Текст книги "Если остаться жить"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

В этой фразе Инны Семеновны были все обвинения сразу: и то, что нет денег, и то, что Илья Львович не любит что-либо делать сразу, а любит отложить все на потом. А потом забыть или сделать вид, что забыл.

Когда деньги были подняты, а бумаги сложены, Инна Семеновна обвела всех загадочно-торжествующим взглядом.

– Ты понял, о какой Тамаре шла речь? – спросила она у Ильи Львовича.

– Нет.

Инна Семеновна опять обвела всех взглядом и наконец произнесла то, что, знала, произведет впечатление:

– Это дочь Галины.

– Как дочь Галины?! Тамара не дочь Галины?!

– А ты представляешь, что было со мной, когда я узнала об этом на заседании жилищной комиссии?

– Подожди, миленький, я все-таки хочу понять: значит, Тамара…

– Дочь Галининой сестры, которая, как ты слышал, живет во Владивостоке. Галина воспитывает Тамару с восьмимесячного возраста. Она хотела ее удочерить, но ей в отделе опеки сказали чепуху: будто при живых родителях детей не усыновляют. Если бы она мне все это сказала раньше, я бы, во-первых, не оказалась в таком положении перед комиссией, потому что все увидели, что Галина меня обманула и я только говорю, что я все про нее знаю, а во-вторых, я бы все это очень легко устроила, потому что мне бы никогда такой глупости в отделе опеки не сказали. А завтра последний день, когда Тамару еще можно удочерить.

– Это я понял. Чем же все кончилось?

– Имей терпение дослушать. Мне надо было убедить комиссию подождать с решением хотя бы до послезавтра. Дальше, мне надо было добиться, чтобы на завтрашний исполком поставили вопрос об удочерении. А главное, надо было успеть собрать все документы и еще откуда-нибудь заказать Свечино к своему приходу.

– И ты все это сделала?.. – Илья Львович погладил Инну Семеновну по руке. – Миленький, ты такой гордый!

– Но теперь все рухнет, если эта девочка Соня не застанет сестру дома или сестра окажется больна.

– Боже, у меня уже мурашки идут по телу, – проговорила Екатерина Матвеевна. – Неужели ты каждое дело так делаешь? Так же сердце потерять можно.

– Это еще что! – восторженно вставил Илья Львович. – Куда ты опять вскочила?

– Постирать тебе на завтра рубашку.

– У меня эта еще чистая, ну, миленький, кто стирает в час ночи?

– Пусти, пусти, я тебе говорю!

Утром Инну Семеновну разбудили звонки в дверь – принесли телеграмму из Владивостока. Екатерина Матвеевна была в восторге. Она зашила Инне Семеновне платье, разгладила его и сказала, что поедет с ней.

С Галиной они встретились у исполкома. Галина от волнения не спала всю ночь, и Инна Семеновна принялась ее успокаивать, убеждать, что все будет в порядке. Но когда ее с Галиной вызвали и председатель потребовал от Инны Семеновны специальное поручение для разбора этого дела, Инна Семеновна поняла, что им решили отказать. Однако она очень спокойно объяснила, что это дело возникло только вчера и она просто не успела заехать в редакцию, но что у нее есть поручение, касающееся других дел Галины Николаевны Лебединской.

– Ясно, – сказал председатель. – Что же вы хотите сообщить нам по данному вопросу? Только кратко.

– Во время войны, – начала Инна Семеновна, – у Галины Николаевны умер ребенок, ей сказали, что больше детей она иметь не сможет. И тогда ее сестра, у которой…

– Все это написано в заявлении. Что еще?

– Первый муж Галины Николаевны, – спокойно продолжала Инна Семеновна, будто ее и не прерывали, – плохо относился к ее приемной дочери. Этим воспользовался друг мужа и разбил ее семью.

– О мужьях и разводах Лебединской мы уже наслышаны достаточно, и вникать в эту сторону ее жизни у нас нет никакого желания, – снова прервал Инну Семеновну председатель. – Ваша подопечная бросала всю жизнь эту Тамару на кого только могла. То это был… первый встречный, то это были ее родители – кстати, они были и родителями ее родной сестры, которая сегодня молнировала свое согласие на удочерение Тамары. Спрашивается – о чем они думали раньше? А все очень просто. Сегодня Лебединской нужна двухкомнатная квартира, и она вдруг вспоминает, что у нее есть племянница Тамара, которую можно удочерить. Я считаю, – закончил председатель, – мы должны отказать Лебединской в удочерении этого ребенка.

– Вы не правы… – попыталась возразить Инна Семеновна.

– Нет, нет, – снова оборвал ее председатель. – Вас мы слушали достаточно. У нас еще много других дел.

Инна Семеновна чуть-чуть запрокинула голову и улыбнулась. Ее улыбка, немножко насмешливая и заранее прощающая, видимо, озадачила председателя. Инна Семеновна воспользовалась паузой.

– Я знаю, что равнодушных людей нет, – доверительно сказала она. – Я наблюдала десятки случаев, когда люди, казавшиеся равнодушными, вдруг поверив по-настоящему в необходимость своей помощи, совершали чудеса. Равнодушие идет от недопонимания. Но для того, чтобы понять, нужно хорошо разобраться. Все справки говорят о том, что Галина Николаевна воспитывала Тамару с восьмимесячного возраста, инспектору же по опеке было угодно представить вам материал в другом свете. Почему он это сделал – я не знаю. Зато мне доподлинно известно, что пятнадцать лет назад Тамара не была удочерена по вине того же отдела опеки… Но в одном вы правы. Удочерение действительно сейчас связано с получением квартиры. Однако Галина Николаевна не фиктивно удочеряет чужого ребенка, чтобы получить квартиру, а квартиру получает ради ребенка, с которым она мыкается по углам с тех пор, как она дала расписку свекрови, обязуясь не жить в ее квартире. А было это двенадцать лет назад. И если за эти двенадцать лет мытарств ей и пришлось несколько раз прибегнуть к помощи родителей, то тот, кто жил без квартиры, знает, как трудно снять квартиру с маленьким ребенком, да еще двенадцать лет назад.

…Когда Инна Семеновна кончила, председатель исполкома сказал примирительно:

– Что ж, вероятно, эту Тамару действительно надо удочерять.

Председателя поддержали:

– Конечно!

– Надо! В порядке исключения!

– Такая судьба… Нужно помочь!

И вдруг, вглядевшись в документы, председатель огорченно сказал:

– Но позвольте! Ведь сегодня ей исполнилось восемнадцать лет!

– Ей исполняется восемнадцать лет в семь часов вечера, – неожиданно для самой себя нашлась Инна Семеновна.

Все рассмеялись.

В коридоре ждала Екатерина Матвеевна,

– Ну что?

– Все хорошо. Сейчас пойдем, я только посижу немножко.

И вдруг страшный крик согнал людей со своих мест. В коридоре на стульях лежала Инна Семеновна. Кто-то искал в ее сумке валидол.

Через несколько минут приехала «скорая»,

– Носилки, – сказал врач.

– У меня инфаркт?

– Нет.

– Тогда я не хочу в больницу.

– Если бы вы не были так возбудимы, можно было бы вылежать дома.

– Откуда вы все про меня знаете? – удивилась Инна Семеновна.

– Так я же врач.

Когда Инна Семеновна уезжала в командировки, Ира всегда заболевала. И Инна Семеновна заставала ее уже в постели. Ира не могла ходить, не могла говорить. Болезнь возвращалась, словно не было стольких лет борьбы с ней. Случалось это не сразу, а через некоторое время после отъезда Инны Семеновны. Вернее всего, перед самым ее приездом. Ире всегда казалось, что причиной тому различные случайности. Поэтому Ира, когда мама уезжала, прикладывала все усилия, чтобы избежать этих, как она считала, «случайностей».

Но разве случайностей можно избежать?

А может быть, тут и не было никаких случайностей?

Ира без мамы чувствовала себя совсем незащищенной. И эта ее незащищенность передавалась окружающим, и они начинали вести себя так, как никогда бы не позволили себя вести при Инне Семеновне.

Но здесь было и другое: при Инне Семеновне Ира и не заметила бы половины того, на что она так болезненно реагировала, когда оставалась одна.

Без Инны Семеновны все вырастало для Иры в трагедию. Вот и сейчас Ира не знает, что ей делать: Инна Семеновна в больнице, а Ире надо ехать в редакцию, вычитывать гранки. Обычно Ира ездила вычитывать гранки с мамой. В редакции никто не знал, что Ира больна, что ездит к ним на машине и перед тем, как поехать, неделями лежит – копит силы. Скопленных сил хватало, чтобы те полчаса, которые она проводила в редакции, никто ничего не заметил. Никто ничего и не замечал. Не замечали даже того, что Ира с гранками всегда куда-то исчезала. А исчезала она потому, что гранки вычитывала не она, а Инна Семеновна, которая ждала ее этажом ниже.

С тех пор как по радио передали (а может быть, и не передали – Ира этого так и не выяснила) Ирин первый рассказ, у Иры было много гранок. Илья Львович называл Иру «Ворошиловским стрелком», потому что почти все, что Ира писала, шло в печать. Правда, Ира писала очень мало… Но что из того? Ира очень злилась на Илью Львовича за то, что он ее называл «Ворошиловским стрелком». Она боялась, что он сглазит. Ира слишком хорошо помнила, как он любил, когда она училась в университете, подытоживать ее успехи и делать прогнозы на будущее. А чем все это кончилось?

Илья Львович был человеком не только не суеверным, но Ире всегда казалось, что он получает особое удовольствие, если может высмеять суеверие. Но когда Ира, как-то не выдержав, сказала ему, что просит больше не называть ее «Ворошиловским стрелком», а то он ее сглазит, она вдруг увидела на лице Ильи Львовича испуг. И поняла: он тоже все помнит. И тоже боится. И то, что даже Илья Львович тоже боялся – было самым страшным.

Чаще всего Ира писала о насекомых. Как-то она пошла в лес и увидела, как муравьи, один за другим спускаясь в ямку, выползали оттуда каждый с желтой крупинкой во рту. Из этих крупинок муравьи строили муравейник. Ира стала приходить к муравьям каждый день и написала о них рассказ.

На следующее лето (Инна Семеновна теперь каждое лето по совету Петра Дмитриевича вывозила Иру на дачу) Ира написала о пауках-линифиях, которые жили под куполами из паутины, и о косеножке, которая, линяя, повисла на еловой иголке, и казалось, будто у нее не восемь ног, а шестнадцать. Потом Ира написала о бабочках, жуках…

Ира писала и очерки. Для очерков надо было «собирать материал». Казалось невероятным, что Ира могла это делать. Но Ира собирала материал, ибо для нее более невероятным было то, что в руках у нее была бумажка, в которой говорилось, что она журналист.

И когда Ира, наконец, добиралась до нужных ей людей и они вдруг начинали рассказывать о своей жизни, жаловаться и просить помощи, Ире казалось, что она сильная и все может.

Рассказ, гранки которого надо было завтра вычитать, был совсем коротким: о том, как Ира вырабатывала рефлекс у ежа. Возможно, если бы мама была дома, Ира на этот раз поехала бы без нее и вычитала рассказ сама. Но теперь, когда мама была в больнице, Ире казалось невозможным не только вычитать рассказ, но и вообще доехать до редакции журнала.

Ира стала перебирать в уме, кого бы она могла попросить поехать с ней. Но таких не нашла. «Что ж, – решила Ира, – придется в коридоре найти кого-нибудь и попросить помочь, будто очки забыла…»

На следующее утро, когда Ира была уже в костюме и складывала в папку листки с поправками, которые должна была внести в гранки, пришла Галина. У Галины теперь был ключ Инны Семеновны. Галина должна была приходить через день – покупать продукты и готовить. Во всяком случае, она обещала это подруге Инны Семеновны Екатерине Матвеевне, которая уехала вчера в Ленинград, взяв предварительно с Галины слово, что та не бросит Инну в беде.

Войдя к Ире в комнату, Галина шепотом начала быстро, быстро объяснять Ире, что она пришла не одна. Что с ней тот самый Боря, который бросил медицинский институт, потому что падал в обморок при виде трупов, тот самый Боря, который на работу не поступил, пишет фантастические рассказы и голодает. Галина обещала Бориной маме, которую она знает тысячу лет, познакомить Борю с Инной Семеновной, но так как Инны Семеновны нет, то она очень просит поговорить с ним Иру.

– Зачем? – испугалась Ира. – Я ведь ничего для него не смогу сделать. – Ира боялась сейчас тратить свои силы.

– А ничего и не надо, ты только познакомься с ним и скажи, что Инна Семеновна в больнице, а то его мамаша мне не верит.

– Но я опаздываю в редакцию, – взмолилась Ира.

– А это у тебя займет несколько минут.

Галина приоткрыла дверь Ириной комнаты и крикнула: «Боря, заходите сюда». И хотя дверь уже была полуоткрыта, Боря, подойдя к ней, постучал.

– Входите! – сказала удивленная такой чрезмерной вежливостью Ира.

Сначала Ире показалось, что Боря совсем некрасивый, но потом она вгляделась в его продолговатые тихие, темные глаза, и они ей понравились. Глаза были как неживые и словно не с этого лица.

– Вот что, – сказала вдруг Ира каким-то уверенным тоном, какого она от себя не слышала с тех пор, как заболела, – поедете со мной. Сейчас.

Ира не спросила, есть ли у Бори время и хочет ли он ехать. Она даже не сказала – куда ехать.

– Видите, Боря, какая у нас Ира повелительница, – сказала Галина.

– Ну, если вы не можете… – начала было Ира.

– Я могу, – тихо сказал Боря, но по его виду и тону было совершенно непонятно, может ли он на самом деле или ему просто неудобно отказать.

– Тогда идите в другую комнату, я буду одеваться.

На голову Ира надела одну на другую две меховые шапки, на ноги три пары толстых шерстяных чулок, плюс еще наколенники. Наколенники были из ватина, они топорщились и колено превращали в огромный бугор.

Подпоясав шубу, чтобы не поддувало, тонким папиным ремешком от брюк, Ира вышла к Галине и Боре. Ира следила за Бориным лицом: не изменит ли оно своего выражения, когда Боря увидит ее в таком одеянии. Нет, Боря безразлично взглянул на Иру и пошел чуть сзади, давая Ире дорогу. Ира вышла на улицу и направилась к остановке такси. По дороге она вынула из сумочки рубль и протянула его Боре.

– Будете расплачиваться.

– О! – как-то по-особенному сказал Боря, поняв, что они поедут на такси, и глаза у него радостно засветились.

Ира села сзади, Боря спереди рядом с шофером.

– Почему вы не спросите, куда мы едем? – сказала Ира все тем же уверенно-разбитным тоном. Сказала и поняла, что, вероятно, теперь уже всегда будет с ним так разговаривать, потому что это как в песне: с какой ноты начал – ту и тяни.

– Я полагаю, раз вы не говорите, значит, вам и не хочется.

«Какой деликатный», – подумала Ира.

Редакция помещалась на четвертом этаже. Ира, как обычно, разделась внизу. В шубе и ботинках она бы не смогла подняться на четвертый этаж. Отдав все вещи Боре, она стала медленно подниматься. Боря шел рядом. Когда Ира останавливалась, он тоже останавливался и ждал, когда она отдышится. На четвертом этаже Ира взяла у Бори шубу и сумку, оставив ему свои ботинки, завернутые в газету. Так они и вошли в редакцию.

– Сядьте вот здесь, – только и успела сказать Ира, указав на диванчик в углу, и еще успела бросить на тот же диванчик шубу, как Иру окружили.

– Морозова! Куда же вы подевались? Без вас тираж журнала начал падать, – пошутил ответственный редактор Агафонов. – Иван, чего же ты сидишь? Если таких авторов так будешь встречать, мы быстро прогорим.

Это была удивительная редакция. И возможно, если бы не эта редакция, Ира не смогла бы так успешно писать. И не одна она. Эта редакция научно-популярного журнала любила и умела заставить писать никогда до того не писавших ученых, инженеров, врачей…

Ира подошла к столу Ивана Петровича. Иван Петрович встал и подал ей руку.

– А я уже собирался вам звонить, – сказал он. – Срочное задание – съездить в университет и взять интервью у Петроченко. Вы, конечно, его знаете?

Ира не знала никакого Петроченко, но не подала вида, собразив, что это, вероятно, какой-то выдающийся ученый и она должна его знать. Ира в редакции все время была начеку, чтобы как-либо не попасть впросак и не обнаружить, что она совсем не та, за которую себя выдает.

– Но ведь я пишу очерк о продавце, – попыталась защититься Ира.

– Как пишете?.. – сделал удивленный вид Иван Петрович. – А я был уверен, что очерк уже с вами. Я его вставил в план. Кстати, – тут же добавил он, – если я не ошибаюсь, за вами не один, а два очерка о профессиях. Вы же обещали еще написать о студентах мединститута.

Иван Петрович лукаво улыбнулся и, глядя в перепуганные Ирины глаза, продолжал:

– Я же вам говорил, это у нас новая рубрика, мы еще сами не знаем, как ее делать, вся надежда на вас.

Конечно, Ира понимала: Иван Петрович шутит и это просто его манера разговора, но, когда Иру просили делать то, что она сделать не могла, она так терялась, что самые простые и естественные вещи не приходили ей в голову. И вместо того чтобы сказать, что у нее мама в больнице или что на нее уже навалили (как в таких случаях говорят) в другом месте срочную работу, Ира спросила, когда она должна сдать очерк о продавце.

– Даю вам неделю, – твердо сказал Иван Петрович, – иначе вы подведете журнал.

– Посмотри на нее! – прокричал Агафонов со своего председательского места. – У нее такое лицо, словно ты ей роман завернул.

С гранками Ира вышла в коридор. Спустившись ниже этажом и усевшись в кресло, Ира слушала, как Боря читает.

– Помедленнее, – просит Ира. Боря читает чуть ли не по складам.

– А теперь давайте их сюда, – Ира берет у Бори гранки и начинает выводить на полях корректорские знаки.

Правку гранок Ира очень любила. Ей казалось, что умение пользоваться корректорскими знаками как ничто другое приобщает ее к писательскому труду.

Вернув Ивану Петровичу гранки и попрощавшись, Ира с Борей спустились вниз. Внизу Ира снова надела незаметно две шапки, ботинки и шубу. Ремень Ира покрутила в руке и спрятала в сумку.

На улице была метель.

– Ой, – сказала Ира и остановилась на крыльце. – Найдите такси, – попросила Ира, – а я постою здесь.

Такси Боря привез очень быстро.

– Где вы его взяли? – удивилась Ира. – Как здесь тепло, – радовалась она.

Усевшись на заднее сиденье, Ира стала думать, что ей теперь делать с Борей. Вести его к себе и слушать фантастический рассказ, который он принес читать Инне Семеновне, или спросить, где ему удобнее вылезти, и избавиться от него?.

Но тут Ира вспомнила Галинины слова, что Боря всегда голодный, и решила повезти к себе.

Ира вошла в квартиру и остановилась: через стеклянную кухонную дверь она увидела, как Илья Львович, сидя напротив Галины, посылает ей через стол воздушный поцелуй.

– Целуетесь? – спросила Ира со смехом, приоткрыв стеклянную дверь.

– Местный шпион! – Илья Львович так заорал, что Ира от неожиданности вздрогнула. – У нас дома есть местный шпион, вы этого не знали? – Илья Львович обращался к Галине. В голосе его звучали издевательские нотки.

Ира вышла из кухни. Боря стоял в пальто. То ли он еще не успел снять его, то ли снова надел.

– Раздевайтесь, – попросила Ира и пошла к себе в комнату.

Ира села на диван и забыла про Борю. Когда Боря постучал, она удивилась:

– Кто это?

Боря вошел и стал топтаться возле кресла.

– Садитесь, – сказала Ира.

Ира молчала, она никак не могла опомниться от только что происшедшей сцены, посмотрела на Борю, но Боря был абсолютно спокоен и, казалось, только ждал какого-нибудь вопроса, чтобы начать говорить.

Открылась дверь и вошла Галина. Боря встал.

– Ах, Боря, ты такой вежливый, но я не хочу вам мешать. Я ухожу. Ира, заставь его спеть тебе. Я никогда не слышала, но он уверяет свою бедную мать, что пение – его призвание. Боря, я разрешаю тебе меня не провожать. Пока.

Хлопнула входная дверь. Илья Львович закрыл за Галиной, прошел к себе в комнату и откашлялся. Кашель Ильи Львовича никогда не обманывал Иру. Как бы Илья Львович ни кричал, стоило ему, оставшись одному, закашлять, Ира уже знала: успокоился. И на этот раз кашель был совсем спокойный, даже довольный. Ну конечно же она местный шпион, если следит даже за его кашлем.

– Спойте, – попросила Ира.

Боря не отнекивался, но движения его вдруг стали неуклюжими. Боря заерзал на стуле и сказал, что волнуется, так как у него не всегда получается. Наконец Боря начал петь. И хотя Ира и не знала этой песни, она сразу поняла, что Боря фальшивит. Но этого было мало. У Бори не было голоса. Из его горла выскакивали какие-то отдельные срывающиеся звуки.

Ире стало жалко Борю.

– Вот видите, – сказал Боря грустно. – Но у меня иногда получается. Мне для этого распеться надо.

И Боря начал рассказывать, как недавно его слушал преподаватель пения. И этот преподаватель пения сказал, что голос у него есть, только его надо поставить. И он даже согласен давать Боре уроки, но у Бори нет денег. Поэтому Боря решил пока поступить на любую службу, лишь бы заработать деньги.

– Вы, наверно, голодны? – спросила Ира и, не ожидая ответа, встала, чтобы идти с ним в кухню.

Суп Боря ел молча, но, когда Ира поставила перед ним жаркое, Боря оживился.

– О! – сказал он так же, как тогда, садясь в такси, и глаза его засветились.

Боря разжевывал кусочки мяса как-то по-особенному, благодарно и радостно. И Ире вдруг захотелось всегда кормить его.

– Есть еще торт, – вспомнила Ира и очень обрадовалась, что вспомнила.

– Я давно так не ел, – сказал Боря.

Ира была окончательно сражена его непосредственностью.

– Мне Галина говорила, что вы пишете фантастические рассказы? – спросила Ира у Бори, когда они вернулись в комнату.

– «Ах, Боря, твои фантастические рассказы на меня действуют как элениум».

Ира захохотала: Боря очень точно передал Галинину манеру говорить.

– Еще, – попросила Ира, не переставая смеяться.

– «Ну Боря, не смешите меня, а то у меня опять скула заболит», – продолжал Боря Галининым голосом.

– Вы, оказывается, артист, – сказала Ира.

Боря обрадовался и тут же сообщил, что он еще не решил, кем ему стать: певцом или драматическим артистом.

Когда Ира опять услышала, что он хочет стать певцом, она сразу же переменила тему разговора.

– Так, может быть, вы прочитаете свой фантастический рассказ? – напомнила Ира.

Боря сказал, что за ним еще надо пойти, так как он в кармане пальто. Но не сдвинулся с места, а начал говорить, что рассказ его очень странный, что он сам запутался в нем, что…

– Несите, – приказала Ира.

Рассказ Боря принес и было уже принялся читать, но остановился и снова начал говорить о том, что пишет он всего три месяца, то есть с того времени, как ушел из института, и не совсем уверен, что фантастика его жанр, но ничего другого пока вообще не получается.

– Читайте, читайте! – требовала Ира. – Мне не нужны ваши предисловия, я и так все пойму.

Примерно на странице пятой Боря пробормотал:

– Я сам чувствую, сколько здесь надо еще менять.

– Читайте. Мне очень интересно.

Ира действительно слушала не отрываясь. Тема Бориного рассказа так переплеталась с ее жизнью, с ее болезнью, что Ире начало казаться, будто во всем этом есть какое-то роковое совпадение.

Рассказ оборвался.

– Видите как, – сказал Боря грустно, – даже конца нет.

– А два пути окисления действительно существуют или вы их выдумали?

– Существуют. Это работа моего товарища. Если вам интересно, я могу ее принести.

Ира смотрела на Борю. Вот он, кого она ждала, кто пришел и сказал: психика? невроз? истощение? Все это ерунда. Ее болезнь с чисто органическими нарушениями. Нарушениями процессов окисления и терморегуляции. Ведь у нее действительно нарушена терморегуляция.

Разбор рассказа Ира начала с кусков, которые ей понравились и которые доказывали, что писать Боря может и должен. Потом она говорила о недостатках, сделала несколько замечаний и подсказала кое-какие ходы.

Боря не просто соглашался, он восторженно откликался на все Ирины предложения. И воодушевленная Ира придумывала все новые и новые коллизии сюжета.

– Закончите этот рассказ, я вам обещаю, он будет напечатан, – твердо сказала Ира.

Боря весь засветился.

Боря ушел, а Ира долго еще сидела, не двигаясь с места. Ее охватил восторг от сделанной только что ею правки Бориного рассказа и от придуманных ею сюжетных ходов.

Но постепенно радость затихала, а вместо нее рос страх ответственности. Ответственности за судьбу другого человека, которую она зачем-то вдруг взвалила на себя, забыв, что она сама еле держится в этом мире.

На следующий день Ира решила сразу же пойти собирать материал для очерка об обслуживании. Сразу же, пока у нее не заболело горло, или голова, или еще что-нибудь, что могло помешать ей выйти на улицу. И пока она не соберет материал, Ира решила не ехать к маме. Хотя Ира знала, что это ужасно, потому что мама очень обидится, если узнает, что Ира всюду ходит, а к ней нет. А папа и родственники начнут возмущаться.

Но Ира не могла совмещать поездки к маме со сбором материала. Надо было выбирать. И страх подвести журнал победил. Других же чувств, кроме страха, которые могли бы управлять Ириными действиями, у нее давно не было.

…Ира шла мимо киосков. Здесь возле метро их было очень много. И Ира придумала: каждый киоск это маленький домик. В одном домике живут папиросы и командуют ими папиросницы, а в другом живут печенье и пироги. Ира остановилась возле домика, в котором живут пироги.

– «Невский» пирог будет после обеда, – сказала продавщица мужчине в пенсне и с бородкой.

Потом девушка закрыла окошечко и, повесив на окошечке табличку «Обед», скрылась в тамбуре.

Ира обошла киоск и постучала в дверь. На стук никто не ответил. Ира толкнула дверь и вошла. На табуретке сидела девушка, которая только что продавала пироги, и плакала.

– Вам что? – спросила девушка, увидев Иру.

Ира показала свое поручение из редакции.

– У вас что-то случилось? – спросила Ира.

– Деньги пропали.

– Много?

– Тридцать рублей.

– Как же они пропали?

– А я сама не знаю. Стала вчера вечером остатки считать. Так считаю и эдак считаю, а тридцати рублей все не хватает.

Ира сняла шубу, здесь – в тамбуре – горел рефлектор и было очень жарко.

– Как вас зовут?

– Зина.

– А это точно, Зина, что деньги пропали вчера?

– Да.

– Почему вы так думаете?

Сидя на табуретке напротив Зины, Ира задавала вопросы по порядку, как следователь, выясняя обстоятельства дела.

– Я каждый вечер остатки проверяю.

– Тогда вспомните, не заходил ли вчера кто-нибудь в ваш киоск?

– Нет.

– Это точно? Может, на минутку кто забегал?

– Катя заходила! – вспомнила девушка.

– Кто она?

– Мы с ней вместе летом работали, летом – много покупателей, и мы по двое работаем.

Ира ничего больше не спросила про Катю.

Но Зина вдруг сама, понизив голос, заговорила:

– Я на рабочих думаю. Я когда товар принимаю, не всегда считаю его.

– А вчера считали?

– В том-то и дело, что нет. Я побежала пироги заказывать. Чтобы после обеда привезли.

– Куда вы побежали? – Ира незаметно задавала и те вопросы, которые вводили ее в курс работы в киосках. Так она уже знала и как считают по вечерам остатки, и как принимают товары.

– А мы всегда заказываем товары по телефону-автомату. Как видим – что-нибудь кончается, так и заказываем. Но почему-то мне привезли пироги не после обеда, а вовремя. И привез их мне Коля, и мы с ним заговорились, вот я и не считала, – Зина понизила голос. – А может, и не рабочие, – поведала она уж совсем шепотом, – может, их самих обманули на фабрике.

– Что же вы теперь думаете делать? – спросила Ира.

– Свои деньги отдам, только брата боюсь. Он и так против того, чтобы я продавщицей работала.

– А брат у вас кто?

Зина вздохнула:

– Инженер.

Неожиданно загудел гудок. Зина вскочила:

– Пироги привезли.

Ира шла домой, и ей было уже неудобно перед этой Зиной, потому что она знала, что писать о ней не будет. Глупо и ни к чему было для этого журнала писать о том, как украли у нее тридцать рублей. Жалко только потерянного дня и истраченных впустую сил. И вдруг Ире пришла в голову мысль познакомиться с Зининым братом. Ира почувствовала, что конфликт между братом-инженером и сестрой-продавщицей может вдохновить ее на очерк.

К концу следующего дня Ира подошла к киоску и вместе с Зиной отправилась к ней домой.

Зинин брат был небольшого роста, чуть повыше Иры, с рыжеватой бородкой. Звали его Валя. Манера разговора у него была странноватой. Валя говорил, и каждое слово его было отделено от рядом стоящего паузой чуть длиннее обычной. Слова от этого стояли в пространстве в одно и то же время и связанно и отдельно друг от друга, словно печатные буквы в слове. Кроме того, как Ира уже поняла к концу разговора, Валя не любил перескакивать с одной темы на другую. Приглянувшуюся ему тему он старался исчерпать до конца. Поэтому, не слушая своего собеседника, который пытался увести его от надоевшей темы, он все дундил и дундил про одно.

– Так вот, – сказал Валя, в десятый раз повторяя одну и ту же фразу, – сестра у меня продавщица, а я инженер. Это, как вы считаете, хорошо или плохо?

Валя задавал вопросы и отвечал на них сам. Это была как бы форма его разговора.

– С материальной стороны, – продолжал Валя, – это одно и то же, она даже больше меня зарабатывает. Возьмем с философской точки зрения: инженер – интеллектуальная работа, продавец – физическая работа. Инженер продает себя, свой ум, свой талант, продавец продает колбасу. Что выгоднее человеку: продавать себя или колбасу?

Тут Ира рассмеялась, она наконец поняла: все, что наговорил здесь Валя, надо воспринимать как юмор.

Но Валю только подхлестнул смех Иры. Теперь, когда он уже чувствовал, что она его понимает, он разошелся еще больше.

– Интеллектуальный труд, кому он нужен? От него только сходят с ума и психами пополняются больницы.

Ира встала.

– Так, значит, вы будете писать о Зине?

– Не знаю.

– Можно теперь мне задать несколько вопросов вам? Вы давно занимаетесь журналистикой?

– Давно, – соврала Ира.

– Я спросил потому, – признался Валя, – что хотел узнать, сколько вам лет?

– Сколько же, вы думаете?

– Я здорово угадываю всегда возраст, у меня талант к этому есть, а вот ваше лицо такое странное, что я никак не могу понять, сколько вам лет. Вам можно дать восемнадцать, но сама логика говорит, что этого не может быть. И еще один вопрос: вы замужем?

Вероятно, никому другому Ира бы не ответила на такой вопрос при исполнении служебных обязанностей.

Но Валя стоял перед ней такой не от мира сего, что она сказала:

– Нет.

– Тогда мне хочется еще раз с вами увидеться.

Ира сделала вид, что не понимает, куда клонит Валя.

– Ну конечно же, если я буду писать, я еще не раз…

– Нет, нет, – прервал ее Валя, – я хочу вас видеть не как журналиста.

– Мне пора, – сказала Ира, она понимала, что должна рассердиться, должна поставить этого нахала на место, но она как-то не умела этого сделать.

– Ну что вы смотрите на меня как на чокнутого? Я и есть чокнутый.

Ира засмеялась.

– Правда, правда. Меня в детстве Зина уронила. А то бы я тоже стал продавцом.

– Да ну вас, – сказала Ира. – Лучше бы вы всерьез рассказали мне о Зинином детстве. Вы ведь прекрасно понимаете, что никакого материала для статьи мне не дали. Нарочно, конечно.