Текст книги "Приключения четырех дервишей"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Грациозней кипариса, брови – гнутое перо,
Лунолика, розощека, подбородок – серебро.
У нее глаза газели над бутонами ланит,
Озорней ночной метели, притягательный магнит.
Обаянием смущает, кровь в игре ее волны,
Смертоносные ресницы, кудри мускуса полны.
Косы-петли или бури извиванием змеи
Горло сердца захлестнули
Душу сердца оплели.
А дыхание эфира, к нам летящее во мгле —
Заместитель эликсира вечной жизни на земле.
Слаще сладкого набота рот – рубиновый ларец,
Стал он сахарной фисташкой в похищении сердец.
Черной родинкой-крупинкой в уголке горячих губ
Сберегает их от сглаза рута – строгий однолюб.
Ах, рубиновые губы – радость вешняя садов!
Улыбаются, сияют ровной нитью жемчугов!
Грудь – плита слоновой кости, гладко стелющийся хмель.
Гордому изгибу шеи стала данницей газель...
С полукороной из драгоценных камней на голове она гордо и величественно восседала на троне. Перед ней стояла цветная золоченая бутылка с вином и кубок из цельного куска рубина. Увидев меня, ошеломленного, она засмеялась, словно сказочный цветок, чем посыпала соль на мои раны, и ласково подозвала меня к себе. Я устремился к ней и поцеловал ножку ее трона. Красавица взяла меня за руку и усадила возле себя, наполнила бокал вином, выпила его, затем поднесла бокал вина мне и поцеловала меня в щеку. Затем кокетливо произнесла:
– Жаль, что нет среди людей постоянных и преданных. Иначе я полюбила бы тебя...
Я не смел даже дышать. Красавица выпила еще два бокала вина и поднесла мне. Я пришел в удивительное состояние, ощутил в себе необычайную силу, готов был пролить чашу своей жизни от радости и восторга и не владел собой. Были минуты, что начинал плакать, а она улыбалась и целовала меня в лицо. Вдруг в небе появились несколько человек из их породы и что-то сказали ей на своем языке. Красавица вспыхнула, еще раз поцеловала меня в щеку, ссадила с трона на землю и сказала:
– О мой дорогой друг! Я еще хотела побыть с тобой, но мир сей непостоянен...
Горечь разлуки возьму я на вечные дни,
Помня меня, мое сердце в себе сохрани.
Смотри, не забывай меня и не пей из чаши неверности. Я лишь сумел сказать:
– О святыня души и сердца! Где мне спрашивать тебя и у кого узнать место твоего обиталища?
Она ответила:
– Это не для тебя. Вторая встреча для нас невозможна, и человек не в силах найти нас...
Я сказал:
– Скажи же, из какого цветника ты цветок и из какого сада кипарис?
Ответила:
– Я – царевна пери! – и тут трон ее подняли в воздух, а я остался безумно влюбленный в нее. Во мне сохранилось лишь одно чувство – зрение, и оно было приковано вослед ей. Оставалась еще жизнь, но она тоже устремлялась за ней. Руки и ноги, ум и сознание, речь и слух отнялись.
Ум, сознанье и рассудок—всё за милой устремилось,
Руки двигаться не стали, сердце вмиг остановилось.
О дервиш! Как мне рассказать тебе, какими словами передать, в каком я был состоянии! Словно тело без души, взволнованный, смущенный, я упал во прах и стал обливаться горючими слезами.
Няня и учитель после долгих поисков нашли меня в таком плачевном виде. Сколько бы ни говорил учитель со мной, я в ответ не мог произнести ни слова. Но слезы – открыватели тайн – говорили сами по себе.
Учитель предположил, что, видимо, нашла на меня нечистая сила. Прочитал надо мной молитву и заклинание, но от этого мне не полегчало. Следующую ночь и день я провел так же. Видя, что меня не излечить от этой болезни, они потеряли надежду, и учитель пошел к моему отцу и рассказал ему о случившемся. Отец, услышав такое, поспешил в сад, увидел мое состояние, обнял меня и поцеловал в щеки. Сколько он ни говорил, ответа от меня не услышал. Наконец явились эмиры, везири, столпы государства, правители, ученые, табибы. Отец в крайнем волнении стал умолять, суетиться, обещать и сулить вознаграждение, угрожать, словом, делал все возможное и невозможное. Не сумев что-либо сделать, они повезли меня в город. С того момента, как увидел солнечный луч, я стал ежесекундно наблюдать и другие удивительные явления. Это приводило меня в еще большее изумление, я не переставал плакать и вздыхать, день и ночь проводил в грусти и отчаянии, изо дня на день становился все печальнее. Мудрецы и лекари пытались исцелить меня лекарствами и шербетом, улема[32] и шейхи – молитвами и заклинаниями, талисманами. Но старания их были напрасными. Никто из них не мог разобраться и понять мое разбитое сердце и познать мои плачущие глаза. Я же ничего не мог им рассказать. Так прошли три года. Все это время отец пребывал в горе. Услышав, что в какой-то области есть лекарь или сведущий человек, любым путем привозил его к себе, просил и умолял изыскать средство и снадобье для исцеления моего страдающего сердца. После долгого лечения, видя, что нет никаких результатов, он впал в безысходное горе, отчаяние и безнадежность.
После трех с половиной лет в наш вилоят приехал один торговец, повидавший мир и большую часть своей жизни проведший в путешествиях. Он был известен всем и, придя к моему отцу, преподнес подарки. Отец спросил его, не знает ли он какого-нибудь искусного лекаря.
Он сказал:
– В Индии есть остров с прекрасным климатом. Его называют островом Исцелителя. Некий цыган развел на том острове сад и воздвиг вокруг него забор такой высоты, что он достигает небес. Никто не может войти в него. Один раз в год он занимается врачеванием. Слава о нем распространилась по всей Индии, Китаю и Хутану[33] и другим странам и государствам. Каждого больного, которого бессильны излечить другие лекари, если люди имеют возможность, везут на тот остров к тому лекарю, даже если туда год пути. В знаменательный день, будь у цыгана сто, тысяча, десять тысяч человек больных, все ложатся рядами в его ожидании. Цыган, приняв утреннее купание, по одному осматривает больных и, не щупая пульса и не расспрашивая о самочувствии и болезни, написав рецепт, кладет его рядом со страждущим и идет дальше. Лечась по его рецепту, больной выздоравливает. Думаю, что если шахзаде послать туда, он найдет исцеление. Я смогу за шесть месяцев отвезти его туда.
Отец, обрадовавшись этой вести, отправил вместе с попутным караваном своего мудрого, опытного везиря с тем торговцем и ста слугами на остров к тому прославившемуся человеку.
Шесть месяцев мы плыли по морям, ехали по пустыням. Наконец добрались до места. На этом прекрасном острове сердца моего коснулось чувство радости и облегчения.
С хорошей вестью ты пришел, посланник от любимой,
Опять могу я жизнью жить большой, неутолимой.
Сказал себе я – возликуй, о пленник боли грустной,
Ночь горя кончилась, настал день для души ранимой.
Итак, я добрался до острова, и сердце мое возрадовалось и успокоилось. Но язык мой не осмеливался говорить, а из глаз все еще текли невольные слезы. На острове собралось почти пятьсот больных. Когда прошли двадцать дней, собравшиеся там люди стали радоваться. Они говорили: «Завтра наш праздник!» Всю ночь до утра больные ликовали, которых набралось уже две-три тысячи. Когда настало утро, всех больных, по обычаю, усадили по порядку на специально отведенном месте, а присматривающие за ними отошли в сторону. Прошли два часа, и тут калитка распахнулась и из сада вышел индийский мальчик с взъерошенными волосами, с кинжалом на поясе обнаженного тела и с пеналом под мышкой. Он прямиком направился к реке, омылся и, походив немного, важно направился к больным и, как говорил торговец, с правой стороны начал осматривать каждого, писать рецепт и, положив его у больного, шел дальше. Вот он подошел ко мне. Увидев меня, он задумался и, в противовес другим, раздумчиво и долго осматривал меня с ног до головы. Затем он взял меня за руку и сделал знак встать. Я встал. Он опять долго разглядывал меня, положил руку на мою голову и погрузился в размышление. А затем, не написав рецепта и не говоря ни слова, отошел от меня и занялся другими. Увидев это, везирь и его спутники огорчились и, потеряв надежду заполучить средство от моей болезни, заплакали, стали причитать и стенать. Когда лекарь закончил осмотр больных, опять подошел ко мне и, взяв за руку, повел в сад.
В середине сада был айван – терраса из четырех отделений. Одно отделение айвана снизу до верху было заполнено книгами, собранными по медицине, естествознанию, математике и другим наукам на арабском, греческом, сирийском и индийском языках. В другом отделении – золотая, серебряная посуда, одежда и другие изящные вещи. Третье отделение было уставлено вазами, сундучками, шкатулками, наполненными лекарствами, снадобьями, шербетами, целебными средствами. Одно отделение пустовало. Но в середине его была дверь, ведущая в прихожую. Лекарь усадил меня на айване, сам же открыл ту дверь, вышел в прихожую и закрыл за собой дверь. Мне он ничего не сказал.
Дорогой мой дервиш! Прошел день, и сердце мое немного успокоилось, я стал меньше плакать, появилось желание есть, настроение улучшилось. Цыган на сороковой день вышел ко мне. Увидев меня веселым, он улыбнулся и сказал вот что:
– Погуляй по саду и ешь из фруктов все, что душа пожелает.
Затем указал на коробку и молвил:
– Ежедневно проглатывай примерно с горошину это снадобье.
Сказав это, он опять удалился. Я делал так, как он мне посоветовал и изо дня в день набирался сил и здоровья, слабость постепенно отступала от меня. Но любовь к той красавице не забывалась. Днем, чтобы чем-то заняться, я читал книги. Таким образом я стал искусным во многих редких науках, познакомился с природными свойствами всех цветов и трав, минералов и драгоценностей, с их особенностями, с их пользой и вредом. Также я научился использованию отдельных вещей и предметов, научился готовить различные составы и лекарства. Но слышать – не то, что видеть! Пока все это сам не увидел, я представления не имел, какое снадобье от чего.
Словом, я пробыл там целый год. За все это время цыгана я видел лишь один раз. В тот день, когда цыган увел меня, мои друзья и служители остались, растерянные и недоуменные, на том острове. Собравшиеся, забрав своих больных, разъехались по своим вилоятам. Мои же служители в течение года жили там, пробавляясь свежими и сушеными фруктами, произраставшими на острове. Когда настал торжественный день цыгана, он вышел из уединения, дал мне пенал и бумагу и сказал:
– Идем со мной!
Я последовал за ним. Я вышел за садовую калитку и увидел множество людей. Когда друзья увидели меня живого и здорового вместе с цыганом, они подняли радостный крик. Цыган же улыбался. Я не знал, кто собравшиеся здесь люди и чем вызван такой восторг и возбуждение. Когда цыган закончил омовение, подошел, чтобы осмотреть больных. Он попросил у меня бумагу, я быстро протянул ее ему и, по правилам приличия, с пеналом в руках встал за его спиной. Он стал писать рецепты. Я тоже смотрел на больных и определял, чем они страдают. Цыган уже заканчивал осмотр, как вдруг увидел красивого юношу. Хотя он и блистал солнцеподобной красотой, черными волосами, но от недуга лежал без сил, в изнеможении. Глаза запали, цвет лица пожелтел. Целитель, как взглянул на него, написал рецепт, но не дал ни снадобья, ни совета и пошел дальше. Когда всех осмотрел, направился к саду, а мне велел привести того больного юношу. Я тут же исполнил его повеление, взвалил юношу на плечи и внес в сад. Цыган увел его с собой в место своего уединения и закрыл дверь. Я остался в недоумении: что он с ним будет делать?
Наконец, не выдержав, я взобрался на крышу здания. Над той комнатой на крыше было отверстие. Осторожно я заглянул внутрь и увидел, что лекарь усыпил юношу, крепко привязал к четырем кольям, с удивительным мастерством снял черепную кость и отложил ее в сторону. Поодаль горел огонь. Он сунул в пламя щипцы и нагрел их. Увидев все это, я понял, что за болезнь у юноши. В одной из книг я прочитал, что, если сороконожка вползет в ухо человека, она добирается до самого мозга, и больной от сильных головных болей день за днем теряет аппетит и силы, начинает худеть. В конце концов мозг заболевает, чернеет, и человек умирает. Выход один: необходимо со всеми предосторожностями снять черепную кость и теплыми щипцами извлечь сороконожку. Если щипцы не нагреть, сороконожка вцепляется ножками в мозговую оболочку и разрывает ее. Если же щипцы согреты больше, чем нужно, они прожигают оболочку. После извлечения сороконожки кость водворяют на место и определенными мазями и лекарствами заживляют раны. Других способов излечения нет.
В это время цыган вынул щипцы и хотел удалить сороконожку. Я знал, что он ошибается, и юноша погибнет. Поэтому не удержался и крикнул:
– Учитель, щипцы горячие!
Услышав мой голос, он поднял голову и увидел меня. Он очень разозлился, отбросил щипцы и, хлопая себя по голове и груди, распахнул дверь и ушел в глубь сада. Я спустился с крыши и вошел в комнату. К этому времени щипцы остыли, я взял их и уверенно зацепил ими сороконожку. Сороконожка под влиянием тепла втянула ножки в себя, я же извлек ее из мозга и отбросил прочь. Затем положил черепную кость на место, смазал раны снадобьями, лекарствами и мазями, приготовленными цыганом, наложил крепкую повязку и, успокоившись состоянием больного, вышел из комнаты и занялся поисками цыгана. После долгих поисков, наконец, я увидел его. Он, скрутив петлю из своих волос, повесился на дереве. Он сделал это от злости и чрезмерного фанатизма. Поводом к самоубийству послужило то, что я познал и понял, что он делает.
С большим сожалением я снял его с дерева и, выкопав яму, хотел похоронить там же. Тут в его волосах я увидел два ключа. Я вынул их и положил себе в карман, затем похоронил его, вернулся в дом и вошел в его место уединения. Я наведался к больному и, осмотрев его, успокоился. Затем направился к жилищу цыгана. Там я увидел запертую дверь. Я вставил в замок ключ, отпер дверь и вошел внутрь. Там было собрано много золота и всяких украшений. Среди всего этого я нашел шкатулку, к которой подошел второй ключ. Я открыл крышку и увидел книгу в кожаном инкрустированном переплете. Я раскрыл книгу и стал читать. В ней были описаны все лекарства, Величайшее Имя[34], указания для сорокадневного уединения для поста и молитв, методы подчинения джиннов, духов, заклинателей. Увидев все это, я завопил от радости и потерял сознание. Очнувшись, со всем усердием я стал ухаживать за тем юношей, пока не зажили его раны. Через восемь дней мы с юношей вышли из того сада. Наши друзья благословили наше выздоровление...
Отцовский везирь, купец и слуги, радостные и веселые, заготовили запасы продуктов, погрузили товары, необходимые принадлежности, золото и драгоценности, что были у цыгана, на корабль, и мы отправились в свой вилоят. Тот юноша оказался эмирским сыном, и со своими друзьями уехал в свою страну.
Когда в полном здравии мы вышли на берег, к отцу отправили гонца с радостной вестью о моем выздоровлении. Следом шли и мы сами со всем богатством. И вот добрались до места. Как только до отца дошла весть о моем выздоровлении, он велел украсить город, везде зажечь светильники, а сам с учеными и везирями вышел нам навстречу. И вот мы встретились. Я, чураясь такого сборища людей, сказал отцу:
– Я не въеду в город, буду жить в том доме в саду. Отец сказал:
– О свет моих очей! Так как ты заболел именно в том саду, я велел разрушить его.
Услышав это, я спрыгнул с лошади и, упав наземь, горько заплакал. Как ни старался отец, успокоив и уговорив, повести меня в город, я не соглашался. В конце концов, решили разбить на том месте сад и так успокоить и удовлетворить меня.
В тот же день строителям, специалистам и дехканам было дано указание и за несколько дней сад был благоустроен. Это здание, которое ты видишь, было построено с большим старанием и охотой, от всего сердца. Затем были приставлены сто человек рабов и слуг, а отец, потеряв надежду на мое исправление, с сотней сожалений и огорчений уехал в город.
Я, оставшись в уединении, сел читать книгу. Сорок дней я не притрагивался к животной и другой пище. Каждый день и каждую ночь я видел удивительные вещи и явления и переживал множество испытаний. Надеясь, что когда-нибудь подол встречи все-таки попадется мне в руки, я мужественно вел себя и ничего не страшился. На сороковую ночь вслед за молнией и ветром, рыком и громом, содроганием земли, вслед за странным, страшным шумом в воздухе появился трон. Когда он коснулся земли, я увидел на нем старца с инкрустированной короной на голове, в расшитой жемчугом одежде. Я поздоровался с ним.
Он сказал:
– О юноша! Что тебе нужно от джиннов? Довольно уже, скоро ты всех нас испепелишь. Чего ты хочешь? Скажи, чтоб я мог исполнить твое желание. Если ты вознамерился всех нас погубить, то это, конечно, твое дело.
Я сказал:
– Если поклянешься, что не будешь лгать, хитрить и строить козни, я скажу тебе свое желание.
Старец поклялся. Я сказал:
– Ты прячешь дочь. Если ты верен слову, хочу, чтобы ты исполнил мое желание: доставь ее сюда и успокой мое сердце!
Старец засмеялся и сказал:
– Это и есть твое желание? Я ответил:
– Какое желание может быть выше и дороже этого? Это честь страны, радость и поддержка моего счастья. Из-за нее я стал несчастным бродягой, испытал муки разлуки. Хочу еще раз осветить ее блеском мои горестные очи, хочу умереть, сложить голову ради ее одного единственного шага и принести в жертву ей свою душу...
Он сказал:
– Эй, юноша! Моя дочь не подходит тебе. Мы – джинны из племени темнокожих. Все мы черные и мощного телосложения.
Я ответил:
– Перестань хитрить и изворачиваться! Он же сказал:
– Условие таково: повидаешь ее и перестанешь нас терзать. Я ответил:
– Да, конечно, так и будет.
Джинны исчезли и тут же явились с троном. Я взглянул и увидел сидевшего на нем дитя-ифрита[35], описать которого не в состоянии язык. Что-то черное, безобразное, странное, утопающее в жемчугах– и драгоценностях. Увидев его, я сказал старцу:
– Эй, жестокосердый старик! Это еще что за коварство? Как позволило тебе сердце обратить тот образ в такое существо? А еще поклялся, что не будешь хитрить...
Он вновь стал клясться:
– Это и есть моя дочь, и внешность ее и в самом деле такая. Я понял, что говорит он правду. Я опять заставил его поклясться и потребовал сказать о предмете моего желания.
Он сказал:
– Это – царевна Уммона. Если сможешь их покорить, возможно, и заполучишь ее. Но, юноша, если сказать правду, будет лучше, если откажешься от своего намерения. Я думаю, что кроме горя и неприятностей это дело ничего не принесет... Разве могут сдружиться вода и огонь.
Долго он уговаривал и наставлял меня. Но это на меня не подействовало.
Когда влюбленный слушался совета людского?
Я дал слово больше не мучить их и отпустил его. Вновь я взялся за книгу в надежде подчинить себе джиннов Уммона. В последнюю ночь я почувствовал, что веяние спокойствия коснулось моей души. Оглянулся вокруг и увидел, что по одному появляются высокопоставленные джинны того вилоята. И вот появился и опустился на землю отец красавицы, восседающий на инкрустированном троне. После приветствий и выражения покорности он сказал:
– О юноша из людей! Какова твоя цель, что с таким усердием и упорством призвал к себе сего благожелателя?
Я выказал ему свое почтение и уважение, затем взял с него клятву и сказал:
– О повелитель! Вот уже долгое время я люблю твою почитаемую всеми дочь и терзаюсь разлукой с красавицей. Я прошу тебя оказать любезность и дать возможность горемыке-бедолаге испытать светлую радость встречи с дарящей счастье. Избавь и меня, и себя от этих мук и страданий.
Он сказал:
– Юноша! Ты – человек, а мы из рода джиннов. Близость между человеком и джиннией невозможна и маловероятна.
Сколько он ни увещевал, я становился все настойчивее в своей просьбе. Наконец я и джинны уговорились так: владычица красавиц будет находиться здесь, возле меня, но при условии, что я не буду смотреть на нее чувственными глазами.
Я принял это условие.
Он тогда сказал:
– Это ты сейчас так говоришь, но не будешь ты верен сво-; ему слову!
Я спросил:
– Откуда ты знаешь? Он ответил:
– Нет верности в человеке!
Я так, как есть, даю тебе совет,
А ты ему последуй или нет.
Еще не поздно и я говорю тебе: если твое желание не подсказано похотью, она будет служить тебе как рабыня. Я тоже буду твоим сторонником. Если ты будешь жить с ней как с женой, сожительствовать, это послужит причиной ее смерти. А ее смерть будет причиной твоих мук и страданий. Я сказал:
– О великий правитель, ты покажи мне красавицу всего лишь один раз и тогда любое несчастье я перенесу с легкостью.
И в завершение договора...
Я отрекся от жизни, красавица стала моею.
От ее поцелуев горячих в огне пламенею.
Пусть услада любви и сдалась моему нетерпенью,
Но не сам ли Аллах мне сосватал крылатую фею.
Вдруг в дверь вошла та прелестница. Поводья моего влюбленного сердца выпали из моих рук. Прошло столько времени и вот вновь глаза мои, опечаленные разлукой, озарились блеском ее красоты, и многострадальное сердце затрепетало от радости и восторга. Словно душу, я обнял ее и поцеловал следы ног. Луноликая красавица была со мной ласкова, добросердечна, проявляла ко мне любовь и преданность.
Некоторое время мы жили в том помещении, что в углу сада. Утеха моей души говорила мне:
– О мой дорогой! Не будь так беспечен, ибо джинны подстерегают тебя. И береги свою книгу, ее могут украсть у тебя. Среди джиннов есть такие колдуны, что стоит им пошевелить губами – как погибнет весь мир.
Однажды ночью в опьянении меня попутал лукавый, я хотел обнять мою красавицу. Тут же я услышал голос: «Дай мне книгу, ибо в ней есть величайшие имена и нехорошо, если в этот момент она будет с тобой!»
Будучи пьян, я не стал вникать, кому принадлежит голос, вынул книгу из-за пазухи, отдал ее и вознамерился исполнить свое желание.
Красавица закричала на меня:
– Ах, злодей! Ты забыл мои советы! Теперь все пропало!
С этими словами она упала без сознания. Я оглянулся и увидел старого ифрита. Я хотел припугнуть его, но тут увидел, как другой выхватил у него книгу и исчез. Я прочитал одно из заклинаний, которое помнил, из той книги и обратил того ифрита в вола. Другой колдун своими заклинаниями уничтожил мою память и убежал. Когда я подошел к постели красавицы, я нашел ее бесчувственной и безмолвной. С того дня моя чаровница так и пребывает в состоянии сна. Я точно знаю, что это следствие колдовства. А вола от злости луплю каждый день. Вот так любовь обернулась горем. Я отрекся от людей и в сотне горестей и мучениях провожу свою жизнь в уголке этого сада. А изумрудом инкрустирую саженец на вазе для того, чтобы чем-то заняться и отвлечься от своих дум. Раз в месяц я езжу на то место, везу вазу, показываю людям, разбиваю ее и убиваю раба для того, чтобы народ сочувствовал мне. Может, бескорыстно сострадающий помолится за меня и таким образом откроется передо мной дорога и я смогу достичь своей цели. О, дервиш! Вот таково мое положение!
Юноша, закончив свой рассказ, испустил вопль, на губах у него выступила пена, он разорвал ворот, стал причитать и стенать, а затем устремился в степь.
Владыка! Горе его оставило в моей душе такой неизгладимый след, что я не помнил себя от отчаяния. Я поклялся, что пока не увижу его счастливым, не буду стремиться к своей цели. Поэтому я отправился в пустыни искать завершения его дела. Раздетый, босиком, скитался я пять лет. Где бы мне ни повстречался дервиш, жалостливый, добродетельный человек, я искал у него средство исцеления той болезни. Наконец я повстречался с тем благочестивым старцем, который посоветовал дервишам пойти в Кустантанию. Он и меня, как и их, послал в эту сторону. И сказал:
В пути ты встретишься с тремя дервишами, у каждого
из них своя великая цель. Вы вчетвером пойдете к падишаху, у него тоже есть свое стремление. Вот там-то и исполнятся все ваши желания...
Вот почему я направился сюда. Пока исполнились два предсказания того старца. Надеюсь, падишах достигнет своей цели, и мы, бедолаги, тоже достигнем своих мечтаний...
РАСССКАЗ О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ЧЕТВЕРТОГО ДЕРВИША
О невзгодах моих, о друзья, я хочу рассказать,
Об изодранном сердце, друзья, я хочу рассказать;
Ваш покорный слуга перенес униженье и слезы,
Много мук испытал я – об этом хочу рассказать.
Ваш покорный слуга, сидящий перед вами в этом безобразном рубище и осмеливающийся говорить здесь, является царевичем вилоята Чин. Я вынужден был покинуть свое государство из-за тяжких испытаний, выпавших мне в жизни, и насилия вероломного моего дяди. Отец мой был владыкой страны Чин и многие командующие людьми были под его властью. Кроме меня у него не было детей. Когда мне, вашему слуге, исполнилось девять лет, отец мой свернул пожитки жизни и, когда умирал, завещал своему брату:
– Так как сын мой еще мал и не способен управлять государством, ты унаследуешь трон и будешь отвечать за государственные дела. Воспитывай его и не лишай своего благосклонного внимания. Когда сын мой подрастет, отдай ему в жены свою дочь, передай печать и пусть имам прочитает хутбу[36] в честь него, а сам удались в уголок отдохновения.
Стал ты старый, Хафиз, уходи из питейного дома!
Опьяненье и радость всё больше к лицу молодым.
Если сделаешь так, в нашем роде не будет урона
И твой внук унаследует царство за сыном моим.
Договорившись таким образом, они попросили засвидетельствовать это намерение избранных и столпов государства. Но после кончины отца, дядя, утвердившись на царском троне и вкусив сладость повелевания, приказал содержать меня во внутренних покоях. До четырнадцати лет я ничего, кроме внутреннего двора, не видел и играл лишь с милыми девушками и детьми. Я слышал, что дочь моего дяди – моя невеста, я развлекался с ней. У меня был слуга по имени Муборак. Это был черный раб, который долго служил при отце, был его доверенным и интимным другом. Когда мне удавалось незамеченным обитателями гарема выбраться наружу, я шел к нему. Он ласкал меня, грустно смотрел на меня и горько плакал. .
Однажды я играл с девочками в гареме, как вдруг одна невольница дала мне пощечину. Я со слезами выбежал на улицу. Муборак, увидев меня плачущего, прижал к себе и спросил о причине слез. Я сказал ему о случившемся. А он вместо того, чтобы успокоить меня, дал оплеуху и сказал:
– О боже! Как может вытерпеть такое мужчина! Надо было вернуть удар! Прах тебе на голову, ты должен был сейчас владеть троном и короной и весь мир должен был быть под твоей властью. А ты плачешь тут, что тебя побили невольницы...
Я спросил:
– Я-то в чем виноват? До сих пор, кроме невольниц, я ни с кем не общался и ничего не знаю.
Он сказал:
– Пошли, я отведу тебя к твоему дяде, чтобы он узнал, что ты уже вырос и достоин трона и короны. Пусть он вернет тебе твои права.
Я спросил:
– Какие права? Он ответил:
– Невесту и власть!
Я обрадовался и с Муборак отправился во дворец дяди. Дядя, увидев меня, поспешил навстречу, обнял, поцеловал в лоб и усадил рядом с собой. Затем спросил Муборак:
– Ради чего утрудил себя и пришел мой сын? Муборак после добрых пожеланий сказал:
– Пришел с просьбой...
– Может, хочет заполучить свою невесту? – перебил вопросом его ответ дядя.– Это достойно похвалы. Пригласите главу звездочетов.
Старейшина звездочетов явился тут же. Дядя спросил:
– В эти несколько ближайших тысячелетий какой год благоприятный? Хочу женить сына.
После наблюдений за небесным сводом и долгих размышлений звездочет сказал:
– В ближайшие два-три тысячелетия луна будет в созвездии Скорпиона[37], Меркурий в созвездии Сатурна... если желаете сделать доброе дело, то через четыре тысячи девятьсот девяносто лет настанет благоприятный день и счастливый час...
Дядя сказал:
– Слышал, Муборак! А теперь отошли ребенка в гарем. Если будет угодно Всевышнему, я выберу добрый час и исполню свое обещание.
Муборак поднялся, пожелал ему благополучия и мы вышли • на улицу. Через два дня, выбравшись из гарема, я пошел к Муборак. Увидев меня, он горько заплакал. Это вызвало в сердце моем недоумение. Я спросил у него, почему, увидев меня, он заплакал. Он ответил:
– Пусть падут на меня все твои несчастья! Лучше бы Муборак свернул себе шею и не водил тебя к этому насильнику.
Я спросил:
– А что случилось? Он сказал:
– Когда я отводил тебя во дворец, тебя увидели военачальники и посчитали тебя достойным власти. Они очень обрадовались и пошли среди них разговоры. Они вполне серьезно заявили: вот и подрос настоящий падишах. Не сегодня, завтра установит свою власть в центре государства. И дядя твой, увидев тебя, огорчился и стал опасаться военачальников. И он считает самым правильным и наилучшим в данный момент уничтожить тебя и этим воспрепятствовать смуте и раздорам. Вчера он призвал меня в укромное место, пообещал золота и другого добра, а также высокий сан и положение и велел убрать тебя. Я очень удивился этому и теперь не знаю, что делать. Пока я жив, я не допущу, чтобы тебя постигло несчастье. В то же время думаю, а вдруг они ввергнут и меня в беду, а затем погубят тебя... Ведь раздор-то вызвал я. Если бы не отвел тебя во дворец этого злодея и не заикнулся о нашем намерении, возможно, он о своем обещании и не вспомнил...
Услышав разговоры о смерти, я потерял всякую надежду сохранить жизнь и, схватившись обеими руками за подол Муборак, стал умолять его:
– Пока не вытащишь меня из пучины бедствий и не доставишь на берег спасения не выпущу из рук твоего подола!
Увидев мою тревогу и услышав мои мольбы, Муборак сказал:
– Не горюй! Мне пришла в голову мысль, с помощью которой можно избежать беды.
Я спросил:
– И какая же эта мысль? Он сказал:
– Идем, я скажу ее тебе.
Я пошел с ним в дом, где отец мой хранил сокровища... Войдя в помещение, я увидел место и трон отца, и рыдания еще сильнее сжали мое горло. Муборак успокаивал меня.
По знаку Муборак мы вдвоем сдвинули отцовский трон и свернули ковер. Затем стали рыть землю и обнаружили какую-то дверь. Муборак вытащил из кармана ключ и, отомкнув замок, открыл дверь. Вниз вели несколько ступенек. Муборак по ступенькам спустился вниз и позвал меня за собой. В начале я подумал: чернокожий обманул меня, хочет прикончить меня здесь.
Но делать было нечего, и я был вынужден спуститься вниз. Там я увидел сорок суф[38], сверкающих белизной. На каждой суфе золотыми цепями был прикован шахский хум – большой глиняный кувшин. Каждый кувшин прикрыт золотым кирпичом, на котором восседала хризолитовая обезьяна. Лишь один хум был без фигурки обезьяны. Хумы были полны золота. Между суфами был большой хауз, наполненный драгоценностями.
Я спросил:
– Что от того, что все это я увидел, какая мне-то польза? Если даже я буду владеть всем этим бессчетным добром, все равно оно не избавит меня из беды.
