Текст книги "Приключения-79"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

6

...Как искрится вода! Как переливается! Грачик Геворкян делает ладони ковшиком, черпает воду и пьет, пьет... Потом он выпрямляется, запрокидывает голову и смеется, радуясь солнцу, искристой севанской воде, горам... Грачик читает наизусть:

 
Скажи, Севан,
Коль это не секрет,
Откуда взял ты столько яркой сини?
Быть может, ты —
Хранящий этот цвет
Осколок неба,
Спящего в долине?
 

Грачик никак не может поймать форель: она скользит меж руками, точно играет с ним. А он уже отчаялся, капли пота блестят на лице. Нет, никак он не может поймать форель! А раньше ловил ее?! И Солоха ловит, и Коноплев... Нет, ничего не получается!

Светает. Пелена тумана стелется над рекой. Деревья стоят словно забинтованные у комля. На берегу спят солдаты: сжался от утреннего холода Коноплев, спит прямо в очках; богатырски разметался Солоха. Геворкян спит сидя, приткнувшись на носу лодки. Леска-струна натянулась, как на скрипке... Большая щука ходит-дергает так, что лодка качается. В воде видна ее темно-пятнистая спина. Качнулась лодка и медленно поплыла по течению, потом все быстрее и быстрее, должно быть, сильная попалась щука.

А солнце уже пускает свои лучи на землю, на лес, на реку, золотит кроны деревьев, разгоняет туман...

– Коноплев! Вставай, Коноплев! – встревоженно говорит Солоха.

– А? Что? – никак не может проснуться Коноплев.

– Геворкян уплыл!

– Как уплыл? Куда?

– Лодку, видать, снесло. Бывает это. Собирайся, быстро! Пошли.

7

Лодка плывет, развернувшись поперек течения. Геворкян мирно спит на носу, не ведая о том, что с ним произошло.

Все ближе и ближе поворот реки. Лодку стало сносить влево на отмель. Она неожиданно зацепила кормой за камень, и от толчка Геворкян комом свалился в воду... Мокрый, он поднялся, не понимая, в чем дело. В этом месте вода доходила ему лишь до коленей. Он вышел на берег, разделся, затем вытащил на песок лодку и только тут заметил, что на блесну попалась огромная щука. Измученная столь трудным путешествием, щука не оказала достойного сопротивления и спокойно дала себя положить на траву рядом с сохнущей одеждой.

Что делать солдату? Далеко ли его отнесло?.. Но для паники нет оснований: ориентир есть – река. Значит, надо идти вверх по течению... Только есть очень хочется... Щуке ребята обрадуются!

Схватив свою одежду, он наскоро обувает сапоги, перекидывает через плечо «улов» и бодро шагает вдоль берега. «Живы будем – не помрем!» – вспомнил он присказку Солохи, продвигаясь высоким берегом мимо березок и сосен.

Остановился солдат у дикого малинника, тянется за ягодами, исцарапался весь. Вдруг слышит, кто-то идет, торопливо, спешно, так, что трещат сухие сучья под ногами. Присел, выглядывает из-за кустов... Смотрит. А это спешат к нему навстречу Солоха и Коноплев. Дай, думает, напугаю...

– Стой! Кто идет? – кричит он.

Старый воин Солоха – и откуда реакция такая – в момент за деревом растворился. А тут из-за кустов Геворкян выходит, улыбается, как ясное солнышко. И в руках у него щука, которой отделение можно накормить.

– Ура! – не выдержал Коноплев.

– Живы будем – не умрем! Так, дорогая Солоха, – улыбался Геворкян. А Солоха от усталости и от волнения аж присел на пенек, слова сказать не может. Этим салажатам все равно, а он-то понимает, что ликовать рановато – ведь, должно быть, их ищут уже.

– Поди, ищут ведь нас, – беспокоится Солоха. – Пойдем побыстрее...

– Пошли порадуем Тропкина... Только малинки поклюем, а? Как, Коноплев?..

– Ой, сколько ее! – восхищается Коноплев.

«Совсем салажата», – думает Солоха, но и сам потянулся к малине: голод не тетка, пирогами не накормит.

Лучи солнца, точно струны, протянулись между деревьями. Три солдата с огромной рыбой идут по лесу, перебирая ногами эти струны...

– Стоп, дорогой! – останавливается Геворкян. – Не туда идем...

– Как не туда? – поправляет очки Коноплев. – По-моему, правильно идем...

– Но поворот реки мы должны были уже срезать, – говорит Геворкян. – Надо сориентироваться. Где север?

– А зачем тебе север? – опрашивает Солоха.

– Тоже старый солдат! Всегда сначала север находят, а потом все остальное, – поучает Геворкян.

– Где мхи и лишайники – там север, – подсказывает Коноплев.

– Нет, надо по солнцу, – предлагает Геворкян. – Где солнце вставало? На востоке, да?

– В самую точку попал, – подтрунивает Солоха. – Зря от реки ушли...

– Падажди, дорогой... Где солнце вставало?

– За рекой, – неуверенно говорит Коноплев.

– За рекой оно садилось, когда мы рыбачить начали, – поправляет его Солоха. /

– Так... Меня вчера несли – солнце светило в глаза, – вслух соображает Геворкян. – Значит, надо двигаться в противоположную сторону. Момент... – Он ложится на землю лицом к солнцу, переворачивается и указывает в чащу леса. Коноплев крутится на месте, изображая из себя компас.

– Так не пойдет, – устало говорит Солоха. – Надо спокойно.

Все трое удивленно оглядывают лес вокруг себя, точно видят его впервые. А он словно смеется, радуется чему-то, стоит светлый, улыбчивый, листья светятся, полянки в цветах, птицы расхваливают его на разные голоса...

Геворкян, словно спохватившись, затягивает потуже ремень.

– Все... последняя дырочка, – грустно говорит он. – Надо бы рыбу съесть... пока не испортилась. А?

– Ладно, разводите костер, – соглашается Солоха, беря рыбу, – я тут, недалеко, глину поищу.

8

Тропкин с КП по рации докладывает:

– Волга, Волга! Я – Ока! Докладываю... Нахожусь у первого КП. Трое отстали: рядовые Солоха, Геворкян, Коноплев-Зайцев. Как поняли? Прием!

Прапорщик вытирает пот со лба.

– Волга! Я – Ока... Повторяю: трое!.. Нет, у солдата двойная фамилия. Коноплев-Зайцев... Прием!

Он переключает тумблер и в сердцах говорит:

– Ну, Зайцев, погоди! – Он знает, что сейчас с аэродрома в воздух поднимается патрульный вертолет, делает круг над лесом...

В это время в лесу уже прогорел костер. К нему подходит Солоха. В его руках рыба, обмазанная глиной. Он кладет ее на угли, а сам садится в сторонке под деревом и устало закрывает глаза.

В ожидании, пока рыба испечется, Геворкян достает из-за голенища «наставление», мокрое, истертое, перевертывает слипшиеся страницы:

«Радующие глаз обитатели тихих речных заводей белые лилии и желтые кувшинки, содержащие в своих корневищах крахмал, белок и сахар, можно употреблять в пищу в вареном и жареном виде, а из высушенных и размельченных корневищ можно получить муку для лепешек...»

Но Геворкяна никто не слушает: Солоха спит, а Зайцев ходит где-то за деревьями.

– Вставай, дорогой, кушать подано! – будит товарища Геворкян.

– Я есть хочу! Где эта щука-жеребец? – пробуждается Солоха.

Тонкий дымок струится от костра. Все трое поочередно отщипывают от рыбы куски. И вот уже на остывших углях покоятся останки щуки.

– Душевная была рыбка, – облизывает пальцы Геворкян.

– Только костлявая, – добавляет Солоха.

– И несоленая, – качает головой Коноплев.

Все трое как по команде встают.

– Закусили, а теперь бы пообедать, – смеется Геворкян.

Над деревьями с грохотом проносится вертолет, делая разворот, возвращается к реке.

– Не нас ли ищут? – говорит Солоха. – Надо выйти на открытое место...

– Тихо! – вдруг командует Коноплев. – Труба... Точно – труба! Играет «сбор»... Слышите? Это где-то близко!

– Э, брат. – Солоха подходит к Коноплеву и прикладывает руку к его лбу. – Простыл, видно...

– Нет, точно! Труба! – говорит Геворкян.

Солоха слушает, потом подозрительно глядит на своих товарищей.

– Вперед! – командует Геворкян.

– Куда?

– Туда!

– Нет, туда!

Над ними снова с грохотом пролетает вертолет. Солдаты почти бегут. Они знают, что их потеряли, что их ищут. Все отчетливее слышны звуки сигнала «сбор». Как тут не торопиться!

Увидев прапорщика Тропкина, Солоха останавливается и вскидывает руку к пилотке.

– Товарищ прапорщик! Группа из трех солдат в расположение прибыла. Поставленная боевая задача была выполнена... поймана щука...

– И съедена ввиду голода... – добавляет Коноплев-Зайцев.

Сияет поручик Тропкин: нашлись его солдаты, да еще и проявили смекалку.

– Эх, музыканты! – смеется он. – Не послужишь – не узнаешь... Два наряда вне очереди..,

Эдуард ХЛЫСТАЛОВ
Обыск

Вечером парк преображается. От главного входа по аллеям растекаются толпы беззаботно гуляющих людей, наполняя парк громкими голосами. У аттракционов очереди: люди толкаются, с трудом пробираются к кассам, получают из крохотного окошечка листочки билетов, держа их в руке над головой, спиной вылезают из толпы. На фоне вращающихся каруселей, «чертова колеса», мигающих разноцветных огней помещение кафе со стеклянными стенами, притаившееся в кустах распустившейся персидской сирени, светится огромным отполированным куском прозрачного янтаря. Скрытые в потолке электрические светильники заманчиво освещают зал тусклым золотистым светом. В зале полумрак, но кое-кого он манит... Левая часть душного и прокуренного зала заполнена посетителями, сидящими за легкими алюминиевыми столами. Справа от входа, отделенная от людей полукруглой высокой стойкой, словно для отражения многочасовой осады, в окружении нескольких рядов бутылок, в накрахмаленном фартучке и кружевном кокошнике буфетчица Ольга Шустова.

Из многих гуляющих всегда находятся те, кому хочется заглянуть в кафе. Завсегдатаи Лельку любят. Красивая, стройная, всегда прибранная, грубого слова зря не скажет, а если и выразится крепко, то к месту, по делу. А обслуживает как!

Наливает вино ли, коньяк ли – точно, как в аптеке. Сперва посмотрит на покупателя добрыми выразительными глазами, предложит вина подешевле, а то даже заметит: «Молод еще...» А тому, кто попроще, скажет: «И зачем дорогой коньяк-то пьете? Сходили б в магазин, купили б чего без наценки...» Голос ее звучит повелительно и добродушно.

Не все сейчас такие добрые и честные. Другие для выполнения плана торговли навязывают свой товар. Лелька – нет.

А когда наливает – загляденье. Поднимет стакан-мензурку до уровня глаз, льет и внимательно следит, чтобы отмерить строго по уровню. Если чуть не долила, сразу добавляет. Другие буфетчицы ливанут – не заметишь сколько, или наклоняют мензурку от себя, вот и кажется, налито по уровню, а фактически обдуривают посетителей. Лелька не такая, работает честно.

Она аккуратно достает из ящика очередную бутылку, тщательно протирает ее чистой тряпкой и, сверкающую, ставит на стойку. Затем левой рукой накрепко прижимает бутылку к груди, а правой берет согнутую отвертку и ловко поддевает полиэтиленовую пробку. Открывать бутылки нужно уметь. Без навыка не сразу откроешь. Иногда от нажима пробка высоко отлетает в сторону, попадает на поднос с бутербродами или отскакивает далеко в зал и закатывается под стойку. Когда бутылка попадается трудная – пробка не поддается, отвертка срывается, приходится поддевать второй и третий раз. Тогда Лелька не выдерживает и ругается. Мужчины ее понимают: попробуй постой тут среди пьяных.

Около буфетной стойки стоял мужчина в темном поношенном костюме с галстуком-бабочкой, он прятал за спину книгу, терпеливо дожидался, пока пройдут люди, и когда рядом никого не стало, который раз, стесняясь, тихо попросил:

– Лелечка! Будьте любезны, выручите... Ей-богу, деньги отдам. Получу гонорар и сразу... с процентами. Не верите? Могу в залог книгу оставить... Конан-Дойль! Из подписного издания... Знаете, сколько сейчас книга стоит? Целых три бутылки...

Шустова резким движением руки прервала его, после чего понял – просить бесполезно.

– Поди продай книгу, а потом угощайся. Ах жалко? Тогда не предлагай. Зачем мне твой Дойль? Все интересное по телику посмотрю... Тебе налью, другому, а вдруг проверка, недостачу обнаружат?! По статье уволят... Где деньги возьму, чтобы недостачу погасить? Что, я ворую или мне из деревни помогают? Не мешай, видишь, гости пришли...

А желающие действительно подходили. Одни беззаботно доставали из карманов деньги, выбирали одну-две купюры, небрежно бросали Лельке на стойку. Такие обычно заняты своими разговорами, на буфетчицу не смотрят, им, как ни наливай, как мензурку ни наклоняй, безразлично. Другие наоборот. Подойдут к витрине, посмотрят на ценник – и назад. У выхода одумаются, постоят и снова к ценнику, себя проверить. Тихо между собой выяснят, у кого сколько денег, и со вздохом лезут в карманы. Эти расплачиваются рублями и мелочью, таким попробуй не долей.

– Сколько стоит капля коньяка? – спросил буфетчицу глуховатым голосом верзила с золотым массивным перстнем на пальце.

– Бесплатно, – равнодушно покосилась Шустова.

– Накапай двести грамм! – радостно захохотал остряк.

– Я тебе сейчас по шее накапаю. Тоже мне грамотей, – вспыхнула Лелька. – Сколько наливать-то?

В зале толстый гражданин с портфелем на коленях сидел за столиком и громко доказывал приятелю:

– Если женщина сама хорошая – и муж у нее хороший!.. И я говорю: настоящая жена на работу мужа жаловаться не пойдет...

– Рассказывают, в Канаде сухой закон, – подымал палец высоко над лысой головой старик, – спиртные напитки не продаются...

– А как же, ежели свадьба иль после получки? – заинтересовался собеседник со ссадиной на лбу. – Разве обходятся без этого?..

За крайним столиком веселый мужчина задавал своим коллегам вопросы и сам же на них отвечал:

– Если собака нападет на льва, что случится? Ага, не знаете! Ха-ха! Лев разорвет собаку!

– За здоровье нашей любимой Аллочки! Ура! – выкрикнул кто-то из угла.

– Эх, раньше я свою годовую программу выполнял к ноябрю, а теперь в вытрезвителе дважды побывал...

– Что раньше? – размахивал рукой пожилой мужчина. – У меня была жена, и я был всегда трезвый. Без жены сейчас пью.

И отвернул лицо в сторону.

За столиком двое молодых ребят с покупками.

– Федь, – обратился к товарищу парень в цветастой рубахе, – выпей хоть пятьдесят...

– Не-е, у меня свидание, – мотнул головой тот. – Коньяк с ресторанной наценкой, да и запах какой-то подозрительный.

– Сам ты подозрительный! Нюх тебе нужно натирать. Трезвенник, а о коньяке судишь. Аромат зависит от выдержки...

– Может, его чем разбавляют или подмешивают...

– Я бы в это поверил, если бы его наливали из графинов, а тут вон... – Он кивнул в сторону буфетной стойки.

В это время Шустова с трудом откупоривала новую бутылку с коньяком. Пробка не поддавалась.

– А может, спросим насчет аромата?

– Ну ты, дегустатор объявился! Буфетчица честная, а ты непьющий!..

К стойке подошел молодой мужчина и положил перед буфетчицей денежную купюру.

– Сто грамм с прицепом, – попросил он Шустову.

– А прицеп какой?

– Шоколадная конфетка.

Он взял стакан с коньяком, выбрал свободный столик, сел за него. Неторопливо достал сигареты, закурил, стал смотреть по сторонам. Прошло несколько минут, но выпивать коньяк он не торопился. Подвинул стакан поближе к себе, раздавил сигарету в пепельнице, а затем, незаметно для окружающих, осторожно поставил стакан с налитым коньяком во внутренний карман пиджака и вышел на улицу.

– Ну как? – встретил его в полутемной аллее давно ожидавший человек.

– Все в порядке, – придерживая рукой внутренний карман пиджака, ответил подошедший. – Не спеши, иди потише, а то расплескается.

* * *

Наскоро позавтракав, Андреев выскочил на улицу раньше обычного. Автобуса ждать не стал и, радуясь «грибному» летнему дождю, быстрым широким шагом пошел на работу. Ходить для него пешком – удовольствие. Ходьба успокаивает, настраивает на размышления. Сегодня он очень хотел поговорить с начальником до начала работы, с глазу на глаз.

– Струмилин у себя? – спросил ответственного дежурного, поприветствовав его поднятой рукой.

– Будто не знаешь... Нет еще. Струмилин раньше чем за час не приходит, спортом занимается...

Дежурный заканчивал суточную смену, готовил к передаче документацию, журналы, сводки и поэтому спешил. В углу тяжело застучал телетайп, отбивая на длинной бумажной ленте строчки о последних происшествиях в городе.

Сведения, которые у Андреева сейчас в папке, не давали покоя в выходные дни. Хотел даже Струмилину звонить домой. Но дождался понедельника. Обдумывая предстоящий разговор, он чутко прислушивался к шагам в коридоре. Время тянулось долго. Вот громко застучали каблучки – это машинистка Рита. Ей разрешили приходить на службу на час раньше, чтобы вечером не опаздывать на занятия в юридическом институте. Студентка мечтает стать следователем. «Интересно, какой из нее получится следователь? Краснеет по каждому пустяку...» И вдруг он себя поймал на мысли, что гак рассуждать не имеет права: сам еще года не работает.

В тиши коридора послышались четкие шаги – так ходит только начальник ОБХСС полковник милиции Струмилин. Подумал с невольной завистью: «За пятьдесят, а какой подтянутый, не зря кроссы по утрам бегает». Снова заглянул в исписанные листки, заволновался. Минуту подождал, сложил документы в папку. «А почему я должен волноваться?» – спросил он себя. Решительно достал из ящика стола красный фломастер и написал на обложке: «Дело на работников кафе».

– Разрешите? – спросил Андреев.

– А, доброе утро! Заходи, Владимир Павлович. Что-то сегодня рановато? Смотрю, ключа от вашей комнаты на доске нет, думаю, кто из них сегодня так рано, Андреев или Панченко? Как отдохнул в воскресенье? – И показал инспектору рукой на стул.

– Виктор Николаевич, есть подозрение, что в буфете парка культуры продают разбавленный коньяк. Данные заслуживают внимания...

– Что же это за данные? – добродушно улыбнулся полковник.

– В мое отсутствие звонил какой-то посетитель буфета, жаловался на качество коньяка. Наш сотрудник Панченко выезжал в парк, брал дегустатора с собой. Они установили: крепость коньяка соответствует стандарту.

– Они установили? Ну и хорошо.

– Хорошо, но дегустатор утверждает: букет у коньяка не тот...

– Хм, не тот... А что Панченко?

– Он-то ничего... А мне кажется, что коньяк следует послать на химическое исследование. Я хочу сегодня с понятыми пойти в буфет, взять контрольную закупку и послать на экспертизу.

– Панченко уже проверял, а теперь опять контрольная закупка, экспертиза... Обижаем честных людей.

Лицо Струмилина напряглось, резко обозначились морщины, он закурил сигарету, выпустив дым в сторону открытого окна. Задумался. Молчал и Андреев.

– Я как узнал от Панченко о проверке в буфете – в субботу туда. Уговорил жену зайти, коньяк попробовать и посмотреть, как там работают... Купил сто граммов, попробовал: крепкий, но вроде запах не тот...

– Ага, значит, и ты уже проверял! Не много ли проверок?

Струмилин замолчал, достал новую сигарету, долго разминал ее над корзиной. Теперь он вспомнил точно: в этом кафе бывать не приходилось, а ведь туда перешла из «Ласточки» директором Гамбалевская Софья Михайловна, третий год работает. Он посмотрел справочник предприятий общественного питания. Так и есть! Вслед за Гамбалевской в кафе перешли бухгалтер и заведующий складом.

– Что же ты собрал? – кивнул полковник на папку. – Что у тебя там?

– Розлив коньяка производится на нашем винозаводе. Поступает на склад кафе в закупоренных бутылках. Заведующий складом Половинкина раньше работала в кафе «Ласточка». Бухгалтером кафе Сара Качко, также пришла из «Ласточки». Бутылки после поступления на склад отмечаются специальным штампом кафе. Бутылки буфетчицы открывают непосредственно перед покупателями, разливают на глазах. Если остается немного в бутылке, ее ставят на виду. Я внимательно смотрел, на бутылках штамп бухгалтерии, значит, товар оприходован, получен со склада и продается с наценкой правильно. За стойкой находится Ольга Шустова, наливает правильно, не обманывает. Ее напарница Клавдия Портнова за стойкой бывает мало, все с товаром, в подсобном помещении. Что она там делает, посмотреть не удалось, дверь запирается изнутри.

– Выходит, ничего подозрительного не заметил. – Полковник встал из-за стола и прошелся по кабинету. – Может, бросим спасательный круг?

Сказанная как-то на совещании сотрудников ОБХСС полковником Струмилиным образная фраза о «спасательном круге», который нужно бросать людям, случайно вставшим на путь злоупотреблений, но не причинившим большого вреда, в отделе прижилась, стала всем понятной и долго повторялась в служебных разговорах.

Зазвонил телефон. Струмилин, наклонясь над столом, взял трубку.

– А кто спрашивает? Так, а результаты? Сколько, сколько? Нет, результаты исследования немедленно ко мне...

Он не спеша положил трубку, повернулся к Андрееву, сердито посмотрел, потом покачал головой, улыбнулся.

– Мне только что сообщили результаты исследования коньяка, взятого в ресторане... Напиток состоит из одной части коньяка, трех частей водки «Старка» и воды. Но это ресторан, а не твой буфет. Ну так что? Оставим пока «Ласточку»?

– Нет, надо проверять, – упрямо сказал Андреев.

– Кого подозреваешь?

– Прежде всего работников винозавода, а также обеих женщин – и буфетчицу Ольгу Шустову, и помощницу ее Клавдию Портнову.

Начальник ОБХСС задумался.

– У меня есть предложение... Вот смотри...

Андреев наклонился над столом. Струмилин на большом чистом листе бумаги начертил круг, в середине которого написал: «Работники винозавода». Затем от круга провел стрелку. Потом на бумаге появились другие окружности, соединенные стрелками. Полковник чертил схему возможного захвата преступников с поличным.

Государственный банк находился в старинном здании, построенном до революции. На окнах толстые железные решетки. У входа милиционер. Посторонним вход строго воспрещен. Массивная металлическая дверь закрывает вход в хранилище денег. Двое посетителей, один в милицейской форме, другой в штатской одежде, позвонили. Открылось маленькое окошечко. Они предъявили служебные удостоверения. Щелкнули тяжелые щеколды, их впустили в первое помещение. Вышла директор банка – стройная пожилая женщина с мальчишечьей стрижкой седых волос. Строго осмотрела пришедших, внимательно проверила документы.

– Значит, хотите проверить правильность сдачи денег предприятиями района? – спросила она, возвращая документы. – Дело очень нужное. Только без навыка вам деньги до утра не пересчитать. Без наших кассиров вы не обойдетесь.

Она оказалась жизнерадостным и остроумным человеком.

– У нас все надежно, как в Государственном банке. Ну, пойдемте изучать ваши подозрения...

Она проснулась поздно. Хотела полежать, понежиться, да в одиннадцать на работу нужно. Она еще ходила по квартире, мыла посуду, убиралась, расставляя все на свои места, а к ней незаметно, исподтишка, подкралось смутное чувство нарастающего беспокойства и раздражения. Ударила стулом о ножку стола, чертыхнулась, уронив в серванте рюмку. Стала одеваться – рука застряла в рукаве: со злостью вывернутую наизнанку кофточку бросила на диван. Хотела надеть другую, да остановилась вовремя – нельзя, новая и дорогая. Она брала из шкафа вещи, пробовала надеть, снимала, с раздражением бросала обратно. Тревожное беспокойство усилилось, когда взяла в руки приготовленную с вечера сумочку...

Ей вспомнилось, как легко и просто собиралась она на работу раньше, когда работала на кирпичном заводе. В какую рань вставала! На ходу одевалась, чай пила – и на смену. Бывало, намотается за день, натаскается, руки болят, а на душе спокойно. Примет душ – и домой шагает человеком. И на заработок не жаловалась, хотя денег лишних не было. А что сейчас? Подошла к зеркалу и поразилась происшедшей в ней перемене. На нее глядело усталое, как будто чужое, лицо. Под глазами синие овалы, губы тонкие, с фиолетовым оттенком. Обозлилась на себя: денег на питание не жалеет, продукты лучшие берет, а все не впрок, посмотреть не на что. За один летний сезон купила пять платьев. А душа-то неспокойная.

Сегодня почему-то волновалась больше обычного. Мучило ее какое-то непонятное предчувствие. «Может, не брать?» От этой мысли она вздрогнула и в нерешительности остановилась посреди комнаты. От неприятной слабости закружилась голова, часто-часто забилось сердце. Чтобы как-то успокоиться, отпила прямо из носика заварного чайника несколько больших глотков, вытерла полотенцем неожиданно вспотевшие ладони, глубоко выдохнула. «Ну что зря психуешь?! – успокаивала она себя. – Все нормально, не раз ходила...»

Перед выходом снова подошла к трюмо. Тщательно себя осмотрела, поворачиваясь перед зеркалом, перекладывала сумочку из одной руки в другую, вешала на согнутую, пробовала держать на вытянутой, – кажется, все в порядке. Сумочка была легкой, а понеси по улице – тяжелеет с каждым шагом, к концу пути как камни несешь...

Стало душно. Посмотрела в окно, вроде во дворе подозрительных нет. На цыпочках подошла к двери. Прислушалась: по лестнице удалялись шаркающие шаги. Откинула цепочку и тихо заскользила по ступенькам вниз.

«Сидят или нет? Так и есть – сидят!» – со злостью подумала она.

Во дворе за столиком, около детской площадки, сидело пять старух. Они как по команде повернули головы в сторону хлопнувшей двери подъезда и с интересом рассматривали, кто идет. Вот от безделья сейчас начнут судачить. Все-то они видят, обо всем догадываются. Мимо них нельзя проскочить на улицу незамеченной. Глуховатую тетку Фросю клюшкой толкнула бабка из третьего подъезда – мол, смотри. Та закрутила головой... Они замечают, как одета, какая походка...

«Два года живем, – разозлилась она, – а все не успокоятся, все оговаривают. Пусть не красавица, но не дурна. Достаток в доме их интересует. А я на кирпичном заводе заработала! Муж молодой? А вам какое дело? Эка беда: на четыре года старше, бывает и на десять».

По улице пошла быстро, напряженно всматриваясь в лица встречных мужчин. Опасалась, кто-нибудь следит за нею. Сколько за последние два месяца дум передумала, сколько раз во сне пряталась, бежала от них! Ноги часто не слушались, ее догоняли, хватали за руки, и от всего этого ужаса она в страхе просыпалась, тихо, чтобы не разбудить Витюху, плакала. А Витюхе с ней хорошо. Она не допекает его за каждую копейку.

Иногда она представляла, как на улице кто-нибудь подойдет к ней и спросит: «Что у вас, гражданочка, в сумочке?» А потом ехидно улыбнется. «Нет, вам меня не поймать! – думала она. – Кто вы такой, чтоб по сумкам шарить?» И пойдет дальше своей дорогой. Не имеют права обыскивать. И она торопливо шагала, шагала, будто за ней гнались.

От главного входа парка до кафе можно пройти двумя путями. Первый – от входа налево, мимо фонтанов, домика рабочих, аттракционов, дирекции парка... Там три года назад с Витюхой познакомились. Как сейчас помнит: около «молота» собралось много здоровенных мужчин, брали огромный деревянный молот и пробовали добить до тысячи. Редко кому удавалось. Вышел тогда из толпы парень с засученными выше локтей рукавами, смерил взглядом размеченную планку, поплевал на ладони, отклонился назад, да как ахнет! Выше тысячи! Один в спортивном костюме воскликнул тогда: «Тебе, парень, в бокс, чемпионов молотить!» Ей он сразу понравился. В парке сама его разыскала. Пригласила на лодке покататься... Витюха – он добрый, но последний год выпивать стал. Деньги ее не жалеет, свои не копит. С вечерней смены придет, разбудит... А потом раздражающе храпит. Она уж уснуть не может, все мысли, мысли... Молодой муж, чем его удержишь, если не деньгами?..

Путь по парку не любила, хоть он и короче. Знакомых можно встретить. Остановят, расспрашивать начнут, как и что, разглядывают: что надела? Где купила? В прошлый раз Юлька-дворничиха встала на дороге, не пройдешь. «Гдей-то сумку такую отхватила? Уж больно красива! И где только люди деньги берут?» И улыбнулась, змея, показав все свои белые зубы. Ядовитая баба, хоть и молодая!

Страшнее всего начальству на глаза попасть. Сразу про план, какая выручка, как товарооборот, отделайся от них! А не дай бог в контору заведут, сумку попросят показать...

Дорога эта не устраивала еще и потому, что проходила рядом с аттракционом, а там люди группами стоят, ходят по двое, а таких она боялась больше всего. Подойдут неожиданно, окружат, схватят – не вывернешься. Нет, здесь что ни шаг, то опасность.

На длинной скамье двое мужчин в светлых рубашках смотрели, как она приближалась к ним. «Не дай бог эти?» Захотелось повернуть в боковую аллею, но усилием воли заставила себя идти вперед, не показывать вида, что боится. Когда поравнялась с ними, один улыбнулся. «Нет, это не они! Когда человек улыбается – зла не сделает».

За двадцать минут ходьбы от дома до кафе она была измотана мыслями о возможном задержании. А как вошла в дверь, так сразу успокоилась. «Нет, нужно все бросить, так больше продолжаться не может!» – думала она, принимаясь за дела. Она вспомнила, что в прошлом году тоже баловалась с коньяком, страху натерпелась, слово давала – к кафе близко не подходить. А время прошло, вроде все позабылось. С Витюхой хотела поговорить, да какой он советчик! А весной директор позвонила и попросила лето поработать в кафе.

А тут еще напарница про Глашку Носову рассказала. Приехала та в деревню – и давай важничать. Снег до колен, тропинка в деревне не асфальт в городе, а она в новых туфельках, в шубе каракулевой с воротником голубой норки. Все деревня глазела. Бабка Дуня-колдунья хоть и стара, а тоже из дома вылезла. Она возьми и скажи: «Глашка, хворь, чай, так можно ухватить!» Будет Глашка ее слушать, рукой махнула и пошла. Сами с усами, знаем, что делаем. А слово бабки раньше било прямо в душу, глаз – косой, рот – кривой, молвит что – жди беды. Сына на войне убили, может, из-за того вещуньей сделалась.

С напарницей они из одной деревни, поэтому всех в деревне знают. Напарница рассказала еще, что Глашкину шубу приходил смотреть из соседней деревни местный скорняк Василий Иванович, все не верил, что шуба стоит дороже любого деревенского дома. А муж Глашки, очкарик, сказал: «Хватит Глафире в недостатках жить, пусть походит в каракуле, в жизни должна быть справедливость!» Ясное дело, достаток у матери Глашки был небольшой, много ли на жалованье почтальона белых булок купишь. Сейчас ей Глашка не чета, институт окончила, мужа вон какого отхватила.

Вспоминая беседу с напарницей, она думала, что одевается лучше ее. А если все пойдет хорошо, то осенью еще шубу купит самую дорогую, может, из норки; хотелось бы и Витюхе машину подарить. Дача ей ни к чему, на даче некогда работать, а вот если бы у Витюхи была машина! Эх, совсем бы стал ручным, пить бы бросил.

Она понимала, что много волнений у нее от частых проверок кафе. Придут, делают вид, что простые покупатели, а потом – контрольная! И давай пересчитывать, перемеривать. А эти последние хороши! Принесли спиртомер, крепость проверяли... Пищал занудистый старикашка: «Букет не тот! Запах! Запах не тот!» – «Какой коньяк поступает с винозавода, таким и торгуем!»