Текст книги "Современная проза Сингапура (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Таксисту было лет пятьдесят, лицо изможденное, из угла рта свисает горящая сигарета, он не дает себе труда придержать ее пальцами, даже чтобы пепел стряхнуть. Куан Мэн видел, что уже два раза столбик пепла обламывался и серой золой разлетался по брюкам таксиста, а он и брюки не отряхивал. Он будто всматривался во что-то, милях в двадцати впереди, и совсем не замечал, что делается в его машине. У Куан Мэна несколько раз обрывалось сердце, когда такси в последний миг огибало встречные машины или пешеходов. Когда машина наконец остановилась, Куан Мэн подумал, что они просто чудом остались в живых.

Хок Лай заплатил таксисту – а перед этим он платил по счету в "Монт д'оре". Куан Мэн испытывал мучительную неловкость человека, у которого мало денег. Ему было неприятно чувствовать себя гостем, и от этого он сердился, что они приехали на Эспланаду, которую он считал своим владением. Эспланада предназначалась для него одного, здесь стояли на якоре его вечерние корабли. Куан Мэну совсем не нравилось, что посторонние вторглись в то, что он считал своим.

Хок Лай и Сесилия ушли вперед. Анна оказалась с ним, вернее, он с ней. Ему уже во всем мерещился заговор, и он решил ответить на него невежливым молчанием и надутыми губами. Не замечать девушку, шагающую рядом с ним. Какое мне до нее дело? Она же не моя девушка, пытался найти себе оправдание Куан Мэн.

– Корабли – как красиво! – неожиданно воскликнула она.

К изумлению Куан Мэна, она подбежала к балюстраде и не отрываясь смотрела на корабли.

Ее голос оказался глубоким и низким – скорей рожок, чем флейта. Ну что ж, проиграл пари, сказал себе Куан Мэн, почему-то странно удовлетворенный. Он достал три доллара из бумажника в левом брючном кармане и переложил их в правый. Квиты, сколько проиграл, столько заплатил. Куан Мэн подошел к балюстраде и оперся о нее рядом с Анной.

– Люблю море и все, что с морем связано. Корабли люблю, – сказала Анна, поворачиваясь к нему с улыбкой.

– А чем вы занимаетесь? – спросил Куан Мэн.

– Собираюсь стать учительницей. Уже два месяца учусь в педагогическом колледже.

– Наверное, преподавать хорошо.

– Мне хочется.

– Эй вы, двое! Хватит там! Уже опаздываем! – крикнул Хок Лай.

Куан Мэн и Анна повернулись. Сесилия звонко смеялась. Смех у нее округлый, как ее глаза-яблоки, подумал Куан Мэн.

К "Одеону" подъехали на такси. Как всякий смертный из плоти, крови и костей, Куан Мэн, очутившись в переполненном темном зале, забыл о своем мире, захваченный другими, целлулоидными мечтами. Они не отпускали его целых два часа.

ГЛАВА 7

На следующее утро не проснулись даже его уши, и матери пришлось посылать брата, чтобы вытащить Куан Мэна из постели. Он сразу вспомнил, что ему ничего не снилось. Он чувствовал себя разбитым и усталым. Шесть часов мертвецкого сна. Часы небытия. Мертвецки проспал жизнь и вернулся к ней смертельно усталым. Вот удивятся все эти христиане в день воскресения мертвых. Вот кто будет смертельно усталым от смерти. Представлять себе это зрелище было смешно. Насмешливое настроение помогло – Куан Мэн вполне проснулся. Хохма с утра – здоровью сестра, бурчал он по дороге в ванную. Оценивающе посмотрелся в квадратное зеркало: волосы пока на месте, зубы пока белые, глаза пока красные, язык пока покрыт налетом. Ничья. Два плюса, два минуса.

После обычных приготовлений к тому, чтобы выдержать грядущий день, Куан Мэн пошел завтракать на кухню. Младшие уже ушли в школу. За столом сидел отец, одетый в то, в чем он обыкновенно спит – в белой майке и широких застиранных штанах от старой пижамы в голубую полоску. Куан Мэну секунду казалось, будто сегодня воскресное утро, потом он точно вспомнил: нет, суббота – или?.. Да неужели он проспал два дня мертвым сном, почти как Рип ван Винкль?! Куан Мэн заметил, что отец небрит – редкая щетина торчала на его верхней губе. Он сидел, поджав под себя одну ногу, и неспешно читал "Стрэйтс тайме". Куан Мэн молча опустился на свой стул. Мать поставила перед ним рисовую кашу, он взялся за палочки.

– Может быть, ты все-таки попробуешь съесть немножко каши? – озабоченно спросила мать.

– Нет. Только кофе, – негромко ответил отец.

– Обязательно сходи сегодня к доктору, – сказала мать.

– Тебе не лучше, па? – спросил Куан Мэн.

– Да ничего. – Отец перевернул газетную страницу. – Это все мое давление. Пройдет.

– Отец еще на той неделе допил свои таблетки, а к доктору не ходил. Доктор говорил, что ему надо принимать их все время. Так нет – отец же у нас упрямый. Думает, он больше доктора понимает.

– Хватит, хватит. Попозже к доктору схожу.

Куан Мэн пошел на остановку один. Утро было таким ясным – не омраченное ни единым облачком, небо сверкало, как серебряный щит. Куан Мэн почувствовал, что день будет очень жарким, и сразу начал потеть под рубашкой. Хорошо хоть, что суббота – короткий день. После обеда на работе будет невозможно высидеть, а так – до часу дня, а там он свободен! Легким шагом подошел он к остановке.

Люди, собравшиеся на остановке, ждали терпеливо, даже с каким-то удовольствием, будто на их настроении сказывалось ясное небо и яркое солнце. Радовались они, впрочем, другому – они знали, что их ожидает в этот день всего несколько часов работы, а это еще можно было вытерпеть. Каждый предвкушал полтора дня свободы, и свобода была совсем близко.

Машинально делая свое дело на работе, Куан Мэн размышлял о свободном вечере. Куда его девать? Поехать искупаться? Больше ведь ничего не придумаешь. Почему-то именно в этот день ему хотелось чего-то необычного.

Позвали к телефону. Хок Лай или Порция, думал он, беря трубку.

– Алло!

– Алло, – отозвался неуверенный голос. – Это ты, Мэн? Это дядя Чеай говорит.

– Я слушаю, дядя.

Не случилось ли чего, подумал Куан Мэн: ни дядя Чеай, ни кто другой из родственников никогда еще не звонил ему на работу.

– Ты извини, Мэн, что я тебя отрываю, – сказал дядя смущенным тоном, в котором явно слышалась просьба об одолжении. – Ты не мог бы выручить меня деньгами? Мне нужно немного и всего на несколько дней. Я не подведу тебя.

Куан Мэн почувствовал, как у него отлегло от сердца, и улыбнулся. Добрался-таки до меня, старый черт. Еще никогда в жизни никто не просил денег у Куан Мэна, и он пока не владел искусством отказывать.

– Пожалуйста, дядя Чеай. Сколько вам нужно?

– А сколько ты можешь дать? – спросил дядя, начиная нажимать.

– Ну, у меня вообще-то немного, сейчас ведь конец месяца...

– Я понимаю, я понимаю! – Дядя испугался, что неожиданное счастье может ускользнуть. – Долларов пятьдесят найдется?

– У меня столько нет, дядя Чеай. Двадцать вас устроит? Больше я не могу.

– Давай двадцать – лучше, чем ничего.

Договорились, что после работы дядя будет ждать Куан Мэна в кофейне на углу. Куан Мэн вернулся к своему столу. Рабочий день медленно подходил к концу. Женщины засверкали карманными зеркальцами, начали что-то проделывать со своими волосами и лицами. Смешно, но, видя, как женщины выполняют этот ритуал, Куан Мэн испытывал нечто близкое благоговейному страху. Что-то отрешенное было в том, как они изменяли свою внешность, сосредоточенно разрисовывая рты палочками губной помады, подкрашивая пудрой лбы и щеки, все время внимательно изучая полученные результаты в маленьких зеркальцах. Куан Мэн смущался – ему казалось, что такие вещи можно делать за закрытыми дверьми: в спальне или в ванной, но никак не на глазах у всех. Видеть это было как подглядывать за женщинами. Куан Мэн опустил глаза и посмотрел на часы. Еще сорок минут.

Дядя Чеай пришел первым и ждал его, нервозно озираясь по сторонам. Боялся наткнуться на кредитора или не мог сдержать нетерпения? Скорее второе, подумал Куан Мэн, когда дядя схватил его за руку с такой силой, будто хотел отомстить за вынужденное ожидание.

– Долго ты как!

– Извините, дядя. Полно машин.

– Я уже опаздываю! – Дядя нетерпеливо посмотрел на часы.

– Боитесь, что опоздаете к первому забегу?

Дядя секунду поколебался, не зная, следует ли изобразить удивление, потом решил, что нет, и расхохотался. Смеялся он заразительно, и Куан Мэну тоже стало смешно, хоть причина веселья продолжала оставаться непонятной для него. Собственно, он ожидал, что засмеются все посетители кофейни, что смех выплеснется на улицу и прохожие будут помирать со смеху. Волны заразительного веселья покатятся по городу. Весь мир засмеется, не в силах сдерживаться, и причина общего хохота – дядя Чеай.

– Деньги у тебя с собой? – спросил дядя у еще не отсмеявшегося Куан Мэна.

Сразу почувствовав себя глупо, Куан Мэн смущенно протянул дяде двадцатку.

Дядя кивнул в знак благодарности и уже повернулся было к выходу, но, будто сообразив что-то, пристально посмотрел на Куан Мэна. Ой, подумал Куан Мэн, догадался, что у меня еще двадцатка в кармане.

– Слушай-ка, Мэн. Пошли со мной на скачки, а?

Куан Мэн только ахнул.

– Только дома потом не рассказывай, а то твои родители скажут, что я тебя с пути сбиваю.

На скачки! Сбивает с пути! А почему бы нет?

Куан Мэн уже не помнил себя от восторга – ему сразу начало казаться, будто пойти на скачки – самое нормальное дело и ему всегда нравилось бывать на скачках.

– С радостью, дядя Чеай.

От неожиданного счастья он чуть не отдал дяде остальные деньги, но спохватился, что тогда ему самому будет нечего поставить.

– Так пошли, пошли!

– А как же обед, дядя Чеай? Я еще не обедал.

– Обойдешься без обеда, пошли!

Дядя схватил его за руку и потащил из кофейни.

– Но дядя...

Видение полной тарелки жареного риса проплыло перед его глазами.

– Нам нельзя опаздывать! У меня кое-что есть в первом забеге. Скорей, скорей.

Солнце плавилось над городом. Дядя увидел такси и громко подозвал его. Куан Мэн поразился – он-то думал, у них нет денег, а, оказывается, они поедут на такси!

Ехать пришлось далеко, но дядя Чеай не проронил ни слова до самого ипподрома Букит-Тимах. Он углубился сначала в спортивную страницу газеты "Стрэйтс тайме", потом сосредоточился на потрепанной программе бегов. По его виду было ясно, что книжечка с выгоревшей синенькой обложкой ему – как Библия верующему. Ну что ж, подумал Куан Мэн, у каждого своя вера. Как говорится, свободная страна.

Машина едва успела остановиться, как дядя выпрыгнул и резво зашагал к воротам, покрикивая:

– Скорей, скорей!

Куан Мэн понял, что платить за такси придется ему. Сунув шоферу деньги, он бросился догонять дядю, который уже почти затерялся в огромной суетливой толпе.

– Скорей же, Мэн! Мы только-только успели! За воротами дядя бегом бросился к окошечку тотализатора.

– Третий номер, Космолет! – бросил он на ходу.

Куан Мэн не понял.

– Ну как, ты уже сделал ставку? – спросил дядя, отходя от окошка.

– Нет еще, дядя Чеай. Понимаете, я не знаю, как это делается.

– Очень просто. Берешь пять долларов, идешь вон к той будочке и говоришь, что ставишь один на третий номер. Давай побыстрей!

Куан Мэн неловко протолкнулся к будочке и протянул деньги в окошко.

– Один на третий номер.

Девушка в будке взяла деньги и выдала Куан Мэну билетик. Он пошел обратно к дяде, который так и приплясывал от нетерпения.

– Поторапливайся, Мэн! Пошли на трибуну, сейчас начнется забег.

Куан Мэн послушно последовал за дядей на переполненную трибуну. И ахнул, увидев сверху весь ипподром. Он никогда не думал, что здесь так красиво. Зеленый простор аккуратно подстриженной травы с редкими купами деревьев. Старые, величавые казуарины и акации.

– Пошли! – выдохнул дядя в один голос с тысячами зрителей.

Возбуждение мгновенно наэлектризовало атмосферу, Куан Мэн почувствовал, как захватывает и его, хоть он совершенно не понимал, что происходит. Сплошная путаница.

– Вот они! Смотри! – кричал дядя, дергая его за руку и тыча в фигурки, рассыпавшиеся по яркой, будто луговой, зелени. Куан Мэн смотрел, ничего не понимая.

– Давай, Космолет, давай! – орал дядя.

По толпе прокатилась волна возбуждения. Фигурки прошли поворот и быстро приближались к трибунам.

– Космолет!! – не унимался дядя.

– Жми, Космолет! – завопил и Куан Мэн, будто Космолет был его давнишним приятелем, за которого он всегда болел. Это было похоже на школьные соревнования, когда полагалось кричать – нажмите, синие!

Напряжение продолжало нарастать, оно шло в невероятном крещендо, все захватывая, всех увлекая.

– Давай-давай-давай!

Кони неожиданно промелькнули мимо воющих, орущих трибун. Дядя запрыгал, как маленький.

– Дядя, ну что? Что произошло?

– Выиграли, Мэн! Мы выиграли! – вопил дядя, бросаясь обнимать Мэна.

Невероятное волнение охватило Куан Мэна. Как здорово, как потрясающе здорово. Глядя на сияющего дядю, он так хорошо понимал, что влечет его на бега. Теперь и он понял!

В репродуктор объявили результаты. Космолет победил, за него выплачивали тридцать пять долларов за ставку.

– Как хорошо, что ты пошел со мной, Мэн! Новичкам везет, а с тобой и мне повезло.

Куан Мэну было приятно осознать, что он каким-то образом помог Космолету победить. Они пошли получать выигрыш. Складывая тощенькую пачечку денег, он вдруг обрадовался тому, как упоительно легко они ему достались! Деньги могут множиться! Он не сомневался, что сегодня они с дядей выиграют кучу денег. Даже небо отражало его настроение и сияло такой яркой синевой над зеленью ипподрома. Разве можно проиграть в такой день! Дядя Чеай сосредоточенно изучал дальнейшие забеги, изредка сверяясь со своей синенькой книжечкой.

Они ставили еще в четырех забегах – и проиграли в трех подряд. Бега теперь не казались такими захватывающими, Куан Мэном вновь овладело безразличие, и он начал неторопливо разглядывать трибуны. Его удивило большое число девушек у окошек тотализатора – они азартно делали ставки, тиская скомканные деньги в кулаках – даже пятидесятидолларовые бумажки. Неважно одетые люди – таксисты или лавочники по виду – играли на громадные суммы. Откуда у них такие деньги? Куан Мэн впервые видел столько денег на руках. Все это выглядело нелепо! Молоденькие девушки проигрывали в одном забеге его целый месячный заработок.

Но все-таки в двух следующих забегах фортуна опять улыбнулась им. Куан Мэн опять ощутил деньги в руках, и опять бега начали волновать его. Как ни странно, но прекратил игру дядя Чеай.

Он вспомнил вдруг, что Куан Мэн так и не пообедал, и потащил его в закусочную. Куан Мэн сам и думать забыл о еде. Дядя заказал чай поанглийски и пирожные.

– Ну что, Мэн? Как тебе бега?

– Потрясающе!

– Смотри не увлекайся. Тебе везет, потому что ты первый раз. Потом повернет в другую сторону.

– Как это, дядя Чеай?

– А так. Долго не продержится. Никому долго не везет. Можешь мне поверить, я всю жизнь играл. Не увлекайся лошадками. В конечном счете продуешься, как я.

– Почему, как вы?

– А потому, что я все продул. Давным-давно продулся. Потерял уважение и друзей, и родни, и собственной семьи. – Дядя помолчал, будто проверяя себя. – Да всех. И детей тоже. А я их не виню. Я даже у них деньги стрелял. Брал у них, проигрывал, а им никогда ничего. Деньги, которые нужны были на их обучение, на квартиру, на жизнь. Ты и представить себе не можешь, сколько я растранжирил. Жизнь свою растранжирил. Вот лежу иногда ночью, не сплю и думаю, думаю обо всем об этом. Если бы ты все про меня знал, ты бы тоже перестал меня уважать. Да что я говорю? Ты и так знаешь. Все знают.

Куан Мэну стало жалко дядю Чеая, но он не нашелся что сказать и молча ел свое пирожное.

– Все знают, – повторил дядя. – Даже я сам знаю. Тебе странно?

– Нет, дядя Чеай.

– Ну, доедай. Седьмой забег начинается.

Куан Мэн проглотил остаток пирожного и допил тепловатый чай с молоком. Поднимаясь со стула, дядя похлопал его по плечу.

– Больше сюда не ходи, Мэн. Не будь как я. Ты молодой, у тебя есть будущее. Незачем тебе повторять мои ошибки.

– Да, дядя Чеай.

Кончился последний забег. Небо уже потемнело. Они медленно шагали по улице, высматривая такси. Куан Мэн был совершенно измучен, и даже сотня с лишним долларов в кармане не радовала его.

На прощанье дядя вернул Куан Мэну двадцать долларов. Куан Мэн изумился – дядя Чеай славился тем, что никогда не возвращает долги.

– Не надо, дядя! Оставьте себе.

Но дядя был непреклонен.

Никогда после этого Куан Мэн не мог отказать дяде Чеаю, когда тот просил у него в долг. Вернув первый долг, дядя навечно обеспечил себе кредит у Куан Мэна. Куан Мэн понял это только со временем.

ГЛАВА 8

Он вернулся домой прямо к ужину. Семья усаживалась за стол. Куан Мэн поспешно вымылся и с мокрыми волосами вышел на кухню.

– У нас сегодня твое любимое блюдо, – сообщила мать.

– А что? – спросил Куан Мэн, пододвигая тарелку.

– Тушеная курица с белым перцем.

– О, правда вкусно! Как ты себя чувствуешь, папа? – спросил он, повернувшись к отцу.

– Все хорошо.

– Доктор сказал – у него сильно подскочило давление, – вмешалась мать.

– Вечно тебе надо преувеличивать! Дал он мне таблетки – и достаточно.

– Поругал его доктор, что он не принимает лекарство, – доложила мать. Говорит, чтобы этого больше не допускал.

– Ну хватит, я же слышал, что доктор сказал.

– Как тебе курица, Мэн?

– Потрясающе, ма.

– А куда ты сегодня пойдешь? – спросила сестренка.

– А тебе так интересно, да?

– Ничуточки не интересно. Что, спросить нельзя?

– Нельзя.

– Почему это?

– Потому что всюду нос свой суешь.

Выйдя на улицу поздно вечером, Куан Мэн обнаружил, что четкий лунный серп по пятам следует за ним. Упорно, будто его наняли. Куан Мэн остановил такси. Продвигаемся помаленьку, подумал он и выглянул из машины. Полумесяц не отставал.

– Нет у меня другой твоей половины, – сказал он месяцу. – Чего привязываешься?

Он вышел из такси, перешел улицу и задержался перед дверью "Райского бара", чтобы проститься с луной.

– Счастливо! – помахал он рукой. Порция уже дожидался его.

– Ранняя пташка? – съехидничал Куан Мэн.

– Червячка съест! – не растерялся Порция.

Куан Мэн увидел Люси и знаком показал – пива на двоих.

Люси принесла пиво и села рядом с Куан Мэном. Ох, какое родное, милое тепло! Коленка у коленки.

– Почему б тебе разок не посидеть рядом со мной, Люси? – спросил Порция.

– А я тебя боюсь.

– Почему это ты меня боишься?

– Потому что ты опасный, сексуально озабоченный индийский девственник, вот почему!

Куан Мэн расхохотался.

– А откуда ты знаешь, что я еще девственник? – не отставал Порция.

– Знаю, и все!

– Не будь такой уверенной!

– Я уверена. Ты забыл, какой у меня опыт.

– Допивай пиво, Порция! Еще закажем, я угощаю. Я сегодня на скачках выиграл.

– Правда?! – ахнула Люси.

– Врет, – сказал Порция.

– Не хочешь, не верь.

– Да ты лошадиную морду от хвоста не отличишь!

– Значит, необязательно отличать, чтобы выигрывать.

– А много выиграл, Мэн? – поинтересовалась Люси.

– Не так чтобы очень, но на выпивку сегодня хватит.

– Пойдешь еще на бега, возьми меня с собой. Дамам везет – принесу тебе дамское счастье.

– Обязательно.

– Посидите немножко вдвоем, пока я подойду к посетителям. А то хозяин злится.

– Давай, Люси. Только принеси нам сперва еще бутылку "Тигра".

– Несу. Люси ушла.

– Ты почему так рано, Порция?

– Сам не знаю. Отец с матерью уехали к родственникам. Сидел дома, пока тоска не взяла. Делать нечего.

Как мне, подумал Куан Мэн, делать нечего. Девать себя некуда. Он уже стал своим человеком в "Райском баре". Куда бы девался он каждый вечер, если б не бар? Ходить сюда по вечерам, как на работу по утрам, стало частью его жизненного распорядка.

Хок Лай присоединился к ним поздно вечером – его приглашали на ужин к Сесилии, в особняк Онгов в Танглине.

– Вот умеют люди жить! – восторгался Хок Лай.

Имеют возможность – деньги есть! – подумал Куан Мэн.

– Посмотрели бы вы, какой дом! – не унимался Хок Лай. – Какой сад! Столовая! Посуда! Еда! Гостиная! Картины! Слуги! Бассейн! Летняя кухня! Машины!

У всех потекли слюнки от этого перечисления и текли, текли, пока во рту не пересохло. Пришлось заказать еще пива: "Пей пиво "Тигр", будешь как тигр".

– Дело в том, – рассуждал Хок Лай, – что надо видеть с близкого расстояния, как живут богатые люди. Это меняет все представления о жизни, укрупняет их. Жил ты в одном мире, привык к нему, и вдруг обнаруживается, что рядом существует совсем другой мир. Как только ты его увидел, твой прежний мир рассыпается прахом. Понимаешь, что необходимо попасть тебе в новый мир. Как попасть – неизвестно, но нужно попасть, иначе сойдешь с ума.

Хок Лай решительно сжал кулаки – даже костяшки побелели. Странно как, думал Куан Мэн, рассматривая своего школьного товарища. Есть люди, которым нужен толчок, стимул, чтобы они включились: это может быть алкоголь, женщина, политика, спорт, деньги – без этого все не так и они не находят себе применения.

Для Хок Лая – деньги. А вот когда появляется этот стимул, в таких людях загорается одержимость, целеустремленность почти ненормальной силы. Напряженные, страшные, странные люди, поглощенные продвижением к цели, не замечающие жизни. Люди непонятно цельные, но явно нездоровые.

– За революцию! – возгласил Порция.

Ну да, подумал Куан Мэн, очень нужна Хок Лаю революция. Революции он не хочет. Он откроет способ, другой способ, способ полегче. Вот так. Есть люди, которым все дается легко. Разглядывая приятеля, Куан Мэн думал, что Хок Лаю мир кажется легкой добычей. А его собственные чувства? Двойственность, которую ни завистью нельзя назвать, ни отсутствием зависти. Нечто среднее. Понемножку от того и от другого, поэтому – пшик.

Вечер все не кончался. Пиво упрощало жизнь – хотелось еще. А Куан Мэну еще хотелось ощущать теплое бедро Люси рядом со своим.

Перед закрытием бара Хок Лай начал звать всех в веселое заведение. У Порции глаза полезли на лоб от ужаса и возбуждения. Борение противоположных чувств вылилось в отчаянную храбрость.

– Прекрасная мысль, Хок Лай! – объявил он и вопросительно посмотрел на Куан Мэна.

– Нет, спасибо.

– Что, боишься, да? – обрадовался Порция.

– Нет.

– Ну так в чем дело?

– Не хочу, и все.

Куан Мэн знал, что сегодня ему опять не быть с Люси. Она опять была занята. Ни малейшего желания даже думать о разных там заведениях он не испытывал и твердо стоял на своем.

На том и расстались – Хок Лай и Порция нетерпеливо зашагали по улице, сердито оглядываясь на Куан Мэна, а Куан Мэн решил идти пешком до самого дома.

Про луну-то он забыл! Знакомство возобновилось. Ночь была мягкой и чуть серебристой. Только и ходить пешком в такие ночи.

ГЛАВА 9

Неупорядоченность воскресного утра всегда была наслаждением для Куан Мэна. Он просыпался и, медленно осознавая, что сегодня – воскресенье, растягивался в постели, нежился, позволяя сладкой лени пропитывать все его существо до самой маленькой клеточки. Долгие часы нерасписанной жизни – даже позавтракать можно, когда захочется. По воскресеньям мать предусмотрительно не будила мужчин, ждала, пока сами поднимутся. Никаких ограничений по воскресеньям – но в понедельник она снова возьмет семью в руки и заставит всех соблюдать строгий порядок.

Младшие уже убежали играть, в квартире было тихо, она казалась непривычно отделенной от мира, и это тоже нравилось Куан Мэну – даже воздух не колебался в его комнате: ничто не нарушало тишину. Он закурил, еще глубже погружаясь в непроницаемый, нерушимый покой, и лежал так долгие, долгие минуты.

Встав, он не спеша, с удовольствием совершил свой туалет и позавтракал один с матерью. После завтрака выволок на балкон большое плетеное кресло, принес себе большую чашку кофе, воскресные газеты и уселся, уперев пятки в балконные перила.

Лениво перебирал газетные листы. Куан Мэн никогда особенно не вчитывался в газеты, поэтому сообщения о каких-то событиях или фотографии важных лиц не складывались для него в общую картину. В газетах явно писали о мире, в котором ему не было места. Все говорили, что премьер-министр Ли Куанъю – прекрасный оратор, но Куан Мэна ни разу не хватало на то, чтобы дочитать до конца его речи. Его или других государственных деятелей. Все эти слова текли по его сознанию, как вода по утиной спинке. Тарзан и комиксы были намного интересней. Повелитель зеленых джунглей, наполненных дикими зверями.

А в это воскресенье Куан Мэну не давался даже Тарзан. Яркое утреннее солнце слепило глаза. Чем сильней он старался сосредоточиться, тем больше ярких световых кругов плавало перед его глазами. Золотые кружочки – как монеты. Чья-то тень упала на газету. Учитель Лим, их молодой сосед.

– Доброе утро!

– Доброе утро, мистер Лим.

– Решили позагорать на утреннем солнышке?

– А? Нет, я не загораю. Просто читаю газеты.

– Извините, что помешал.

– Не помешали, я их только так – просматривал. А вы что, в теннис собрались играть?

Лим был одет как картинка – белая спортивная рубашка, белые шорты, белые носки и белые теннисные туфли. Ну точно как реклама "Тайда", насмешливо подумал Куан Мэн. "Белоснежный "Тайд", белее не бывает".

– Нет, мы с друзьями сговорились сыграть в бадминтон. У отца одного из моих друзей корт при доме. Травяной. А вы играете в бадминтон?

– Не очень. В школе играл немного, и все. А чтоб всерьез – нет.

– Понятно. Я тоже, чтоб на серьезе – нет.

Учитель засмеялся, довольный, что умеет и нелитературно говорить. Куан Мэну определенно нравился этот Лим.

– Я играю просто так, – продолжал Лим. – Чтобы немножко размяться тоже, конечно. Потом в нашей школе учителям рекомендуется заниматься спортом. Но вообще-то играю просто так. Может, сыграем как-нибудь вместе?

– Спасибо, мистер Лим, но игрок я – не очень.

– Не зовите меня "мистер Лим". Очень официально получается. Просто Бун Тек.

– Договорились, Бун Тек, – согласился Куан Мэн, выговаривая имя с некоторой неловкостью.

– Договорились, Куан Мэн. Они улыбнулись друг другу, радуясь новой дружбе.

– Слушай, Куан Мэн, я, то есть, я хочу сказать, мы с женой будем очень рады, если ты какнибудь придешь к нам на обед.

– С удовольствием, спасибо, Бун Тек, – ответил он, все еще пробуя на язык новое имя. Никаких "мистеров Лимов".

– Ладно. Ну, я пошел, а то уже заждались меня, наверное.

– Привет!

– Привет, Куан Мэн.

Куан Мэн бросил газеты, допил кофе и вернулся в квартиру. Он достал синюю авиационную сумку с белой надписью "Авиалиния Малайзия – Сингапур" и уложил в нее чистую рубашку, полотенце, плавки и флакончик крема для волос. Мать была в уборной. Дожидаться ее не хотелось, и он крикнул:

– Я пошел, ма!

– Куда это?

– На весь день пошел.

– А обедать?

– Да не буду я обедать, ма! Я с товарищем договорился, поедем купаться в Чанги.

– Пообедай и отправляйся.

– Нет, ма. На пляже поедим.

– Тогда возвращайся к ужину. Куан Мэн рассчитывал весь день провести с Люси.

– Ужинать я не приду. Я у товарища поужинаю.

– Ну хорошо, только смотри в море поосторожней.

– Не бойся, я же хорошо плаваю.

– Знаю, знаю. Как раз кто хорошо плавает, те и тонут.

– Ладно, ма.

– Всего тебе хорошего.

Поговорили, подумал он. Да еще через дверь уборной.

– Всего тебе хорошего, – повторила мать.

И тебе, чуть не ляпнул Куан Мэн, выскакивая на площадку.

Он закинул сумку на плечо с видом человека, готового к суровой жизни, полной испытаний, как альпинист перед восхождением на гималайскую вершину. Во дворе он еле пробрался через визгливую толпу детворы, занятой своими важными делами. Поднял лицо к небу, чтобы убедиться, что дождь не собирается, капля тяжело шлепнулась около носа.

– Тьфу!

Капало с белья, развешанного на длинных бамбуковых шестах высоко над головой. Флаги Китай-города это называется. И сколько же их! Китайские кварталы ушли в небытие, а привычка укреплять торчком на балконах длиннющие шесты и навешивать на них разные тряпки осталась.

Куан Мэн всегда размышлял над тем, сколько потаенного выдает постиранное белье, когда его вешают сушить для общего обозрения. Нижнее белье всех видов, размеров и цветов, да еще с дырками в самых занятных местах. Все интимное, тайное, тщательно скрываемое хлопает себе, плещется на ветру у всех на глазах. Уворачиваясь от капающего белья, Куан Мэн выбрался на улицу.

Невыразительная небесная голубизна повисла над улицей. Ни облачка. Действительно – прекрасное воскресное утро.

Люси еще спала – ему пришлось долго ломиться в дверь, прежде чем она проснулась. Он подумал было, что она забыла про пляж и ушла из дому, и успел расстроиться, но тут полусонная Люси распахнула дверь. Ее длинные волосы беспорядочно сваливались на плечи, глаза жмурились от света. Куан Мэн шагнул в прихожую. Люси закрыла за ним дверь. Куан Мэн следил за ней взглядом, пока она неловкой походкой – так и не проснувшись еще – подошла к окну, отдернула цветастую штору и отпрянула от ворвавшегося солнца, как боксер, уклоняющийся от перчатки противника.

– Ты что так рано?

– Да не рано, Люси.

– А для меня – рано!

Люси подошла к шкафу, открыла дверцу, стала что-то доставать.

– Мне еще нужно душ принять. Ночь была – ужас!

Куан Мэн сел на кровать, закурил. В ванной заплескалась вода и послышалось пение Люси. Она пела популярную китайскую песенку – что-то такое про облака, которые скользят по небу, и про любимого, который все равно вернется. Куан Мэн смотрел на свое отражение в зеркале на туалетном столике. Собственное лицо виделось ему чужим, и он отвернулся. Туалетный столик был заставлен очень женскими вещицами – флакончиками духов и одеколонов, флаконами с туалетной водой, разноцветными баночками крема, цилиндриками губной помады, коробками бумажных салфеток для лица. Среди всего этого возвышался игрушечный слон с крупными бусинами глаз и ваза с розами из папиросной бумаги. Как отличается беспорядок женской комнаты от мужского. Сидеть среди женского беспорядка, рассматривать всю эту милую ерунду, знать, что у тебя есть женщина, и чувствовать себя мужчиной. Не мальчишкой, мужчиной.

Люси прособиралась не менее часа. Наконец она надела ярко-зеленую рубашку, светлые джинсы, уложила бикини в пляжную сумку и объявила, что готова.

По дороге они купили завтраки в целлофановых пакетах, потом долго ехали до Чанги в жарком автобусе. Куан Мэн сразу начал поглядывать в окно, высматривая синее пространство моря, хоть и знал, что еще далеко. Знал, но все-таки смотрел вдаль, чтобы не видеть пыльный, горячий город. Он истосковался по морю.

Перед поворотом на Танах-Мерах-роуд, которая вела к морю, автобус миновал большую тюрьму Чанги. Куан Мэн увидел заключенных, которые что-то делали в тюремном огороде, – маленькие серые фигурки под палящим солнцем. Они побросали работу и, опершись на свои тяпки, разглядывали проходящий автобус. Завидовали? Люди едут купаться. К морю. Заключенные тоже должны тосковать по морю, подумал Куан Мэн. Серые фигурки нагнали на него тоску. Как могут люди жить взаперти по пять, по десять лет! А все эти политические заключенные, все эти яростные молодые люди, которые не желают раскаиваться и отсиживают долгие годы за идею, за какие-то идеалы, – неужели они не понимают, что это бесполезно? Им кажется, что они народные борцы, пострадали за народ, а народ их и не помнит и едет себе купаться мимо тюрьмы.