Текст книги "Вернись из полета!"

Автор книги: Наталья Кравцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ЛИЛЯ, ВЕДОМАЯ МОЯ...

Из Москвы Лиля привезла с собой два платья и туфли. Теперь, когда летчики изредка собирались вечером на час-другой в уцелевшей местной церквушке, чтобы потанцевать, спеть под баян или посмотреть кинофильм, она непременно надевала гражданскую одежду. Особенно любила она матроску – белое полотняное платье с синим воротником и полосатой вставкой. Это платье сшила ей мама ко дню рождения, когда Лиле исполнилось девятнадцать. Правда, сначала оно было обыкновенным белым платьем, но Лиля, которая всегда все переделывала по-своему, превратила его в матроску. Платье очень шло ей: в нем тоненькая, похудевшая Лиля казалась школьницей. Иногда вместо туфель она надевала белые лосевые сапожки, сшитые из кожи, содранной с сиденья сбитого немецкого «юнкерса». Ей приятно было сознавать, что ею любуются и что, несмотря на это, она остается для всех в первую очередь лейтенантом Литвяк, летчиком-истребителем.

В мягких лосевых сапожках и белой нарядной матроске явилась однажды Лиля в клуб. Светлые волосы, гладко причесанные, были перехвачены широкой белой лентой – каждый раз она придумывала себе новую прическу.

На пороге ее встретил Сеня Трегубов, который неловко затоптался на месте, захлопал длинными ресницами и, покраснев до корней волос, произнес:

– Товарищ командир...

– Что тебе, Сеня? – спросила Лиля рассеянно, ища глазами Лешу.

– Вы... Я хотел сказать... Здравствуйте!

– Здравствуй, Сеня, – улыбнулась Лиля. – Мы, кажется, сегодня с тобой виделись.

– Виделись! – приободрился Трегубов – Вы даже отругали меня в воздухе. Помните, во втором вылете, когда я отстал от вас?

– Да? А что, не следовало?

– Следовало, следовало, товарищ командир! Я тогда зазевался, и «мессер» мог бы меня прикончить. А вы... танцевать?

Он с надеждой и каким-то детским восторгом смотрел на Лилю огромными серыми глазами.

– Угу, – ответила Лиля и кому-то улыбнулась.

Трегубов проследил за ее взглядом, увидел Соломатина и, опустив голову, потихоньку отошел. В это время Катя, любившая пошуметь, крикнула издали:

– Лилька пришла! Ух ты какая!

Она поприветствовала ее, подняв руку, и, подойдя, долго критически осматривала, шевеля бровью и строя гримасы. Наконец улыбнулась одобрительно и сказала:

– Ну-ну... Слышь, Лилька, ты что так вырядилась? Прямо как невеста – вся в белом. А в общем, знаешь, ничего... Даже очень здорово! Вон смотри, комэск твой сейчас упадет. Добивай, я прикрою...

Леша, приблизившись, приложил руку к сердцу и, закрыв глаза, сделал вид, что сражен.

– Не надо, Леша! Кто же будет у меня ведущим? Побереги себя, – сказала Лиля.

Разве только для тебя, Лиля. А ведущим согласен быть не только в воздухе!

Он галантно предложил ей руку и пригласил танцевать.

Баянист, словно отрешившись от окружающего мира, самозабвенно играл «Амурские волны», наклонив голову к самым мехам, и плавно, размеренно звучала мелодия вальса здесь, в стенах церквушки, которая временно превратилась в полковой клуб. Было уже темно, внутри горели две керосиновые лампы, и несколько коптилок из пустых гильз со вставленными фитилями стояли по углам на специальных подставках, сделанных техниками по заказу комиссара.

Сильные руки Леши Соломатина бережно держали Лилю, и рядом с этим парнем, который был для нее не только командиром, но и настоящим другом, здесь, на земле, она чувствовала себя спокойно и уверенно, так же как и в воздухе, когда они вместе летели в бой. Кроме них, кружились еще несколько пар остальные толпились у входа, курили, стояли у стен, ждали когда начнется фильм. В полку служили ещё девушки – связистки, оружейницы. Все они старались не пропустить танцы. Приходили потанцевать и девушки, работавшие в батальоне обслуживания.

 Баян все играл, звуки вальса уносились ввысь, усиливаясь под сводами церкви, и казалось, что там, наверху, они и рождаются. Лиле было хорошо и не хотелось, чтобы танец кончался. Но вот без всякого перерыва баянист заиграл танго, и полилась печальная, тягучая музыка. Танцуя, Лиля заметила в углу длинную, уныло ссутулившуюся фигуру Сени Трегубова. Он курил папиросу и, рассеянно разговаривая с товарищем, грустно наблюдал за ней. Лиле стало жаль его, она подумала, что слишком сухо разговаривала с ним, и теперь, встретившись с Трегубовым глазами, легонько махнула ему рукой, – он радостно улыбнулся в ответ и, выпрямившись, весь подался вперед, готовый лететь к ней на крыльях... Все знали, что Трегубов безнадежно влюблен и молча сохнет по ней. Малейший знак внимания с ее стороны он воспринимал как великое счастье...

Знаешь, Лиля, у меня сейчас почему-то такое ощущение, будто нет никакой войны и мы с тобой просто пришли сюда потанцевать, – сказал Леша.

– Это потому, что на мне платье, а не военная форма, – постаралась найти объяснение Лиля.

– Может быть...

– А ты раньше любил танцевать?

– Еще как! Когда я учился в летном училище, вечерами мы ходили на танцы в город. Туда шесть километров и обратно шесть... И, представь, никогда не уставали! А утром – снова на полеты.

Лиля засмеялась:

– Вот не подумала бы, что ты – и вдруг в такую даль из-за танцев! Что, хорошие девушки там были?

– Хорошие.

– Гм...

Ей понравилось, что Леша так прямо ответил.

– И еще мне сейчас кажется, что я танцую с девушкой, которая для меня дороже и ближе всех на свете.

– А на самом деле она у тебя есть... такая девушка? – спросила Лиля тихо.

– Есть.

Помолчав, она опять спросила:

– Леша... А если бы я была сейчас в гимнастерке и брюках, тебе так не казалось бы?

Запрокинув голову, Леша весело рассмеялся, и в его темных глазах заплясали золотые огоньки коптилок.

– Ах ты, Лиля, Лиля! Ведомая ты моя... – прошептал он и, пригнув голову, коснулся щекой ее виска.

Ты меня любишь, Леша? – еле слышно спросила, будто выдохнула, Лиля.

Она знала, она чувствовала, что это так. Леша не ответил, а только еще крепче прижался к ней щекой. Огоньки на стенах поплыли, раскачиваясь... Куда-то далеко-далеко ушла музыка. Исчезло все... Они остались вдвоем – и больше никого. Вдвоем в целом свете.

Неожиданно раздался громкий голос:

– Ставьте скамейки! Кино начинается!

Все зашумели, начали двигать скамейки. Лиля растерянно оглядывалась по сторонам, словно, проснувшись, обнаружила, что находится на другом конце земли.

– Будем смотреть кино? – спросил Леша.

– Кино? – переспросила она удивленно. – Нет-нет... Как хочешь, Леша, – поспешно добавила Лиля.

– Тогда погуляем?

Лиля кивнула. Нет, сейчас она все равно не смогла бы смотреть даже самый отличный фильм, не смогла бы следить за чьими-то переживаниями, вникать в чужие дела. Сейчас в ней самой появилось что-то новое, какое-то удивительное ощущение счастья, и ей страшно было вдруг разрушить то состояние, в котором она находилась, другими впечатлениями.

Они вышли в сад, примыкавший к церкви. В небе светил молодой месяц: тонкий серп узкой каймой тянулся по нижнему краю чуть заметного, словно заштрихованного диска луны. Было тихо и по-весеннему свежо. Деревья стояли, словно окутанные застывшим туманным облаком, пахло яблоневым цветом, и казалось, что земля, местами усыпанная опавшими лепестками, припорошена снегом.

Леша накинул Лиле на плечи кожаную куртку.

– А ты?

– Мне тепло.

Под яблоней стояла скамейка. Спинка ее упиралась в ствол, и, когда они сели, с дрогнувших ветвей белым снегом посыпались лепестки.

– Хорошо, – прошептала Лиля.

В темном небе, тесной толпой окружив серебряный серп месяца, горели звезды, и освещенная слабым голубоватым светом небольшая церквушка с деревянной надстройкой и куполом вырастала в стройное сказочное здание. Лиля сидела не шевелясь. Стояла такая тишина, что страшно было ее нарушить: казалось, скажешь слово – и сразу пропадет очарование тихой апрельской ночи.

Вдруг зазвучали голоса: начался фильм. Громовые звуки заполнили весь сад, разнеслись далеко вокруг. Вскоре раздался взрыв, за ним другой. Послышалась дробь пулемета и крики. Шла картина о войне...

Долго сидели они в саду. Уже давно стало тихо, фильм кончился, все разошлись по домам, и сад опять погрузился в безмолвие. Сместились на запад созвездия. Незаметно опустился к горизонту месяц и спрятался в тумане яблонь. А им все не хотелось расставаться...

У НЕГО КОНЧИЛИСЬ БОЕПРИПАСЫ

На аэродром Лиля пришла раньше назначенного времени, чтобы встретиться с Лешей, который в этот день должен был улететь на некоторое время в тыл за новыми самолетами для полка. Машина из дивизии могла приехать за ним сразу же после обеда, и она боялась, что тогда они не успеют попрощаться, потому что как раз в это время ей предстояло вылететь на боевое задание.

В тылу Леша собирался провести неделю, получить самолеты и затем вместе с группой летчиков перегнать эти самолеты в полк. Он мечтал в течение этой недели хоть на денек заглянуть домой, в родную Калугу, где уже давно не был. Радуясь Лешиной поездке, Лиля вместе с ним волновалась, как будто не он, а сама она отправлялась в путь...

На стоянке тихо шумел бензозаправщик: Инна заливала горючее в баки. Лиля подошла к самолету и погладила рукой блестящее, нагретое солнцем крыло. Затем, повернувшись к Инне, спросила как бы между прочим:

– Не видела – наши уже сели?

На ней был новый бледно-розовый шарфик, из-под шелкового подшлемника выбивались вьющиеся светлые волосы. В строгих синих глазах – озабоченность.

– Горбунов сел. Он возвратился раньше: у него мотор пробит, – ответила Инна, завинчивая горловину бака.

– А Леша?

– Соломатин? Нет еще... Он в воздухе.

– Один?

– Кажется, один. Точно не знаю.

Инна перешла к другому баку, и снова полился в горловину прозрачный красноватый бензин. Держа в руке шланг, она смотрела на Лилю и думала: «Волнуется. Принарядилась сегодня... Красивая. И как это у нее получается? Всего какой-нибудь шарфик... Все для Лешки, конечно. Золотой парень! И вообще они чудесная пара!»

Вздохнув, она сказала:

– Скоро вернется.

Нагнувшись, Лиля сорвала травинку и, по привычке покусывая стебелек, обеспокоенно спросила:

– А где же он потерял Лешу?

– Кто?

– Да Горбунов. Давно он сел?

– Нет. Минут пять или семь... Да он еще на КП.

– Пойду спрошу его, – сказала решительно Лиля.

Нахмурившись, она отошла от бензозаправщика и остановилась, прислушиваясь: откуда-то издалека доносился звук моторов, который то усиливался, то затихал. Шел воздушный бой. Подняв голову, прикрыв ладонью глаза от солнца, она внимательно, до боли в глазах всматривалась в небо. Завывающий звук моторов становился все громче, и все отчетливее слышалась прерывистая дробь пулеметных очередей.

Машина с бензином отъехала. Инна спрыгнула с крыла и подошла к Лиле:

– Что, дерутся? Где они? Ты их видишь?

– Вот, вот они! Смотри, Профессор! Сюда смотри! – воскликнула Лиля, заметившая самолеты.

– Вижу, вижу! Один на один... Ну сейчас фрицу достанется.

– Угу, – произнесла нехотя Лиля.

Она не любила, когда заранее предрекают исход боя.

Истребители вились в небе, то делая крутые виражи, то ввинчиваясь в высь, то пикируя в погоне друг за другом. Увлеченные боем, они постепенно приближались к аэродрому. Казалось, два светлых мотылька весело резвятся в голубом небе. И только напряженное гуденье, треск пулеметов и звенящий звук крыльев, режущих воздух, говорили о том, что идет тяжелый бой.

– Это Леша... С «мессером» дерется, – тихо сказала Лиля, хотя все и так было ясно.

С тревогой наблюдала она за поединком, который затягивался. Ей вдруг показалось, что в самые удобные для атаки моменты Леша почему-то не стреляет в своего противника. Проследив тщательно за боем, она убедилась в этом. Да, он не стрелял... Зато «мессер» посылал одну очередь за другой, наседая на «ЯК». Что случилось? Неужели... От страшной догадки у Лили похолодело сердце...

Она быстро стала ходить возле самолета, нервно теребя перчатки, которые держала в руке, и поглядывая вверх, туда, где продолжался бой.

– Ты что, Лиля? – спросила Инна. – Беспокоишься? Да вернется твой сокол, он всегда возвращается!

Лиля не ответила. Взглянув на часы, она еще раз посмотрела вверх, потом резко остановилась и коротко спросила:

– Самолет готов?

– Готов.

– Пушка? Пулеметы?

– Полный боекомплект,

– Давай запускать!

– Куда? Тебе же еще не скоро...

Но Лиля уже застегивала шлемофон:

– У него кончились боеприпасы... Быстрее!

В этот момент на «ЯКе», стоявшем неподалеку от КП, заработал мотор.

– Кто-то уже вылетает, – сказала Инна.

Словно не слыша ни слов Инны, ни звука мотора, Лиля рывком вскочила на крыло самолета. Она уже забросила одну ногу за борт, чтобы сесть в кабину, когда послышался нарастающий рев мотора. Оглянувшись, Лиля замерла: истребитель почти вертикально стрелой несся вниз... Еще секунда – и он врежется в землю... «Зачем он? Зачем?» – мелькнуло в ее сознании, и в тот же миг раздался взрыв, от которого дрогнула земля...

Все произошло в течение нескольких секунд. Лиля все еще стояла на крыле, перекинув одну ногу через борт, и смотрела в ту сторону, где чернел столб густого дыма, оставшийся после взрыва.

Было тихо. Очень тихо. Только звук удалявшегося «мессершмитта» замирал в синеве...

Медленно, как во сне, цепляясь руками за самолет, чтобы не упасть, сошла Лиля на землю и прислонилась спиной к крылу. Теперь некуда было спешить...

Подбежавшая к ней Инна не знала, что сказать, и только шепотом повторяла:

– Не надо, Лиля... Не надо...

А Лиля растерянно и недоуменно смотрела на нее, словно не понимала, о чем она говорит, и где-то в глубине ее глаз теплилась слабая надежда: а вдруг Инна скажет сейчас, что все это неправда... Что этого не было...

Но Инна дрожащими губами продолжала повторять:

– Не надо...

– У него кончились боеприпасы... – еле слышно произнесла Лиля.

Она хотела сказать еще что-то, но почувствовала, как внезапно сдавило ей горло и вместо слов из него вырвались хрипящие звуки. Обеими руками она с силой рванула воротник гимнастерки...

Самолет упал рядом с аэродромом, в нескольких километрах от него. Туда сразу же помчалась санитарная машина, следом за ней – полуторка. Когда грузовик проезжал мимо стоянки, Лиля встрепенулась и метнулась к нему. Инна, подняв руку, крикнула шоферу:

– Стойте! Дайте сесть!

Машина слегка затормозила, и Лиля, вскочив на подножку, ухватилась за борт. Встречным ветром сдуло легкий газовый шарфик, и он, медленно снижаясь, поплыл по воздуху, пока не опустился на землю. Инна подобрала его и остановилась на дороге, провожая взглядом машину, которая свернула в поле.

Крепко держась за борт, так что ногти впились в дерево, Лиля стояла на подножке. Она стянула с головы шлемофон и напряженно всматривалась туда, где клубился дым. Ветер растрепал ее волосы, бросал пряди в лицо, в глаза.

Полуторка подпрыгивала на ухабах, быстро мчась по полю, но Лиле казалось, что машина едет слишком медленно и она не успеет вовремя. Будет поздно. Слишком поздно...

И хотя в глубине души она понимала, что не имеет никакого значения, раньше или позже прибудет машина к месту падения самолета, что все равно Леша не мог остаться живым, ей никак не хотелось этому верить...

Спустя несколько минут Лиля, стоя на небольшом холмике, молча смотрела вниз, в углубление, образовавшееся на поле от взрыва. Там, в дыму, ходили люди, разбрасывая остатки самолета.

Они вытащили из-под дымящихся обломков обгоревшее тело летчика. Лиля узнала Лешу только по орденам.

Его положили на носилки, накрыли белой простыней и быстро внесли в санитарную машину. Врач уселся в кабине, захлопнул дверцу, и машина уехала. А Лиля осталась все на том же холмике, не в силах двинуться с места, уставившись на дымящиеся обломки «ЯКа», того самого, в котором всего каких-нибудь десять минут назад сидел Леша. Ей казалось, что увезли не его, что он все еще где-то здесь...

Собралась уезжать и полуторка. Не решаясь окликнуть Лилю, некоторое время все ждали ее, но она не замечала. Тогда ее позвали:

– Литвяк, поедете?

Она отрицательно покачала головой.

Заурчал мотор, и полуторка, пошатываясь на неровном поле, тронулась.

Оставшись одна, Лиля опустилась на землю как подкошенная, и слезы, которые она с трудом сдерживала все это время, хлынули из глаз. Закрыв лицо руками и зарывшись головой в траву, она лежала на земле и тихо плакала, всхлипывая.

Вскоре пришла Катя, которой все рассказала Инна. Она медленно обошла вокруг большой дымящейся ямы и остановилась возле Лили.

Прежде чем произнести что-нибудь, Катя долго стояла, ожидая, когда Лиля выплачется. Уперев руки в бока, угрюмо насупившись и нахлобучив фуражку почти на самые глаза, словно приготовившись драться с противником не на жизнь, а на смерть, она покусывала губы и смотрела сверху на плачущую Лилю.

– Ну, хватит! Вставай, Лилька... – сказала она наконец. – Поплакала, и довольно. Слышь, Лиль, скоро твоя очередь лететь!

Услышав Катин голос, Лиля подняла голову и, часто всхлипывая, села. Приложила к глазам смятый, весь мокрый от слез платок и снова заплакала:

– Я... я сейчас...

Голос у нее был такой слабый и беспомощный, что от жалости у Кати все внутри перевернулось; она села рядом с ней, обняла, как маленькую девочку, и со вздохом сказала:

– Эх!.. Жалко Лешку... Что и говорить – парень был настоящий! Мало таких... Слышь, Лилька! Не реви... – Она стукнула кулаком по земле: – Их, гадов, бить надо! Бить! Понимаешь?

Лиля перестала плакать и молча кивнула головой, а Катя вскочила, сжала кулаки и, сощурив полные ненависти глаза, еще раз повторила:

– Бить их надо! Слышь, Лилька, не реви... Вставай! Пойдем.

Подняв заплаканное лицо, Лиля тихо произнесла: – У него кончились боеприпасы... А я не успела... понимаешь, не успела...

И опять по щекам ее побежали слезы.

«ТРЕФОВЫЙ ТУЗ»

Этот бой Лиля выиграла с большим трудом. Прилетев к аэродрому, она прошлась бреющим над стоянкой, где ожидала ее Инна, и села.

На земле уже знали, что Лиля возвращается с победой, поэтому Инна встретила свою летчицу радостной улыбкой:

– С десятым самолетом тебя, Лиля! Это твой немец выпрыгнул из самолета? Мы видели, как он опускался на парашюте.

– Угу. А где он?

– За ним поехали. Поймают, не убежит.

Она не стала расспрашивать Лилю о подробностях боя, так как видела, что даже удачный вылет не может вывести ее из того молчаливо-сосредоточенного состояния, в котором она находилась после гибели Леши.

Выключив мотор, Лиля откинула фонарь кабины и осталась сидеть в самолете, закрыв глаза. Только теперь она почувствовала, как устала.

Нелегко достался ей этот фашист с трефовым тузом на фюзеляже. Дрался он классно, что и говорить! Мысленно она снова провела с ним бой...

Погнавшись за «юнкерсом», которого ей удалось сразу же отколоть от группы, Лиля вовремя заметила «мессершмитта», пикировавшего на нее сверху. Прежде чем отвернуть в сторону она успела послать вслед бомбардировщику длинную очередь из пулемета, однако расстояние между ними было велико и очередь прошла мимо. Преследовать «юнкере» дальше Лиля не смогла, так как «мессер», на борту которого красовался большой трефовый туз, буквально повис у нее на хвосте. Завязался трудный бой.

 Лиля всячески стремилась перейти в атаку, но это ей никак не удавалось. Она бросала самолет вниз, резко выводя его из пике так что темнело в глазах, выполняла сложные фигуры чтобы занять выгодную позицию для нападения, но противник был опытным и не уступал ей ни в мастерстве, ни в быстроте реакции. Наоборот, Лиля чувствовала, что этот фашистский ас намного искуснее – ей тяжело было состязаться с ним.

Однако сознание того, что противник сильнее, только удваивало ее силы.

«Может быть, именно этот убил Лешу...» – подумала Лиля и, стиснув зубы, еще крепче сжала ручку. Выбрав удобный момент, она ринулась в атаку на врага, нажав на все гашетки... Нет, не уйти ему!

Однако каким-то непонятным образом фашист смог увернуться, и атака оказалась неудачной.

Сражаясь не на жизнь, а на смерть, Лиля напрягла всю свою волю, сосредоточила всю энергию, стремясь к одной-единственной цели – победить! В эти минуты, забыв обо всем на свете, не зная ни страха, ни колебаний, она думала только о противнике, о том, как уничтожить этот юркий, неуловимый «мессер». Оставалось лишь одно средство – перехитрить врага.

 Помощи ожидать было неоткуда: «ЯКи» дрались с численно превосходящим их врагом где-то ниже, в стороне. Противник специально увел Лилю подальше от остальных, чтобы расправиться с «ЯКом» один на один. Краешком глаза Лиля успела заметить, что Мартынюк, который дрался ближе других, вел бой сразу с двумя и ему самому требовалась поддержка...

Поединок затягивался. Чувствуя свое превосходство, немец часто менял тактику, словно вел интересную игру. Вот он, разогнавшись, резко пошел вверх и, сделав переворот, уже намеревался броситься в новую атаку, может быть последнюю. Но Лиля, вовремя разгадав его план, успела развернуть свой истребитель навстречу ему круче, быстрее, чем рассчитывал противник, и, пользуясь выгодным положением, не теряя ни секунды, всадила ему в брюхо струю огня из пушки и пулеметов: «Вот тебе, гад!.. Это за Лешу.,.»

Фашистский самолет беспомощно качнулся, свалился на крыло и стал беспорядочно падать, разваливаясь на части.

Проследив за ним, Лиля увидела на земле взрыв и почти одновременно заметила в воздухе над землей белый купол парашюта. Немецкий летчик успел выпрыгнуть.

Теперь быстрее на помощь Мартынюку, на которого наседали два фашиста. Устремившись прямо с ходу в атаку на одного из них, Лиля дала возможность Мартынюку довольно легко справиться с другим. Оказавшись в единственном числе против двух «ЯКов», «мессер» поспешил выйти из боя и, набрав высоту, скрылся...

Лиля все еще сидела в кабине, откинувшись на спинку, вся расслабившись, когда услышала голос Инны:

– Лиля, посмотри!

– Что там, Профессор?

– Летчика твоего везут!

– Да вон! Видишь, сидит в машине с нашими? Высокий такой. Это он, фашист!

Посмотрев в ту сторону, где находился командный пункт, Лиля увидела, как перед домом остановилась машина, из нее медленно вылез долговязый летчик в немецкой форме, и его повели в дом. Шел он прихрамывая, поддерживая одной рукой другую, согнутую в локте.

– Так быстро привезли?

– Так ведь машина поехала за ним сразу, когда он еще не успел приземлиться, – сказала Инна.

Лиля выбралась из кабины, спустилась на землю, сняла шлемофон.

Первой ее мыслью было пойти взглянуть на немца. Никогда еще не приходилось ей видеть своего противника, и посмотреть хоть на одного из них было любопытно. Но тут же она решила, что не стоит: не все ли равно, какой он. Не пойдет же она специально глазеть на него... Пошатываясь от усталости, она медленно пошла домой. Хотелось быстрее добраться до постели, лечь и отдохнуть хоть немного, хоть часик: с утра Лиля сделала уже три вылета.

Катя одевалась, готовясь к очередному дежурному вылету, когда Лиля вошла в комнату и, усталым жестом бросив на стол планшет, опустилась на койку.

– Привет, Лилька! Ты что такая, устала?

– Немножко,– ответила Лиля.

– Все вернулись?

– Нет... Один, новенький, сгорел... Власенко.

– Да не может быть! Мы с ним только вчера цыганочку плясали... Он обещал мне слова новой песни...

Катя перестала одеваться, вздохнула.

– Тяжело было? С кем дралась?

– С «трефовым тузом».

– Да ну! Расскажи! Ну и кто кого?

– Видишь, сижу перед тобой.

– Стало быть, ты его, туза этого самого! Молодец, Лилька! Сильно дрался?

– Думала, что это мой последний бой...

– Ничего себе! Ну, теперь можешь нарисовать на своем «ЯКе» туза постарше. Бубей или червей?

В окно кто-то постучал:

– Литвяк! Иди на КП! К командиру!

– А чего там? Лететь?

Лиля подошла к окну. Девушка-связистка улыбнулась ей и, махнув рукой, убежала, крикнув:

– Там узнаешь!

– Пойду, – сказала Лиля и, захватив на всякий случай шлемофон, отправилась на командный пункт.

Она догадывалась, что вызывают ее в связи с последним вылетом. Возможно, Мартынюк объявит ей благодарность за сбитый самолет. Кстати, она сможет посмотреть на пленного фашиста...

У домика сидели летчики.

– Лиля, поздравляем! Ждет тебя твой ас...

– Это к нему меня вызвали? Вот еще! Чего ему?

– Хочет, наверное, взглянуть на тебя. Вот удивится!

Она презрительно пожала плечами и остановилась в нерешительности.

Теперь, когда ее ждали специально для того, чтобы показать сбитому фашисту, всякое желание идти на КП у Лили прошло. Но возвращаться нельзя было – все-таки командир вызвал. Нехотя она потянула на себя дверь и вошла.

Немецкий летчик сидел у стола на табурете, сгорбившись, как-то неловко прижимая к себе левую руку. Лиля видела только его спину и затылок со вспухшей красной царапиной на шее.

Мартынюк прохаживался по комнате, а заместитель начальника штаба, который хорошо знал немецкий язык, объяснялся с пленным.

Остановившись перед командиром полка, Лиля хотела было доложить ему по всем правилам, но Мартынюк, мотнув головой в сторону пленного, первый произнес:

– Вот полюбуйся на своего аса! Крепкий орешек!

Немец по-прежнему сидел не шевелясь, и Лиле захотелось увидеть его лицо. Какой он, ее противник, «трефовый туз», который собирался убить ее? Она подумала, что ведь могло быть и по-другому. Могло случиться, что не она, а он, фашист, оказался бы победителем. Он хладнокровно убил бы ее и сейчас спокойно ужинал бы у себя дома, покуривая сигарету и хвастаясь новой победой. Ему бы и в голову не пришло, что дрался он с девушкой.

Замначштаба сказал что-то по-немецки, и фашистский летчик медленно и неохотно повернул голову. «Наверное, обо мне», – подумала Лиля и встретилась глазами с летчиком. Она сразу поняла, что это был опытный, старый волк. Настоящий враг, умный, расчетливый. Уже немолодой, с седеющими висками, со светлыми острыми глазами на загоревшем худом лице. Свежая, вспухшая царапина продолжалась и на щеке, пересекая ее наискосок.

Немец вспыхнул и, презрительно скривив рот, отвернулся. «Не верит, – догадалась Лиля и, вся сжавшись внутри, выжидательно посмотрела на Мартынюка.

Она снова, как и тогда, в бою, почувствовала к нему ненависть. До этого момента ей, собственно, было безразлично, верит немец или нет. Она сбила его, и все. Самолет его уничтожен, а сам он уже никогда не поднимется в воздух. Этого было достаточно. Что с ним будет дальше, ее не касалось. Так же как не интересовали ее те чувства, которые испытывал летчик.

Но теперь, когда она увидела на его лице презрение, ей захотелось доказать ему, что это она, Лиля, победила его. Не кто-нибудь другой, а именно она!

Замначштаба опять сказал что-то немцу, и тот, весь побагровев, сердито ответил ему.

– Понимаете, Литвяк, недоволен он! – произнес саркастически и в то же самое время возмущенно замначштаба. – Видите ли, считает, что мы над ним просто смеемся...

Лиля сдержанно молчала. Командир полка повел головой, словно удивляясь, как это можно не верить: ведь Литвяк отличный летчик!

– Ты поговори с ним, – попросил Мартынюк – Пусть знает, с кем он дрался, кто его сбил. А то кичится, видите ли, своими наградами! Вся грудь увешана!

Лиля молча согласилась с командиром полка: пусть знает фашист.

– Садись. Расскажи, как шел бой.

Она села на стул и увидела на груди у летчика несколько наград. «Ничего себе, нахватал за наши сбитые самолеты, гад! Сейчас я ему докажу...»

Сняв шлемофон, Лиля тряхнула волосами и нарочно расстегнула комбинезон так, чтобы немец мог видеть два ордена на гимнастерке.

Теперь можно было хорошо рассмотреть его. На худощавом лице надменное, высокомерное выражение, хотя чувствовалось, что держится он настороже. Левая рука, перевязанная наскоро носовым платком, видимо, сильно болела, потому что он все время осторожно придерживал ее, стараясь делать это незаметно.

Мартынюк кивнул Лиле, продолжая ходить по комнате, и она, мрачно посматривая на немца, негромким голосом начала подробно рассказывать, как завязался бой, как вел себя противник, упоминая о таких подробностях, которые никому не могли быть известны, кроме них двоих.

Сначала летчик слушал то, что переводил ему замначштаба, с напускным равнодушием, опустив глаза и скептически поджав губы, будто хотел заранее предупредить, что все попытки обмануть его напрасны – он все равно не поверит. Казалось, он даже слушал невнимательно, пропуская многое мимо ушей. Но по мере того как Лиля приводила все новые и новые подробности боя, выражение его лица менялось. Наконец он настороженно поднял голову, все еще ни на кого не глядя, бросил быстрый, проницательный взгляд в ее сторону и, уже не пытаясь скрыть своих чувств, посмотрел на Лилю растерянно и смятенно. Потом опустил голову, сразу как-то обмяк, осел, сгорбился еще больше и слегка прикрыл глаза ладонью здоровой руки. Теперь он поверил, и это поняли все, хотя немец не произнес ни слова.

«Трефовый туз» сидел подавленный и жалкий.

Лиля поднялась. Она больше не могла смотреть на побежденного фашиста, который был ей противен. «Может быть, именно он убил Лешу...» – опять подумала она.

Мартынюк подошел к ней и хотел что-то сказать, но внезапно немец вскочил, повернулся к Лиле и, выпрямившись, остался так стоять перед ней.

Действительно ли он, оказавшись побежденным, признал Лилино превосходство или просто сделал вид, Лиля так и не поняла. Да, собственно, она и не добивалась уважения с его стороны.

– Ну вот, – довольно произнес Мартынюк, – Он сам попросил показать ему того русского аса, который в бою показал отличное мастерство и сумел победить его.

– Я пойду? – спросила Лиля.

– Иди, Лиля.

Облегченно вздохнув, она вышла, не оглянувшись.