355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Сняданко » Агатангел, или Синдром стерильности » Текст книги (страница 10)
Агатангел, или Синдром стерильности
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 01:14

Текст книги "Агатангел, или Синдром стерильности"


Автор книги: Наталья Сняданко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Правила отсутствия правил

Фамилии моих коллег по редакции вызывают состояние перманентной мечтательности. Словно лежишь на уютной лесной поляне, жмуришься на солнце и покусываешь стебелек душистого клевера. В траве стрекочут кузнечики, но это совсем не досаждает, а, наоборот, навевает дремоту. Прижмуриваться, пожалуй, стоит, ведь солидный возраст и систематическая небритость моих соратников, наделенных такими цветочными фамилиями, быстро разрушат идиллические ассоциации. Правда, название последнего фильма Кубрика учит нас, как в такой ситуации следует поступать.

Впрочем, гораздо больше оснований для цветочных грез у самих обладателей этих поэтических фамилий, среди которых – главный редактор пан Незабудко, его заместитель пан Фиалко, а также заместитель их обоих – пан Маргаритко, и наконец Олежка Травянистый. Пан Штуркало и Соломон Айвазовски – два исключения, которые подтверждают одно правило. Им не мешало бы воспользоваться своим преимуществом и среди будничной суеты представить себя на лесной полянке. Будь на их месте кто-то другой, сами бы ему завидовали. Причины этой зависти работают в рекламном отделе, состоящем из хрупких девушек, едва переступивших порог совершеннолетия. И девушки эти часто меняются, будто боятся надоесть. Однако вероятнее всего, здесь текучка кадров объясняется причинами гораздо более серьезными, на что указывает, например, постоянное уменьшение их численности, что рано или поздно приведет к полному исчезновению отдела, но пока это – только туманное будущее. Подобные обновляюще-сокращающие процедуры регулярно проводятся и среди руководства рекламного отдела, хотя тут уж фактор сексапильности играет (к сожалению!) далеко не столь важную роль. Единственный постоянный признак этого отдела – звучание фамилий, словно живьем взятых из героической летописи войска козацкого, что очень странно соотносится с деликатной внешностью рекламщиц. Вернидуб, Скрутигора, Спалиброд, Секиискра и даже Налейполлитра – эту последнюю родители к тому же нежно назвали Лилией. Девушки беспрерывно щебечут по телефону, стайками бегают по коридору, поглощают мороженое и сладости и непревзойденно готовят бутерброды для всех редакционных пьянок. Они же выступают инициаторами большинства таких празднований. Если б не они, вряд ли в редакции отмечали бы 8 марта, День Конституции, День независимости, не говоря уже о всяких там круглых цифрах в газетных номерах.

Эта удивительная закономерность сохраняется и при появлении новых сотрудников «КРИСа-2». Как в редакции, ряды которой пополняют уважаемые в силу если не возраста, то интеллекта мужчины-цветы, так и в отделе рекламы, куда набирают только обладательниц увесистых фамилий, юных и длинноногих деловых леди, они же «акулки бизнеса», по выражению Олежки Травянистого.

Когда вдруг мы недосчитываемся одной, а то и нескольких акулок бизнеса, на страницах газеты появляется объявление: «Вакансии в отделе рекламы. Требования – опыт работы и возраст до 30 лет». На этот противоречивый призыв в основном откликаются девочки в юбочках, очень похожие на своих предшественниц. Им назначают собеседование, и они стоят в редакционных коридорах, ожидая своей очереди и непринужденно общаясь.

Но юбочки иногда могут быть обманчивыми. Например, однажды я ехала в автобусе с такими любительницами юбочек. Точнее, в юбочке была одна, а другая, подсевшая вскоре, была в брюках. Девушки оказались приятельницами и начали оживленную беседу.

– Бляха, штаны морщат, просто пи…дец, – сказала вместо приветствия вошедшая.

– А ты куда так вырядилась? – поинтересовалась ее подруга в юбке.

– Та еду на стрелку, бля, забились с пацанами. Хочешь, поедем с нами, купим бухла – и в лес, на шашлыки.

– А вечером? – спросила голоногая. Она, видимо (и я тоже), плохо представляла поход в лес на таких высоких шпильках, в узкой и экстремально короткой мини невыносимого нежно-розового цвета.

– На диска-атеку, ясное дело. Ты прики-инь, чувачок такой кра-асивый, в три раза лучше, чем Вася с Биберки.

– Гонишь, – удивилась нежно-розовая, нервно потирая ногу об ногу.

– Та отвечаю, – поклялась любительница шашлыков. – Прикинь, одевается только в навороченных бутиках, ключи от машины, две квартиры. Хату снимает чисто для уда-авольствия. Живет с предками, но как есть лавэ, то снимает. Прикидуешь? Такой кра-асивый, а-фи-геть. – Она замолчала, наверное, погрузившись в грезы.

– В натуре? – решила уточнить ее приятельница.

– Бля буду. Личико детское такое, без одного прыщика, гладенькое, глаза голубые, русый. Я на русых с ходу западаю. И тут я с ним можу сидеть за столиком и а-абщаться, представляешь, какое счастье. Пацан – отпаднейший. Мы с ним пра-аходим, прикинь, по центру, а он: «Тут навороченный бутик, и там навороченный», мама ему: «Ты вже дэсять джинсовых сорочек купыв». А он: «Ну и шо, мне так нравится». Душится принципиально только «Дольче энд Габбано».

– Прикол! – не выдержала другая.

– Да, точняк. Целуется так жестоко. Своими влажными губами. Я знаю, это пра-аверка была, я пра-азревала. А они верняк сказали, шо в августе сваливаем все на море, если не захаримся до того, типа. Хочешь, едем вместе с нами, може, и тебе кто заканает, там как раз на одну деваху меньше. Но с ними трэба культурно. Поэтому не пьем, разве 50 грамм, и то скажем, шо тока винчик. Про подружек, шо сидят, не рассказуем, сразу не даем. И потом так же культурненько. А то он рассказал, прикинь, про какую-то дуру, которая на второй раз дала, так он ее и бросил. Вася этот мой, с влажными губами, шустрый такой, говорит, лавэ колотил еще до института. Они с него прикалывалися, шо он даже Пушкина поэтому не читал и все такое.

– А какая диска-атека вечером? – перешла к конкретике девушка в юбке.

– А-атпа-ад. Там только модная музыка русская. Такой класс! Все, шо мы любим. «Хай-фай» крутили пять раз, «Притяженья больше нет» – раза три, Власову – тоже три. Прикол? Представляешь, а тут штаны морщат. Не знаю, шо делать, хоть домой вертайся. Пи…дец!

Я не знаю, чем закончилась эта история для девушки в розовой супер-мини, – вышла на своей остановке. Но с того времени как-то зауважала барышень в нашем рекламном отделе, которые, несмотря на аналогичную внешность, в большинстве своем не любят ни Власову, ни «Притяженья больше нет». И штаны у них, как правило, не морщат.

«Х…ня такая, пацаны, шо просто ёлы-палы»

Пан Незабудко и пан Фиалко строго следят за тем, чтобы рабочий день в редакции начинался в 10:00. Фиксированного часа окончания работы не существует. Иногда номер удается сдать в 22:00,23:00, а иногда – в полночь или приходится задерживаться до утра. Но независимо ни от чего ежедневно в 10:00 собирается редакционное совещание, которое проводит пан Незабудко.

– Значить, такая х…ня, пацаны, – здоровается с подчиненными наш главный редактор. – Х…ня такая, пацаны, шо просто елы-палы. Пора газету клепать, и причем ежедневную.

Пан Незабудко работал главным редактором первого в Украине и некогда неимоверно популярного независимого еженедельника КРОС, и теперь его пригласили в «КРИС-2» из Львова, где он успел «сделать себе имя». Пан Незабудко – этнический тигиринец, закончил факультет керамики при Академии искусств в Кракове, выпускник профессионально-технического училища № 13 (диплом писал у моего отца), прекрасно владеет литературным украинским, польским, английским, немецким и французским языками, защитил кандидатскую диссертацию по истории средневековой живописи и несколько лет обучался в частной парижской школе психоанализа. Журналистикой занялся довольно неожиданно для себя во времена тотальной безработицы и инфляции. Придерживается принципов «старых кадров», то есть разделяет журналистику на идейную и продажную. Как в богемных, так и во влиятельных кругах его считают гуру идейной журналистики, присутствие в каком-либо проекте пана Незабудко – свидетельство того, что проект этот престижный и имиджевый, а не «отмывание бабок». Поэтому пан Незабудко нигде не задерживается надолго, ведь рано или поздно все престижные и имиджевые проекты начинают работать на политические интересы. То, что он задержался в «КРИСе-2», доброжелатели считают признаком элитарности проекта и того, что «хозяин не скурвился». А недоброжелатели уверены, что «раскрученность» пана Незабудко давно уже стала мифом, и теперь в столице прошла мода на честных и непредвзятых журналистов, карьеру делают новички, которые на все готовы ради денег. Поэтому пану Незабудко просто некуда идти из «КРИСа-2», даже если там не платят. Кто из них на самом деле прав, знает только сам пан Незабудко.

В Тигирине живут две сестры пана Незабудко, у каждой из них – по трое детей, по диплому «столяра-теоретика профессионально-технического училища № 13» и по мужу, который поехал на сезонные работы в какой-то неизвестный город на далекой родине то ли Америго Веспуччи, то ли Васко да Гама и исчез навсегда.

Жена нашего главного редактора – старший менеджер тигиринского филиала фармацевтической фирмы с иностранным капиталом, мать двоих детей. Она – американка украинского происхождения из богатой семьи. Заокеанские родственники пана Незабудко очень сочувствуют его сестрам и всячески стараются им помочь. Присылать деньги, правда, не решаются. Поэтому несколько раз в год они собирают огромные посылки с продуктами и лекарствами и отправляют авиапочтой. В посылках этих по большей части находится следующее: несколько килограммов круп, мука, сухое картофельное пюре, крахмал, хозяйственное мыло, растворимый кофе, несколько здоровенных банок аспирина (по 1000 таблеток в каждой) и как минимум одно вечернее платье – оранжевого или зеленого цвета. Если бы им кто-нибудь сказал, что только на те деньги, которые они тратят на авиапересылку, сестры пана Незабудко могли бы неплохо жить месяц, а то и дольше, американские родственники, наверное, поменяли бы стратегию помощи. Но говорить про это неудобно, поэтому аспирин раздают знакомым, крупы хранят на черный день, а платья забрасывают на антресоли.

Свободное от работы время пан Незабудко любит проводить на собственной пасеке за городом. Отвозит его туда жена, поскольку у нашего главного редактора нет водительских прав, он считает себя слишком невнимательным и не приспособленным к тому, чтобы водить машину. Пан Незабудко часто подшучивает над этой своей чертой, рассказывая истории о том, как в детстве мама тщетно пыталась пояснить ему разницу между «вправо» и «влево», но он запомнил только, что правильней будет «направо» и «налево», а писать и держать ложку продолжал левой рукой, искренне считая ее правой, и переучить его так и не удалось. После своего первого визита в Германию пан Незабудко еще долго удивлялся, почему там все улицы называются «Айнбанштрассе». На пасеке он с огромным удовольствием ухаживает за тридцатью тремя пчелиными ульями, в чем ему помогает сосед, не менее заядлый пасечник. Вместе с детьми Юлиан Осипович изготавливает фигурки из воска. Последнее время он лепит серию кукол, похожих на Барби и Кена, но называет их Тарасом и Лесей. Пан Незабудко считает, что рано или поздно настанут времена, когда выпускникам-отличникам вместо медали будут давать подобных кукол и присваивать звание почетного Тараса и почетной Леси. Собственых детей, мальчика и девочку, Юлиан Осипович также хотел назвать этими двумя самыми украинскими, по его мнению, именами, но жена была против, и детей назвали Оксана-Мари и Мыкола-Жан. На Украине детей именуют просто Оксаной и Мыколой, за границей – Мари и Жаном, чтобы они в каждой культуре чувствовали себя естественно.

Весной, осенью и зимой Юлиан Осипович ходит в черном пальто до пят и шляпе с широкими полями и носит длинные, почти козацкие усы. Его рост превышает два метра, он сутулится, часто делает резкие движения, много курит и немного похож на деятеля украинского движения за рубежом, но без рубахи-вышиванки.

Стихи наш главный редактор пишет, как правило, тоже в свободное от работы время. Хотя муза иногда приходит к нему в не очень подходящий момент, например, на редакционном совете. В таких случаях он всегда читает вслух свое новое произведение. Мне запомнилось только одно стихотворение из серии «Советная»:

 
              Сентиментальное
 
 
Любил я девушку, сисястую, как тёлка,
Горой могучею её вздымалась грудь,
Коса колбаскою топорщилась на холке,
Во взоре ж вызревала гроздью грусть.
 
 
Доярка милая! Седалище такое,
Как у тебя – развеет всякий сон.
Подай мне борщ, вареники, жаркое,
А задница заменит выпивон.
 
 
В гармонии звучали мы, как рифмы,
Слились сердца и напряглись тела.
Задержка типа у меня, любимый,
Сказала ты, и вся любовь прошла.
 
 
Хотя понятно, что никто из нас не свят —
Будь сдержанней в те дни, когда «нельзя».
 
Тот, Кто принимает решения, или Соломон Айвазовски

Его должность в газете определить довольно сложно. Эта фамилия никогда не фигурировала в выходных данных рядом с фамилиями других штатных сотрудников, недельным тиражом и номером типографского заказа, не указывается она ни в финансовых, ни в рекламных, ни в каких-либо других документах «КРИСа-2». Если верить бумагам, человек по имени Соломон Айвазовски (будучи коренным галичанином, он категорично отказывается называть свое отчество, ведь эта традиция была искусственно и насильственно перенесена на наши земли в советскую эпоху) не имеет ничего общего с единственной, а поэтому и лучшей ежедневной газетой нашего города. Хотя на самом деле он решает многое, иногда больше, чем пан Незабудко. Пан Айвазовски появляется в редакции неожиданно, короткими набегами, которые длятся от нескольких минут до получаса, и успевает вникнуть во все текущие редакционные проблемы.

Когда мы выпускали первый, «пилотный» номер, Соломон Айвазовски подошел ко мне, коротко поздоровался и сказал: «Существует тенденция оптимизации позиционирования нашего продукта на рейтинговой шкале», – и это означало, что мы должны поднять тираж газеты при помощи лучшей в городе телепрограммы. Потом добавил: «Оптимизация должна произойти путем переориентации на индивидуальные особенности генетически заложенных типов мышления».

То есть нужно найти индивидуальный подход к каждому читателю, а читателей пан Айвазовски разделяет на три категории соответственно типам мышления.

Категория первая: люди, которые смотрят телевизор ежедневно, или константные реципиенты.

Категория вторая: люди, которые смотрят телевизор время от времени, или реципиенты периодические.

И категория третья, она же последняя: люди, которые никогда не смотрят телевизор, они же потенциальные реципиенты.

«Отэто про потенцию я не согласен», – пошутил пан Незабудко, когда пан Айвазовски излагал свою теорию, но получил в ответ взгляд достаточно красноречивый, чтобы прикусить язык.

Чтобы удовлетворить «константных реципиентов», необходимо поместить в телепрограмму «превалирующий максимум информации», в которой «не обязательно позиционировать доминанты». То есть информации должно быть как можно больше, а читатели сами разберутся, какие фильмы и передачи им смотреть.

Для «периодических реципиентов» важно «позиционировать доминанты», то есть заострить внимание на особенно интересных фильмах или передачах. А для реципиентов потенциальных следует «изменить векторность» их интересов и привлечь к просмотру телепередач, а посредством этого – и к чтению нашей газеты.

В будущей телепрограмме планировалось давать расписания 25 телеканалов (превалирующий максимум информации) вместо традиционных трех в других изданиях, выделять жирным, полужирным, курсивом или печатать на сером фоне все, что должно вызывать повышенный интерес (позиционировать доминанты). А кроме того – публиковать программы каналов спутникового телевидения на языке оригинала, то есть на украинском, русском, польском, английском и немецком. Последнее должно было «изменить векторность» интересов группы людей, которые считают чтение телепрограммы слишком примитивной формой досуга.

Располагать расписания на странице следовало так, чтобы все передачи, идущие в одно время, размещались в одной строке. Первая строка – 07.00, вторая – 07.01, и так вплоть до 05.03. Круглосуточная трансляция не укладывалась в разработанный макет страницы. Сортировать тексты телепрограмм всех 25 телеканалов на языках оригиналов придется вручную, и заниматься всем этим буду я одна. Причем на всю работу мне отводится один день, при необходимости – еще и ночь, но наутро пленки должны быть в типографии, иначе не успеют напечатать.

«Если они не успеют, то как я должна?» – справедливо возмутилась я.

«Up to you[2]2
  Как угодно (англ.).


[Закрыть]
», – коротко ответил пан Соломон, и на этом дискуссия прекратилась.

Однако было в этой работе и что-то приятное. Например, вписывание анонса любимого фильма на свободное место во время макетирования, поиск иллюстрации в собственноручно собранной пиратской коллекции фото актеров и кадров из фильмов (об авторских правах тогда и речи не шло, даже когда перепечатывались целые статьи из других изданий). А интереснее всего было писать тексты на «обложку» телепрограммы – эти страницы, как правило, тут же становились обертками для книг или рыбы, подстилками для цветочных горшков или котов, а весной перед Пасхой ими мыли окна. При этом к самим расписаниям почему-то относились с гораздо большим пиететом, их сохраняли, а вдруг еще понадобятся, даже старую программу иногда боялись выбросить, перепутав с текущей. А мои любимые странички с информацией о новых фильмах, актерах, режиссерах, продюсерах, известных и начинающих, о новых и старых тенденциях в киноискусстве – их отчего-то сразу же использовали в хозяйстве. Но подумаешь, большая беда, – зато готовить такие материалы мне нравилось гораздо больше, чем основное наполнение телететрадки. Это было легче, интереснее, быстрее, а кроме того – никто никогда не жаловался, что опубликованная в последнем номере фотография Тома Круза плохо напечатана. Или что Памела Андерсон слишком часто меняет партнеров, и за этим не уследишь. Или что Джереми Айронсу не стоило сниматься в боевиках, поскольку у него слишком интеллигентное лицо. Скорее всего, людям было по фигу, что там происходит в жизни звезд, или этого вообще никто не читал.

Однажды я решила проверить свои предположения и в небольшой колонке новостей о знаменитостях написала, что Майкл Джексон планирует совместный концерт с Папой Римским, сославшись на «эксклюзивные источники в окружении певца». На следующий день было зафиксировано серьезное оживление продаж, номер с телепрограммой раскупили еще до обеда, и пришлось его допечатывать. В редакции никто не мог понять, в чем причина этой неожиданной популярности, а во второй половине дня мне позвонил главный редактор «Документов и аргументов» и предложил перейти к ним на втрое большую ставку с лаконичным пояснением: «Таких кадров и нам надо». Я отказалась, но на душе у меня стало легче. Все-таки мои любимые странички хоть кто-то читает. Хотя вряд ли эту радость разделил бы пан Свитыло И. В., мой научный руководитель, который считал работу в «КРИСе-2» пустой и неблагодарной тратой времени. Иногда он сообщал мне об этом по телефону, интересуясь, когда я закончу наконец свою диссертацию.

«Пани Горислава, я понимаю, что вопросы сотрудничества Майкла Джексона с Папой Римским Вас занимают в данный момент больше, чем теоретические размышления над сущностью тигиринского феномена, но я призываю Вас не зарывать в землю свой талант и не ранить так больно родного отца. Ведь он вложил в Вас душу, воспитал и дал образование. Для того ли, чтобы Вы писали в газете, – хотя у меня нет сомнений в серьезности и почтенности вашего издания, – всяческую чепуху. Вам с Вашей головой следует идти в науку, а не снимки кинозвезд собирать. Опомнитесь и одумайтесь, пани Горислава!»

Несмотря на всю его безусловную правоту, ведь моя работа не шла ни в какое сравнение с трудом научным, меня удивило и, не скрою, обрадовало, что про Папу Римского прочитал даже он. Интересно, о чем это свидетельствует: я совершенствуюсь как журналист и во мне уже проснулась репортерская жилка, которая требует постоянного поиска сенсаций, или, наоборот, я уже опустилась до стандартов желтой прессы, и настало время переходить в «Документы и аргументы»?

Но хуже всего – после сортировки телепрограмм, конечно – была охота за ошибками. Под утро, читая очередную страницу, меланхолически повествующую о том, что УТ-2 снова не показывает ничего интересного, зато по «1+1» будет неплохая передача, на которую я все равно не успею, в то время как PRO-7 готовит ретроспективу моих любимых фильмов, хотя в моем районе по кабелю этот канал не транслируют, – я начинала беспокоиться. Чем меньше ошибок я замечала – а с каждым часом я замечала все меньше ошибок, – тем подозрительнее становилась. Под конец мне уже казалось, что ошибку можно найти даже в строчке «05:00 Новини». Это случайно не русизм ли, «Новини», а может, они начинаются в 05:01, или же по среднеевропейскому, а вдруг, наоборот, по московскому времени? Какой-нибудь маньяк обязательно проснется в пять утра, заметит ошибку в программе и позвонит в редакцию. Я всю жизнь буду благодарна пану Незабудко за гениальную идею писать на каждой странице телеприложения: «Ответственность за изменения в программе несут телекомпании».

И уже дома, когда я засыпаю после сдачи очередной тетради, в голове у меня, словно стук вагонных колес, ритмично повторяется проговариваемый чьим-то незнакомым голосом текст: «Не ной, не все так плохо, не ной, твой труд полезен людям, не ной, не то что диссертация, не ной, представь себе, что ты, не ной, исследуешь тематику, не ной, провинция географическая, тире, не ной, не провинция духовная, не ной, вот ужас, вот тоска зеленая, не ной, сама всегда считала ведь, не ной, что это страшно скучно…»

«Здесь страшно скучно, – пишет мне знакомая из Австралии, где она исследует возможность наличия гендерного равноправия в первообытно-общинных племенах. – Ты себе не представляешь, какая это тоска. Я так завидую тебе, у тебя есть возможность заниматься чем-то настоящим. Пусть только на одну неделю, но телепрограмма хоть кому-то нужна».

У Соломона Айвазовски длинные нервные пальцы с полированными ногтями перламутрового цвета, которые словно выкрашены дорогим лаком, лишь слегка подчеркивающим их естественный оттенок. Кое-кто даже считает, что пан Айвазовски делает маникюр, но его ногти от природы такого цвета. Он любит барабанить пальцами по столу во время совещания. Практически всех присутствующих этот звук раздражает, но никто не осмеливается высказать замечание вслух. Пан Айвазовски носит бакенбарды и бороду «сложной конфигурации», как выражаются сотрудники газеты, одет он, как правило, в черный смокинг, ходит в цилиндре, на специальных цепочках, прикрепленных к одежде, носит монокль, карманные часы с откидной крышкой и мобильный телефон. Свой длинный черный зонтик он часто использует как трость, и тогда металлический наконечник ритмично постукивает по мостовой. Мне даже кажется, что я узнаю в этом постукивании такты из разных песен группы «Битлз», любимой группы пана Айвазовски. Под цилиндром прячется козацкий оселедец, которым пан Айвазовски очень гордится. Он курит трубку, которую старательно чистит специальными эластичными палочками, похожими на толстые полосатые шнурки для ботинок. Пепел из трубки он оставляет на столе в кабинете пана Незабудко, поэтому после совещания, на котором присутствовал пан Соломон, секретарша вытирает стол. Пан Айвазовски увлекается геральдикой и любит составлять гербы старинных тигиринских семей. К нему часто обращаются местные олигархи, поскольку иметь семейный герб стало модно. Пан Айвазовски исполняет их просьбы даже тогда, когда приходится сознательно подтасовывать факты, отыскивая доказательства принадлежности заказчика к тому или иному династическому дереву. Хотя больше всего пан Айвазовски не любит именно какие бы то ни было подтасовки. Чтобы оправдать эти свои поступки, он цитирует известный диалог, где софист Мефистофель убеждает Фауста в том, что ложные показания в деле, о котором ничего не знаешь, ничем не лучше метафизики. Ведь о ее предмете, по сути, известно не намного больше, чем о смерти Швердтлейна.

Говорят, что самым успешным геральдическим проектом Соломона Айвазовски стал семейный герб нашего Основателя, в родословной которого пану Соломону удалось отыскать аристократические корни – правда, то же самое касается и всех остальных заказчиков. Слегка настораживает только то, что на территории небольшого города Тигирина и его окрестностей проживает столько помещичьих семей, – если посчитать, сколько земли принадлежало всем им вместе, окажется, что Тигиринское княжество в старину должно было простираться примерно от Испании до Урала. Но пока что никто ничего не подсчитывал и в выводах пана Айвазовски не сомневался. Сам же пан Соломон оправдывал себя тем, что, «чем больше потомственной украинской элиты, тем хуже москалям», и это объяснение в целом всех устраивало.

Соломон Айвазовски формировал концепцию газеты как издания максимально изысканного и интеллектуального, рассчитанного на представителей «потомственной элиты». Он считал, что иллюстрации на каждой странице – вещь абсолютно лишняя, вместо нее лучше дать больше полезной информации, а самая хорошая иллюстрация – это диаграмма или график. У пана Айвазовски не было высшего образования. В свое время он поступил на факультет стандартизации и метрологии какого-то киевского вуза, но его выгнали со второго курса за «националистические убеждения», поскольку он ходил на пары в вышиванке, что в советскую эпоху воспринималось известно как. Но пан Айвазовски на всю жизнь сохранил любовь к графикам, схемам и диаграммам и пытался ставить их не только на страницы с новостями украинской и международной политики, региональными событиями и спортом, но и в рубрику новостей культуры. Однажды мне даже пришлось помещать в телеприложении «График распределения популярности кроссвордов и гороскопов по данным статистических исследований среди населения возрастной группы от 20 до 45 лет».

Пан Соломон уважал статьи под заголовками вроде «Дихотомия первого тура» или «Компаративная регрессия», а также употребление журналистами слов латинского происхождения, и не уважал русские фамилии и любые слова, которые ему казались русскими. К таковым он почему-то относил и слово «каша», поэтому в «КРИСе-2» бытовало только выражение «козацкое кушанье», что приводило к недоразумениям, когда публиковались, например, рецепты рождественской кутьи. Не все хозяйки понимали, что значит фраза «Два стакана сырого козацкого кушанья залить кипятком». Статьи, подписанные фамилиями с окончанием на «-ов» Соломон Айвазовски молча снимал с полосы и заставлял заменять другими. Если фамилия с таким окончанием встречалась ему в тексте, он ее просто вычеркивал. Поэтому когда в тигиринский горсовет избрали депутата по фамилии Портнов, в «КРИСе-2» вынуждены были называть его просто Депутатом, и в горсовете долго не могли догадаться, кого именно газета так выделила из числа прочих. Пока не напечатали интервью, избежать которого было невозможно, поскольку Портнов отвечал за теплоснабжение в городе, и в зимний период каждый житель Тигирина и, соответственно, читатель нашей газеты, очень рад был бы если не посмотреть Портнову в глаза, то хотя бы почитать, что он обо всем этом думает.

Нелюбовь ко всему русскому преподносила пану Айвазовски нелегкие жизненные испытания. Например, в тех случаях, когда ему хотелось выругаться, он пользовался исключительно исконной украинской лексикой. Из-за чего его ругательства заставляли вспомнить американские фильмы в переводах отечественного телевидения. Не могу сказать, кто выглядел убедительней: пан Айвазовски, нервно выкрикивающий «Трясця его матери», или Арнольд Шварценеггер, который дико орет, настигая киборга-соперника: «Разрази тебя гром! Провались ты сквозь землю!», а потом «Чтоб тебе пусто было, поганец!» И на ходу стреляет из лазерной базуки. Но в эти моменты у них явно было что-то общее.

Соломон Айвазовски уважал людей, выступающих за выход Галиции из состава Украины и проведение границы по реке Збруч, и не уважал тех, кто скептически относился к его желанию восстановить в автономной Галиции (со столицей в Тигирине конечно же) Габсбургскую монархию. Пан Соломон переставал замечать тех, кто осмеливался ему противоречить – даже если собеседник был прав. В статьях, написанных самим Соломоном Айвазовски, я понимала в лучшем случае каждое пятое слово.

Соломон Айвазовски не только боролся против русизмов, но и считал, что следует украинизировать все возможные иноязычные заимствования, а также был настроен против слов, «маркированных дискурсом враждебной ментальности». Это понятие слишком сложное и неоднозначное, чтобы я могла дать ему определение, поэтому приведу несколько примеров. Слово «дискотека», по мнению пана Соломона, было маркировано «попсовым» дискурсом, и в результате мы писали «гопця-дрыпця». Слово «богослужение» ассоциировалось у него с «православным дискурсом», и оно заменялось словом «месса». «Компьютерный дискурс» тоже вызывал у пана Айвазовски определенные «маркированные» опасения, и поэтому приходилось писать «вложение», а не «аттачмент», «отрез», а не «файл», «пластинка», а не «дискета», и «зеркальный круг» вместо «компакт-диск».

Однако в том, что касается пана Соломона, удивительней всего история его любви.

Уже больше восьми лет он влюблен в Шарлотт, француженку украинско-таитянского происхождения, с которой познакомился в буквальном смысле во сне и никогда живьем не видел. Однажды ему приснилась невероятно красивая девушка с волосами медного цвета, как у женщин на картинах Тициана, и с загадочным взглядом женщин с картин Вермеера, с ослепительно-белой кожей, под которой тоненькие прожилки вырисовывали узоры переплетенных друг с другом тропических цветов. Ее очи были зелеными утром и карими вечером, а ресницы – такими длинными и густыми, что ей тяжело было широко раскрывать веки, и потому, прищурившись, она разглядывала мир через небольшую щелку.

Во сне пана Айвазовски девушка медленно раздевалась, и когда полностью обнажились ее маленькие, но соблазнительно округлые груди, из сосков брызнуло молоко, и на оконном стекле, которое вдруг оказалось перед нею, капли растеклись и образовали буквы, сложившиеся в некий электронный адрес и имя Шарлотт. Утром пан Айвазовски написал незнакомке, и с той поры они посылают друг другу по тринадцать писем ежедневно. Тринадцать – любимое число Шарлотт.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю