Текст книги "Приключения четырех дервишей"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
– Сынок, ты прав. Я сам знаю, что поступки мои со стороны кажутся неблаговидными. Но у меня нет другого выхода, я вынужден был поступить именно так. Несведущие люди, видя все это и не зная настоящего положения дел, прозвали меня почитателем собак. Но я не почитатель собак...
«Юноша», немного успокоившись, спросил о причине такого обращения с теми двумя.
И ходжа начал рассказывать:
– Сынок! Причина того, что я прославился как почитатель собак еще и в том, что я никому не рассказывал этой тайны. Сколько я живу в этом городе, столько времени я раздаю подарки и подношения, чтобы не раскрылась эта тайна. Сынок! От того, что раскроется эта история – никому никакой пользы не будет, люди испытают лишние огорчения и сердца их обольются кровью. Ты тоже не пытайся проникнуть в эту тайну, ибо тоже ничего хорошего не услышишь.
Так как цель «юноши» была связана с раскрытием этого дела, он сел за дастархан, чтобы постепенно выпытать тайну ходжи. Два месяца эта разумница живет в доме ходжи, почитает и относится к нему как к отцу и так покоряет его сердце своим обхождением и необычной красотой, так очаровывает, хитрит и лукавит, что ходжа и минуты не может прожить без нее.
Вот однажды, в состоянии опьянения, «юноша» горько расплакался. Ходжа долго утешал его и уговаривал, а затем спросил о причине слез.
«Юноша» ответил:
– Отец! Что мне тебе сказать? Лучше б мне не приезжать к тебе и не испытал бы я тогда горечь близкой разлуки. Мне необходимо с тобой расстаться. Я не знаю, что сталось со стариком-отцом. Буду жив и подвернется случай, я незамедлительно повидаюсь с тобой...
Несчастный ходжа, влюбленный и растерянный, услышав эти слона, заплакал, запричитал, и уста его сами собой произнесли эти строки:
– В беду попал из-за тебя, горюя и кляня.
Но я твой друг, душа моя, не отвергай меня.
О, дорогой мой, зеница моего ока! Как случилось, что ты так скоро пресытился лицезрением твоего старого раба и надоело тебе его присутствие?
Зачем ты нам лицо свое открыл,
Пленил меня и сердце покорил?
Напрасно было все очарованье,
Рок все равно желание разбил.
Свет моих очей! Выброси из головы нелепую эту мысль, она неисполнима. Пока я жив, разлучиться с тобой не соглашусь даже на час. И потом, Аджам – это область с прекрасным климатом. Ни в чем не уступает Руму. Если у тебя в Европе остался кто-то, пошлем за ними любого из твоих доверенных слуг с несколькими моими людьми, чтобы привезли их сюда. Так что через некоторое время они в полном здравьи будут доставлены сюда. Сынок! Много испытаний выпало мне на долю в молодости, пришлось объехать и обойти много стран. Теперь я стар, богат и состоятелен. У меня нет ни детей, ни родных, которые после моей смерти прочитали бы молитву надо мной. Я хочу, чтобы ты заменил мне любимого сына, и, пока я жив, был светом моих очей. Когда я умру, предал бы меня земле, прочитал надо мной молитву. А после делай, как знаешь. «Ходжазода» в ответ сказал:
– О, отец! У меня нет желания покидать тебя. Но благословение отца и матери обязательно. Они уже стары и немощны. Мне необходимо вернуться к ним. Отец мне дал разрешение лишь на год. Он ждет меня. Я боюсь, как бы не проклял он меня. Если сделаешь милость и возвеличишь своего верного раба, то есть согласишься поехать в Рум и оправдаешь отцовские слова, я клянусь тебе, что, пока жив, буду верным тебе слугой.
После долгих обсуждений и разговоров бедному ходже ничего не осталось, как ехать вместе с «юношей».
Держит в Индию путь, кто желает павлина достать,
Кто охвачен любовью – приходится узником стать.
Когда они пришли к твердому решению ехать в Рум, к ним присоединились купцы Хорасана и Ирака. Ходжа-почитатель собак с несметными сокровищами и драгоценностями, рабами и слугами в благоприятный час покинул Нишапур и раскинул за городом шатры. Другие торговцы, каждый согласно своему положению и состоянию, с товарами и тканями, присоединились к нему. Когда настало время ехать, оказалось, что сто верблюдов были нагружены шелками, сто – драгоценностями и сто верблюдов – золотом и серебром. Ходжа со своими приближенными тронулся в путь. Их сопровождали сто храбрых молодых кипчакских рубак. Впереди них рядом с ходжой ехала красавица, луна небесная, милая очаровательная воздушная фея. Их окружали, словно мотыльки, друзья. За ними на роскошном седле под зонтом несли ту собаку. Следом на верблюде везли клетки с теми двумя несчастными. Так они и ехали, на каждой стоянке предаваясь веселью и пиршеству. Наконец они достигли стоянки в Кустантании. «Юноша» попросил позволения поехать в город, чтобы подготовить место для ходжи и друзей. Ходжа нехотя согласился, но поставил условие, что он в городе больше, чем на одну ночь, не останется.
«Юноша», добравшись до города, ночью идет к себе домой и входит в гарем. Обитательницы гарема поражаются дерзости постороннего мужчины. Но «он» бесцеремонно направляется к матери. Мать после долгих укоров и упреков спрашивает, как ее дела?
Девушка говорит:
– Мама, все это я сделала исключительно для освобождения отца. Слава Всевышнему, цель достигнута. Ночь беспросветной печали обернулась днем радости. Я привезла того ходжу – торговца с его собакой и ошейником. А теперь я прошу тебя отпустить меня еще на два-три дня, чтобы довести дело до конца и освободить отца из темницы.
Мать обрадовалась встрече с дочерью и хорошей вести, прижала ее к груди. Она удовлетворила просьбу дочери и отпустила ее. Красавица утром отправилась к ходже. Но влюбленный ходжа не вынес разлуки и в тот же вечер и в тот же час приказал собираться в путь.
Видеть пристанище друга без друга очень тяжело!
В одном фарсахе от города они выбрали живописное место, разбили шатры и расположились на отдых.
– Дервиши! – продолжал Озодбахт,– случайно один из моих старших охотников, возвращаясь с охоты, проходил мимо их стоянки. Он увидел в шатре за беседой ходжу и «юношу» и других путешественников. Удивленный, он остановился, раздумывая, кто бы это мог быть? Падишах никого из эмиров никуда не отправлял, да и посланников никаких не ждали. Поэтому он послал своего скорохода разузнать, в чем дело. Когда скороход подошел к шатру торговца, последний подозвал его и расспросил об его хозяине. Ходжа, узнав, что его хозяин здесь неподалеку, отослал скорохода с приглашением: если не трудно, озарить своим присутствием эту стоянку. Старший охотник, горя желанием узнать все поподробнее о них, принимает приглашение. После приветствий и расспросов о состоянии здоровья садится в кресло. При виде вещей и принадлежностей, всей этой пышности он приходит в изумление. А увидев солнцеподобного «ходжазода», в сторонке собаку и вышеназванные клетки, он был потрясен. Ходжа хорошо угостил его. Охотник же, разузнав все о ходже,– его имя, звание – возвратился в город. На следующий день он явился в наш дворец. Старший охотник о виденном рассказал военачальникам. Рассказ его привел их в изумление. Явившись во дворец, они обо всем известили нас и так описали поведение и злодейства владельца драгоценностей, что во мне вспыхнуло пламя гнева, и я решил во что бы то ни стало достойно наказать того человека, чтобы это стало предостережением для других жестокосердых. Поэтому я велел нескольким самым свирепым воинам убить ходжу, а состояние и жилище его разграбить.
Дервиши! Случайно тот европейский посланник оказался тут же. Услышав мое приказание, он засмеялся. Смех его еще больше рассердил меня, и я сказал:
Когда нам смех не служит для утех,
То лучше плач, чем неуместный смех.
Эй ты, невежа! Чего ты смеешься? Посланник сказал:
– О владыка! Причин для смеха несколько. Во-первых, стала явной правдивость слов старого везиря, и этот невинный человек будет освобожден из тюрьмы. Хорошо, что по моему заступничеству тогда вы не обагрили руки кровью невинного.
Во-вторых, о властитель, вместо того, чтобы позвать к себе того купца и все узнать от него самого, вы со слов человека, который говорит, что ему в голову взбредет, того торговца приговорили к смерти...
Дервиши! Слушал я посланника и вспомнил своего везиря. Тут же велел привести ко мне ходжу с «юношей», двумя узниками и собакой. Согласно моему приказу, слуги мигом доставили их ко мне. Когда ходжа с «юношей» вошли, все присутствующие были ошеломлены одеждой, воспитанностью и красотой мальчика. Единственный по красоте «юноша» держал в руке золотое яблоко, усыпанное бесценными драгоценностями и бесподобными каменьями. Он положил его у ножки моего трона и, поклонившись, отошел в сторонку. Ходжа же, поклонившись, прочитал приветственную молитву. Обходительность и красноречие его изумили всех.
Я обратился к нему со словами:
– Эй, дьявол в образе человека, что за сети ты раскинул и что за западню ты устроил на пути людей?.. Есть у тебя вера и религия?
Он ответил:
– О владыка, пусть жизнь и могущество твои будут незыблемы. Есть у меня вера и есть религия. То, что предстало перед вашим взором и является поводом моего оговора, но оно имеет причину, о которой я не могу вам сказать.
О боли подобной нельзя говорить,
Но больше ее невозможно таить.
Владыка! Чтобы скрыть случившееся, я примирился с позорным прозвищем «почитатель собак» и стал известен повсюду как ходжа-поклонник собак...
Его слова вызвали во мне новую волну гнева и я сказал:
– Эй, невежественный демон пустыни! Я не из тех, чтобы поверить твоей лжи. Сейчас же или убедительно объясни причину всего этого, так чтобы каждый разумный понял происходящее, или понесешь заслуженное наказание, которое послужит примером для других!
Он сказал:
– О владыка! Что если вы смилостивитесь надо мной, не прольете мою кровь, а заберете мое состояние, которому нет счета, меня же и этого юношу отпустите...
Но гнев мой не проходил. Он, видя безвыходность своего положения, начал плакать и, взглянув на «юношу», сказал:
– Сынок, я не боюсь смерти, но кому я тебя оставлю?! Я сказал:
– Нечего тут пустословить и искать повода, чтобы избежать наказания! Давай поторапливайся!
После этих слов он подсел поближе, прочел молитву и сказал:
– О шах времени! Если б это не касалось жизни, а следовательно и разлуки с любимым, эти слова никто никогда не услышал бы. А раз дело дошло до этого, то велите привести тех двух людей, сидящих в клетке и кажущихся такими забитыми, и послушайте то, что я расскажу. Если я где-то ошибусь, они поправят меня.
Предложение ходжи мне понравилось, и я велел выпустить из клеток тех двоих. Их освободили, и они уселись по левую и правую руку ходжи.
Затем ходжа сказал:
– Этот человек, который сидит по мою правую руку – мой старший брат, а этот —средний. Я же младше их обоих. Мы из вилоята Фарс. Отец был торговцем и имел восемь тысяч туманов состояния. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец заболел и умер. Спустя десять дней после смерти отца, братья сказали мне:
– Такой-то, позови любого из родственников, кому ты доверяешь, разделим состояние отца, и каждый из нас распорядится своей долей, как захочет.
Я ответил:
– Братья, что вы говорите! Я – ваш раб. Отец умер, и вы мне вместо отца. Я еще молод, и вы – моя защита и опора. Если не откажете мне в одежде и куске хлеба, мне достаточно этого.
Они на это сказали:
– Ну конечно... Неплохо придумал!.. Ты хочешь такой хитростью через некоторое время заставить нас нуждаться в куске хлеба.
Услышав такие слова, я ничего не сказал, ушел в опочивальню и горько заплакал. Затем стал успокаивать себя тем, что братья просто испытывают меня.
На следующий день, когда поздним утром братья ушли куда-то, пришел слуга казня и повел меня в судебное помещение. Придя туда, я увидел моих братьев. Они требовали исполнения вчерашнего предложения.
Казий посмотрел на меня и сказал:
– Ты почему не признаешь предписаний шариата? Я повторил то же, что сказал вечером братьям. Братья на это ответили:
– Если говоришь правду и сердце не противоречит языку твоему, составь документ, закрепи его печатью и подписью казня – блюстителя шариата – и дай нам. Если вдруг надумаешь оспаривать наследство, чтобы претензии твои были не в силе.
Я решил, что братья так поступают из предосторожности и благоразумия. Поэтому по их желанию я заверил бумагу и с чистой душой пришел домой. Через несколько дней братья сказали мне:
– Найди себе другое жилье! Мы не хотим, чтобы ты жил в нашем доме!
Услышав это, я понял, что братья обманули меня. Я ничего им не сказал, повиновался их требованию и испросил себе два-три дня сроку. За это время я продал кое-что из вещей, что привез мне отец в подарок из своих поездок, купил на эти деньги дом, и со служанкой, которую мне подарил тоже отец, переехал в свой двор. Когда я перебрался к себе, вот эта собака, сызмальства привыкшая ко мне, последовала за мной. Братья поступили со мной плохо, жестоко, а собака не покинула меня, пошла со мной.
Затем я снял лавку на базаре и, имея немного денег, занялся торговлей. За три года мое состояние достигло четырех тысяч туманов. Я стал пользоваться уважением у торговцев, знать и аристократия обращались ко мне с просьбой.
Пошел четвертый год. Однажды я сидел дома, как вдруг с плачем и причитаниями вошел с улицы один из моих рабов. Я спросил, почему он плачет?
Он с упреком сказал мне:
– Тебе-то какое дело? Предавайся своим развлечениям!
– Случилось несчастье? Он ответил:
– Может ли быть несчастье хуже того, что ты, беспечный и радостный, живешь в роскоши, а братьев твоих по тяжбе ростовщика из-за ста туманов подвесили и избивают на базаре палками. И некому заступиться за них.
От такой вести сердце оборвалось в груди, мне стало дурно. Не в силах терпеть, я бегом бросился из дома. Слугам велел принести деньги. Когда я добежал до площади, я увидел этих двух молодых людей в плачевном состоянии. Из глаз моих полились слезы. Я тут же всунул слугам наместника деньги, велел отойти от братьев, подошел к ростовщику и сказал:
– Почему ты терзаешь этих несчастных? Он ответил:
– Если тебе жаль их, успокой мое сердце и исполни мое притязание! Если нет – нечего болтать без толку.
– И что составляет твое притязание? Он ответил:
– Сто туманов.
Я тут же вручил ему сто туманов, забрал расписку, этих двоих, плачущих, нагих и избитых, и привел к себе домой. Тут же позвал лекаря, он обработал и смазал им раны. Затем дал им хорошую одежду, отправил в баню, приютил, приветил их и стал служить им. Чтобы не смутить их, об отцовском состоянии я ничего не спросил.
Они же, пережив такое унижение, на улицу не выходили, людям не показывались, предпочитали сидеть дома. Через некоторое время я подумал, что им наскучило сидеть дома. Поэтому вечером во время беседы я сказал им:
– Братья, по-моему, неплохо бы было отправиться вам на несколько дней в путешествие, развлечься, отдохнуть от сидения дома. Ибо почет и уважение торговец приобретает лишь в путешествии.
Братьям понравилось мое предложение. Я начал хлопотать о подготовке необходимых принадлежностей к путешествию и каждому накупил товаров на сто туманов. Они с деньгами и товаром присоединились к каравану, направлявшемуся в Туркестан. На время путешествия я им вручил достаточную для дорожных расходов сумму. После их отъезда я день и ночь ожидал их благополучного возвращения. Через год тот караван вернулся, но среди караванщиков моих братьев не было. Один человек сказал мне:
– Старший брат твой в Бухаре проиграл свое состояние и вынужден был остаться подметальщиком в игорном доме. Другой же увлекся мальчиком-гончаром и потратил все свое состояние на него. Теперь он слуга того мальчика.
От этих вестей свет померк в глазах моих. Я не мог вынести этого и тайком от друзей, захватив золото и драгоценности, поспешил в Бухару. Добравшись туда, я долго искал их, наконец нашел, привел к себе в комнату, дал им одежду и отправил в баню. Об их проделках я ничего не сказал, чтобы не смутить их. Затем каждому из них купил на сто пятьдесят туманов тканей, подготовил необходимые дорожные принадлежности и выехал в свой город.
Когда приблизились к городу, я устроил братьев в одном селенье, сам же поехал в Багдад и в течение нескольких дней распускал слухи о том, что братья мои возвращаются из путешествия, и нескольким друзьям предложил выйти им навстречу. В тот день, когда мы хотели выехать встречать их, пришел плачущий и ругающийся дехканин и сказал мне:
– Лучше бы твои злополучные братья не приезжали в наше селенье. Из-за их невезучести случилось так, что именно на наше селенье напали воры, забрали все их имущество и имущество некоторых селян. Я сказал:
– Как жаль! А о них самих что тебе известно? Где они сейчас?
Он ответил:
– Голые, обливаясь слезами, сидят за городом.
Тут же я отнес им одежду и привел домой. Друзья и родные прослышали об их возвращении и поспешили повидаться с ними. Я двадцать дней обслуживал и угощал их. После случившегося братья очень стыдились людей. Поэтому они уединенно жили в доме и не хотели показываться на улицу. Так продолжалось, пока не прошли три месяца. Я не хотел, чтобы они жили таким образом, поэтому, через три месяца, я посчитал необходимым вместе с братьями отправиться в путешествие. Вечером я поделился этой мыслью с братьями. Они одобрили её. Я начал готовиться в путь, накупил тканей, пользующихся спросом в Индии. Наконец в один из дней я с братьями направился к морю. До моря мы добрались благополучно, ничего с нами в пути не произошло. Но когда мы вступили на корабль и вышли в море, я увидел на берегу мечущуюся, скулящую вот эту собаку. Она визжала и лаяла, наконец кинулась в воду и поплыла. Как она ни старалась, но волной ее прибивало к берегу. Под конец спустили лодку и доставили ее на корабль. Бессловесное животное, оказавшись на корабле, радостно помахивая хвостом, собака приникла к моим ногам и притихла.
Корабль был в пути целый месяц. Я был счастлив и спокоен будучи со своими братьями и время проводил в приятных беседах и разговорах с ними. И не знал я, что они замышляют недоброе. А дело было так: мой старший брат завел любовную связь с моей служанкой и однажды, уединившись с средним братом, советуясь с ним, сказал ему.
– Братец! Будет лучше, если мы избавимся от него и будем спокойно жить сами. Иначе стыд перед ним убьет нас.
После долгих обдумываний решили бросить меня в море. Так, в одну из ночей я спал в своей каюте, как вдруг услышал голос среднего брата. Он разбудил меня и сказал:
– Выйди скорей и взгляни на могущество создателя.
Я выбежал наружу. Собака тоже проснулась. Когда поднялся на палубу, я увидел старшего брата, который, держась за поручни, перевесился за борт и что-то с интересом рассматривал там. Я спросил:
– Братцы, что там? Они ответили:
– Подойди и взгляни на это удивительное зрелище: в воде танцуют с коралловыми ветками в руках русалки.
Если б это сказал кто-нибудь другой, а не мои братья, я бы не поверил. Но я доверял им и подумал, что говорят правду. Сколько ни вглядывался я, полусонный и удивленный, ничего не видел. Вдруг средний брат, обхватив сзади за пояс, опрокинул меня в воду. Корабль, подобно стреле, мчался вперед. Волны били, захлестывали и швыряли меня из стороны в сторону. Я то проваливался в пучину, то взлетал на гребне вверх. Волны так швыряли и колотили меня, что я чуть не испустил дух. Руки, ноги обессилели. Барахтаясь в волнах, я вдруг дотронулся до чего-то, что плавало поверх воды. Это была моя собака. С помощью этой преданной мне собаки, которая, видимо, бросилась в воду за мной, я семь дней и ночей смог продержаться в море. Наконец нас прибило к какому-то острову, я выбрался на сушу и потерял сознание...
Пришел в себя я от собачьего лая и огляделся кругом. Вдали я увидел очертания города. В надежде раздобыть кусок хлеба, хромая, падая и вставая, я направился к городу. Так как я очень ослабел, у меня не хватило сил до ночи добраться до города. Переночевал вблизи него и рано утром вошел в город. Дойдя до базара, в лепешечной я увидел лепешки. У меня сильно забилось сердце, я прислонился спиной к стене и с трудом перевел дыхание. У меня не было денег, чтобы купить на них лепешку, но и просить, словно нищий, было стыдно. Я лишь тяжело дышал и с тоской смотрел на лепешки. Низменное желание толкало меня на попрошайничество, но человеческое достоинство запрещало мне это. Наконец я стал успокаивать себя мыслью, что я сейчас отойду от этой лепешечной, доберусь до другой и там попрошу... Под этим предлогом я прошел мимо нескольких лавок, но попросить хлеб не смог. Дело дошло до того, что я чуть не упал без сознания. В это время я увидел двух людей из Аджама. Они были навеселе и беззаботно смеялись. Увидев их, я очень обрадовался, подумав, что земляки лучше, чем совсем чужие люди. Лучше попросить у них; может, они видели когда-то и признают меня. Когда они подошли ближе и я пригляделся к ним, то узнал в них вот этих моих братьев.
Это были мои кровные враги, но я обрадовался им и радость придала мне силы и проворство. Я подбежал к ним и поздоровался. Они, увидев меня, очень удивились и испустили крик. Средний брат дал мне пощечину и обругал нехорошими словами. То же сделал и старший брат. Они вдвоем начали бить меня. Сколько я ни умолял, ни упрашивал их – все было бесполезно. Они били меня и приговаривали:
– Мучитель наш, что тебе нужно от нас? Тут со всех сторон сбежались люди и стали спрашивать, в чем дело и в чем я виноват. Братья разодрали ворот своих рубах и стали кричать:
– Этот нечестивый бесстыдник был слугой нашего брата. Утопив брата в реке, он украл у него несметные богатства. Давно мы разыскиваем его по всем городам Индии и вот сегодня нашли его здесь. – Они опять стали избивать меня и приговаривать: «Ты, неблагодарный! Как ты осмелился убить нашего такого еще молодого брата? Он же, кроме добра, ничего тебе не сделал...»
На шум подошли слуги хакима – правителя. Выслушав братьев, они схватили и повели меня к своему господину. У него братья вновь стали кричать и требовать мести за кровь, а затем, дав сто туманов взятки хакиму, попросили его как следует наказать меня. Хаким повернулся ко мне и спросил, как обстояло дело. После стольких лишений, которые выпали на мою долю, и истязаний у меня не было сил говорить. Я стоял с опущенной головой и молчал. Мое молчание увеличило подозрение хакима и он велел отвести меня на площадь и повесить, чтобы это послужило уроком для других.
Таким образом братья мои за то, что я, отдав сто туманов, развязал путы на их ногах, вручили сто туманов хакиму и накинули веревку на мою шею... Когда я оказался у виселицы, я осмотрелся вокруг, но никого из знакомых не увидел, разве лишь вот эту несчастную собаку, которая ползала у ног слуг хакима и жалобно скулила. Сколько бы ее ни отгоняли, пинали и били, она не уходила и не переставала скулить...
...Я, потеряв всякую надежду, закрыл глаза и потерял сознание. И тут случилось непредвиденное: падишах вдруг стал страдать животом. Лекари ничего не могли поделать. Наконец один из везирей сказал:
– Проявите великодушие и милосердие, освободите заключенных из темниц с тем, чтобы они помолились за вас. Это принесет вам исцеление.
По повелению падишаха военачальник вскакивает на лошадь и мчится к зиндану. По дороге, увидел толпу у виселицы, останавливает лошадь, саблей перерубает веревку на виселице и спешит дальше. Братья, увидев такое, опасаясь, что я останусь жив и буду причиной их позора, отправляются к хакиму и требуют права на месть. Хаким, получивший взятку, говорит, что сейчас казнить его открыто невозможно. Но, ради вас, мы его бросим в зиндан Сулаймона. Он там и помрет от голода и жажды...
Зиндан этот представляет яму, вырытую на вершине горы, – длиннее дня для влюбленных и темнее ночи разлуки! Каждого, кто вызывал гнев падишаха того вилоята, бросали в ту яму.
Итак, по велению хакима несколько человек хватают меня, тайком от людей уводят и бросают в ту яму. Наконец-то братья успокоились и ушли. А это преданное животное последовало за мной и улеглось на краю ямы.
Я, не ведая, что нахожусь в зиндане, среди ночи пришел в себя. Я оказался в темном зловонном месте и решил, что нахожусь в могиле, но, пошевелившись, почувствовал, что пространство шире могилы. Это меня удивило. Я заплакал, застонал и вдруг услышал голоса двух людей. Я испугался, задрожал всем телом. Тут я обратил внимание на то, что сверху свесилась длинная веревка, затем услышал, как кто-то начал жевать. Это удивило меня еще больше, и я стал ощупывать вокруг себя. Кроме мелких сгнивших костей ничего не было. Я в ужасе громко спросил:
– Эй, божьи создания! Где я и что вы за люди, и что это за место?
Мои вопросы вызвали смех у тех двоих.
– Это – зиндан Сулаймона и мы узники в ней, – ответили они все же.
Я сказал:
– Если так, значит я живой. Они сказали:
– Понятно же, живой! Я попросил:
– А что, если из того, что вы кушаете, дадите и мне немного?
Они опять засмеялись. По я повторил просьбу, чем досадил им. Они обругали меня, выпили свое вино, съели пищу и улеглись спать. Я же, бессильный и голодный, остался сидеть в слезах. Разве легко испытать муки и лишения в течение семи дней и ночей в безбрежном море, потерять всякую надежду остаться живым, бороться с бурными волнами, затем пробираться, голодному и жаждущему, по степи, перенести от своих братьев и жестокосердых людей побои и обиды, и даже взойти на помост виселицы, – ведь нелегко все это пережить! Я то терял сознание, то приходил в себя и плакал...
А теперь оставим рассказ обо мне, послушайте про собаку.
Собака не отходит от ямы. В полночь видит, как какой-то человек спускает на веревке скатерть с хлебом и кувшинчиком воды, а затем вытягивает веревку наверх. Это бессловесное животное сообразило что к чему, поняло, что в яме, видимо, сидит знакомый этого человека. Собака решает и мне доставить пищу.
В первый день она пробирается в город и останавливается у лавки лепешечника. Как только хозяин вынимает из печи первую партию лепешек и раскидывает на доске, собака хватает одну и убегает. Лепешечник кидает в нее камнем, бьет палкой, но собака лепешку не отдает. Вырвавшись из рук лепешечника, она, подравшись по дороге с сотней голодных собак, доставляет лепешку в целости и сохранности к яме, бросает ее вниз и, заглядывая в темноту, начинает лаять.
Я же отрешенно сидел на дне ямы. Как вдруг что-то упало сверху, и я услышал собачий лай. Я стал ощупывать рукой вокруг себя и нашел лепешку. Я взглянул наверх и увидел дневное небо величиной со звезду. Это привело меня в себя, и я начал есть лепешку. Когда я съел кусок, мне захотелось пить.
Собака – мой верный друг – пошла искать воду. Она спустилась с горы, добралась до селенья и вошла в крайний дом. Там жила старуха. Она с утра наполнила кувшины водой, поставила их в прохладное место, а сама села за прялку. Она увидела, как собака то подходит к кувшинам, то отбегает от них. Старуха, схватив палку, пытается отогнать ее. Но собака вновь подбегает к кувшинам. Она случайно задела кувшин, тот повалился на соседний, последний задел следующий, и все три кувшина опрокидываются на землю. Разозлившись, старуха сильно побила собаку. Но собака не убегает от нее, она трется о ее ноги и жалобно скулит... Старухе становится жаль ее, она берет черепок, наливает в него воду и ставит перед ней. Но собака даже не смотрит на черепок, продолжает скулить и просить о чем-то. Она хватает старуху за подол и тянет ее к горе. Старуха подумала, что, видимо, у нее щенята и собака просит воду для них. Поэтому, чтобы удостовериться в этом, она берет кувшин и за собакой идет на гору. Когда добираются до ямы, собака опять хватает за подол, тянет к краю ямы и скулит. Из этого старуха догадывается, что в яме, видимо, сидит человек, и собака хочет доставить ему воду. Она ставит кувшин на землю, идет вниз, чтобы принести веревку. Все это время собака не отстает от нее и продолжает скулить. Старуха принесла веревку, привязала к нем кувшин и спустила вниз. Собака же лаем известила меня об этом. Я встал с места, отвязал кувшин и напился. Затем вдоволь поел хлеба, немного успокоился, забился в угол и уснул. Ежедневно бессловесное животное таким образом доставляло мне хлеба и воду. Через несколько дней и лепешечник заметил, что собака неизменно хватает хлеб и убегает. Совершая богоугодное дело, он, как только появлялась собака, бросал ей лепешку. Собака же непременно приносила ее мне. Если не видела старухи на дороге или у ямы, собака бежала к ней домой, крутилась возле кувшинов—вот-вот разобьет их. Старуха старалась каждое утро приносить мне кувшин воды. Обеспечив меня, собака уходила искать себе черствого хлеба или кость, а остальное время проводила у ямы...
Шесть месяцев просидел я в той яме. Представьте себе, каким должен стать человек, просидевший шесть месяцев в яме! Кости и кожа – вот что осталось от меня!
...В одну из ночей я от слез и горя не мог уснуть. Вдруг с края ямы свесилась длинная веревка, и я услышал ласковый голос:
– Эй бедолага – чужестранец! Обвяжись покрепче концом веревки вокруг пояса и схватись на нее руками. Настало время избавления из ямы горестей.
Я подумал, что братья сжалились надо мной, раскаялись, что столько времени продержали меня в этой яме и пришли вызволить меня из нее. Короче, я вцепился в эту веревку и от радости взлетел по ней, как птица. Когда я выбрался наверх, я не узнал моего избавителя, так как было темно и зрение мое за это время ослабло. Он тоже не стал приглядываться ко мне, не спросил о моем положении и, отвязывая от моего пояса веревку, лишь сказал: Иди скорей, не время здесь стоять.
Я побежал следом за ним. Добежали мы до какого-то места, где стояли две лошади и было приготовлено оружие. Он усадил меня на лошадь, сам взобрался на другую, и мы, молча, поскакали. Ехали мы всю ночь. Когда рассвело, я увидел перед собой юношу, статного, красивого, вооруженного с ног до головы. Он тоже посмотрел на меня и вдруг, натянув поводья, остановил лошадь и прикусил руку в изумлении. Затем он выхватил меч, подскакал ко мне и хотел ударить меня. Я спрыгнул с лошади, упал в пыль и стал плакать, просить и умолять его:
– Почему вы сначала проявили милость, а теперь хотите лишить меня жизни?
Он ответил:
– О злосчастный, кто ты и как встретился со мной? Я сказал:
– Я – странник, испытавший боль разлуки и горечь судьбы...
После этого я так просил и умолял его, что сердце его смягчилось, он заплакал, не стал меня убивать и сказал:
– Эх ты, несчастный! Садись на лошадь, некогда тут разговаривать.
Он погнал своего коня и больше не обращал на меня внимания. Но всю дорогу сожалел о чем-то. В полдень он остановил коня, спешился и велел мне слезть с лошади. Он снял с лошадей хурджины, пустил животных пастись, сбросил с себя оружие, уселся на траве и сказал:
