Текст книги "Приключения-79"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

12

У самых ворот дома стояла самодельная скамья – длинная доска, прибитая к двум коротким топчанам. Это было место постоянных встреч городских кумушек.

Три-четыре старухи, воспользовавшись прояснившейся погодой, собрались здесь. Фатьма не торопилась высказаться:

– Бандита, что убил здесь дедушку учителя, найдут не сегодня-завтра! Из Баку большой начальник приехал. Говорят, раз взглянет человеку в глаза и уже знает, что ты за человек! Из какого гнезда птичка вылетела! Эх дела... Человека убили, а внук его с сестрой ворюги любовь крутит! С утра до вечера вдоль по бережку ручка к ручке...

Одна старуха спросила:

– Откуда знаешь, Фатьма, что так говоришь?

Другая заметила:

– Чего Фатьма не знает, курица склюет.

Фатьма не унималась:

– Вот этими самыми глазами видела. Своими глазами видела: бессовестные обнимаются у реки.

Тетя Айна не поверила:

– В такую-то погоду?

– Их кровь греет, что им погода, – сказала, Фатьма. – Какая там погода, если обнимается сестра ворюги Имаша?

– Значит, ты хочешь сказать, что эта учительница Саадет даже хуже Зибы? – снова спросила тетя Айна.

Фатьма аж подскочила от злобы, будто слова раскаленным углем прижгли ее рану.

– Послушай-ка, женщина! Клянусь аллахом, я так тебя сейчас клюну, что все материнское молоко, которое ты сто лет назад высосала, польется из твоего носу. Какое мне дело до Зибы! Кто она мне такая, что ты меня ею попрекаешь, а?!

Если б у ворот не притормозил грузовик Джеби, наверное, женщины б перессорились.

Джеби выпрыгнул из кабины, не поздоровавшись, вошел во двор, и Фатьма, сразу же засеменив вслед за сыном, поднялась по деревянной лестнице на второй этаж.

Джеби снял с себя шоферскую куртку, кинул ее на тахту, стоящую на веранде, и расстегнул ворот рубашки. Нагнувшись над умывальником, сполоснул себе лицо.

Фатьма подала на четырехугольный стол зелень, хлеб, соль, перец и похвалилась:

– Хороший пити я приготовила. Мясник Абыш сегодня зарезал сладкого барана, я взяла грудинку. Сейчас принесу.

Джеби, ничего не ответив, сел за стол, взял пучок зелени, сложил его пополам и, обмакнув в соль, начал есть.

Фатьма принесла миску с дымящимся пити, поставила ее перед сыном, а сама села на подушечку, лежащую на деревянной табуретке.

Джеби, зачерпнув ложкой пити, откусил хлеба и, прожевывая, сказал:

– Вижу, тебе есть что рассказать.

Фатьма, вытирая высохшими, почерневшими от времени и забот пальцами цветную клеенку на столе, спросила:

– Почему не в настроении сегодня?

– Говори, говори...

– Так... – сказала Фатьма. – Что мне рассказывать-то? Только что опять мать Шамистана Гуту раскудахталась. И эта толстуха Айна тоже вот...

– Что она?

– Так... Что ей сказать? Опять Зибой меня попрекала.

Джеби, едва поднеся ложку ко рту, с отвращением швырнул ее в миску.

– Еще что-нибудь можешь рассказать?

Джеби не сказал ничего больше, но Фатьма поняла, что, если-еще раз упомянуть имя Зибы, наверняка начнется скандал.

Сын снова принялся за пити.

Фатьма спросила:

 – Почему хлеба не накрошишь?

Джеби не отвечал.

Поерзав на табуретке, Фатьма снова подала голос:

– Дочку Сальбиназ обручили с сыном Аббасели. Говорят, недотепа он, жалко такую девушку!.. Хорошая девушка, я видела в бане...

Джеби хлебал суп. Наступило молчание, и это молчание вновь нарушила сама же Фатьма:

– По делу убитого на нашем углу из Баку большой человек приехал. Говорят, не сегодня-завтра найдет, кто убийца.

На этот раз Джеби так грянул ложкой о миску, что пити брызнул во все стороны. Ничего не сказав, он встал, взял с тахты кожаную куртку и, быстрыми шагами выйдя с веранды, спустился во двор.

Фатьма необыкновенно поразилась действиям сына. Джеби, ловко вскочив в кабину, завел мотор: машина рванулась с места.

13

В Баку был солнечный день. Даже не представлялось, как это после такого мокрого снега, холода, грязищи где-то действительно могло взойти солнце.

Едва только красный свет светофора приостановил мечущиеся во все стороны автомобили, инспектор уголовного розыска Джаббаров, перейдя улицу, быстрыми шагами поднялся по ступенькам Министерства внутренних дел.

14

Уже смеркалось... С пеной несущаяся сейчас река засверкает и заблестит в наступившей кругом темноте. Слышались только шелест реки да доносящиеся порой из леса вскрики кукушки – ни шума машин, ни звуков радио, ни городской суеты. Даже шаги здесь тонули в тиши – растущий повсюду мох скрадывал их шуршание. Следователь по особо важным делам Гюндюз Керимбейли шел вдоль реки, мимо голых, унылых деревьев. Ничто не тревожило покоя, чистоты, цельной умиротворенности дремлющего мира. Оказавшись наедине с природой, человек не в силах был в эту пору вторгнуться в ее сон.

Засунув руки в карманы пальто, Гюндюз осторожно шагал по засыпанной прелыми листьями тропинке. Он смотрел на реку, на деревья, на кусты ежевики и дикого крыжовника. Казалось, он всем своим существом находился сейчас в объятиях этой тихой, чистой и непорочной природы. По-видимому, и мысли его тоже остановились здесь, хотя, может быть, он и вспоминал о другом. Действительно, отчего, когда царят вокруг такая тишина, мир и целомудренность, человек убивает человека? Почему один человек становится кровавой бедой для другого?

Учителя Фазиля и Саадет он увидел первым. Они тихо брели навстречу Гюндюзу. Даже издали по их походке было заметно, что они будто отгородились своей близостью от всей вселенной, так они погрузились друг в друга. Когда учитель Фазиль и Саадет заметили Гюндюза, они о чем-то перемолвились: о чем именно, было, разумеется, не понять, зато нельзя было не догадаться, что неожиданной встрече со следователем по особо важным делам среди безлюдной тиши влюбленные не порадовались...

Когда они подошли к следователю и, конечно же, поздоровались, Гюндюз, улыбаясь, сказал:

– Прошу мне поверить, встреча наша чистая случайность.

Ни учитель Фазиль, ни Саадет не нашли в себе сил улыбнуться ему в ответ. Учитель Фазиль проговорил:

– Все в мире начинается именно со случайности...

– Да, от случая зависит многое, – согласился Гюндюз Керимбейли.

Учительница Саадет сочла необходимым попрощаться:

– До свидания. Мне надо идти.

Следователь по особо важным делам не мог не почувствовать себя неловко:

– Я просто прогуливался. Мне б не хотелось вам мешать...

– Все равно здесь мы обычно расстаемся друг с другом, – сообщил ему Фазиль. – Когда нас вместе видят в райцентре, от сплетен несдобровать.

Учительница Саадет попрощалась еще раз и покинула их.

Учитель Фазиль продолжал стоять возле Гюндюза. Некоторое время никто из них не проронил ни слова. Затем Гюндюз, нагнувшись, поднял с земли палку и, глядя на реку, медленно зашагал дальше. Учитель Фазиль двинулся рядом с ним.

Гюндюз спросил его:

– Вы что-то хотите мне сказать?

– Да нет, у меня... у меня ничего такого для вас нет. А у вас, наверное, опять ко мне дело... Завтра, наверное, из-за меня и в школу пришли бы...

Гюндюз Керимбейли опять улыбнулся ему своей доброй улыбкой.

– Не обижайтесь, – сказал он. – Сегодняшний мой разговор с учительницей Саадет был крайне полезен.

– Узнали что-нибудь новое? – в голосе учителя Фазиля зазвучала откровенная ирония.

– Конечно, узнал.

– А что, например?

– Ну, например, узнал, – Гюндюз внимательно посмотрел на учителя Фазиля, – что она вас очень любит.

Теперь учитель Фазиль уже ничего не сказал. Видимо, он уже уловил главное: когда говоришь с таким человеком, иронию свою лучше поприпрятать – это тебе не директор школы и не инспектор районного отдела образования. Наконец он выдавил из себя:

– Большое спасибо за информацию.

Пожалуй, такой разговор был не по душе Гюндюзу Керимбейли. Терпение у него лопнуло.

– Послушайте, молодой человек! – остановившись, Гюндюз взглянул прямо в глаза учителю. – Или вы полагаете, что мне доставляет удовольствие вмешиваться в дела посторонних людей? Пытать, кто кого любит, а кто кого нет? И что за человек чей-то брат?

Учитель Фазиль не отвечал.

Продолжая вышагивать ровными шагами, Гюндюз Керимбейли уже доверительно продолжал:

– Но мне действительно нужно вам кое-что сказать... Надо вас спросить об одной вещи, точнее, снова спросить.

Он замолчал и, поигрывая палкой, некоторое время не произносил ни слова, продолжая идти вперед.

Постепенно темнело.

– Вспомните-ка хорошенько. От сказанного вами зависит многое. После того как ваш дед сошел с поезда, – Гюндюз выговорил эти слова с особым ударением, – и вплоть до момента, когда вы вошли в комнату, с кем-нибудь вы встретились? Кого-нибудь видели? Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить все подробности этой ночи, все подробности. Не торопитесь.

Они шли рядом, и учитель Фазиль, опустив лицо в землю, ничего не говорил. Наконец он сказал:

– Нет, мы ни с кем не встречались...

– И никого не видели?

Фазиль снова некоторое время помолчал:

– Нет!

– Но ведь не может же быть, чтоб вы никого не видели?

– Зимой погода плохая, к тому же была ночь... В райцентре в такое время никого уж нет. То есть на улице никого нет, вне домов, я имею в виду...

– На вокзале никого не было?

– Нет...

– А служащие вокзала?

– Служащие, наверное, там были...

– Вот видите...

– Этих людей я не знаю, может, они даже и были совсем рядом с нами, не обратил внимания...

– А на улице? Когда шли домой?

Строгие и быстрые вопросы следователя по особо важным делам заставили учителя Фазиля призадуматься. Теперь он пытался представить себе все подробности зловещей ночи.

– Дядю Фаттаха, сторожа, видели около книжного магазина, даже поздоровались с ним.

– Видите, по одному и вспоминаются. Еще кого-нибудь видели? Вот из таких пропущенных вами людей?

Фазиль опять немного помолчал:

– Тетю Айну. Тоже поздоровались и поднялись наверх. Потом тетя Айна принесла нам чай и, увидев, что дедушка вышел из дому, удивилась, куда это он, мол, в такую погоду?..

– Ну вот, двое уже... Еще?

Учитель Фазиль остановился и внезапно сказал:

– А я знаю, что вы хотите услышать!

Гюндюз тоже остановился и улыбнулся:

– Интересно. Вы уже знаете, а я все еще никак не могу разобраться в своих мыслях...

Учитель Фазиль, наверное, посчитав слова Гюндюза коварной ловушкой, огорчился:

– Не считайте меня наивненьким простачком. Моя жизнь никакого отношения к убийству моего деда не имеет.

– Ну это еще как сказать, – заметил Гюндюз.

Учитель Фазиль, как бы не веря своим ушам, посмотрел на следователя и хотел что-то ему возразить, но Гюндюз не дал ему возможности договорить:

– Это еще как сказать, есть ли связь между вашей жизнью и нашим сегодняшним разговором.

Учитель Фазиль уставился в сторону реки, уже начинавшей блестеть с наступлением темноты, и вымолвил:

– Имаш на вокзале был.

– Так! Теперь трое...

Учитель Фазиль вновь изумленно повернулся к следователю по особо важным делам Гюндюзу Керимбейли. Конечно, он никак уж не ожидал, что только что произнесенные им слова, его последнее сообщение будут восприняты столь спокойно.

Гюндюз уточнил:

– Отчего вы это скрывали?

– Не хотел, чтобы в эту историю впутали Саадет. Не хочу, чтоб ее именем забавлялись в нашем райцентре.

– А что Имаш делал на вокзале?

– Стоял у кассы и смотрел на нас.

– Он в открытую рассматривал вас?

– Да.

– А потом?

– Потом он ушел.

– Больше его не видели?

– Нет, – поколебавшись, учитель Фазиль с видимым усилием добавил: – Но он никакого отношения к убийству не имеет... Он очень любит Саадет. И такое не сделает... Дедушку ограбили.

– Кружок стрельбы из лука в, школе организовали вы?

Фазиль Гемерлинский опять удивленно посмотрел на следователя по особо важным делам.

– Да. А что?

Гюндюз Керимбейли собирался еще о чем-то спросить, но в этот момент сзади послышался голос Муршуда:

– Дядя Гюндюз! Дядя Гюндюз!

Муршуд, запыхавшись, подбежал к ним и выдохнул:

– Наш прокурор ищет вас. Человека домой посылал. И машина его по улицам вас ищет.

15

Когда Гюндюз Керимбейли вошел в кабинет, прокурор Дадашлы посмотрел на него со своего места снизу вверх, хитро улыбнулся, и, естественно, как и мы, следователь по особо важным делам не мог не догадаться: есть какая-то новость, причем хорошая новость. Весь мясистый лик прокурора Дадашлы сейчас откровенно провозглашал: пре-крас-на-я но-вость.

Дадашлы кивнул на сидящего перед ним младшего лейтенанта Гасан-заде.

– Чтоб ни дня не прожить без милиции! – сказал он и, натужась, попытался как можно глубже втянуть в себя живот, чтобы вытащить ящик письменного стола. – Вас ожидает сюрприз.

Увидев Гюндюза, младший лейтенант встал и продолжал стоять по стойке «смирно».

Подойдя к столу, следователь спросил:

– Часы?

Дадашлы, оторвав взгляд от ящика, посмотрел на этого выглядевшего намного моложе своих лет бакинца и, в свою очередь, спросил:

– Это как называется? Телепатия?

Гюндюз улыбнулся:

– Интуиция.

Прокурор Дадашлы обменялся взглядами с младшим лейтенантом и покачал головой: вот-де, мол, товарищ младший лейтенант, какие чудеса происходят на свете. Затем он вытащил из ящика золотые наручные часы и положил их на стол.

Гюндюз взял часы и взглянул на них с таким интересом, будто эти золотые часы сейчас и поведают ему все, что с ними произошло, по порядку.

Поднявшись, Дадашлы засунул руки в карманы брюк, обойдя стол, подошел к Гюндюзу и воззрился через голову следователя по особо важным делам на часы так, будто узрел их впервые. Потом он вынул правую руку из кармана и положил ее на плечо младшего лейтенанта.

– Садись, – разрешил прокурор. – Ты читал «Принца и нищего», Гасан-заде?

– Читал, товарищ прокурор, – четко отрапортовал милиционер.

– Майлса в этой книге помнишь?

Гасан-заде несколько смутился:

– Я, товарищ прокурор, ее давно читал.

– Этому Майлсу было дано дозволение в любое время сидеть в присутствии королей Англии. – Прокурору Дадашлы так понравились собственные слова, что он громко засмеялся. Находка золотых часов его явно обрадовала, он снова погрузил руку в карман и продолжал любоваться часами. – Наш младший лейтенант товарищ Гасан-заде обладает таким подходом к людям, что никогда не ожидаешь, с каким он уловом вернется. Вот и Зибу он взял тоже совсем неожиданно.

Положив часы на стол, Гюндюз повернулся к младшему лейтенанту:

– Слушаю вас.

Его деловитость не очень-то повлияла на Дадашлы. Прокурор решил отвечать сам вместо младшего лейтенанта:

– У нас в райцентре есть некая Зиба, на вокзале пирожки продает. Так она на вокзале и хотела эти часы сплавить кому-то из проезжающих. – Дадашлы вновь взглянул на младшего лейтенанта. – Попробовала, да наш смелый Майлс, как горный орел, пал на ее голову!

Гюндюз Керимбейли по-прежнему безо всякой улыбки спросил:

– Она какое-нибудь объяснение дала?

На сей раз серьезность в его голосе повлияла и на прокурора Дадашлы, и он, пройдя за стол и рассаживаясь в кресле, сказал:

– Утверждает, будто она их нашла.

Младший лейтенант, наклонившись, достал из портфеля, поставленного им у ног, листок бумаги и протянул его следователю по особо важным делам.

– Пожалуйста, – доложил он. – Вот ее показания.

– Не нужно, – сказал Гюндюз. – Где она живет, эта Зиба?

Гасан-заде поднял с пола портфель.

– Если позволите, я провожу вас.

16

Потихоньку погода снова начинала хмуриться, и хмурость эта отчетливо проступала на фоне загорающихся электричеством окон, она будто предвещала: еще немного – и липкий снег опять загонит жителей городка в их дома.

Младший лейтенант Гасан-заде, шагая рядом с Гюндюзом, спросил:

– В столице вы тоже не пользуетесь автомобилем, товарищ Керимбейли?

– Когда надо, сажусь, конечно. В Баку обойтись без машины задача невыполнимая. Но я не люблю ни машин, ни троллейбусов, ни автобусов.

Младший лейтенант буквально впивался в каждое слово прибывшего из Баку известного криминалиста и, несомненно, из каждой его реплики извлекал для себя поучение и мораль. Несколько смущаясь, он произнес:

– Знаете, наш райцентр хороший город. Есть где в нем погулять. И люди здесь хорошие...

Гюндюз, окинув взглядом младшего лейтенанта, улыбнулся и сказал:

– Иначе я и не думаю.

Гасан-заде все еще стеснялся.

– Знаете, – сказал он, – чувствуешь себя как-то непривычно... Первый раз вы сюда приехали. Впервые видите эти места, этих людей... А ищете среди них убийцу...

– Такая уж у нас работа, лейтенант. – Гюндюз, конечно, сознательно опустил слово «младший». – И у вас, и у меня, и у всех нас... Вам сколько лет?

– Двадцать четыре.

– Еще все впереди, лейтенант. Много еще людей увидите, со многими делами столкнетесь, и сердце у вас частенько еще будет прихватывать горечью, но одного у вас не должно быть – неудовлетворенности. Не надо себя жалеть, как же это так, что я, мол, всю жизнь посвятил такому занятию, а люди выращивают цветы, пишут книги, дают концерты... Я же денно и нощно караулю воров, поджидаю убийцу и в мыслях своих подозреваю чуть ли не каждого, а потом выясняется, что и правонарушитель-то вовсе не тот человек, которого я подозревал, а совсем другой. Необходимо когда-нибудь обо всем об этом передумать. И никогда уже себя не жалеть. А знаете, что для этого нужно?

Младший лейтенант, ничего не ответив, посмотрел на следователя по особо важным делам.

Опять улыбнувшись, Гюндюз продолжал:

– Для этого нужно очень любить людей. И вот эту серую хмарь любить, и те горы любить... Пожалуй, мои слова несколько похожи на менторское наставление, да? Но ведь я и на юридическом факультете долгое время преподавал.

Младший лейтенант сказал:

– Знаю. Вы ведь один раз даже к нам в школу приезжали. Я же учился в Мардакянах в школе милиции. Наш начальник пригласил вас прочесть нам лекцию. Тогда вы раскрыли дело валютчиков.

Гюндюз Керимбейли не поддержал разговора и посмотрел в сторону гор, чернеющих над, деревянными крышами. После слов, сказанных им младшему лейтенанту, и эти горы, и деревянные крыши, и светящиеся во мгле окна, и будто отторгнутые неярким оконным светом сумерки стали для него еще роднее. Очевидно, в натуре следователя по особо важным делам наряду с педагогическими наклонностями многое оставалось еще и от студенчества.

Младший лейтенант, показав на железные ворота двухэтажного дома, сказал:

– Пришли. Это дом Зибы.

Первый этаж этого дома служил гаражом, из окна второго этажа падал свет.

– Что ж, у нее и машина есть?

– Нет, это не ее, это Джеби «Москвич», старенький.

– Кто это Джеби?

Младший лейтенант засмущался:

– Так, шофер. Работает в колхозе на грузовике.

– Тот самый Джеби, что сын Фатьмы?

Младший лейтенант удивленно воззрился на Гюндюза:

– Да.

– А зачем же он здесь свою машину держит?

Младший лейтенант не ответил и, когда они подошли к воротам, открыл калитку, заглянул во двор и позвал:

– Зиба! Эй, Зиба!

Очевидно, Зиба тотчас же узнала младшего лейтенанта по голосу. С руганью она выскочила на лестничную площадку.

– Ну чего? Чего ты от меня еще хочешь? – крикнула она. – Что я тебе, деньги, что ли, должна? Мало тебе, что с грязью меня смешал?

Заметив вместе с младшим лейтенантом незнакомого человека, она явно насторожилась и, попритихнув, оглядывала их.

Гасан-заде выступил вперед:

– Товарищ Керимбейли прокурор, приехал из Баку. Сам с тобой желает поговорить.

– Пусть желает, да...

Гюндюз Керимбейли, прищурившись, посмотрел на Зибу и уверенно попросил:

– Можно к вам подняться наверх?

– Можно, конечно, почему нельзя...

Поднявшись наверх, они вошли в комнату.

Зиба крепко перетянула себе лоб полотенцем, а изо всех ее причитаний и воплей было ясно – болит у нее голова. Но вот странно: голова у этой женщины, может, и правда сильно болела, но неистощимые ее ахи и охи убеждали только в одном: притворяется, причем притворяется нагло и развязно.

Гюндюз сказал:

– Мы не собираемся отнимать у вас много времени. Мне что-то кажется, будто вы не совсем хорошо себя чувствуете?

Зиба окинула Гасан-заде взглядом, преисполненным ненависти.

– А как же мне еще себя чувствовать? – Она жестом указала на младшего лейтенанта. – Уже и в своей каморке никакого мне покоя от него нет.

Замолчав, она демонстративно обратилась к одному Гюндюзу Керимбейли:

– Садитесь же, что вы стоите?

Гюндюз притянул к себе один из стульев, придвинутых под круглый стол, и уселся на него.

– Большое спасибо, – поблагодарил он. – А вы почему не садитесь?

Зиба, сжимая себе рукой лоб, объяснила:

– Я-то с утра до вечера сижу, – однако, несмотря на то, что с утра до вечера ей приходилось заниматься этим делом, она все ж устроилась напротив Гюндюза.

Младший лейтенант продолжал стоять, облокотившись на подоконник.

Энергично растирая себе лоб, Зиба, будто рассуждая сама с собой, запричитала:

– Ох, взгляни на мои дела, аллах, посмотри на мои силы! Народ празднует, гуляет, а в мой дом прокурор приходит...

Младшему лейтенанту стало неловко за Гюндюза Керимбейли.

– Нехорошие слова говоришь, Зиба.

Зиба, вновь окатив младшего лейтенанта с головы до ног ненавидящим взглядом, бросила:

– А ты заткнись! Только и знаешь, как кот подкрасться да кинуться на шею. Ну погоди еще!

Сравнение Зибы вывело из терпения младшего лейтенанта:

– Что, Джеби скажешь?

Зиба от его слов совсем потеряла голову:

– Ты бы лучше подумал о беде сестрицы своей Гюльяз, чей муж развлекается в городе с девочками!

Гюндюз Керимбейли посмотрел на младшего лейтенанта, и под его взглядом Гасан-заде вынужден был замолчать.

Его отступление Зиба объяснила по-своему.

– Ну чего тебе надо? Что я такого плохого наделала? Часы нашла, а потом захотела продать? Что я, в чужой карман залезла?

Гюндюз подчеркнуто спокойно ее спросил:

– А где вы их нашли?

Зиба пальцем показала на младшего лейтенанта.

– Все выложила ему, – подтвердила она. – Все по порядку написала. Даже подписаться заставил. Что, образования не хватило, плохо написал?

Гюндюз так же спокойно предложил:

– И мне тоже расскажите.

Его спокойствие и скрытая в этом спокойствии уверенность подействовали и на Зибу. Женщина перестала вопить и объяснила:

– Сегодня нашла. Нашла и там же хотела продать. Тут этот... – Зиба взглянула на младшего лейтенанта и с трудом удержалась от смачного словца, – этот... повис надо мной...

– А коробочку куда дели?

– Какую коробочку?

– От часов. Из кожи, маленькая такая, должна была быть коробочка.

– Ах, коробочку... Коробочку я выбросила. Я же не ребенок, чтобы играть с коробочкой от часов!..

– Куда выбросили?

– Откуда мне знать, куда я ее выбросила? Разве на вокзале человек знает, куда что выбрасывает?

Поднявшись, Гюндюз Керимбейли с неожиданной не только для Зибы, но даже и для младшего лейтенанта резкостью сказал:

– Здесь у нас с вами беседа не получается, Зиба-ханум! Продолжим наш разговор в прокуратуре.

Глаза у Зибы полезли на лоб:

– За что же меня брать-то? Что я такого сделала? Человека ограбила?

Наступила недолгая тишина, и эту тишину нарушил голос следователя по особо важным делам:

– Человек, чьи часы вы хотели продать, убит. Я не знаю, вы-то слышали об этом или нет? Но вы говорите неправду. А в таком деле говорить неправду уже тяжелое преступление.

Вновь наступило молчание. Глаза Зибы от беспредельного, невыразимого страха полезли из орбит. Гюндюз внимательно глядел на нее.

Зиба, стащив полотенце со лба, проглотила слюну.

– Я вас не обманываю, – прохрипела она.

– Обманываете! Куда вы выбросили коробочку от часов на вокзале, вы ведь сами не знаете, да? – Следователь по особо важным делам независимо от своей воли повысил голос.

– Да...

– Какого цвета была коробочка?

– Она была в грязи... Грязная была, вот я и не обратила внимания на цвет... Льет в городе, который день льет...

– Пока это единственное правдивое слово, сказанное вами. Действительно, который день льет. Но у этих часов никакой коробочки не было!

– Как это не было?.. Вы же сами сказали, да... – И только теперь Зиба поняла, в чем тут дело, а вместе с пониманием происходящего она поднесла к глазам скинутое ранее со лба полотенце. – Зачем вы пришли сюда? Он что, человека убил, что ли? От меня больше ни одного слова не вырвете!..

Следователь по особо важным делам вышел из комнаты, младший лейтенант Гасан-заде – следом за ним. Пока они сходили с лестницы во двор и направлялись к улице, сверху доносился плач Зибы.

Некоторое время шагали молча.

Опять, как и предполагалось, начал мести снег.

Гюндюз Керимбейли, подняв воротник, сунул в карманы руки. Спустя пару кварталов Гасан-заде не выдержал:

– Зиба неправду говорит, товарищ Керимбейли.

Гюндюз, не отрывая глаз от туфель, спросил:

– Какую неправду?

– Муж моей сестры... Он учится в Москве в аспирантуре...

Гюндюз внимательно посмотрел на младшего лейтенанта.

Гасан-заде добавил:

– К тому же воспитанный парень...