Текст книги "Путь в Дамаск (СИ)"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Будь ифриты подальновиднее, они бы более внимательно отнеслись к контракту на стадии его заключения, а так часть работы им пришлось проделать самим. Впрочем, они были не в претензии.

А «Турецкая крепость» взялась бы и за полную зачистку лагерей, если б ифриты додумались конкретизировать этот пункт договора.

– Ну, да… – пробормотал Заноза, – можно убить и четыреста человек.

– Вон из моей головы, – отозвался Хасан.

Разговор перед рейдом, после того, как Заноза отстоял свое право лететь на Филиппины, он отлично помнил. Помнил, как сказал, что можно убить и четыреста человек. А когда Заноза, в свойственной ему эмоциональной манере, возразил, что это очень много, удивился:

– Так не за один же раз.

Не знал еще, что им придется уложиться за ночь, но дело было не в этом.

В ответ он получил взгляд, которым Заноза удостаивал, когда слышал что-то неприемлемое, а то и вовсе невозможное. Не часто такое случалось, но взгляд Хасан знал хорошо. Очень уж он был выразительным.

– Я не про тактику, – сказал тогда Заноза. – Черт, почему я за это вот… за это безумие люблю тебя еще больше?

Это было одной из самых главных причин не брать его в рейд. То, что для Занозы количество убитых людей не сводилось к тактике. До сих пор. И если бы любовь нуждалась в объяснениях, Хасан мог бы сказать, что это одна из причин, по которой он любит бешеного британского подкидыша.

– А о том, что сталось с президентом, Майкл знает? – поинтересовался он, готовый к худшему. Проблему с филиппинским президентом удалось решить очень тихо и очень быстро, но он только что выслушал целую речь о необыкновенных поисковых способностях Майкла Атли.

– Только официальную версию. Там «Крепость» не засветилась. Но ты уже понимаешь, к чему я, да? Майкл со средней школы работает над тем, чтоб стать агентом ФБР. Расписал ближайшее будущее по пунктам: армия, колледж, академия в Кус-Бей. Семья его не сказать, чтобы в восторге от того, что он собрался в армию, но мешать не будут. Типа, знаешь, каждый расстается с идеалами в свое время, и нет смысла торопить события.

– Иншалла, – отозвался Хасан без особого, впрочем, чувства. – Если Майкл такой сообразительный, как ты говоришь, он перестал идеализировать ФБР еще в средней школе.

– Ты улавливаешь. Его родители этого пока не поняли, родители никогда не понимают, что у них дети выросли. А Майкл не думает даже, что сможет изнутри изменить ситуацию к лучшему. Но ему восемнадцать, и он продолжает считать, что, став агентом, принесет максимум пользы стране и людям.

И с этим своим желанием приносить пользу, с этой своей верой в то, что польза окажется кому-то нужна, парень нашел «Турецкую крепость». Которая, как ему видится, выполняет ту же работу, что и ФБР – защищает людей и законы, но не замечена при этом ни в ангажированности, ни в коррупции, ни в подтасовке фактов, ни, кстати, в предвзятости в отношении мусульман. Какие из Атли мусульмане, это конечно, вопрос, вероятнее всего – никакие, но они считают себя мусульманами. Заноза сказал бы, что это одно и то же.

– «Крепость» – это семейный бизнес семейный характер, где к турецкому военному искусству добавилась кавказская вольность и горские представления о чести и справедливости, – Заноза цитировал Майкла, и это должно было звучать смешно и пафосно, но почему-то получилось неплохо. Далеко от истины, но… если исключить Кавказ, может, и ближе, чем казалось на первый взгляд. – И не забывай о свободе действий

– У всех наемников есть свобода действий, для того они и нужны.

– Вы – не «все наемники».

Это так. Без всяких натяжек и исключений. Когда официальные структуры не хотели сами пачкать руки, они обращались за помощью к наемникам. А в «Турецкую крепость» они шли, когда проблемы не решались ни деньгами, ни оружием, ни кровью. Когда проблемы не решались человеческими способами.

– Он сказал, чего хочет?

– Мне-то? Ну, конечно! Или ты что имеешь в виду? Сказал ли он, что хочет делать? Да всё то же: армия, колледж, Кус-Бей, служба в ФБР. Он хочет научиться всему, что может оказаться полезным «Крепости». У тебя нет ни одного бывшего агента, у всех твоих бойцов за плечами только армейская служба и какой-нибудь бакалавриат, Майкл надеется, что его опыт, когда у него будет хоть какой-то опыт, заменит отсутствие паранормальных способностей.

– То есть, на родственные чувства он не рассчитывает?

– А у тебя они есть?

Заноза с ногами забрался на диван, заглянул Хасану в лицо.

Мухтар, оживившись, сунулся к нему, лизнул в ухо. Заноза обнял пса за шею, усадил, и теперь на Хасана смотрели уже две заинтересованных физиономии. Мухтар, сидящий на полу, ростом был вровень с Занозой, сидящим на диване. Обоих это устраивало.

– Очевидно, что у меня они есть, – сказал Хасан.

От ответной улыбки в гостиной даже слегка посветлело. Заноза молча ткнул собаку кулаком в бок, слышал, мол? Это он про нас с тобой. Мухтар положил голову Хасану на колено и замер, прикрыв глаза.

Родственных чувств к Майклу Атли Хасан не испытывал. Равно как и к своим внукам и правнукам. Не потому, что в полной мере стал мертвецом и потерял остатки человечности, а потому, что понял однажды, как далек от него мир, в котором жили самые, казалось бы, близкие люди. Осознание этого – дело давнее – было болезненным и выбило из колеи настолько, что он едва не утратил связи с реальностью. Но один белобрысый английский охламон, разносчик бешенства с подведенными черной тушью глазами, вернул его обратно в мир с необыкновенной легкостью. А сам словно и не понял, что сделал. Может быть, действительно, не понял. Он-то себя никогда не считал реальным.

*  *  *

В «Крепости» до сих пор не было ни бывших полицейских, ни бывших агентов ФБР, вообще никого из специалистов такого рода. Команда, сформировавшаяся в сороковые, развивалась, училась, оттачивала самые разные навыки, и каждый в ней стоил десятка специальных агентов, но почему бы не включить в состав дневной смены одного настоящего профессионала? Если Майкл с годами не изменит решения, он не будет лишним.

Нельзя сказать, чтобы родственные чувства не играли никакой роли. Хасан их не испытывал, но это не отменяло того факта, что Майкл не чужой. Заноза считал его не чужим. Он уже не упустит парня из виду, больше того, возьмется учить его тонкостям поисковой работы и этому… как же оно называется? профайлер? в общем, лезть в головы незнакомых людей и предсказывать их действия или восстанавливать события с их участием научит тоже. Хорошо обученный выпускник Кус-Бей с опытом армейской службы, которому, к тому же, можно будет доверить часть хлопот ночной смены, раз он все равно почти вплотную подошел к особенностям их работы и тонкостям выполнения задач, пригодится в «Крепости».

Хасан знал, что планы современных школьников меняются по обстоятельствам, не оказавшим бы ни малейшего влияния на планы их ровесников из прежних времен. Знал, что даже кажущийся проторенным путь для отпрыска хорошей семьи: колледж, университет, работа в семейном бизнесе, может увести в такие дебри, откуда дальше только тюрьма или могила, что уж говорить о замыслах лихих и отважных, вроде службы в армии и ФБР. Он бы выбросил Майкла из головы на ближайшие несколько лет, но приближались свадебные торжества и Заноза в связи с этим развил бурную деятельность по изучению списка гостей – пятьсот шестьдесят восемь человек, не считая детей и несовершеннолетних – и процеживанию сведений о них через фильтры полезности, бесполезности и безвредности. Тема семейных отношений и общественных обязанностей всплывала каждую ночь в свободное от работы время, а Майкл обычно был на первых полосах.

Как Хасан и предполагал, Заноза сразу начал учить его чему-то, касающемуся наблюдения за людьми. Неким основополагающим началам, которые, как водится, познаются лишь с опытом или с хорошим наставником.

Или с Занозой, который даже не думает ни о каких наставлениях, просто умеет хорошо объяснять и под завязку набит интересными историями, иллюстрирующими любой из пунктов его несуществующей учебной программы.

*  *  *

Турок не был сторонником традиций, скорее наоборот. В конце концов, он поддержал Кемаля, когда тот еще не стал Ататюрком, выступил против многовекового уклада Османской Порты, был среди тех, кто превратил Турцию из теократии в светское государство. Это, правда, положило начало новой традиции, по которой именно военные перевороты стали способом поддержания в Турции гражданских свобод и демократических ценностей, но, опять же, сам-то Хасан в последующих переворотах не участвовал, лишь присматривал за тем, чтобы в беспорядках не пострадала семья, а значит и традицию не поддерживал.  Зато он был «немного консервативен» – о, Заноза обожал эту формулировку, потому что сам не знал, есть ли в ней сарказм – не признавал цифровых технологий, не одобрял телевидения и предпочитал костюмы, пошитые в стилистике сороковых. Он, к слову, еще и не носил ничего, кроме костюмов, но это не от консерватизма, а потому, что с самого детства привык к установленной форме одежды. Как в десять лет в свою тевтонскую военную школу уехал, так до сих пор в армии. Это любые мозги искалечит, и хорошо, что в случае Турка обошлось всего лишь однообразными предпочтениями в одежде. Костюмы ему, надо сказать, чертовски шли, хотя, Заноза бы совсем не возражал, если б мистер Намик-Карасар хоть иногда надевал, например, джинсы. Просто интересно было посмотреть.

Мистер Намик-Карасар… Нет. За именем стоял образ, делавший джинсы решительно невозможными. Только костюмы, маскирующие наплечные кобуры, только пальто, под которым удобно носить саблю, только неброская элегантность сороковых, делавшая Хасана неотразимым. Для женщин. В основном. Ну, то есть, надо понимать, что Лондон и Лос-Анджелес, хоть и лучшие города на Земле, однако имеют свои особенности. Но, все равно, в основном – для женщин.

Именно об этом Заноза подумал в первую очередь, когда Хасан предположил, что на свадьбу Эйдана Атли он возьмет с собой Мартина.

Мартин – «доктор Фальконе» в турецкой формулировке, – уже четыре года жил в Юнгбладтире (а еще в Доузе, в своей Москве, на Кариане, на Тарвуде и в Ифэренн), и ни в чем себе не отказывал. То есть, вообще ни в чем. Он стал воплощением лучшего, что есть в современном изобразительном искусстве, получил известность как архитектор, дизайнер, художник – это уж само собой; был представлен ко двору Его Величества Ричарда IV, а следом и остальных европейских монархов.

Хасан называл Мартина доктором из-за степени по юриспруденции, полученной в Москве, в другом мире, по правилам российской науки, которые и здесь-то ни на что не походили, а уж в параллельной вселенной должны были быть и вовсе нечеловеческими. Степень доктора четыре года назад полученная Мартином в AIC^[5], самой влиятельной школе искусств в стране, не имела для Турка ни малейшего значения. Для Мартина, что обидно, тоже. Да и пусть их. Все равно прийти на свадьбу с доктором Фальконе стало бы лучшим подарком и гостям, и молодоженам. Хасан примерно это и имел в виду. А еще то, что в компании Мартина Занозе будет интереснее.

Они были слишком разные, чтобы сравнивать, и Заноза не сравнивал. И они были слишком разные, чтобы сойтись ближе, чем сейчас. Тысяча семьсот сорок миль – самое подходящее расстояние, сокращать его не хотели ни Мартин, ни Хасан, ни даже Заноза, хоть ему и приходилось теперь жить на два дома. Когда тысячу семьсот сорок миль преодолеваешь за шесть секунд, необходимых на открытие портала из «Февральской луны» в особняк в Юнгбладтире, что два дома, что один – невелика разница.

В общем, позвать Мартина на свадьбу было отличной мыслью. Но Хасан, как выяснилось, вовсе не собирался брать с собой мисс Виай. Когда Заноза спросил о ней, Турок лишь поднял бровь:

– Предлагаешь привести туда вампира?

Они были втроем. Два упыря и собака. Собака на свадьбу не собиралась, но они двое уже дали официальное согласие, поэтому вопрос прозвучал… как-то странно.

Хасан тоже это понял. Пару секунд они с Занозой смотрели друг на друга, потом оба решили тему не развивать.

– Из стада кого-нибудь не хочешь позвать? – поинтересовался Заноза дипломатично.

– Нет, – лаконично и предсказуемо ответил Турок.

В таком случае, прийти на свадьбу с Мартином означало сделать Хасана мишенью для всех незамужних дальних родственниц, каковых на свадьбе ожидалось двадцать четыре, из них двадцать три – в сопровождении матушек. Заноза, если верить Турку, не слишком разбирался в незамужних юных леди, но уж о матушках он знал всё. Предостережения насчет охотниц за титулами и деньгами сопровождали его с четырнадцати лет, с того времени, как погиб отец. Из этих предостережений следовало, что если потенциальным невестам, по крайней мере, на первых порах, могло не хватать коварства и изощренности, чтобы заманивать женихов в свои тенета, то уж их матери-то были щедро наделены и тем, и другим, и чуть ли не с рождения дочерей оттачивали охотничьи навыки, чтоб довести их до совершенства к моменту выхода дочек в свет.

Сестра над этим смеялась. Она вышла замуж по любви, и тот факт, что у мужа не было ни денег, ни титула, совершенно не беспокоил ни ее, ни, кстати, матушку. Заноза, наверное, только благодаря сестриным насмешкам над материнскими опасениями, до самой смерти и сохранил иллюзии относительно женщин. И после смерти тоже. Хасан, вон, сколько лет уже пытается его убедить, что не все женщины – принцессы. Не все, конечно. Ну, и что? Всё равно все. Они же все особенные.

Сейчас, припомнив материнские наставления и собственный опыт светской жизни… то есть, при жизни-то никакой светской жизни как раз и не было, не дорос… припомнив богатый опыт светского посмертия, Заноза встревожился за Турка так же, как, наверное, матушка тревожилась за него самого. Есть разница между тем, чтобы, имея репутацию убежденного холостяка, бывать в обществе с мисс Виай, и тем, чтобы с репутацией убежденного холостяка в одиночку появиться на свадьбе, где все только об этом и думают.

Добавить сюда же пункт о неотразимости Турка в костюме, хотя бы даже и без пистолетов и сабли, и выходит, что идти туда с Мартином никак нельзя.

– Если я с Мартином приду, я тебе испорчу репутацию.

Попытка быть тактичным, да. Заноза это умел. Пытаться – умел. Во всяком случае, не уставал пробовать. Не говорить же открытым текстом: чувак, ты, конечно, взрослый, умный и умеешь обращаться с женщинами, но ты никогда не бывал в обстоятельствах, когда охотятся на тебя. Ты – хищник, и даже близко не представляешь, что такое быть жертвой. Поэтому тебя надо любым способом вывести из сферы матримониальных интересов.

– А если ты придешь без Мартина, – с веселым любопытством уточнил Хасан, – ты мне репутацию не испортишь?

Положа руку на сердце, ну куда ее ещё было портить?

– У меня есть планы на некоторых гостей, – напомнил Заноза. – А если ты будешь один, тебе вздохнуть не дадут, не то, что хотя бы парой слов перекинуться с теми, с кем стоило бы свести знакомство. И ведь ты не дышишь. Если б дышал, вообще бы живым оттуда не вышел. Нет, даже хуже. Если б ты дышал, ты б не вышел оттуда неженатым.

– Ты демонизируешь…

– Кого? Матерей со взрослыми детьми? Да нифига подобного! У вас там до сих пор женят по сговору, а у тебя даже мамы нет, чтоб твои интересы защищать.

Сохранить серьезность Турку не удалось. Он старался, но ничего не вышло. И надо было бы разозлиться, но Хасан так редко смеялся, что Заноза даже почувствовал себя польщенным.

Ясное дело, он не думал, что с его Турком справятся мамочки, сколько бы их ни было, и какими бы они ни были демоническими. Но одолеть, достать, задолбать, не дать прохода они могли, и именно этим занимались бы весь вечер и, что гораздо хуже – еще несколько следующих лет. Современные коммуникации – это добро, в котором таится ужасное зло. Дочки, кстати, тоже в стороне бы не остались. Раньше, когда браки и впрямь заключались по сговору между матерями, дети хотя бы не проявляли активности, но времена изменились, и предприимчивые турки присовокупили новые традиции к старым. Турецкие девушки давно не прятались от мира на женской половине дома, турецкие молодые люди давно не полагались на матерей, в поисках невесты, но турецкие матушки по-прежнему активно устраивали браки отпрыскам обоих полов. А большинство гостей на свадьбу ждали именно из Турции. Семью хоть и разметало по миру, основная ее часть осталась на родине.

– Ладно, – сказал Хасан, – хорошо. Значит, каждый из нас приведет на свадьбу вампира.

Глава 2

Шестьсот пятьдесят восемь взрослых гостей было для турецкой свадьбы не так и много. Традиции велели приглашать не только родню, но и всех соседей, торжества продолжались три дня и три ночи, а размах зависел исключительно от финансовых возможностей семьи жениха.

Атли решили ограничиться родственниками и самыми близкими друзьями, благо родственников набралось столько, сколько в ином городке не наберется соседей. К традициям они тоже отнеслись без особого пиетета. Традиции, впрочем, и в Турции давно уже не соблюдались, разве что где-нибудь в глуши свадьбы проводились с соблюдением всех сложных правил. И вот там-то, кстати, неженатые мужчины и незамужние женщины подвергались реальной угрозе стать жертвой матримониально-озабоченных доброжелателей. По сравнению с турецкой деревней отель на острове Бивер был местом абсолютно безопасным.

Хасан и Заноза, хоть и получили, как гости особо почетные, приглашение на все трое суток праздника, приехать собирались лишь на один вечер. Последний. На ту часть, которая удовлетворила бы самых взыскательных блюстителей традиций, поскольку включала в себя вечернюю молитву и церемонию бракосочетания в мечети. Хороший обычай – проводить важные обряды после заката.

Из висконсинских Атли в мечети, кроме как на собственной свадьбе, не бывал никто, исключая разве что дедушку и бабушкой. Семья невесты состояла из убежденных атеистов.  Включая дедушку и бабушку. Среди родственников верующих набиралось довольно много, но Заноза не сомневался, что по сравнению с ними Хасан, ни разу после смерти не заглянувший в мечеть и не сотворивший намаза, был мусульманином высочайшей пробы. Он хотя бы и правда верил.

Да какая разница? Обряд есть обряд. Если на молитве будет хотя бы один по-настоящему верующий мусульманин, от этого станет только лучше.

Заноза-то, понятное дело, и близко бы к мечети не подошел. Но от него никто этого и не ждал. Приглашение на молитву и обряд было знаком уважения, данью традиции, пришедшей из тех времен, когда присутствие неверных на празднике не рассматривалось даже как фантастическое допущение.

Уверенности Хасана в своем праве прийти в любой храм любой конфессии Заноза не то, чтоб завидовал, но не раз думал о том, что ему очень не помешало бы научиться так же, без тени сомнения, говорить «Иншалла». Не важно, на каком языке. Не важно, какого бога имея в виду. Просто не помешала бы капелька фатализма, позволяющая думать, будто все в мире происходит так, как задумано, и если ты мертв вот уже восемьдесят пять лет, но так до сих пор и не упокоился, значит, такова воля Аллаха, а твое дело оставаться мертвым и неупокоенным столько, сколько получится.

Это не проклятие, Бог не отвернулся от тебя, Он хочет, чтобы ты делал свою работу наилучшим образом и дал тебе для этого наилучшие возможности.

Для Занозы существование Бога делало мир сверхъестественным, а значит, невозможным. Мир, однако, был реальным, значит Бога, все-таки, не существовало, как не существовало ничего сверхъестественного.

Всё очень просто. Но в церковь не войти.

Ни подготовительная работа на посвященном свадьбе сайте, ни тщательное знакомство с турецкими свадебными традициями, ни даже переписка с Майклом, который в меру сил постарался подготовить калифорнийских гостей к тому, с чем им предстоит столкнуться, но сам, как выяснилось, знал не всё, Занозе не помогли. Перелет до аэродрома Бивер оказался последними тихими часами, а сразу на выходе из аэропорта – зала размером с закусочную для дальнобойщиков – их захватила свадьба. Атли соблюли традиции. Они, может, сами этого не ожидали, они ничего такого не планировали, но о том, чтобы свадьба вышла как надо, позаботились те из приглашенных, кто не считал традиции пережитком.

Гулял весь остров.  Все семьсот человек. Даже старики и грудные младенцы, так, по крайней мере, показалось Занозе. От стариков, впрочем, ничего другого и ожидать не приходилось. Кто же на пороге смерти откажется принять участие в пьянке такого масштаба?

В том, что касалось алкоголя, то ли турки сочли традиции неверных достойными внимания, то ли неверные выступили с инициативой, от которой невозможно отказаться, в любом случае, на острове торжествовал мультикультурализм. Третий день торжествовал. Был абсолютным победителем.

Краем глаза Заноза уловил усмешку Хасана. Бросил на своего Турка подозрительный взгляд. Тот уже снова казался серьезным, но кого он мог обмануть?

– Что смешного? – успел спросить Заноза, прежде чем к ним устремилась делегация встречающих.

– Воздаяние, – ответил Хасан. – За все твои клубы разом.

Полуторатысячная многонациональная пьянка в отместку за хорошую музыку и от силы сотню обдолбышей-меломанов? Конечно! Вот так Турок понимает справедливость.

Заноза пожалел, что никогда не вытаскивал его на рейвы. Впрочем, до турецко-висконсинской свадьбы рейвам было далеко.

Их прибытие само по себе не вызвало бы ажиотажа. Да, они были почетными гостями, да, их ждали, но ждали-то виновники торжества, а не все островитяне от мала до велика. Однако «Эйрион», на котором они прилетели, был первым в истории сверхзвуковым самолетом, совершившим посадку на биверском аэродроме. И на ближайшие лет десять – последним.

Заноза имел основания надеяться, что за десять лет технологии шагнут достаточно далеко вперед, чтобы частные сверхзвуковые самолеты стали таким же обычным делом, как реактивные. В тридцатых годах на Бивер можно будет прилетать, ни у кого не вызывая любопытства. Но до тридцатых было еще далеко, и сейчас не меньше сотни аборигенов, гостеприимных, веселых, не просыхающих третьи сутки, пырились на них, вслух пытаясь угадать, кто из них сенатор, а кто – помощник президента. Потом из информационного поля вселенной просочился слух о том, что в гости ждут грузинского принца и английского лорда, и началось закономерное обсуждение поразительного факта наличия в Джорджии принцев и, соответственно, монархической формы правления.

На этом этапе Майкл Атли на непрерывно сигналящем «крайслере», сумел, наконец, пробиться сквозь толпу дружелюбных островитян.

Салон автомобиля погасил звуки, тонированные стекла смягчили краски и свет. Заноза рискнул снять черные очки и обвиняюще ткнул ими в Хасана:

– Ты с самого начала знал!

– У нас принято приглашать на свадьбы всех соседей, – невозмутимо напомнил Турок.

– Мы об этом не подумали, – признал Майкл, аккуратно выруливая на дорогу. – Но из Турции приехали гости, лучше знающие традиции. И при деньгах, – он то ли вздохнул, то ли усмехнулся. – Когда стало ясно, что Бивер превращается в турецкую деревню, шериф напрягся, мобилизовал добровольцев для поддержания порядка. В мирное-то время он тут – единственный коп. Добровольцы третий день гуляют вместе с остальными, и до сих пор никаких проблем.  Даже не подрался никто ни с кем. Всем некогда. Наши почти не пьют, – добавил он с легким удивлением.

А Заноза задумался, кого Майкл считает своими, турок или висконсинцев. Современный мир подкупал подобными загадками.

К тому времени, как добрались до отеля, стало понятно, что не пили, все-таки, турки. По крайней мере, те, что приехали из Турции. Веселиться им это нисколько не мешало, видать, имелись другие способы расслабиться. Кальяны там всякие и прочая не запрещенная законом дурь. Заноза не вникал. Никого из местных они есть не собирались, подкрепились во время полета – весь персонал «Эйриона» был из Стада. Несомненное и огромное преимущество личного самолета перед арендованным – возможность есть тех, кто на тебя работает.

Звучит не очень, но вампиром быть, вообще, не сахар.

У тех, кто знал традиции, наверное, голова шла кругом от правил этой свадьбы, но для тех, кто не знал, торжества были организованы довольно удобно. Атли не следовали обычаям, но и не отвергали их, и гости поступали так, как привыкли. Турки из Турции развесили по деревьям, разложили на разных видных местах, купюры и золотые монетки – у кого на что хватило возможностей. Американцы и гости из Европы дарили деньги в конвертах. Конверты с деньгами, сложенные в номере для новобрачных, ни в какое сравнение не шли с увешанными золотом деревьями в парке отеля, но тут уж кто к чему привык.

Почетные гости дарили подарки непосредственно молодым. Здесь тоже не было никаких сложностей. Золотые монеты, золотые украшения, золото, золото, золото. Засыпьте им невесту с ног до головы, чтоб жених без лопаты не смог до нее добраться, и считайте, что свадьба удалась.

Ну, а члены семьи могли дарить, что заблагорассудится, хоть сертификат на покупку мебели для нового дома; хоть, собственно, новый дом; хоть собаку, лошадь и слона для будущих детей. На что хватит фантазии. У Занозы был статус почетного гостя, у Хасана – члена семьи. С фантазией у обоих был полный порядок, но лошадь решили, все-таки, не дарить.

Вообще, не то, чтоб они обсуждали этот момент. Как-то не сговариваясь решили, что традиционное золото – лучший выбор.

В глазах рябило от красок, света и блеска, в ушах звенело от музыки и многоязычной многоголосицы, мозг электризовался от запахов. Заноза наслаждался каждым мгновением, хотя ему едва хватало оперативной памяти для обработки такого количества визуальной информации. Очень много очень разных нарядов – к этому он тоже оказался не готов. На свадьбе Атли не было никакого дресс-кода – сознательный и верный выбор с учетом многонациональности гостей, принадлежащих, вроде бы, к одной семье, но десятки лет живущих по разным обычаям. И вместо ожидаемого чередования классических костюмов и нарядных платьев, праздник стал взрывом… мод? стилей? традиций? Да всего сразу. В начале торжества дело, возможно, ограничивалось национальными костюмами из разных местностей Турции, которые гости привезли с собой, просто чтобы выделиться среди сторонников классики, но за три дня местное население прониклось. До глубины души. И из сундуков и шкафов, с чердаков и подвалов были добыты баварские, польские, индейские, африканские, вьетнамские и черт знает какие еще наряды, хранившиеся со времен первых эмигрантов. Ну, или со времен вытеснения первыми эмигрантами последних коренных американцев.

Что ж, если турецкие свадьбы все такие, понятно, почему они до сих пор не отказались от возможности сыграть две-три за один раз, переженив всех холостяков и незамужних, кто окажется в зоне поражения. Никакого здоровья не хватит, если отмечать каждое бракосочетание отдельно. Да, пьют мало, но все всё время пляшут, причем старики – еще похлеще молодых. Похоже, старшие гости в первый же день провели для молодежи (включая местных жителей) бесплатные мастер-классы по зейбеку, халаю, бару, каршиламе и много чему еще. Сколько привезли нарядов, столько привезли и танцев, похожих, разных, женских, мужских, с музыкой и без нее. К вечеру третьего дня энтузиазм на убыль не пошел, а наоборот достиг апогея. Перед главным-то событием – обрядом в мечети – как же не уплясаться до полусмерти?

Заноза прислушался к разговору на фарси, который вели с Хасаном мулла из Карасара, профессор африканистики из Гейдельбергского университета и юная поэтесса из Парижа. Казалось, Турок и двое его старших собеседников должны были обсуждать что-нибудь философского-религиозное, а девица – внимать, время от времени вставляя почтительные замечания и комментарии. Выяснилось, однако, что на фарси они треплются просто ради возможности поговорить на фарси. Не на койне^[6], а на литературном, архаичном, том, на котором говорил Заратустра. А разговор идет о преимуществах японских автомобилей перед европейскими и американскими.

Хасан, будучи самым старым и закосневшим, считал, что лучшие машины делают в Европе и отстаивал свою точку зрения с тем невозмутимым достоинством, против которого Заноза не мог найти аргументов, даже когда они были.

Он знал Турка двадцать лет. Мулла, профессор и поэтесса были знакомы с ним каких-то три часа, и сдавали позиции со скоростью и травматичностью лыжника, падающего с Эвереста.

А вот нефиг спорить с мистером Намик-Карасаром.

Поймав себя на одобрении тех черт характера, которые он больше всего в Хасане ненавидел, Заноза постарался перестать подслушивать. И так понятно, что с муллой его Турок мог бы поспорить на религиозные темы, а с африканистом – об особенностях почти любого из африканских племен. Он, блин, знал об этом больше любого ученого, был тем практиком – кошмаром любого теоретика – который за свою жизнь успел поверить эмпирически все существующие теории.

У поэтессы шансы были. На своем поле. Да и то… не факт, не факт.

В одну из ночей, выдавшуюся относительно свободной, а посему проведенную дома, они, как-то так вышло, заговорили о поэзии. Начали-то, ясное дело, с классики, каждый со своей, а закончили почему-то рэпом. Казалось бы, при чем тут, вообще, поэзия? Тогда Хасан обмолвился, что в стихосложении не силен, хотя и знает правила – зря ли он учился в хорошей германской школе? – но что до рэпа, то его смог бы и написать, и прочитать даже на фарси.

Естественно, Заноза всем своим видом, жестикуляцией и множеством эмоциональных выражений дал понять, насколько он хочет послушать рэп, написанный Хасаном на фарси, или хотя бы рэп, переведенный Хасаном на фарси.

– Никаких записывающих устройств, – предупредил Турок.

Это было так на него не похоже, такая покладистость, что Заноза даже не насторожился, просто удивился.

– Само собой! Я же понимаю, что рискую потерять лучшего друга.

– Друзей, – мягко уточнил Хасан.

Мягкость была знакома. Прохладная, бархатная и смертоносная. Но Заноза все равно не понял.

– Друзей? – переспросил он, как последний тупица. – Каких?

– Всех, – Хасан пожал плечами. – Всех друзей, которым ты мог бы дать это послушать.

В общем, на поэта, даже на поэтическом поле, Заноза тоже ставить бы не стал. Не потому, что Хасан – это Хасан, и «всех друзей…» – не преувеличение, а потому, что рэп на фарси, в итоге оказался очень даже. Очень даже, да.

Но нет, не только поэтому. А потому, что Хасан был непредсказуем. Простой, понятный, близкий, любимый, изученный до последнего шрама на сердце, до самых неуловимых вывертов психики, он оставался непостижимым. Где уж там спорить с ним посторонней парижанке?