Текст книги "Вернись из полета!"

Автор книги: Наталья Кравцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

 ЕСТЬ КОЛБАСА НА УЖИН!

Для Лили и Кати наступило то время, о котором они мечтали: выдержав все испытания, девушки стали теперь летать каждый день. Баранов включал их в график полетов наравне со всеми, не делая для них никакого исключения. Но если сначала он поступал так, желая показать девушкам, за какую нелегкую работу они взялись, потом просто из-за того, что не хватало летчиков, то в конце концов он поверил в них, потому что обе летали и дрались успешно.

Лиля продолжала летать в паре в командиром эскадрильи Соломатиным, а Катю Баранов первое время брал ведомой к себе, но чаще ей приходилось летать с Мартынюком, его заместителем.

Первое время для них было очень утомительно провести два, три, а иногда и четыре боя в день, но постепенно обе втянулись в этот напряженный ритм войны. То, что Лиля и Катя учились у лучших летчиков полка, признанных асов, очень скоро дало свои результаты. С каждым полетом, с каждым боем у девушек прибавлялось боевого опыта, мастерства, и, случалось, когда не хватало старых, боевых летчиков, их ставили ведущими к молодым, которые время от времени прибывали в полк.

Лиля чувствовала себя счастливой: она добилась своего – участвовала в воздушных боях, летала на штурмовку войск противника, сопровождала к цели и обратно свои бомбардировщики.

Однажды Лиле поручили задание, для выполнения которого ей пришлось лететь через линию фронта одной...

Одетая к вылету, в комбинезоне и шлемофоне, Лиля прохаживалась у самолета, готовая по сигналу тревоги броситься в кабину и поднять в воздух свой «ЯК». Уже не первый раз ее назначали ведущим пары. Ее ведомый, молодой летчик Трегубов, только недавно прибывший в полк после окончания летного училища, дежурил здесь же, неподалеку, сидя в самолете. Летчики второй дежурной пары еще не явились на аэродром – они ужинали, вернувшись с боевого задания.

Лиля поглядывала на запад, где над Волгой, над горящим Сталинградом висела огромная дымная туча и в эту темную тучу медленно погружался чуть сплюснутый красновато-бурый солнечный шар. Шестерка «ЯКов», вылетевшая на перехват вражеских бомбардировщиков, еще не возвратилась.

– Профессор! – позвала Лиля.—Ты где? Куда ты делась?

– Здесь я!

Из-под самолета вылезла и стала отряхиваться перепачканная маслом Инна.

– Пушку проверили?

– Работает нормально. Всю прочистили. Валя только что ушла – я отпустила ее поужинать.

– А мотор? Масло не течет?

– Исправили. Все в порядке.

Тщательно вытирая ветошью руки, Инна как бы между прочим спросила свою летчицу:

– Лиля, а ты видела, что Леша нарисовал на фюзеляже своего «ЯКа»?

– Нет. А что он нарисовал? – живо откликнулась Лиля, которую интересовало все, что касалось Леши.

– Пойдем, покажу.

Поколебавшись секунду, Лиля согласилась: самолет Соломатина стоял близко, по соседству.

– Ну пойдем. И когда же это он успел? Утром ничего не было.

– Так то утром, а сейчас – есть!

Возле «ЯКа», на котором летал Леша, они остановились. На фюзеляже рядом со звездочками, обозначавшими сбитые самолеты, красовался пикирующий орел, нарисованный белой,

совсем еще свежей краской. Постояв, Лиля пожала плечами, неопределенно фыркнула и, ничего не сказав, возвратилась к своему самолету.

– Ну как, понравилось? – спросила Инна. – Это Лешин техник намалевал. Он умеет. Его все просят, и он рисует: кому льва, кому тигра... .

Инна искоса глянула на своего командира, продолжая вытирать масло с рук. Она была уверена, что Лиля тоже захочет что-нибудь изобразить, и теперь старалась угадать, что же она выберет: может быть, чайку? Или пантеру? Но Лиля с равнодушным видом покусывала травинку и молчала, словно все это ее ничуть не интересовало.

Тогда Инна, подождав немного, осторожно спросила, боясь, как бы Лиле не пришло в голову что-нибудь сногсшибательное и желая подсказать ей ответ попроще:

– А тебе что нарисовать? Птицу или зверя? Ты скажи, я могу попросить... Он с удовольствием.

Наконец Лиля бросила небрежно:

– Нет... Мне, пожалуйста, розочку.

– Розочку?! Ну что ты, Лиля! Как-то не солидно...

В голосе Инны прозвучала обида за свой самолет.

– Розу, – повторила упрямо Лиля. – Красную. Это же мой любимый цветок, разве ты не знаешь?

Инна пожала плечами: так и есть – придумала... Ну что

с ней поделаешь!

– Но как же... Ты сама подумай! Сбила пять самолетов – и вдруг розочку! – опять попробовала возразить Инна.

Неожиданно Лиля рассмеялась, живо представив себе, как будет удивлен немец, с которым ей придется драться, когда увидит на фюзеляже истребителя красную розу.

– Нет-нет, Профессор, обязательно розу!

В кабине ее самолета всегда можно, было найти цветы. Букетики ромашки, гвоздики, васильков... Она засовывала цветы за ремешки, они выглядывали из-за приборов, свисали откуда-то сверху. Когда в самолет садился другой летчик, первое, что он делал,– это, ворча и чертыхаясь, выбрасывал из кабины весь «мусор». Но Лиля как ни в чем не бывало снова украшала самолет цветами.

Инна знала, что спорить с Лилей бесполезно.

Работая у Лили техником с первого дня фронтовой жизни, она хорошо изучила свою летчицу, всегда знала, в катком та настроении, что ее волнует. Она любила Лилю и гордилась ею, прощая ей некоторые странности. По ее мнению, Лиля недооценивала себя, ей не хватало серьезности, солидности. Цветочки, шарфики, крашенные акрихином и синькой, носовые платочки, которые Лиля без конца обвязывала цветными нитками... Инна не могла этого понять...

– Смотри, Профессор, к нам идут! – воскликнула Лиля.– Значит, есть какие-то новости.

Через аэродром, направляясь к самолету, спешил посыльный.

– Командир полка вызывает к себе дежурную пару. Кто должен лететь? Вы, Литвяк?

– Я, – ответила Лиля. – А что, получено задание? Какое, не знаете?

– Кажется «колбасу» сбить.

– О! – произнесла Лиля.

– А с вами кто?

– Младший лейтенант Трегубов. Да он здесь. Эй, Трегубов! Пошли, Батя вызывает!

Высокий молодой парень вылез из кабины, и все трое направились на командный пункт.

– Батя что-то не в настроении,– сообщил посыльный.

Лиля ничего не сказала. Она знала: задание было нелегким. До сих пор все попытки сбить аэростат, или, как его называли летчики, «колбасу», кончались трагически.

Каждый вечер задолго до наступления темноты немцы поднимали в небо продолговатый аэростат, который несколько часов висел в воздухе в районе передовой линии, засекая и корректируя наши расположенные за линией фронта огневые точки и указывая цели своей артиллерии. Наземное командование уже не раз обращалось к авиации с просьбой уничтожить аэростат-корректировщик. Истребители вылетали, но, приблизившись к нему, неизменно натыкались на стену заградительного огня, сквозь которую невозможно было пробиться. Два самолета, напоровшись на плотное зенитное заграждение, сгорели, упав на землю. Третий, сильно поврежденный, сел на вынужденную у передних траншей...

Все это Лиля знала и теперь, шагая по полю на КП, старалась придумать способ, как бы похитрее подойти к аэростату, чтобы наверняка сбить его.

Взглянув на шагавшего рядом молчаливого Трегубова, она решила, что, пожалуй, лучше лететь одной – зачем ей ведомый? С ним сложнее: быстрее обнаружат. К аэростату нужно подобраться незаметно и напасть на него внезапно. Одной это сделать легче. Однако о своем намерении лететь без ведомого Лиля решила пока не сообщать Трегубову: мало ли как прикажет командир...

Спустившись в землянку, Лиля доложила:

– Товарищ командир полка, лейтенант Литвяк с ведомым младшим лейтенантом Трегубовым для получения боевой задачи прибыли!

Баранов, не говоря ни слова, посмотрел на Лилю, потом перевел взгляд на молодого летчика, помрачнел и отвернулся: вот она, дежурная пара... А задание трудное!

– Кто еще на земле? – спросил он у комиссара, который сидел здесь же.

– Вот шестерка «ЯКов» идет домой. Сейчас должны сесть...

Баранов нетерпеливо кивнул: он только что говорил с ними по радио и был в курсе дела. «ЯКи» провели тяжелый бой, не пропустив большую группу фашистских бомбардировщиков к Сталинграду. Летчикам, конечно, нужно отдохнуть перед новым боем...

– ...Двое сегодня ранены, Кобузев убит... – продолжал комиссар.

– Та-ак, – сказал Баранов и вдруг решительно потянулся за своим шлемофоном, который лежал на столе. – Нужен всего один летчик, – произнес он, как бы извиняясь, – двум там нечего делать. А задание срочное...

«Не хочет меня посылать... Сам собирается...» – с тревогой подумала Лиля и моментально возразила:

– Тогда, разрешите, я одна слетаю! Без ведомого.

Натягивая шлемофон, Баранов не ответил, словно не слышал слов Лили. Ему не хотелось вступать в объяснения по поводу полета. «Колбасу» необходимо уничтожить сегодня: завтра утром перегруппировка войск и немцы не должны этого знать... Задание нелегкое... И не Девчонку же посылать! А больше некого...

– Послушай, Николай, ты ведь только что вернулся!– воскликнул комиссар. – И потом, зачем же лететь именно тебе? Это могут и другие. А ты – командир полка. Понимаешь, целого полка! Подумай, что это значит.

Другие... Другие – это Литвяк, Трегубов... Баранов вскользь посмотрел на Лилю, которая стояла, подавшись вперед, крепко сжав губы. Опять она рвется! Куда, спрашивается? Правда, летает она не хуже других, он и сам не раз хвалил ее. Даже отлично летает. И соображает неплохо эта Литвяк... Да и вообще почему бы и в самом деле ее не пустить? Ведь дерется же она наравне со всеми... Пять самолетов сбила, а это уже что-то значит! Как же быть? Лететь самому на такое задание – за это ему, конечно, крепко влетит от командования. Разумеется, если он возвратится... Прав комиссар: командир полка должен командовать, а не подменять рядовых летчиков. Тем более, что себя он ни в чем упрекнуть не может: ведь на трудное задание он сам летит ведущим... Но эта проклятая «колбаса»!

– У меня план, товарищ командир! Я его придумала давно, только случая не было... Разрешите?

– Какой еще план?

– Я пересеку линию фронта далеко от аэростата, севернее. А потом зайду с тыла, незаметно, бреющим. Они не успеют догадаться. Подумают сначала, что летит свой... А когда начнут стрелять, будет уже поздно!

– Правильно, – одобрительно произнес Баранов и совсем некстати подумал: «Красивая девушка... Кажется, ей нравится Соломатин».

У Лили появилась надежда, что ей в конце концов удастся уговорить командира полка, и она, не ожидая, что еще скажет Баранов, быстро продолжала:

– Если не заметят, то «колбасу» можно сбить очень легко!

Молодой летчик Трегубов переминался с ноги на ногу и явно чувствовал себя неловко. Он не мог так смело сказать, как Лиля: «Я полечу!», так как летал на задание всего три раза и считался еще «зеленым». Но он был мужчиной, и ему хотелось крикнуть: «Поручите мне! Я сделаю все, на что способен! Если нужно – умру!» Однако он знал: нужно не умереть, а уничтожить аэростат...

– Разрешите идти? – быстро спросила Лиля с таким видом, будто Баранов уже дал ей задание и все было решено окончательно и бесповоротно.

Командир понял ее маленькую хитрость и, уступая настойчивой девушке, произнес:

– Ну что ж, Литвяк, я верю, что ты сделаешь это не хуже любого другого летчика. Давай лети!

Он по-мужски крепко положил руку Лиле на плечо и вдруг обнаружил, что большая его рука не помещается на худеньком плече девушки. Ему бросилось в глаза, какая она вся маленькая и щупленькая – совсем девочка... Рука его дрогнула... Смущенно Баранов опустил голову, но тут же быстро взял себя в руки и, посмотрев ей прямо в глаза, повторил:

– Лети, Лиля... Действуй так, как решила! Только будь осторожна...

Просияв, Лиля бросилась к выходу так поспешно, будто опасалась, что Баранов может передумать.

– Профессор! – еще издали крикнула она Инне.– Готово? Будем запускать!

– Все готово, садись.

Инна помогла Лиле сесть и пристегнуться ремнями. Стараясь скрыть беспокойство, спросила:

– Ты что, одна летишь?

– Угу,– коротко ответила Лиля, готовясь к запуску.

Больше Инна вопросов не задавала, зная, что обычно Лиля перед вылетом неразговорчива и расспрашивать ее бесполезно. Да, впрочем, и после вылета она ничего не рассказывала. Только спустя некоторое время от нее можно было услышать скупой рассказ о проведенном бое или штурмовке.

На взлет Лиля пошла прямо со стоянки. После разбега истребитель стрелой взмыл кверху, словно вонзился в синеву. Когда одинокий «ЯК» растаял в предзакатном небе, послышался нарастающий гул самолетов: возвращалась с задания шестерка...

Взлетела Лиля в восточном направлении, чтобы никто, в том числе наблюдатель с аэростата, поднятого немцами на значительную высоту, не мог заметить самолет и тем более обнаружить, что он держит курс к линии фронта. Спустя некоторое время она развернулась, пересекла линию фронта на большом расстоянии от корректировщика и углубилась в тыл врага. Под крылом мелькали дороги, овраги, деревушки, машины на шоссе. Истребитель мчался бреющим над территорией, занятой врагом, и никому из немцев не приходило в голову, что одинокий самолет, летящий над самой землей далеко от передовых позиций, может быть советским, до тех пор, пока он не оказывался над самыми головами немцев. Но даже заметив на истребителе звезды, немцы не успевали сделать ни одного выстрела...

На всякий случай время от времени Лиля меняла курс, чтобы запутать след, если по радио вдруг сообщат об истребителе. Наконец она развернулась на сто восемьдесят градусов и взяла курс по направлению к линии фронта, в сторону аэростата. Впереди видна была «колбаса», продолговатая, отлично освещенная розоватыми лучами заходящего солнца. Предвечернее небо было чистым, без единого облачка, и Лиле вдруг подумалось, что, может быть, она уже никогда больше не увидит ни этого глубокого синего неба, ни солнца... Но только на мгновение пришла ей в голову такая мысль. Приближалось время, когда все должно было решиться: сумеет она сбить корректировщик или нет.

Неожиданно Лиля увидела группу «мессершмиттов» на большой высоте, которые, видимо, шли на задание. Их было девять. Сердце тревожно ёкнуло: заметят или нет? Вражеские истребители летели в том же направлении, что и Лиля, и она постаралась быстрее изменить курс так, чтобы увеличить расстояние до них и уйти в сторону. Девятка «мессершмиттов» продолжала спокойно следовать на восток. С опаской поглядывая на них, Лиля снова повернула в сторону аэростата.

Некоторое время она еще летела на низкой высоте, стараясь незаметно подкрасться к аэростату. Затем, подойдя к нему близко, она резко взмыла свечой кверху и, уже не страшась никакого обстрела, на глазах у немцев атаковала его, выпустив по «колбасе» длинную очередь из пулеметов и пушки. От «колбасы» отлетел в сторону большой кусок.

– Есть колбаса на ужин! – воскликнула Лиля, увидев, как аэростат сник, покорежился и жалким, бесформенным комком стал опускаться к земле.

Немцы открыли огонь. Вокруг самолета появились белые дымки разрывов. Они становились все гуще, тесно окружая самолет, и Лиля чувствовала, как стучали по обшивке крыла осколки... Скорее, скорее... Она уходила на восток, меняя курс и высоту, постепенно удаляясь от зениток. «Нет, теперь поздно стрелять! Теперь дело сделано: «колбасы» больше нет!»

Внизу извивалась змейкой траншея: передовая...

С победой возвращалась Лиля домой, уничтожив злополучный корректировщик. Подойдя к аэродрому, она низко пролетела над стартом, над стоянкой, где стояла Инна и махала ей рукой, и «закрутила» высший пилотаж – целый каскад бочек, петель, переворотов. Ее быстрый «ЯК», гудя и завывая, вихрем носился над аэродромом, рисуя замысловатые фигуры, и хотя это считалось «хулиганством», за которое летчиков наказывали, Лиля не боялась: задание было выполнено, и она не сомневалась, что командир простит ей.

Зарулив самолёт на стоянку, она выключила мотор, быстро выбралась из кабины и радостно объявила, повторив те же слова, что и в полете:

– Есть колбаса на ужин!

– Правда, Лиля? Сбила! Я так и знала! – воскликнула Инна. – Честное слово, я была уверена, что так и будет!

– Инна, Профессор! Отметь это в своих трудах!

Лиля подставила разгоряченное лицо ветру и, постояв так несколько секунд с закрытыми глазами, чтобы немножко освежиться и успокоиться после полета, пошла через поле к землянке.

Баранов ждал ее наверху. Рядом с ним стояли комиссар Галкин, Соломатин, одетый к вылету, и еще несколько летчиков. Они переговаривались между собой, глядя на приближавшуюся Лилю, а Баранов то и дело поправлял ремень и почему-то был очень серьезен. Лиле показалось, что он даже хмурился. «Неужели сейчас будет разгон за фортели над аэродромом? – подумала Лиля. – Только бы не отстранил от полетов... Нет, не может быть!»

Она чуть замедлила шаг, все еще не веря в то, что Баранов станет сейчас отчитывать ее при всех... Ведь она выполнила задание... Трудное... Конечно же, нет! И Лиля бодро шагнула навстречу Баранову, остановилась и доложила:

– Товарищ командир полка, задание выполнено! Немецкий корректировщик сбит и упал на землю. Больше они не поднимут «колбасу»!

Она с надеждой смотрела в глаза Баранову, который продолжал оставаться серьезным, как будто готовился сообщить ей что-то очень важное. И действительно, откашлявшись, он поправил зачем-то пилотку и вдруг торжественно произнес, заметно сдерживая волнение и поэтому окая сильнее, чем обычно:

Поздравляю, Литвяк! От всей души поздравляю!

Лиля вскинула брови: почему это он так торжественно, так взволнованно? Нет, это не за «колбасу», тут что-то другое. Что же?.. Она вопросительно взглянула на Соломатина, который, прищурив глаза, чуть-чуть улыбался ласково и в то же время загадочно. Лиля поняла, что ее ждет что-то приятное.

– Пришел приказ о награждении вас орденом Красного Знамени, – продолжал Баранов.

Вот оно что! Лиля слегка покраснела: ей было приятно услышать это. Она снова бросила взгляд на Соломатина, который теперь широко улыбался, радостно блестя глазами.

– От себя лично я выношу вам благодарность за успешное выполнение задания. За сбитого корректировщика. Спасибо, Лиля! Мы все гордимся тобой.

Баранов крепко пожал ей руку.

А спустя час в полк была передана радиограмма от наземного командования, в которой сообщалось, что немецкий аэростат сбит и смелого летчика командование награждает именными часами.

– Во, Лилька, отхватила себе часы! – говорила Катя, радуясь успеху подруги. – И как это у тебя получается? Полетела – и сразу сбила! А тут летаешь, стараешься, а часов никто не дает...

ПОГОВОРИТЕ С ПРОФЕССОРОМ

Во второй половине ноября под Сталинградом началось контрнаступление советских войск, в котором приняли участие три фронта: Сталинградский, Юго-Западный и Донской. Операция была тщательно подготовлена и с самого начала проходила успешно. Несмотря на то, что на Сталинградском направлении силы обеих сторон были примерно равны, советское командование сумело перегруппировать свои войска таким образом, что на главных направлениях, где должны были наноситься удары, у советских войск был перевес.

Накануне наступления испортилась погода: похолодало, подули сильные ветры, небо сплошь заволокло тучами. На следующий день пошел снег. Из-за сгустившегося тумана утром девятнадцатого ноября, в день, когда началось наступление, авиация не могла подняться с аэродромов, и пехота шла в атаку и продвигалась вперед без ее поддержки, опираясь лишь на помощь танков и артиллерии. В полной боевой готовности летчики дежурили у своих самолетов, чтобы при первой же возможности подняться в воздух. Иногда это удавалось, когда на время рассеивался туман.

Только спустя два дня установилась летная погода, и летчики, которые с нетерпением ее ждали, ринулись в небо, чтобы наверстать упущенное. Истребители полка Баранова летали на штурмовку вражеских войск, прикрывали свою пехоту, отчаянно дрались с немцами в воздухе.

Уже на четвертый день наступления два фронта – Юго-Западный и Сталинградский, – продвигавшиеся навстречу друг другу, соединились, окружив большую группировку вражеских войск под Сталинградом. В кольце оказались двадцать две немецкие дивизии, что составляло 330 тысяч человек.

Внешний фронт отодвинулся от Сталинграда более чем на двести километров, и оставшаяся далеко в тылу немецкая группировка, оторванная от главных сил, оказалась полностью изолированной. Разрабатывая планы, как выйти из тяжелого положения, гитлеровское командование срочно приняло меры по снабжению окруженных войск. Начал действовать так называемый «воздушный мост»: сотни немецких транспортных самолетов и бомбардировщиков непрерывным потоком летели к окруженным войскам и сбрасывали им сверху продовольствие и другие необходимые грузы. Однако только небольшая часть грузов попадала к немцам. Наши истребители вылетали навстречу фашистским самолетам, чтобы преградить им путь к Сталинграду, помешать им выполнить задание, заставить их освободиться от груза над нашей территорией. «Воздушный мост» не смог обеспечить снабжение отрезанной группировки и долго не просуществовал.

...Два дня стояла дождливая ветреная погода, и летать приходилось урывками, когда на время расходились тучи нижнего яруса, нависшие над землей. На третий день полеты были совсем прекращены из-за густого тумана, опустившегося на землю. Летчикам разрешили разойтись по домам.

В перерыве между полетами Лиля занялась хозяйственными делами. Вымыв голову, она туго накрутила влажные волосы на бумажки и, усевшись по-турецки на койку, стала подшивать новую гимнастерку, которая была ей длинна.

Инна, сидя у окошка, сосредоточенно писала письмо. За окном в небольшом садике перед домом стояли голые осенние деревья, мокрые от тумана. Изредка Инна поднимала голову и задумчиво смотрела туда, где за невысоким заборчиком смутно виднелась черная, изъезженная машинами дорога с огромной лужей на проезжей части. Каждый раз, когда из тумана слышалось гуденье и мимо проползала, увязая в грязи, машина с бензином или каким-нибудь грузом, она забывала о письме и с тревогой ждала, что сейчас кто-нибудь из машины крикнет: «На аэродром! Готовить самолеты к вылету!»

– От меня передай маме привет, – сказала Лиля.

– Хорошо. Я всегда передаю.

– И за нитки спасибо ей.

– Я могу попросить, чтобы она выслала еще, хочешь? Каких тебе – синих? – предложила Инна.

– Да, если можно, то голубых. Найдутся у нее?

– Конечно. Там дома целый ящик ниток. Раньше мама очень любила вышивать. Не знаю, как теперь...

– У меня еще остался тот кусок шелка, что мне из дому прислали. Хочу платочки сделать...

Напевая себе что-то под нос, Лиля быстро шила.

– Знаешь, Профессор, я слышала, что мы скоро перебазируемся на другой аэродром.

– Куда?

– За Волгу, конечно. Немцев отогнали далеко, за двести километров от Сталинграда. Нам уже дали новую линию фронта. Отсюда мы достаем только окруженную группировку. А к линии фронта летать далековато. Если туда и обратно...

– Как быстро продвинулись наши! И так неожиданно.

– В том-то и смысл, чтобы внезапно! Конечно, немцы никак не предполагали... Эх, погодку бы сейчас! А то сиди тут в тумане, когда там такое происходит!

Она прекратила шить и посмотрела в окно, словно сквозь туманную серую мглу могла увидеть те места, где шли бои...

– Ну ничего, один-то день можно, – сказала Инна. – Вчера все-таки слетали.

– Знаешь, как много можно сделать за один день! Ведь там наступают!

Лиля вздохнула и откусила нитку.

– Готово.

Она встала на койке во весь рост и, надев гимнастерку, попыталась увидеть себя в небольшое зеркало, которое висело на стене.

– Ну как? Посмотри!

– Ничего, – мельком взглянув на Лилю, сказала Инна, опять занявшись письмом.

– Что значит «ничего»? Это же настоящий мешок! Мы вдвоем поместимся в ней... Да ты не смотришь, Профессор!

Инна подняла голову.

– По-моему, хорошо, Лиля. Тебе очень идет.

– Так-так... Значит, это хорошо? Ну ладно, ты пиши. Думай!

 Одним махом она сбросила с себя гимнастерку и опять села, с решительным видом воткнув иголку в толстую, неподдающуюся ткань.

Ещё ожесточеннее принялась Лиля шить, теперь убирая бока гимнастерки. В этот момент в комнату постучали, и мужской голос за дверью спросил:

– К вам можно?

Схватив со стула куртку и торопливо набросив ее на плечи, Лиля ответила:

– Можно! Войдите!

Комиссар Галкин, не решаясь сразу войти в комнату, где жили девушки, сначала предупреждающе покашлял, потом осторожно приоткрыл дверь, увидел Лилю в папильотках и, Оставаясь в коридоре, позвал:

Литвяк, пожалуйста, на минутку! Тут вас ждут.

– Я сейчас, товарищ подполковник!

Когда он притворил дверь, Лиля быстро соскочила с койки и с любопытством выглянула в окошко: кто же это ждет ее? На дорожке у крыльца стоял незнакомый летчик в шлеме, с планшетом и, чиркая зажигалкой, прикуривал папиросу. Лица его не было видно, и Лиля, немного подождав, не обернется ли он, воскликнула:

– Кто это может быть? Как ты думаешь?

Инна пожала плечами.

– Может быть, твой знакомый или родственник? Или бывший курсант, которого ты учила летать!

Летчик, стоявший к ним боком, разговаривал с комиссаром. Лиле вдруг показалась его высокая фигура знакомой. Кого-то он напоминал... Неужели Климов, тот самый, ее курсант?.. Вот так встреча! Видимо, он узнал, что Лиля летает здесь, в полку... Она уже поверила было, что это действительно Климов, но летчик повернул голову, и Лиля с сожалением обнаружила, что не знает его. Чужой, незнакомый человек с широким, грубоватым лицом.

– Н-нет, этого летчика я никогда не видела.

– Как же ты пойдешь с такой головой? Неудобно... Сняла бы эти бумажки,– забеспокоилась Инна.

Лиля потрогала накрученные на бумажки волосы, попробовала надеть шлем, но он не лез. Тогда она с трудом натянула на голову ярко-синий подшлемник, посмотрела в зеркало, состроила недовольную гримасу и хотела было снять, но раздумала, махнув рукой: сойдет, не раскручивать же теперь... Наблюдая за ней, Инна покачала головой: ох уж эта Лиля!

С независимым видом Лиля вышла на крыльцо и остановилась, ожидая, что будет дальше. Комиссар, показывая на капитана и как бы приглашая Лилю подойти, поближе, сказал:

– Вот, познакомьтесь.

Лиля медленно спустилась с крыльца, все еще не догадываясь, кто это может быть. Она вопросительно посмотрела на Галкина, и тот, словно не замечая, что творится у нее на голове, произнес с улыбкой и как-то особенно значительно:

– Тут вот, Литвяк, товарищ приехал к нам, корреспондент из армейской газеты. Хочет с вами побеседовать.

 Полноватый, уверенный в себе капитан с нескрываемым любопытством оглядел Лилю с головы до ног, словно она представляла собой музейную редкость, улыбнулся снисходительно и несколько удивленно, отбросил в сторону папиросу и протянул ей руку.

– Потапов.

Лиля нехотя поздоровалась с ним. Ей не понравилось, как он разглядывал ее, не понравились его быстрые маленькие глазки, которыми он сверлил ее насквозь.

«Вот оно что... Корреспондент. А вырядился Как летчик... – подумала она, сразу почувствовав к нему неприязнь. – И зачем ему говорить именно со мной? Других, что ли, нет!»

– Это и есть Лиля, наша гордость! Отличный летчик! – представляя ее, сказал комиссар, как показалось Лиле, чересчур уж радостным голосом.

«Ну к чему он это!» – Лиля подумала, что комиссар заискивает перед корреспондентом и, опустив глаза, покраснела.

– Все это очень интересно! – воскликнул капитан и, уже не обращая внимания на комиссара, повернулся к нему спиной. – Очень забавно! Значит, вы – летчик? Истребитель?

Лиля промолчала, недовольно повела плечом.

– Так вы тут беседуйте, а у меня дела, – поспешно сказал Галкин, тронув Лилю за руку, как бы прося ее быть посговорчивей с нетактичным корреспондентом.

Он медленно пошел к калитке, ссутулившись, чуть прихрамывая на левую ногу. Когда-то до войны Галкин летал на истребителе «И-16» и был лихим летчиком, но попал в аварию и сильно покалечился. Врачи запретили ему летать, но совсем расстаться с авиацией он так и не смог.

– Товарищ подполковник! – крикнула вслед ему Лиля, сама не понимая зачем.

Ей не хотелось оставаться с капитаном. Но когда комиссар обернулся и выжидательно посмотрел на нее, она, не зная, что сказать, смутилась и произнесла:

– Я – я потом зайду к вам, можно?

– Конечно, конечно. Буду рад.

Он приветственно поднял руку, словно подбадривая Лилю, и зашагал по мокрой дорожке вдоль улицы. Нахмурившись, Лиля сорвала с дерева одинокий желтый лист и стала молча вертеть его, искоса недружелюбно поглядывая на капитана, чувствуя, что разговор у них не получится. Ей неловко было подводить комиссара, да и корреспондент, каким бы неприятным он ни казался, приехал ведь для дела... Нужно заставить себя подавить это чувство антипатии к нему. В конце концов, не все ли равно, какой он?

Капитан деловито огляделся, взял в руки летный планшет, который висел у него на боку, вынул карандаш, блокнот, сдвинул шлем на затылок и повернулся к Лиле, видимо ожидая, что она пригласит его в дом. Но Лиля, все еще раздумывая, молчала, продолжая вертеть листик. Тогда он широко ухмыльнулся и, обняв ее рукой за талию, произнес с таким видом, будто они старые знакомые:

– Ну, поговорим теперь?

Передернув плечами, Лиля высвободилась и сердито выбросила листик. «Что за противный тип! – подумала она. – Нет, не стану с ним разговаривать».

– Мы с вами присядем где-нибудь... Да вот хоть там, на скамейке. И вы подробно расскажете мне о себе, о своих боевых подвигах, – бойко, по-хозяйски распорядился капитан.

– Там мокро, – не глядя на него, возразила Лиля.

– Это ничего, у меня плащ.

Нахмурившись, она смотрела в сторону и что-то решала. Капитан забеспокоился: для беседы нужен был какой-то контакт, а контакта не получалось. Наоборот, Лиля совершенно открыто выказывала к нему свое недружелюбие. Это раздражало его, но он старался скрыть раздражение, боясь, как бы она не ушла совсем.

– Ну, может быть, мы все-таки присядем? – игривым тоном произнес он, не зная, как лучше подойти к Лиле. – Такая красивая девушка да к тому же еще истребитель! Это поразительно...

– Знаете... Я сейчас! – не выдержав, сказала вдруг Лиля и, сорвавшись с места, быстро юркнула в дверь дома.

Спустя минуту она появилась вместе с Инной, ведя ее за руку, потому что та, видимо, сопротивлялась.

– Вот, поговорите с Профессором! Она все знает не хуже меня. Даже лучше. До свидания... Мне некогда!

– Постойте, куда же вы... Постойте!

Но Лиля уже исчезла, захлопнув за собой дверь.

– Почему это она убежала? – воскликнул капитан возмущённо и недовольно одернул гимнастерку. – Очень странная девушка. В высшей степени... Ну, а вы кто, простите? Почему она вас привела?

– Я механик. На Лилином самолете.

– А-аа... – протянул разочарованно капитан. – Скажите, что это она, всегда так?