что?

– Вы сказали «хватит». Чего «хватит»? – не отрывая глаз от приборной доски, повторил Гесс.

– А… Ну да. Конечно. Кофе. Хватит пить кофе. Скажите, что не надо.

Гесс как-то странно посмотрел на командира. По его взгляду Беккер понял: он все знает.

– Ладно, ты прав. – Беккер повернулся к Кану. – Два кофе, Питер.

Капитан вытер лицо и лоб. Все в порядке. Гесс имеет право знать. Он закурил сигарету и глубоко затянулся.