Текст книги "Черное Солнце. За что наказывают учеников (СИ)"

Автор книги: Наталья Корнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Annotation

КОГДА ВЗОЙДЕТ ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ, МИР ДОЛЖЕН УГАСНУТЬ.

ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ – ВЕЛИКАЯ БЕЗДНА, В КОТОРУЮ ВСЕ МЫ УПАДЕМ.

Возродившись из небытия спустя четыре сотни лет, легендарный Красный Феникс получает шанс исправить ошибки прошлого.

Увы, сделать это не так легко: привычный мир изменился до неузнаваемости. Столь же сильно изменились и повзрослевшие ученики, каждый из которых избрал свой путь.

И пусть в сердце Красного Феникса – лишь остывший пепел былого, судьба уготовила ему повстречаться с грядущим. Теперь великому заклинателю предстоит заново научиться жить в незнакомом и чуждом мире… Но прежде мир нужно спасти от проклятия Черного Солнца.

Черное Солнце. За что наказывают учеников

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Послесловие от автора

Дополнительные материалы. Путеводитель по Миру Черного Солнца

Экстра. Зимняя луна Ром-Белиата

Черное Солнце. За что наказывают учеников

Черное солнце взошло над тобой. Венком —

яростный нимб не знавшего сожалений.

Каждый перед тобой преклонит колени

в мире, который расколот твоим клинком.

…День догорает. И смотрит усталый дракон

как огненнокрылым цветком

воскресает феникс.

Глава 1

Журавль прядет облака

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Вдыхают теплый бриз. День двадцать второй от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*черной тушью*

Даже обладая значительной властью и положением в обществе, не всегда можем мы позволить себе роскошь искренности и доброго отношения к тем, кто находится рядом. Жизнь вновь и вновь оказывается гораздо сложнее наших представлений о ней.

– Надеюсь, на этом все долги уплачены, все счеты сведены?

На звук прохладного голоса Элиар отвернулся от раскрытого настежь окна. Скинув с плеч широкую, ниспадающую до земли мантию с узорами черных солнц и богатой золотой оторочкой, он нарочито шутливо возразил:

– Какие счеты могут быть между тобой и мною, старший брат?

В прежние времена старшим братом было принято называть старшего соученика, Первого ученика общего Учителя, но Элиар почти никогда не называл так Яниэра. Из его уст это подчеркнуто обходительное, почтительное обращение скорее походило на насмешку, нежели на дань уважения, и проницательный Яниэр, конечно, не мог не заметить этого.

С какой надеждой смотрел Элиар на Первого ученика когда-то, много лет назад, когда прибыл в Ром-Белиат! Судьба северянина, также насильно разлученного с семьей, увезенного из отчего дома навсегда, показалась созвучной его собственной судьбе… Элиар вообразил было, что в лице товарища по несчастью обретет единомышленника, близкого друга, брата… получит поддержку и сможет легче пережить расставание с родными, влиться в новую незнакомую жизнь. Но, против ожиданий, это сходство лишь больше разделило их, вынудив отчаянно соперничать за положение в храме и за внимание Учителя. Поддавшись ложной надежде, Элиар жестоко ошибся тогда. А теперь – теперь изменилось слишком многое. Прошлого не вернуть, ошибок прошлого не исправить.

Весна стояла в самом разгаре: начался пятый весенний сезон. Дни удлинялись, холодные ранние ветры, обжигающие на вдохе, понемногу сменялись спокойными и нежными бризами, которыми хотелось дышать, смакуя. После тягот зимы это приносило облегчение большинству людей, а Элиар и вовсе не мыслил жизни без свободной воздушной стихии, которой с юности откликалось сердце.

Для Черного жреца завершилась не обычная календарная зима: его собственная зима длилась уже сотни лет. Казалось, она не кончится никогда. Не оставалось ничего, кроме как терпеливо ждать – без особых надежд, но все-таки ждать. И вот, когда весна наконец пришла, Элиар задавался трудным вопросом: не слишком ли поздно? Сколько времени уйдет теперь, чтобы согреться?

Яниэр не ответил и одним своим взглядом выморозил половину комнаты. Хоть, несмотря на напряженную обстановку, привычно сдержанный Первый ученик и умудрялся сохранять равнодушный вид, Элиар знал: это лишь притворство, за которым скрываются раздражение и тревога.

Словно по негласной договоренности оба избегали затрагивать новую щекотливую тему: текущее положение дел в Ангу.

Повинуясь полученному накануне приказу, люди Элиара скрытно напали на храм Лунного Солнца, едва Яниэр покинул его, придя на помощь Учителю. Они убили несколько сильных жрецов, ключевых фигур в обороне Фор-Вирама, а Белую Стрекозу, ближайшую приближенную Яниэра, ранили и захватили в плен. Вернувшись в Белые Луны из Леса Кукол, Элиар раздал необходимые распоряжения, оставил вместо себя старшего и, чтобы не терять понапрасну время в пути, велел Яниэру раскрыть портал в Бенну. Опутанных вервием бесцветия Белую Стрекозу и еще пару уцелевших иерархов Белой Конгрегации на всякий случай прихватили с собой в качестве заложников. В Бенну их взяли под стражу и передали для допросов специалистам Тайной Страты.

Элиар покачал головой. Возможно, он действовал слишком жестко. Воспользовавшись гостеприимством и отсутствием хозяина, он перебил сильнейших боевых жрецов и залил белый храм кровью. Но Яниэр сам виновен в случившемся: никому не следует вставать на пути Великого Иерофанта. Акт неповиновения нельзя оставлять безнаказанным. Элиар не поддерживал жестокость, но иногда, как и говорил мудрый Учитель, жестокость необходима и даже является благом: каждый без исключения должен понимать, как ценно расположение Великого Иерофанта, и остерегаться его потерять.

Если бы Яниэр не решился отправиться на помощь Учителю, то сохранил бы свой храм и свой город неприкосновенным. А теперь попытка выдворить из Ангу обосновавшийся там черный флот Бенну обойдется большой кровью, и Яниэр это знает. Они проникли в самое сердце Неприсоединившегося города и взяли его под контроль – впервые за все время бесконечных войн с Севером. Однако Элиар не дал разрушить храм: он не хотел новой кровопролитной войны и оставлял возможность вернуть Ангу Первому ученику, если тот будет вести себя так же осмотрительно, как вел последние четыре сотни лет после смерти Учителя. Яниэр, похоже, понимал это, раз действовал так уступчиво, несмотря на определенно дурное настроение.

Однако Элиару не было дела до чьего-либо дурного настроения: невыразимая печаль таилась в его собственной душе. Он обещал себе быть сильным, но боль от новой размолвки с Учителем оказалась сильнее. Бездонная боль, которую, как и прежде, Черный жрец держал глубоко внутри. Ее хотелось изгнать, вытащить из сердца вон калеными щипцами, но ничего не выходило. Кажется, боль стала частью его вечной погони – оставалось только хранить ее, хранить бережно, как единственную драгоценность, жемчужину, что уцелела в бурном море прожитых лет.

Когда-то Элиар отрекся от всех святынь, от всего, что имело для него значение. Чужое, чуждое прежнему прямодушному кочевнику солнце давно уже билось в его груди. Он оставил своего Учителя, но – удивительное дело! – Учитель не оставил его: из глубин забвения цвета пьяного молодого вина душа наставника вернулась в мир на его зов. Потребовалось четыре сотни лет, чтобы эта потерянная душа, ослепшая и оглохшая от пустоты небытия, сумела найти дорогу назад, дотянулась до него сквозь тишину. И все эти четыре сотни лет Элиар ждал и не мог смириться, не мог признать Учителя мертвым. Учитель, которого он предал – увы, не один раз, – прошел для него трудный путь. При мысли об этом чувство глубокой благодарности и восхищения переполняло теплом сердце, в котором давно уж сквозило от потерь, от пустот, что не заполнить. Слишком многое отняли смерть и вражда. Но священную связь ученичества не так-то легко разорвать: незримые духовные нити по-прежнему были натянуты между ними. Нити более тонкие, чем можно почувствовать, более тонкие, чем те, что он разорвал когда-то в памятном поединке у павильона Красных Кленов.

Он не может подвести Учителя снова.

Он дал Красному Фениксу свободно уйти с Аверием и Агнией, хотя имел силу воспрепятствовать их бегству. Конечно, Элиар не рассчитывал, что жест доброй воли оценит или хотя бы заметит хоть кто-то из этой троицы: наверняка сейчас все они торжествуют, убежденные в своей победе. В целом, если задуматься, ситуация и вправду складывалась крайне затруднительная. Если жрец Черного Солнца будет драться в полную силу, то разобьет Красного Феникса и унизит его перед всем Материком, чего допускать никак нельзя. Если же он поддастся, Учитель сделается еще более невыносимым, насмешливым и высокомерным, чем обычно… чем в принципе можно представить.

Последнее еще впору стерпеть: в конце концов, Элиар имел большой опыт ученичества под началом своего полубога. И он действительно хотел бы поступить так, как полагается хорошему ученику: своим поражением превознести Учителя. Однако Черный жрец имел веские основания сомневаться, что в случае поражения будет оставлен в живых. Скорее всего, гнусного предателя ритуально казнят, а его орден – уничтожат. Подобного исхода также хотелось бы избежать.

Элиар не питал иллюзий касательно своего будущего. Эта задача безнадежна, у нее нет правильного решения: вариантов всего два, и оба сулят неудачу. Итак, если в грядущем противостоянии он победит, то возбудит против себя ненависть Учителя, а если добровольно уступит – презрение. Остаться в стороне вряд ли удастся – как известно, двум солнцам не место на небосклоне.

Минувшей ночью сон Элиара вновь был беспокойным: в голову лезло разное. Яниэру же, занятому возложенной на него миссией, и вовсе не пришлось сомкнуть глаз. Зато Белому жрецу удалось совершить то, что казалось невозможным: Элиар с удовлетворением перевел взгляд на распахнутое окно и откровенно залюбовался ярким весенним небом, вскипающим буйной кипенью облаков. Рассвет разгорался: в небесах разливался и тек столь любимый Учителем шафран.

На своем веку Элиар успел повидать всякое. С тех пор, как он получил власть над Бенну, мир изменился – до краев его затопило губительное сияние переродившегося светила. Вот уже почти четыре столетних периода черное солнце безраздельно господствовало над Материком, но никогда прежде пронизывающие насквозь убийственные лучи его не были столь сильны. Последние двадцать с небольшим дней с момента ритуала, в котором во второй раз удалось призвать дух Красного Феникса Лианора, находиться на улицах Вечного города стало практически невозможно: днем они были раскалены как сковорода, а ночью удушливый зной едва спадал на пару часов перед рассветом. Черный мор принялся распространяться со скоростью лесного пожара, забирая новые и новые жертвы.

Сегодня же все они смогли наконец перевести дух. Высокое ослепительно-синее небо Бенну, похожее на перевернутое глубокое море, постепенно затягивалось сотворенными Яниэром искусственными облаками. Они были столь идеальны, что казались нарисованными – одно удовольствие наблюдать за приятными взору формами. Облака медлительно проплывали над городом и постепенно раскрывались, наливались цветом, словно лопнувшие от зрелости коробочки белоснежного пуха тополей… или непослушные барашки волн, пышной пеною остающиеся на камнях. Образы находили на образы, сменяли друг друга стремительно, укутывая Бенну слоями пушистой ваты.

Уже вскоре белопенные гривы сменились более серьезными и обширными покровами. Воздух начал мутнеть, сгущаться. Облака тронуло лиловостью, синевою: отяжелев, у самого горизонта они тягуче стекали на землю. Загустевая словно магический отвар целителя, небесный океан покрывался инеем и на глазах стекленел прочным серебристым куполом, высившимся по-над городом. Теперь они оказались в тончайшем ледяном коконе, подобном тому, что был в Ангу, но не таком плотном, пропускающем все, кроме тлетворного света солнца-оборотня. То была мощная духовная техника защитной завесы, на всем Материке подвластная только мастерству Первого ученика.

От неба к земле потянулись невесомые складки белой пелены, сквозь которую тускло просвечивали яростное черное солнце и равнинные пейзажи вокруг Бенну: влажные цветочные луга, бескрайние поля золотисто-желтых асфоделей, долго блуждая по которым, по преданию, можно позабыть любые горести.

Завеса вставала полупрозрачной стеной. Смертоносные лучи светила увязали в ней. Словно бы падающий хлопьями снег, который ветер мог бы принести из северного тумана, из неприступных гор Ангу, на глазах превращался в дождь, увлажнявший измученную землю. Невероятное зрелище!

– Учитель направился в окрестности Ром-Белиата, – отвлекшись наконец от занимавшего его обнадеживающего вида, скупо поделился Элиар последними донесениями Тайной Страты.

Путь солнца – строго с востока на запад, из Ром-Белиата в Бенну. Сегодня утром Учитель первым увидел то солнце, что сейчас пылает и у них над головами. Мысль об этом отчего-то радовала.

– Должно быть, хочет убедиться, что Запретного города больше нет… – помедлив с ответом, предположил Яниэр, также бросивший взгляд на окно, затканное паутиной новорожденной белой завесы.

– Не думаю. Скорее, хочет попытаться возродить его.

– Возродить? – Яниэр удивленно приподнял брови. – Но ведь это невозможно. Ром-Белиату не подняться из руин и не обрести былого могущества.

Элиар покачал головой.

– Есть ли что-то невозможное для Красного Феникса Лианора? В жилах его течет священная красная киноварь, цветет красный лотос бессмертия. Вскоре процесс трансмутации будет завершен, Учитель возвратит силу вызревшей лотосной крови и будет способен на многое. Теперь, когда он жив, все станет иначе. Ром-Белиат – Запретный город на крови Учителя. Как и сам Красный Феникс, он может восстать из пепла.

Элиар отвернулся от собственного города Бенну, который пока мог перевести дух, и испытующе посмотрел на бледного северянина:

– А ты, Первый ученик, не хотел бы однажды вернуться в Ром-Белиат?

На сей раз Яниэр молчал долго, мучительно долго. Так молчат только затем, чтобы малодушно солгать в самом важном.

– С Запретным городом связаны тягостные воспоминания, – уклончиво ответил он наконец. – Полагаю, возвращение взбудоражило бы сердце и вызвало бы слишком противоречивые чувства, чтобы всерьез желать этого.

– Однако Учителю небезопасно находиться там одному. Ты знаешь не хуже меня, что Игнаций все еще жив. Ума не приложу, где ему удается скрываться все эти годы.

– Учитель вернулся в Ром-Белиат не один, – задумчиво сказал Яниэр, – а Игнаций вряд ли представляет опасность. Он – камень, снятый с игрового поля.

– Этот хитрец ловко водит меня за нос, – вполголоса проворчал Элиар, помрачнев. – Но ничто не может продолжаться вечно.

– Без ресурсов храма Полудня, что были потеряны, он никогда не обретет прежней силы. Полагаю, Золотая Саламандра не дразнит тебя, а просто пытается выжить.

Но Черный жрец так не думал.

– Угроза Игнация не вздор: он мстителен, хитер и расчетлив. Золотая Саламандра не из тех, кто позабудет оскорбление или упустит случай отомстить.

Яниэр покачал головой и улыбнулся той холодной, острой как лезвие улыбкой, после которой Элиару всегда хотелось его ударить.

– Бывший верховный жрец в изгнании не может быть серьезной угрозой Великому Иерофанту Бенну. Если ты наконец перестанешь преследовать его, скорее всего, Игнаций с облегчением заляжет на дно и никогда больше не напомнит тебе о своем существовании.

– Не думаю, что он отступится, – сухо возразил Элиар. – Дух Игнация силен, как дух всякого Первородного. Коварный враг прячется во тьме, а все мы – на ослепительно ярком свету. Нельзя забывать об этом. Есть вещи, которые никогда не изменятся, и вражда с Золотой Саламандрой – одна из них.

Элиар отошел от окна и сел за рабочий стол, мысленно коря себя за напрасное расточительство чувств. Этот разговор о прошлом помимо воли взволновал его. Хотел бы он сам вернуться в Ром-Белиат? Скучал ли по городу, которого больше нет и не будет… городу, который он успел полюбить?

Если бы только было возможно вернуться в те самые первые дни его ученичества, тогда казавшиеся невыносимыми. Сцены сами собой разворачивались в голове: воспоминания текли легко, как вода.

Иногда представлялось, что в его жизни не было ничего, кроме боли и тьмы, но, глядя правде в глаза, случались и редкие моменты радости. Он хранил их в сердце и вспоминал с неизменной нежностью.

О, на самом деле то были беззаботные и радостные дни.

В то время чувства и мысли его были необычайно просты, но сильны. Нередко они захватывали его целиком, не давая возможности размышлять и анализировать.

Неожиданно для самого себя Красный Волк полюбил долгие прогулки по укромным внутренним бухтам Красной цитадели. Он брел вдоль морского берега сквозь густой летний зной, а кровь плавилась и текла по венам забродившим молодым вином.

Морские пейзажи Ром-Белиата сильно отличались от привычных глазу необъятных просторов Великих степей, особенно удивительной казалась крохотная бухта с золотоносным черным песком, где на побережье все лето дивно цвел красный шиповник. Здесь были и выброшенные капризными волнами белые завитки морских раковин, шумящие дыханием океана, и горячие плоские камни, очень старые, отшлифованные тысячами лет трудолюбивого прилива. Терпение и настойчивость воды сгладили все шероховатости, сточили острые грани.

Посещать это крайне живописное место без дозволения верховного жреца было строго запрещено: Учитель нередко приходил сюда, ища отдыха и уединения, иногда вместе с учениками, желая развеяться в близкой компании. В бухте Черного Песка гостей ожидали изящный летний павильон, в котором было приятно укрываться от нестерпимой жары, и эллинг для маленьких прогулочных лодок.

В то первое лето в храме, помнится, стояла изнуряющая духота. Нарезанное тонкими ломтиками чуть подсоленное яблоко помогало справиться с обезвоживанием и не заболеть от солнца. Разгоряченный влажный воздух звенел и вибрировал от стрекота цикад и днем и ночью. Со временем чуткий слух Элиара начал различать пять или шесть разновидностей, поющих на разные голоса.

Порою в перерывах между тренировками, когда ветер с моря стихал и устанавливались самые жаркие полуденные часы, они прогуливались по побережью все вместе, втроем, прихватив с собой нехитрый инвентарь старинной игры аристократов Лианора: перьевые воланы и легкие плетеные ракетки.

Уже скоро Элиар овладел одной хитростью и научился бить так, что волан получал бешеную скорость и совершенно непредсказуемую траекторию полета. Отбить такую подачу было невозможно, и игра заканчивалась очень скоро, практически не успев начаться. Но разве не в этом смысл любой игры – победа, быстрая и безоговорочная победа?

Но почему-то Учитель и Первый ученик не разделяли его мнение. Кажется, иногда бесхитростная радость от простых мелочей могла быть лучше, чем решительное превосходство и обладание. Демонстрируя редкую мягкость и плавность движений, эти двое могли забавляться долго, растрачивая попусту спокойные часы, неторопливо перекидывая друг другу волан сквозь струящийся солнечный свет и беседуя о глупостях и пустяках. Это довольно бессмысленное времяпрепровождение раздражало, но уйти по своей воле Элиар не мог: ученик обязан находиться подле Учителя, пока тот не даст какого-нибудь распоряжения или позволения покинуть его.

Однако помимо воли упругие звуки ударов о ракетку, вздохи и шепоты маховых перьев вгоняли Элиара в странное дремотное состояние умиротворения. Временами он почти засыпал под эти ритмичные, успокаивающие, почти медитативные звуки, свернувшись на горячем песке клубочком, точно уставший рыжий волчонок. Яркие солнечные зайчики играли на легкой ряби, белая пена ползла по черному вулканическому песку, а на коже его сверкала морская соль и блики лениво перекатывающихся волн.

Он засыпал с неясной мыслью о руках Учителя, которые спасли его однажды из хищной морской пучины и подарили новую жизнь.

Да, первое время он был крайне расстроен тем, что против воли оказался в Ром-Белиате, сердце переполняли гнев и тоска по дому. Но, к его вящему удивлению, Учитель оказался недоволен таким поворотом ничуть не меньше. Казалось, Красный Феникс вовсе не хотел становиться его Учителем – Учителем необразованного, замкнутого и озлобленного полукровки, одиночки, силой отнятого у родных. Но дни сменяли дни, и понемногу они как будто привыкали друг к другу; взгляд Элиара, незаметно от него самого, стал постоянно прикован к статной фигуре Учителя. Даже когда он вполглаза дремал на песке или усиленно делал вид, что занят совершенно другими делами, Учитель никогда не выходил из поля его зрения.

Меж тем партия незаметно заканчивалась, и вот уже Яниэр протягивал Учителю чашу свежей розовой воды с ароматными лепестками, чтобы тот мог ополоснуть руки.

Элиар рассерженно фыркает сквозь сон: Первый ученик всегда вел себя так, словно имел исключительное право на внимание их общего наставника. Эта высокомерная манера сильно уязвляла, жалила в самое сердце, но Элиар никогда, никогда не признался бы в этом.

Заметив его реакцию, Учитель бросает на него насмешливый взгляд, и Элиар отчего-то успокаивается. Цвету этих глаз подспудно хотелось покориться, как ни противоестественна была сама эта мысль для гордого выходца из Великих степей. Но могли ли в самом деле принадлежать живому человеку такие поразительные глаза – словно редкие драгоценные камни, выуженные со дна морского? Они приковывали внимание, завораживали, проникали в самую душу… Воистину, то были глаза не смертного, но небожителя.

Солнце отливало огненно-красным – таким оно бывает только на исходе лета, пока не подул первый осенний ветер. В воздухе висели спокойствие, влажность и соль. А где-то там, на самой границе слуха, прозрачные ручьи Ром-Белиата звенели как сталь, вливаясь в безграничный океан…

По сей день Элиару порой снилось то памятное место. Всякий раз он слепо бежал сквозь цветущие ветви персика, колотящие его по лицу, пока наконец не вырывался из их цепких клешней на знакомое побережье. Но вновь и вновь заповедная бухта оказывалась пуста: ни Учителя, ни Яниэра не удавалось встретить там снова, хотя бы во сне. Не было даже неверных силуэтов у кромки воды, не было цепочек легких следов, быстро пропадающих на вязком черном песке, не было знакомых голосов. Ничего, совсем ничего, что когда-то сделалось для него так дорого. Эта пустота ошеломляла, сбивала с ног и рождала в душе смятение и холодную горечь. Тогда он начинал звать их, звать их обоих, даже ненавистного высокомерного Яниэра… звать как глупый потерявшийся ребенок… но отчаянному зову отвечали лишь тишина да шелест равномерно набегающих волн.

Он оставался один, ждал их на пустом берегу. Море неустанно катило свои воды… то самое море, которое так любил Учитель. Из-за далеких просторов которого приплывали когда-то на их берега грозные армады Лианора.

В какой-то момент мирный шелест вдруг сменялся рокотом, тревожным барабанным громом отбивая биение его собственного сердца. Ветровые волны поднимались, а звуки падали, как тяжелые капли дождя, и Элиар немедленно застывал, завороженный неясным предчувствием неизбежности. Ветер резко срывал с волны искристые соленые брызги и бросал ему в лицо, как слезы. Прибой горчил, а на влажном полотне черного песка алой акварелью растекался закат.

Те давно прошедшие времена ученичества были поистине безмятежными. Они пришлись на золотой век в истории Материка, безопасный и мирный век благоденствия. Но с расцветом храма Полуденного Солнца началось неуклонное возвышение Бенну. Это положило начало затяжному конфликту, в котором и сам Элиар, увы, сыграл немалую роль. Между двумя великими городами Оси развернулась жестокая борьба за лидерство, закончившаяся только с уничтожением Ром-Белиата и гибелью Учителя.

Воспоминания вскрывали старые раны.

Однако что толку вспоминать то, что никогда не повторится. Нужно думать о трудностях дня сегодняшнего, благо их тоже хватало с избытком. Невозвратность прошлого – недостаточная причина, чтобы чувствовать себя одиноким.

– После таких затрат цвета на тебе лица нет, Первый ученик. – Яниэр ловит на себе его насмешливый взгляд и, конечно, не осмеливается возразить. – Тебе нужен отдых. Останься ненадолго, восстанови силы в гостеприимном Вечном городе. Бенну в полной мере покажет тебе свое радушие. Я распоряжусь приготовить подобающие твоему статусу покои в Волчьем Логове.

Какая у них мирная, почти задушевная беседа, даже краешком не выходящая за рамки. Все как любит Первый ученик, известный знаток и ревнитель этикета. Интересно, на душе его сейчас так же тяжело?

– Как можно отказаться от гостеприимства Великого Иерофанта. – Яниэр бросил на него колкий взгляд и принужденно рассмеялся, словно в одну минуту что-то изменилось в их и без того непростых отношениях.

Не исключено, что из-за нападения на Белые Луны Яниэр затаил новую обиду. Но Первый ученик достаточно умен, чтобы не высказывать жалобы вслух. Этому еще Учитель хорошенько научил его.

Действительно, это было предложение, от которого не отказываются. Пока нельзя отпускать Яниэра из Бенну: его целительские способности пригодятся в нелегком противостоянии с черным мором, который с приходом в мир Красного Феникса Лианора, увы, только набирает обороты.

Глава 2

Саламандра прячется в камнях

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Вдыхают теплый бриз. День двадцать второй от пробуждения Бенну. Цитадель Волчье Логово

*серебряной гуашью*

– Доброе утро, Яниэр, – сквозь цветущие ветви миндаля негромко сказал ему человек с глазами разного цвета. Давно знакомый человек из прошлого.

Великолепно вышколенная Шеата наконец отвязалась и на некоторое время оставила его в покое, оставшись слушать дальнейшие распоряжения своего господина. Значит, у них есть несколько минут для разговора… хоть и до крайности рискованного.

Впрочем, Белый жрец давно уже привык маневрировать между двумя враждебными силами и делать это достаточно умело, даже филигранно. Опыта было не занимать.

– Доброе утро, мессир Арк, – сдержанно ответил Яниэр, намеренно не поворачивая головы в сторону собеседника и почти не размыкая губ. Если в отсутствие Шеаты стражи Волчьего Логова и наблюдают за ним издали, безобидная прогулка по весеннему саду и краткий отдых под кипенно-белой кроной цветущих деревьев после бессонной ночи чародейства не должны привлечь излишнего внимания. – Если это утро хоть для кого-то доброе. Что вам нужно? Уверен, вы проделали столь долгий и опасный путь не только лишь ради того, чтобы пожелать мне доброго утра.

– Ты неплохо знаешь меня, – со смешком заметил Первородный. Шрамы на его лице, оставленные когда-то плетью Учителя, уже совершенно изгладились, и оно вновь было безупречно. Во многом это произошло благодаря целительскому мастерству самого Яниэра, по приказу Ишерхэ долгие дни вынужденного врачевать ранения злейшего врага своего наставника. – Где Элирий? Он жив?

При упоминании первого имени Учителя Яниэр вздрогнул и невольно напрягся, стараясь не показывать тревоги: жестом естественным и изящным он поправил выбившуюся прядь.

– Вас это не касается, мессир Арк.

Игнаций Лермон Арк, бывший верховный жрец храма Полуденного Солнца, только усмехнулся. Когда-то восьмивратный Вечный Бенну был его городом, и Волчье Логово, в эпоху Красного Солнца носившее название Янтарной цитадели, Первородный знал, должно быть, как свои пять пальцев. Тем не менее он редко осмеливался появляться тут: предпочитал проводить время в бесконечных странствиях по диким землям Материка, изредка заглядывая и на Север, в Ангу, где его всегда ждал приют. Во время этих визитов длинные черные волосы Игнация, за исключением священных серебряных прядей, были неизменно сплетены в плотную ритуальную косицу, которую в прежние времена Совершенные носили в период войны. Это и неудивительно: последние четыре столетия Игнаций пребывал на войне, конца и края которой не было видно.

– Брось, Яниэр, ты сам видишь, что я во всем оказался прав. – На звук мелодичного голоса Первородного Яниэр невольно развернулся и все-таки посмотрел в его сторону. – Как я и говорил, нужно было остановить произвол Черного Дракона уже очень давно. Теперь, когда Элирий вернулся, мы наконец сможем сделать это сообща. Пока Второй ученик снова не убил своего Учителя в тщетных попытках совладать с черным мором, который сам же и привел на Материк.

– На сей раз Элиар не совершит этого, – с растущей тревогой возразил Яниэр, делая вид, что вдыхает аромат белых цветов миндаля. Однако сказанными откровенными фразами Игнацию удалось влить в его сердце подозрение и недоверие – многолетнее недоверие, от которого так сложно было избавиться.

А еще само собою, помимо его воли, всплыло в памяти то страшное, мучительное воспоминание, когда почти четыре сотни лет назад он вошел в опустошенный огнем храм Закатного Солнца и увидел Учителя уже мертвым, жестоко подвешенным над алтарем в позе поругания клятвопреступников. Ритмичный стук капель лотосной крови, одна за другой вытекающих из раны на горле и срывающихся вниз, походил на жуткий звук шагов. Словно бы Учитель навсегда уходил, и догнать, и остановить, и вернуть его назад было, увы, невозможно…

– Вряд ли ошибусь, если скажу, что ты и сам сильно сомневаешься в своих словах, – мрачно хохотнул Игнаций, пристально глядя ему в лицо. Опасные разноцветные глаза поблескивали, как у змеи, а голос стал хлестким, безжалостным: каждое слово срывалось с губ, словно удар кнута. – После того, как Элиар убил Красного Феникса дважды, думаешь, он остановится? После того, как он вероломно напал на Ангу и захватил Белые Луны, нарушив данное обещание, ты все еще веришь ему?

– Обещания имеют свойство обращаться в ничто. – Яниэр поджал губы, уходя от прямого ответа. – Вам ли не знать этого, мессир Арк?

Но, увы, как ни тяжело признавать, Игнаций был прав: Первородный действительно сразу предупреждал, что правление Элиара может зайти далеко. К этим предупреждениям, увы, Яниэр не прислушался. Он спас Игнация от преследований, укрыв того в Ангу, и думал, что раздражение и нападки на Элиара вызваны исключительно личными разногласиями и давними счетами. Даже во время первого возрождения Учителя Яниэр встал на сторону Второго ученика, поверив в жестокий план жертвоприношения. Решение далось нелегко. Пожертвовать самым дорогим во имя долга пред народами Материка, возможно, было величайшим подвигом души. А возможно, величайшим преступлением.