Текст книги "Если остаться жить"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

А вечером пришел Петр Дмитриевич. Пришел и прописал Ире ежедневные ванны, и сколько Ира ни убеждала его, что у нее не хватит сил каждый день сначала снимать с себя все свои рубашки, фуфайки и чулки, а потом их снова надевать, Петр Дмитриевич назначения своего не отменил.

– А всю эту капусту пора начать снимать.

Капустой Петр Дмитриевич называл рубашки, надетые одна на другую, и платки.

– И еще. Надо начать бороться.

Ира очень удивилась, потому что ей казалось, что она только и делает, что борется. Борется, несмотря на то что Петр Дмитриевич не велел ей бороться, а велел лежать и думать о чем угодно и жалеть себя. И тут Ира поняла, что она так и не успела за все эти месяцы, которые отвел ей Петр Дмитриевич на жалость к себе, по-настоящему себя пожалеть. А теперь Петр Дмитриевич говорит: «Хватит». И еще говорит: «Надо бороться». И еще говорит, что сосуды у Иры совершенно здоровы и крови в голове достаточно, а нервы уже превратились в канаты, так что сил у Иры на борьбу хватит.

И тут Ира начала кричать: «Хочу умереть!» Она кричала на всю квартиру, и крик ее, вероятно, был слышен на лестничной клетке.

– Хочу умереть! Хочу умереть! Не хочу больше жить! Не хочу! Не хочу!

И, услышав этот крик, в кухне начала кричать Ирина мама. Она кричала на Ириного папу, что он дождется – Ира покончит с собой.

А Ира все кричит и кричит. И кажется, что этому крику, этому призыву смерти не будет конца. Петр Дмитриевич не сидит возле Иры, он ушел от нее, оставив ее орущую и бьющуюся о подушки. Петр Дмитриевич вошел в кухню, сел возле Ириной мамы и сказал:

– Успокойтесь, Инна Семеновна, завтра ей будет лучше.

Глава третья. Пробуждение

По непрекращающимся звонкам Ира сразу поняла: Сергей. Она повернула ключ и, не дожидаясь, пока Сергей откроет дверь, ушла к себе.

– Ты разрешишь выкурить у тебя сигарету?

Теперь, после ремонта, у Иры была своя комната, маленькая, с одним окном. Обычно Сергей курил в Ириной комнате, не спрашивая разрешения. Больше того – он курил, несмотря на Ирины протесты.

– Кури, – разрешила Ира.

– Так вот, ближе к делу. Мне нужна московская прописка. Я подал документы в медучилище, а туда, ты сама понимаешь, без московской прописки невпротык.

– Ты же хотел на биофак? – удивилась Ира.

– Моя бабушка знаешь чего хотела? Вот именно. У меня не взяли документы. Короче, в загс пойдешь? Скорее решай, твоя мать там уже договорилась, нас сразу зарегистрируют. Ну чего хлопаешь глазами? Да или нет?

Сергей подошел к шкафу.

– Приданое баронессы Ирины!

Сергей снял с вешалки белое платье, которое Ире сшили по случаю окончания десятилетки.

– Оно широкое, – запротестовала Ира.

– Ничего, подвяжешь поясом. Все будет – о'кей.

Сергей вышел, а Ира стала переодеваться.

Надев белое платье, Ира посмотрелась в зеркало. Повиснув на худых Ириных плечах, платье балахоном спускалось вниз.

Ира расчесала волосы. За время болезни они стали у нее иссиня-черными. Прямыми палками волосы падали на плечи. В парикмахерскую Ира не ходила, сама же она могла подрезать только челку.

Ира вышла в кухню и увидела маму. Инна Семеновна вынимала из сумки продукты.

– Знаешь, кто у Сергея на биофаке принимал документы? – спросила Инна Семеновна. – Николай Иванович. Он сначала не узнал меня, а потом как вскрикнет и начал расспрашивать о тебе. Я ему все рассказала про Сережу, он обещал помочь.

– Зачем же вы поехали в медучилище?

– В какое медучилище? – удивилась Инна Семеновна.

– Разве вы не были в медучилище? – настаивала Ира.

– Нет. Мы сдали в университет документы и приехали домой. У Сергея через три недели собеседование. Ему сейчас надо заниматься. И я тебя очень прошу, ты его, пожалуйста, ничем не отвлекай.

– Значит, документы у вас приняли? – с ужасом переспросила Ира.

– Я же говорю, приняли. Что с тобой? Зачем ты надела это платье?

Ира встала и быстро вышла из кухни.

– Что тут произошло? – заволновалась Инна Семеновна.

– Я ей наврал, что у меня не взяли документы, – признался Сергей.

– Зачем? – рассердилась Инна Семеновна.

– Но ведь Петр Дмитриевич велел устраивать ей потрясения.

Этот довод, очевидно, убедил Инну Семеновну. Она принялась мыть мясо.

Сергей был очередным журналистским делом Инны Семеновны. Он появился в доме Морозовых в результате той самой командировки в Тамбов, после которой Ира долго не могла успокоиться, прислушиваясь к каждому повороту ключа в замочной скважине.

Приехав из командировки, Инна Семеновна рассказала Ире об удивительном человеке, прямо-таки Жюльене Сореле, с которым ей дали свидание в тюрьме. Сидел этот молодой человек из-за друга, втянувшего его в компанию, которая оказалась воровской, и кончилось тем, что Сергея оговорили. Инна Семеновна обязательно решила вытащить Сергея из тюрьмы. И не только из тюрьмы, но и из этой ужасной компании, благодаря которой он сел, и из города, где сложилось к Сергею неправильное отношение.

Ира не придала тогда рассказу Инны Семеновны никакого значения. А Инна Семеновна не только все сделала, как сказала, но и больше, чем сказала. И вот уже более полугода Сергей жил у них.

Сначала Ира очень ревновала Инну Семеновну к Сергею. А потом поняла: чтобы не ревновать, надо самой относиться к Сергею так же, как ее мама. И тогда Ира убедила себя, что Сергей ее сын, хотя Сергей был лишь на полтора года моложе ее, и что она живет ради того, чтобы он в свои двадцать четыре года наконец закончил школу.

У Сергея были особые «принципы чести», которые восхищали Иру. Только ему она доверяла купить хлористый кальций, потому что она знала – Сергей ее не обманет и всю дорогу от аптеки будет нести бутылку в руках отдельно от других лекарств, которых Ира боялась. Только Сергею Ира доверяла каждый день нагревать паром ванну и наливать воду, температура которой должна быть не ниже и не выше тридцати четырех градусов.

Сергей закончил школу, сдав экстерном за три последних класса, и после этого поехал на месяц к себе домой в Тамбов. Инна Семеновна не хотела отпускать Сергея. Она боялась, что там «дружки» снова затянут его в воровскую компанию. Но не отпускать Сергея было нельзя, потому что в Тамбове жила невеста Сергея – Марина.

А еще Сергею хотелось поехать в Тамбов, потому что его «дружки» заключили пари: кончит он школу или нет.

Через месяц Сергей благополучно вернулся в Москву. Только вернулся какой-то не такой, и Ира почувствовала, что их отношения становятся другими. Теперь Ира от каждого дня чего-то ждала. И вот сегодня…

– Клянусь честью, – воскликнул Серегей, бесшумно открыв Ирину дверь, – это было великолепно! Если бы ты видела свои глаза… Что Марина Влади, – она не годится тебе в подметки!

– У меня теперь болит затылок, – простонала Ира жалобно.

– К черту затылок! С такими-то глазами можно мир проглотить. Ты слышишь? Поверни голову.

Сергей взял Ирину голову двумя руками и осторожно повернул к себе. От самого легкого удара по голове Ире было больно. Сергей был единственным, кто ни разу не задел Ирину голову и очень гордился этим.

Ира отстранила руки Сергея.

– Как ты мог так меня обмануть?

– «Как тебе не ай-ай-яй», – передразнил Сергей Иру, покачивая головой и ехидно улыбаясь. – Поговорим о другом. – Сергей взял со стола карты. Тасовал карты Сергей артистически. – Курить можно? Впрочем, что я спрашиваю? Вот что: ты когда-нибудь станешь человеком? Январь – болит голова, февраль – болит голова, март – болит голова, апрель, май, июнь.

– Не кури.

– А вот слабо тебе сейчас встать и поехать со мной в ресторан.

Ира закрыла глаза. Голова болела.

– Вызови Марину и иди с ней.

Сергей оживился.

– «Марина, Марина, Марина», – пропел он мотив популярной песни. – Марине пойти в ресторан – это все равно что мне сейчас перейти в соседнюю комнату, а вот если бы ты пошла в ресторан – это было бы равносильно тому, что Господь спустился на землю.

– У меня нет сил. – Ирины руки как плети лежали на диване.

– А с Алешей бы пошла? – Сергей подмигнул.

– Это бессмысленный вопрос.

– Прибедняются только нищие духом. Запомни это.

Сергей был знаком с Алешей. Он познакомился с ним в Ириной квартире и был при этом голый, в простыне. В простыне он был не случайно, а нарочно, потому что Ира попросила его надеть на себя лучший его костюм, в котором он был похож на лорда. «Непременно», – сказал Сергей и встретил Алешу в простыне. Иры тогда в Москве не было, ее вывезли на дачу, и Инны Семеновны, которая устроила эту встречу, тоже не было. Так что эти двое были совершенно одни. И о чем они говорили– никто не знает. Только Алеша потом сказал Ириной маме по телефону, что Сергей ему не очень понравился.

А должны были они заниматься литературой, потому что Сергею надо было ее сдавать за несколько классов сразу. И конечно, они бы никогда не встретились для дел подобного рода, если бы не Инна Семеновна, у которой в голове, кроме занятий Сергея, тогда ничего не было. Поэтому, встретив случайно Алешу на улице и услышав, что он готов идти за ней куда угодно (а следовательно, и к ним домой), Инна Семеновна тут же договорилась об этих занятиях. И в этом не было ничего особенного, так как Алеша преподавал литературу в школе.

– Минуточку, – Сергей отложил карты, которые он все это время не переставал перетасовывать. – Сейчас у тебя появятся силы. – Включив проигрыватель, Сергей подошел к Ире и потянул ее за руку. – Идем.

Так, вдвоем, чтобы никого не было, они никогда не танцевали. И никогда не танцевали танго. Обычно Сергей заводил твист. Нет, Сергей не прижимал к себе Иру. Однако они стояли так близко друг от друга, что тепло, исходящее от Сергея, начало согревать Иру. Тепла Ира боялась так же, как и холода, но вместо того, чтобы отодвинуться, Ира положила Сергею на плечо голову.

Тогда Сергей остановился, выключил проигрыватель и лег на диван.

– Иди сюда, – позвал он Иру и посадил рядом с собой. – Расскажи, как ты любила первый раз?

Ира молчала. Она понимала, что Сергей спрашивает про Алешу.

– Я предпочитаю, когда все наоборот, а ты? – Глаза Сергея смотрели ласково и смущенно. – Никогда, что ли, так не пробовала?

Ира кивнула головой. Сергей захохотал и стукнул кулаком по дивану.

– Все начинается с того, что женщина раздевает мужчину.

Ира смотрела на Сергея: его поза и глаза были полны ожидания.

И Ира вдруг поняла, что сейчас дотронется до рубашки Сергея и расстегнет маленькую перламутровую пуговицу. Прошла секунда, вторая…

– Дело хозяйское, – засмеялся Сергей, встал и вышел.

Ире захотелось задержать его, но она не посмела.

«Как странно он себя ведет, – думала она, сидя на диване в оцепенении, – а может, так и надо?»

Ира уже не помнила как надо. Кроме того, Ира теперь больна и должна быть благодарна за все.

Ира смотрит в окно. Мимо один за другим идут люди. Но они не врезаются в ее память, от них не режет глаза, не сжимает затылок. Она видит и не видит. Так она смотрела в окно, когда была здорова.

«Что бы потом ни было, – шепчет Ира клятву Сергею, – что бы ни было, я всегда буду тебе благодарна».

Ира посмотрела на часы. Она вдруг вспомнила, что сегодня должен прийти редактор.

Несколько дней назад Инна Семеновна встретила свою старую знакомую, Веру Петровну, которая теперь работала на радио в научной редакции. Узнав о болезни Иры, Вера Петровна пообещала зайти и поговорить с Ирой. Может быть, Ира сможет что-нибудь написать для нее на биологические темы.

Сколько раз, лежа в шапках, Ира мечтала о чуде. Если ей закажут что-нибудь написать и она напишет – это и будет чудом.

Войдя к Морозовым и не успев еще раздеться, Вера Петровна начала рассказывать сначала о телефоне, который у нее почему-то выключили; потом о сыновьях, которые не считают нужным сказать, когда они придут, и поэтому она все ночи не спит, прислушиваясь; про своего автора, измучившего ее вконец, так как он приносит материалы чуть ли не в день, когда они должны идти в эфир. Ира слушала, и ей казалось, что вот-вот у Веры Петровны оттого, что она так много и быстро говорит, начнутся спазмы. Хотя умом Ира и понимала, что все, что происходит с ней, с другими не происходит, все же каждый раз она должна была убеждать себя в этом.

Наконец Вера Петровна разделась и зашла в Ирину комнату.

– У нас есть рубрика «Мир вокруг нас», – обратилась она к Ире. – Туда нам нужны небольшие рассказы по биологии. Три странички, не больше. Ты в Ленинскую библиотеку можешь ездить?

Вера Петровна сказала Ире «ты». И Ира ничуть этому не удивилась. Она знала, что выглядит как девочка. Болезнь ее словно законсервировала.

Ира не ответила, что в Ленинскую библиотеку ей ехать не для чего. Ира уже знала: если она скажет, что не может читать, то у нее обязательно спросят, как она лечится, а потом начнут предлагать какого-нибудь врача, и не так, чтобы при Ире, а без Иры, на ушко Инне Семеновне. И потом Инна Семеновна будет клясться Ире, что ни о каких врачах речь не шла и что ровным счетом ничего против нее не затевается.

– Могу, – ответила Ира.

– Вот и прекрасно. Сделай мне материал о Павлове, только ты понимаешь, это не должна быть статья, – это должен быть рассказ. Ты когда-нибудь писала?

Еще утром Ира специально к приходу Веры Петровны нашла свой первый рассказ «Туфельки».

Рассказ был о том, как Ире купили замшевые туфельки и как она в этих туфельках встретила его, с которым рассталась несколько месяцев назад. Шел дождь, и он спросил: «Тебе не жалко туфелек?» И Ира ответила: «Мне ничего не жалко».

Вот это «мне ничего не жалко» читатели Ириного рассказа трактовали совсем не так, как Ире хотелось. А хотелось Ире сказать, что ей не жалко всего, что у нее с ним было.

Ира ждала, что же скажет Вера Петровна. Но Вера Петровна ничего и никак не стала трактовать. Она просто сказала: «Мило. Пиши. У меня счастливая рука». Уходя, она добавила: «Терентьев тоже начинал у меня».

Сергей пришел поздно. Он толкнул Ирину дверь ногой, дверь ударилась о стенку, и с потолка посыпалась известка. Сергей был пьян. Он сел на стул и расставил ноги. Стул под Сергеем скривился.

– Если стул меня не держит, кто же, черт побери, меня удержит?

Сергей встал и шатаясь попытался выпрямить стул. Но стул не выпрямлялся, а от ударов Сергея еще больше перекосился.

– Ладно, подвинься.

Ира подвинулась.

– То-то же, – Сергей сел на диван рядом с Ирой. – Одну минуточку. – Сергей встал и начал шарить в карманах брюк. Достав оттуда сигареты и спички, снова сел. – Вот так-то, – сказал Сергей, поднимая указательный палец вверх. У Сергея были миниатюрные ноги и руки. Носки ботинок у него всегда задирались кверху, потому что он покупал обувь на два номера больше. – Вы слышали когда-нибудь Паганини? – воскликнул Сергей, шаркая спичкой о спичечный коробок. – Если вы не слышали, то вы многое потеряли! Подпить бы еще грамм так двести, нет, сто, нет, двести. У тебя есть деньги?

– Откуда?

– Я все думал: зачем тебе деньги? А потом понял: к Таньке на такси ездить. Послушай…

Сергей бросил в угол недокуренную папиросу,

– Мы же сгорим!

– Переживешь.

Ира встала, подняла папиросу.

– А ты ведь хитрая… я ведь все, гадюка, знаю, чего вы от меня хотите. Интеллигенция!.. Воры – люди, а здесь, – Сергей сделал рукой круг в воздухе, – здесь одна падаль, клянусь честью, если это не так. Чего молчишь? Жениться я на тебе должен за благодеяния твоей мамочки?! Не дождетесь! – Сергей почти кричал, но зубы у Сергея были сжаты, и Сергей кричал сквозь сжатые зубы, от этого все слова принимали странное звучание. – Когда мне в Тамбове об этом сказали, я парню чуть рот не разорвал. Только я не продался. – Внезапно злость Сергея исчезла. – Нет у тебя больше Сергея. Все. Кончился твой Сергей. Чего смотришь?.. Зря об Алеше плакала. Куда он денется? А вот Сергея больше не будет. – И снова у Сергея на лице засветилась злоба. – Смотри, сука, если своей матери хоть слово скажешь, вязы вырву. И попробуй только завтра выкаблучиваться!

Сергей хлопнул дверью, известка снова посыпалась с потолка. Ире стало жутко. Больше всего на свете ей захотелось сейчас рассказать обо всем маме, но она понимала, что теперь уже никогда не решится ослушаться Сергея. Воровской жаргон от Сергея Ира услышала впервые. Да и все, что свалилось на Иру, было так неожиданно для нее, что она никак не могла с этим сжиться и уже через час после этой странной сцены поймала себя на том, что опять думает об утренних словах Сергея, о любви наоборот. Вспомнила их и тут же оборвала себя: это же он ее просто проверял.

А на следующий день рано утром из Тамбова приехала Марина и оказалось, что у Сергея день рождения. Инна Семеновна сразу стала звонить и приглашать гостей. Ира к завтраку не вышла. У нее не было сил ни одеться, ни встать, ни выйти к людям.

– И не поднимешься вечером к столу?! – спросила Инна Семеновна с таким удивлением, словно Ира лишала себя чего-то такого, от чего не имел права отказываться никто.

Ира не вышла поздравить Сергея, а Сергей не зашел к ней. Весь день Ира пролежала одна.

Только уже перед самым вечером к ней зашла познакомиться Марина. Ира сразу узнала ее.

– Вы были три года тому назад в Москве? – спросила Ира. – Вы шли по Тверскому бульвару с высоким молодым человеком, у него фотоаппарат был через плечо? А потом началась гроза.

Марина подтвердила:

– Мы успели дойти с ним до телеграфа и там переждали дождь.

Тот день Ира помнила хорошо. Именно в тот день Ира, надев замшевые туфли, встретила Алешу. Они были в ссоре и не виделись до этого около месяца. Пошел дождь, и Алеша спросил у нее: «Тебе не жалко туфелек?»

А до того как встретить Алешу, Ира увидела Марину. Она шла по бульвару в пышной юбке, как стройная кобылица.

Сейчас на Марине не было той юбки. Но осанка, высоко поднятая голова, вздернутый нос, широко поставленные, с самым модным косым разрезом глаза – все это сразу вспомнилось Ире. Как странно бывает. Марина еще не знала Сергея, когда ее уже знала Ира.

Марину позвали к столу, и Ира снова осталась одна. Она слушала, как чокаются, и думала о том, что Инна Семеновна, ничего не подозревая, сделала ужасную вещь. Она сказала Марине, которая хотела остаться ненадолго в Москве (Марина работала в Тамбове медсестрой, и у нее было несколько свободных дней), что лучше ей уехать, так как Сергею нужно готовиться к экзаменам.

Сергей зашел к Ире и тихо прикрыл дверь. Он был абсолютно трезвым.

– Ты не должна обращать внимания, с кем я, – сказал он тоном, который, по его мнению, очевидно, должен был Иру успокоить. – Сегодня я с одной, завтра с другой.

– Я лежу потому, что простужена, – ответила Ира.

– Передай Золотому, что Рыжий ушел на Воркуту, – сказал Сергей свою любимую поговорку, легонько хлопнул Иру по плечу, подмигнул и вышел.

Иру сразу вдруг отпустило. «Вчера он был просто пьян», – решила она.

Когда на следующий день Ира проснулась, Сергея и Марины уже не было. Инна Семеновна волновалась. Поезд, на котором должна была уехать Марина, отправлялся из Москвы в восемь утра. Теперь было одиннадцать.

– Может, он уехал с ней? – предположила Инна Семеновна. – Я должна была поговорить с Мариной, – упрекала она себя, – должна была объяснить ей, что она не имеет права срывать его в самый ответственный момент.

– Но ты же ей все это сказала, – возразила Ира.

– Нет, я ей не все сказала, я сказала не в полную силу. Если бы она знала, что мы здесь пережили, пока он окончил школу, она бы так не поступила.

– Люди не боги, – вставил Илья Львович, который вышел к завтраку. – Ты всегда от людей требуешь, чтобы они были сверхлюдьми. Сегодня воскресенье, и ничего не будет страшного, если Сергей начнет заниматься на день позже.

Илья Львович по мере возможности всегда стремился успокоить Инну Семеновну, приводя ей самые простые доводы.

– А если он уехал с ней? – не сдавалась Инна Семеновна.

– Он не уехал с ней. Ты умный человек, но когда тебя что-нибудь волнует, абсолютно не умеешь трезво рассуждать. Одно из двух. Либо он ее проводил и просто где-то гуляет. Я считаю, что в этом нет ничего особенного. Человек не может быть все время на людях (Илья Львович судил по себе). Или же она еще не уехала, и они гуляют вместе. В этом тоже нет ничего особенного. И слава богу, что ты больше с ней ни о чем не говорила. Я бы на твоем месте не отталкивал Марину, а, наоборот, использовал ее влияние на Сергея. Потому что если он ее любит, тебе придется все равно с этим считаться.

– Он сказал мне, что не любит ее.

– Когда? – спросила Ира.

– Вчера.

– Он наврал тебе, – сказала Ира.

– Зачем? Я ведь его не спрашивала, – настаивала Инна Семеновна…

– Ну тогда тем более, миленький, тебе нечего волноваться – обрадовался Илья Львович и погладил жену по ее маленьким, пухлым, почти детским пальчикам, которые так не вязались с ее значительной царственной внешностью. – Если Сергей ее не любит, то он ее проводит и вернется обратно. А вообще я ничуть не удивлюсь, если он сейчас не сможет готовиться к экзаменам. Окончить за несколько месяцев три класса школы, абсолютно не умея учиться и без всякой внутренней подготовки – это просто чудо, которое ты с ним совершила. И мне кажется, он сейчас находится на грани срыва. Дело не в том, что он должен отдохнуть, ему нужно время для того, чтобы он смог переварить свое новое социальное положение, войти в него, окрепнуть. Уж слишком большой скачок он сделал.

– Но ты пойми (у Инны Семеновны всегда была своя логика, в согласии с которой она и действовала), если он не поступит сейчас в институт, ему придется вернуться в Тамбов, потому что с трехмесячной пропиской его здесь никто на работу не возьмет, в Тамбове же его убьют.

– Он только что оттуда – и его никто не убил, – парировал Илья Львович.

– Почему его не убили, я не знаю, а вот то, что там на каждом заборе написано «Смерть Куксаю», это я видела собственными глазами. Если его не убьют, его заставят воровать. Второй раз вырвать его из этой среды у меня уже не хватит сил. Ты, наверное, не видишь, что я этот воз везу уже на последнем дыхании?

– Вижу, но кто тебе виноват? – воспользовался вставить Илья Львович, считая, что его жена совершенно зря убивает себя и свой талант. – Кто тебе виноват, что ты тратишь силы неизвестно на что, вместо того чтобы писать.

– Чтобы писать, я должна довести до конца эту историю. О чем писать, если Сергей может сорваться в любую минуту!

Инна Семеновна, оправдываясь, почему она тратит «на чужих людей» (как ее упрекали близкие) столько сил, каждому придумывала свой довод, который, как она считала, будет тому понятен.

Вот и теперь она сказала Илье Львовичу, будто собирается писать о Сергее, хотя всем уже было ясно, что писать о нем она не будет, чтобы не травмировать его и так израненное самолюбие.

Илья Львович хорошо знал свою жену,

– Сейчас ты еще расскажешь легенду о голубке, – сказал он.

Инна Семеновна действительно всегда рассказывала эту легенду, когда ее начинали упрекать в «чрезмерной трате сил» и «ненужном самопожертвовании».

По легенде, человек пришел к Зевсу и попросил освободить голубку. «Хорошо, – сказал Зевс, – но ты должен выкупить ее своим телом. Вот тебе весы, на одну чашу я кладу голубку». Человек начал разрывать свое тело и бросать на весы, но чаша с голубкой все перевешивала. И только когда человек весь бросился на чашу весов, они, заколебавшись, медленно пошли вниз.

– Нет, – сказала Инна Семеновна, – я тебе не буду рассказывать легенду о голубке. Я тебе расскажу другую историю, которую мне недавно рассказала моя старая тетка, и я наконец что-то поняла про себя. Моя бабушка, которая до революции, как ты знаешь, жила на Почтовой улице, собирала всех бедных детей с этой улицы и мыла им головы.

– Пусик, – сказал Илья Львович, нежно целуя жену, – ты такой смешной.

Сергей пришел вечером, когда Инна Семеновна уже успела позвонить и в «Скорую помощь», и в милицию, и в ОРУД-ГАИ. Чтобы не раздражать Илью Львовича, который считал, что его жена, взявшая на себя роль Макаренко, обладает только одним недостатком – не умеет воспитывать, Инна Семеновна не задала Сергею ни одного вопроса. Она сделала вид, будто вовсе и не волновалась.

К Ире Сергей зашел, как только поужинал.

– Еще жива?

Ира промолчала.

– Не с кем посоветоваться, пришел к тебе. Придумай, пожалуйста, как бы мне дней десять отсутствовать?

– Как отсутствовать?

– А вот так, как сегодня, только чтобы Инна Семеновна не сходила с ума.

Ира удивилась, она была уверена, что Сергей ничего не заметил, все же в прошлом Инна Семеновна была актрисой.

– Мы сегодня с Мариной ходили в загс, нам назначили через десять дней. Хотели через месяц, но Марина их уговорила.

У Иры не было ни малейшего сомнения, что Сергей опять врет. И она тут же дала ему совет:

– Скажи маме, что для подготовки к собеседованию тебе нужны книги и поэтому ты будешь сидеть в библиотеке.

– Твою руку.

Сергей всегда протягивал руку собеседнику, когда тот говорил удачную фразу. Ира, которой было неловко сказать Сергею, что это плохой тон, чуть-чуть поколебавшись, протянула свою.

– Ну что ты опять лежишь?! Смотри: чемпионы не возвращаются!

При всем своем косноязычии Сергей иногда говорил очень метко. Одного Ира не понимала: зачем он сказал маме, что не любит Марину? Проверял? Ее тоже проверял?

А наутро Сергей объявил Инне Семеновне, что Ира ему надоела, что он больше не может видеть, как она ходит со своими кастрюльками, что каждый вечер она приходит к нему на кухню под предлогом проверки газа и не дает ему читать и поэтому он сегодня же переезжает к товарищу. Товарищ этот играет в одной из футбольных команд Москвы и тоже из Тамбова.

Сергей всегда говорил, что у Иры змеиный слух, но сейчас он, по-видимому, забыл об этом и счел нужным кричать на всю квартиру.

Теперь Ира верила, что Марина в Москве. Сергею захотелось погулять с ней, и он решил выехать от них, обвинив во всем Иру. Он врал, как хотел. Кастрюли, перец, газ – все это было так, но Ира никогда не приставала к Сергею с разговорами. Если они иногда и говорили с утра до вечера, то это происходило всегда по инициативе Сергея. Сергей сейчас врал, зная, что Ира будет молчать, он ведь уже проверил, что она молчит.

Инна Семеновна зашла к Ире. Ее лицо и шея были покрыты красными пятнами.

– Уговори его, – попросила Инна Семеновна, – скажи, что ты больше не будешь.

Ира вошла в кухню. Увидев Иру, Сергей отправился в ванну и начал набивать рюкзак мокрыми трусами и майками.

– Я очень тебя прошу, – Ира сняла с крючка майку от тренировочного костюма, к которой Сергей уже протянул руку, – не уезжай.

Сергей не стал отбирать у Иры майку, словно давая ей еще немного насладиться его присутствием.

– Я очень тебя прошу.

Сергей сунул в рюкзак полотенце и тут же вытащил его.

– Это мое или нет?

– Твое. Я больше никогда не буду проверять газ перед сном, – пообещала Ира.

Набив доверху рюкзак, Сергей вернулся в кухню.

– Выкурить на дорожку, что ли?

Затянувшись два раза, Сергей потушил папироску, аккуратно положил ее в пепельницу, надел рюкзак и, подойдя к Инне Семеновне, чуть-чуть стиснул руками ее плечи.

– Не огорчайтесь, все будет о'кей. Ну а ты, – Сергей обратился к Ире, – ты открыла мне дверь, когда я пришел в этот дом, ты за мной и закрой ее.

Ира не шевельнулась.

– Как хочешь, мое дело предложить.

Сергей взял со стола стопку книг. Открыл входную дверь и вышел.

«Теперь, если он не поступит в институт, обвинят меня», – подумала Ира. Ира боялась всех: Илью Львовича, маму, соседку с лестницы, подруг… И Ире начало казаться, что она действительно виновата перед Сергеем. Только почему он раньше никогда не говорил, что его раздражают ее кастрюльки. Всю свою еду Ира всегда таскала за собой: она боялась, что при маминой невнимательности в Ирину кастрюлю попадет перец.

«Нет, он ушел не из-за меня, – успокаивала себя Ира. – Он бы никому не сказал, что уходит из-за меня. Будь это правда, он бы выдумал другую причину».

– Если можешь, прости, – Инна Семеновна поцеловала Иру. И Ире показалось, что за все время болезни ее впервые пожалели.

– Я сейчас приму лекарство, которое прописал мне Петр Дмитриевич, – сказала Ира.

Инна Семеновна вдруг испугалась. Ведь два года Ира убеждала Инну Семеновну, что от всех лекарств ей только хуже. Ира тоже боится. Шапки, платки, рефлектор, невозможность без боли поднять голову, сказать слово, съесть тарелку супа… Ведь все это может вернуться. Но сейчас Ире придает силы мамин испуг. Мама боится, значит, если Ире станет хуже, то ей поверят, что это от лекарства. Ира готова идти на любые эксперименты, лишь бы ей верили, лишь бы она знала: что бы с ней ни случилось, мама будет на ее стороне. И Ира вдруг поняла, что никакие силы не остановят ее: она примет лекарство.

Сделав глоток из стакана, куда она накапала несколько капель, Ира легла, минут через пятнадцать голову сжало. Ира обрадовалась. Это означало, что у нее начинается спазм и, следовательно, лекарство не расширяет сосудов. Через час Ира выпила еще несколько глотков, а к вечеру почти весь стакан.

Прошло несколько дней, и Ира уже все знала про действие на нее лекарства. От него начинался спазм в том месте, которое до этого болело. Ровно через час спазм проходил и это место переставало болеть. Словно лекарство обладало избирательным свойством: оно действовало на больное место и лечило его.

Ира приняла лекарство и легла. Голову сжало, как обручем. Мысль начала биться в одну точку. «Рассказ, рассказ, условные рефлексы»… Мысль уходила и приходила, снова исчезала и вновь появлялась. Мысль не давала покоя и бестолково, глупо, безнадежно стучалась в висок. Ире вдруг показалось, что она и вправду все придумала, а потом это все растаяло, и Ира никак не могла вспомнить, что же такое это было. Ира вспоминала и чувствовала, что вспомнить это немыслимо. И все же почему-то ей казалось, что то, что она силится вспомнить, с каждой попыткой приближается к ней. И вдруг оно вспомнилось, вспомнилось именно то, что промелькнуло у нее в голове несколько минут назад. Оно вспомнилось и начало обрастать, обрастать, и тут Ира поняла, что она придумала рассказ.

…Писать было трудно. Самым мучительным было то, что Ира не могла сразу написать хотя бы страницу, не могла отдаться «во власть перу», которое писало бы само собой, а ты бы в это время испытывал наслаждение, подъем, волнение.

Нет, Ира этого ничего не испытывала, Ира писала, как бездумная, холодная машина. Никакого волнения, никаких восторгов, никакого вдохновения.

За весь день Ира в состоянии была написать только одну или две строчки. Придумывала она их в течение всего дня, а записывала вечером, когда можно было зажечь настольную лампочку. У Иры болели глаза, и она могла писать только при ярком свете. Когда у Иры не болели глаза, у нее болела правая рука. Правда, иногда у Иры не болели ни рука, ни глаза. В эти дни вместо трех строчек она писала шесть, но тогда заболевала голова и несколько дней Ира вообще не могла писать.