Текст книги "Агатангел, или Синдром стерильности"

Автор книги: Наталья Сняданко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ты не собираешь грибы, потому что не любишь их есть, а только находить, они теряют привлекательность, слипшись на сковородке в клейкую вываренную массу. Ходишь по улицам, лишь время от времени посматривая под ноги, потому что смотреть на самом деле нужно вверх, с детской медлительностью и обстоятельностью останавливаться и наблюдать за тем, как туча набегает на солнце и как отличается твоя собственная тень утром от тени вечерней.

Это напоминает поочередное существование в двух разных режимах видеозаписи – ускоренном и замедленном, в двух разных звуковых аранжировках – когда в одном случае музыкальное сопровождение состоит, скажем, только из ритм-секции, а в другом этой секции нет вообще. Оба эти режима одинаково искажают действительность, существование в каждом из них одинаково затруднено, и со временем возникают сомнения, существует ли вообще какая-то действительность за этими искажениями. А хуже всего – когда приходится слишком долго существовать только в одном режиме, скажем, несколько лет работать без отпуска или, наоборот, несколько лет провести без работы, в вынужденном отпуске. Или когда платят тебе настолько мало, что постепенно перестаешь понимать, как можно тратить деньги на обед в кафе, если приготовить все это дома гораздо дешевле. Хуже всего даже не временные бытовые неудобства, связанные с каждой из этих ситуаций, а незаметные изменения в сознании, которые в конечном итоге превращают тебя в какого-то совсем другого человека, с которым ты вроде и не имеешь ничего общего. Более того, когда ты соглашаешься на существование в том или ином искаженном режиме, ты не знаешь наперед, к каким именно изменениям в сознании это приведет, и потому ты словно с самого начала лишаешься права выбора. А когда понимаешь, что уже поздно и изменения – вот они, здесь, не остается ничего иного, как списывать это на возрастные кризисы.

Возможно, хуже всего в этом случае – когда точно знаешь, только чего ты больше не хочешь.

Дважды в месяц, по пятницам, в клубе ПТУ № 13 проводятся творческие вечера. Здешний актовый зал одинаково хорошо (или одинаково плохо, по мнению тех, кто привык к другим стандартам) приспособлен к литературным чтениям, выставкам или театральным постановкам. «Когда-то раньше», как любит очерчивать эту эпоху мой отец, не имело особого значения, что именно происходит в данную пятницу. Важно было то, что происходит какая-то «импреза» и что на нее нужно прийти. Не столько чтобы увидеть саму «импрезу», сколько чтобы увидеть друг друга и вместе провести время после нее. В общих чертах эта традиция сохранилась и до сих пор, если игнорировать заметное уменьшение числа заинтересованных и прогрессирующую «специализацию» – художники уже практически не ходят к литераторам, а театралы не интересуются живописью.

Изменились и темы разговоров. Вопрос о том, понравилось или не понравилось только что увиденное, как-то незаметно стал считаться нетактичным и перестал звучать. Так, скажем, никому не приходит в голову после свадьбы обсуждать, хорошо ли играли музыканты. Зато гораздо чаще разговор стал переходить на то, как плохо живется общим знакомым, сделавшим карьеру в Киеве или Львове или уехавшим за границу. Само собой разумеется, всем, кто уехал из Тигирина, должно житься плохо. Определение «тут они кто-то, а там они никто» давно уже стало непреложной истиной. А поскольку с каждым годом уехавших все больше, поговорить есть о чем.

Мне все эти разговоры почему-то напоминают мою любимую детскую игру, о которой я теперь вспоминаю почти с ужасом. Мне чрезвычайно нравилось играть в библиотеку. Тетеньки с пухлыми белыми руками и вросшими в пальцы обручальными кольцами, которые двигались между бесчисленными стеллажами нашей городской библиотеки словно во сне, отчего-то вдохновляли меня на подражание. Я мечтала о том, как вырасту, займу место одной из них, и тогда у меня будет свободный и неограниченный доступ к самым интересным книгам, которые месяцами невозможно перехватить, потому что они постоянно «на руках», как буду читать все подряд, в алфавитном порядке, и погружусь в истинную нирвану. Мечтая об этом, я завела дома картотеку воображаемых читателей и старательно вписывала в каждую карточку фамилию автора, название книги и библиотечный код, специально поставив такие коды на все свои детские книги.

На особо ценные, с моей точки зрения, книги я надевала дерматиновые обложки для учебников или полиэтиленовые обложки для тетрадей, и мне почему-то очень нравилась даже отчетливая непреходящая резиновая вонь этих обложек. Я никак не могла понять свою тогдашнюю подругу, соседку Свету, которая жила этажом выше и с которой мы разговаривали по-русски, потому что так они разговаривали дома. Родители Светы были довольно состоятельными людьми, и апогеем этой самостоятельности мне тогда представлялись духи «Опиум», которыми пользовалась Светина мама, и их библиотека – серия всемирной литературы в русских переводах, но больше всего – полное собрание сочинений Носова (Носов Ник. Ник., как называет его «Советский энциклопедический словарь»). Полное собрание сочинений Носова – это в моем тогдашнем восьмилетием сознании было какое-то неземное счастье. И я никак не могла понять, почему моя подруга с таким счастьем под боком, в собственной гостиной, до сих пор не прочла ни одной книги, и охотно одалживала мне любую из них всего-навсего за мороженое, а иногда и просто так. Переживали по этому поводу и ее родители, постоянно ставили меня ей в пример, и это не могло, конечно, не отразиться на нашей дружбе, которая еще как-то одолела период начальной школы, но уже после пятого класса мы проводили вместе время все реже, а за последние пятнадцать лет не виделись ни разу.

Это монотонное и скучное развлечение – заполнение карточек – казалось мне тогда не менее интересным, чем приключения зануды Вити Малеева. Я могла часами представлять себе каждого посетителя своей виртуальной библиотеки, в которой на выдачу было всего 80 книг, на остальные родители не разрешили мне поставить коды. Мне было интересно мысленно обсуждать с посетителем прочитанное и спрашивать, например, почему книги Павла Загребельного ему нравятся больше, чем произведения Романа Иванычука, и наоборот.

При этом ни мне, ни моим воображаемым читателям никогда не приходило в голову критиковать те или иные книги, искать в них захватывающий сюжет или возмущаться их соцреалистической серостью, и, наверное, именно это превращало игру в какую-то болезненную компенсацию всего, чего так не хватало в книжной реальности моего детства. Теперь мне кажется просто ужасной мысль, что я могла часами заниматься таким бессмысленным делом, как переписывание фамилий и названий с одного листка бумаги на другой, и даже получать от этого удовольствие.

Хотя, с другой стороны, то, чем я занимаюсь теперь, все эти колонки цифр и названий телепередач напротив цифр мало чем отличаются от моей детской игры в библиотеку. И иногда мне даже удается ощутить нечто близкое к медитативному удовольствию от этой убаюкивающей повторяемости, от возможности делать это автоматически, не задумываясь. И наверное, если тренироваться годами, то можно снова вернуться к тому детскому довольному отупению, когда обреченно и спокойно воспринимаешь факт, что занятие твое, как и все твое существование, – серое и неинтересное, зато комфортное и обеспеченное. Все сводится к устоявшимся ритуалам, простому делению на белое и черное, к игнорированию мелких, хотя и неотвратимых изменений в сознании.

Последнее время я все реже посещаю пятничные «импрезы» в ПТУ № 13 – только когда меня затаскивает туда Теобальд, которому очень нравится творческая тусовка Тигирина. После действа мы обычно собираемся еще и у меня, и тогда ради Теобальда все переходят на английский, а Теобальд и далее пользуется украинским, но, в отличие от нашего английского, его украинский уже почти идеален.

Последнее время я все чаще пытаюсь не думать о кризисе среднего возраста, кризисе, к которому неуклонно приближаюсь (а возможно, уже незаметно приблизилась) и о котором стало так модно говорить в среде причастных к «тигиринскому феномену», что иногда может сложиться впечатление, что пресловутый кризис переживает сама эта среда. Хотя я, конечно, не чувствую в себе достаточной компетентности, чтобы ставить такой серьезный диагноз.

На кризис среднего возраста, как правило, списывают откровенно бездарные выставки, спектакли и публикации, общий спад интереса к искусству среди публики, хроническую депрессию и безденежье, то, что интересных людей в городе остается все меньше, а у оставшихся все меньше интересных идей. Списывают даже то, что дома в старом городе разрушаются все больше, а новостройки выглядят все отвратительнее, списывают рост стоимости продуктов и падение цен на недвижимость, грязные улицы и забитые канализационные трубы, засилье русской попсы в радиоэфире и моду ставить металлопластиковые окна в средневековых зданиях старого города. Наверное, если постараться, любую проблему можно списать на кризис среднего возраста, как на некую таинственную и всемогущую «вещь в себе», и это дает некоторое облегчение, ведь оказывается, можно ничего не делать, просто жаловаться на кризис и ждать его завершения. А потом, вероятно, наступает некий катарсис, и уже больше не замечаешь, что с тобой, как и вокруг тебя, что-то не так. Хотя, может быть, именно это и свидетельствует о начале действительно глубокого кризиса.

Генеалогия, наследственность и психическое здоровье современной Европы

Теобальд Полуботок-Свищенко живет в Тигирине уже второй год, получая стипендию какого-то немецкого фонда для исследователей Восточной Европы. Время от времени он печатает в «КРИСе-2» комментарии к событиям в мире.

Теобальд – сын известного в Германии психоаналитика профессора Полуботка-Свищенко, который создал уникальный метод лечения депрессии. Как-то Теобальд проговорился, что стипендию нашел ему отец – с целью необходимой, по его мнению, каждому немцу профилактики «синдрома стерильности». Этот новый в психоанализе термин введен профессором Полуботком-Свищенко и характеризует одну из самых распространенных в последнее время разновидностей психических заболеваний. Я рассказала о достижениях профессора пану Незабудко, и он страшно заинтересовался этой темой. Эксклюзивное интервью с профессором, опубликованное «КРИСом-2», стало в Тигирине настоящей сенсацией. Тираж этого номера победил по рейтингу все местные газеты. Материал назывался так:

Больные немцы режут свиней

Как убедительно доказывают последние исследования немецкого профессора украинского происхождения Шарля Полуботка-Свищенко, шансов остаться психически здоровым у среднестатистического европейца практически нет. Элитарная клиника Шато д’Амур, где работает известный психоаналитик, разработала для своих пациентов абсолютно уникальную терапию, непосредственно связанную с Украиной. И именно это обстоятельство делает терапию такой успешной, – считает пан Полуботок-Свищенко. Но сначала о самой болезни.

– Так что же такое синдром стерильности?

– Синдром стерильности относится к психическим заболеваниям, диагностировать которые наука начала лишь совсем недавно. Хотя существовала болезнь всегда. От этого синдрома страдали Юлий Цезарь, Микеланджело, Жанна д’Арк, Петр I, Гитлер, Сталин, Пиночет, принцесса Диана и многие другие. Странные особенности их поведения всегда отмечали историки, но только теперь мы знаем истинные причины этих чудачеств. Начинается заболевание вполне невинно, а закончиться может очень трагически. Например, одним из последствий болезни Гитлера стал геноцид и Вторая мировая война, политические трагедии 30-х годов в СССР были вызваны аналогичной болезнью Сталина, а сегодня мы ежедневно наблюдаем течение этого заболевания у лидеров многочисленных террористических организаций во многих странах, – его драматическими последствиями становятся теракты, уносящие сотни жизней.

– Какие нарушения происходят в психике такого больного?

– Человек, психика которого поражена этой болезнью, прежде всего меняет свое отношение к чистоте своего тела и окружающих предметов. Причем отношение это может быть очень разным. Чаще всего больной начинает с чрезмерным усердием следить за чистотой вокруг себя. Зацикливается на постоянной уборке, делает замечания знакомым, друзьям и чужим людям (например, прохожим на улице), если их одежда, руки или ногти выглядят недостаточно чистыми. Такие люди начинают носить только светлую одежду, постоянно моют руки, несколько раз в день принимают душ, кипятят посуду и не питаются вне дома.

Постепенно эта потребность в чистоте перетекает во «внутреннее» измерение, и тогда появляется отвращение к людям, которых больной считает «нечистыми». Сюда могут относиться представители некоторых национальностей, их перечень бывает различным, но чаще всего первыми в нем оказываются евреи. Иногда «нечистыми» считают людей с цветом кожи, отличным от собственного, людей с незаконченным высшим образованием, состоящих в браке с иностранцами или иноверцами. Один из моих пациентов, например, полагает нечистыми людей, которые держат домашних животных, у другого предубеждение только в отношении котов, прочие животные, по его мнению, не влияют на чистоту человека. Критерии «чистоты» могут быть совершенно неожиданными и нелогичными.

На пике заболевания человек начинает считать себя выше и чище всех остальных, своеобразным мессией, призванным «очистить» мир, и тогда больные становятся опасными для окружающих. Именно такие убеждения больных синдромом стерильности политических лидеров приводят к этническим чисткам и установлению диктатур, они же направляют деятельность большинства террористических организаций. В прошлом полководцы с синдромом стерильности завоевывали другие страны и создавали империи. Некоторые больные придумывают себе аристократическую генеалогию, чтобы оправдать свое превосходство над окружением.

– То есть люди с чрезмерной тягой к аккуратности, которые к тому же подчеркивают аристократизм своего происхождения, должны вызывать у нас подозрение?

– Не все так просто. Ведь на начальной стадии заболевания у человека могут быть и совершенно противоположные симптомы. Тогда больной полностью перестает замечать грязь вокруг себя, ленится убирать и следить за собственной гигиеной. Чистота превращается для него в скучное и ненужное занятие, недостойное избранного. Общие симптомы для всех больных – это, во-первых, убежденность в собственной исключительности, во-вторых, неординарность, которая развивается в процессе болезни. Даже если вначале человек был абсолютной посредственностью, синдром стерильности повышает его амбициозность, заставляет мобилизовать силы и развить в себе какие-нибудь способности. Для таких людей очень важно достижение успеха хотя бы в какой-то деятельности. Многие больные становятся успешными бизнесменами и политиками, ведь для этого не нужно большой одаренности, достаточно быть сообразительным и ловким, а часто и неразборчивым в средствах достижения цели. Некоторые превращаются в преступников, осуществляя гениально спланированные ограбления, в наемных убийц, выходят в криминальные авторитеты. Многие просто делают карьеру, добиваются высоких должностей и становятся авторитарными руководителями. Часть больных реализуют свою потребность унижать, терроризируя «нечистых» в семье, из них получаются домашние тираны. Те, у кого психика слишком слаба для успешной самореализации, находят утешение в алкоголизме.

– Как распознать больного синдромом стерильности?

– Диагностировать это заболевание на начальной стадии практически невозможно, ведь хотя бы некоторые из перечисленных выше симптомов может обнаружить у себя каждый. К сожалению, в основном к нам попадают больные уже на последних стадиях, и полностью вылечить их удается крайне редко. Внимательный психолог, знакомый с нашим методом диагностики и терапии, может опознать больного, у которого уже сформировалось убеждение в своем избранничестве. Мы называем эту стадию заболевания второй, она предшествует завершающей фазе. А завершающая фаза, увы, почти не поддается лечению. Но всегда существует возможность ошибки, поэтому с диагнозом синдрома стерильности нужно быть очень осторожным.

– Какова, на Ваш взгляд, статистика распространенности болезни на территории современной Европы?

– Сложно сказать с уверенностью, ведь никто не проводил соответствующих исследований, но вынужден с прискорбием констатировать, что частотность заболевания в последнее время сильно возросла. Если такая динамика сохранится, то уже через несколько десятилетий каждый пятый европеец может оказаться больным.

– Что является причиной такого роста заболеваемости?

– Причин очень много. Но важнее всего, по-моему, что у современного человека слишком мало шансов выделиться среди остальных, заявить о себе миру, сделать что-то необычное. Мы ежедневно смотрим новости и узнаем, что в нескольких странах случилось наводнение, засуха или землетрясение, упало несколько самолетов, несколько поездов сошло с рельсов и произошли сотни автокатастроф. Перед таким массивом экстраординарных явлений наша частная жизнь кажется бледной и неинтересной, в ней не происходит ничего выдающегося. Если когда-то достаточно было знать грамоту, или уметь немного лечить, или совершить хотя бы одно путешествие, чтобы стать уважаемым человеком для обитателей близлежащих сел, то удивить свое окружение сегодня чрезвычайно трудно. А потребность человеческой психики ощущать свою неординарность не изменилась с давних пор. Каждый человек стремится выделяться в толпе, чувствовать себя непохожим на других, быть уверенным в своей неповторимости. К этому добавляется вредное влияние массовой культуры на его психику. Стандарты поведения, которые навязывает нам телевидение и кинематограф, создали в обществе, точнее в его подсознании, культ супергероя. Каждый мужчина жаждет быть похожим на Джеймса Бонда, каждая женщина – на куклу Барби. Поп-культура входит в моду даже среди интеллектуалов, становится модно жить согласно принципу «Наслаждайся комфортом и ни о чем не думай». Человек, который так живет, ни к чему не стремится, и соответственно, не получает признания от окружающих, и это еще одна причина постоянного ощущения неудовлетворенности собой, нереализованности, которая ищет выход в экстравагантном поведении. Нереализованность приводит к конфликту, который может перерасти в болезнь.

В постсоветских странах этот процесс немного замедлен, потому что серость и монотонность советской жизни сохранила чувствительность вашей психики. Я очень люблю наблюдать за украинцами, которые впервые попадают на Запад и познают радости комфорта. Я завидую им, поскольку они получают от этого массу удовольствия, а я сам, как и каждый человек, который вырос в такой среде, не замечаю окружающих меня вещей.

– Если проблема настолько общая, почему не все заболевают синдромом стерильности?

– Гриппом болеют тоже не все, хотя в период эпидемии избежать контакта с вирусом практически невозможно. У кого-то психика более стабильна, у кого-то она слабее. Некоторым удается самореализоваться, достичь успеха в чем-то, удовлетворить потребности своей психики. Хотя стопроцентно здоровых и свободных от синдрома стерильности людей фактически не существует. Эта болезнь в той или иной степени затрагивает, можно сказать, каждого жителя современной Европы, просто не у всех она развивается до опасных для психики масштабов. Кое-кому помогает, как ни парадоксально это звучит, существование в тяжелых бытовых условиях. Когда человек вынужден много работать, по сути, лишен свободного времени и возможности задумываться над своей жизнью, притупляются и потребности его психики. Именно поэтому сегодня болезнь меньше распространена в странах с низким уровнем жизни, а в старину ею болели только богачи.

– В чем заключается разработанный Вами метод терапии больных синдромом стерильности?

– Терапия состоит из нескольких этапов. Прежде всего больной должен кардинально изменить бытовые условия и резко снизить уровень комфорта. Это входит в так называемый физический курс и хорошо тонизирует психику. При легких формах заболевания такого средства бывает достаточно. Клиника располагает специальными территориями с поселениями, где больные ведут натуральное хозяйство. Это немного похоже на трудовую терапию, которую применяют в традиционных методах лечения психических заболеваний. Но наш физический курс слегка отличается от обычной трудовой терапии. Одно из таких отличий – украинский колорит, который принес нашей клинике популярность, а терапии – высокую эффективность. Например, одним из самых действенных средств нашей терапии является ритуал резания свиньи, целиком позаимствованный нашими специалистами у украинского села. При этом больной должен исполнять роль резника и попасть животному прямо в сердце, потом собрать кровь в не очень чистую, по его представлениям, эмалированную миску с дыркой и при этом постоянно следить, чтобы кровь не вылилась. Мы ввозим из Украины все необходимые для этого ритуала орудия – от ножей, которые затупляются сразу же после того, как их наточили, а точить их нужно самостоятельно на очень опасном в обращении устройстве, до эмалированной посуды, которую невозможно полностью отмыть даже самыми лучшими моющими средствами, а в клинике запрещены все моющие средства, которыми не пользуются настоящие украинские крестьяне, поэтому мыть приходится холодной водой, оттирать жир солью или пеплом. Это шокирует современного западного человека, но именно такой шок и является лечебным. Часто недорезанное животное вырывается и с визгом носится по двору, тогда больной должен самостоятельно догнать его и закончить дело, многие не способны на это без должной дозы самогона (все напитки, разумеется, тоже изготовлены по аутентичной технологии), а в завершение необходимо по всем правилам разделить мясо на части. Это мужская составляющая терапии, женщинам приходится готовить из мяса колбаски, ветчину, топить смалец. И все это делается в специальных печах, куда постоянно нужно подбрасывать дрова, а дрова перед этим – рубить. Воду носят из колодца и подогревают в ведрах и так далее, думаю, украинские читатели знакомы со всем процессом. На психику человека, который никогда не видел ничего подобного, это влияет очень сильно.

Параллельно наши пациенты восходят, так сказать, и на новую духовную ступень, что заключается в усвоении интенсивного курса истории литературы (в первую очередь украинской) и еще нескольких дисциплин. Это необходимо, чтобы человек мог расширить кругозор и посмотреть на проблему под другим углом. А кроме того, самообразование помогает отвлечься от своих проблем не хуже, чем тяжелый физический труд. Нужно просто выработать у себя соответствующие привычки и полностью занять свое свободное время.

– Вы упомянули самогон. Многие критикуют Вашу терапию именно за то, что пациенты в большом количестве употребляют крепкие алкогольные напитки. Как Вы прокомментируете этот факт?

– Не «крепкие спиртные напитки», а конкретно самогон высочайшего качества, изготовленный и очищенный по старинным народным рецептам, его издавна применяли и до сих пор применяют в нетрадиционной медицине. Самогон используется в довольно небольших дозах, но он абсолютно необходим в ситуациях, когда человеку предстоит вести себя раскрепощенно и избавиться от неуверенности. В целом это не новая идея в психоанализе, уже давно существует наркопсихоанализ, наркоанализ и гипноанализ, где практикуется работа с пациентом, находящимся под гипнозом или под действием легких наркотиков. Мне кажется, что самогон гораздо здоровее, по крайней мере, он изготовлен из более натуральных продуктов.

– Каковы результаты Вашего лечения?

– Понимаете, специфика заболевания наших пациентов вынуждает нас в первую очередь понизить их самооценку. Это нелегко сделать с человеком, который болезненно уверен в себе. Но реалии украинской жизни и украинская культура несут в себе что-то действительно магическое. Я часто сам удивляюсь эффективности этой терапии.

– Как возникла идея «лечения Украиной»?

– Не знаю, как Вам объяснить, думаю, это тонкая игра подсознания. Я с детства ощущал избранность украинской культуры и интуитивно ожидал озарения, которое позволит мне продемонстрировать эту избранность всему миру. И вот однажды мне приснилась клиника Шато д’Амур, утром я проснулся и понял, что идея спасения мира именно в этом – в укоренении в украинской почве, реалиях, в богатой и непостижимой культуре, которую сами украинцы часто недооценивают.

– Не обвиняли ли Вас в том, что Вы сами болеете синдромом стерильности, ведь всю эту «избранность украинской культуры» можно толковать и как намек на Вашу собственную избранность и стремление спасти мир от несуществующей болезни?

– Недоброжелателей всегда хватает, но нужно идти своим путем и делать свое дело, все остальное – балласт, который со временем отпадет.

– Не боитесь ли Вы мошенничества с диагнозом синдрома стерильности? Скажем, можно диагностировать болезнь у своего шефа, чтобы занять его место, или отправить в клинику богатого члена семьи, чтобы получить право распоряжаться наследством и так далее.

– В нашей клинике такое невозможно, а в отношении остальных я ничего гарантировать не могу. Эйнштейн тоже не мог предвидеть, к каким фатальным последствиям приведет его теория относительности.

– Работают ли в Вашей клинике украинские консультанты?

– Да, безусловно, я очень ценю украинцев за их работоспособность и изобретательность.

– Есть ли у Вас украинские корни?

– Есть, но это не касается темы нашего разговора.

Редакция выражает благодарность своему постоянному корреспонденту

Теобальду Полуботку-Свищенко за помощь в подготовке материала.