Текст книги "Приключения четырех дервишей"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– Мой недостойный и жестокий друг, о бессердечный злодей и насильник, это и есть твое воздаяние за мою доброту и за мои хлеб-соль?! Почему ты предал забвенью все мои благодеяния и потушил светильник моей жизни?..
Дервиши! Когда я услышал ее голос, я тут же потерял разум и сердце и, просверлив жемчужины слез остриями ресниц, ласково и сердечно сказал:
– Я готов ради тебя на все. Да ослепнут мои очи, если буду лишен возможности видеть тебя, пусть отсохнут мои руки, если не будут собирать колючки с твоего пути.
Как только луноликая прелестница услышала чужой умоляющий голос, спросила:
– Эй, человек, кто ты? Чего ты хочешь, о чем молишь? Я ответил:
– Да быть мне жертвой за тебя. Я – чужеземец, одинокий и бездомный, обездоленный бедолага и несчастный горемыка, о красавица. Я – йеменец. Скажи же и ты – какого сада кипарис и какого собрания свечка? Откуда свалились на тебя эти страдания?
Красавица издала тяжкий стон и сказала:
Бывает порою молчание речи умней,
Боюсь, что завязнешь ты в боли сердечной моей.
– Эй, юноша, а что если ты предашь меня земле и посчитаешь, что никогда не видел меня и никому, нигде не расскажешь о случившемся и сотрешь со страницы своей памяти мой образ. Да вознаградит тебя Аллах за это!
Сказав это, она потеряла сознание. Я так растерялся, оказавшись в трудном положении, что не знал, как мне быть. Разум подсказывал мне, что нужно бежать отсюда, а любовь повелевала быть стойким и оставаться на месте... В конце концов я решил, что нужно доставить ее в город и оказать помощь. Вдруг она выживет. Раздумывая так, я дожидался утра. Ночь отступила, наступил рассвет, и открыли городские ворота. С большим трудом погрузил я тот сундук на лошадь и въехал в город. Покружив по улицам и базарам, вдруг я очутился у караван-сарая. Тут же снял комнатку, внес сундук и, поручив лошадь хозяину караван-сарая, дал ему немного денег, чтобы он присматривал за ней. Затем вернулся в комнату, вытащил красавицу из сундука и уложил на постель. Потом я пошел искать лекаря. Добравшись до его лавки, поприветствовал его.
Лекарь-хирург спросил меня:
– Чем могу служить, сынок?
Я ответил:
– У меня есть больной. Он так сильно болен, что не может ходить. Если пойдешь со мной, осмотришь его и возьмешься лечить, получишь хорошее вознаграждение и сделаешь доброе дело.
Лекарь пошел со мной и осмотрел девушку. Осмотрев ее, он удивился, а потом, размахнувшись, влепил мне такую затрещину, которую никогда мне не забыть. Я решил, что он знает эту красавицу. Поэтому я уже распрощался с жизнью и сел, ожидая тысячу неприятностей и позора.
Потом он сказал мне:
– Эй ты, бессердечный тиран и насильник, за что ты так жестоко поступил с этой бесподобной красавицей?
Я поцеловал ему руку и горестно сказал:
– Эй, человек, клянусь Аллахом, не я нанес ей эти раны. То, что пережил я, никому не пожелаю. Эта несчастная – моя сестра, а семья наша проживает в йеменской стороне. Мы направлялись к Байтулмукаддас – к священной обители. Вчера ночью на нас напали грабители. Они убили отца и мать, братьев и сестер. Я сумел скрыться. После того как воры, ограбив нас, отправились по своим делам, я вернулся к месту, где останавливался караван, осмотрел, где совершилось злодеяние, и увидел всех близких убитыми. Вдруг я услышал стоны и направился в их сторону, и увидел сестру, которая, чуть живая, лежала среди мертвых. Когда я приподнял ее голову, она открыла глаза, узнала меня и сказала: «Братец, помоги скорей, не то будет поздно». Я разыскал пустой сундук, положил ее в него, погрузил на лошадь и доставил ее в этот город. Я очень надеюсь, что моя сестра, как память о моих родных и близких, останется жива.
Лекарь, услышав это, успокоился. Затем я сказал:
– Отец, если с твоей помощью эта несчастная поправится, дам тебе все, что ты пожелаешь.
Услышав мое твердое обещание, лекарь сказал:
– Вот что, сынок, каждый, кто притронется к ее ранам, будет причастен к ее крови.
Потом он ушел. Я сидел в оцепенении, созерцая плачевное состояние красавицы, целовал ей руки, ноги...
Я хотел опять пойти к лекарю, просить и умолять его, чтобы сжалился над ней. Когда я вышел из караван-сарая, увидел того торговца, которому поручил свой товар. Я обрадовался ему. Торговец спросил о моем самочувствии и где я остановился. Я тоже расспросил его о здоровье и сгрузил свой товар у двери моей комнаты. Затем, захватив список товаров, я пошел к лекарю и сказал:
– Вот список купленных мной в Йемене материй. Возьми его и поспеши ко мне, чтобы как можно скорее оказать помощь той несчастной.
Лекарь отправился в караван-сарай, увидел воочию материи и это удовлетворило его. Он потребовал теплую воду, обмыл ее всю, наложил швы на раны, приложил мази и сказал:
– Сынок, дважды в день я буду приходить и менять мази. Ты же проследи, чтобы она меньше двигалась, чтобы не разошлись швы на ранах. И ежечасно давай ей пить капли египетской ивы.
Я сел у постели больной красавицы, весь отдался служению ей и полностью отказался от сна и отдыха. Лекарь приходил и дважды в день менял мази и наблюдал за состоянием больной. Через десять дней лекарь окончательно успокоился и уверовал в исцеление больной. Сердце мое привязалось к красавице, и любовь к ней возросла в тысячу раз. Я дошел до того, что мне, как безумному, хотелось разорвать ворот рубахи и кинуться без оглядки в простор степей. Но меня удерживали увещевания красавицы. Эта луноликая, звездоподобная, видя мое состояние, от всего сердца жалела меня и просила не плакать.
Через сорок дней все раны на теле девушки зажили. Лекарь разрешил луноликой побывать в бане. Услышав это, девушка очень обрадовалась, хорошо спала ночь и на другой день сказала мне:
– Эй, такой-то, мне очень хочется покушать чего-нибудь вкусного.
Дервиши! Мне трудно рассказать, в какое я пришел тогда состояние. Ведь все это время я мечтал, чтобы красавица попросила хотя бы шербет. Но даже этого не было. А в тот день, когда она попросила еды, я не мог ничего достать. Ибо все мои запасы к тому дню закончились. От стыда я не смел даже голову поднять. Красавица по моему состоянию поняла, что я истратил все деньги, ласково взглянула на меня и сказала:
– Послушай, дорогой, не огорчайся, что нет у тебя денег. Вставай, принеси мне бумагу и чернила.
Я, пристыженный и растерянный, вышел из комнаты, нашел и принес ей бумагу и чернила.
Красавица, продолжая утешать меня, написала на бумаге несколько слов, отдала ее мне и сказала:
– На городском перекрестке стоит ларек торговца драгоценностями. Там ты увидишь пожилого, благородного вида мужчину. Вручи эту бумажку ему и все, что он тебе даст, возьми и принеси сюда.
Так как я был смущен своей бедностью и думал совсем о другом, я не прочитал бумажку. Когда я пришел к тому человеку и отдал ему записку, он поцеловал ее и приложил к своим глазам. Затем выбежал из лавки, взял меня за руку и направился к своему дому. По дороге он вновь выказывал мне уважение, был приветлив и любезен со мной. Когда мы пришли к нему, он оставил меня в комнате для гостей, сам же куда-то удалился. Вскоре он явился с рабом. Раб нес блюдо с крышкой, завернутое в золотом шитый дастархан – скатерть. Человек указал рабу на меня и сказал:
– Куда бы ни сказал этот юноша, ты пойдешь с ним и вручишь там вот это.
Все это очень огорчило меня, и я подумал про себя: прах на голову тебе, какой же ты неудачник; дошел до того, что ради чашки кушанья ты принес и подал прошение...
По дороге меня терзали те же мысли.
Превратностью жизни вполне я унижен, и вот —
Чего еще хочешь ты сделать со мной, небосвод?
Ковер из-под ног моих выдерни этот земной,
Иль полог небесный сверни над моей головой.
Когда добрались до караван-сарая, я велел рабу оставить дастархан у двери комнаты и удалиться. Когда он ушел, я в сердцах схватил дастархан. Он оказался тяжелым. С чего бы ему быть таким тяжелым,– удивился я. Когда я внес и положил его у ног красавицы, она сказала просящим тоном:
– Открой, хочу посмотреть, что прислал этот окаянный. Я удивился тому, что она бранит того мужчину. Развернув дастархан, я увидел тяжелое серебряное блюдо с крышкой. Я снял крышку и из блюда во все стороны посыпалось золото. Увидев золото, я теперь недоумевал о другом: из какого дома этот стройный кипарис и почему тот мужчина по бумажке без печати, не колеблясь, дал столько золота. А еще удивительнее то, что тот человек ничего не спросил о здоровье девушки и мне ни слова не сказал, кроме извинений. Я сидел погруженный в эти мысли, когда девушка приветливо сказала мне:
– Такой-то, не горюй, что нет у тебя денег. Я знаю, что все доходы от торговли ты потратил на меня; заботу и доброту твою я никогда не забуду. Пока жива, я твоя раба.
Я упал к ее ногам и сказал:
О боже, пусть беды тебя обойдут стороной,
Не милости щедрой – довольно мне тени одной.
Девушка-красавица попросила у меня еды. Я сбегал за кушаньем. Красавица поела и сказала мне:
– Такой-то, если ты искренен в твоих притязаниях на мою любовь, то должен слушаться меня.
Я ответил:
– Что бы ты ни сказала, что бы ни приказала, со всем соглашусь.
Она сказала тогда:
– Если так, сей же час иди на базар и купи себе две смены хорошей одежды.
Я призадумался, она же обиженно молвила:
– Быстро же ты позабыл свои слова и обещания. Если это действительно так, то какие же будут между нами отношения?
Ничего не оставалось, как только исполнить ее желание. Я пошел на базар, купил две пары одежды и принес ей. Они стоили не очень дорого, и ей они не понравились. Она не купила их. Я несколько раз ходил на базар и менял покупку. Это продолжалось до тех пор, пока купленная мной одежда не понравилась красавице. Затем, по ее настоянию, я пошел в баню и сменил одежду. Когда я вошел в комнату, она раскрыла объятия, обняла меня и усадила подле себя. Я плакал от радости и счастья, а она своим рукавом утирала с моего лица слезы. Дервиши! Сладость жизни, какую я познал, познал в тот момент. Она проявила столько нежности и ласки ко мне – влюбленному и отчаявшемуся,– что я готов был умереть за нее, голову превратить в подстилку для праха с ее ног.
Затем она сказала:
– Такой-то, сейчас ты пойдешь в кофейню, поговоришь со строителями и узнаешь, где какие продаются дома. Когда осмотришь дом и он тебе понравится, ты нарисуешь его, принесешь и покажешь мне, чтобы я поглядела на него и подсказала тебе его стоимость, чтобы не обманули тебя.
– Я, жаждая исполнить ее желание, целый месяц посещал кофейню, пока не нашел хороший чистенький домик. Красавице рисунок дома понравился, и я за тысячу туманов купил его.
Потом она сказала:
– А теперь принеси мне чадру.
Я купил и принес ей чадру. Солнцеликая статная красавица, словно светящаяся высокая свеча под стеклянным колпаком, накинула чадру и велела дать хозяину караван-сарая несколько динаров. Я исполнил ее желание, забрал свое дервишское снаряжение, которое сохранил, и мы отправились в купленный мной дом. Красавица осмотрела двор, прошлась по всем комнатам и выразила свое удовлетворение. Затем раскинула на пол палас, который был у нас, и сказала:
– Вот теперь и мне нужна одежда. Устала я от всех этих бед.
Услышав от нее эти слова, я очень обрадовался и собрался бежать на базар.
Но она сказала с улыбкой:
– А знаешь, где продают готовое платье, подходящее мне? Я остановился в ожидании.
– На шахской дворцовой площади есть большой ларек по продаже платьев. Юноша-торговец продает шахские одежды и там всегда можно найти нужное платье. Если пойдешь туда, думаю, найдешь все, что пожелаешь.
Выслушав ее, я, радостный и окрыленный, направился к Кайсерии[7]. Дойдя туда, я увидел в торговом ряду лавку, стены и крыши которой были отделаны золотом и лазурью. Кучами были навалены тут разнообразные материи, шитая золотом одежда, атласы, парча разных видов и расцветок. Владельцем лавки был двадцатидвухлетний юноша с солнцеподобным лицом, а прислуживали ему слуги, перепоясанные золочеными поясами.
Я подошел и поздоровался. Юноша ответил мне с такой изысканной вежливостью, что я чуть не растаял. Я осмотрелся кругом и увидел у лавки разукрашенный стул. Я сел на него и, восхищенный, затаил дыхание. Гостеприимный юноша очень тонко и любезно вступил со мной в беседу и разговаривал так, словно мы с ним были большими друзьями.
Юноша после приветствий и любезностей сказал мне:
– Если могу вам чем-то услужить, прошу вас, говорите.
Я сказал:
– Да, конечно. У меня есть друг, который избегает общения с людьми. Ему нужна одежда.
Юноша сделал знак, и сообразительные и проворные рабы бегом принесли множество тюков и развернули передо мной. Они показали мне материалы разных видов, самую лучшую одежду. Я выбрал из них самые красивые на мой взгляд. Рабы моментально связали все в узел и вручили мне. Меня поразила такая их расторопность и услужливость.
Юноша взглянул на меня и сказал:
– Братец, если есть еще какие-то желания, пожалуйста, говори.
Я поблагодарил его и спросил цену этим вещам.
Оказалось, что все это стоило всего тридцать туманов. Мне стало как-то неудобно возиться с такой малой суммой, я отсчитал червонного золота, а также заплатил рабам за их труд.
Юноша, увидев во мне выгодного покупателя, совсем по-другому стал смотреть на меня и спросил:
– Братец, из какого ты города? Я ответил:
Я уроженец Йемена. Он сказал мне:
– Братец, я горю желанием быть этим вечером в твоем услужении.
Я извинился и сказал:
– Я очень признателен и благодарен тебе, если буду жив-здоров, как-нибудь приду еще. Сейчас же, когда у меня скрывается мой друг и никуда не может выходить, и сам я в этом городе чужой, оставить своего товарища одного – просто не честно. Мы встретимся еще...
Он сказал мне:
– Не нужно, братец изыскивать причины и извиняться так усердно. Я хочу, чтобы ты своим посещением возвысил меня, да будет сурьмой для моих глаз прах с твоих ног.
Он умолял и просил меня до тех пор, пока я не пообещал сходить домой и вернуться.
Придя домой, я постучал в дверь. Дверь открыла моя красавица, взяла из моих рук узел с одеждой. Все вещи ей понравились, и она спросила о моих делах и как отнеслись ко мне. Я рассказал ей, как вежлив и обходителен был со мной юноша, как он приглашал меня в гости, и какую я выдумал причину, сумел отделаться от него и прийти домой.
Она сказала мне:
– Эй, такой-то, если тебе дорого мое душевное спокойствие, то ты должен вернуться и сдержать обещание.
Я ответил:
– Мне ничего не нужно, кроме бесед с тобой и возможности прислуживать тебе.
Она сказала:
– Если хочешь, чтобы я была довольна тобой, ты должен вернуться и сдержать свое слово. Не беспокойся о том, что я остаюсь одна. Это не беда.
Таким образом она уговаривала и увещевала меня почти до заката солнца, но я никак не хотел оставлять ее одну. Дело дошло до того, что она поклялась обидеться, если я не пойду туда. Дервиши! Если любишь, необходимо угождать возлюбленным. Я с тревожным чувством отправился в лавку юноши. Когда я подошел к лавке, двери ее уже были заперты, а юноша сидел на стуле и ждал меня. Как только он увидел меня, лицо его засветилось радостью, он вступил со мной в беседу, встал с места и повел меня к себе домой.
Войдя во двор, я увидел райский сад, великолепное здание с раскинутыми в нем царскими коврами. У хауза были сооружены беседки, где было приготовлено все для пиршества и веселья. Были расставлены сласти, куры, вино и множество вкусной закуски. На почетном месте возвышалось ложе с расстеленными бархатными расшитыми курпачами[8].
Юноша тут же скинул с себя верхнюю одежду, предложил мне сделать то же самое и мы расположились на ложе. Юноша наполнил бокал вином и выпил, а затем стал настойчиво пот-чивать и меня. Я выпил. Когда мы опустошили третий бокал, настроение у нас поднялось. Тут появились четыре музыкантши, сладкоголосые, изящные певицы, похитительницы разума с сазами[9] в руках и расположились вокруг ложа. Юноша поднялся с места и подал им несколько бокалов вина и таким образом тоже поднял им настроение. Эти четверо сладкозвучные певицы, чьи приятные голоса могли остановить течение реки и полет птиц, при каждом настрое инструмента мастерски и ко времени исполняли напев на двенадцать ладов в двадцати четырех звучаниях и сорока восьми вариациях и так искусно музицировали, что грустными напевами ная[10] ввергали сердца в пучину печали, а целебными мелодиями шашмакома – ушшока и хиджоза иракских – на певучем мусикоре ласкали и успокаивали душу. А затем услаждающими слух голосами, успокаивая сердечный огонь, исполнили двенадцатой мелодией второго макома эту газель:
Что лучше веселья и сада, весны и бесед,
Неси нам вино, виночерпий, терпения нет.
Отшельник ждет райский напиток, Хафиз – пиалу,
А что сам создатель желает в небесном углу?
Дервиши! От гостеприимства и учтивости друга, успокаивающего сердце и умиротворяющего душу вина, от мелодий и песен певиц я, потеряв над собой власть, постепенно пьянел и совсем забыл о той красавице, что была источником моей радости и бесценным кладом моей жизни. В разгар веселья и бесед я заметил, что юноша плачет. Я ласково обнял его и как преданный и верный друг отер ему слезы, по-братски поцеловал его в лоб и спросил о причине его печали.
Дервиши!
Робкий стыд лицо красотки без вина не покидает,
О вина пьянящих свойствах хорошо соперник знает.
Юноша, помолчав немного, сказал:
– Ну что ж, сокрытие от братьев сердечной тайны – признак раздора между ними.
Юноша сказал это и покинул собрание. Когда он вернулся, следом за ним вошла очаровательная девушка, красота которой осветила все вокруг. По знаку юноши красавица взяла пиалу, налила вино и протянула мне. Я выпил. Юноша сам подал мне закуску, я взял ее и поцеловал ему руку. Так сидели мы и беседовали.
Вдруг юноша сказал:
– О сердце вселенной, что если ради моего брата ты сыграешь на чанге[11]?
Девушка согласилась. Ей тут же принесли инструмент. Эта благословенная звезда вселенной села у чанга и сыграла так, что, как говорится, мы растаяли от удовольствия. Затем нежным, пленительным голосом спела эти бейты:
Если дарует веселье вино, каждая чаша вскипает цветами,
Только под музыку чанга не пей: глаз мухтасиба [12] витает над нами.
Если же чанг и бутыль заодно станут трезвонить и властвовать всеми,—
Сдайся веселью и выпей вино, ибо на это толкает нас время.
Приятные звуки саза и чарующий голос красавицы привели присутствующих в восхищение, я же совсем опьянел. Юноша, увидев, в каком я состоянии, встал с места, взял меня за руку, уложил на резной кат – широкую кровать,– на котором была раскинута удобная постель. Утром, придя в себя, я увидел того юношу и красавицу, сидящими на конце ката, возле них стояли вино, бокалы и закуска. Я посчитал неудобным и невоспитанностью продолжать спать, поднялся с постели и подсел к ним. Они были очень внимательны ко мне. Красавица подала кубок с вином. Я не отказался от вина, выпил его и присоединился к беседе. К наступлению дня мы были уже в таком состоянии, что не разбирали, где верх, а где низ. Короче, тот день, ночь, следующий день и ночь мы были мертвецки пьяны...
На четвертую ночь я опомнился, и сон покинул меня: я вспомнил свою красавицу и чуть не потерял рассудок. Она же в доме осталась одна. Я корил себя, ворочался с боку на бок. Утром они оба опять уселись на моем кате и стали уговаривать меня подняться и сесть с ними за беседу, но я не встал. Потеряв надежду заставить меня подняться, они ушли.
Я воспользовался этим моментом, встал с места, умылся, натянул одежду и отправился домой. По дороге я ругал и упрекал себя за то, что одним недостойным поступком пустил по ветру все свои мечты и надежды. Добравшись до дома, я постучал в дверь. Красавица тут же открыла ее и, увидав мое расстроенное лицо, улыбнулась. Я упал к ее ногам и стал молить о прощении.
Она сказала:
– Эх ты, недотепа, что случилось и к чему такое волнение? Ведь всем понятно, что в дом к людям входят по своей воле, а покидают его лишь с разрешения хозяина.
Она весело и добродушно утешала меня, поэтому сердце мое успокоилось и я перестал терзаться. После этого она стала расспрашивать меня о гостеприимстве и обстоятельствах в том доме. Я все подробно рассказал ей.
После этого моя рассудительная разумница, свечка в ночной тьме, источая мед, сказала мне:
– Такой-то, знаешь ли, что порядочные гуляки считают своим долгом ответить на хлеб-соль человека.
Я в смущении опустил голову и сказал про себя: «Ну теперь упреками отхлестает меня. Скажет: «Раз не можешь на гостеприимство ответить таким же гостеприимством, почему пошел туда?» Поэтому я сказал ей:
– Любимая, с меня достаточно моего позора, к чему еще эти упреки?
Она сказала:
– Такой-то, не принимай мои слова как укор и не считай, что я упрекаю тебя, но я хочу, чтобы ты не сидел с поникшей головой, а в ответ на его гостеприимство устроил угощение.
Я заплакал и сказал ей:
– Как я приглашу гостей, если в нашем доме, кроме стен, потолка и двери ничего нет?
Она засмеялась и сказала:
– Не думай об этом... вставай и иди, пригласи юношу в гости.
Вижу – делать нечего. Ради моей красавицы я решился выйти из дома и пойти к тому юноше и попросить прощение за то, что без его разрешения и ничего не объяснив, покинул его дом. Ей же я сказал:
– Я исполню все, что ты велишь. Она сказала мне:
– Не вздумай, опасаясь позора, вернуться, не пригласив ]3ш – его. Я жду вас.
Дервиши! Сколько я ни думал, не мог понять, почему так говорит моя красавица. Я вышел из дома и сказал себе: «Ну что ж, пойду к нему и исполню повеление красавицы: приглашу его в гости, какой бы прием она ему ни устроила...»
Когда я дошел до лавки того юноши, он поднялся и приветливо встретил меня, провел вперед, усадил рядом с собой и спросил о моем состоянии. Я попросил прощения за свою неучтивость и извинился за то, что без предупреждения и разрешения ушел из его дома. Затем мы стали беседовать. Юноша поднес мне шербет. Я выпил и он пришелся мне по вкусу. Юноша сказал:
– Этот шербет очень хорош с похмелья.
Так как шербет показался мне очень приятным на вкус, я попросил и выпил еще. После трех-четырех пиалок я опьянел и в таком состоянии пригласил юношу к себе в гости. Юноша не стал отказываться и принял мое приглашение. До вечера мы сидели и беседовали, а затем он закрыл лавку, и мы пошли ко мне домой. Шли мы обнявшись, сильно пьяные. Когда почти дошли до двора, я немного пришел в себя и вспомнил о неустроенности моего дома. Я тут же протрезвел, ноги мои подкосились. Юноша решил, что меня разбирает хмель. Я же еле передвигал ноги и думал, как мне избавиться от него, уже хотел вырваться и бежать от него. Но мы дошли до такого места, где бежать было некуда. Я огляделся вокруг, продолжая идти, и вдруг очутился перед своим домом. Смотрю, двор полит и подметен, суетится и хлопочет народ. Я подумал, что спьяна заблудился. Внимательно приглядевшись, понял, что улица и двор те же. Когда мы подошли, люди, почтительно приложив руку к сердцу, пропустили нас, а некоторые из них, прислуживая, пошли за нами следом. Когда достигли ворот, два мальчика-раба в красивой одежде поднесли нам вино и закуску. Я был и так пьян, поэтому не обратил внимания на вино. Юноша же взял бокал и выпил. Мы вошли в дом... От свеч и светильников во дворе и дома было уютно и светло как днем. На ветвях деревьев висели клетки с соловьями и горлинками, и птицы, возбужденные ярким светом и запахом благовоний, заливались на разные голоса. Я вошел в дом. На полу были разостланы прекрасные ковры и паласы, раскинуты атласные и шитые золотом дастарханы, уставленные всем необходимым для пиршества: разнообразными сластями, закуской и винами. Тут и там сверкали серебряные и хрустальные чаши. В светильниках горели стеариновые свечи. Сидели на своих местах стройные, сладкоголосые певицы, сновали проворные, всегда готовые к услугам, кравчие в нарядной одежде. Юноша, оказавшись на таком богатом и пышном пиршестве, был удивлен и в то же время смущен устроенным им самим угощением. Я же был изумлен больше его, ибо, когда я уходил из дома, даже признаков всего этого не было. Я поспешно усадил юношу, а сам побежал искать мою возлюбленную, предмет моих желаний. На обычном месте ее не было. Я, удивляясь всему этому, говорил про себя: все эти чудеса снятся мне или это мерещится мне, пьяному. Я обошел шарбатхона[13], кухню, и везде было полно хлопочущих людей, прошел в пекарню и увидел мою красавицу, которая стояла у танура – печи, отдавала распоряжения и следила, как жарят кабоб. Я подбежал к ней, поцеловал ей руку и попросил объяснить, что происходит. Она прикрикнула на меня и сказала:
– Невежливо и негостеприимно оставлять гостя одного. Я сказал:
– Да быть мне жертвой за тебя. Я совсем потерял голову, увидев дивно украшенный дом и двор, к тому же я давно не созерцал твою красоту.
Она засмеялась и сказала:
– Сейчас не время для разговоров. Иди к гостю, посмотри, чем он занимается, как бы твое отсутствие не вызвало его недовольства. И помни, что ты – хозяин этих рабов и слуг. Повелевай ими как хозяин и, чтобы полнее было удовольствие и веселье, пошли человека за возлюбленной гостя. Ибо – пить вино без возлюбленной – все равно что пить кровь наслаждения.
Дервиши! Этими словами она успокоила меня, и я вернулся в собрание и, веселый и довольный, приступил к пиршеству. Кравчий, певцы, музыканты приступили к своим обязанностям, стали услаждать и ублажать собравшихся.
Наливает виночерпий, разрумяненный вином,
Стало горлышко бутыли сладкогласым соловьем.
Я сказал:
– Я тебе – брат, мой дом – это твой дом. Было бы прекрасно, если бы твоя возлюбленная тоже сидела в этом собрании...
Юноша принял предложение и послал человека за своей возлюбленной. Она тут же пришла. Мы стали пить и веселиться. Три дня и три ночи мы развлекались и выпили столько вина, что представить себе трудно.
На четвертую ночь я был пьян до бесчувствия. Когда я, протрезвев, открыл глаза, солнце уже было высоко. Я осмотрелся. Ничего из тех вещей не было, а от людей и след простыл. Растерянный, я обегал все кругом, но никого не нашел. Лишь в углу комнаты лежал свернутый ковер. Я развернул его и увидел юношу с его возлюбленной. С отрубленными головами, в крови, они были завернуты в этот ковер. Увидев это, от ужаса я чуть не потерял сознание. Я не знал, что мне делать и каким образом выбраться из этой пучины бедствия. Дервиши! Хуже всего было то, что я был влюблен. С той ночи, как я добрался до Шома по сей день со мной приключилось несколько происшествий, и каждое из них было для меня загадкой и решение их было довольно трудным. Я еще продолжал стоять в нерешительности, как вдруг кто-то вошел во двор. Я подумал, что это кто-нибудь из слуг юноши пришел узнать о нем. Я кинулся к нему, схватил и повалил его наземь. И тут только я узнал раба, который прислуживал нам в эти дни. Я сказал:
– Где моя возлюбленная? Сердце мое изболелось от разлуки с ней. Где ты был и зачем пришел сюда?
Он ответил:
– Чем я вызвал твое недовольство? Меня послала за тобой та красавица, и я хочу отвести тебя к ней.
При радостной вести о скорой встрече с ней я забыл о случившемся и, окрыленный, последовал за ним. Шли мы долго и наконец пришли на большую площадь. На одном ее краю тянулась высокая стена и виднелись ворота огромного здания. Напротив ворот – просторная мечеть и возле нее протекал большой ручей. По его берегам тянулись раскидистые деревья. Раб оставил меня в тени деревьев, а сам вошел в мечеть. Через некоторое время вышел с евнухом и, остановившись в дверях, показал на меня. Затем он подошел ко мне и сказал:
– Такой-то, день проведешь в этой мечети, а ночью подойди к воротам, и евнух проведет тебя к малике[14].
Дервиши! Я, встревоженный, обливаясь не слезами, а кровью, пробрался в угол мечети, и, прикрыв лицо от людей, просидел так весь день до полуночи. Затем я выбрался из мечети, подошел к воротам и прочитал вот эти бейты:
Мой верный друг меня забыл, не ободрил советом,
Я и на смерть согласен был, запропастилась где-то.
Меджнуну разве рассказать о нестерпимой боли,—
Иных сочувствующих мне не вижу в мире этом.
Вдруг ворота открылись, и евнух ввел меня внутрь. Я увидел просторный сад, где росли разные деревья и цвели разнообразные цветы. Посреди двора протекал большой ручей, на берегу которого были раскинуты шелковые ковры, а в позолоченных подсвечниках горели стеариновые свечи. Евнух усадил меня и удалился. Я сидел и ждал свою возлюбленную. И вот появилась она, окруженная почетом и уважением. Увидев ее, не одним, а тысячью сердец полюбил ее...
В милой тысяча ужимок и капризов правят нами,
Сто подмигиваний глазом, шевеление бровями.
В дорогом платье, со сверкающей маленькой короной поверх головного убора, появилась она, грациозная, волоча подол по земле. Она ласково взглянула на меня и спросила о моем самочувствии. Я, будучи почти без сознания, не в силах был даже дышать. Она после долгих утешений и ласковых уговоров сказала мне:
– Прости, что из-за меня тебе пришлось многое испытать, и с того момента, как увидел меня, ни часа не провел в покое, и все свое состояние, добытое торговлей, потратил на меня. Прими от меня эту малость, прости меня и вспоминай хоть иногда.
По знаку малики евнух принес и положил возле меня два мешка, полных золота.
Затем малика сказала евнуху:
– Дайте ему ту кобылицу, чтобы сегодняшней же ночью он мог покинуть город.
Сказав это, она встала с места. Я понял, что теряю ее, поэтому протянул руку, преграждая ей дорогу, и сказал:
Эй, грациозный кипарис, кокетливый тростник,
Влюбленному смертельный риск несешь ты каждый миг.
– Выслушай пару слов последней просьбы, исходящей из разбитого горем сердца.
Она остановилась и, улыбаясь, сказала:
– Говори, какая просьба? Я сказал:
– О ты, основа основ изящества и неги, да пусть будет долгой жизнь твоя, помнишь, как говорила ты в ту ночь: «О, юный чужеземец, убей меня и предай земле!», но я проявил неповиновение и не послушался тебя. Теперь ты исполни мою просьбу и сделай то, о чем тогда просила меня:
За худо воздаешь наградою худой,
Где ж разница, скажи, меж мною и тобой?
Она спросила:
– Как же теперь мне быть? Я ответил:
– Сделай одно из двух! Или прими меня в число своих слуг, или прикажи одному из этих рабов убить меня и таким образом избавить меня от тоски и похоронить меня в проходе твоего дворца.
Вели надеждой оживить во мне смятенный дух,
Или вели во мне убить и зрение и слух.
Ну, словом, нету у меня иных желаний в мире,
Как чтоб свершились надо мной дела – одно из двух,
Выслушав это, она улыбнулась и сказала:
– Такой-то, не мучай себя, это неразумно, и благоразумный никогда не сделает этого...
