Текст книги "Тайные корреспонденты "Полярной звезды""

Автор книги: Натан Эйдельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава XII
ЛИПРАНДИ В «ПОЛЯРНОЙ ЗВЕЗДЕ»

…О Россия!

Ради бога опомнись, пока еще не все средства истощены,

пока еще можно поправить зло.

Выдержка из дневника петрашевца Момбелли, приложенная к «Мнению» Липранди «Полярная звезда». Книга VII, выпуск 1

Причудливая судьба действительного статского советника Липранди. Враг Вольной печати заинтересован в том, чтобы в ней напечататься. Как появились копии секретного «Мнения». П. А. Ефремов. «Дионисиево ухо»

Действительный статский советник Иван Петрович Липранди всю жизнь проклинал тот день и час, когда он согласился взяться за ответственнейшее и секретнейшее дело – разоблачение тайного союза злоумышленников, сосредоточившихся вокруг петербургского чиновника Буташевича-Петрашевского.

Само предложение заняться этим делом было признаком явного доверия со стороны министра внутренних дел графа Перовского. Этим признавались прошлые заслуги Липранди: блестящая военная карьера в юности (к 24 годам он подполковник, ветеран 1812 года и двух других кампаний, кавалер нескольких орденов), затем – один из надежнейших военных агентов (ценные агентурные сведения перед и во время русско-турецкой кампании 1828–1829 гг.), один из лучших знатоков Турецкой империи и отдельных ее частей (несколько десятков опубликованных и засекреченных военных и экономико-статистических работ, одна из лучших в Европе библиотек по восточному вопросу). С 40-годов Липранди – один из наиболее толковых и исполнительных чиновников министерства внутренних дел, отлично выполнивший несколько весьма трудных и щекотливых поручений.

«Дело Петрашевского» явно сулило чиновнику всякие блага. Липранди действовал с обычной расторопностью, как во время военных кампаний или в турецком тылу. К петращевцам засылается провокатор Антонелли, достаточно образованный, чтобы понять, о чем они говорят. 3а время слежки с его помощью добываются обширные разоблачительные сведения. И наконец, в ночь на 11 апреля 1849 г. 39 человек арестованы, доставлены в III отделение и вскоре осуждены. 21 преступник – Петрашевский, Спешнев, Достоевский и другие – ждут утром 22 декабря 1849 г. расстрела, но «в последний миг» расстрел заменяется каторгой.

Казалось бы, дело сделано как нельзя лучше. Преступники раскрыты. Царь и начальники довольны. Но именно это дело положило конец карьере Липранди и привело к его опале, такой опале, что несколько лет спустя он записал: «Каждый лишенный прав состояния каторжник имеет путь предъявлять свои вопли и закон ему внемлет, но его, Липранди, никто не хотел и слушать, и это продолжается и до сих пор»¹.

В другом месте он восклицает: «Казнь Липранди совершена не на основании закона, а закулисно»².

Было несколько причин такого необыкновенного поворота событий.

Нашлись люди, и довольно влиятельные, которым чрезмерное усердие Липранди не понравилось. Эти люди отнюдь не жалели о петрашевцах, но им не нравилось, что Липранди своими действиями задевал их ведомства.

Недовольно было III отделение («общество» открыл чиновник другого ведомства – министерства внутренних дел).

Недоволен был Муравьев-вешатель (министр государственных имуществ) и кое-кто из других высших сановников (среди замешанных оказались их подчиненные).

Поэтому не следует удивляться, что даже Л. В. Дуббельт, второй человек в III отделении, заседая в следственной комиссии, был мягок и старался уменьшить значение общества Петрашевского.

Сам Липранди же, понятно, всеми силами стремился доказать, что он открыл действительно серьезное и опасное тайное общество. Для этого 17 августа 1849 г. он подал специальное «Мнение» в Комиссию о злоумышленниках и приложил к нему выдержки из множества документов, изъятых у преступников.

Вот это самое «Мнение» вместе с приложениями, несмотря на то что на каждом стоял гриф «совершенно секретно», и попало 12 лет спустя в VII книгу «Полярной звезды».

Основную мысль этого обширного документа И. П. Липранди сформулировал следующим образом: «Это вовсе не какой-нибудь мелкий заговор, образовавшийся в нескольких разгоряченных головах <…>. Я постепенно дошел до убеждения, что в деле этом скрывается зло великой возможности, угрожающее коренным потрясением общественному и государственному порядку».

Липранди был прав. Петрашевцы действительно угрожали «потрясением порядку». Но, имея уже революционеров в своих руках, влиятельные люди были не склонны поощрять чиновника, и его «Мнение» не было одобрено, что, впрочем, ничуть не помешало комиссии, а затем царю, вынести петрашевцам суровый приговор.

В своей «Записке о службе», представляющей своего рода автобиографию, Липранди подробно повествует о собственных мытарствах: за дело Петрашевского он был представлен к ордену св. Анны 1 степени, «но здесь Комитет министров не удостоил его этой награды, как бы находя, что не следовало так отчетливо открывать злоумышленные общества <…>. Один из бюрократов при получении им этого представления выразился, что он <Липранди> обрызган кровью»³.

Был пущен слух, будто Липранди желал отличиться в деле Петрашевского, чтобы замять какие-то свои нечистые финансовые операции. Затем он попал в немилость, начальство принялось его теснить. В конце концов Липранди оказался в отставке и почти без средств, имя же его приобрело всероссийскую недобрую славу как благодаря осужденным, так и по милости его коллег-недоброжелателей. Герцен и Огарев избрали И. П. Липранди мишенью для обстрела, видя в нем символ всей мрачной полицейской системы.

«….Липранди, доносящий по особым поручениям» («Колокол» № 1).

«Известный энтузиаст Липранди подал государю глубоко обдуманный проект о составлении рассадника шпионов» («Колокол» № 7).

«Какой-то морской Липранди надулся и сделал донос» («Колокол» № 93).

«Липранди, как трюфельная индейка, чуял заговор…» «Литературный Липранди…» («Колокол» № 160) и т. п.

В автобиографии Липранди имеются довольно интересные признания о том, как отразилась на его судьбе кампания, которую вела против него Вольная русская печать.

В 50-х годах он пытался пристроиться в различных ведомствах. Горестно вспоминая (в I860 г.), что некогда отказался от губернаторской должности, которую предлагал ему Перовский, Липранди писал: «А ныне, как один из вельмож отозвался: что скажет о сем Герцен?»⁴.

В 1857 г. вечером в метель весьма важная персона – тайный советник – мчится через Николаевский мост на Выборгскую сторону, где живет опальный Липранди, чтобы предложить ему одно очень выгодное место.

Липранди радуется, сменяет квартиру, затратив на переезд большие средства, – и никакого места нет…

«Стороной узнаю, – пишет Липранди, – что и тут опасались Герцена, не щадившего и их самих <сановников>, с тою только разницей, что на Липранди он нападает единственно за то, что не покрывал мраком дело Петрашевского, за то, что открыл похищенный Клевенским полумиллион⁵и будто бы делает разные предположения об устройстве тайной полиции, где будто бы Липранди служил (этот вздор передан Герцену лицом, едва ли не известным Липранди), а других он <Герцен> величает бестолковыми, неспособными, тупоумными лакеями, выжившими из ума и лет, взяточниками, позволяющими всевозможные насилия, и тому подобными эпитетами. А между тем эти лица находят опасным определять в свои ведомства Липранди, потому что это вызовет против них Герцена и Огарева, почерпающих свои идеи из доставляемых отсюда сведений»⁶.

Как жаль, что Герцен и Огарев не читали этой записки: то-то порадовались бы они, во-первых, тому, как боятся их сановники (Липранди на службу не берут, чтоб не попало за это в «Колоколе»), во-вторых, они отметили бы гордость и злорадство Липранди при перечислении эпитетов, коими Вольная печать награждает высших начальников. Тех самых «бестолковых, неспособных, тупоумных лакеев», которые не оценили и самого Липранди.

Самого же Липранди Герцен и Огарев обвиняют только в том, чем он гордится, – в разоблачении Петрашевского. В другом месте своей автобиографии Липранди снова вспоминает о Вольной печати: «Года два тому назад между прочими сумасбродствами молвы насчет Липранди распущена была и такая, что будто бы он по высочайшему повелению в 24 часа высылается из столицы, потому что известный русский памфлетист в Лондоне в своих листках, между прочим, касается и Липранди, в особенности со времен соединения с Огаревым, который также не знает лично Липранди. Вслед за сим пронеслась молва, что Липранди дан месячный срок к выезду! Источник всему этому известен⁷ <…>. Все старание обращено на то, чтобы не допускать Липранди до деятельной службы <…> по ложно приписываемой ему проницательности и общенародности в подобных делах, как Петрашевского, не рассуждая, что оно было единственное такого рода».

Этот текст Липранди сопровождает следующим примечанием: «Огарев <…> в 1849 году по распоряжению князя Орлова арестован вместе с Тучковым, Сатиным и Селивановым, и найденные у них бумаги были переданы на рассмотрение министру внутренних дел, который поручил это Липранди. Бумаги Огарева оказались подозрительного содержания – уже по одним близким сношениям с Герценом и т. п., а в каталогах, найденных у арестованных, множество запрещенных книг, указанных старшим цензором комитета иностранной цензуры. Это было поводом неудовольствия этих господ, которых Липранди и не видел во время их пребывания под арестом, следовательно, и не снимал допросов и <…> кроме Тучкова, никого из них вовсе не знал»⁸.

В своей «Записке» о деле Петрашевского, составленной в 60-х годах, И. П. Липранди, снова разоблачая своих недоброжелателей, сообщает довольно любопытные подробности: директор департамента общих дел министерства внутренних дел Гвоздев, «подсидевший» некогда Липранди, оказывается, «обнаружился в своих действиях по винному откупу в Пермской губернии вместе с Сукськиным, правителем дел Комитета министров, и с Н. И. Огаревым, куда этого с целью назначили губернатором». Разоблаченный Гвоздев «бросился из вагона на Николаевской железной дороге и был раздавлен <…>. Замечательно, что об этой винно-откупной стачке указал Герцен в „Колоколе“, и тогда только обнаружился подложный откуп»⁹.

Эти любопытные признания опального Липранди объясняют обстоятельства, при которых он решился написать письмо Герцену.

Опубликовал этот документ еще М. К. Лемке в своем издании сочинений Герцена¹⁰. Судя по копии письма, сохранившейся в ленинградском историческом архиве¹¹, Липранди составлял этот документ в июне – ноябре 1857 г.

Липранди убеждал Герцена в том, что «виновность Петрашевского и его сообщников не подлежит сомнению» и что, следовательно, разоблачая это тайное общество, он действовал согласно своим убеждениям. При этом Липранди требовал, чтобы письмо его было опубликовано в одном из Вольных изданий. Он не скрывал, что в самом деле Петрашевского видит свое оправдание и весьма заинтересован в том, чтобы документы процесса, разумеется секретные, распространялись в России и за границей. Отсюда понятно и появление нескольких списков совершенно секретного «Мнения» Липранди, изготовленных явно по инициативе самого автора. Один список хранится среди бумаг Липранди в ЦГИАЛ¹², другой – в отделе письменных источников Государственного Исторического музея¹³ (видимо, поступивший от П. И. Бартенева, публиковавшего в конце 60-х – начале 70-х годов некоторые материалы Липранди). Несколько томов документов и материалов о процессе Петрашевского, среди которых «Мнение» Липранди и приложения к нему, он передал в 1870 или в 1871 г. в Общество истории и древностей российских¹⁴.

Но мало того, в 1872 г. восьмидесятидвухлетний Липранди самолично передал свои документы о деле Петрашевского М. И. Семевскому для «Русской старины».

Публикуя ту же самую «Записку», что появилась 11 годами прежде в «Полярной звезде»¹⁵, редакция «Русской старины», видимо, чувствовала неловкость перед читателями за предоставление места для такой личности, как И. П. Липранди: «Просим читателей не забывать, что „Русская старина“ есть не более как сборник, которого задача сохранять на своих страницах документы, имеющие значение в новейшей истории <…>. Замечания, помещенные в „Мнении“ г. Липранди, написаны не теперь, а в августе 1849 года»¹⁶.

Все копии «Мнения» Липранди – рукописные и печатные – абсолютно сходны. Однако приложения в разных списках даны по-разному. В «Русскую старину» Липранди их вообще не дал. В других списках они представлены в сокращенном виде.

Зато в архиве Общества истории и древностей российских хранится текст, содержащий не только все приложения, напечатанные в «Полярной звезде», но и несколько документов, не попавших в этот альманах¹⁷.

Любопытно, что на копии каждого документа, напечатанного в «Полярной звезде» (из собрания Общества истории…), почерком Липранди обозначено: «Полярная звезда на 1862 г. Лондон, 1861 г. Книга VII, вып. 1» – и указаны соответствующие страницы. Начинаются все копии, как и текст «Полярной звезды», со слов: «…за сим, по поводу, упомянутому мною при пояснении на донесение под № 15, считаю долгом войти в некоторые подробности касательно моего взгляда на дело, в продолжении года находившееся под моим направлением» (ПЗ, VII – 1, 26).

Ясно, что перед этим текстом в «Записке» были какие-то малосущественные фразы. Поскольку именно «с полуслова» начинаются все копии, как принадлежавшие самому Липранди, так и другие, можно заключить, что сам автор «Мнения» был источником распространения этого документа.

Липранди настойчиво стремился доказать, что он раскрыл опасного противника и действовал как убежденный сторонник власти.

Один из списков попал в «Полярную звезду». Видимо, корреспондент, приславший этот материал, располагал самым полным вариантом приложений (вроде того, который Липранди передал в Общество истории и древностей российских), ибо в одном из примечаний Герцен и Огарев сообщают, что «приложения эти напечатаны нами почти целиком» (ПЗ, VII-1, 47. Выделено мною – Н.Э.).

Публикация «Полярной звезды» была лишь одним из этапов рассекречивания дела Петрашевского, происходившего в течение нескольких лет на страницах «Колокола», «Исторических сборников» и других изданий Вольной печати.

Можно не сомневаться, что Липранди был доволен появлением своего «Мнения» в «Полярной звезде». Гипотеза о том, что он сам послал свою «оправдательную записку» в Лондон, конечно, возможна, однако ей противоречит следующее примечание издателей «Полярной звезды»:

«B эту статью вкралась неисправимая ошибка, в тексте Липрандьевской записки пропущены нумера, соответствующие примечаниям» (ПЗ, VII – 1, 90).

Аккуратный Липранди, решившись печатать свои материалы у врага, такой оплошности, конечно, не допустил бы. 3ато в дневнике А. Н. Афанасьева имеются строки, помогающие более просто объяснить, как материалы Липранди достались Герцену и Огареву.

.

В записи 1849 г., очевидно перебеленные Афанасьевым, вклиниваются следующие строки, не имеющие определенной даты: «Позже, в бытность мою в Санкт-Петербурге, я имел случай прочитать некоторые бумаги по делу Петрашевского, которые в копиях были у М. Н. Муравьева. Здесь был донос Липранди, любопытный по тому, что в нем старается он придать делу большую важность и значение, нежели какие оно имело, и по тому, с каким иезуитским искусством защищает он звание шпиона. За обществом следил шпион Антонелли и передавал ему <Липранди> все сведения; принятый Петрашевским, он хорошо знал обо всем. Рассказывая о нем, Липранди говорит: „обыкновенно подобных людей клеймят позорным названием шпиона. А потому, сколько нужно было геройской решимости и благородной энергии и пламенной любви к отечеству, чтобы взять на себя обязанность наблюдать за людьми опасными и открыть их намерения <…>“. Кроме доноса Липранди в упомянутых бумагах были десять заповедей, сочиненных Григорьевым и исполненных социальных убеждений, несколько писем, ничего особенного не представляющих, и два или три сочинения <…>, например, взгляд на Александра Невского, о характере и деятельности которого отзыв сделан неблагоприятный»¹⁸.

Афанасьев говорит, конечно, о той самой «Записке» с приложениями, которая появилась в «Полярной звезде», где мы находим и «защиту звания шпиона» (см. ПЗ, VII -1, 35), и «десять заповедей петрашевца Григорьева, найденных в бумагах петрашевца Филиппова» (см. ПЗ, VII-1, 74–79), и отрывки из неблагонамеренных сочинений, выписанные из учебных тетрадей Ламанского (см. ПЗ, VII – 1, 81–82).

Ответственным чиновником при Муравьеве-вешателе (министр, как отмечалось, был личным врагом Липранди) состоял Петр Александрович Ефремов. Скорее всего именно он и показывал Афанасьеву липрандьевские бумаги, а в свое время переслал их в Лондон. Положение материалов Липранди в VII книге непосредственно перед «Рассказами о временах Николая I» еще более подтверждает гипотезу о роли П. А. Ефремова.

Герценовская Вольная печать притягивала самые секретные, забытые, запретные документы: всего за два месяца до выхода VII «Полярной звезды» не кто иной, как сам И. П. Липранди, большой специалист по добыванию всякого рода агентурных сведений, отдал должное необычайным способностям противника.

В «Записках», посланных в конце июня 1861 г. крупному чиновнику III отделения Гедерштерну¹⁹, Липранди развивал некоторые мысли о перестройке тайной полиции (по его мнению, охранка должна пользоваться активной поддержкой населения, так как «с идеями, волнующими сейчас молодое поколение, должно воевать идеями»).

Все эти соображения были повторением тех мыслей об «академии шпионства», на которые в 1857 г. Герцен обрушился в «Колоколе».

И поэтому Липранди завершает одну из «Записок» следующим красноречивым призывом: «Письмо это останется между нами и должно быть истреблено, ибо ужасно подумать: каким образом лондонско-русский типографский станок сделался как бы ухом Дионисия Сиракузского, выслушивающего самые секретные из некоторых документов».

Глава XII
1825–1862

…Когда в 1826 Якубович увидел князя. Оболенского с бородой и в солдатской сермяге, он не мог удержаться от восклицания: «Ну, Оболенский, если я похож на Стеньку Разина, то неминуемо ты должен быть похож на Ваньку Каина!» <…> Народ не признавал этого сходства <…>. Может, они думали: «Наши-то сердечные пешечком ходят туда, а вот господ-то жандармы возят».

А. И. Герцен «Полярная звезда». Книга VII, выпуск 2

VII книга, выпуск 2 – о свободе. Снова братья Бестужевы. Как Николай Иванович Греч сделался автором «Полярной звезды». «Записки декабристов» средь штормов 1862–1863 гг. Е. И. Якушкин – главный собиратель декабристского наследства

«Сабля моя давно была вложена. Я стоял в интервале между московским каре и колонною гвардейского экипажа, нахлобучив шляпу и подняв руки, повторяя себе слова Рылеева, что мы дышим свободно: я с горестью видел, что это дыхание стеснялось!» – такими словами начинался вышедший в марте 1862 г. 2-й выпуск VII «Полярной звезды» (ПЗ, VII—2, 1).

Слова эти принадлежали Николаю Бестужеву. Через год после того, как VI «Полярная звезда» напечатала первый отрывок из его замечательных воспоминаний, в VII книге появился второй.

Вот развернутое оглавление 2-го выпуска, в котором, как обычно, можно заметить подробности, важные для расшифровки самой тайной истории этой книги.

Полярная звезда, книга VII, выпуск 2

Название произведения	Автор	Стр.	Дата (или намек на нее)
1. Из записок Николая Бестужева	Н. А. Бестужев	1–7	Примечание к «Запискам» на стр. 1: «этот отрывок написан на пяти с половиной полулистах серой и весьма толстой бумаги, почерком самым неразборчивым, с многочисленными помарками»
2. Император Александр I и В. Н. Каразин	А. И. Герцен	8–72	Февраль 1862 г. (из переписки Герцена. См. XVI, 366 комм.)
3. Еще из Записок Н. А. Бестужева	Н. А. Бестужев	73–75	Вступление к обоим текстам: «Отрывок, помещенный нами <стр. 1–7>, был уже напечатан, когда мы получили еще листок и сверх того, отрывок из „Записок“, приписываемых М. А. Бестужеву» (ПЗ,Vll-2,73)
4. Из записок, приписываемых М. А. Бестужеву	М. А. Бестужев	76–84	Вступление к обоим текстам: «Отрывок, помещенный нами <стр. 1–7>, был уже напечатан, когда мы получили еще листок и сверх того, отрывок из „Записок“, приписываемых М. А. Бестужеву» (ПЗ,Vll-2,73)
5. Выдержки из записок одного недекабриста	Н. И. Греч	85–123	-
6. «Былое и думы» (Два процесса – Бартелеми и Симона Бернара)	А. И. Герцен	124–160	-
7. Стихотворение «Забытье»	Н. П. Огарев	161–166	-

Перед нами предпоследняя книга «Полярной звезды» и последняя, где представлены ее корреспонденты. Хотя содержание тома в какой-то степени определялось поступавшим материалом, но все же нельзя не удивиться, как мастерски и целостно собрана каждая книга альманаха. Если 1-й выпуск VII книги как бы имел невидимый подзаголовок – Рассказы о временах Николая, то девизом 2-го выпуска могло быть одно слово – Свобода.

Свобода по-декабристски предстает и в рассказе не-декабриста Греча и особенно в новых строках братьев Бестужевых: «Они все пятеро поцеловались, обратились так, чтоб можно было пожать им связанным друг другу руки, и приговор был исполнен. По неловкости палача Рылеев, Каховский и Муравьев должны были вытерпеть эту казнь в другой раз, и Рылеев с таким же равнодушием, как прежде, сказал: „Им мало нашей казни – им надобно еще тиранства!“» (ПЗ, VII—2, 75).

Свобода для В. Н. Каразина, оригинального общественного деятеля начала века, нечто другое¹: это был в изображении Герцена шиллеровский маркиз Поза, благородно и наивно говоривший правду в лицо царям.

Позже, издавая отдельно свое замечательное сочинение, Герцен приписал к нему посвящение:

«Вам, Н. А., последнему нашему Маркизу Позе, от всей души посвящаю этот очерк».

«Н. А.» – это один из главных революционеров 60-х годов – Николай Александрович Серно-Соловьевич. Подпольщик, конспиратор, один из организаторов «Земли и Воли», он обладал какой-то особенной чистотой и благородством, которые проявились в нескольких поступках в духе маркиза Позы². Герцен видел в таких характерах один из самых главных положительных результатов революционного движения: внутренняя, личная свобода, благородство, без которой не может быть завоевана и упрочена свобода внешняя – для страны и народа.

Проведя читателя «Полярной звезды» сквозь разные круги русской свободы, Герцен затем знакомил его со свободой по-английски во всей силе и слабости («Два процесса» из «Былого и дум»).

Наконец, завершающее стихотворение Огарева было мечтой о настоящей свободе для России в будущем:

 
Чтоб земля нам да осталась,
Воля вольная сложилась.
Барской злобы не пугалась,
Властью царской не томилась!..
 

* * *

О том, чьи послания, преодолев опасности, достигли на этот раз «Полярной звезды», кое-что известно.

И. г. Птушкина убедительно доказала, что материалы для статьи о Каразине были получены от Григория Петровича Данилевского, известного в ту пору литератора, познакомившегося с Герценом в 1861 г.³.

К сожалению, кроме одного письма Герцена к Данилевскому и списка лондонских адресов, который был составлен для него Герценом (см. XXVII, 593), мы не имеем никаких свидетельств об этих связях.

Что «Записки» Николая и Михаила Бестужевых могли исходить только от М. И. Семевского, хорошо известно и уже отмечалось выше. Однако очень многое еще неясно.

М. И. Семевский довольно активно сотрудничал в «Полярной звезде», «Колоколе» и других Вольных изданиях. Видимо, его конспиративная деятельность в то самое время, когда формировалась VII «Полярная звезда», стала известна правительству. Семевскому угрожала расправа: в списке пятидесяти главных «злоумышленников», составленном в III отделении осенью 1861 г., номером 1 был Н. г. Чернышевский, а номером 16– Михаил Иванович Семевский⁴.

В марте 1862 г. П. А. Ефремов писал в Москву, что «Семевскому запрещено было посещать архивы по проискам Менькова, редактора „Военного сборника“, но теперь это дело устроилось»⁵.

Слухи о грозящей Семевскому опасности достигли даже далекого Селенгинска и вызвали дружеское предостережение Михаила Александровича Бестужева. Под впечатлением репрессий против студентов в конце 1861 – начале 1862 г. декабрист писал Семевскому (13 февраля 1862 г.): «Наступит снова для русских <…> благодатное времячко запечатывания ума и распечатывания писем. Такие и подобные мысли заставляли меня крепко беспокоиться о Вашей участи»⁶.

Однако, несмотря ни на что, М. И. Семевский продолжал посылать материалы для «Полярной звезды».

В его архиве сохранился отрывок из «Записок» Николая Бестужева – «пять с половиной полулистов серой и весьма толстой бумаги, почерком самым неразборчивым, с многочисленными помарками» и еще «листок». Разрозненные странички «Воспоминаний» Николая Бестужева открывались постепенно: сначала Елена Александровна Бестужева передает Семевскому воспоминания покойного брата о Рылееве, и они попадают в VI «Полярную звезду». Потом Михаил Александрович Бестужев, очевидно, отыскивает еще пять с половиной страниц; копия их через Семевского снова идет в Лондон и, как обычно, набирается для подготавливаемой книги «Полярной звезды».

Позже, когда пять с половиной страниц Н. Бестужева, а вслед за ними статья Герцена о Каразине уже набраны (или набираются), Семевский высылает третью часть «Воспоминаний» Бестужевых.

Прежде чем послать последний листок в Лондон, Семевский, безусловно, показал его престарелому Владимиру Ивановичу Штейнгелю: «Записки» Михаила Бестужева, попавшие в «Полярную звезду», имеют примечания, сделанные, как позже стало известно, В. И. Штейнгелем. Одно из них относится к описанию допроса Николая Бестужева царем. На подлинной рукописи М. Бестужева рукой Штейнгеля: «Мишель, вероятно, забыл: Николай <Бестужев> рассказывал, что государь в полураскрытую дверь, показывая на него из другой комнаты государыне, сказал: „voila encore un demiserables“ – и потом вышел к нему»⁷.

В «Полярной звезде» к тому же месту воспоминаний:«Государь в полураскрытую дверь из другой комнаты сказал Государыне: „voila encore un de miserables“ – и потом вышел к нему» (ПЗ, VII—2, 78).

Так же отредактировано Семевским и другое примечание В. И. Штейнгеля: описывая казнь декабристов, М. А. Бестужев упомянул о пяти виселицах. В. И. Штейнгель написал на рукописи:

«Здесь Мишель неправильно выразился: виселица была одна, довольно широкая для помещения пятерых»⁸.

В «Полярной звезде» Мишель Бестужев, понятно, не упоминается:

«Собственно, виселица была одна, довольно широкая для помещения пятерых» (ПЗ, VII—2, 83).

Таким образом, в подготовке важной корреспонденции для «Полярной звезды» кроме М. И. Семевского участвовали два ветерана декабризма.

Последняя посылка Семевского достигла Лондона, вероятно, в феврале – марте 1862 г., когда Герцен уж закончил «Каразина».

Сложнее вопрос, когда пришли первые пять с половиной страниц «Воспоминаний» Н. А. Бестужева?

Напрашивается ответ, что это произошло вскоре после выхода первого выпуска VII книги (сентябрь 1861 г.), потому что второй выпуск именно с этих страниц начинается.

Но не могло ли случиться, что эти странички привез с собою Гербель еще в июле 1861 г. (вместе с другими материалами от Семевского, см. выше), а Герцен «придержал» их для второго выпуска «Полярной звезды»?

На эту мысль наводит следующее обстоятельство. Н. В. Гербель – как уже рассказывалось – летом 1861 г., посетив Герцена и Огарева, уехал в Германию и в августе издал в Лейпциге сочинения Рылеева. Так вот, в этой книге, появившейся почти одновременно с 1-м выпуском VII «Полярной звезды» и за полгода до 2-го выпуска, мы находим «Отрывки из воспоминаний М. А. Б-ва» (т. е. Михаила Бестужева), те самые, которые появились во 2-м выпуске. В предисловии к лейпцигскому изданию Рылеева Гербель признавался, что «записки М. А. Б-ва являются здесь в первый раз»⁹.

Итак:

1. В июле 1861 г. Гербель у Герцена и многое передает ему.

2. Не раньше февраля– марта 1862 г. Герцен получает отрывок из «Записок» Михаила Бестужева.

3. Еще в августе 1861 г. часть этого отрывка Гербель печатает в Лейпциге.

Была, наверное, какая-то договоренность Герцена и Огарева с Гербелем. Возможно, Гербель отправил в Лондон листки с воспоминаниями Бестужевых уже после того, как использовал некоторые из них в лейпцигском издании (в России ему их вручил М. И. Семевский). Таким образом, от далекого Селенгинска через Петербург и Лейпциг в Лондон – вот какой путь совершили драгоценные «Воспоминания» Бестужевых, прежде чем достигли «Полярной звезды».

С поездкой и заграничными изданиями Гербеля связан и другой любопытнейший отрывок из 2-го выпуска VII книги.

Выдержкам из «Записок одного недекабриста» издатели предпослали следующие строки: «Отрывки эти были нам доставлены с примечанием, что они писаны одним современником декабристов, который лично был в довольно близких отношениях с ними, несмотря на то что явным образом не разделял их образа мыслей. Каждая подробность (даже неприязненно высказанная или без глубокого понимания) о великих мучениках и деятелях 14 декабря бесконечно важна для нас. Мы с искренней благодарностью помещаем присланные нам отрывки в Полярную звезду» (ПЗ, VII—2, 85).

Герцен и Огарев, конечно, хорошо знали, кто автор «Записок недекабриста», потому что несколько страниц из этих «Записок», посвященных Рылееву (см. ПЗ, VII—2, 90–91), появились еще на полгода раньше в лейпцигском издании. Гербель опубликовал их там под заглавием «Из записок Н. И. Г-ча» (пояснив, что они «являются здесь в первый раз»). Современники – и, понятно, издатели «Полярной звезды» – легко угадывали, что за этими прозрачными инициалами скрыт Николай Иванович Греч…

Пушкина, говорят, до слез смешили следующие строки из поэмы А. Воейкова «Дом сумасшедших», довольно популярной в прошлом столетии:

 
..И чтоб разом кончить речь,
Благороден, как Булгарин,
Бескорыстен так, как Греч…
 

Булгарин и Греч назывались или упоминались обычно сообща, «в рифму»; их писали часто с маленькой буквы: булгарины, гречи, что означало доносчики, охранители, крайние реакционеры. Имена их обросли громадным количеством анекдотов, темных историй, каррикатур, эпиграмм. Из III отделения к ним на экспертизу часто поступали подозрительные сочинения, и экспертиза производилась весьма основательно.

Когда в середине 50-х годов между двумя «близнецами» произошел разрыв и Николай Иванович поприжал Фаддея Бенедиктовича, последний жаловался посреднику, которым в этом случае был не кто иной, как И. П. Липранди:

«Чего хочет с меня Греч!!!??? Моего тела и моей крови? Пусть придет взять! Стыд и срам! На могиле нашей, аки вран хищный, хочет отнять у меня кусок хлеба, кровью и мозгом зарабатываемый!! <…> Сущая чума нашла на меня! Каждый час вспоминаю предостережение нынешнего приятеля Греча: „Берегись Греча, он продаст тебя!“ <…> Не верил, а теперь – удостоверил! За грош решает! <…> Никогда вы не слыхали, что Булгарин лжец или подлец. Вложив саблю в ножны, я 32 года ратую пером за правду и всегда рад, когда могу то напечатать, что думаю»¹⁰.