Текст книги "Тихий омут"

Автор книги: Найджел Маккрери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 6

Спустя несколько недель после вскрытия Марк Лэпсли и Эмма Брэдбери ехали в «мондео» Эммы в Ипсуич. Официально Ипсуич не входил в зону их ответственности, находясь в пределах саффолкской полиции, однако Лэпсли перед отъездом сделал несколько звонков, и они получили разрешение продолжить расследование. Дороги были забиты, но Эмме удавалось петлять в массе машин, то обгоняя их, где необходимо, то выискивая пути объезда, чтобы добраться до места побыстрее. Лэпсли сидел, втиснувшись в пассажирское кресло с закрытыми глазами. Рев двигателя наполнял его рот мармеладом и заставлял конвульсивно сжиматься слюнные железы. Он так притерпелся к звуку своей машины, что больше не ощущал его вкуса, но в машине Эммы он был еще недостаточно долго, чтобы привыкнуть к шуму или абстрагироваться от него. Он предпочел бы сам сидеть за рулем, но им не было смысла отправляться в поездку на двух машинах, а полицейский этикет требовал, чтобы сержант вез главного инспектора, а не наоборот.

Один раз Эмма потянулась, чтобы включить радио. Но он твердой рукой выключил его. Она непонимающе взглянула на него, но ничего не сказала.

После серии поворотов, расстояние между которыми становилось все короче и короче, Лэпсли открыл глаза и увидел, что Эмма сбросила скорость и ищет место для парковки. Они находились на широкой дороге, обсаженной серебристыми березами и липами, а за ними стояли соединенные друг с другом общей стеной дома, построенные примерно в 1970-х годах. В большинстве садиков виднелись велосипеды, мотороллеры или игрушечные тракторы и грузовики. Местность создавала приятное ощущение процветания и устойчивости. Это не были те похожие на запущенные колодцы имения, которые по работе приходилось навещать Лэпсли. Таковы издержки профессии полицейского. В конце концов у тебя вырабатывается искаженное представление об окружающем мире.

Эмма припарковала машину под липой. Когда они с Лэпсли вышли на дорогу, главный инспектор оглянулся. Других машин на дороге не было. Лэпсли подумал: что же конкретно он высматривает? Может, черный «лексус»? Он покачал головой, осуждая себя за то, что начинает воспринимать идею заговора чересчур серьезно, и снова повернулся к Эмме.

Эмма мрачно взглянула на нависающие ветви.

– Это дерево мне всю машину зальет соком, – пробормотала она. – Это точно. Такой липкий сок. Нахлебаешься, пока смоешь, а если не смоешь, то на покрытии останутся пятна.

– Ничего, – успокоил ее Лэпсли. – По дороге назад остановимся на мойке.

Она нахмурилась:

– Эта машина никогда не бывала внутри мойки, и я не собираюсь ее к этому приучать. Знаете, что делают с краской эти вращающиеся щетки? Лучше уж тереть ее наждачной бумагой.

На воротах ближайшего дома была прикреплена табличка с номером 58. На недавно подстриженной лужайке размещался металлический манеж для детей, из-под него пробивалась более высокая трава и островки ромашек.

– Это последний известный адрес Вайолет Чэмберс, – пояснила Эмма. – Непохоже, что дом заброшен. Не похоже и на то, что здесь жила пожилая женщина.

– Если она жила с семьей, кто-нибудь уже давно сообщил бы об ее исчезновении, – сказал Лэпсли.

– По имеющейся информации, они этого не делали.

Лэпсли подошел к дому. Окно в спальне было открыто, а на подъездной дорожке стояла «тойота-камри» красно-коричневого цвета. В задней части салона – лицом назад – были оборудованы два детских сиденья.

Рот наполнился теплым вкусом ванилина, и поначалу Лэпсли не мог понять почему. Затем услышал доносящиеся из-за дома детские крики. От этих звуков, вкуса и воспоминаний, которые они воскресили, у него вдруг закружилась голова: он протянул руку и схватился за опору качелей.

– С вами все в норме, сэр?

– Все прекрасно. – Он выпрямился. – Давайте займемся делом.

Эмма позвонила, и они немного подождали. В доме послышались шаги, затем дверь открылась. На них удивленно смотрела женщина, возрастом за тридцать. Каштановые волосы убраны в хвост, цветная шелковая блуза свободно подпоясана под грудью, вельветовая юбка-брюки.

– Да? – осторожно спросила она.

– Главный детектив-инспектор Лэпсли, полиция Эссекса. – Он показал служебное удостоверение.

Женщина безучастно взглянула на него.

– А это детектив-сержант Брэдбери. Простите за беспокойство, но мы ищем дом Вайолет Чэмберс.

Женщина покачала головой:

– Я знаю здесь большинство семей. И никогда не слышала о Вайолет Чэмберс.

– Это пожилая женщина. За семьдесят.

– Мы здесь в основном проживаем семьями. Через дорогу живет одна пожилая пара – номер 67. Может, они ее знают.

Вперед выступила Эмма, откинув волосы назад движением головы.

– Как давно вы проживаете в этом районе, мисс?..

– Уетералл. Миссис Сьюзи Уетералл. – Она улыбнулась Эмме, а Эмма улыбнулась в ответ. – Мы переехали сюда шесть месяцев назад. Мы снимаем дом, но нам здесь так нравится, что надеемся приобрести дом на этой дороге, как только появится предложение.

– Почему вы переехали сюда? – спросила Эмма.

– Фирма моего партнера переехала сюда из Лондона. Мы решили, стоит попытать счастья, чтобы поискать место, где лучше жить. – Она жестом показала на сад. – И нам повезло.

Лэпсли при этих словах улыбнулся.

– У кого вы арендуете дом?

– У агентства по недвижимости, что возле станции. Не помню название.

– Вы знаете, кто проживал в доме до вас?

Она покачала головой:

– Нет. Но они оставили дом в идеальной чистоте.

– А кто владельцы дома?

– Я считала, что он в собственности агентства. – Она пожала плечами. – Думаю, они могут сдавать его от чьего-то имени, но они никогда не говорили нам, от чьего именно. Мы просто платим им каждый месяц.

– И вы ничего не слышали о Вайолет Чэмберс? – снова спросил Лэпсли, просто на тот случай, если в ходе разговора у женщины в голове всплывет какой-нибудь забытый эпизод. Он знал, что такое случается.

– Ничего. Однако спросите Дэвида и Джин из дома 67. Возможно, они смогут помочь.

– Спасибо вам за помощь, – с улыбкой сказал он.

Эмма протянула миссис Уетералл руку:

– Спасибо.

Они повернулись, чтобы уходить.

– Что подсказывает чутье? – спросил Лэпсли, когда дверь закрылась.

– Она не лукавит. Мы можем проверить ее слова в агентстве по недвижимости…

– А мы так и сделаем.

– …но не думаю, что она водила нас за нос. Похоже, семья приехала сюда месяца через два после смерти Вайолет Чэмберс, если считать результаты вскрытия верными. Итак… каков наш следующий шаг, босс?

– Поговорим с соседями из дома 67, вдруг он и помнят Вайолет, а потом поедем на ближайшую станцию, чтобы выяснить в агентстве, кто сдает этот дом.

Он вдруг ощутил на языке взрыв ванилина, словно кто-то засунул ему в рот рожок мороженого. На фоне этого взрыва из сада донеслись крики: спонтанная ссора, драка или просто победа в игре. От неожиданности Лэпсли споткнулся, но снова зашагал вперед. Однако у него слегка подвернулась нога, и прежде чем он успел опомниться, его повело в сторону, в траву.

Эмма тут же подскочила к нему, взяв под руку.

– Сэр… как вы?

Лэпсли почувствовал, что краснеет. Он терпеть не мог показывать слабость. Но возможно, следует ей все объяснить, особенно если это поможет остановить сплетни о том, что он алкоголик или психически неуравновешенный тип.

– Идем к машине.

Прислонившись спиной к «мондео» Эммы – тепло нагретого солнцем металла приятно ощущалось через пиджак, – Лэпсли глубоко вздохнул. С чего начать?

– Послушайте, сэр, – она, уперев руки в бока, смотрела на дорогу, – если хотите рассказать об этом – хорошо. Если нет, тоже хорошо. В любом случае это дальше меня не пойдет.

Лэпсли кивнул и глубоко втянул в себя воздух.

– У меня это столько, сколько я себя помню, – проговорил он тихо. – Долгое время я считал, что и у остальных все так же, как у меня, но когда мальчишки в школе начали меня дразнить и говорить, что я сумасшедший, я перестал рассказывать об этом. «Сумасшедший, – обзывались они. – Марк сошел с ума».

– А в полиции об этом знают? Что бы это ни было?

Он кивнул:

– Не беспокойтесь, это не депрессия, не психическое расстройство. Я не собираюсь вдруг усаживаться в угол и часами там рыдать. Мой доктор все знает, но ничего не может сделать. Никто не может. Это не опасно для жизни и даже не требует перемены образа жизни или каких-то мер предосторожности. Это просто… часть меня. Часть того, кто я есть.

Эмма кивнула, но выглядела так, словно хотела помотать головой:

– Тогда… что же это такое?

– Это называется синестезия. Неизвестно, что именно ее вызывает. Это как своего рода короткое замыкание нейронов в мозгу. Сигналы, которые принимаются по одному адресу, перенаправляются куда-то еще. Известно лишь, что все начинается в детстве. Дети воспринимают мир в виде мешанины чувственных впечатлений, поскольку мозг еще не до конца развит и они не могут в полной мере разграничить запах, вкус и прикосновение и так далее – они все смешаны. По мере развития мозга ощущения начинают отделяться друг от друга. У людей вроде меня этого разделения по непонятной причине не происходит. Некоторые видят разные цвета, когда слушают музыку. Был, например, такой русский композитор – Александр Скрябин, – он был способен привязывать определенные ноты и аккорды к отдельным оттенкам цвета и сочинял музыку не только чтобы она красиво звучала, но и выглядела красиво… по крайней мере на его вкус. Другие способны чувствовать вкус. Жареная курица может вызывать ощущение, словно тебе колют спицами ладони рук. Апельсиновый сок – будто по голове катаются мягкие шарики.

– Вы хотите сказать… – Она помолчала, подыскивая нужные слова. – Вы имеете в виду, это как у тех, что заявляют, будто что-то заставляет их грустить, пребывать в голубом состоянии? Вроде того?

– Нет, не так. Просто люди говорят образно. Голубой цвет – символ депрессивного состояния. А здесь реальные ощущения.

– Галлюцинации? – Эмма нахмурилась. – Ведь это, должно быть, галлюцинации?

– Если это так, то они устойчивые. Те же самые вещи провоцируют те же самые реакции.

– Ну а с вами что? Цвета или ощущения на ладонях?

Лэпсли горько рассмеялся:

– На это я мог бы не обращать внимания. Нет, в моем случае определенные звуки трансформируются во вкус. Если я слышу песню Биттлз «Ticket То Ride», у меня возникает ощущение, словно я откусил кусок тухлой свинины.

На лице Эммы появилось вымученное подобие улыбки.

– Я думала, все подобным образом реагируют на Пола Маккартни.

– Ага, но когда я слышу, как звонит мой мобильник, у меня во рту вкус кофе «мокко». – Он кивнул в сторону дома: – А крики играющих детей заставляют меня ощущать ванилин. Иногда это находит внезапно, вот и все. Становится невыносимым.

Эмма посмотрела на него:

– И ничего нельзя сделать?

– Ничего. Это не смертельно и не может помешать мне в работе. Врач советует иглоукалывание, это значит, что он в отчаянии, а в невропатологическом отделении местной больницы больше заинтересованы в изучении моего мозга, чем в поисках способа лечения. Поэтому я просто продолжаю жить. По большей части это ничего не меняет. Я по-прежнему в состоянии работать. Просто… каждый раз я как бы попадаю в засаду.

– В засаду, которую устраивает вкусовое ощущение?

Он взглянул на нее:

– Доводилось кусать яблоко, которое оказалось гнилым внутри? Или откусывать шоколад и обнаруживать, что он, скорее, имеет привкус кофе, а не клубники? Иногда привкусы способны неожиданно удивлять. А порой поражать. Потому-то я был вынужден взять отпуск… Сидеть дома. Дома тоже дела шли неважно, и моя синестезия обострилась. Мне было невыносимо находиться в кабинете, слушать болтовню, подтрунивание других. С меня было довольно. Главный суперинтендант подписал мне отпуск на несколько недель. Несколько недель превратились в полгода. С тех пор я выполняю отдельные поручения главного суперинтенданта – пишу отчеты и провожу исследования на тему, как сделать полицейскую работу эффективнее, – а это первый раз за долгое время, когда я на оперативной работе.

– А как семья, сэр? Вы сказали, дома тоже было неважно.

– Все стало хуже. Синестезия дошла до такого состояния, что я даже не мог выносить шума играющих в саду детей. От их голосов меня начинало тошнить. Это было… трудно.

Мягко сказано. Это едва не довело его до самоубийства. И развело их с женой в разные стороны.

Эмма пожала плечами:

– Что ж, спасибо за откровенность. Я никому не скажу. – Она провела пальцем по крыше машины, потерла пальцы и поморщилась: – Чертов сок. Не испачкайте пиджак – сухая чистка не выведет этой гадости. Будем говорить с пожилой четой через дорогу? В смысле, если вы в порядке?

– Я в норме. – Он выпрямился. – Спасибо.

– Не за что. – Она замялась. – А я имею какой-нибудь вкус? – Она вдруг покраснела. – В смысле…

– Я понял, что вы имеете в виду. Лимон, почти всю дорогу. Лимон и грейпфрут, если вы в хорошем настроении; лимон и лайм – если нет.

У нее на лице появилось что-то похожее на удовольствие.

– Могло быть хуже, – сказала она. – Знаете, как говорят: «Если девочки сделаны из сахара, пряностей и разных сладких соусов, то почему женщины имеют вкус…»

– Анчоусов. Да, я знаю.

Они прошли к дому номер 67. Лужайка была подстрижена коротко, будто ее стригли маникюрными ножницами. В переднем саду не было видно игрушек, вместо них на самом видном месте стояла чугунная купальня для птиц. Когда они подходили, дернулись занавески.

– Главный детектив-инспектор Лэпсли, – представился он открывшему дверь высокому седому мужчине. – А это детектив-сержант Брэдбери.

Мужчина кивнул. На нем были отутюженные узкие брюки и голубая рубашка. Кожа вокруг шеи висела складками.

– Вы по вопросу поддержания порядка в округе? Давно же вас не было.

– Нет, сэр. Мы наводим справки о Вайолет Чэмберс. Вы ее знали?

– Вайолет? – На его лице застыло удивление. – Да, конечно. Она жила напротив. – Мужчина оглянулся: – Джин, поставь чайник, пожалуйста. У нас гости. – Он снова повернулся к Лэпсли: – Хотите чаю? Или кофе? Я понимаю, вы на службе, поэтому не предлагаю шерри. Зовут меня Хэллоран. Дэвид Хэллоран.

– С удовольствием выпьем чаю. – Лэпсли прошел за Хэллораном в прихожую, подумав, пьет ли еще шерри кто-нибудь моложе семидесяти лет. Эмма проследовала за ними.

Миссис Хэллоран стояла в гостиной, тянущейся через весь дом – от эркера на фасаде до оранжереи в задней части дома. Набор книжных стеллажей, выступающих до середины комнаты, делил ее на две примерно равные части. Диван и два кресла, расставленные в форме буквы «L», были обращены к довольно старому телевизору. Стены были украшены полковыми регалиями и фотографиями людей в форме.

– Я не ослышалась, вы из полиции? – спросила она.

– Спрашивают о Вайолет, – отозвался муж. – Вайолет Чэмберс.

– Бедная Вайолет, – загадочно бросила она и скрылась на кухне.

Мистер Хэллоран жестом пригласил их сесть на диван. Сам же разместился в одном из кресел.

– Времена службы, – проговорил он, указав на фотографии. – От Кореи до Северной Ирландии. А теперь провожу время в беспокойстве из-за маленьких ублюдков, которые играют в прятки у меня на территории. Странная вещь старуха жизнь.

– О Вайолет Чэмберс?.. – напомнил Лэпсли.

– Она была здесь, когда мы приехали, лет двадцать или около того назад. Она и ее муж… Джек. Он умер спустя несколько лет. Инфаркт, так сказали доктора. Все случилось быстро, что бы это ни было. Только что пропалывал сад – и вдруг упал на колени, словно его подстрелили.

– А миссис Чэмберс…

– Она оставалась жить в этом доме. Ипотека была выплачена. Она могла переехать, но у них не было детей. Вайолет, похоже, справлялась. Раз в неделю моталась по магазинам. Мы предлагали помощь, но она держалась на расстоянии. Не любила общаться. Полагаю, считала, что, выйдя замуж за Джека, выбрала себе неровню. В доме у нее мы никогда небыли. Ни разу за двадцать лет. Вот почему это все казалось странным.

Эмма подалась вперед:

– Что казалось странным?

Миссис Хэллоран принесла из кухни поднос и поставила его на маленький столик между креслами.

– Ну, в один прекрасный день она просунула нам в дверь записку, в которой сообщала, что должна уехать. Это было необычно, так как она не удосуживалась прежде уведомлять нас о чем-то таком. Оказалось, заболела ее сестра. А мы даже не знали, что у нее есть сестра. Она сообщала, что едет ухаживать за ней. Больше мы ее не видели… Правда, нельзя сказать, что мы часто видели ее, когда она жила здесь. Но потом мы узнали, что кто-то въехал в ее дом. – Она подняла голову, наливая чай, и ее глаза встретились с глазами Лэпсли. – Мы предположили, что она умерла.

– Так и есть, – подтвердил Лэпсли.

– А что с ее сестрой?

– Этого я не знаю. – Лэпсли посмотрел на Эмму, надеясь, что она возьмет на себя беседу.

– Несколько вопросов относительно имущества. – Эмма плавно вступила в разговор. – Мы ведем рутинный опрос. Вы сказали, она держалась замкнуто и вы редко с ней виделись. Вы не замечали, к ней кто-нибудь приезжал?

Миссис Хэллоран передала Лэпсли чашку чая.

– Точно не могу сказать.

– Кто-то был, – неожиданно заявил мистер Хэллоран.

Его жена во все глаза смотрела на него.

– Да?

– Какая-то женщина. Видел ее пару раз, когда та выходила из дома. Решил, помогает по дому или что-то в этом роде, хотя мне тогда подумалось, она старовата для помощницы.

Миссис Хэллоран нахмурилась, передавая чашку Эмме. Эмма смотрела на нее так, словно в жизни не видела подобного. Видимо, ее смутило, что чашка была из тончайшего фарфора.

– Теперь, когда ты упомянул о ней, думаю, и я могла ее разочек видеть. Она что-то выносила из дома. Я подумала, она из агентства по социальному обеспечению.

– Вы знали, как ее зовут? – спросил Лэпсли.

– Что нет, то нет. Мы ни разу с ней не заговаривали.

Лэпсли быстро допил чай.

– Спасибо за помощь. Если вспомните что-нибудь еще… – Он сделал движение, чтобы встать, но что-то в глазах мистера Хэллорана удержало его на месте.

– Разве мы не получали рождественскую открытку? – спросил тот жену.

– Верно. – Та всплеснула руками. – Думаю, она все еще у меня. Подождите минутку, я ее найду.

– Она ничего не выкидывает, – заговорщицки подмигнул мистер Хэллоран. – У нас хранятся поздравления с Рождеством и днями рождений еще с тех пор, как мы поженились.

– А открытка… ее прислали в это Рождество? – спросила Эмма.

– Да.

Эмма посмотрела на Лэпсли. Он понял, о чем она думает. Вайолет Чэмберс погибла примерно девять месяцев назад. Когда люди весело распевали рождественские песенки и обменивались подарками, смотрели по телевизору речь королевы или переваривали во сне индейку, тело Вайолет Чэмберс неспешно разлагалось, возвращая природе то, из чего она была сделана.

Так кто послал открытку?

Покопавшись немного в картонной коробке, миссис Хэллоран с торжествующим видом вернулась, держа в руках не только рождественскую, но и почтовую открытку.

– Я и забыла об этом, – сказала она, помахав ими перед носом у мужа. – Она пришла через неделю или около того после ее отъезда.

Лэпсли сначала посмотрел на рождественскую открытку. Массовое благотворительное производство, картинка на лицевой стороне изображает до смешного штампованное веселье.

«Некоторые, – подумал он, – годами изучают в колледже искусство графики в надежде работать в рекламе или в области дизайна журналов, а кончают тем, что штампуют бесконечные картинки с малиновками, снеговиками и засыпанными снегом ветками. Видимо, в июле, чтобы открытки были готовы к сезону. Что случается с этими людьми? Они в конце концов умирают от разбитого сердца, когда рушатся их мечты о профессиональной карьере, или совершают самоубийство, приходя в отчаяние от конвейерного веселья, которое вынуждены производить? Надо спросить у доктора Катералл, много ли каждую осень у нее в морге бывает умерших графиков».

Подумав о докторе Катералл, Лэпсли понял, что ему нужно поговорить с ней о результатах анализов образцов тканей Вайолет Чэмберс.

На рождественской открытке рукописной была только подпись, которой заканчивалось бессмысленное печатное послание. Буквы были написаны перьевой ручкой округлым курсивом. Почтовая открытка, судя по всему, была написана той же ручкой. Простая открытка без всяких рисунков. На одной стороне – адрес Хэллоранов, а на другой послание:

Лорогие Дэвил и Джин!

Не знаю, как долго я буду отсутствовать, но подозреваю, что это может занять какое-то время. На время отсутствия я сдала дом – боялась, что он останется пустым, но теперь, уверена, за ним присмотрят, а я получу какие-никакие (но очень нужные!) деньги. Берегите себя!

Вайолет.

Штамп на лицевой стороне был обычным, а почтовый штемпель расплылся в кляксу и не читался.

– И это все весточки от нее за время ее отсутствия?

– Да, – ответила миссис Хэллоран.

– А почерк? Это почерк Вайолет Чэмберс?

– Я правда не знаю. Не думаю, что она когда-либо писала нам, когда жила здесь.

Лэпсли передал обе открытки Эмме.

– Вы, случайно, не сохранили конверт, в котором пришла рождественская открытка?

– Для чего нам это? – искренне удивился мистер Хэллоран.

– Действительно, – вздохнул Лэпсли. – Совершенно не для чего. – Он заерзал, словно собираясь встать. – Что ж, не будем вас больше задерживать. Спасибо за чай.

– Еще, если можно, пару вопросов, – по-прежнему сидя, попросила Эмма. Лэпсли снова тяжело опустился в кресло. – Нет ли у вас каких-нибудь фотографий Вайолет Чэмберс?

Миссис Хэллоран покачала головой:

– Нет, моя дорогая. Ума не приложу, откуда они могли у нас появиться.

Эмма кивнула.

– Тогда расскажите, как она выглядела. Не было ли в ней чего-нибудь необычного? Какие-нибудь особые приметы?

Хэллораны задумались, а Лэпсли кивнул Эмме. Хороший вопрос.

– У нее был шрам, – наконец сказала миссис Хэллоран.

– На шее, – подтвердил мистер Хэллоран. Он дотронулся до своей шеи, прямо под адамовым яблоком. – Вот здесь.

– Спасибо. – Лэпсли посмотрел на Эмму: – Что-нибудь еще?..

Она покачала головой, и они ушли, потратив некоторое время на то, чтобы отделаться от гостеприимных Хэллоранов. В какой-то момент Лэпсли даже испугался, что их собираются пригласить остаться на ленч, но, к счастью, этого не случилось.

– Хорошая мысль по поводу особых примет, – поблагодарил он сержанта. – Я и забыл о шраме на шее трупа. Дифтерия, не так ли?

– Вставленная в молодости дыхательная трубка, – подтвердила Эмма. – По крайней мере так говорит патологоанатом. Это дополнительный факт, который позволяет считать, что тело принадлежит Вайолет Чэмберс.

– А мы сомневались?

– Ну, все, что у нас было, – зубные протезы. – Она открыла машину. – Куда едем, сэр?

Лэпсли задумчиво посмотрел на дорогу – сначала в одну сторону, потом в другую.

– Агентство по недвижимости возле станции… то, что сдало дом семье Уетералл после того, как Вайолет исчезла. По крайней мере у них мы можем узнать, куда переводится арендная плата. – Он вздохнул. – У меня такое чувство, что мы получаем все больше информации, но при этом топчемся на месте. Нам известно, что Вайолет Чэмберс умерла в лесу. Кто-то, видимо, оставил ее там, даже если он не виноват в ее смерти… а мы до сих пор не знаем, как она умерла. Можем предположить, что почтовую и рождественскую открытки Хэллоранам послал один и тот же человек. Таких открыток может оказаться много, если у нее были и другие друзья. Как бы там ни было, кто-то, похоже, пытается поддерживать мнение, что Вайолет Чэмберс жива, по крайней мере среди других. Зачем? Что им от этого? Вряд ли арендной платы за дом достаточно, чтобы оправдать риск, каким бы хорошим этот район ни был.

– Так что будем делать, сэр?

– Это, детектив-сержант Брэдбери, зависит от двух вещей: что мы узнаем в агентстве и удалось ли уже доброму доктору Катералл установить причину смерти.

Ближайшую станцию они нашли за десять минут. Она находилась в стороне от перекрестков с магазинами, барами и ресторанами. Три агентства по недвижимости располагались на близком расстоянии друг от друга, и Лэпсли с Эммой пришлось зайти во все три, прежде чем им повезло. Везение, подумал Лэпсли, относительное понятие. По словам девушки, с которой они переговорили, дом был сдан меньше года назад. Она еще не работала здесь, когда дом был занесен в их книги, но, судя по компьютерной регистрации, которую она с трудом нашла при постоянных понуканиях со стороны Лэпсли, владелица, миссис Вайолет Чэмберс, провела большую часть оформления по почте. Арендная плата минус стандартная доля, которую оставляют себе агентства по недвижимости, регулярно перечисляется на счет строительного общества. На этом все.

Из Ипсуича они возвращались молча, каждый был занят своими мыслями. Когда выехали на шоссе, у Лэпсли запиликал мобильник. Вкус шоколада во рту напомнил ему, что сегодня они еще не обедали.

Возможно, вам захочется еще раз посетить морг. Думаю, что установила причину смерти Вайолет Чэмберс. Это не…

Сообщение на этом обрывалось. Хотелось надеяться, что доктор Катералл будет избегать излишних сокращений и аббревиатур и не станет превышать разрешенного в посланиях количества знаков. Через несколько секунд мобильник снова бипнул, выскочило второе сообщение – или, скорее, продолжение первого.

…совсем то, чего я ожидала. Буду работать допоздна. Приезжайте в любое удобное вам время. Джейн Катералл.

– Рулите опять в Брейнтри, – велел Лэпсли. – Доктор Катералл что-то обнаружила. И если вам известен по дороге какой-нибудь приличный паб, остановитесь. Я бы что-нибудь съел.

После быстрого поглощения багета с сыром и ветчиной они чувствовали себя прекрасно. Эмма остановила «мондео» на стоянке морга сразу после трех часов дня.

– Мне идти с вами, сэр?

Лэпсли немного подумал. Эмме не очень нравится слушать технические беседы: это стало ясно в прошлый раз.

– Нет, – твердо сказал он. – Проверьте счет строительного общества, куда переводится арендная плата. Мне нужно знать, кто распоряжается этими деньгами. Я вызову машину из участка, чтобы меня встретили.

Дэн, служащий морга, после звонка впустил его в здание. Лэпсли быстрым шагом прошел внутрь, миновал двойные двери. Ему не терпелось узнать, что именно обнаружила доктор Катералл.

Столы в анатомичке были пусты. Доктор Катералл возле небольшого автоклава перебирала пачку розовых листков. Громадные столы, шкафы, стоящие в комнате, трубы кондиционеров делали ее изуродованное полиомиелитом тело еще меньше. От неистребимого фонового запаха – запаха разложения и фекалий – у Лэпсли перехватило горло. Он усилием воли подавил дурноту. Как она вообще смогла к этому привыкнуть?

– Доктор Катералл?

Она подняла голову от бумаг, которые читала. Он уже успел забыть, насколько спокойные и голубые у нее глаза.

– А-а, главный детектив-инспектор.

– Марк.

– Тогда Марк.

– Вы мне написали.

– Действительно. Ужасная вещь – писать сообщения. Они способствуют развитию лени к писанию и неточности мысли. Однако они слишком полезны, чтобы от них отказываться.

Он нетерпеливо пробился сквозь поток ее сознания.

– Что еще вам удалось обнаружить?

– Вы помните, – начала она, положив бумаги на шкаф, – что тело было подвержено медленному анаэробному разложению и определенному воздействию животных. Это во время исследований создало проблемы, мягко выражаясь. Между тем видимых следов инфаркта, инсульта, воздействия внешних сил заметно не было. Учитывая, что тело найдено в неглубокой яме в лесу без каких-либо следов транспортных средств вокруг, плотно завернутым в пластик и с отрезанными каким-то острым предметом вроде поварских ножниц пальцами, я склонна исключить все естественные причины смерти.

Она улыбнулась. Лэпсли лишь молча вздохнул про себя. Боже, спаси от патологоанатомов, которые любят читать лекции!

– Итак, кроме повреждения в задней части черепа, что могло возникнуть в результате автомобильной аварии, во время которой тело оказалось вырытым из земли, следы прижизненных насильственных действий – переломы, колотые раны, одним словом, то, что могло бы повлечь внезапную смерть, – отсутствуют.

– Доктор, вы потратили несколько минут, перечисляя все, что ее не убивало, за исключением случайного метеоритного дождя и нападения крокодилов. Если я сейчас же не услышу, что ее убило, привяжу вас к одному из этих столов и буду протыкать вашим же инструментом, пока вы мне не скажете.

Ей хватило вежливости рассмеяться.

– Очень хорошо. Помните, мы нашли нескольких мелких животных внутри ее грудной клетки? Это заставило меня призадуматься. Что могло стать причиной их смерти, причем смерти такой быстрой, что они не успели убежать? Короче говоря, я исследовала содержимое желудка бедняги – по крайней мере того, что от него осталось, – на токсины. И обнаружила несколько разновидностей.

– Яд! – Это последнее, чего мог ожидать Лэпсли.

– Действительно. Точнее, внутренняя поверхность ее желудка, печень и почки были пропитаны колхицином – лекарством, которое в малых дозах применяется при лечении подагры.

Лэпсли покачал головой:

– Значит, она случайно допустила передозировку своих собственных лекарств? В лесной-то чаще?

– Понятия не имею, как она оказалась в лесу, – строго ответила доктор Катералл, – но она точно не передозировала свое лекарство. Во-первых, она не страдала подагрой и нет никаких указаний, что та когда-нибудь у нее была. Во-вторых, содержимое желудка показывает: она принимала яд не в виде таблеток, как колхицин чаще всего продается, а, я могу это назвать только так, в сыром, необработанном виде.

Лэпсли начал ощущать себя простаком, попавшим в сомнительную ситуацию, отдавая все пространство доктору Катералл, чтобы та могла выйти на линию удара.

– Вам это тоже придется объяснить.

– Колхицин получают из семян растения, известного под названием луговой шафран или осенний крокус, хотя, и это довольно странно, на самом деле это никакой не крокус. Несмотря на время, которое прошло, в желудке остались следы семян. Могу лишь предположить, и это действительно предположение, что она каким-то образом употребила внутрь луговой шафран в таком количестве, которого хватило на смертельную дозу колхицина.

– Случайно?

Доктор покачала головой:

– Я не представляю, как это могло получиться. Для начала, луговой шафран не растет нигде в радиусе пятидесяти километров от места, где ее нашли. И кроме того, хватает следов других веществ в желудке. Так что я практически уверена, что растение попало в него в виде печенья.

Потребовалось время, чтобы Лэпсли наконец понял, о чем ему говорят. Он ухватывал отдельные слова, но выстраивание их вместе в форме предложения, даже такого витиеватого, какие предпочитает доктор Катералл, заводило его в такие дебри, куда он действительно не хотел заходить. Несмотря на прохладу в помещении, он ощущал покалывающий жар на шее возле плеч. Все было подстроено. Хуже то, что все было спланировано как семейное происшествие.