Текст книги "Одиссея Талбота"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

Через некоторое время он посмотрел по сторонам и с удивлением обнаружил, что за размышлениями одним махом прошагал почти двадцать кварталов. И достиг улицы, где стоял отель «Ломбарди».

Абрамс зашел в телефонную будку и начал набирать номер этого дорогого отеля. Он подумал, что никогда раньше не бывал в подобных местах и тем более не ходил туда за тем, чтобы переодеться в смокинг. Он вспомнил знаменитые слова Торо:[1]1
  Торо Генри Дейвид (1817–1862) – американский писатель и философ.


[Закрыть] «Остерегайся мероприятий, для которых следует переодеваться».

12

Кэтрин Кимберли вошла в вестибюль отеля «Ломбарди». Навстречу ей с приветствиями бросился консьерж Морис.

– Месье Торп у себя, мадам.

Он взял у Кэтрин зонт и проводил ее в дальнюю часть вестибюля к лифту. Там он ключом открыл кабину и пригласил Кэтрин внутрь.

В лифте она уже в который раз подумала, что у нее нет ключей ни от лифта, ни от апартаментов. Питер объяснял это, как всегда, просто и в то же время несколько эксцентрично:

– Ты знаешь, что мое сердце и вся моя собственность принадлежат тебе. Но это номер моего отца, и сдается он правительству за символическую плату – один доллар в год. Иметь запасные ключи могут только представители отца.

Лифт остановился на двадцать втором этаже, первом этаже трехэтажного пентхауза. Она вышла в обширный коридор, окрашенный в светло-зеленые тона.

Ее оглушил голос, раздавшийся из динамика:

– Встаньте перед камерой, руки за голову!

На лице Кэтрин появилось выражение легкого недовольства. Секунду спустя она улыбнулась:

– Черт тебя возьми, открывай!

Щелкнул замок, дверь открылась, и Кэтрин вошла в большую переднюю. Далее она проследовала в огромную гостиную, расположенную в двух уровнях. Вверху напротив друг друга тянулись небольшие балконы, соединенные подобием мостика, перекинутого через всю комнату.

Кэтрин огляделась, затем бросила сумочку и портфель на диван и сняла плащ. Из скрытых динамиков доносилось попурри из песенок о похождениях Джеймса Бонда.

– Питер, перестань дурачиться!

Она подошла к бару, на котором стояли бутылки и два охлажденных стакана, и налила себе мартини. Неожиданно двустворчатые двери, ведущие на террасу, распахнулись, и в комнату ворвался поток холодного воздуха. Сквозь развевающиеся шторы в гостиную вошел Питер Торп, одетый только в джинсы.

Кэтрин несколько секунд с удовольствием смотрела на его мускулистое тело, силуэт которого обрисовывался огнями расположенных рядом с «Ломбарди» зданий.

– Ты что, с ума сошел?

Глаза Торпа сузились и злобно загорелись:

– Грязная работа, мисс Кимберли. Если вы красный агент, то вы умрете.

Он закрыл створки дверей и подошел к Кэтрин.

– Видите? Это граната с биологическим зарядом. Ловите!

Он резко бросил в нее полуочищенный лимон. Она инстинктивно поймала его одной рукой и быстро отбросила назад. Лимон шлепнул Питера по голой груди. Кэтрин рассмеялась, хотя что-то во всем этом неприятно кольнуло ее.

– Зачем ты стоял полуголый под дождем? – спросила она.

– Я не хотел, чтобы промок мой костюм. – Он улыбнулся и обнял ее.

– Все-таки ты очень странный, Питер. Видимо, это из-за твоих рыжих волос. – Она провела рукой по его длинным мокрым волосам.

Торп крепко прижал ее к себе.

– У тебя был удачный день?

– Во всяком случае, интересный.

Они поцеловались, и Торп уткнулся лицом в ее шею.

– У нас есть время для быстрого танца?

Кэтрин улыбнулась:

– Для быстрого – нет. Но есть для медленного.

– Хорошо. – Он поцеловал ее в шею, затем взял поднос со стаканами в баре. Она забрала свою сумочку и пошла вслед за ним наверх по винтовой лестнице.

– И чем же этот день был интересен?

Она хотела было рассказать ему все подробно, но сдержала себя. Кэтрин заметила, что Питер и так уже проявляет повышенный интерес к тому, что происходит в фирме «О'Брайен, Кимберли и Роуз».

Она сказала:

– Просто много шума вокруг сегодняшнего мероприятия. Были неожиданные посетители из других городов и даже из-за границы.

Они дошли до одного из балконов.

– Нет ничего более жалкого, чем экс-шпионы, – заметил Торп.

– Они интересные люди. Вечер тебе понравится.

– Вполне возможно. Но я уже устал от этих разговоров о том, какой великой организацией было Управление стратегических служб и каким дерьмом стало ЦРУ.

– Я что-то не слышала при нас таких высказываний.

Торп улыбнулся:

– Может, я излишне эмоционален. А может, во мне все еще сидит раздражение с тех пор, как отец по многу часов подряд рассказывал, как УСС выиграло войну. Он изводил меня этими рассказами еще в юности.

Кэтрин взяла его за руку.

– Мой шеф раньше служил в УСС, – мягко сказал Торп. – И он привел с собой дюжину других таких же ветеранов. – Он остановился перед дверью спальни. – Теперь в столовых в Лэнгли подают главным образом чернослив и слабительное. – Торп рассмеялся.

– Опытные сотрудники могут принести большую пользу, – возразила Кэтрин. Она открыла дверь спальни и пропустила Питера, который поставил поднос на тумбочку.

– Меня волнует не то, что они пожилые, – глубокомысленно проговорил Торп. – Суть в том, что в делах этих ветеранов много странного. У них очень сложные биографии.

– Что ты имеешь в виду? – Кэтрин посмотрела на Торпа снизу вверх.

Поколебавшись, он ответил:

– Я имею в виду вопросы безопасности. – Он пригубил свой мартини. – В УСС попало много политических радикалов… Тогда ведь отбор в разведку производился не так строго, как сейчас. А теперь они возвращаются в ЦРУ, да еще на руководящие должности. Это меня и беспокоит…

– Питер, хватит о работе.

– Правильно. – Он поставил свой стакан и стянул с себя джинсы, бросив их на кресло.

Кэтрин начала раздеваться.

Он откинул простыни на своей двуспальной кровати и стал смотреть, как она вешает свою одежду в его шкаф.

– Нам нужно пожениться.

– Ты прав. Но где мы будем жить? – Она с улыбкой обернулась к нему.

Торп улыбнулся в ответ и забрался в постель.

– Иди ко мне. Я хочу показать тебе мое новое дешифровальное устройство.

– Оно хорошо работает? – Кэтрин подошла к кровати.

– Его просто нужно включить.

– Похоже, оно уже включилось само по себе. – Она рассмеялась и легла рядом.

Кэтрин услышала, как где-то звонит телефон. Но вставать ей не хотелось. После продолжительной паузы телефон зазвонил вновь. Она почувствовала, как пелена сна спадает, и увидела, что Питер сидит рядом на кровати. На корпусе телефона загорелась желтая лампочка. Это означало, что звонят не по прямому номеру Торпа.

– Через коммутатор, ну и черт с ним, – пробормотал Питер.

– Возможно, это меня.

Он с удивлением посмотрел на Кэтрин:

– Тогда ты и отвечай.

Она приподнялась на локоть и потянулась за трубкой. Девушка с коммутатора сказала:

– Мистер Абрамс спрашивает мисс Кимберли.

– Хорошо, соедините.

Раздался щелчок.

– Кэтрин Кимберли слушает. – Ее голос вдруг зазвучал хрипло, и она откашлялась. – Алло!

Она оглядела просторную спальню. В дальнюю стену был вделан камин. Часы на каминной полке показывали, что они проспали почти час.

– Я последовал вашему совету и побывал в клубе, – после небольшой паузы осторожно сказал Абрамс.

– Он там зарегистрирован?

– Да. Но под другим именем… Он здесь со среды… Уезжает в понедельник.

Кэтрин проводила взглядом Питера, вставшего с кровати и занявшегося приседаниями. Явного интереса он к разговору не проявлял, но Кэтрин знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он прислушивается.

Она сказала более тихим голосом:

– Хорошо. Прикажите детективам находиться поблизости от него все время, пока он не придет на вечер.

– Честно говоря, я уже сделал это.

– Отлично. Тогда до встречи в Штабе.

– Хорошо. – Он повесил трубку. Кэтрин села в кровати, скрестив свои длинные ноги.

Торп закончил приседания.

– Кто это был?

– Тони Абрамс.

– А-а, суперсыщик. – Он начал отжиматься. – Я как-то встречался с ним, помнишь?

– Ты был с ним груб.

– Я извинюсь перед ним при случае.

– Хорошо. Этот случай представится сегодня вечером.

Торп замер.

– О Боже, Кейт! Ты что, пригласила его?

– А почему бы нет?

– Он не вписывается в эту компанию. Ему там будет не по себе.

Она не ответила. Торп перевернулся на спину и начал делать упражнения для живота и ног. Кэтрин смотрела на него. Все-таки чувствовалось в нем что-то эксгибиционистское. Вообще Питер был полон какой-то животной энергии. Он напоминал прирученного тигренка: вроде играет и ласкается, но потенциально очень опасен. Питер, конечно, сложный, даже несколько загадочный человек. Но ведь шпионы, как и актеры, должны уметь перевоплощаться. Для Кэтрин существовал Питер Торп, которого она любила, и Питер Торп, который чем-то ей не нравился.

«Но дело в том, – подумала она, – что ни с тем ни с другим я никогда не скучаю». Она натянула на себя простыню.

– Ты по-прежнему состоишь членом «Университетского клуба»?

Питер сел и почесал затылок, будто силясь что-то вспомнить.

– Да, я был членом этого клуба… Еще четыре дня назад. Понимаешь, в понедельник…

– Напился или непристойно себя вел?

– Не помню. Помню только, что мне что-то мешало на лице и я пытался это убрать. Но это что-то оказалось полом.

Она улыбнулась и вновь посмотрела на часы.

– Надо собираться.

Питер подошел к кровати, положил руки ей на плечи и слегка навис над ней.

– Что происходит, Кейт?

Кэтрин поднырнула ему под руку и быстро встала.

– Это тебя не касается.

– Я могу помочь?

Она присела у камина и щелкнула выключателем газовой горелки. Голубое пламя зазмеилось вокруг искусственных бревен, сделанных из вулканической породы.

– Здесь всегда так много света. Зачем это?

– Чтобы лучше видеть тебя, дорогая. – Питер подошел к стене и повернул регулятор.

В комнате стало темно. Только мерцало пламя в камине. Он сменил кассету в стереосистеме, поставил записи Вилли Нельсона, налил в стаканы мартини и присел рядом с Кэтрин на корточки, глядя на огонь. Тепло камина согрело их обнаженные тела, а отблески пламени высветили полные груди Кэтрин и ее тонко обрисованные скулы. Некоторое время они молчали. Потом Кэтрин спросила:

– Ты знаешь некоего полковника Карбури?

Он повернулся к ней.

– Карбури?

– Да. – Она посмотрела Питеру в глаза.

– Ну… Немного. Он друг моего отца. Англичанин, правильно? А в чем дело, Кейт?

Кэтрин допила свой мартини, встала и подошла к шкафу. Она достала из сумочки письмо леди Уингэйт и вернулась к камину, протянув письмо Питеру, но не отдавая его.

– Я дам тебе прочесть это письмо при том условии, что ты не будешь ни с кем обсуждать его содержание. Ни с коллегами, ни даже с отцом. Если ты согласишься на это условие, то потом поймешь, почему я его выдвигаю.

Питер протянул руку, и Кэтрин передала ему письмо. Торп развернул листки и стал читать при свете камина. Он несколько раз подносил к губам стакан с мартини, однако не отрывал глаз от письма.

Наконец он поднял взгляд на Кэтрин и вернул ей странички.

– Где дневник?

– Его мне должны передать. Что ты думаешь обо всем этом, Питер?

Торп, вставая, пожал плечами. Он нащупал пачку сигарет, лежавшую на каминной полке, и достал одну, стоя спиной к Кэтрин.

– Это интересно.

Она подошла к нему и вгляделась в его красивое лицо. Питер казался более взволнованным, чем это можно было понять из его слов. Он произнес:

– Кейт, бедная. Наверное, это так тяжело, через столько лет…

– Да, в том, что касается лично меня. Но меня еще больше расстраивает все остальное.

– Правда? Ты совсем не знала своего отца.

Она погладила Питера по щеке и повернула его лицом к себе.

– Ты знаешь что-нибудь об этом деле?

– Нет. Но я правильно понял из твоего телефонного разговора с Абрамсом, что Карбури будет сегодня на вечере? Наверное, там он и отдаст тебе дневник?

– Да. Он приходил сегодня в контору без предварительной договоренности. Сказал, что приехал прямо из аэропорта. Но я полагаю, что он здесь со среды. Как бы то ни было, мы поговорили, и он отдал мне письмо. Он сказал, что передаст дневник сегодня вечером.

Торп медленно кивнул.

– Странно… Я имею в виду, странно, что Карбури приехал в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на церемонии награждения ветеранов, в том числе и моего отца, а отец о его приезде ничего не знает.

– Может быть, и знает. Ведь вы же не все рассказываете друг другу.

Торп, казалось, не заметил ее слов. Он сел на диван и зажег сигарету, глубоко задумавшись. Его настроение заметно изменилось. Кэтрин хотелось думать, что он просто беспокоится о ней. Но она хорошо знала, что это не в характере Питера.

– Ты правильно сделала, что послала следить за ним, – сказал Торп.

Кэтрин оставила комплимент без ответа.

– Ты думаешь, это действительно серьезно? – спросила она. – Как сказано в письме, последствия могут быть ужасны.

– Вполне возможно. Я бы хотел взглянуть на этот дневник.

Она собрала свою одежду и направилась к двери.

– Мои вещи уже прибыли?

Торп рассеянно кивнул:

– Да-да. Ева все разложила в бежевой комнате.

Кэтрин остановилась.

– А где она?

– Кто, Ева? – Питер пожал плечами. – Куда-то ушла.

Неожиданно он на секунду вышел из задумчивого состояния.

– Между прочим, я не люблю то синее платье. Оно холодное.

– А кто тебя спрашивает?

По балкону она перешла на другую сторону гостиной и оказалась возле огромного окна, совсем недавно устроенного в северной части комнаты. Питер последовал за ней. Держа одежду перед собой, Кэтрин смотрела на дождь, мягко падавший на землю в абсолютно безветренном вечернем сумраке. Торп встал рядом.

– Чертовски красивый вид. Тебе нравится?

– Я просто обалдеваю. Не от вида, а от того обстоятельства, что ты смог уговорить отца истратить целое состояние на то, чтобы прорубить это окно вопреки правилам. Вот что меня завораживает – то, что ты всегда получаешь все, чего хочешь, какими бы ни были твои капризы и сколько бы их исполнение ни потребовало времени, денег и забот от других людей.

– А мне просто нравится вид. Не усложняй. Отсюда можно разглядеть даже Гарлем. Вон, видишь? Интересно, что делают сегодня вечером бедные? Может, то же, чем занимались мы?

– Это глупо.

– Да, возможно… И все же интересно. – Он отпил из стакана.

– Иногда, Питер, мне кажется, что у тебя нет сердца, нет чувства социальной справедливости, нет чувства меры, нет…

– Остановись! Нечего читать мне лекции. Я эгоцентрист и сноб. Я знаю. И я себе таким нравлюсь.

Она пожала плечами и направилась в большую комнату.

Торп крикнул:

– Послушай, я быстренько одеваюсь и ухожу. Мне нужно кое с кем встретиться. Увидимся на ужине.

– Не опаздывай, – сказала она, не оборачиваясь, и в ее голосе слышались нотки раздражения, если не злости.

– Да мне ненадолго. Ты знаешь, где все лежит. Уйдешь сама.

Она прошла в комнату для гостей и закрыла за собой дверь. Она подумала, что в этих огромных апартаментах нет ничего, что бы принадлежало ей безраздельно. Другая женщина на ее месте мучилась бы от ревности, но эта квартира не была жильем в обычном понимании слова. Это была конспиративная квартира и одновременно подобие филиала ЦРУ. И все, что здесь происходило, должно было рассматриваться именно с этой точки зрения.

В квартире останавливались заезжие агенты, равно как и другие мужчины и женщины, чье положение и статус были для Кэтрин абсолютно непонятны. Она знала, что однажды они здесь содержали и допрашивали перебежчика, поэтому Кэтрин не могла попасть в квартиру в течение целого месяца.

И хотя интерьер апартаментов был несколько старомоден, она знала, что квартира напичкана современной техникой, начиная от сложной системы защиты и кончая совершенными системами звукозаписи. Наверное, здесь была установлена и новейшая фотоаппаратура. Последний, третий этаж пентхауза был, видимо, заполнен электроникой. Кэтрин там никогда не была, но временами она слышала шум машин и чувствовала сотрясающие квартиру вибрации.

Ей здесь не нравилось. Но здесь жил Питер Торп. То есть он жил здесь в те периоды, когда бывал в Нью-Йорке. И в последнее время таких периодов было все больше. А в данный момент она могла быть где угодно, но только рядом с ним.

13

Тони Абрамс оказался у старого кирпичного дома в фешенебельном квартале на Тридцать шестой улице. Для жителей Нью-Йорка, понимавших толк в ценах на недвижимость, этот квартал, расположенный на самой, пожалуй, дорогой земле в Америке, был олицетворением денег. «Если бы эти узкие ряды домов переместить в Бруклин, они могли бы показаться даже неказистыми», – подумал Тони.

В отличие от кирпичных домов, парадные двери которых располагались над высокой лестницей в целях большей уединенности и для того, чтобы внизу оставалось место под служебные помещения, входная дверь этого дома находилась на уровне тротуара. По обе стороны двери горели газовые фонари, а слева было большое окно, забранное массивной чугунной решеткой. Этот дом больше напоминал о старой Филадельфии или Бостоне, чем о старом Нью-Йорке.

Через небольшой прозрачный кружок запотелого окна Абрамс заглянул в маленькую гостиную. В камине горели дрова, а рядом сидели со стаканами в руках двое мужчин и две женщины. Мужчины были при черных галстуках. Тони узнал Джорджа ван Дорна, старшего компаньона фирмы «О'Брайен, Кимберли и Роуз», и Тома Гренвила, который также вскоре должен был стать компаньоном фирмы. Женщины, обе в вечерних платьях, были скорее всего их женами. Жители пригородов, коротающие вечер в городском особняке фирмы.

Абрамс три раза постучал дверным кольцом по черной двери. Дверь открыла привлекательная девушка лет двадцати пяти в черном сарафане и белом джемпере с воротником «хомут».

– Мистер Абрамс?

– Да.

Она улыбнулась:

– Пожалуйста, входите. Вы, по-моему, промокли. Меня зовут Клаудия.

Тони заметил, что она говорит с каким-то акцентом, видимо, центрально-европейским. Абрамс вошел в прихожую, и девушка взяла его плащ.

– А где ваша шляпа?

– На столе у моего дядюшки.

Она немного помедлила и сказала:

– Ваши вещи наверху. Вы когда-нибудь раньше здесь бывали?

– Если только в прошлой жизни.

Она засмеялась и добавила:

– Вторая дверь слева… Хотя, давайте я сама вам покажу.

Она повесила плащ на крючок над батареей и повела Тони наверх.

Они прошли мимо гостиной, а затем по узкому коридору с низким потолком. Лестница была немного покосившейся, как и весь дом, но для нынешнего времени идеально прямых домов это было шиком. Клаудия открыла дверь и впустила его в маленькую комнату, обставленную настоящим «чиппендейлом». Смокинг Тони покоился в коробке с надписью «Одежда напрокат от Мюррея», лежавшей на кровати с высокими ножками.

Девушка сказала:

– Халат на кровати. Ванная – напротив, а на туалетном столике вы найдете все необходимое для душа и бритья. Когда оденетесь, может быть, захотите присоединиться к ван Дорнам и Гренвилам за коктейлем. Могу я быть еще чем-нибудь полезна?

Абрамс подумал, что она была достаточно сведущим человеком. Когда она поправляла свои каштановые волосы, он присмотрелся к ней повнимательнее.

– Я не мог видеть вас в офисе?

– Возможно, ведь я – клиент фирмы.

– Вы сами откуда?

– Что? А, я из Румынии. Теперь живу в этом доме.

– В качестве гостя?

– Я не чья-то любовница, если вы это имеете в виду. Я – политическая эмигрантка.

– Я тоже эмигрант. Из Бруклина.

Некоторое время они оценивающе разглядывали друг друга. Абрамс почувствовал, что с первого взгляда на нее в нем определенно забурлило желание. Он снял пиджак и галстук и повесил их в шкаф. Затем покосился на Клаудию, которая открыто смотрела на него, и стал расстегивать рубашку. Сняв рубашку, он бросил ее на кровать. Его рука опустилась на ремень.

– Вы остаетесь здесь?

Она улыбнулась и вышла. Абрамс разделся догола и надел халат. Взяв бритвенный прибор, он вышел в холл. Ванная оказалась маленькой, похожей скорее на кладовку. Тони побрился, принял душ и вернулся в комнату. Он стал одеваться, ругая изо всех сил запонки и узкий воротничок. Мюррей, как и следовало ожидать, забыл про кожаные туфли, так что Тони придется идти на вечер в своих будничных ботинках, мало подходящих для такого случая. Он взглянул на себя в зеркало, висевшее на двери. Мучаясь с бабочкой, он подумал: «Надеюсь, что все остальные будут выглядеть не менее идиотски».

Абрамс спустился вниз, в гостиную. Том Гренвил, симпатичный мужчина лет на пять младше Абрамса и примерно в тысячу раз богаче, обратился к нему:

– Тони, сообрази себе что-нибудь в баре.

Джордж ван Дорн ответил на вопрос, над которым, видимо, задумались обе женщины:

– Мистер Абрамс долгое время проработал в полиции.

Китти ван Дорн подалась вперед:

– Как интересно! А почему вы выбрали именно эту профессию?

Абрамс посмотрел на нее. Она была или намного моложе мужа, или усердно работала над собой: витамины, шейпинг, пластическая хирургия.

– Я всегда хотел стать полицейским, – ответил Абрамс.

Джоан Гренвил, симпатичная блондинка с веснушками, спросила его:

– А где вы живете?

Абрамс налил себе виски и ответил:

– В Бруклине. – Ему показалось, что голос у нее был с придыханием.

– А, значит, вы городской. Мы тоже. Мы живем в Скарсдейле. Это дальше Бруклина.

– Дальше от чего?

– Отсюда, от центра Вселенной. Я хочу переехать обратно в город, но Том меня не поддерживает. – При этих словах она взглянула на мужа, но он отвернулся.

Абрамс пригляделся к ней повнимательнее. На ней было простое белое шелковое платье. Она скинула с себя туфли, и он отметил отсутствие педикюра, да и вообще она, видимо, мало пользовалась косметикой. Прекрасная фигурка. Симпатичная, богатенькая и даже, возможно, умненькая. Одним словом, вьющая ступень эволюции человека.

Китти ван Дорн сказала:

– А мы живем на Лонг-Айленде, в Глен-Коуве. Джордж часто бывает здесь, правда, Джордж?

Джордж хмыкнул и направился к бару. Абрамс понял, что он уже успел достаточно выпить. Ван Дорн заговорил, делая себе коктейль:

– Кимберли, я имею в виду Генри Кимберли-старшего, купил этот дом на пороге века, заплатив три тысячи долларов то ли Гамильтону, то ли Стьюезану… Никак не могу вспомнить точно. Как бы там ни было, Генри-младший прожил здесь несколько лет после женитьбы. Когда началась война, он перевез семью в Вашингтон. Затем он отправился за границу, и его убили. Чертовски жалко. – Он поднял стакан и выпил. – За Генри!

Абрамс, стоя у камина, наблюдал, как ван Дорн допивает свой «бурбон», и спросил:

– Генри Кимберли был офицером Управления стратегических служб, не правда ли?

– Точно, – ответил ван Дорн, сдерживая отрыжку, – как и я. Где ваша комната, Абрамс?

– Комната? А, вторая слева, на втором этаже.

– Это была детская, комната Кейт. Мы с Генри любили заходить и болтать с ней. Генри любил эту девочку и ее сестру Энн.

На его красном лице появилась грусть.

– Война – это дерьмо, – добавил он.

Абрамс кивнул. Беседа разгоралась.

– Мой отец тоже работал в УСС. Целая группа сотрудников фирмы была завербована Биллом Донованом. Критики Донована поговаривали, что УСС расшифровывалось как: «Ух, слишком социально», – сказал, улыбнувшись, Гренвил.

– А кто критиковал Донована? – спросил Абрамс.

– В основном всякие придурки, вертевшиеся вокруг Рузвельта.

Наступило длительное молчание, которое нарушил ван Дорн, налив себе еще порцию виски. Он сказал через плечо Абрамсу:

– Сегодня вечером, я думаю, вам будет интересно.

Китти ван Дорн издала звук, означавший, что она не разделяет мнение супруга. Том Гренвил помешал пальцем в своем стакане.

– Вы знакомы с Кейт, не так ли? Она позвонила и сказала, что вы придете.

– Да, – закурив, ответил Абрамс. Эта беседа казалась несколько странной. Никто из мужчин прежде с ним не общался, удостаивая лишь кивком в офисе. Хотя и сейчас в их отношениях чувствовалась снисходительность, но в целом они были настроены достаточно дружелюбно. Это напомнило Абрамсу его первую беседу в подвале мясного магазина Бари, куда его затащили, грозя начистить физиономию, и откуда он вышел уже «Красным дьяволом».

Джоан Гренвил поднялась с кресла и опустилась на колени на коврик перед камином недалеко от Тони. Она взяла каминные щипцы и поправила дрова, затем повернулась и посмотрела на него.

– Вы останетесь здесь на ночь, мистер Абрамс?

– Просто Тони. – Он опустил глаза и увидел белый изгиб ее грудей и розовые соски. – Я не знаю, миссис Гренвил, а вы?

– А мы останемся. Пожалуйста, зовите меня просто Джоан, – попросила она.

Избегая взгляда Тома Гренвила, Абрамс направился к бару, хотя пить больше не хотел.

– Кто-нибудь еще выпьет?

Никто не ответил, а Джордж ван Дорн сказал:

– Действительно, оставайтесь.

– Не следует так поздно ехать на метро в Бруклин, – добавила Китти ван Дорн.

– Я собирался поехать на такси, – сказал Абрамс.

Опять молчание. Абрамс не знал, было ли это смешно или неловко, была ли это демократия в действии или просто вежливость знати. Они старались изо всех сил, но от их усилий у него начинала болеть голова. Джордж ван Дорн нашел окурок своей сигары в пепельнице и закурил.

– Клаудия дала вам все необходимое?

– Да, спасибо, сэр.

– Отлично. – Он выпустил облако дыма. – Знаете, она наш клиент. Она не служанка или что-то еще в этом роде.

– Она так и сказала.

– Правда? – Он откинулся в своем кресле. – Ее дедушкой был граф Лепеску, лидер румынского движения Сопротивления во время немецкой оккупации. Я полагаю, что она и сама вроде как графиня. Здесь она проживет еще некоторое время.

Абрамс посмотрел на Джоан Гренвил, сидевшую по-турецки на полу, с задранным на бедра платьем, и созерцавшую огонь. Абрамс вдруг представил себе уик-энд университетского женского клуба в Уэллесли или в Беннингтоне: много пива, еды, гитар и веселых голосов. На стульях разбросано лыжное снаряжение тысяч на пятьдесят, а на полу – лыжницы. Там были маленькие носики и соответствующие им маленькие груди, десятки розовых пальчиков без лака на ногтях и так много волос цвета соломы и голубых глаз, что можно было снимать «Деревню проклятых». За окном – огромное красное зимнее солнце, садящееся за заснеженный, покрытый березами холм, а в камине потрескивает огонь. Он никогда не видел подобного, но ведь не видел же он свою поджелудочную железу, хотя знал, что она была там, где ей положено быть.

– Его схватили красные, – сказал ван Дорн.

– Кого? – не понял Абрамс.

– Графа Лепеску, деда Клаудии. Им не нравился его титул. Они его расстреляли. Семью отправили в лагерь на перевоспитание. Большинство его родственников умерли. Хорошая награда за борьбу с нацистами. Война – дерьмо. Я это уже, кажется, говорил?

– Джордж, – заметила Китти ван Дорн, – пожалуйста, следи за своими выражениями.

– Русские тоже дерьмо. Любят расстреливать людей. – Он допил виски. – После смерти Сталина остатки семьи Лепеску были выпущены из лагеря. Отец Клаудии пошел работать на фабрику, женился на фабричной девчонке. Она и родила Клаудию. Ее мать умерла несколько лет назад. Длительное время мы пытались вызволить Клаудию из Румынии.

– Кто пытался?

– Мы. В конце концов выцарапали девушку прошлой осенью. Сейчас пробиваем ей вид на жительство.

– Зачем?

Ван Дорн посмотрел на Абрамса.

– Зачем? Мы их должники. Мы платим по счетам.

– Кто эти должники?

– «О'Брайен, Кимберли и Роуз».

– А я думал, речь идет о вашей бывшей разведслужбе.

Все молчали. Том Гренвил подошел к окну:

– Машина уже ждет. Пойдемте?

Ван Дорн посмотрел на часы.

– Куда подевалась Клаудия? Ей требуется целая вечность, чтобы одеться.

Абрамс поставил свой стакан на каминную полку.

– Она что, едет с нами?

– Да, – ответил Гренвил. – У вас какой столик?

– Кажется, четырнадцатый.

Брови у Тома Гренвила поползли вверх.

– Значит, вы сидите с О'Брайеном и Кэтрин?

– Разве?

Ван Дорн уронил пепел с сигары в свой стакан.

– Я тоже сижу за четырнадцатым. В этом году фирма заказала одиннадцать столиков. А раньше мы занимали и двадцать, и тридцать… – Он с силой воткнул окурок сигары в пепельницу. – Ну-ка, девушки, пойдите и поторопите нашу принцессу.

В этот момент в гостиную вошла Клаудия. На ней было черное шелковое вечернее платье и серебристые туфельки. В руках она держала серебристую сумочку. Клаудия с улыбкой произнесла:

– Ее высочество готовы. Дело в том, что горничные Ее высочества объявили забастовку. Ее высочество просит извинить ее.

– Ты выглядишь потрясающе! – сказала Китти ван Дорн.

Абрамс подумал, что мог бы поспорить на недельную зарплату, что кто-то должен был это произнести.

Клаудия посмотрела на Тони:

– Вы поедете в машине с нами?

– Если там будет место.

Ван Дорн громко сказал:

– Места достаточно, едем.

Все надели плащи и пальто и вышли на улицу. Вечер был холодным и влажным. У тротуара ждал громадный «кадиллак». Шофер открыл правую заднюю дверь. Абрамс забрался в машину последним и занял откидное сиденье, оказавшись лицом к тем, кто сидел сзади.

Джордж ван Дорн быстро отыскал бар и налил себе виски.

– Эта жидкость кажется вкуснее в любом передвигающемся аппарате – катере, самолете, машине…

Китти ван Дорн посмотрела на него с укором:

– Джордж, впереди еще такой длинный вечер.

– Не такой уж длинный, если он будет пить так интенсивно, – вставила Джоан Гренвил. Она рассмеялась, и Тони заметил, как Том легонько толкнул ее ногой.

Когда машина тронулась, ван Дорн поднял свой стакан:

– За графа Илие Лепеску, майора Генри Кимберли, капитана Джона Гренвила и за всех тех, кого нет с нами в этот вечер.

Пока лимузин ехал по Парк-авеню, все молчали. Клаудия подалась вперед и положила руку на ногу Тони. В полумраке машины в девушке, казалось, проглядывало что-то семитское, и он подумал, что связь с женщинами, черты лица которых чем-то напоминали его собственные, – это, видимо, рок. В его жизни не было и, вероятно, не будет места для таких, как Джоан Гренвил или Кэтрин Кимберли. «Что, может, и к лучшему», – подумал он.

Джордж ван Дорн выглядел так, будто собирался провозгласить еще один тост. Но вместо этого он вдруг передал свой стакан Абрамсу:

– Пожалуйста, поставьте на место.

Жена ван Дорна одобряюще похлопала его по руке, как бы в награду за хороший поступок. Судя по всему, сам ван Дорн тоже был доволен, что удержался от соблазна приехать на ужин с солидно растраченными возможностями.

Однако в выражении его лица было все же нечто такое, что не соответствовало образу рубахи-парня, каким он хотел казаться. Абрамс видел это «нечто» в глазах ван Дорна, в его манере вести себя наедине с О'Брайеном. Патрик О'Брайен не выносил дураков, а ван Дорн дураком определенно не был. Он входил в тот узкий внутренний круг фирмы, который Абрамс называл «теневым». Это была еще одна фирма «О'Брайен, Кимберли и Роуз». Она руководила источниками информации и имела свою шифрованную телексную связь. Джордж ван Дорн, один из немногих, имел доступ к комнате с табличкой «Архив».

Абрамс зажег сигарету. Он считал, что хорошо разгадывает тайны. В этом был смысл его работы и его жизни. От самих тайн он не уставал никогда – он уставал от ответов на вопросы. Эти ответы, как правило, оказывались неинтересными, разочаровывающими и банальными.