Текст книги "Вернись из полета!"

Автор книги: Наталья Кравцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Наталья Кравцова
Вернись из полёта!
Повесть

                                                                                                       МОСКВА 1971

                                                                                                      _{Рисунки Г. Калиновского}

 САМОЛЕТ В ИСПРАВНОСТИ!

Летчики приехали на аэродром с рассветом. На стоянках, разбросанных по краю летного поля, загудели моторы, и аэродром сразу ожил. Приземистые истребители «ЯК-9» с приподнятыми острыми носами, крепко упираясь в землю широко расставленными колесами шасси, принялись басовито перекликаться, словно настраивались на боевой лад.

Едва солнце оторвалось от далекой линии горизонта и осветило степной аэродром желтовато-розовым светом, как первые истребители стали подниматься в воздух, оставляя на земле длинный след клубящейся пыли.

Лиля и Катя, приехавшие на аэродром вместе с остальными летчиками, молча наблюдали за тем, как взлетают «ЯКи». Настроение у девушек было неважное: время шло, а на боевые задания их по-прежнему не пускали.

Обе летчицы ежедневно с утра приезжали на аэродром в надежде на то, что командир полка Баранов позволит им наконец лететь на задание. Но Баранов, который с самого начала был недоволен тем, что в его полк прислали летчиц, твердо решил не пускать их в бой. Он заявил об этом девушкам сразу же и не хотел слушать никаких возражений с их стороны. Новенькие «ЯКи», на которых Лиля и Катя прибыли сюда, на фронт, в истребительный полк, у них фактически отобрали. В полку не хватало боевых машин, и теперь на этих «ЯКах» летали другие летчики, а Лиля и Катя оставались на земле...

Когда четверка истребителей, развернувшись над аэродромом, стала набирать высоту и светлый ромбик начал быстро уменьшаться в размерах, Катя, прищелкнув языком, с восхищением сказала:

– Красиво летят, черти! А, Лиль?

Лиля молча кивнула. Покусывая травинку, она сосредоточено думала, наблюдая, как ходит по стоянке вокруг ее, Лилиного, самолета техник Инна, прибывшая в полк вместе с летчицами, как делает она последние приготовления перед тем, как выпустить его в полет. Новенький истребитель весь блестел, ожидая летчика.

Медленно приблизилась. Лиля к самолету и прислонилась к острой кромке крыла. Это был ее самолет. И сюда, к нему, она приходила каждый день.

Вздохнув, она спросила Инну:

– Кто сегодня полетит на нем?

Инна ответила не сразу:

– Не знаю...

В голосе ее прозвучала неуверенность, будто она сомневалась, полетит ли вообще кто-нибудь на этом «ЯКе». Захлопнув щечку мотора, она вытерла рукавом вспотевший лоб и выразительными серыми глазами посмотрела на Лилю. Та сразу поняла, что Инна боится, как бы ей не пришлось опять, как в прошлый раз, выслушивать замечания летчика, оскорбленного тем, что техником на истребителе работает девушка.

К самолету быстрым шагом подошла Катя и, отшвырнув кончиком сапога попавшийся под ноги комок глины, решительно сказала, так, словно продолжала начатый разговор:

– Не будем ждать – пойдем к нему! Слышь, Лиль! А то дождемся, когда нас совсем вытурят из полка!

Лиля и сама думала о том же: нужно опять пойти к командиру полка и поговорить с ним. Но как убедить его? К тому же Катя может все испортить, если разойдется и начнет бушевать...

– Не будем ждать! – еще настойчивее повторила Катя, для большей убедительности сощурив глаза в узкие щелки. – Ну чего ты молчишь? Пойдем и скажем ему, что мы требуем!

Категорически! А если он...

– Ты можешь говорить спокойно? – прервала ее Лиля.– Ты же знаешь: уже требовали – ничего не вышло. Нужно как-то иначе. Понимаешь – убедить его нужно.

– Правильно! – обрадовалась Катя. – Так я же и говорю... Пошли к нему прямо сейчас! Пойдем, Лиль, ну!

Она быстрым движением поправила фуражку, готовая сию минуту бежать к Баранову.

– Погоди, погоди! Успокойся,– сказала Лиля как можно мягче, чтобы не обидеть подругу. – Понимаешь ли, я боюсь, что ты опять начнешь с ним спорить... Может быть, я одна пойду?

Мгновенно нахмурившись, Катя хотела было возразить, но, подумав, согласилась:

– Ладно. У тебя лучше получится. – Однако тут же спохватилась: – Только ты, Лиль, докажи ему! А то заладил одно и то же: «Не пущу! Не пущу!»

Лиля кивнула.

– Сейчас там на КП летчики. Я выберу время, когда он

останется один.

– Ну тогда я пойду, ладно, Лиль? – спросила Катя, которой трудно было оставаться на месте больше пяти минут; ей хотелось быть сразу в десяти местах – и на КП, и в воздухе, и у самолета...

Не успела умчаться Катя, как мимо Лили быстрыми шагами прошел, направляясь к самолету, летчик. Приблизившись к Лилиному «ЯКу», он спросил зычным голосом:

– «Тройка»?

– «Тройка», – ответила Инна, выходя из-за самолета ему навстречу.

В ее голосе прозвучала надежда: а вдруг все обойдется гладко... И Лиле, которая каждый раз ревниво следила за тем, как на ее самолете улетает кто-то другой, страстно захотелось, чтобы летчик спокойно сел в кабину и, как это делают все нормальные летчики, без лишних разговоров, без тени недоверия к технику запустил бы мотор...

Но летчик, увидев Инну, остановился.

– Это вы – техник?

– Я, – сказала Инна. – Самолет готов. В полной исправности.

Летчик хмыкнул, потоптался в нерешительности на месте, посмотрел подозрительно на Инну, перёвел взгляд на «ЯК» и некоторое время разглядывал его с таким видом, будто вместо самолета ему подсунули крокодила.

– Давно техником? – неожиданно спросил он. Помедлив, Инна угрюмо ответила:

 – Давно. Месяцев десять.

Он усмехнулся довольно, словно был рад тому, что нашел причину для придирок:

– Так. Значит, десять... Понятно. Ну, а если мотор откажет?

Суженные глаза его смотрели на Инну недоверчиво, колюче, будто сверлили насквозь.

– Почему это он откажет? – возразила она мрачно.

– Тогда как, а?

В голосе его прозвучал упрек, как будто он заранее знал, что именно так и случится. Осуждающе покачав головой, он повернулся и зашагал на К.П.

Вскоре появился техник эскадрильи и, ничего не объясняя, молча стал проверять мотор. Инна, крепко зажав в руке гаечный ключ, смотрела, как он сердито хлопал дверцами, открывал щечки, заглядывал внутрь, пробовал затяжку гаек, зачем-то стучал по деталям...

– Объясните, пожалуйста, в чем дело, – попросила она. – Самолет в исправности. Я так и доложила...

Техник эскадрильи перестал осматривать мотор и неохотно произнес, не глядя на Инну:

– Боится...

– Чего боится? – спросила Инна тихо, прекрасно понимая, о чем он говорит.

– Лететь боится!

– Почему?

– «Почему, почему»!.. – заворчал он недовольно.– А спроси его – почему? Вишь, доложил командиру эскадрильи: «Не полечу на «тройке» – баба самолет готовила!» Уперся: баба – и все тут!

– А-а... – произнесла упавшим голосом Инна.

Хотя ничего другого она и не ожидала услышать, все же ее покоробило от этих слов, сказанных так прямо ей в лицо.

– Да ты наплюй на него! – постарался успокоить ее техник эскадрильи. – Наплюй! Сам он баба! Подумаешь, прынц какой! Не полетит он!

Он ушел, а Инна, прислонившись к крылу, стала нервно вертеть в руках гаечный ключ, ожидая, что же будет дальше.

Вспомнилось, как сразу же по приезде в полк ей пришлось срочно менять на Лилином самолете дутик – небольшое хвостовое колесо. Одной поднять тяжелый хвост самолета и поставить новый дутик было не под силу не только ей, но и сильному мужчине, и она хотела было обратиться за помощью к техникам, работавшим поблизости, но, посмотрев в их сторону, раздумала. Техники, которые прекрасно видели, что она в затруднении, то и дело поглядывали с любопытством и недоверием на нее, девушку-техника, желая увидеть, как же она выйдет из положения. Разозлившись, Инна решила, что не станет никого просить – пусть себе смотрят, если им позволяет совесть! Она подлезла под самолет и – откуда только сила взялась! – одна, без посторонней помощи, спиной приподняла хвост, так что заломило где-то в пояснице. Сменив дутик, Инна с трудом разогнулась и, не глядя на подбежавших к ней техников, прошла к мотору.

«Ну это ты зря! – сказал один из них виновато. – Так и надорваться можно...»

С техниками у нее сложились хорошие, дружеские отношения, а вот некоторые летчики все еще не доверяли ей, садились в ее самолет с опаской.

Лиля, которая слышала разговор Инны с летчиком и техником эскадрильи, подошла к ней и стала успокаивать ее:

– Ты не расстраивайся, Профессор... Не обращай внимания – пусть не летит! Нам с Катей не легче – совсем не пускают... Все постепенно утрясется, вот увидишь! Ну не хочет лететь – и не нужно! Эх, мне бы сейчас...

Но тут же Лиля умолкла, потому что летать ей не давали. На ее «тройке» уходили в полет другие...

Неожиданно рядом раздался веселый голос:

– А ну, девушки, расступись! Кто здесь главный?

Лиля отошла в сторону, оставив Инну у самолета. Командир эскадрильи Соломатин, прищурив в улыбке золотисто-карие глаза, воскликнул:

– Что у вас тут стряслось? Почему летчиков пугаете, а? Нехорошо это.

Инна молчала, понимая, что своим чересчур уж радостным настроением Соломатин старается как-то сгладить неприятное впечатление, оставленное летчиком.

– Ну-ка, техник, помоги мне надеть парашют! – продолжал он в том же тоне.

С посветлевшим лицом Инна бросилась к нему:

– Значит, вы полетите, товарищ капитан?

– Я.

– А тот лейтенант не захотел... Самолет в полном порядке! – поспешила заверить она Соломатина.

– Отлично! Запустим!

Лиля издали наблюдала, как Соломатин, надев парашют, сел в кабину и начал запускать мотор. Спустя несколько минут ее «тройка», пробежав по взлетной полосе, стрелой ушла в небо. Над аэродромом к Соломатину, который был ведущим группы, присоединились остальные, и все вместе они взяли курс на запад.

«Теперь можно и на КП, к командиру полка»,– решила Лиля и взглянула на своего техника. Инна стояла на опустевшей стоянке и, глядя туда, где от облака к облаку скользили по голубому небу шесть серебристых точек, улыбалась. «Много ли человеку нужно, чтобы почувствовать себя счастливым?» – подумала Лиля, вспомнив, что всего несколько минут назад Инна готова была расплакаться.

– Профессор... Вот видишь, – сказала она.

Обе рассмеялись.

Не успел смолкнуть гул моторов улетевшей эскадрильи, как над командным пунктом вспыхнула зеленая ракета, и по тревоге в воздух поднялась дежурная пара истребителей. В первом, ведущем, Лиля узнала самолет командира полка. Истребители вошли в боевой разворот и начали быстро набирать высоту, скрываясь в облачности. Звук моторов приобрел звенящий оттенок.

Лиля, которая уже настроилась идти на КП, с сожалением подумала, что теперь придется ждать, когда вернется Баранов. Ее беспокоила мысль, захочет ли он разговаривать с ней опять и чем кончится разговор, если он состоится. Заметив в сухой траве одинокую ромашку, она сорвала цветок и быстро пересчитала белые лепестки: повезет – не повезет... Вышло – повезет... Машинально она вложила ромашку за отворот пилотки.

В этот момент снова послышалось гуденье. Лиля прислушалась: почему они возвращаются? Звук все усиливался, нарастая, но из-за проплывавших отдельных облаков самолетов не было видно. Ей показалось, что гудят не «ЯКи», а чужие самолеты... Действительно, вскоре из облака вывалилась группа вражеских истребителей и стала быстро приближаться к аэродрому. Их было шесть. Шесть «мессершмиттов», которые имели явное намерение проштурмовать аэродром. Сейчас они обстреляют оставшиеся на земле самолеты, людей... Где же «ЯКи»? Неужели улетят, не обнаружив врага?

На аэродроме шла обычная работа: техники готовили самолеты к вылету, копались в моторах, на скорую руку латали пробоины, оружейники спешили прочистить и зарядить пулеметы и пушки, от самолета к самолету деловито двигались машины с бензином, маслом, снарядами... Воздушные налеты не были редкостью и поэтому не вызвали никакой паники. Каждый, кто находился на земле, услышав незнакомый гул, с тревогой поглядывал вверх, спеша за оставшиеся до налета секунды что-то доделать, закрепить, завинтить, надеясь успеть еще отбежать в сторону от самолета и укрыться от обстрела в траншее или просто упасть плашмя на поле.

– Лиля, бежим! – крикнула Инна – Скорее в траншею!

Девушки бросились к траншеям, отрытым на краю аэродрома. Добежав, прыгали в них уже под гром проносящихся над стоянками «мессершмиттов», которые строчили из пулеметов. Фонтанчики земли длинными дорожками взлетали кверху.

– Откуда они взялись, проклятые! – сказал кто-то в траншее.

– А наши, наши где? Только что поднялись Батя с Кулагиным. Где же они? Сейчас «мессеры» опять зайдут...

Однако сделать второй заход «мессерам» не удалось. Получив команду с земли, пара «ЯКов», вылетевшая для патрулирования, моментально повернула навстречу врагу. Завязался бой. Из траншеи Лиля видела, как отчаянно дрались «ЯКи», стремясь отогнать вражеские истребители подальше от аэродрома, как вдвоем носились они среди врагов, мешая им обстреливать аэродром. Вскоре два «мессера», сбитые Барановым и его ведомым, упали на землю и сгорели, остальные благоразумно поспешили убраться восвояси.

Закончив бой, командир полка и его ведомый приземлились. Баранов зарулил самолет на стоянку и направился на командный пункт. Для патрулирования в районе аэродрома вылетела очередная пара истребителей.

Решив, что медлить нельзя, что сейчас, после успешно проведенного боя, самое подходящее время для того, чтобы поговорить с командиром полка, Лиля поспешила к землянке, куда только что вошел Баранов.

Когда она проходила мимо самолета, который приземлился после боя, летчик окликнул ее:

– Мадемуазель! Постойте, мадемуазель лейтенант! Куда вы так спешите?

Лиля бросила быстрый взгляд в его сторону: это был Кулагин, который никогда не упускал момента, чтобы не задеть ее. Разгоряченный после схватки с «мессершмиттами», он весело и насмешливо смотрел на Лилю, принимая из рук техника котелок с водой.

Лиля продолжала идти не отвечая. Всего несколько минут назад она видела, как он блестяще вогнал в землю фашиста, своего противника, и удивлялась его мастерству. Но разговаривать с ним в том тоне, который он выбрал, она не собиралась. К тому же ей было некогда.

Кулагин наспех отпил несколько глотков и, отдав котелок технику, сказал вслед Лиле:

– Простите, вы, кажется, на КП? Догадываюсь – к Бате. Боюсь, он сейчас вежливо выпроводит вас. Только не вздумайте пустить слезу – не терпит! Впрочем, разрешите вас проводить? Возможно, вам, как представительнице слабого пола, потребуется помощь...

Догнав Лилю, он зашагал с ней рядом, действительно собираясь сопровождать ее, но она резко остановилась и посмотрела ему прямо в лицо. Чего он хочет от нее? Чтобы она отвечала на его шуточки и кокетничала с ним? Или чтоб рассердилась и надерзила ему? Нет, сейчас она спокойно скажет, что у нее нет ни малейшего желания любезничать с ним да и вообще с кем бы то ни было...

Но, увидев совсем близко его красивое смуглое лицо с короткой полоской усиков над верхней губой и встретившись с ним взглядом, Лиля неожиданно для себя смутилась. Она чувствовала, что нравится Кулагину и что все его насмешки в ее адрес – это способ поближе познакомиться с ней, узнать ее лучше. Больше того, она вдруг поняла, что, несмотря на раздражение, которое он вызывал в ней, ей все-таки хочется нравиться ему...

Нахмурившись, недовольная собой, она спросила:

– Кажется, вас зовут Кулагин?

– Совершенно верно, мадемуазель. Владимир Кулагин. Мама называет меня Вовочка... У вас прекрасная память. Впрочем, не только память – в вас все прекрасно, как сказал бы на моем месте поэт, и будь я поэтом...

– Вы хорошо дрались сейчас в воздухе, Кулагин. А на земле...

– Воздух – моя стихия! – воскликнул с нарочитым пафосом Кулагин,– Простите, я перебил вас.

– На земле вы мне совсем не нравитесь.

– Как это печально! Зато вы мне безумно нравитесь! И я не теряю надежды, что когда-нибудь вы обратите свой благосклонный взор на покорного раба вашего. Если, конечно, Батя сейчас не отошлет вас вместе с вашей веселой подругой куда-нибудь в иные края... Это было бы ужасно!

Лиля презрительно дернула плечом и быстро зашагала дальше не оглядываясь.

– Желаю вам удачи! – крикнул ей вдогонку Кулагин.– Батя в отличном настроении! Советую воспользоваться этим незамедлительно!

Он еще некоторое время стоял и, сощурив от солнца глаза, задумчиво, без тени насмешки смотрел ей вслед, пока Лиля пересекала летное поле и видна была ее миниатюрная фигурка, перетянутая в тонкой талии широким кожаным ремнем.

 РОМАШКА, ЦВЕТОК ПОЛЕВОЙ

Лиля шла и старалась, уже в который раз, продумать свой разговор с командиром. Официальное обращение к нему с просьбой разрешить летать ей и Кате... Нет, это уже не годится. Разговор по душам? Неизвестно, получится ли...

Убеждая себя, что нужно верить в хорошее, она представляла, как войдет в землянку, как Баранов встретит ее радостной улыбкой... Ведь он только что сбил фашиста – конечно же, улыбкой! А если нет? Если скажет: «На вашу просьбу я уже ответил вам ясно и понятно – не разрешаю!» Тогда как быть?

Так ничего и не придумав, Лиля решила, что будет действовать в зависимости от обстоятельств.

Приблизившись к землянке, она остановилась. Чуть в стороне, в невысоком кустарнике, под деревцем, стоял столик с рацией, и чернобровая круглолицая связистка, сидя за столиком в наушниках, принимала сообщения с пункта наведения истребителей. Рядом ходил заместитель командира полка Мартынюк и, посматривая на небо, время от времени говорил что-то в микрофон, который держал в руке. Он поддерживал связь с истребителями, улетевшими на задание.

– Я – «Сокол»! Я – «Сокол»! Время истекает. Возвращайтесь на базу. Прием!

Лиля козырнула Мартынюку, кивнула связистке, которая ответила ей одними глазами, и, убедившись, что командира полка здесь нет, толкнула дверь землянки.

– Разрешите?

Она задержалась на верхней ступеньке, быстро скользнув взглядом по комнате, чтобы оценить обстановку. Командир полка Баранов и штурман полка Куценко, сидя за столом друг против друга, курили и что-то оживленно обсуждали, пуская в воздух клубы дыма. Больше никого не было. Только в углу, забаррикадированный телефонами и рацией, работал ключом связист, передавая очередное донесение в штаб дивизии. На мгновение он поднял голову и, не переставая отстукивать ключом, взглянул на вошедшую Лилю.

До Лили донесся раскатистый басовитый смех Баранова, или Бати, как называли его в полку. Приободрившись, она подумала, что действительно у командира полка хорошее настроение и, возможно, сегодня он не станет так упорствовать, как в прошлый раз. Момент был удобный, и если она не сумеет им воспользоваться, то вряд ли в будущем можно будет что-либо исправить. Нужно действовать сейчас!

– Можно войти? – еще раз спросила Лиля.

Баранов повернул голову, увидел Лилю, и улыбка мгновенно растаяла на его лице. Предстоял неприятный разговор, и настроение у Баранова сразу упало. Резким движением он бросил недокуренную папиросу в пепельницу и неохотно поднялся навстречу Лиле:

– Да-да, входите, Литвяк!

Опять эта девчонка! Пришла проситься в бой... С тех пор как в полку появились летчицы, треволнений у него добавилось. Сначала их было четверо, девушек, прибывших как пополнение, но Баранов, обратившись выше, сумел добиться, чтобы двух сразу же перевели в другую часть. Собственно, он просил, чтобы забрали всех, но каким-то непонятным образом две летчицы, Литвяк и Буданова, обхитрили его и остались в полку. Как им удалось это сделать, он еще толком не разобрался. Правда, подозревал, что просто они не выполнили приказ, воспользовавшись суматохой и спешкой, когда после налета вражеских бомбардировщиков на аэродром полк собирался срочно перелететь на новое место базирования. Проверить было некогда, и Баранов махнул рукой, на некоторое время отложив это дело. Он пока не пускал девушек летать на боевые задания, надеясь, что скоро сумеет навсегда избавиться от них.

Здесь, под Сталинградом, сложилась чрезвычайно тяжелая обстановка. Уже одно то, что немцам удалось дойти до Волги, говорило о крайней серьезности положения на фронте. Враг рвался к городу. Ежедневно многие сотни немецких бомбардировщиков совершали ночные налеты на город, бомбили оборонительные рубежи наших войск, переправы и другие важные объекты. Группа за группой истребители полка Баранова по тревоге поднимались в воздух, чтобы встретить врага, навязать ему бой, рассеять плотный строй бомбардировщиков, не пустить их к городу. Любой ценой не пустить! Воздушные бои следовали один за другим, летчиков в полку становилось все меньше. Прибывали молодые, необстрелянные, но только немногим из них удавалось продержаться в полку сравнительно продолжительное время. Обычно их сбивали в первых же воздушных боях, и Баранов не успевал даже запомнить фамилии молодых истребителей... Самолетов не хватало. Численное превосходство врага в авиации было бесспорным. А тут еще эти девчонки...

 Лиля, тоненькая, изящная, быстро перебирая ногами в мягких хромовых сапожках, сбежала вниз по ступенькам и остановилась перед Барановым. Военная форма, тщательно подогнанная по фигуре, сидела на ней безукоризненно: Лиля любила щегольнуть. Светлые волосы крупной волной падали из-под пилотки, сдвинутой слегка набок. За отворот пилотки была вложена большая ромашка.

Баранов удивленно уставился на девушку, словно видел ее впервые. Здесь, в мрачной накуренной землянке, она казалась существом неземным, нереальным и настолько не подходила к обстановке, что Баранов вдруг подумал: стоит ему на мгновение закрыть глаза, а потом открыть – и все пропадет, девушка исчезнет... Но он хорошо знал: девушка есть, она стоит перед ним и сейчас опять потребует, чтобы ее взяли в бой. Что же ему делать? Разве может он пустить это хрупкое создание туда, где гибнут даже крепкие мужчины, закаленные в боях асы...

Розовая от волнения, Лиля перевела дыхание и, взглянув Баранову прямо в лицо, не дожидаясь, когда он что-нибудь скажет, негромко, но твердо произнесла:

– Разрешите обратиться, товарищ командир полка!

– Да, я вас слушаю,– ответил Баранов, думая о том, как бы побыстрее кончить разговор.

– Я прошу вас разрешить мне летать.

Баранов готов был услышать эти слова, и ответ у него тоже был заранее приготовлен. Глядя на ромашку, безмятежно склонившую золотую головку в белом венчике, он медленно и раздельно, по-волжски окая, проговорил:

– Понимаете, Литвяк, дело в том, что в воздухе сейчас... жарко приходится. К тому же самолетов не хватает. Вам же все это известно.

Лиля внутренне напряглась, понимая, что Баранов по-прежнему неколебим и вряд ли ей удастся уговорить его. Глаза ее заблестели, она покраснела еще больше и всем корпусом подалась вперед, как бы принимая бой.

– Я знаю. И все-таки хочу летать! Это же несправедливо...

Она хотела напомнить Баранову, что на ее самолете летают другие летчики, но голос ее зазвенел, и она умолкла. Передохнув, Лиля добавила, стараясь говорить спокойно:

– Мы обе убедительно просим вас, я и Буданова. Мы прибыли сюда, чтобы воевать.

– Та-ак. Но...

Баранов не знал, как еще объяснить ей, и начинал сердиться, Еще раз посмотрев на ромашку, которая раздражала его, он не выдержал:

– А это что? На головном уборе!

Лиля, которая совсем забыла о цветке, притронулась к пилотке и слегка улыбнулась краешком губ, но цветок не вынула, бросая этим вызов Баранову.

– Ромашка,– тихо ответила она, невинно глядя на него блестящими синими глазами. – Цветок такой... полевой,

«Прогонит или нет? – подумала она. – Может быть, я напрасно ему так? Нет, все равно не выну, пусть остается. При чем тут ромашка? Я ему о полетах, а он...»

Сегодня Лиля ни в чем не хотела уступать. Ей казалось, что если она уберет ромашку, то это будет означать, что она сдалась.

Смутившись, Баранов отвел взгляд в сторону. Черт возьми! В самом деле, зачем он об этой ромашке? Просто ему хочется к чему-то придраться, чтобы она обиделась и ушла, эта Литвяк, и больше не обращалась к нему со своими просьбами. И зачем сердиться? Глупо... Ну прицепила цветок... Чего же от нее ожидать? Ведь девчонка, самая обыкновенная девчонка! Сколько ей – двадцать, не больше... А хочет драться с немцами! Да ее в первом же бою убьют!

– Ну вот что, Литвяк – сказал он тоном, не допускающим никаких возражений, стараясь скрыть недовольство самим собой. – Я человек прямой. Скажу откровенно: я решил вторично послать рапорт в дивизию о том, чтобы вас обеих отозвали из полка. Уверен, что просьбу мою учтут. Полк боевой... Сами видите, как гибнут летчики один за другим. А вы развели тут кудряшки, ромашки! Не место здесь девушкам. И поставим на этом точку!

Сдвинув брови, Лиля быстро соображала, как быть дальше. Нет, нельзя допустить, чтобы он послал рапорт, нужно доказать ему, убедить его, а то, чего доброго, и в самом деле отошлют из полка. Пока все обошлось – ей и Кате удалось остаться... Нет, нельзя сдавать позиции. Никак нельзя! И она смело бросилась в атаку:

– Товарищ командир полка, мы – летчики! Мы сами пошли на фронт, понимаете? Никто нас сюда не тянул. Мы хотим, мы должны летать!

– Подождем ответа на рапорт,– упрямо произнес Баранов. – Я сегодня же подам! Можете идти, вы свободны, Литвяк.

Лиля не тронулась с места. Наоборот, оглянувшись, демонстративно села на свободную табуретку рядом со штурманом, который, усмехаясь, с интересом слушал разговор, хотя и не вмешивался в него.

«Пусть! Пусть будет, что будет. Все равно теперь уже нечего терять. Теперь – до конца, не отступать, не сдаваться. Если не добиться сейчас, то все пропало...»

– Буду сидеть здесь, пока не скажете, что разрешаете летать! – объявила Лиля,

Баранов и штурман полка переглянулись.

– Вы упрямая девушка, но это вам не поможет... Кстати, ответьте: почему вы и Буданова не улетели вместе с остальными летчицами? Ведь был же приказ, и вам его объявили.

Лиля опустила глаза. Этого вопроса она боялась больше всего. Если открыто сказать Баранову правду, он возмутится, и тогда вряд ли что-нибудь докажешь ему. Положение осложнится еще больше. Как же быть? Лиля постаралась придать лицу безразличное выражение, словно то, о чем спрашивал Баранов, было не так уж важно, и скучным, равнодушным голосом произнесла:

– А нам никто не сказал, чтобы сразу...

Но тут же осеклась и смешалась. Лгать Бате? Нет, она не могла, у нее не получалось... С ним можно только прямо и честно. С тяжелым вздохом она призналась:

– Ну, в общем, мы решили, что должны остаться. Другого выхода у нас не было.

– Должны? Как это понимать? – повысил голос Баранов. – Несмотря на приказ?

– Угу. Товарищ командир, все ведь ясно: мы хотим летать. Нам трудно убедить вас... Ну почему вы не хотите пустить нас на задание? Разрешите слетать хоть один раз, и тогда...

– Опять вы за свое, Литвяк! Я вас спрашиваю об одном, а вы мне другое. – Баранову опять бросилась в глаза ромашка, и он в сердцах воскликнул: – Послушайте, ну какой вы истребитель! Вы только посмотрите на себя! Вам в куклы играть, а не в бой лететь...

У Лили дрогнули губы. Нет, этого от Бати она никак не ожидала... Глаза ее наполнились слезами, от обиды ей захотелось горько заплакать, но в этом случае только подтвердились бы слова Баранова, и она заставила себя сдержаться. Что он знает о ней? Как он может так говорить, если ни разу не пустил ее в полет? Молча проглотив обиду, Лиля покраснела до корней волос. Ей вдруг стало жаль себя, и, как она ни крепилась, все же слезинка, одна-единственная, предательски поползла по щеке. Опустив голову, Лиля быстро смахнула ее,

Почувствовав, что не следовало так говорить, Баранов сразу же пожалел об этом. Но вырвалось – не воротишь. И он, виновато кашлянув, произнес:

– С вами трудно говорить... Идите и успокойтесь, Литвяк!

– А вы знаете, товарищ командир, в какой день я родилась? – спросила вдруг Лиля.

– Н-нет. Но какое это имеет значение?

– Восемнадцатого августа! В день авиации!

Штурман Куценко, который был явно на Лилиной стороне, улыбнувшись, развел руками:

– Так у нее же на роду написано – быть летчиком! Какие же могут быть сомнения!

Но Баранов молчал, оставаясь серьезным и желая этим показать, что разговор окончен. В это время в землянку вошел невысокий крепкий летчик в шлемофоне.

Лиля узнала Соломатина, который сегодня летал на ее «тройке». На его бронзовом от загара лице двумя белыми полосками выделялись брови, под ними искрились веселые карие глаза. Он был возбужден и, видимо, еще жил впечатлениями только что проведенного боя.

 – Соломатин! Алексей! Наконец-то ты вернулся! – радостно воскликнул Баранов, бросившись навстречу летчику.

Он по-мужски крепко обнял Соломатина и, сразу повеселев, совсем забыл о Лиле.

– Ну как там? Что там? Мне уже сказал Мартынюк, теперь ты расскажи подробнее.

Баранов любил своего лучшего командира эскадрильи. Они были друзьями, вместе учились летать, вместе ушли на войну. Разница в возрасте у них была невелика – всего три года: Соломатин поступил в летное училище сразу после окончания десятилетки, а Баранов сначала учился в техникуме и пришел в авиацию уже после того, как несколько лет проработал на заводе в Сормове. Хотя многие в полку считали, что он гораздо старше других и называли его Батей, на самом деле Николаю Баранову исполнилось всего двадцать восемь...

– Все в порядке, товарищ командир! Дали мы им жару! Четырех «юнкерсов» сбили, остальные – кто куда. Ну и «мессера» одного повредили, сел на нашей территории, рядом с артиллерийской батареей. Я сам видел – артиллеристы взяли летчика... Короче говоря, ни один из бомбардировщиков не прошел к городу. Побросали бомбы в поле. Наши все дрались отлично! Только вот...

Он хотел что-то добавить, но промолчал.

– Трудно было? – спросил Баранов.

– Да, пришлось попотеть. Их много было, «этажеркой» летели, в три яруса.

– Да, Мартынюк мне докладывал. А мы здесь тоже немножко подрались с «мессерами». Прямо над аэродромом. Ну, а как потери?

Веселый огонек в глазах Соломатина погас, на лбу обозначилась жесткая вертикальная складка.

– Все вернулись, кроме Басова. Самолет загорелся, ну и... Выпрыгнуть он не успел.

– Да. Знаю. Жаль, очень жаль Басова.

Баранов зачем-то переложил с места на место планшет на столе, подвинул к нему шлемофон, покашлял и несколько раз поправил свою гимнастерку.

– Кажется, у него дети остались?

– Двое, – ответил Соломатин.

– Да... Жаль Басова, – повторил Баранов. – Слушай, Алексей, ты скажи комиссару: пусть он там напишет им, жене, детям... Как следует пусть напишет! Басов был настоящий человек.

– Хорошо.

– Ну, еще что?

– Карнаев ранен в руку, – продолжал Соломатин. – Легко, кость не задета. Самолет цел. Остальное нормально.