Текст книги "Приключения-79"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
...Вечером Ольга и Клава разошлись из кафе в разные стороны.
...А потом наступило новое утро, она опять шла на работу. Однажды она даже не поняла, что ее окликают. Вздрогнула и ускорила шаги.
– Извините, – повторил человек, появившийся из боковой аллеи, и она почувствовала, как до ее руки дотронулись. Она оглянулась и увидела перед собой милиционера.
«Все!» – пронеслось в голове. Деревья, люди, цветы, сумка, милиционер смешались в одну цветную карусель. «Господи! Хорошо хоть деньги отнесла!» А милиционер что-то говорил, приложив руку к козырьку. Слов не слышала – кровь толчками била в виски, шумела в ушах. Руками она судорожно прижала сумку к груди. Невольная дрожь пробежала по телу, она остановилась полная смутного надвигающегося ужаса. Сколько раз представляла, как ее задержат, как арестуют, как поведут по улице. Позору-то, позору!.. Хотела бежать – ноги не слушались.
– Постовой я, сержант Зимин, – как сквозь сон донеслись до нее слова. – Мы с ног сбились. В отделение пришла гражданочка, заявила о пропаже сумочки, а в ней документы и билет до Харькова, сумка на вашу похожа. Мне поручили поспрашивать людей, может, кто подобрал...
«Что он говорит, какая гражданочка, какая сумка?» И тут она поняла, что милиционер остановил ее случайно, просто сумка похожа. «Леший тебя побери вместе с женщиной-растяпой!» Она хотела проглотить застрявший в горле комок, но слюны не было.
– Моя это сумка. Никаких билетов в ней нет, – произнесла она чужим голосом. Страх прошел, уступив место ярости, страшной и непрощающей. Ходят тут всякие, сумки теряют, людей останавливают! Своими бы руками!..
– Извините, сумочка внутри подписана. Прошу вас пройти на минуту в отделение, это здесь рядом, посмотрим и отпустим.
«Только не туда, там в беду попадешь!» Она сделала болезненное лицо и пронзительно закричала:
– Никаких подписей в моей сумке нет! – Своей злобы она не скрывала. – Смотри, в сумке никаких билетов нет. Больная я, грелка вот. На работе ставлю! – В сумке лежала наполненная спиртом резиновая медицинская грелка.
И вдруг ей стало жалко себя. Все ее обижают, придираются, осуждают. Слезы выступили на ее глазах.
– Не пойду в отделение! – презрительно крикнула она, резко повернулась и быстро пошла дальше.
– Извините, пожалуйста, – сказал вслед постовой.
Она почти бегом припустила к дому со стеклянными стенами. Подбежала к двери. Вот замок, вот дверная ручка. Сорвала нитку с пломбой. Дрожащими руками кое-как вставила ключ в замочную скважину, заскочила в помещение, захлопнув крепко за собой дверь. «Ух!» Тяжело опустилась на стул. Провела рукой под кофточкой – пот от страха и волнения. Страшное осталось позади, там, на улице, но успокоиться она долго не могла... Заболела голова. «Чтобы все сгорело, прахом пошло!» Опять появились слезы. Не включая свет, подошла к умывальнику, вздрагивающими пальцами нащупала кран, подставила лицо под холодную струю. Стало лучше. «Как человеку мало нужно!»
Принесенную грелку тщательно спрятала между коробками из-под конфет. Стала понемногу приходить в себя, успокаиваться. «Что зря нервничаю? Все так просто, пронесла, а теперь денежки. Мои денежки, кровные! С умом работать – можно большую копейку иметь. Сейчас отдохну и еще раз схожу».
Она понимала, что зашла далеко, но сил прекратить это у нее не было. Легкость, с которой к ней приходили деньги, не давала сил остановиться. Теперь, когда по каким-либо причинам она не разбавляла коньяк и он продавался цельным, ей казалось, что она чужим, неизвестным ей людям безвозвратно отдает свои собственные деньги. «Не все ли равно, что пить этим людям. Крепость одна и та же!» И она стала собираться, чтобы сходить до начала работы еще раз. Она приносила в грелке «Старку», а уносила коньяк, который отдавала знакомой буфетчице в ресторан.
* * *
Приказ полковника Струмилина В. Н., объявленный на совещании сотрудников отдела БХСС:
«...Всем сотрудникам отдела 20 и 21 августа работать по специальному плану, составленному лейтенантом милиции Андреевым. Каждый сотрудник получит от Андреева конкретное задание, которое обязан исполнить в срок. Если во время выполнения задания сотрудник получит новые данные, выходящие за пределы его компетенции, он обязан немедленно доложить о фактах Андрееву или мне лично. При выполнении задания строго соблюдать социалистическую законность...»
* * *
– Товарищ полковник, операция «Коньяк» подходит к концу. Вчера в буфете купили нераспечатанную бутылку коньяка. По заключению эксперта, пробка на бутылке после заводской укупорки открывалась, а потом вновь поставлена на место... Результаты химического анализа те же... Коньяк разбавляется водкой «Старка». Сегодня утром установили: приносят «Старку» в медицинских резиновых грелках, которые помещаются в дамскую сумочку... В грелку входит три бутылки «Старки», что на двадцать рублей. Наши ребята, покупая коньяк, замечали номера купюр. Этих денег в Госбанке не оказалось... «Старку» покупают в магазине недалеко от дома, пустые бутылки сдают в приемный пункт... На бутылке обнаружены отпечатки пальцев. Со склада коньяк поступает в торговые точки качественным. Осталось самое простое – взять виновников с поличным.
Андреев повесил трубку телефона-автомата, глубоко вздохнул и повернулся к инспектору Панченко:
– Полковник дал «добро», приказал начинать с буфета. Санкций на производство обысков прокурором даны... Направляй дружинников в буфет.
Оба инспектора быстро пошли к главному входу парка.
* * *
В прокуренном зале буфета самые шумные и разговорчивые посетители сидели за столиками по углам. К буфетчице Шустовой подошел высокий мужчина.
– Лелечка, сто грамм с прицепом, – заказал он, положив перед ней три рубля.
– А прицеп какой?
– Как всегда, конфета,«Мишка».
– Пожалуйста, – защелкала костяшками счет буфетчица. – С вас...
– Закупка контрольная, – тихо произнес покупатель, передавая стакан с налитым коньяком рядом стоящему мужчине.
Шустова вздрогнула, на мгновение застыла, потом лицо ее стало наливаться кумачом возмущения. «Нет, обсчета она не допустила, налив правильный!» – мелькнуло в голове. Теперь, как учила Клава, в наступление. Первое – задержать очередь, не отпускать. Из очереди всегда найдутся заступники. Нашли кого проверять! Им лишь бы перемеривать да пересчитывать! Все, больше она отпускать не будет, завтра подаст заявление об увольнении. Хватит! Сейчас она уйдет от стойки. Она знала, что может заголосить, ругать себя, что согласилась пойти буфетчицей, пусть попробуют другие поработать среди такой публики! А проверяющие будут отбрехиваться от очереди. Неужели Клавка что-нибудь делает не так? Ее надо предупредить! И тут она увидела, как из-за ближайших столиков вышло несколько молодых мужчин. Одни забежали к ней за стойку, другие направились в подсобное помещение. Там – Клава!
Лелька поняла, что на этот раз что-то случилось серьезное. Проверяющие действовали быстро и обдуманно. Во рту пересохло, перестали слушаться руки и ноги, страх парализовывал. К ней обращались с какими-то словами, что-то спрашивали, показывали... Она медленно опустилась на подставленный кем-то стул. А из подсобного помещения слышалось:
– Откройте, я инспектор ОБХСС.
Не дожидаясь ответа, Андреев с силой нажал плечом дверь, отчего внутренний крючок сорвался, и Андреев почти влетел в небольшую комнату. За ним вбежали двое дружинников. Перед напуганной и растерянной Клавдией Портновой стояли откупоренные бутылки с коньяком, в одном горлышке торчала лейка. Мокрые руки, брызги на столе, резкий винный запах...
– Фирму можно закрывать, – рассмеялся Андреев.
Клава наклонила голову, исподлобья глядела, как Панченко вытащил из конфетных коробок три наполненные медицинские грелки. Он отвернул пробки – жидкость пахла спиртным.
– Попрошу понятых удостовериться... Сообщите полковнику по рации – поймали с поличным.
* * *
Вопреки прогнозу на город обрушился проливной дождь. Струмилин стоял в дверях управления, выбирая момент, чтобы проскочить к машине через широкий тротуар. Дело о коньяке поручили расследовать молодому выпускнику высшей следственной школы Пояркову. Одетый в непромокаемый плащ, он из солидарности стоял с полковником и нетерпеливо постукивал пальцами по портфелю.
– Допрашивал буфетчиц по всем правилам криминалистической науки. Не сознаются. При таком размахе они украли тысяч десять денег... А где деньги, пока неизвестно...
– Найдем! Сейчас звонил инспектор Белов, в квартире Клавдии Портновой обнаружены шесть наполненных «Старкой» грелок.
Дождь на секунду приутих, и они сели в машину. Струмилин опустился на заднее сиденье. Сегодня он очень устал, а тут еще этот обыск. Поярков сидел впереди рядом с водителем. Повернувшись к полковнику, он увлеченно рассказывал о произведенном осмотре буфета. В буфете найдены бутылки с вином, разбавленным фруктовой водой. Его не успели продать, и оно забродило. Пробки из таких бутылок вылетают, как от шампанского. Струмилин молчал. По боковым стеклам машины наискось прокатывались струи дождя.
Остановились у блочного пятиэтажного дома. Следователь сходил в ЖЭК, пригласил начальника конторы. Все поднялись на третий этаж. Поярков громко постучал в дверь.
– Кто там? – недовольно спросил женский голос.
– Открывайте, милиция!
За дверью послышался приглушенный спор, шарканье ног. Ответили не сразу.
– Мы вас не вызывали, открывать не будем!
– К вам с обыском, у нас санкция прокурора. Я начальник ОБХСС, со мною начальник ЖЭКа.
За дверью молчали.
– Пригласите слесарей. Пусть взламывают дверь!
Угроза подействовала. Щелкнул замок, дверь медленно открылась.
Хозяева квартиры, мужчина и женщина, понуро стояли в прихожей. В большой комнате работал телевизор. Первым вошел Поярков.
– Предъявляю постановление о производстве обыска в вашей квартире. Прошу соблюдать спокойствие и порядок. Всем оставаться на местах. До начала производства обыска предлагаю выдать деньги и ценности, нажитые преступным путем...
– Наши деньги честно заработанные, – покачала головой хозяйка квартиры. Она достала из ящика серванта пачку денежных купюр, протянула Пояркову и заплакала.
Струмилин с понятыми, начальником ЖЭКа и слесарями стоял в прихожей, наблюдая за происходящим. В небольшой рации, которую он держал в руках, раздалось характерное попискивание. Он приложил рацию к уху, прислушался.
– Хорошо, сейчас проверим.
Начальник ОБХСС подошел к стеклянной двери балкона, не открывая, осматривал находящиеся там вещи.
– Что же свое имущество не бережете? – строго спросил он хозяев. – На улице дождь, а вы подушку на балконе оставили. Понятых прошу подойти поближе.
Он открыл дверь балкона, нагнулся и поднял небольшую расшитую подушечку. В народе такие называют думками. «Кажется, это то самое, что искали».
На улице их поджидал Андреев. Он сидел в служебной машине. Струмилин передал ему опечатанный сверток.
– Отвези в управление и отправляйся домой, а мы с товарищем Поярковым еще немного прогуляемся.
Молча прошли квартал. После дождя дышалось легко и свободно.
– Не торопись с арестом Шустовой, разберись... – по-товарищески обняв Пояркова за плечи, неожиданно заговорил полковник.
У театра они расстались.
* * *
Следствие по делу подходило к концу.
В комнату с зарешеченными окнами привели бывшую буфетчицу Клаву Портнову. Она кивком головы поздоровалась, шмыгнула носом и со вздохом опустилась на неудобный, привинченный к полу стул. Вытащила из рукава носовой платок, ссутулилась, сложив руки на коленях.
Поярков курил, выпуская дым в открытое окно. Раздавив в легкой пластмассовой пепельнице недокуренную сигарету, открыл стоявший под ногами объемистый портфель, не торопясь достал прошитые грубыми нитками две толстые папки с документами и положил перед собой на стол.
– Сегодня, Клавдия Петровна, встречаемся с вами последний раз. Сейчас ознакомитесь с материалами уголовного дела, а потом будет суд. Родственники пригласили для вашей защиты опытного адвоката, он сейчас придет.
Она всхлипнула, промокнула слезы платком.
– Что я вам плохого сделала? Столько понаписали...
– Старался установить истину.
– Какая же истина на бумаге? Правда – она на людях...
– Сейчас придет защитник, вы с ним прочитаете все дело. По закону вам предоставляется право защищаться всеми возможными средствами, представлять доказательства своей невиновности, требовать допроса свидетелей.
Когда ее арестовали – единственным желанием было умереть, умереть немедленно. Все ушло далеко, далеко... Она не могла ни о чем думать, ни о чем вспоминать. О родных даже забыла. Но о деньгах помнила. На допросах следователь несколько раз спросил о деньгах, сказала – нет денег. Вроде отстал. Ночью, лежа на жесткой койке, вспоминала вопросы следователя. «Может, деньги-то целы? О них знает только сестра...»
Портнова внимательно читала бумаги. Раньше, когда Поярков записывал в них ее показания быстрым почерком, они казались ей простыми линованными листами бумаги. Теперь, подшитые в дело, пронумерованные, официально названные, они казались угрожающими, сулящими ей большую беду. Вот первые показания: «Ничего не знаю, коньяк не смешивала...» «В суде спросят: почему не рассказывала правду? Что ответишь? Говорят, за ложные показания добавляют... Э, пусть! Только бы остались деньги!»
Так, а это что? Рапорт инспектора Андреева. Докладывает: торгуем разбавленным коньяком.
– Чем же разбавленным? Что он пишет?! Градусы одинаковые! – громко завозмущалась Портнова. – Спросите Ольгу! Не обманывали мы пьяниц! А им все равно, что пить!
Поярков молча составлял какие-то бумаги.
«А это что? Протокол допроса директора кафе. Работала неудовлетворительно? Меня предупреждала? Когда это было? Врет! Врет! Ни разу не предупреждала! Если бы предупреждала, я бы, может, не воровала. Ой, вот приказ по комбинату питания: директора кафе Гамбалевскую С. М. уволить как не справившуюся с возложенными обязанностями... Правильно уволили! Туда ей и дорога! А вот протокол допроса Лельки. Ну-ка? Что ты, Олечка, наговорила? Ох, размазня!»
– Владимир Федорович, а как поступите с Шустовой?
– Вы обманывали не только покупателей, но и Шустову, она даже не догадывалась о размахе вашей преступной деятельности. Ее тоже будут судить, но, видимо, суд примет во внимание молодость...
– Ах, она молодая, а меня так и засудить можно! – закричала Клава. – А где у меня деньги? Где?
Следователь не ответил, углубился в бумаги.
Клава внимательно листала документы следствия, водя по строчкам дрожащим пальцем. Когда что-то не понимала, обращалась к Пояркову: тот прочитывал вслух.
«Ой, а это что? Протокол допроса Портнова Виктора Степановича! Витьки! Поди, сдуру что сболтнул! Нет, ничего лишнего. Живем вместе третий год, правильно. Деньгами я его не баловала. Верно. Зарплату отдавал мне. Врет! Разве он водку не покупал? Друзей не угощал? Вот здесь молодец! Не видел, чтобы жена домой грелки приносила? Не видел! Умница! Те, что нашли при обыске со «Старкой», принадлежат жене. Ну, дурак какой! Тоже мне муж, объелся груш! Все перепутал».
Она сразу загрустила. Чем на суде объяснит, что в грелках была «Старка»? Хорошо хоть не знают, кому я коньяк в ресторане отдавала. Стало обидно, что Витюха наденет новый костюм, купленный на ее деньги, и пойдет прогуливаться с какой-нибудь молодой девицей, Клава шмыгнула носом.
«Чем занималась жена? Не знаю, – продолжала читать протокол. – Ох, знал, все знает Витечка. Откуда мы взяли деньги для кооперативной квартиры? На какие шиши купили вещи? Родственники помогали! Правильно! Умница, спасибо, дорогой мой! Дальше следователь спрашивает о деньгах! Нет денег. Витя их не видел. Раз спрашивает – значит, деньги целы». И она облегченно вздохнула.
В следственной камере стало светлей, на душе веселей. Клава украдкой посмотрела на Пояркова. Тот, не поднимая головы, продолжал писать длинную бумагу. Она испытующе рассматривала его: «Молод еще, чтобы поймать меня. Ты вон Ольгу лови! Она простушка-хохотушка».
– Владимир Федорович, а нельзя ли меня на первый раз предупредить, ну оштрафовать? Не хватало мне только тюрьмы да срамоты!
Следователь оторвался от бумаг, не торопясь достал сигарету, прикурил, подумал.
– Ольга Шустова – другой человек. А вы уже прошли школу: сначала конфетка, потом конфетка с ромом, потом ром с конфеткой... – Он замолчал, сделал несколько затяжек сигаретой. – Есть заболевания, которые нужно лечить только решительными действиями. Ваша болезнь опасна для общества. Никакими таблетками-уколами вас не образумишь... Вы обманывали не только посетителей, но и свою подругу Ольгу Шустову.
– Ну что же я плохого сделала? – закричала она, вскочив со стула. – Ольга – хорошая, а я плохая?! Мы же вместе с ней работали!
Следователь посмотрел на нее и промолчал. Клава села, вновь раскрыла дело, но не в том месте, где читала, а на несколько листов вперед.
«А это что? Протокол обыска у Поповой?» Торопливо перевернула страницу и увидела приклеенную фотографию.
«Подушка, думка моя! Деньги, мои тыщи! Ой, кольца, цепочки! Ой, ой, значит, все забрали и от меня скрывали!»
Следственный изолятор, огласился истошным криком женщины. Клава бессильно уронила голову на колени, закрыла руками лицо и с отчаянным хрипом заголосила. Так в деревнях России кричали по без времени погибшим. А впереди Клаву Портнову ждал суд.
НЕОБЫКНОВЕННЫЕ СУДЬБЫ, СОБЫТИЯ, ПРОИСШЕСТВИЯ
Михаил БЕЛОУСОВ
В сводках не сообщалось...
Записки армейского чекиста
В ПЕРВЫЕ ДНИБатальонный комиссар Сенько перечитывал докладную. Сомнений быть не могло: и ксендз Фыд и учитель Буцько активно занимаются шпионажем.
Оперативные работники отдела контрразведки обратили внимание на них еще в то время, когда соединения и части механизированного корпуса расквартировались в одной из новых областей Советской Украины. Местные патриоты сообщили нашим контрразведчикам, что Роман Буцько является украинским националистом.
Учитель, демонстративно избегая контактов с нашими командирами и красноармейцами, в разговорах с вездесущими мальчишками-школьниками проявлял повышенный интерес ко всему, что касалось «красного войска», особенно к тем местам, куда «паны солдаты» не подпускают даже детей. С арестом Романа Буцько решили повременить, чтобы выявить его связи.
С ксендзом Иозефом Фыдом дела обстояли сложнее. Тихий, услужливый, если дело касалось властей, по-отечески добрый к прихожанам, он, хотя и вызывал подозрение, в руки, как говорится, не шел.
С тяжелыми думами Сенько закрыл папки с документами и аккуратно уложил их в сейф. На башне бывшей ратуши пробило полночь. До начала войны оставалось около четырех часов.
А в это время по тихим улочкам Дрездена на большой скорости мчались две машины: фургон военного образца и легковой «опель». На заднем сиденье «опеля» дремал в форме советского капитана обер-лейтенант абвера Гейнц Лоссберг. Впереди оживленно болтали между собой шофер из гестапо и одетый в форму лейтенанта Красной Армии Вилли Шмундт.
Сын мелкого торговца из Карлсруэ, Лоссберг в 1935 году поступил на русское отделение Мюнхенского университета, где всерьез занялся языком. Это, однако, не мешало ему участвовать и в нацистских сборищах, и в арестах коммунистов. Но, сняв коричневую форму, он до рассвета засиживался над учебниками. С педантичностью, присущей немцу, грыз гранит науки.
Практическую пользу своей линии Лоссберг ощутил довольно скоро. Когда с третьего курса студентов стали призывать на военную службу, он без труда получил теплое местечко в иностранном отделе абвера. В Берлине, в уютных кабинетах управления адмирала Канариса, он изучал секретные досье по Советской России и совершенствовался в языке.
Настоящая работа началась в 1939 году в Польше. В боевых группах абвера Лоссберг и заработал офицерский чин. А после создания в Кракове так называемого «Повстанческого штаба украинских националистов» перед начинающим абверовцем открылись широкие перспективы – работа в учебных лагерях для украинцев. Эти диверсионные центры были созданы в ряде городов Польши и Чехословакии. Нет, он, Лоссберг, ни на секунду не преувеличивал своей роли в большой игре. Тем более что в Польше начальник отдела «Абвер-2» заметил его и обещал проследить за его работой, а следовательно – и продвижением.
Обер-лейтенант сладко потянулся и открыл глаза. Вилли Шмундт взахлеб расписывал шоферу богатства России и красоту «руссиш фрейлейн» – он уже бывал в Советском Союзе в качестве переводчика на строительстве тракторного завода на Волге.
Гейнц уселся поудобнее и с брезгливой благосклонностью продолжал слушать болтовню попутчиков.
Сенько запер сейф и, козырнув часовому, вышел на улицу. Сергей Михайлович не заметил, как подошел к дому. Уже достав ключи, вдруг круто развернулся и быстро зашагал к небольшому особняку в конце улицы. Окно на втором его этаже еще светилось – значит, бригадный комиссар Иван Федорович Скобель не спал.
Примерно через час Сенько и начальник политотдела вновь возвратились в штаб корпуса. А минут через двадцать-тридцать сюда были вызваны и другие оперработники отдела. Ставя перед ними задачу, Сенько уловил недоуменные взгляды: к чему такая спешка?
Но приказ есть приказ. И в два часа ночи, когда на востоке еще не прорезалась первая предрассветная полоска зари, к домам учителя Буцько и ксендза Фыда подошли чекисты.
На аэродроме Гроссенхайн творилось что-то невообразимое. Лоссберг увидел, как из только что подрулившего к стоянке «юнкерса» вылезли летчики и тут же попали в объятия обезумевших техников, а еще через секунду десятки рук подбросили их в воздух. В это время к стоянке подошел начальник отдела «Абвер-2» полковник Лахузен.
– Господа! Солдаты и офицеры! – голос его звенел. – Вы являетесь свидетелями выдающегося исторического события. Час назад фюрер начал войну против большевистской России! Летчики, которых вы сейчас видели, – первые герои рейха! Они уже показали большевикам силу германского духа и оружия.
Обер-лейтенант внимательно слушал полковника Лахузена. Тот перешел уже к делу, ради которого все они собрались сейчас на этом аэродроме. Значит, Вилли Шмундту и его группе надлежало высадиться южнее местечка Яворов Львовской области. Их задача – взорвать железнодорожные мосты на участке Львов – Перемышль, вывести из строя линии связи и сеять панику среди мирного населения. Взвод Вилли составляли эмигранты из Прибалтики, польские уголовники и шесть украинских националистов из организации Степана Бандеры.
«Работу» Шмундта и его группы Лоссберг уже считал обреченной. Гейнц был уверен, что более удобно и полезно действовать в одиночку. Никто тебе не нашептывает об опасности, никто тебя не предаст. Находчивый разведчик всегда может рассчитывать на помощь населения, особенно в сельской местности.
У абверовца все складывалось пока как нельзя лучше. Приземлился он благополучно. Выйдя затем на дорогу Стрый – Дрогобыч, остановил подводу, запряженную парой добрых коней, и попросил возницу подвезти его.
В городе грохотали взрывы, в некоторых местах полыхали пожары. Крики, детский плач неслись отовсюду,
Войск почти не было видно – только изредка промчит полуторка с бойцами. Зенитчики вели по самолетам редкий и, как отметил Лоссберг, неприцельный огонь.
На одной из центральных улиц вой пикировщика заставил обер-лейтенанта ничком упасть на мостовую. Взрыв оглушил его. И тут леденящий, как стальное лезвие, ужас пригвоздил абверовца к земле. Не было сил даже отползти куда-нибудь в укрытие. С трудом переждав налет, на подгибающихся от страха ногах, с мыслью, что может погибнуть от своих же бомб, он пошел по нужному адресу.
У Лоссберга не хватило сил оказать сопротивления, когда в доме Фыда вместо знакомого ему по фотографии святого отца ему встретился запыленный, с окровавленной повязкой на голове сотрудник отдела контрразведки корпуса политрук Николаев.
Ксендз Фыд открыл дверь сразу после первого звонка, как будто всю ночь только и ждал визита контрразведчиков. Когда ему предъявили ордер на обыск, он не возражал и только отошел к распятию и начал вполголоса молиться. Обыск не дал результатов, и ксендз открыто злорадствовал. И вдруг внимание Сенько привлек молитвенник, который Фыд не выпускал из рук. Показать книгу пастор категорически отказался.
Святая книга оказалась со шпионскими записями. На ее полях бисерным почерком сообщались данные, характеризующие высший и старший командный состав корпуса, с указанием фамилий, имен, домашних адресов, деловых и политических качеств, наклонностей. В молитвеннике значились наименования всех населенных пунктов и улиц, где располагались штабы соединений и частей корпуса, казармы, места укрытия боевой техники, складов с боеприпасами и горючим, даты поступления новых танков. Обыск продолжался. Ксендз как будто закостенел в кресле. И вдруг он встрепенулся. Мелко задребезжали стекла, потом, все больше ширясь и усиливаясь, комнату заполнил непонятный гул. Еще минута – и ночную тишину на десятки километров окрест нарушили первые разрывы авиабомб.
Буцько и Фыд показания давали обстоятельные. Оба они начали работать на немецкую разведку с первых дней вступления Красной Армии в западные области Украины. Буцько по приказанию руководства организации украинских националистов, а ксендз – после знакомства с майором абвера Линцем. С ним он встретился на рождественские праздники в 1939 году в Кракове, куда думал перебраться навсегда после прихода в его город Советов. Линц убедил святого отца не покидать насиженных мест – большевикам жить осталось недолго. Взвесив все «за» и «против», Фыд возвратился в свой город. За собранными данными к нему и Буцько дважды в год немецкая разведка присылала своего курьера.
Записывая показания Лоссберга, Сенько выделил для себя два момента. Задержанный все время упирал на то, что является сотрудником немецкой разведывательной службы – абвера. Об этой службе Сенько слышал. Но он считал, что абвер занимается только контрразведывательной работой в самих частях вермахта. А чтобы он вел разведывательную и другую подрывную деятельность за пределами Германии, батальонный комиссар осведомлен не был. Поэтому против слова «абвер» он вывел жирный вопросительный знак.
Обер-лейтенант утверждал, что вместе с ним в самолете находилась группа диверсантов, переодетых в форму военнослужащих Красной Армии. Все они из полка специального назначения «Бранденбург». Их задача – организация диверсий в районе, до которого отсюда 20—25 минут лету. Значит, 80 километров. И это лишь одна из многих групп, подготовленных для таких целей абвером (опять абвер!).
А Лоссберг не жалел слов, чтобы убедить чекиста в своей правдивости. Пережив еще одну бомбежку в камере, обер-лейтенант понял, что третьего налета он не выдержит. И на допросе решил рассказать все, чтобы «мелкие сошки» из корпусной контрразведки немедленно отправили его в глубокий тыл.
Это понял батальонный комиссар. Но сделал свой вывод: врет немчура, цену себе набить хочет. Большинство наших периферийных оперработников тогда не знало, что в системе разведывательных и контрразведывательных служб фашистской Германии, ведущих подрывную деятельность против СССР и Красной Армии, абвер занимает главное место. Поэтому к показаниям Лоссберга о разведывательно-диверсионной деятельности абвера Сенько отнесся с недоверием.
Поздно вечером, уже на марше, батальонного комиссара разыскал оперуполномоченный отдела контрразведки соседней стрелковой дивизии политрук Прохоров. Он прибыл в отдел корпуса с просьбой своего начальника передать от них в Киев в Отдел контрразведки фронта [24] 24
Как только началась война, Киевский особый военный округ был реорганизован в Юго-Западный фронт.
[Закрыть]сообщение (связи со штабами армии и фронта уже не было) о ликвидации взводом бойцов артиллерийского полка группы немецких диверсантов. В наскоро написанном карандашом сообщении говорилось, что в момент начала войны артиллерийский полк находился на стрельбах в ста километрах от постоянного места расквартирования. Утром командование получило приказ о немедленном возвращении его в дивизию.
К полудню погрузка артиллерии была в разгаре, и в это время к командиру батареи капитану Еремееву подбежала женщина и попросила проводить ее к старшему начальнику. Выяснилось, что вчера вечером у нее пропала корова. Женщина искала ее всю ночь. А минут двадцать назад бродила по камышам в пойме речушки Вишенки и увидела, как группа красноармейцев на железнодорожном мосту почему-то раскручивает рельсы. Вот она и прибежала на станцию, чтобы заявить об этом.
Командир полка распорядился срочно выделить взвод бойцов-артиллеристов и под началом оперработника Константинова направить к мосту. От станции это не более двух километров. Метров за 500—600 от моста красноармейцы-артиллеристы были обстреляны из автоматов. Сомнения быть не могло: на мосту орудует враг. Артиллеристы залегли. Константинов понимал, что с карабинами против автоматов многого не сделаешь. И, послав к командиру полка сержанта Горева с просьбой усилить группу ручными пулеметами, шестерых верховых пустил наперерез бандитам, которые, отстреливаясь, начинали отходить в западном направлении, прикрываясь железнодорожной насыпью. Вскоре пришла подмога. Разгорелся ожесточенный бой. Он продолжался около часа. Гитлеровцы сопротивлялись остервенело, и к концу боя в живых остался лишь один.
О разгроме этой группы диверсантов и о результатах проведенной операции – арестах Буцько и Фыда, – в ходе которой был захвачен и кадровый немецкий разведчик, Сенько сообщил в отдел контрразведки Юго-Западного фронта.
Но мере того как гигантское колесо войны набирало обороты, дел у сотрудников контрразведки нашего фронта становилось все больше. Абвер уже перестал быть «невидимкой». Но формы и методы его работы, тактика и планы подразделений абвера, действующих против армий фронта, были пока, за небольшим исключением, для наших контрразведчиков загадкой...
Отдел абвер, что в переводе означает «защита», был создан в военном министерстве Германии еще в 1919 году. И возлагались на него сугубо контрразведывательные функции внутри своих войск. Но после того как периферийные звенья этой службы, абверштелле, появились при штабах военных округов, два из них – в Кенигсберге и Бреславле – начали разведывательную деятельность против Советской страны.
После захвата власти фашистами Гитлер всячески содействовал расширению и совершенствованию абвера.
В 1938 году отдел абвер после прихода в него опытного разведчика Вильгельма Канариса был реорганизован в управление разведки и контрразведки «Абвер-заграница». Теперь Канарис подчинялся непосредственно верховному главнокомандованию вооруженных сил (ОКБ) и прежде всего Гитлеру.
