Текст книги "Некроманты (сборник)"

Автор книги: Наталья Колесова

Соавторы: Ник Перумов,Михаил Кликин,Ирина Черкашина,Юлия Рыженкова,Дарья Зарубина,Эльдар Сафин,Наталья Болдырева,Сергей Игнатьев,Юстина Южная,Александра Давыдова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

Запыленная витрина у двери, как он помнил, почти не пропускала дневного света и была завалена странными предметами: чашами, куклами, свитками и тряпками, которые, наверное, были когда-то коврами или покрывалами. Толстый слой пыли – или это был пепел – покрывал все трофеи в окне. К ним никто никогда не прикасался. Лавка старьевщика – ширма для ее владельцев. И только по дверной ручке ясно, что тут совсем не простые обитатели. Резная ручка в форме головы лисицы с разными глазами из цветных стекляшек четко указывала тому, кто знает, что вот он, конец поисков. «Пора исправить все, что натворил…» Айван набрал в легкие побольше воздуха, поправил медицинскую повязку на губах и толкнул ухмыляющуюся лисицу.

Как и в прошлый раз, что-то темное зашевелилось в дальнем углу. В полумраке от стены отделилась тонкая фигура и двинулась к Айвану. Но шаркающие звуки раздавались совсем с другой стороны. Как и в прошлый раз, ужас пробрал гостя до костей, волосы на затылке зашевелились от ледяного дыхания призрака, проходящего за его спиной. «Сейчас главное – не выдать себя дыханием», – твердо помнил Айван. Закованный в здесь же купленную магию, он был уверен: духи его не видят и не слышат. Выдаст только стук сердца, теплое дыхание или движение. Надо стоять и не бояться, дождаться слепую хозяйку с безликим слугой и разговаривать уже с ними. Усилием воли Айван заставил себя дышать медленнее, закрыл глаза. В прошлый раз, десять лет назад, он взял с собой меч и в глади древнего лезвия видел, что происходит позади него.

Сонм призраков, все множащихся, как в калейдоскопе, кружил за спиной. Каждое из безумных видений пыталось уловить хоть каплю живого человеческого дыхания. За это они сражались в бесшумной, но беспощадной битве, пронзая друг друга гибкими щупальцами, разрывая тела когтями-крючьями, дробя конечности многозубыми челюстями. Изящные красавицы-куклы растягивали свои ягодные губки в жуткую зубастую пасть, обнажая раздвоенные языки и раскусывая головы соперниц. Взрыв фарфоровой головки обрушивал тишину, как разбитая чашка заставляет вздрогнуть даже воина-ветерана. Существа из пыльных ковров, многорукие и бесформенные, сливались вместе, чтобы накрыть кукольных победителей и перемолоть в пыль под буграми из живых бурых ниток. И тут же темное пламя, нависшее шаром, превращало в жирный пепел голодный ковер. Хлопья пепла с дождевым шорохом опадали на пол, откуда уже лезла черная жижа, превращающаяся в длинную склизкую плеть. Извиваясь, она подбиралась к затылку Айвана, втягивая в себя запах живого.

Когда холодная слизь коснулась плеча, Айван не выдержал и рубанул по черноте мечом. Тот увяз в теле монстра наполовину и застрял, как в смоле. Мгновение – и куча напряглась, уплотнилась и дернула меч из рук человека. Но выучки воина хватило, чтобы не выпустить оружие из рук. Айван смог развернуть лезвие и рассек чудище до верха. Чернота развалилась надвое, но тут же из центра со свистом вылезли новые тонкие плети. Каждая норовила впиться в живую плоть, схватить, обвязать, опутать и высосать жизнь. Айван сделал два шага навстречу монстру, пробивая дорогу сквозь черные лианы. Он с силой воткнул меч в основание черного дерева, срубив его. На детский всхлип был похож тот звук, что издала чернота. Все плети разом исчезли. Лепестки сакуры заполнили воздух, и света стало столько, что пришлось зажмуриться.

Тонкая рука раздвинула лепестки, как кисейный полог, и Айван увидел женщину с завязанными глазами. В одежде цвета лепестков сакуры. Лицо, покрытое белой пудрой, как принято у жительниц кварталов цветов и ив, обрамляли длинные распущенные черные волосы, гладкие как шелк. Рубином выделялся накрашенный рот, но вместо привычного «сердечка», как рисуют все дамы, там было несколько штрихов – старинный иероглиф. Лепестки обтекали длинные пальцы дамы как струи воды и, изменяя привычный путь, клубились у ее ног, скрывая обувь. Казалось, хозяйка висит в пустоте из бурлящих розовых цветов. За дамой – слуга в темном костюме и шляпе-котелке, низко надвинутом на лицо, если оно там было: не разглядеть даже рта.

Дама разомкнула рот и зашипела. Порыв ветра неимоверной силы толкнул Айвана в лицо, но он устоял, зато нечисть сзади лопнула, как тонкое стекло от кипятка.

– Проходи, смелый гость, тебя не тронут до захода солнца. – Голос девы был похож на звуки кото. Приличные девицы так не говорят, но глупо искать целомудрия в лавке колдуньи, и Айван зашел за поток лепестков. Верный клинок придавал смелости.

Пустая комната из рисовой бумаги: белые стены, белые татами, только черный лаковый столик в центре. Дама в кимоно из лепестков сидит за ним, и каждый лепесток трепещет на ветру, хоть ветра и нет. Черный безликий слуга – в дальнем углу. Похож на механическую куклу. Дама держит в белых пальчиках тонкую кисть, чернила пахнут судьбой, белый свиток расстелен на черном лаке стола. Рядом костяная печать. Но где же красная тушь?

– Вы пришли заключить договор, господин? – Слепая женщина чуть опустила голову в поклоне. Сама же ответила себе: – За иным сюда не приходят. Можете дышать, как привыкли. Не смею просить гостя опустить меч и оставить его у порога. Надеюсь лишь услышать ваше желание. Конечно, я отвечу «да» воину с мечом. Но и вам придется заплатить свою цену.

«Слишком много слов для женщины», – подумал тогда Айван. Колдунья засмеялась, прикрыв лицо широким рукавом. «Прочла мои мысли?» – испугался он. Но не подал виду, как и положено. Чинно сел, положил меч рядом. У него не было повода доверять нечисти: пять лет вынимающих душу шорохов за стеной, ледяное дыхание, от которого мерзнешь каждую ночь, и белая фигура у окна твоей комнаты. А порой и замерзшие тела. Где бы ни жил Айван, во дворце сёгуна или на постоялом дворе при буддистском храме, история повторялась. Слуги, воины, случайные прохожие… Был даже один монах и совсем молодой мальчик, ровесник Айвана. Подозрение на Айвана никогда не падало, но всегда люди говорили: «Юки-онна! Снежная дева!» Конечно, им и в голову не приходило, что иностранец может что-то значить и быть связанным со злой снежной дамой. Но как же ее смех похож на музыку! На музыку, которую Айван слышал в ночном лесу. Потому и не было доверия нечисти.

– Разве благочестивые монахи, дающие талисманы крестьянам, не помогли вам? Я чувствую запах их курений, им пронизана ваша одежда… – Слепая колдунья улыбнулась и начала слегка покачиваться вперед-назад.

– Помогли найти тебя, колдунья, – ответил Айван. Он старался, чтоб его голос не дрожал. – Надо мною висит проклятье, которого я не заслужил: призрак преследует меня уже несколько лет. Сделай так, чтобы он никогда не смог причинить мне ничего плохого. Мне хватит золота, чтобы оплатить твои услуги. И крестьянам, и монахам станет легче от этого.

Колдунья молчала, продолжая раскачиваться. Тонкие пальцы ее задвигались, словно она перебирала невидимые струны. Потом произнесла:

– Чтобы снять проклятие, мне нужно знать все с самого начала.

– Тогда смерть придет и за тобой, и за мной.

Еще сильнее закачалась женщина. Молчание длилось так долго, что лепестки на ее кимоно начали увядать, обнажая белоснежную кожу. Минута шла за минутой, а слепая колдунья так и сидела, раскачиваясь, перебирая пальцами. Откуда-то налетел порыв холодного ветра, и два лепестка сорвались с женских плеч. А потом резко, как будто ударила по струнам, колдунья крикнула:

– Глаз!

Айван схватился за меч, но женщина продолжала, уже спокойно:

– Проклятье не уйдет само собой. Ничто не исчезнет из этого мира, не выполнив своего предназначения. Призрак не тронет тебя, не причинит вреда, не побеспокоит, не коснется. Но кто-то другой тебя заменит. Ты согласен?

– Да, – не колеблясь, ответил Айван.

– Тогда цена за услугу – твой левый глаз. А золото оставь себе. Уже завтра оно тебе понадобится. – В мгновение ока кисточка из рук дамы стрелой взлетела к лицу Айвана. Айван тоже среагировал мгновенно – и вот кисть уже лежит разрубленная пополам на белом татами, из древка ее сочится ярко-алая кровь. Брызги разлетелись в разные стороны, Айван стер их с лица.

Как музыка прозвенел смех дамы, а на ее белоснежной повязке заалел иероглиф «глаз».

– Договор заключен, красивый господин, – поклонилась колдунья, перестав смеяться. – Береги свое лицо. То, что от него останется.

И вмиг все погасло, рухнуло, исчезло. Айван стоял на улице у закрытой двери с резной ручкой в форме лисьей головы. Солнце уже село, улица погрузилась в сумрак, но ни шороха, ни шагов, ни сковывающего душу страха и холода в затылке, ни белой тени призрака – ничего не было.

Когда Айван дошел до чайного домика, где остановился, хорошенькая служанка вздрогнула, увидев его, и спросила, не нужно ли позвать доктора: у господина пятна на лице.

– Нет, лучше воды для умывания. И саке – в два раза больше, чем всегда. А чаю совсем не нужно, – велел Айван. Потом он пил еще, и еще, и первый раз за пять лет гулял по ночному городу, хохоча и горланя песни, как грубый варвар. Никто из мира мертвых не преследовал его! А с живыми он справится! Вернувшись под утро, Айван упал спать, а проснувшись, смог открыть только один глаз, правый. Заплывшее нечто не назовешь глазом. Письмо от брата пришлось читать, превозмогая головную боль…

С момента, как Айван вступил на корабль, идущий в Лондон, до того, как перед ним открылись ворота к дому, укутанному увядающими розами, прошло больше полугода. Полгода ночного спокойствия, в которое сначала трудно поверить, а потом трудно представить, что было иначе. Айван думал, надеялся, что, ступив на землю отцов, скажет себе: «Я – дома!» – и обретет покой внутри себя. Но первым, кто встретил его в поместье, была девочка-подросток, которая лишила Айвана сна навсегда. Поставив корзину с зеленью на землю, девочка вытерла руки о передник и бесстрашно открыла калитку чужому человеку с изуродованным лицом. Перепачканные травами пальцы девочки остро пахли укропом, а сама она смотрела приветливо и дерзко, совсем не пряча глаз. Это было так не похоже на наигранную скромность или бесстыдство, которые уже встречал Айван у женщин на своем пути.

– Ты не боишься пускать в дом незнакомцев? – спросил он.

– Не боюсь, – просто ответила она. – Все когда-нибудь умрут. Это неизбежно… – И улыбнулась. – Проходите. Если не боитесь.

Девочка, подхватив корзинку, пошла вперед. Нет, поплыла. В ее движениях совсем не было угловатости, свойственной подросткам. И корсета, похоже, тоже не было. Айван как-то внезапно почувствовал свою ущербность: дикарь из далекой страны, странно одетый, одноглазый, как пират, с коркой въевшейся краски вместо губ. Гнев и желание почувствовал он. И что все возможно ему, молодому мужчине, в его двадцать один год, с этой дерзкой горничной, только протяни руку, дождись темноты и подходящего момента. Но тут на крыльцо вышел высокий темноволосый парень, и девочка помахала ему рукой, ускорила шаг и заулыбалась, кажется, даже спиной. По крайней мере, Айвану так показалось.

– Мишу, у нас гости! – крикнула она. А парень и без этого уже спешил к воротам. Да, это был Мишу. Тот испуганный мальчишка, каким брат его помнил, вырос и вытянулся, но стал хрупким, даже тощим. Поцеловав девочку в лоб, он схватил ее за руку и поволок обратно к воротам, к Айвану. И, конечно, заметил и изуродованное лицо, и неловкость, которую скрывал старший, но радость, детская радость все смыла, как разлившаяся река.

– Айван, брат! А говорят, что чудеса бывают только на Рождество! – смеялся тощий парень – и всё, как не бывало пяти с лишним лет разлуки. – Эта злая маленькая нимфетка, Ана Дэбервилл, мой самый дорогой человечек на свете, – представил Мишу девушку, которая присела в легком реверансе, при этом не сводя глаз с гостя. – Когда ей исполнится шестнадцать, мы поедем в Шотландию, в Гретна-Грин, и там поженимся. Я как раз успею накопить нужную сумму.

– А пока я помогаю Мишу: управляюсь с домом, пока он пишет свои истории, – когда Ана заговорила о брате, Айван пожалел, что не ему достается столько нежности. – Он очень ждал вас, сэр. Я накрою обед через полчаса. – И Ана ушла, понимая, что две пары мужских глаз глядят ей вслед, и каждый видит свое. Айван это явно почувствовал.

Ночью ему не спалось. Новый дом, новая страна, новая обстановка. Удушливо пахли розы, вспыхивали сполохи сухой грозы. Ана не шла из головы. Маленькая экономка, ловко ведущая хозяйство и сохранявшая нежную кожу благородной дамы, привлекала его, как ни одна женщина раньше. Она не носила ни пояса оби, как в Японии, ни корсета, как принято здесь, и прыгающая маленькая грудь под рубашкой так и просилась в руку. И живот у Аны, наверное, мягкий и белый, теплый. Слишком дерзко она держится, чтобы быть просто невинной девицей, не знающей, что такое мужчина. Вся гнется, как ива на ветру. Сидит, поджав ноги на диване, слушает разговоры мужчин, а у самой платье прилипает к бедрам. Айван представил, как запускает руку в вырез ее одежд, а потом опрокидывает ее на спину. Она вряд ли будет сильно сопротивляться, потому что у нее совсем другой взгляд.

Плоть отозвалась быстро. Он вспомнил, как девица смотрела на брата, а тот поцеловал ее в лоб. Всерьез хочет на ней жениться – или просто играет? А может, эта безродная горничная охомутала наивного юношу? Тогда, постучись сейчас к ней Айван, она тем более не будет сопротивляться: он старший сын – и владение отойдет к нему. Лучше спать с хозяином, чем с клиентом.

И снова жаром в паху заиграла плоть. Но брат, его только что найденный брат…

Айван понимал, что, освободившись от ночного проклятия, он наверстывает упущенное, познавая разом и доброе, и плохое, и горькое, и сладкое в жизни. И вкус ему очень нравился. Смесь свободы и возможностей опьяняла. Далеко не каждое утро он просыпался без головной боли и уколов совести. Сейчас, сидя на непривычно высоком ложе, Айван видел смутную черту, переступив через которую чью-то жизнь он точно изменит, может, даже разрушит. Кто-то из троих жильцов дома сегодня изменится навсегда, но кто и как, Айван пока не решил.

Он вышел из комнаты, намереваясь пройти в сад и довериться случайному знаку: судьба покажет, куда идти и что делать. Так проще, чем мучиться самому вопросом, кто в чьей постели сегодня встретит рассвет. Но за порогом он услышал то, что надеялся уже никогда не услышать.

Шаги и дыхание призрака, его проклятия раздавались в темноте, в дальнем конце коридора. Белая светящаяся фигура, висящая в воздухе, протянула руки к двери, за которой была спальня Мишу. Мерзкий душераздирающий скрежет железных когтей по дубовой двери. И взгляд из-под длинных распущенных кос: снежная дама пришла за своей добычей.

У Айвана было лишь несколько мгновений на размышление, и он потратил их, чтобы сделать два шага назад, в свою комнату. Там, рядом с постелью, лежал меч. Клинок послушно лег в руку. «Ты ничего не сделаешь мне, ведьма. А брата я тебе не отдам!» Жизнь Айвана обрела новый смысл. Готовый разить, он выскочил в коридор. Умертвие с шипением летело на него, обдавая холодом, но, натолкнувшись на невидимую преграду, развернулось на полпути и вылетело в окно, сорвав штору. Айван готов был преследовать призрака всю ночь, если надо. Но быстро потерял след в чужом саду. Мишу и Ана на грохот и шум выскочили на крыльцо в ночных рубахах, и Айван чуть не принял их тоже за привидения. Только свет свечи в руках брата привел его в чувство.

– Оставим объяснения до утра, – попросил Айван. Младший брат лишь согласно кивнул. В сторону Аны Айван старательно не смотрел. Но ее рубашка сползла на одно плечо. Ослепительно белое плечо.

Утром все пошло не так. Мишу выглядел лучше, чем вчера, а Ана – напротив. Какая-то уставшая и словно надломленная, она вешала сорванную штору на окно, стоя на высоком столике. Материя юбки оказалась не слишком плотной, и Айван не смог пройти мимо невозмутимо, как собирался. Девочка же слишком медленно смутилась, когда заметила, что ее разглядывают, а потом, как хлыстом, ударила взглядом. Девочкой больше Айван ее не считал, и то, что за отношения у Аны с Мишу, стало ему очевидно почему-то именно с этой минуты.

– Подержите столик или поможете вешать гардину? – спросила она.

– Столик, – ответил Айван.

– Я так и думала, – почему-то обреченно отозвалась девушка и встала на носочки, чтобы дотянуться до верха окна. Юбка колыхнулась чуть выше девичьих щиколоток, но показались только вязаные кружева. А потом Ана встала на одну ножку, чтобы дотянуться еще выше, взмахнув второй для баланса.

Айван заставил себя пройти в кабинет, где договорился объясниться с братом. Только закрыв за собой дверь, он перестал думать о девице и собрался заговорить о ночном кошмаре, но Мишу начал первым:

– Я хочу, чтоб ты знал, брат: Ана – не просто горничная. Через полгода ей исполняется шестнадцать, и я дам ей свою фамилию. Будь свидетелем на нашей свадьбе, брат! Не думай, Ана благородных кровей, но из обедневшего рода. Дочь джентльмена в услужении. Мы с ней равны по происхождению, и местные не признают нас одинаково: наш с тобой отец тоже неприлично поступил, женившись на нашей маме, чужестранке, где-то там, на другом конце земли. И я не объявляю ее невестой официально только потому, что она не ходит в нашу местную церковь, а здесь с этим строго. Тут вообще очень сложная система, но я хочу, чтоб ты знал: она – моя невеста, и только смерть разлучит нас.

– А смерть приходит за тобой каждую ночь и скребется в дверь или стоит в саване за окном, скрежеща зубами?

Мишу посмотрел на брата, как на сумасшедшего:

– Нет, мой призрак – высокий и худой клерк без лица. Понимаешь, совсем без лица. Ни носа, ни глаз, голова – как яйцо в шляпе. Помнишь, няня нам рассказывала про таких злых духов. Он появляется за окном и тянет руки к огню свечи, словно хочет погреться. И с каждым разом он все ближе, а мне не хватает воздуха. Словно я снова в том проклятом лесу и на меня давят одеяла и твои пальцы на лице.

А потом младший брат улыбнулся:

– Но этот клерк заглядывает редко, только если Ана в другой комнате. Вот уже полгода, как он совсем рассеялся. Точнее, этой зимой, когда в мою жизнь вошла Ана. Я считаю ее своим ангелом-хранителем. А вообще, тут, в Англии, полно привидений, так что…

Айвану стало страшно. Снова страшно, как все пять лет до этого. Цепочки совпадений превращались в смутные догадки. Но самый родной человек не должен страдать. Мишу так и остался наивным добрым, чистым мальчиком, каким его помнил старший брат. Мальчиком, не любившим охоту, предпочитавшим смотреть, как играют карпы в пруду. Облака улыбаются, глядя на таких людей.

– Прости, что наделал столько шуму сегодня ночью, брат. – Айван теперь взвешивал каждое слово, чтобы младший был защищен своим неведением от страшных знаний старшего брата. – Я тоже хочу извиниться перед своей будущей родственницей. Я ее напугал, наверное. Выгляжу диким уродливым варваром в ее глазах. Хочу купить ей подарок. Женщины много могут простить за красивую вещь. Что посоветуешь? Может быть… – он сделал вид, что задумался, – свадебные туфли… Я закажу их у лучшего местного мастера, только надо знать мерку. Тут, в Англии, у женщин совсем не видно ног, просто так не определишь… Отпустишь ее со мной к мастеру, а она заодно покажет мне город, где мне придется теперь жить, мою вновь обретенную родину.

– Отлично, мы все вместе доберемся до центра, там у меня разговор с издателем, я не говорил тебе? Я зарабатываю тем, что пишу заметки о жизни в Японии. То, что помню. Их охотно покупают, хоть платят немного. А вы быстро отыщете нужную лавку, пока я буду говорить.

Брат, кажется, забыл о ночном инциденте. «Какой он все же легкий человек, как бамбук, всегда устремлен вверх. И худой такой же, – подумал Айван. – Его ничто не может пригнуть к земле, ни горе, ни страх, ни смерть, которая ждет его за дверью. А я – словно камень среди песков».

Но вот Ана совсем не обрадовалась затее братьев. По ее мнению, если Айван хочет помочь деньгами брату, то лучше их пустить на еду или отложить на черный день. Ей туфли не нужны. Ей вообще подарков не надо. Она совсем не понимает, зачем они… И вообще, у нее полно дел по хозяйству. Только Мишу смог усмирить бурю ее эмоций, но она все равно не поехала. Айван смотрел, как легким румянцем покрываются щеки девушки, когда она сердится, как дрожат серьги в ушах, как выбивается локон из небрежной прически, и чувствовал, что если только она на пару шагов станет ближе к нему, если только он почувствует ее запах, если сможет дотронуться рукой до ее кожи, то все остальное на свете станет неважным. Даже мальчишка-брат, легко взявший за руку эту строптивую недотрогу. «Она сводит меня с ума!» – признался себе Айван. Собрав последние остатки воли, он попросил Мишу не настаивать.

Братья отправились в город вдвоем. Взяли кэб и молчали почти всю дорогу.

Лондон поразил Айвана высотой домов и тем, что многие из них очень напоминали виденные за морем. Умом он, конечно, понимал, что это раньше видел лишь списки с оригиналов. Но оттого ощущение уже виденного становилось сильнее и разочаровывало, словно его обманули как ребенка. Зато вышедший на обочину китаец удивил. Присмотревшись, Айван заметил: за спиной у китайца извивалась узкая улица, где со скатов крыш свисали круглые бумажные фонари.

– Китайский квартал, – Мишу перехватил взгляд брата. – Прачечные, чайные, опийные курильни. Туда как-то не принято ходить приличным людям.

Китаец тоже заметил интерес Айвана и замахал руками, залепетал что-то на своем, тыча желтым пальцем в сторону Мишу.

– Не обращай внимания, – отмахнулся юноша, – он вечно что-то пытается мне всучить. Какую-то коробку с безделушками. Что-то вроде талисманов. Я однажды взял, привез домой, показал Ане. Так она аж в лице изменилась – как можно, мол, что попало приносить в дом?! И дулась на меня, не разговаривала, не подходила, пока я эти таблички не выбросил.

– Ана очень красивая. И странная, – перевел тему Айван. Но тревога все нарастала. – Как ты с ней познакомился?

– Это было зимой, – с охотой начал рассказывать брат. – Помню, был очень холодный ветер, снег. Дома тоже холодно. Прислуга ушла, я остался один. Смотрел на огонь в камине и не хотел идти в холодную спальню. Грел руки у камина. Было грустно, как никогда. И вдруг в окно кто-то постучал. Я испугался, что призрак, который преследовал меня, решил войти и…

– Не надо, не рассказывай дальше, – попросил Айван. – Скажи только, служанка вернулась утром?

– Нет, вообще больше не пришла, – признался Мишу. – Я узнавал: она сильно простудилась в ту ночь. А потом уже и не нужно мне стало никого. Появилась Ана. – Лицо брата расплылось в блаженной улыбке. Зато Айван чуть не застонал от догадок. Проверить, все проверить! Сегодня же! Если он просто сошел с ума, отдав часть разума вместе с глазом слепой ведьме, то это лучшее всему объяснение! Для этого ему нужно купить Ане туфли, самые красивые, какие здесь можно найти, чтобы ни одной женщине не пришло в голову отказаться их примерить.

Вечером Айван долго не мог согреться. Попытался даже сам разжечь камин, но тот больше чадил и исходил густым дымом. Огонь маленькими язычками бегал по дровам, вспыхивая то там, то тут. Айван сунул руки в камин, в дым, прямо к огню, чтобы хоть немного ощутить тепло. Мишу и Ана где-то бродили вместе, а он сидел, грел руки и смотрел, как темнота выползает из укрытий и заполняет комнату, съедая мебель, оставляя лишь тени предметов. Сумерки кажутся гуще, если смотреть на них одним глазом. За окном еще светило солнце и было светло, а здесь уже хотелось зажечь свечи, чтобы избавиться от мрачных теней. «В моей жизни почему-то много мрака, а Мишу сейчас держит за руку ту, от которой у меня дух перехватывает. Он готов на нее молиться, а она млеет от одного его взгляда. И убьет его, если я прав. Я хочу ошибиться. Хочу, чтоб она оказалась просто майко, из тех, которым платят за один только взгляд. Или пусть она окажется развратной хитрой девкой, разыгрывающей невинность, чтобы разжечь страсть. Пусть она окажется кем угодно, лишь бы человеком». Айван чувствовал, как холод снаружи сменяется жаром в крови. Ему хватит сил, чтобы добиться живой женщины так или иначе. Но хватит ли сил у брата жить, если его любовь окажется страшным умертвием, которое высасывает душу и пожирает плоть? Двое мужчин и одна женщина – беда. Но это жизнь из плоти и крови. Мужчина и мертвая возлюбленная – погибель. Потому что выхода нет: два разных мира – и только смерть спляшет на свадьбе мертвецов, другим радости не будет.

Ана и Мишу вошли, держась за руки. Молодые, счастливые просто оттого, что они есть друг у друга. Вот уже много раз Айван видел, как его брат украдкой целует девушку в лоб, в висок, сжимает руку дольше, чем следует, а Ана опускает ресницы и откидывает голову так, чтобы обнажить пушок на затылке, куда тут же утыкаются губы брата, но не больше. Айван в такие моменты почти забывал, что Мишу – его брат. Просто мальчишка, которого легко отшвырнуть. Тогда все станет принадлежать Айвану. Вот и сейчас он едва смог сдержаться. «Брат не виноват, это все девчонка! Ее чары!» – сказал себе старший и вцепился в коробку серого сафьяна, перевязанную розовой лентой. В ней был ключ к истине.

– Хорошо погуляли? – спросил Айван, стараясь казаться доброжелательным.

– Прекрасно! Розы просто благоухают, когда увядают, и лепестки у них так изящно падают, можно любоваться и любоваться, – неожиданно мило защебетала Ана. Мишу снова поцеловал ее. – Такие нежные, особенно белые мне нравятся. – Девушка лукаво взглянула на Мишу, намекая на что-то, известное только им двоим. Тут уже парень засмущался:

– Я принесу свечи, а то мой старший брат сидит тут во тьме, пока мы с тобой гуляем среди роз. – И ушел куда-то в темноту, без капли опасения.

Ана прошла в глубь комнаты и села на диван рядом с камином, молча расправила юбку и, как ребенок, стала болтать ногами. Айван присел рядом и протянул ей коробку.

– Тебе нравятся белые розы – тогда это тоже понравится… – Он чувствовал, что времени немного. Еще чуть-чуть – и он потеряет над собой контроль: даже запах этой девицы сводил с ума. Девушка протянула руку и, улыбнувшись, взяла коробку. Белое тонкое запястье сверкнуло совсем близко. Снова обдало одуряющим запахом желания.

– Спасибо. – Ана улыбнулась еще раз, глянув из-под ресниц. Открыла коробку и изменилась в лице: – Спасибо, но я не могу это принять.

– Туфли, свадебные туфли из белого шелка, похожего на лепестки роз. – Именно такой реакции Айван и ждал. Сразу стало легче. – Прекрасные туфли в честь вашей с братом свадьбы. Знак нашего с тобой примирения. Я боялся ошибиться с размером, но, если не подойдут, мы обменяем. Позволь, я сам тебе примерю.

И он встал на одно колено, преграждая путь девушке, потянулся к краю юбки, с деловым видом чуть приподнял кружево.

– Я же сказала, мне не нужны туфли… – Голос Аны задрожал, изменился. Она наклонилась к Айвану и прошептала низким, взрослым голосом ему еще раз, в самое ухо: – Не надо. Это разобьет ему сердце. Мне не нужны туфли. Я буду тебе хорошей сестрой и так.

И никто не знает, каких сил стоило Айвану сдержаться и спросить:

– Тебе не нужны туфли, потому что у тебя нет ног? У призраков же не бывает ног.

Рука его прошила вязкую холодную пустоту там, где под юбкой должны быть теплые девичьи колени. Ана зашипела, как брошенный на печку снег, и отпрянула от мужчины. Он толкнул ее на диван.

Из девичьего рта метнулся длинный раздвоенный язык и спрятался, снежная дева из зимнего леса и страшный призрак из ночных кошмаров Айвана, увиденный вчера, слились воедино в лице юной красавицы. Каждая проступала в ней, и каждая плакала. И у него не было сил сопротивляться. Пожертвованный глаз работал – нежить ничего не могла сделать Айвану, и даже больше: сейчас часть ее, маленькая нимфетка, была практически в его власти, и это ему нравилось. Еще мгновение – и эта схватка человека и демона стала бы победой мужского над женским, но кожа Аны изменила цвет, засияла, три огонька засветились в глубине зрачков, и резкая боль пронзила затылок Айвана. Не магия, удар по голове заставил мужчину потерять сознание. Хорошо, что ненадолго. Он ощутил запах паленой шерсти, когда очнулся. Погасший подсвечник валялся тут же, на полу.

– Ана, открой! Открой! – Мишу настойчиво стучал в дверь в конце коридора. Слышно было, что он даже пытался ее высадить. Мальчишка, саданувший родного брата канделябром, сейчас рвался к своей любимой ведьме. Он же за честь ее заступился. Спас. Айван усмехнулся было, но холодный липкий пот выступил у него на лбу, и даже боль в голове не заглушила ужаса. Шорохи. Снова шорохи, шаги и вздохи, которых он не слышал уже полгода.

Старший брат поспешил к младшему: тот не знает, с чем столкнется, когда нежить откроет дверь. Собственная неуязвимость придавала сил, когда тело не очень-то слушалось. Мишу уже вырвал дверную ручку вместе с доской, когда Айван подошел. Тот и не заметил брата. Зато из пролома со свистом вылетел холодный белый воздух: снежная пыль и зимний свет ударили Мишу в живот с такой силой, что он отлетел к стене, прямо на руки брата. Тут же двери распахнулись уже сами.

– Ана, нет! Моя Ана! – зарыдал Мишу. У порога, заваленного снегом, в той же легкой одежде, в которой еще час назад она гуляла по саду, девушка лежала ничком, уткнувшись лицом в снег. И холод, совсем не зимний холод, заставил братьев отступить на шаг.

Все в комнате было заметено сугробами. Шапки снега лежали такие высокие, какие бывают лишь в самом сердце зимы. Эти завалы снега и иглы льда, похоже, служили Ане постелью и домом. Ее силуэт угадывался в кровати-сугробе, заснеженные кочки – кресло и стол. Но дальше, дальше, там, где должна была быть стена с окном, ничего не было. Пустота, из которой дул ледяной ветер.

– Ана! – Мишу вырвался из рук брата и бросился к невесте, обнял, перевернул. Краски жизни уходили с ее нежной кожи. Их присыпал снег, шедший прямо с потолка. На руках у жениха девушка стала белой, как полотно, а потом хоровод снежинок уже играл на безжизненном теле. В животе Аны торчало что-то вроде кинжала. Она держалась за него обеими руками, то ли втыкая оружие в плоть, то ли пытаясь вынуть. Но вокруг раны зиял черный, выжженный огнем круг. Такими же черными головешками стали и руки маленькой красавицы. – О, Ана! Любимая, зачем? Зачем? – спрашивал брат, надеясь на ответ, и целовал девушку, словно это могло ее оживить.

– Это сэппуку! – неожиданно понял Айван. – Женское харакири, и вместо меча – распятие. Брат, твоя невеста – демон. Снежная дева. Юкки-она. Оставь ее!