Текст книги "Эксперт № 10 (2014)"

Рождение нации Максим Соколов

section class="box-today"

Сюжеты

Чем блоги живы:

Здесь люди становятся добрыми

У акционеров «не зафрендилось»

/section section class="tags"

Теги

Чем блоги живы

Вокруг идеологии

Долгосрочные прогнозы

Молодые демократии

Украина и ЕС

Евромайдан

Украина

/section

Реакция на украинские события представляет для российской прогрессивной общественности некоторую сложность, вызванную тем, что хулу российским порядкам и хвалу украинскому освобождению в одних устах не так-то легко сочетать. Вялый российский авторитаризм долго клеймили в колене восходящем, когда каждая новая забранка должна быть хлестче и садче. Поскольку множество забранок, конечно, быстро пришли к максимальному градусу, т. е. стали именовать В. В. Путина Гитлером, органы МВД – гестапо, а сочинскую Олимпиаду – берлинской (в смысле – 1936 г.).

figure class="banner-right"

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Оно бы и ничего: бунтующие французские студенты в 1968 г. тоже называли своего декана эсэсовцем, а полицию Республики – гестаповцами, что вызывало лишь снисходительное «Они так говорят, потому что никогда не имели дела с настоящим СС».

Не то чтобы на Украине имело место гестапо во всей красе – оно и в Третьем рейхе не сразу достигло полной зрелости, – но если говорить о бесчинствах штурмовиков и о народной расправе над лицами, связанными с прежним режимом, то ассоциации с первоначальным периодом германского национал-социализма, когда порядка в расправе было меньше, а неформальной импровизации больше, слишком уж наглядны. Прилюдное выставление на позор скованного волынского губернатора, привязанного к столбу чопского таможенника с табличкой на груди «Хабарник», имеет совсем уже четкие соответствия из 1933 г.: «На этих открытках можно увидеть многое: ландскнехты наголо бреют голову молодому еврею; ландскнехты выводят на эстраду девушку с плакатом на шее, на котором написано “Я, бесстыдная тварь, жила с евреем”; ландскнехты везут рабочего лидера в позорной тачке». Прилюдные хоровые покаяния прислужников Януковича тоже имеют аналогию в обычаях 1933 г. водить политических противников по улицам, заставляя их выкрикивать: «Мы, еврейские свиньи etc.». Регулярно скандируемое героями Украины «Москалей на ножи» корреспондирует с давним «Всадив еврею в горло нож, мы скажем: снова мир хорош». Можно привести и иные примеры, показывающие, что власть хабарников (безусловно, скверная) и власть ландскнехтов (они же герои Майдана) весьма различны меж собой – последняя куда ближе к власти романтических штурмовиков 1933 г. На неприятные черты сходства можно реагировать по-разному. Можно вообще не видеть их в упор, предпочитая воспевать красу и величие демократической национальной революции. Полный игнор – тоже метод, все политические пилигримы к нему прибегают, но тогда получается то неудобство, что антифашистское зрение освободительного борца на редкость диалектично. У В. В. Путина он сразу видит и усики, и челку, тогда как у героев, которым слава, усиков щеточкой он совершенно не примечает. Наше толерантное время породило либералов, степень ненависти которых к своей власти такова, что ради этого увлекательного чувства они готовы изображать героев Украины в красках, чрезмерно розовых даже для святочного ангела. Равно как и готовы перенять опыт единения европейских и ультраправых начал ради общей победы, и если завтра они запоют «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую и всех жидов побьем, сволочь такую» – никто и не удивится.

Но это уже белоленточная освободительная специфика, тогда как менее специфическая и более типичная реакция на сюрпризы национальной революции все же предполагает признание некоторых очевидных безобразий, за каковым признанием, однако, следует «но…». Уже цитированный выше роман Л. Фейхтвангера «Семья Опперман» дает довольно точную сводку взглядов на героический революционный период. Роман тем поучительнее, что написан он по самым горячим следам – в апреле—июне 1933 г., т. е. автор был лишен премудрости задним числом, пришедшей в последующие годы национал-социалистического режима, но описывал события и настроения с точки зрения непосредственного свидетеля. А ведь в 1933 г. еще далеко не все было ясно, было лишь чувство общей скверности, но как далеко эта скверность зайдет, не понимал еще никто – так же, как и сейчас.

Охлажденный взгляд на политику вроде бы давал основания для осторожного оптимизма: «Но дайте “коричневым” как следует обосноваться, и все уладится. Как только они почувствуют, что твердо стоят у власти, они переродятся, так всегда бывает… Конечно, кое-какие безобразия были… Однако, положа руку на сердце, разве все эти жуткие истории не являются исключениями??». Тем более «что это только переходный период, что весь этот сброд скоро приберут к рукам, что рейхсвер ждет только сигнала, чтобы свалить ландскнехтов, и тогда на место фельдфебелей снова придут офицеры». Фюрер при поддержке рейхсвера действительно устранил героев Германии в Ночь длинных ножей, однако режим от этого лучше не стал. Впрочем, при отсутствии на Украине чего-либо подобного рейхсверу, т. е. организованной и дееспособной силовой структуры, даже и сама возможность операции «Тиха украинская ночь» представляется сомнительной.

Более поэтический взгляд заключается в том, что в крови и грязи происходит рождение нации: «Нация готовится родить нового человека. Нам дано огромное преимущество: присутствовать при родах гигантского эмбриона, услышать первый лепет этого великолепного чудовища. А наш друг Густав бежит, бежит потому, что случайная отрыжка рожающей нации может оскорбить его… Нет, я поспешил бы сюда издалека, только бы увидеть, как нация одевается в бронзу». Ср. у Блока: «Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию».

Роды, как теперь нам известно, несколько затянулись, но в принципе не только 1933-й, но и 1939-й, и 1941-й, вплоть до 1945-го можно считать случайной отрыжкой и первым лепетом. Что же до не желающих слушаться повелений демона, то их одолевала откровенная мрачность: «Мюльгейм не верил в то, что, допустив варваров к корыту, от них легко будет избавиться. Этот сангвиник дошел до утверждения, что цивилизация Центральной Европы находится под угрозой такого нашествия варваров, какого мир не знал со времен переселения народов».

Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, – он может увидеть, кто был прав, прямо по телевизору. И довольно скоро.