Текст книги "Все оттенки красного"

Автор книги: Наталья Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– О чем это вы?

– Ну-ну, Валентина! Не делай вид, что не понимаешь. То, что ты сейчас пыталась сделать, конечно, не высший пилотаж, но курс взят вполне уверенно.

Он подошел совсем близко и улыбнулся. Валя, не отрываясь, смотрела в темно-карие, почти черные глаза. Как он похож на киноартиста! Весь, словно сошедший с голубого экрана, с изысканными манерами, тонкими пальцами и взглядом, ради которого миллионы женщин приникают к телевизору, заслышав знакомую мелодию. Словно дудочка крысолова манит их в глубокий омут, вынырнуть откуда и выплыть уже невозможно.

– Мы договоримся, – уверенно сказал Эдик. – Думаю, тебе давно приелся серый быт, скулящие больные, ночные дежурства, деспот – главврач, муж, который только и знает, что, придя с работы лечь на диван перед телевизором и потребовать ужин. А усталость так и наваливается, и послать бы его к черту, но другого-то нет. И впереди никакого просвета.

Он знал про Валю все. Кроме последнего, что муж уже не приходит с работы, а просто лежит целый день на диване, но все равно требует, чтобы жена готовила еду, и убиралась в квартире, и стирала, и гладила, да еще и деньги зарабатывала. Но совершать ради него все эти подвиги, не много ли чести? Вот ради такого, как Эдик, дело другое. А почему бы нет, собственно? Если ее, Валю, приодеть, причесать, накрасить, из них с Эдиком получится неплохая пара. Воображение вмиг нарисовало его молодую жену, прикованную к постели, и парочку, припеваючи живущую на ее деньги. До поры до времени, пока можно будет обойтись и совсем без жены. А дальше… Дальше! Валя сладко вздохнула:

– Что я должна делать?

– Во-первых, скажи мне, кто просил тебя убить Марусю?

– Я все расскажу, только уж и вы… ты мне помоги.

Она заглядывала Эдику в глаза, и думала про себя – это не дом, а самая настоящая золотая жила! Теперь вперед, намывай золотой песок, откапывай самородки! Уж повезло, так повезло!

Часом позже

Валя решила прибраться в кабинете. Дело к вечеру, ужинать они вряд ли будут, если только чаю попьют, милиция вместе с прокуратурой уехали, тело хозяйки увезли в морг. Можно по-быстрому навести порядок, вихрем пронестись по дому, смахнуть пыль с мебели, шваброй-лентяйкой протереть пол в коридорах. А завтра встать пораньше, приготовить завтрак. В комнатке Ольги Сергеевны есть вторая кровать, там Вале и отвели место. Ничего, придет время, переселится в настоящие хоромы. Теперь все будет хорошо.

И Валя начала смахивать пыль со стола в кабинете. Глянула мельком на полустершийся меловый контур и не испугалась, навидалась на своем веку смертей, только подумала: надо бы завтра ковер почистить, а то нехорошо получается. И тут услышала за стенкой шум. Подняла голову – дверь в соседнее помещение была приоткрыта. Что там? Воры?

Она осторожно подошла к двери, открыла ее и заглянула:

– Эй! Кто здесь? Эй!

Стало не по себе: а вдруг и в самом деле воры? Что делать?

– Эй! – негромко повторила Валя.

По-моему, больше испугался этот человек, не она. Смутился, кашлянул, стал переминаться с ноги на ногу, а на них женские тапочки с пушистыми розовыми помпонами. Смешно!

– Простите, Бога ради. Я здесь… Кхе-кхе…

– Вы кто?

– Веригин. Эраст Валентинович Веригин.

– А-а-а… Родственник? Я вас в больнице не видела.

– Гость. Я в этом доме гость.

– А это что? – Валя кивнула на папку, которую Веригин неловко прижимал к себе.

– Это… кхе-кхе… Рисунки.

– Ваши?

– Я тут посмотреть хотел. Видите ли, покойный Эдуард Олегович был моим другом, и я… заинтересовался, так сказать.

– Я тут прибраться хотела. Надо?

– Что вы! Что вы! Здесь, в студии, никто ничего не трогает!

– Ну, как хотите.

Он все так же нервно переступал ногами в нелепых женских тапочках с розовыми помпонами. Валя пожала плечами и спросила:

– Чай пить будете?

– Чай?

– Ну, я не знаю, как в этом доме заведено. За одним ли столом собираются, или по одиночке на веранду ходят. Если хотите, то я…

– Нет, нет, не беспокойтесь! Бога ради не беспокойтесь! Я сам, все сам!

Валя вышла из студии, оглянувшись на пороге еще разок. Веригин прижимал к себе огромную папку, неловко моргал, но, кажется, ни за что на свете не решился бы с ней расстаться…

…– Эдик, постой!

– Чего тебе, Настя?

– Как ты груб!

– После того, что ты натворила? Груб?

– А что я натворила, что? Ведь это ты послал меня в кабинет, за пистолетом, ты!

– Но стрелять в отца я тебя не просил.

– Я стреляла? Я!?

– А кто?

Пауза.

– Тетя умерла. Что теперь делать?

– Ну, тебе теперь достанется хорошая трехкомнатная квартира, несколько картин знаменитого художника, куча всякой рухляди. Поздравляю. Не супер, но и не сказать, что совсем ничего. На первое время хватит.

– Да? А этот дом?

– Придется отсюда уехать. Ты теперь не член семьи.

– Ты же обещал на мне жениться! Обещал!

– Как я могу жениться на женщине, убившей моего родного отца? – Эдик с иронией вздернул брови. – Это неэтично. Я тебя прощаю, Настя, но любить отныне не могу.

– Ты… ты… Это не твои слова.

– Раз я их говорю, значит, теперь мои. Хватит, Настя. Дело сделано, и забудем об этом. Отблагодари шофера, он тебе алиби обеспечил.

– Вот значит как! Тетя Нелли мне говорила, а я не верила! Но ты забыл, что я была в студии, когда они с дядей ругались!

– Ну и что?

– А то. Тетя Нелли спросила: «Откуда у тебя этот пистолет?» И когда дядя ответил, знаешь, что она сказала?

– Что?

– «Мне знаком этот пистолет, я не в первый раз его вижу». Она все вспомнила про «Деринджер». И дядя начал рассказывать. Знаешь, о чем?

– Не может быть, чтобы это был тот самый пистолет! Просто не может быть! Таких совпадений просто не бывает!

– Каких совпадений?

– Так о чем они дальше говорили?

– А ты не догадываешься? Я не сразу ушла, только тогда, когда все поняла. Да, я была в гараже, была! Я сидела там и ревела! Они ужасные вещи говорили. О тебе и…

– Ну, все, все, хватит, Настя. Помолчи.

– Мне милиции это надо рассказать?

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы все было, как раньше. Между мной и тобой.

– А ты знаешь, что у меня ничего нет кроме долгов? Огромных долгов, между прочим. А теперь, когда отец умер и надежд на наследство никаких… И что делать? Ты работать пойдешь? Или, быть может, я?

– Но есть же какой-то выход?

– Выход всегда есть. Я хочу жениться на Марусе.

– Да ты с ума сошел! Жениться на родной тетке!

– А если я не сын Георгия Эдуардовича Листова? Если у меня нашелся родной отец? После стольких лет, а? Как тебе?

– Что ты, Эдик?! Что ты?! Ты же так похож на деда!

– У меня есть подписанная папашей бумага. Он признает меня, Эдуарда Оболенского, законным сыном. Ну и маман не будет отрицать. Может, и поженю еще родителей. Шутка.

– Когда же ты успел? Ты и Маруся? А вдруг она не захочет за тебя замуж?

– А вот это не твои проблемы. Ты должна немного потерпеть, Настя. Совсем немного.

– Нет. Я все равно не хочу, чтобы ты женился на ком-то кроме меня. Нет. Я, конечно, буду молчать, но только пока ты со мной.

– Ладно, об этом после. В конце концов, что мне до этого пистолета? Я в отца не стрелял.

– Да? А тетя? Разве не из-за пистолета ее убили?

– А вот то, что ее убили, никто еще не доказал. Она была подавлена последнее время, сильно переживала, вот и отравилась.

– А почему тогда нет предсмертной записки? Почему?

– Ну, не все самоубийцы объясняют свое решение. Допустим, это было не в характере тети Нелли, – усмехнулся Эдик.

– Какой же ты.

– Иди к шоферу, Настя, он тебя утешит.

Она ушла. Эдик поморщился – снова неприятности. Нет больше отца, и тетя Нелли со своими разоблачениями не будет отныне путаться под ногами, но появились новые проблемы. А как там Маруся? Спит еще, или уже пишет с упоением свои странные картины?

Он набрал номер московской квартиры. Гудки, длинные гудки. Никто не подходит к телефону. Должно быть, спит. А если… Сердце провалилось в пустоту. Да там ли она еще? Нет, он положил в стакан достаточное количество снотворного. Всю ночь Машка не ложилась, писала картину, и сейчас она наверняка спит, как убитая, и проспит до завтрашнего утра, никак не меньше. А завтра надо ехать в Москву. Если не случится ничего чрезвычайного, завтра надо что-то решать с неудобной девицей. Хватит играть в кошки-мышки, надо привозить ее сюда, в этот особняк, и отдать под присмотр Валентины…

– Кому это ты звонишь?

– Егор? Опять подсматриваешь? Подслушиваешь? И давно это у тебя, братец?

– Не твое дело!

Егорушка обиженно посапывает, но взгляд у него злой. Кажется, что он готов защищаться. Эдик же продолжает доставать младшего брата:

– Это уже болезнь. Понимаю – у инфантильного мальчика детские забавы. Чует мое сердце, что ты немало часов провел у замочной скважины!

– Ну и что? Зато я все про всех знаю.

– Пойди наябедничай. Лучше ментам.

– Они плохие. Мама говорила, что в милиции работают одни взяточники. Они настоящих преступников все равно не сажают.

– Мама говорила! Эта фраза в ее репертуаре, верю. А ты правды хочешь?

– Хочу!

– Слушай, мне не до тебя. Иди погуляй. Погода чудная, луна светит. Как там у классиков? «И эта глупая луна на этом глупом небосводе». И ты. Два сапога – пара.

– «Как эта глупая луна». А тебе все равно не отвертеться.

– Уйми свое воображение.

И Эдуард Оболенский, презрительно хмыкнув, уходит в дом. Срочно надо выпить, день был такой тяжелый! События развиваются по нарастающей, тут уж ничего не поделаешь.

Ночью

В доме никто не спит. Майя беспокойно ворочается в постели. В коридоре слышны шаги. Кто это? Неужели к ней? Нет, мимо.

А меж тем Олимпиада Серафимовна заглядывает в комнатку к домработнице:

– А где Валя?

– Что?

– Ты одна, Ольга?

– Да. Одна.

Олимпиада Серафимовна осторожно присаживается на вторую кровать:

– Ну что, избавилась от бедняжки Нелли?

– Что… Что вы такое говорите?

– Избавилась. Столько лет терпела, терпела, и свела счеты, наконец. Мертвого-то чего уж ревновать. Я живого не ревновала.

– Вы не ревновали! А чего тогда приехали сюда, как только он умер?

– Посмотреть. Я, милочка, терпеливая. Я его, как художника, выпестовала, родила, можно сказать, Эдуарда Листова, таким, каким он впоследствии стал, а какая-то молодая дрянь подобрала и ни с чем меня оставила.

– Врете! Вы при разводе половину имущества получили!

– А ты считала? И какое оно тогда было, имущество? Квартира, да старая машина-развалюха? Да сын Георгий, вот и все имущество.

– Оттого вам и обидно. У богатого-то вы больше бы отсудили. Вы не Нелли Робертовна, та унижаться не стала. Что дал, то взяла. А вы… Дайте полежать, уйдите, Богом прошу.

– Ты у меня в доме. И я тебя как наняла, так и уволить могу.

– Не вы. Хозяин-то умер, теперь молодая хозяйка все будет решать.

– Ей еще с постели подняться надо для начала.

– Ничего, образуется. Все равно вам ничего не достанется. Теперь по завещанию – все ей, без всяких половин.

– А на то, милочка, есть суды. Я – мать. И внуки есть законные. А она – девчонка. И мать ее безграмотная женщина.

– Ха-ха! – неожиданно рассмеялась Ольга Сергеевна.

– Что такое?

– Вы еще не знаете, какой вас ждет сюрприз! Уж такой сюрприз!

– Какой сюрприз?

– Такой. Уйдите.

– Вон ты как заговорила…

Дверь в комнату приоткрылась.

– Можно? – заглянула Валя.

– Заходи, заходи, голубушка, – заворковала Олимпиада Серафимовна. – А я, собственно, к тебе. Уснуть никак не могу.

– Я вам сейчас таблеточку дам.

Олимпиада Серафимовна вздрогнула:

– Ох уж, как опасно стало в этом доме таблетки принимать! Может, лучше чайку? С медом, с травками.

– Да-да. Я сейчас сделаю. Успокоительного чаю с ромашкой и настойки пустырника туда можно несколько капель влить. Очень хорошо помогает!

– Суетись, суетись, – усмехнулась Ольга Сергеевна. – Той чайку, этой молочка горячего в постель. А я свое отслужила.

И домработница демонстративно отворачивается к стене. Олимпиада Серафимовна, грозно тряхнув серьгами и надменно вскинув голову, увенчанную пучком, уходит вслед за Валей. В коридоре некоторое время слышатся их шаги. Когда там затихает, Ольга Сергеевна поднимается, и осторожно приоткрывает дверь.

Майя снова прислушивается к шагам в коридоре. Мимо, мимо. Опять шаги. Да, на этот раз к ней. Она вся сжимается: кто же это? Как же хочется забраться с головой под одеяло, и спрятаться ото всех страхов, как в детстве! Мама, мамочка, где же ты? Где?

– Девонька, ты не спишь?

– Нет, заходите.

Ольга Сергеевна подходит к окну, открывает форточку:

– Душно тебе, небось. Медсестра-то как не для тебя вызвана. Все ходит по дому, ходит, разговоры разговаривает. Луна-то сегодня какая!… А ведь ты не Маруся, девонька. Давно хочу спросить: как звать-то тебя?

– Кто вам сказал? Георгий Эдуардович? Эдик?

– Кто бы ни сказал. Как тебя звать-то?

– Майей.

– Мать-то знает, какие штуки ты выделываешь?

– Я уйду отсюда. Как только немного поправлюсь, то сразу же уйду.

– А где ж Маруся?

– Не знаю. Мы ехали вместе в Москву, я в шестом вагоне, они в пятом, потом Маруся с Эдиком сдернули стоп-кран и сошли с поезда.

– С Эдиком? – удивляется Ольга Сергеевна.

– Да.

– А как же он там оказался, в поезде? Отродясь ведь не ездил в поездах!

– Не знаю. Я сумочку Марусину нашла, черную сумочку на длинном ремешке.

– Где ж она, сумочка?

– В чемодане, под кроватью.

Ольга Сергеевна нагнулась, пошарила рукой, вытащила чемодан:

– Ну-ка, ну-ка.

– Вам зачем? – удивилась Майя.

– Глянуть хочу.

– Но это же… Это же нехорошо!

– Хорошо-нехорошо. Много ты понимаешь, девонька. Странно, ан нет ничего, никакой сумочки.

– Нет? Как нет? Может, Нелли Робертовна взяла? Там еще были письма.

– Нет, так нет. Стало быть, Маруся у него, у Эдика, – усмехается домработница. – Вот оно как, значит. Ну, ничего. А я-то голову ломаю: чего он так суетится? Вот он, наш Эдик. Каждый, значит, в свое играет. Оно понятно – наследство-то богатое. Толь ко Листовых тут и близко не будет.

– Вы всем расскажите, да? Про меня?

– Чего уж, – машет рукой Ольга Сергеевна. – Как вышло, так вышло. Скоро само все решится. Ты спи. Я на больных да убогих зла не имею. Мать-то кто у тебя?

– Учительница.

– Вот оно как. Учительница. Та, что на портрете, значит. Вот она жизнь. Куда ж тебя гнать из этого дома? Это уж теперь, как судьба рассудит.

Утром

Судьба рассудила несколько по иному, чем предполагала Ольга Сергеевна. Откровенно пренебрегая своими обязанностями, домработница не поднялась, как прежде, с утра пораньше. Это сделала медсестра Валя. Встала в семь часов, наскоро умылась и вихрем понеслась по дому. Сколько же комнат, и в каждой надо прибраться! Пока все спят, в гостиной, в холле, в коридоре, на кухне, потом уж привести в порядок комнаты хозяев и гостей. Сто долларов в день за просто так не платят, надо крутиться. Ничего, она, Валентина, девушка работящая, ко всякому труду привычная. Женщин, которые в возрасте, еще можно понять, а вот этой Насте надо бы давно тряпку в руки взять. Ничего из себя не представляет, а туда же – госпожа!

Часов в девять Валя решилась побеспокоить и Ольгу Сергеевну. Заглянула к ней в комнатку:

– Вы мне не поможете? Столько дел! И на кухне я еще плохо соображаю. Подскажите, где что лежит, или сами сготовьте.

– Тебя наняли, ты и стой у плиты, – огрызнулась Ольга Сергеевна. – А я устала, отдыхаю. И голова болит.

Как же, болит! Валя обиделась, потому что была совершенно уверена, что та здорова. Как тут не обидеться? Ну, ничего! Ты только выйди из комнатки, а уж мы разузнаем все твои тайны! Вещи многое могут сказать о человеке. Валя была девушка не злая, но уж очень обидчивая и любопытная. С ней по-хорошему, и она по-хорошему, а уж если зацепят, то спуску не даст. Ишь, белоручки!

Часов в десять из своей комнаты вышла Настя, появилась на кухне, зевнула и произнесла:

– Кофе хочу. Валя, сварите.

– Некогда мне. Завтракать не только вы хотите. Вот сядем за стол, будет и кофе.

– А я вот скажу бабушке, и она вас уволит. Подумаешь, прислуга! Этого добра везде полно!

– Что ж, ищите.

Настя ушла, так и не получив кофе, остальные поднялись с постелей только часам к одиннадцати. Валя суетилась, накрывала на стол. Ну и публика! Есть среди них хоть один нормальный человек? Егорушка неловко сунулся помочь:

– Что делать?

– Чашки принеси.

Он тут же разбил две и засмущался:

– Надо бы чашки делать из железа.

– Ага. Из чугуна, – похлопал брата по плечу появившийся на веранде Эдик. – Заодно и мышцы подкачаешь. Ты ведь только и умеешь, что чашку ко рту подносить, а книжки, они мало весят, их тягать туда-сюда без толку.

Валя хихикнула, а Эдик подошел к ней, нагнулся, прошептал:

– Терпение, Валюша. Никто из этих бездельников вас не стоит.

Медсестра тут же раскраснелась, и полетела по дому с удвоенной энергией нарезать хлеб, носить на стол тарелки с ветчиной, с сыром, сливки, масло, мед…

– Ох, какое же утро замечательное! – потянулся Эдик.

– Что же в нем замечательного? – кисло заметила Наталья Александровна. – В доме два трупа! Милиция, как на работу теперь сюда ходит.

– Пусть это будет профилактикой преступлений, – усмехнулся Эдик. – Чтобы в доме третий труп не появился. Кто знает, не одолел ли кого-то из нас маниакальный психоз?

– Тетю жалко, – всхлипнула Настя, все еще ожидающая своей чашки кофе.

– А что-то я не вижу Михаила? – встрепенулась Наталья Александровна.

– Я послала Мишу в город, за покупками, – пояснила Олимпиада Серафимовна, тоже успевшая к этому часу проголодаться. – На правах хозяйки дома. Должен же кто-то позаботиться о том, что мы завтра будем есть. Однако завтрак сегодня задерживается. Но, ничего, Валюша быстро привыкнет.

На веранду вышел Веригин и опасливо покосился на бегавшую туда-сюда медсестру:

– Не хотелось бы вас лишний раз обременять. Я уехал бы домой, да вот, – он посмотрел вниз, на ноги, по-прежнему обутые в тапочки со смешными розовыми помпонами. – Просили задержаться, как будто я имею ко всему этому какое-то отношение!

Последней появилась Вера Федоровна, и вид у нее был нездоровый:

– Как все это ужасно! Я не спала всю ночь! Все думала о бедняжке Нелли. Ну что, садимся? Ах, право, кусок не полезет в горло после такого!

И она энергично начала намазывать плавленый сыр на половинку свежей булочки. Когда на веранду вошла Ольга Сергеевна, все примолкли. Домработница молча уселась за стол, пододвинула к себе чашку, плеснула в нее заварки, потом посмотрела на присутствующих:

– Что, самовар еще не вскипел?

Похоже, что возмутились все, но никто не проронил ни звука. Только Наталья Александровна пробормотала себе под нос:

– Как хозяйка. С чего бы?

Но она, как никто другой, понимала: если человек так поступает, значит, имеет на это право. А главное, чувствует за собой силу. Что на это скажешь? Вот все сидели и делали вид, что ничего чрезвычайного не происходит – утро как утро. Делали вид до тех пор, пока на дорожке не увидели капитана Платошина с молодым коллегой.

– Господи, опять начинается! – закатила глаза Вера Федоровна.

– Приятного нам всем аппетита, – съязвил Эдик. – Поговорим о трупах.

Они уже были рядом с домом, и пока поднимались на веранду, все вспомнили слова Натальи Александровны – как на работу.

Приехавший с утра пораньше старший оперуполномоченный был чрезвычайно серьезен. Обитатели дома, собравшиеся на веранде, сразу поняли, что что-то будет.

Капитан, посмотрев на заставленный тарелками и чашками стол, хмуро бросил:

– Доброе утро. Приятного аппетита.

И вывалил на пол, прямо посреди веранды, обувь из мешка:

– Можете обуться. Кстати, у меня постановление на задержание одного из вас. Подписанное прокурором.

Олимпиада Серафимовна сразу же взялась рукой за сердце:

– Валя, Валюша? Где ты? Капелек мне!

Вера Федоровна теперь и на самом деле потеряла аппетит, а Настя смертельно побледнела. Все присутствующие заволновались: кого же заберут? Один Эдуард Оболенский оставался спокоен. Старший оперуполномоченный обвел глазами присутствующих:

– Ольга Сергеевна Старицкая, собирайтесь. Вот документ, можете ознакомиться.

Домработница дрожащими руками взяла бумагу:

– Как же это? Что же?

– На вашей обуви обнаружены следы раздавленной ампулы. Вот заключение эксперта. Всю ночь работал, но дело срочное. Уж больно быстро в этом доме людей стали убивать. Так что, Ольга Сергеевна, заходили в комнату к хозяйке? Заходили.

Капитан уверенно кивнул головой, словно подталкивая домработницу к откровенному признанию – мол, давай при свидетелях, облегчи душу.

– Экспертиза показала именно на подошве вашей домашней туфли микрочастицы стекла. А вы не знали, Ольга Сергеевна? Долго подошвой о половик скребли? А представьте себе, кое-что осталось.

– Я только поднос отнесла.

– Правильно. Принесли кофе, поставили поднос, отвлекли внимание Нелли Робертовны, незаметно вскрыли ампулу, сыпанули яд, а улику ногой раздавили. Так?

– Я…

– Где вы работали до того, как устроиться домработницей в дом Листовых?

– Я…

– Так где?

– Не помню.

– Что ж так? Сколько вам было лет, когда пришли сюда, а? Ольга Сергеевна? Тридцать четыре! Вы по образованию провизор, прекрасно разбираетесь в лекарственных препаратах, а строите из себя неграмотную женщину, прислугу. Ну, как же так можно? А ведь вы работали на фармацевтической фабрике, Ольга Сергеевна. Целых семь лет работали, и, хотя трудовую свою запрятали надежно, или уничтожили, но справки не трудно было навести. Ведь вас оттуда уволили по статье, когда обнаружили пропажу некоторых медикаментов. Так?

– Я…

– Начальство вас пожалело, устроили товарищеский суд, уголовное дело возбуждать не стали. Вы украденное вернули практически целиком, но… Среди медикаментов была и ампула цианистого калия, которая так и не нашлась. Я просто уверен, что сохранись она – и маркировка полностью бы совпала. Записи в архивах долго хранятся. Потому вы и раздавили ее ногой. Так?

– Не может быть никаких записей, – хрипло выдавила, наконец, Ольга Сергеевна. – Пятнадцать лет прошло! Вы просто меня пугаете!

– Проверим? Хм-м… Может быть и пугаю. Но людей, с которыми вы когда-то работали, быстро нашел. На той фабрике, откуда вас уволили. Меня еще после первого убийства очень заинтересовали биографии двух людей. Пришлось весь отдел подключить, но показания нам были нужны. Уверен, что дело это мы мигом раскроем. Да, Ольга Сергеевна… А в другом месте с такой записью в трудовой книжке вам работу было ни за что не найти. Как же вы устроились в дом Листовых?

– Меня сам Эдуард Олегович…

– Понятно. Так за что ж вы отравили Нелли Робертовну Листову?

И тут Егорушка начал громко сопеть. Наталья Александровна сердито дернула сына за рукав:

– Да что ж ты никак не успокоишься!

– Я знаю за что, – вдруг сказал он.

Эдик усмехнулся:

– Братец имеет привычку подсматривать в замочные скважины.

– Да? Интересно, интересно. Ну-ка, Егор – кивнул головой капитан. – Поведайте нам, в чем тут дело.

– Ольга Сергеевна и дедушка. Они… Ну, в общем… Я видел, как она сидела у дедушки на коленях. Вот. Давно видел. И еще… – Егорушка замялся.

– Братец стесняется выговорить, – подсказал Эдик. – Подсматривать не стесняется, а вот озвучить… Скромные они чересчур. А дед был не промах. Что, тоже любовь на одну картину?

– Эта картина у нее в чемодане, – вдруг сказала медсестра Валя.

– Ах, ты… – выдохнула Ольга Сергеевна. – Успела уже!

– Я прибиралась, – начала оправдываться Валя. – Я только пыль стереть…

– Изнутри тоже? – усмехнулся капитан. – Весьма похвальная любовь к чистоте. И что это за картина?

– Портрет, – с вызовом сказала Ольга Сергеевна. – Да, он писал мой портрет!

– Вы его украли! – взвизгнула Наталья Александровна. – Он вам не принадлежит, он принадлежит семье! А Нелли наверняка знала!

– Ничего она не знала! – зло посмотрела на нее Ольга Сергеевна. – Никто не знал! Это мое, понимаете, мое! Он мне подарил!

– Почему ж ты тогда его прятала? – зло спросила Наталья Александровна.

– Следствие разберется, – сказал капитан. – А вам, Ольга Сергеевна, к воровству не привыкать. Значит, между вами и покойным художником Эдуардом Листовым существовала любовная связь.

– Здесь люди! – вскинула голову Ольга Сергеевна.

– Так все ж свои, – ехидно улыбнулся Эдик. – Все взрослые. Егорушка только почти ребенок, да он в замочную скважину подсматривал. Значит, просветился насчет того, откуда дети берутся.

– Я случайно, – покраснел младший брат. – Ничего такого и не было. Он же был старый! А я в библиотеку хотел, книжку взять.

– Про любовь, – прокомментировал Эдик. – И подумал: а зачем книжку? У великого деда связь с домработницей, прямо как в романах. Она из прислуги мечтает стать хозяйкой дома. Жаль, что у пожилого господина сердце не выдержало.

– Эдик, ведь я тебе деньги давала, – напомнила Ольга Сергеевна.

– Хотите сказать, что я не помню добро?

– Хватит, Оболенский, – прервал его капитан. – Дальше следствие установит, как и что. Обыск в комнате Ольги Сергеевны мы сейчас делаем Постановление на этот счет имеется, только вот понятые…

Он обвел глазами присутствующих:

– Выходит, все заинтересованные люди. Подозрение пока ни с кого не снимается, у нас еще труп Листова имеется. А на пистолете отпечатков Ольги Сергеевны нет.

– Может быть, она перчатки надела? – подмигнул Эдик.

– Где? В кабинете? Так пистолет оттуда никуда не исчезал.

– Не исчезал, – вдруг сказала Настя. – Когда я вошла в кабинет и… стала дожидаться дядю, пистолет лежал на столе. Я взяла «Деринджер» в руки, потом положила обратно, услышав шаги. Потом спряталась в студии, а в кабинет вошла тетя.

– Ваша тетя теперь не скажет, что дальше произошло с оружием. Но не думаю, что Листов выпустил бы его из рук. Пистолет все время был в кабинете, – уверенно сказал капитан и повторил: – Поэтому подозрение ни с кого не снимается. Кого бы пригласить в понятые? Разве что соседей?

– Садовника, – подсказал Эдик. – И сторожа. Как сказала бы тетя Нелли, нечего сор из избы выносить. Соседи все сплетники.

В комнатку Ольги Сергеевны пригласили только понятых и саму хозяйку. Все остальные остались на веранде, потрясенные случившимся.

Э. Листов. «Женщина у окна». Портрет в бордовых тонах. Холст, масло

Ничего интересного, кроме небольшой картины, извлеченной из чемодана, в комнате Ольги Сергеевны обнаружить не удалось. После того, как все было закончено, старший оперуполномоченный Платошин все-таки показал картину обитателям особняка Листовых. Никто не подал вида, что видел ее и раньше. Вера Федоровна передернула плечиками, Олимпиада Серафимовна всхлипнула и отвернулась, только Веригинзачем-то достал очки с плюсовыми стеклами, нацепил на нос и нагнулся над картиной:

– Ну-ка, ну-ка…

Портрет в бордовых тонах сильно отличался от картины, висевшей теперь в гостиной. Тот портрет был весь как будто наполнен светом, розоватое утреннее небо словно переливалось, играло, а лицо молодой девушки, изображенной на нем, было удивительно чистым, спокойным и радостным.

Женщина в бордовом платье отчего-то выглядела старой, уставшей, хотя в ее волосах не было ни одного седого волоса. Лицо ее не сияло, оно словно бы увядало с каждым новым мазком, положенным на полотно старым художником, пока не получилось это.

Эраст Валентинович, вздыхая:

– Да-с. Неудачно. Но подпись имеется. Думаю, что несколько тысяч долларов эта картина стоит. Но, сказать по правде, это отвратительно.

Ольга Сергеевна:

– Да что вы понимаете! Вы просто завидуете!

Веригин, обиженно поправив очки:

– Я не художник. Я критик.

Ольга Сергеевна:

– Все критики – это неудавшиеся художники!

Веригин, снимая очки:

– Ну, знаете! Терпеть оскорбление от особы, которая совершила преступление, я не желаю! Ну, знаете! Попрошу оградить.

Старший оперуполномоченный, пожав плечами:

– Разберемся! Ольга Сергеевна, попрошу вас в машину. Следователь ждет.

Ольга Сергеевна:

– Можно позвонить?

Старший оперуполномоченный:

– Позвонить? Кому?

Ольга Сергеевна:

– Соседке. Разве я не имею право? У меня квартира, я хочу, чтобы за ней присмотрели.

Старший оперуполномоченный:

– Хорошо, можете позвонить, кому захотите. Это на ход следствия никак не повлияет. Телефон в гостиной, так я понимаю? Или вам мобильную связь предоставить?

Ольга Сергеевна:

– Обойдусь.

И она, ни на кого так и не взглянув, прошла в дом. Капитан кивнул одному из милиционеров: мол, проследи, чтобы ничего такого не сотворила. Потом, словно вдруг что-то вспомнив, посмотрел на присутствующих.

Старший оперуполномоченный:

– Да, а где та книжечка, что была при Марии Кирсановой?

Олимпиада Серафимовна, удивленно:

– Записная книжка? А вам зачем?

Старший оперуполномоченный:

– Попрошу найти и принести. Необходимо для следствия.

Валя, метнувшись к двери:

– Я принесу! Она у Маруси в комнате!

Наталья Александровнаей вслед:

– Тебе не в первый раз по чемоданам лазить!

Медсестрачерез несколько минут принесла черную кожаную сумочку на длинном ремешке. Капитанрасстегнул замочек, достал записную книжку:

– Очень интересно! Как знать, может и пригодится?

Вернувшаяся на веранду в сопровождении милиционера Ольга Сергеевнасумочку заметила сразу:

– Зачем это вам?

Старший оперуполномоченный:

– Как же? Улика! А что вы так переживаете, Ольга Сергеевна!

Ольга Сергеевна:

– Вы не имеете право трогать личные вещи!

Старший оперуполномоченный:

– А это разве ваше? Кстати, последний вопрос: вы, когда убираетесь, надеваете на руки перчатки?

Ольга Сергеевна:

– Перчатки? А что тут такого?

Старший оперуполномоченный:

– Да, ничего. Нитяные, резиновые?

Ольга Сергеевна молчала. Егорушка, сморщив нос, произнес:

– Нитяные, я видел. Иногда надевает.

Ольга Сергеевна:

– Выродок! Юродивый! Но ничего, покрутитесь теперь! Я вам устрою!

Старший оперуполномоченный:

– Прошу в машину. Так же попрошу присутствующих отметить факт возвращения краденой картины. Чтобы не было потом претензий.

Домработницу увели. Олимпиада Серафимовнаснова разохалась, попросила у Вали капелек и подушку под спину, и пока та бегала за всем этим, обиженно моргнув, спросила у сидящих на веранде:

– Что это она сказала? Что значит покрутимся? О чем это она?

Но никто Олимпиаде Серафимовне не ответил.