Текст книги "Принц Полуночи. Трилогия"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 82 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Зверь спасал их трижды. Весь отряд. И один раз Лонга персонально. Это Лонг помнил прекрасно, но ни с кем не делился воспоминаниями. Слишком много было там боли, боли, боли, до тихого, животного скулежа. А потом – раскаленная, твердая ладонь на лбу. Чуть царапаются мозоли. И взгляд в глаза. Взгляд, где огоньки мерцают, вспыхивают, тянут куда-то. Боль уходила. Оставалась слабость, холодный пот по всему телу, звон в голове. А боль уходила. Как хорошо! Только непонятно было, почему уходящая боль смотрит теперь из чужих мерцающих зрачков. Но тогда это не имело значения.

А сейчас?

Сейчас – тем более.

А Ула – женщина. Она так устроена, что чувствам и эмоциям доверяет больше, чем здравому смыслу. За три дня она так сильно изменилась, и внешне, и, наверное, внутри. Стала очень спокойной, очень рассудительной. Очень-очень занятой. Что на самом деле творилось у нее на душе, Лонг не знал. Понимал, что нужно бы выяснить. Гот, например, уделял Уле очень много внимания, и уж он-то, наверное, сумел бы ее разговорить. А Лонг… Лонг попробовал. Маленькая рыжая немка послала его по-русски да с таким загибом… Больше к ней не совались. Никто. Даже Пижон, хотя, кажется, раньше Ула с ним дружила.

И вот сейчас Пендель. Замученный насмерть, живьем освежеванный. И сделал это Зверь, в смерти которого Ула обвиняла Гота.

В первый раз за все время пребывания на планете Лонг пожалел, что в его отряде нет психолога. А лучше – сразу психиатра.

Но, может быть, это даже к лучшему? Нет, не отсутствие психолога, разумеется, а то, что Пендель… Нет-нет! Не так. Не то. Господи, как глупо все получилось. Такая страшная смерть. Страшная, потому что неожиданная. Однако теперь все видят, все знают что такое Зверь. И сам Лонг знает. Верит.

«Действительно веришь?» – спросил он у себя.

И молча кивнул.

Стоило вспомнить Пенделя, и противоречие между разумом и эмоциями исчезало. Лонг уже не сомневался, что, увидев Зверя, он будет стрелять на поражение. Это нужно уничтожить. И остальные бойцы думают сейчас так же. Они тоже не сомневаются.

Тело вместе с носилками убрали к дальней от входа стене. Гад вернулся на свое место Ула и Джокер устроились бок о бок. Лонг подсел ближе к ним, окликнул пигмея:

– Слушай, а твои… гхм, духи предков, они не помогут? Джокер обернулся к командиру и о чем oн только думает?довольно осклабился:

– А как же «дикарские суеверия»?

– Я… – Лош жалобно поморщился. – Я дурак был. Извини, а?

Действительно, дурак. В то, что мертвые головы, которые таскал с собой Джокер, имеют какую-то реальную силу, никто особо не верил. Ну разве что бойцы из отделения Пенделя, а с них какой спрос? После той ночки, когда они впятером остались на складе в окружении скорпионов, парни могли еще и не такое напридумывать. Да уж. Не верил никто, но никто и не смеялся в открытую. Джокер на насмешки реагировал довольно нервно. А вот Лонг… Дурак был. Ой какой дурак.

– Извиняю, – великодушно кивнул Джокер. – Только Зверь убил Самого Большого Прадеда. Остальные маленькие и слабые. Они не смогут помочь.

Пигмей принюхался и сел поудобнее.

– Его нужно сжечь, – сообщил он Лонгу, – если он загорится, он умрет. Можно сначала выстрелить в голову. От выстрела в голову Зверь остановится. Ненадолго. Тут его и надо будет сжигать.

– Гот уже пробовал убить его огнем, – напомнил сержант, – не помогло.

– Гот его не убил, – Джокер поморщился, – Если бы Зверь умер, мы бы тоже умерли. Или, наоборот, жили спокойно.

– Что это значит?

– Лонг, – Ула отвернулась от входной двери, которую созерцала все время, пока шел разговор, – не задавай дурацких вопросов. Какая тебе разница, что это значит? Зверь – живой, это понятно? Живой человек. Чтобы его убить, его нужно сжечь. Зачем тебе знать больше?

– Я должен понимать, с чем имею дело.

– С кем, —холодно поправила биолог. – Ты ничего не должен, милый мой. Ты и не поймешь. Гот понимал и решил, что Зверя нужно убить. Зверь объяснил ему, как это сделать. Джокер сейчас рассказал тебе то же самое. Так хрена ли тебе еще нужно? Делай, как ведено. И ради бога, убирайся на свое место 1

– И рацию выключи, – посоветовал напоследок пигмей, – если ты услышишь голос Зверя, ты сделаешь все, что он прикажет.

 
И тень летит по полночным скалам.
Я к месту бояявлюсь усталым,
Но сил прибавится, и немало,
Ведь звери врагов едят.
Без приговоров и предисловий,
Не годен в пишу лишь брат по крови.
Меня, быть может, еще изловят,
Но до смерти не победят.
 

Зверь позволил им убраться с буровой. Всем троим. Пуле, Крутому и Джокеру. Может, этого не следовало делать? Три жизни, отнятых в пилотском гнезде, – это плюс ему и минус тем, живым, в новом лагере. Но, во-первых, запас людей на Цирцее ограничен, а сколько их может понадобиться для Ритуала, трудно сказать наверняка. Во-вторых, убивать Джокера не хотелось. Кто знает, что получится из него после смерти?

А звезды так и не стали привычными. В здешнем небе их было слишком много. И светили они ярко. Красиво. Зверь вел машину в темноте, погасив бортовые огни, и наслаждался невиданным доселе зрелищем: черные горы в торжественном звездном сиянии. Черные. Все оттенки черного. Глубокие складки, в которых тьма казалась осязаемой и пушистой, неровные пики, переливающиеся, как траурный атлас, бугристые склоны, выгибающие спины под холодной лаской неба. И тень вертолета, летящая по всему этому великолепию, такая серьезная, сосредоточенная, далекая от странной красоты. Деловая тень. Ей отвлекаться некогда.

На подлете к лагерю он снизился, пошел метрах в двух над землей, прячась за громадами скал от любопытных взглядов локаторов. Они искали его, это Зверь чувствовал. Так же, как чувствовал мрачную напряженность периметра. Сами по себе лучеметы в него стрелять не станут, но вот если им прикажут… Поиграть с Кингом на его поле было бы интересно, но не сейчас. Сейчас есть дела поважнее. А вообще, если бы не этот негр, вся электроника лагеря была бы уже послушна Зверю и сама повернулась против людей.

Так. А вот здесь, пожалуй, можно сесть. Машина с трудом, но встанет на крохотную площадку, и винтам есть где размахнуться. Славно, славно. Дальше пешком. Интересно, что они сейчас делают? Ждут – это понятно. Вопрос в том, как они ждут? Может статься, у Лонга хватило ума разделить бойцов.

Блажен, кто верует, Зверь. Ты ведь знаешь, что Гот не оставит командиром идиота. Ну так и не рассчитывай, что все получится легко.

Он выпрыгнул из кабины. Ласково провел ладонью по броне вертолета.

Чей это был прорыв, там, в старом лагере? Его или «Мурены»? Шаг вперед Зверя в его странных взаимоотношениях с неживым или инициатива самой машины, осознавшей неизбежность смерти?

Сейчас не время. Сейчас уже ни для чего нет времени. Жаль.

 
И ровен шаг, пожирающий мили
Меня оставили в тесной могиле,
Друзья скорбят, а враги забыли,
Но вот наступает срок:
Живым в могиле совсем не место,
Смерть – не полуденная сиеста.
Она – не жена, она лишь невеста.
Дороги ведут на Восток
 

Два выстрела прозвучали почти одновременно. Ворон выругался. Лис просто выдохнул воздух сквозь сжатые зубы.

– Что? – спросил Лонг, не отводя взгляда от своего участка.

– Он появился и исчез, – Лис воинственно двинул подбородком, – на самой границе света. Как тень. Был и нет.

– Уверен?

– Это Зверь, – поддержал Лиса Ворон, – Никакая не тень – у него волосы белые, аж светятся.

И тут же выстрелил Кошмар, чья зона была у противоположной стены, почти сразу за ним – Трепло, но следом за Треплом ахнули плазмой винтовки Зимы и Синего, а эти двое залегли рядом с Вороном и Лисом.

– Прекра… – начал было Лонг и на самой границе освещенного круга увидел высокую, стройную фигуру. Без шлема. Светлые волосы действительно сияли в темноте. Лонг выстрелил. Ему показалось даже, что он различает улыбку Зверя. Рядом грохнул выстрел Башки.

Нет ничего. Пустота. Круг света и тьма за ним.

Но снова стреляет Трепло.

В кого?! Если Зверь был здесь, он не мог оказаться с другой стороны рейхстага.

– Джокер?! Что происходит?!

– Он нас окружил, – невозмутимо ответил пигмей. Лонг едва не поверил. Но опомнился:

– Он же один.

– Зверь – один, – кивнул Джокер. Ты стрелял в Зверя А Трепло – в робота из цеха. Они ездят вокруг. Вы просто не слышите

– Но роботы демонтированы.

– Лонг, – укоризненно протянул Кинг. Его никто не спрашивал, но одним только словом великан напомнил, с кем они имеют дело. Правильно напомнил. Демонтировать роботов в общем-то не имело смысла.

– Джокер, где Зверь?

– Сейчас обходит рейхстаг со стороны двери. Он знает, где я. А вас не боится. Он смотрит.

–  Чтоон смотрит?!

– Кто где сидит. – Джокер пожал плечами. – Это же понятно. Он боится меня, Пулю и Крутого.

– Поменяйся местами с Гадом, – приказал Лонг.

– Есть, – все так же спокойно ответил пигмей.

Теперь дверь держали Кинг и Джокер справа, а Пуля и Крутой – слева от входа. Зверь может войти в здание только мимо них. Или через них.

– Он ушел, – не дожидаясь вопроса сообщил Джокер.

– Джокер, почему он вас боится?

Лонг не видел, но ему показалось, что маленький солдат улыбается.

– Стреляем хорошо.

– Где он сейчас?

– Рядом с Пижоном.

– Что?

– Не кричи, командир. – Голос Джокера изменился. – Он делает с Пижоном… он… Все. Я больше не слышу его.

И был крик боли, дикий, звериный вой. Он длился и длился и… бесконечный вопль в застывшей от страха тьме Сквозь толстые стены, сквозь узкие щели бойниц, сквозь кости черепа – в мозг.

«Убей его! – взмолился Лонг, чувствуя, что дрожащие руки вот-вот выпустят тяжелую винтовку. – Ради бога, Зверь, убей его наконец!»

Тишина

Холод.

Что-то дробно стучит раз в десять быстрее, чем бешено бьющееся сердце.

Зубы стучат.

А потом одна за другой под стенами рейхстага начали рваться дымовые шашки. Черно-серая муть заклубилась под ярким светом прожекторов, поползла по земле, цепляясь за воздух, полезла вверх, к небу. Бесшумные тени обозначились в дымном киселе, нечеткие, призрачные, они были повсюду, и они двигались.

Роботы?

Зверь?

Скорпионы?

Что это?! Что происходит?!

Стрелки приникли к бойницам, напряженно вглядываясь в густую завесу дыма, высматривая человеческий силуэт. Но трудно, почти невозможно было отличить его от медленно передвигающихся вдоль стен роботов.

Ужас давил на стены зала изнутри. Смерть – снаружи. Пока давление уравновешивалось, но…

– Джокер?

Черный солдат смотрел прямо перед собой. Из ушей его текли струйки крови. Темные на темной коже.

Страшно. Господи, как страшно.

Лонг даже обрадовался, когда ахнул взрыв и дверь рейхстага влетела в зал, с грохотом обрушившись на пол. Что-то случилось. Хоть что-то реальное. Настоящее.

Выстрел, выстрел, выстрел…

Поврежденный ударами плазмы, робот-погрузчик остановился в дверном проеме. На длинной платформе, защищенной от выстрелов вынесенным вперед механизмом, что-то шевелилось и тихо мычало на одной протяжной, мучительно-высокой ноте.

– Это Пижон, – сообщил Кинг.

Робот стоял в дверях. За дверью никого не было. И ничего. Живого или неживого – не важно. Пусто было за дверью.

– Кинг и Пуля, уберите платформу.

– Есть.

Пижон продолжал выть из-под широкой полосы пластыря, заклеившей его разорванный на всю ширину лица рот.

Он был живой. Зверь не убил его. И даже сложил рядом с телом отрезанные конечности. Лазерным лучом отрезанные. Во избежание потери крови.

Пулю вывернуло прямо на пол. А взорвавшаяся под грудой изуродованной плоти световая граната окончательно вывела из строя его и Кинга.

Два бойца ослепли надолго. Остальные… еще моргали судорожно, пытаясь прогнать пляшущие перед глазами яркие пятна, когда ласковый и властный голос приказал:

– Не двигаться, дети мои.

После этого Зверь аккуратно ударил Джокера чуть ниже уха, вышибая из пигмея остатки сознания.

«Это не гипноз, – вяло подумал Лонг, роняя винтовку, – врал Пижон. Гипноз таким не бывает».

 
А жизнь в открытых глазах сверкает,
И чуткие лапы тропу не теряют,
И каждый клык свое дело знает,
И верен шальной прыжок
И неутомимо мое дыханье,
Хоть это, может, и наказанье…
Перед тобою твое созданье.
Дороги ведут на Восток.
 

ЗА КАДРОМ

Понимание уже не нужно было ловить. Какие там ночные бдения, сон урывками, изучение неба? Понимание грохотало горным обвалом, накатывалось лавиной, погребало под собой – прятаться впору. Да некуда.

Зверь. Кретин. Несчастный, беспомощный дурак. Он делал не то. И не так. Он испортил все, что можно было испортить. И что нельзя – испортил тоже. Он жил неправильно. С самого начала неправильно. Он сам загнал себя в яму, в ловушку, из которой нет выхода. А ведь мог бы… как много он мог бы, не окажись таким болваном.

Люди! Вот где сила. Вот где власть.

Одного взгляда сверху на безграничную и покорную Москву оказалось для Николая Степановича достаточно, чтобы понять все.Взгляда на город, а потом трех месяцев уединения в белокаменном домике на дождливом морском берегу.

Там, в Москве, захватывающее осознание собственного могущества. Здесь – пустота одиночества. Небо. И… и все. Зверь мог бы царствовать, а вместо этого предпочел прятаться. Он не любил людей? Ну так и черт с ними. Для того чтобы пожирать кого-то, вовсе не обязательно питать к нему теплые чувства. Ведь именно люди делают мир. Тот огромный бесконечный мир, что дышит вокруг, – это в первую очередь человечество.

«Спасибо тебе, Зверь, – со снисходительным великодушием улыбался генерал Весин, – без тебя я бы мира не увидел. Зверь? Нет, уже нет. Зверушка. Звереныш. Зверек. Маленькая, жалкая тварь, испугавшаяся собственной силы». Один взгляд на Москву.

Зверь мог видеть ее каждый день. Огромный город. Древний город. Великий город. Неиссякаемый источник энергии – ведь страшно подумать, сколько боли, ненависти, злобы, сколько горечи пропитывает его. Зверь не пользовался этим. Не умел? Отнюдь. Не хотел. Брезговал. Как же! Он ведь гордый! Он не человек, и все человеческое чуждо ему. Магистр ошибался, когда говорил, что Зверь не способен любить. Способен. Еще как. Это его и погубило. С самого начала. Это и помешало ему обрести великое могущество, огромную силу, безграничную власть. Зверь умеет любить. Безмозглых животных. Бездушные машины. Дурацкие дома. Никчемное небо. Бессмысленные звезды. Целую Вселенную, мать его так! А Вселенная – это слишком много.

Сила в том, чтобы не любить все! Пользоваться всем. Не брезговать, не разделять, брать, брать и брать. Столько, сколько получится унести. И еще больше. Еще. Потому что чем больше берешь, тем сильнее становишься.

Змеи исчезли. Сами. Это хорошо, потому что они были уже поперек глотки. Однажды не получилось открыть колпак болида, а двери в дом Николай Степанович давным-давно не то что не запирал – он еще и деревянный башмак между косяком и порогом подкладывал. Чтоб не захлопнулся замок. А то ведь не попасть обратно.

В общем, делать здесь было уже нечего. Остается лишь вызвать по телефону такси и уехать в ближайший город, снять номер в гостинице. Номер, где все будет так, как нужно хозяину. Единственное, что не давало покоя, – раздражение. Очень неприятно знать, что можешь все, и не иметь возможности хоть что-нибудь сделать. Теории хватает, а вот реальной силы пока – шиш да маленько. Забирать чужие эмоции и то не особо получалось.

Кровь нужна была. Живая кровь. Зверь ведь тоже начинал с этого. Да, у него были задатки. В отличие от Николая Степановича, этот придурок с самого начала был одарен более чем щедро. И как он использовал свою силу? На что? На пробуждение неживого. На то, чтобы приваживать к себе всякого рода зверье. На рисование. Нет, правду говорят, что дуракам счастье. Но ведь не только им одним!

Такси генерал вызывал уже из мотеля. Он добрался туда пешком, потому что собственный телефон перестал вдруг работать. Взбунтовался, ублюдок пластмассовый. А сволочной болид, даже когда удалось сломать колпак, не проявил должного уважения. Не завелся.

Один топливный бак Николай Степанович использовал для важного дела – облил горючим дом. И поджег. Зверь огня боится? Ну что ж. Ему приятно будет узнать, как закончилась жизнь его убежища. И обожаемого болида, кстати говоря. Тот взорвался – любо дорого посмотреть. А как он кричал, пока умирал! Неживое дохнет медленнее, чем люди. Интересно, Зверь знает об этом? Если нет, что ж, надо полагать, узнает. Какие-то части машины проживут долго. Достаточно долго, чтобы дождаться появления хозяина.

Дураков, надо наказывать. Наказывать больно. Чтобы впредь неповадно было глупости делать.

Кровь нужна.

Первую жертву Весин нашел еще в Марселе. Не сказать чтобы все прошло удачно – дамочка протянула меньше получаса. Так первый блин всегда комом, это правило без исключений. Зверь утверждал, что в женщинах силы больше, чем в мужчинах. Надо проверить. Все равно придется убивать еще. И еще. Пока сила не начнет переливаться через край. Вот тогда ее можно будет направить на подчинение. Всего и вся! Да!

Сообщение о смерти Зверя генерал получил по дороге в Москву. В армии, так же, как и везде, работали нужные люди. Расстроился, но не слишком. Скорее, чуть подосадовал. Во-первых, на ошибку своих аналитиков – ведь Азамат Хайруллин в числе многих других был взят в разработку. И так же, как все другие, отвергнут. А еще Николай Степанович порадовался за себя. За то, что все рассчитал правильно. Зверь погиб из-за собственной глупости. Чего и следовало ожидать. Однако маршрут свой генерал изменил. Убийцу, который мог бы многому научить, уже не достать. Все придется узнавать самостоятельно. Значит, цель теперь не Москва, а Казахстан. Последнее из убежищ Зверя. Последний его дом. Тот, который так и не удалось найти. К тому же пробовать силы лучше на животных, а там целая стая волков, готовая к употреблению. Если получится с ними, можно будет взяться за людей.

«Если», пожалуй, излишне. Чего уж скромничать, и так понятно, что получится. Просто с людьми придется действовать осторожно, а попробовать себя, почувствовать, как это – абсолютная власть, хотелось уже сейчас. Немедленно.

Зверь не убивал детей. Говорил, что в них нет силы. Врал. Бессовестно и нагло. В Алматы Николай Степанович прикончил какого-то сопляка лет двенадцати-тринадцати от роду. Умения по-прежнему недоставало. Жертвы умирали слишком быстро. Каким чудом Зверь умудрялся заставлять их жить после того, как вырезал сердце, оставалось непонятным. Этому еще предстоит научиться. А сила, отнятая у ребенка, была чудесной. Искрящейся, как шампанское в резном хрустале.

Дорогу от столицы до безымянного поселка генерал преодолел как на крыльях. Ехал-то на машине, ну его к черту – подниматься лишний раз в небо. На Земле надежней. Да, ехал на машине, но все равно казалось, что летит. Душа летела. Пела душа.

Он лихо завернул во двор нужного дома. Не жалея автомобиля, вышиб запертые ворота. Пинком распахнул дверь. Она была не заперта – это понятно, от кого закрываться в степи? Тем более что и воровать в доме, скорее всего, нечего.

Николай Степанович бесцельно прошелся по комнатам, мимоходом отмечая, как разбегаются из-под ног пауки, как спешат выбраться через окна шустрые, пятнистые змеи. Они боялись. Эти твари, укусы которых были смертельны, боялись его. Прятались.

В доме было чисто. Даже пыли на удивление мало, хотя ни один человек не появлялся здесь уже больше полутора лет. И, конечно, картины висели на стенах. В Москве и у моря они тоже когда-то висели. Хотя бы часть из них. Но сам Николай Степанович этого не видел. Не присутствовал при обыске. А тут – извольте видеть.

Полотна были самые разные.

Поселок, тоскующий по людям, как потерявшийся пес. Портреты волков. Они, что, и вправду такие, эти твари? Вот морда удивленная. А у этого щенка в глазах восторг, как раз щенячий, и из пасти задушенная мышь свисает. Поймал, дурак, и радуется. Этот, в шрамах весь, зевает задумчиво. Чего их рисовать, спрашивается? Волки они волки и есть.

От пейзажей Николай Степанович лишь поморщился недоуменно. Скукотища! Красиво, конечно. Небо вот. Холмы разноцветные. Зверь здесь тоже в мае бывал, пора цветения к этому времени еще не заканчивается. Красиво. И что? Пользы с этой красоты – разве что после обеда полюбоваться. Для улучшения пищеварения. Говорят, помогает.

Ну так где эти клятые волки?

Бросив разглядывать картины, генерал сосредоточился на приказе.

– Ко мне! – пробормотал он, усмехнувшись. Разумеется, сформулировать приказ словами было невозможно, но отчего не попробовать? Не получилось? И не надо.

Он успел оторвать лапы аж четырем паукам, прежде чем первые тени мелькнули за разбитыми воротами.

Бросив последнюю жертву беспомощно крутиться на полу, цепляясь за полированное дерево двумя левыми ногами. Николай Степанович присел на подоконник.

Он наблюдал.

Волки входили во двор. Кто-то – через разбитые ворота. Кто-то – лапой толкая незапертую калитку. Кто-то просто перемахивал через низкую ограду. Красиво так. Бесшумно. Стремительно.

Волки входили во двор. Входили. Входили. Входили. Их было очень много. Те, кому не хватило места, окружали дом снаружи, оставались за дощатым забором.

Волки молчали.

Николай Степанович думал почему-то, что они будут хотя бы громко дышать, вывалив языки. На портретах, сделанных Зверем, таких хватало. Еще генерал ожидал, что волки начнут чесаться – у них ведь блохи должны быть. Они же дикие. Волки, в смысле. Да и блохи, если уж на то пошло. Еще твари должны были бы рычать, или скулить, или лаять… ну, хоть какие-нибудь звуки издавать! Не бывает так, чтобы животные просто молчали. И даже дышали бесшумно.

А еще… Николай Степанович не очень отчетливо представлял себе, каково это – власть над огромной стаей хищников. Собственно, он потому и отправился сюда, что очень хотел составить такое представление. В общем, ему почему-то казалось, что ощущение будет приятным, захватывающим, может быть. Ну, хоть каким-нибудь. На деле же генерал ничего не чувствовал. Он сам по себе. Волки сами по себе. Окно открыто. Низкое окно. Волчьи морды почти на уровне колен. Глаза у них какие внимательные…

Странно это. Зверь опять наврал. На сей раз – в портретах. Где он в этих желтых буркалах умудрился разглядеть обожание, ехидство, хитрость, удивление, ленивое добродушие? Где? Где хоть проблеск разума?!

«Их слишком много, – осознал Николай Степанович, – за таким количеством трудно уследить». Неизвестно, как делал это Зверь, может статься, потом это будет понятно. А пока… Мелькнула мысль отослать часть стаи. Куда-нибудь.

Ну, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Но не совсем ясно, как это сделать Волки-то сами по себе.

Впрочем, сюда они как-то пришли. Услышали приказ и…

Следующая мысль была неприятнее всех предыдущих.

Не слышали волки никакого приказа. На дворе май. Они привыкли за много лет, что именно в это время является сюда их обожаемый хозяин… Они пришли. И увидели чужака.

А ведь эти волки – людоеды. Зверь приучил их к человечьему мясу.

Выдерживая маску ледяного спокойствия, Николай Степанович продумывал пути отступления.

Скатиться с подоконника.

Захлопнуть окно.

Сколько времени потребуется волкам, чтобы разбить стекло 9Нет, они не станут этого делать. Это же зверье, безмозглое зверье.

И они до сих пор не напали. Почему? Ждут чего-то?

Длинные когти громко и отчетливо простучали по половицам. В доме? За спиной? Конечно, ведь дверь не заперта…

Николай Степанович резко обернулся. Встретился взглядом с двумя желтыми огнями. Он успел разглядеть там, в янтарной глубине, откровенную, ехидную ухмылку.

И ненависть.

Паук все скреб и скреб двумя уцелевшими лапами, все вертелся вокруг себя, как лодка по команде «правым табань!», может быть, пауку было больно, может быть – страшно. И может быть, он даже обрадовался, когда прямо на него хлынул сверху поток горячей, липкой крови. Во всяком случае, мучения паука на этом оборвались.

Длительный перерыв почти не сказался на эффективности. Тело само вспоминало, что и как нужно делать. Да и дел-то немного: уронить, связать, привести в чувство. Два человека или пятнадцать – не имеет значения, если жертвы не сопротивляются, а жертвы не сопротивлялись. Единственный, кто мог не поддаться внушению, – это Джокер, поэтому Зверь вывел его из строя прежде, чем взялся за всех остальных. Джокер и Зверь – два полюса. Силы, к которым обращался маленький колдун, полярны тому, с чем имел дело экзекутор, поэтому ужас и боль Пижона Зверь отдал пигмею до последней капли. Не оставил себе ничего. И то, что было для него источником жизни, Джокера едва не убило.

В другое время, в другой ситуации Зверь, пожалуй, похвалил бы себя за верное предположение. Ведь действовать пришлось наугад. А ну как все вышло бы совсем иначе и Джокер сумел использовать чужую боль по назначению? В другое время и в другом месте Зверь не преминул бы посмеяться над собой за склонность к мистицизму. Никаких разумных объяснений тому, что делал пигмей, он найти не смог, как ни старался. В другое время и в другом месте…

Время и место не располагали.

Автоматизм движений, навязчивое напоминание: ничего себе, все – Ему, привычная (а ведь думал, что забыл, как это бывает) радость от чужого смертного ужаса.

Слабо трепыхающееся тело жертвы рывком – на один из столов.

«…останки Пенделя здесь же осматривали…»

Надеть перчатки.

Разрезать одежду.

Жертва кричит. Трудно сдержать улыбку. Ласковыми теплыми волнами накатывает сила, щекотно бежит по венам, колется в кончиках пальцев. Эти волны – смешные, маленькие предвестницы шторма, гонцы огромных, щерящихся пеной валов, глашатаи урагана, неистового и сладостного урагана…

Не сегодня. Нынче все – Ему. Пусть. Если Он поможет, впереди еще много убийств.

Но тоскливое недоумение никак не исчезало, накипью осело в сердце, и веселые токи чужого страха не в силах были смыть эту дрянь.

Недоумение.

Зверь искал в себе хоть сколько-нибудь сожаления, хотя бы намек на нежелание убивать вот этого, дико вопящего под ножом… Кто это, кстати? Ах, Петля… Что-то должно было мешать. Ведь отношение к этим людям в какой-то момент изменилось, ведь было же время, когда он сам готов был умереть, чтобы они выжили… Как раз Петлю он и лечил от заразы, принесенной Костылем.

Зачем?

Чтобы Петля не умер.

Зачем?

Надо полагать, для того, чтобы сегодня было кого убивать.

Сохранял кормовую базу…

Нет.

Впрочем, причины не важны. Важен результат.

Когда-то давно он распределял силу инстинктивно. Уверенность в том, что жертва не должна умереть, пока ей этого не позволят, была всегда, с самого первого убийства, а вот технологию он понял далеко не сразу. Позже научился четко отмерять количество капель, необходимых для поддержания корчащейся на алтаре жизни. Если жертв было несколько, он подпитывал их же собственным страхом. Но чаще человек пожирал себя сам. Зверь забирал у него силу и этой же силой с ним делился.

Сейчас в его распоряжении было тринадцать людей. Тринадцать, без Джокера и Улы, которую Зверь почел за лучшее усыпить. Почти полтора десятка. И все они боялись. Их страх, такой чудесный на вкус, кажется, можно было черпать руками прямо из воздуха. Зверь не успевал забрать все. И усилием воли гнал с лица счастливую улыбку. Ну не пристало палачу улыбаться. Что это за безобразие, в самом деле! Палач должен быть серьезным и сосредоточенным.

Страх он оставлял. Жизнь Петли пропустил сквозь себя и выдохнул под высокие своды зала.

Следующий.

Все еще пытаясь отыскать в себе остатки недавней человечности, Зверь вспоминал имя каждого из бойцов. Никаких чувств имена в душе не будили, и следовало бы этому порадоваться, но не получалось почему-то.

За Петлей последовал Башка

Потом был Синий. Потом – Кошмар. Ярко-рыжий и высокий, почти как Лонг. Лонг на столе не поместился, и Зверь, недолго думая, отжег ему ноги до колен. Потом…

– Ты все-таки решился на Ритуал, – задумчиво констатировал Он, появляясь прямо посреди зала. Ни огненных вспышек, ни серного запаха, ни даже хотя бы туманного облачка, из которого сформировалась бы Его невысокая, изящная фигура. Зверь, разумеется, не ожидал никаких декораций, но и на явление Его во плоти он тоже никак не рассчитывал.

– Не останавливайся, – Тот, Кто пришел, кивнул на Зиму, – продолжай. По обычаям твоего народа, гостей положено кормить.

И крик Зимы забился в воздухе, захлебываясь, но не прерываясь, лаская слух. Зиму сменил Лис. Потом Зверь бросил на стол Гада, но Тот, Кто пришел, покачал головой и поднял палец:

– Достаточно. Садись, побеседуем. Время еще есть.

Он выкатил на середину зала два кресла. Зверь стянул перчатки, брезгливо оглядел заляпанную броню, но снимать ее не стал.

– Ну что? – Его гость устроился в кресле, откинувшись на спинку и удобно вытянув ноги. – Кто первый будет задавать вопросы?

– Ты уже начал. Хотя странно, что у Тебя есть вопросы.

– Я не всеведущ, – пришелец улыбнулся, расправил высокий воротник средневекового плаща, – особенно если дело касается таких, как ты.

– Вот это и странно. Как мне Тебя называть?

– Демиром. Это имя, по крайней мере, не очень затаскано. Устраивает тебя такое обращение?

– Вполне. Ты зачем-то хотел видеть меня. Что за интерес может быть у… – Зверь задумался, подыскивая определение, и Демир рассмеялся. Сложил пальцы, взглянул на собеседника поверх ладоней:

– У правителя моего масштаба. Ты это хотел сказать?

– Приблизительно.

– Я отвечу. Но сначала ты скажи мне, почему так Избегал встречи. Десять лет – немалый срок для смертного

– Боялся,

– Чего же?

– Тебя. Я не знал и сейчас не знаю, чего Ты хочешь.

– А чего хотели от тебя все остальные?

– Люди?

– Ну да.

– Чтобы я убивал для них, – задумчиво ответил Зверь. – Сначала это было уничтожение тех, кто мешал, потом убийства ради убийств, для того, чтобы убедиться в своей безнаказанности, потом… сила, которую я забирал… Тебе это зачем? Конкуренты завелись? Или своих сил не хватает?

– Конкуренты, – кивнул Демир. – Вот ты сам и ответил. Вас очень мало, таких, а мне нужен каждый.

– Нет, – Зверь поморщился. – Мне десяти лет на всю жизнь хватило.

– Если бы ты пошел на контакт сразу, многое сложилось бы иначе. – Пришелец вздохнул: – Я и не предполагал, что ты продержишься так долго. Десять лет. Упорство, которое было бы достойно уважения, не будь оно совершенно неоправданным.

– Я и сейчас не в восторге. – Зверь смотрел в пол, крылья тонкого носа чуть вздрагивали. – Извини уж.

– Но выбирать тебе не приходится, – хмыкнул Демир. – еще бы! У меня было десять лет на то, чтобы организовать эту встречу. Причем так, чтобы она прошла на моих условиях. Должен признать, это было нелегко. В последние месяцы с тобой происходят странные вещи. Мне приходилось корректировать ситуацию едва ли не поминутно.

Зверь поднял глаза:

– О чем ты?

– О твоем желании стать человеком. – Демир пожал плечами. – Глупо это, можешь мне поверить. И о том, что все твои беды, начиная с продажности магистра, – моих… ну, не рук, конечно, но, в общем, моя работа. Падение «Покровителя» можешь смело записывать туда же… И позволь выразить тебе мое восхищение – ты сделал невозможное, выдернув целый корабль на планету, пригодную для людей. Кстати, именно я навел твоего приятеля Азата на мысль установить камеру в твоем жилом отсеке.