Текст книги "Любовь инженера Изотова"
Автор книги: Наталья Давыдова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Сознание, что сейчас он обязательно кого-нибудь встретит, было приятным, и Алексей шел по улице, смотрел по сторонам и улыбался.
Навстречу шел Казаков, его старый друг. Высокий, большой, грузный. Бросился к Алексею.
– Дорогой, какими судьбами? Когда приехал? Вот я рад, рад ужасно.
Он с медвежьей грацией обнял Алексея, поцеловал. Всегда ироническое лицо Казакова сияло искренней радостью.
Вьющиеся смоляно-черные волосы падали на лоб, лицо загорелое. Крупный нос, крупные губы, густые брови, живые, блестящие черные глаза. Хорошо сшитый темный костюм не мог скрыть раздобревшей фигуры.
– Вот черт, какой толстый стал, – сказал Алексей, смеясь, – брюхо какое отрастил. Позор. А гимнастика?
Казаков похлопал себя по животу.
– Трудовая мозоль, дорогой. Сижу в кабинете, нажимаю кнопки, пишу бумаги. Руковожу.
– Да брось, не верю.
– Не верит, – усмехнулся Казаков. – Завтра увидишь.
– Я на твой завод приехал. Ты кем сейчас?
– Зам главного инженера. А ты? Ты, может быть, начальство из Москвы? Или как? С завода тебя ушли? Не женился? Как Лена? Идем на скамейку в сквере, присядем.
Они сели на скамейку в тени. Казаков скрестил большие руки на груди, сощурившись, посмотрел на Алексея.
– Да-а, дорогой.
Алексей постучал Казакова по коленке, тоже сказал:
– Да-а.
Алексей закурил, и Казаков закурил.
– Вот какие дела, дорогой, – сказал Казаков. – Ты почему седеть начинаешь? Ты же молодой.
– А ты почему такой толстый? – ответил Алексей.
Они засмеялись.
– Как завод? – спросил Алексей.
– Директор наш Терехов – мужик крепкий. Авторитетный. План выполняем. В общем, мы теперь солидная фирма.
Мимо двигались гуляющие. Казаков непрерывно кивал и ухмылялся. Пахло травой, землей, клевером, который розовел вокруг. В сквере еще не было клумб, аккуратно подстриженного кустарника, цветов, только трава и клевер и молодые, почти без листьев, деревья, лыком привязанные к колышкам.
– Прогуляемся к реке, поговорим, а потом ко мне, – предложил Казаков.
Они встали со скамейки и пошли.
– Как твои? Аня здорова? – спросил Алексей о жене Казакова.
– Сын большой парень стал! – Казаков заулыбался. – Огромный, отца перерос. Книжки читает с утра до ночи. Подлец. Лентяй.
– Аня?
– Здорова, работает, все в порядке, – ответил Казаков. – Город тебе покажу. Понастроили за эти годы, город растет, дома вполне приличные. А тебя что на заводе интересует?
– Каталитический крекинг.
– Мое хозяйство.
– Молодец, – похвалил Алексей приятеля. – Какая производительность на крекингах?
– Слушай, друг, я тебя знаю, если я сейчас отвечу, я погиб. Ты меня заговоришь. А я хочу знать московские новости. Хочу знать, как твоя сестра. Все такая же красавица?
– Какая она красавица! Растолстела.
– Замужем?
– Замужем. Муж – физиолог. Она – хирург. Сынишка у них.
Когда-то давно, в студенческие годы, Казаков был влюблен в Лену, но Лена едва ли даже знала об этом. Все были тогда молодые, Казаков был тощий, бледный юнец, увлекался балетом, футболом.
– Счастлива? Как хорошо, – добро проговорил Казаков.
– Лена молодец, к операциям на сердце подбирается. Недавно один француз был у нее в клинике и говорит ей: "Мадам, я видел много женщин, которые разбивают сердца, но женщину, которая их зашивает, я вижу впервые".
– Да, Леночка молодец, – сказал Казаков, – настоящий человек.
Маленький, толстый, лысый человек в украинской рубахе остановил Казакова.
– Привет. Еще вопрос. Мы закрыли, а вдруг у вас клапан не сработает?
– Ваше "а вдруг" невозможно, – смеясь, ответил Казаков.
Маленький человек скептически покачал лысой головой.
– Ой-ой!
Когда он отошел, Казаков пояснил:
– Хотим потушить факел. Эти факелы как бельмо на глазу, сам знаешь.
Алексей знал, еще бы. Это грех, который не скроешь, видно издалека невооруженным глазом. Даже сегодня утром, когда Алексей ехал с аэродрома, женщина в автобусе, увидев эти факелы, вскрикнула: "Ой, горит!", потом выяснила, что это такое, и возмущалась: "Какая бесхозяйственность! Газ зря сжигают! Небо отапливают!"
– Что ж, – сказал Алексей, – потушить факел – это дело государственное.
– Сказал в точности как наш директор, – засмеялся Казаков. – Он мастер такие слова произносить. А мне ты так не говори, у нас все дела государственные, других нет. Во всяком случае, директор решил во что бы то ни стало потушить факел. Значит, надо газ с факела спихнуть тэцовцам, а они отчаянно сопротивляются. То есть они согласны, ради бога, но... Тысяча "но"!
Маленький человек вернулся.
– Анализ газа вы мне когда дадите?
– Хуже вашего топлива не будет, можете не беспокоиться.
– Ой-ой! – скептически сказал маленький человек и пошел дальше.
– Тоже хитрый! – засмеялся Казаков. – Это их главный инженер, умный, черт! Но все равно придется им рано или поздно наш газ забрать. Заставим.
– Скажи лучше, куда мы идем, где река?
– А, тебе нужна река, старый друг тебе не нужен!
Через минуту они стояли на обрыве. Широкая городская улица с многоэтажными домами неожиданно и резко обрывалась, и дальше шел зеленый, поросший кустами шиповника, ромашками и лилово-розовым татарником крутой спуск к реке.
По реке двигались лодки, бежал юркий, веселый пароходик, на желтом песчаном берегу блаженно растянулись люди, рыболовы склонились у воды.
– Благодать! – Алексей сощурился, подставил лицо солнцу и подумал, как хорошо, если бы Тася была здесь, забрать ее от больного и, наверно, капризного отца, заставить целый день гулять, купаться, чтобы ее нежное лицо загорело, стало румяным.
Сейчас он пойдет на телеграф и даст телеграмму: "Приезжай". Он стал придумывать текст телеграммы. "Приезжай. Умоляю. Не могу без тебя". Не так. "Приезжай. Не могу без тебя жить". То есть могу, но не хочу. Окончательный текст: "Приезжай немедленно".
– Ох! – вздохнул Казаков. – А рыба у нас пахнет нефтью. Чего они ее удят, не понимаю. Есть все равно нельзя.
– Безобразие, – согласился Алексей, не в силах поддержать сейчас эту столь острую среди нефтяников тему. – А где тут у вас телеграф?
– Ты что, спятил? Как это где? Где надо, там и телеграф. А здесь река, рыбаки здесь есть, лодки, например, – ответил Казаков, по, посмотрев в лицо Алексею, переменил тон. – Вон что, брат. Я тебя потом отведу. Или требуется сейчас же?
– Ладно, можно немного подождать.
– Вон завод, – показал Казаков рукой, – вон три этажерки, крекинги, это наш завод, рядом завод синтеза спирта, а туда дальше, вправо, строительство еще одного смежника, синтетическое волокно, а налево, ты не различишь, химический, вон катализаторная фабрика... – И двинулся от обрыва туда, где виднелась дорога вниз.
– Мощная картина, – проговорил Алексей. – Люблю.
По пыльной проезжей дороге спускались к реке люди, заиграл аккордеон, кто-то запел:
Он был задержан милиционером,
Потом с ним беседовал судья...
– Частушка-нескладушка! – засмеялся Казаков. – Вот так и живем.
Пробежали вприпрыжку босоногие девчонки в грязных платьях, с распущенными волосами, как маленькие несчастные ведьмы.
Подвыпившего парня в голубой рубашке бережно вели под руки две немолодые женщины и приговаривали: "Ну, Ваня!"
Человек десять, раздетые по пояс, с полотенцами, в соломенных шляпах, ехали вниз на старом разбитом грузовике. Поднимавшийся навстречу серебристый "ЗИЛ" остановился. Из "ЗИЛа" высунулся шофер, крикнул:
– Давай проезжайте, ребята!
– А это у нас "Волга"! – ответили ему с грузовика, и все засмеялись.
Вчера еще Алексей был в Москве. Вчера прощался с Тасей. На аэродроме она захотела сделать какое-то признание: "Ты должен знать".
Он ничего не хочет знать, кроме того, что-она его любит. Она правдива, ясна, прозрачна. Кого-нибудь она любила до него, наверное. Но его это не касается. Не касается. И все.
Интересно, где она сейчас, что делает. Разница с Москвой во времени здесь два часа. Он совсем плохо представлял себе ее жизнь. Безобразие, что не познакомился с ее отцом. Надо было настоять. Нечего было ее слушаться.
– А междугородная там же?
– Там же, – сказал Казаков и повел Алексея в сторону от дороги.
Спускаться было неудобно, и Алексей удивлялся, зачем понадобилось неповоротливому Казакову в парадном синем костюме и щегольских серых туфлях идти, цепляясь за колючие кусты, а не спускаться широкой и отлогой дорогой. А грузный, потный Казаков шел, отдувался и хвалил природу.
– Ну, скажи, что не красота, – говорил он. – Я тебя веду купаться туда, где нелюдное, прекрасное место.
– Тьфу, черт! – выругался Алексей. Он обжег руку о крапиву и вслед за этим запутался в мотке проволоки. – Куда ты меня, толстяк, тащишь?
– А здесь тропочка, – невозмутимо ответил Казаков, – и природа.
Их нагнала женщина. Казаков остановился, познакомил. Женщину звали Лидия Сергеевна, и была она высокая, полная, рыжеволосая, с яркими синими глазами и румянцем на крепких щеках. Оголенные руки, шея, ноги – все было крупное, крепкое, загорелое. Белое платье подчеркивало ее полноту.
– А я вижу, вы идете так медленно-медленно, решила догнать.
– Алексей Кондратьевич, мой старый друг, приехал к нам на завод, сообщил Казаков. – Да, дорогой, а где ты теперь работаешь, я так и не понял.
– Трудновато было понять, если я еще не говорил. Во ВНИИ.
– А-а, институтик, богоугодное учреждение! – сказал Казаков. – Как ты туда попал? Москвой соблазнился?
– Потом расскажу, Лидии Сергеевне неинтересно.
– Что вы, что вы, – сказала Лидия Сергеевна, – мне все интересно.
– Лидия Сергеевна завлабораторией и садовод, – сказал Казаков. – Как там ваши яблони, петрушка, морковка?
– Я, главное, клубнику сажала, – ответила Лидия Сергеевна и залилась краской.
– А яблони? – спросил Казаков и беспомощно посмотрел на Алексея. Потом подал руку Лидии Сергеевне, чтобы помочь ей перебраться через крапивное место. Дальше они шли, держась за руку, и вели разговор о яблонях.
– Яблони? Яблони не скоро вырастут – через шесть-семь лет.
– Так долго растут?
– Смотря какая яблоня.
– Цветут яблони красиво, – сказал Казаков, глядя в глаза Лидии Сергеевне.
– И вишни, – прошептала Лидия Сергеевна, – и вишни тоже.
"Что они городят, ничего не понимаю", – сказал про себя Алексей.
– Вот река, можешь плавать, – бодро сообщил Казаков, – а мы тебе помашем с бережка. Здесь замечательное дно. Пляжа нет, а дно хорошее.
Лидия Сергеевна теребила кушак на платье, опустив рыженькие ресницы.
– Пляжа нет, а дно хорошее, – настаивал Казаков.
Эта случайная встреча была совсем не случайная, понял Алексей, они просто-напросто шли на свидание.
Когда Алексей вбежал в воду, ему сразу стало понятно, почему здесь не купаются. Дно было илистое и топкое. Он оглянулся на берег – и место здесь пустынное, и чертополоху здесь изумительно много.
А те двое не смотрели на Алексея, они сидели на пиджаке Казакова и разговаривали.
Алексей помахал им рукой.
Возвращались в город вдвоем. Лидия Сергеевна ушла раньше, заторопилась, просила ее не провожать, пригласила к себе в гости и ушла, почти убежала.
– Вот так, дорогой, – усмехнулся Казаков, – ты не подумай чего. Ничего нет. Женщина она чудесная и заслуживает счастья. Но поздно мы встретились, и уж тут ничего не поделаешь. Так вот, позволяю себе иногда подержать ее за руку. Как вор. И всякий раз даю себе слово, что больше не буду.
– Она замужем?
– Нет. Одинокая. Я женат, – помолчав, добавил Казаков.
Алексею это было известно. Он жалел приятеля. Он сам был счастлив, их любовь с Тасей была открытой, неомраченной.
– Факел мы погасим, уничтожим как класс. План будем выполнять. Могу поехать туристом в Индию. Вместо двухкомнатной могу трехкомнатную квартиру получить, а счастья... счастья получить уже не могу. Теперь уж буду жить для сына. А она, Лидия Сергеевна, надо думать, еще встретит кого-нибудь...
Казаков удрученно смотрел в землю.
– Все проходит. Это я тебе как другу признался в том, в чем себе не признавался. А теперь идем на телеграф.
– Я пошлю ей сто телеграмм, – сказал Алексей, – может быть, она не выдержит и приедет. У меня командировка длительная, черт бы ее побрал. Понимаешь?
– Еще бы, – Казаков ласково и насмешливо улыбнулся, – понимаю, дорогой. Как ее зовут?
– Ее зовут Тася.
Жена Казакова обрадовалась приходу Алексея; обняла его, поцеловала, оживилась, повела показывать квартиру.
– Нравится? – Аня показала ванную с горячей водой, газовую плиту на кухне, кафель, паркет. – Третьей комнаты не хватает, – сказала Аня.
– Человеку всегда не хватает одной комнаты и ста рублей, – заметил Казаков.
– Чем еще похвастаться? Только сыном могу, он скоро придет. Собой никогда похвастаться не могла. А Петя? Петя с утра до ночи на заводе, устает, сердитый стал, толстый.
– Аня, – перебил жену Казаков, – накрывай на стол. Мы голодные. Леша с дороги.
– Вот-вот, – беззлобно сказала Аня, – видишь, грубит. Только суп у меня вчерашний, предупреждаю.
Казаков побарабанил пальцем по столу. "Да, – подумал Алексей, нелюбимая женщина всегда говорит невпопад".
– Я сейчас, только переоденусь. – Аня показала на свой длинный, развевающийся халат.
Казаков развел руками:
– Подождем. Ничего не поделаешь.
Он повернул ручку радиоприемника, зазвучала веселая музыка.
– Музычка бодрячок, – сказал Алексей.
– Действует на нервы. – Казаков выключил приемник.
Алексей вспомнил, что Аня и раньше отличалась медлительностью. Казаков шутливо называл ее "моя неумеха". Молодость прошла, очарование исчезло.
– Рассказывай московские новости, – сказал Казаков. – Что там, на площади Ногина? Мы ведь привыкли за каждым гвоздем в Москву. Чуть что, собираемся и едем. А то летим. Лететь даже лучше: несколько часов – и в Москве. А теперь, значит, Москва тю-тю!
Казаков расхохотался.
– Ты чего?
– Некоторые заскучали. Я сам не реже трех раз в год в Москву ездил, выколачивал то одно, то другое.
– Огорчаешься?
Казаков покачал головой.
– Я люблю работать. Могу обойтись без командировок в министерство.
Раздался звонок, появился сын, мальчик лет двенадцати, худенький, светлый, не похожий ни на мать, ни на отца.
– Ты где был, разбойник? – радуясь, спросил Казаков. Слово "разбойник" явно не подходило к аккуратному, большеглазому мальчику, который вежливо поздоровался с гостем и поцеловал отца в щеку.
– Мы с ребятами там, – невнятно объяснил мальчик, подошел к буфету, как бы интересуясь, что там лежит, погремел сахаром, схватил кусок булки и ловко выскользнул из комнаты.
– Теперь засядет читать до вечера, – ворчливо похвастался Казаков.
Вошла Аня, стала накрывать на стол.
– Видел моего сына? – спросила она Алексея. – Трудный возраст сейчас у него. Не слушается ни меня, ни отца.
Аня обо всем говорила жалуясь.
– Выпьем за встречу, – сказал Казаков. – Я счастлив, что ты сюда приехал. Выпьем. Выпей с нами, Аня.
10
Наутро Алексей проснулся в половине седьмого. Еще вчера Казаков куда-то звонил, договаривался, и Алексея перевели из той гостиницы, где он остановился, в другую. "Туда, где тебе будет хорошо", – как сказал Казаков. Это была маленькая, уютная гостиница, где кроме Алексея жили три человека.
– Пускачи, – объяснил Казаков, – не люблю пускачей.
"Пускачами" назывались специалисты пуско-наладочной бригады, приезжающие из Москвы для подготовки и пуска новых установок, в данном случае маслоблока. На огромном Комаровском заводе все еще продолжали вводить новые цехи.
Алексей побрился, выпил чаю на кухне у дежурной и вышел на оживленную улицу. Толпы людей шли в одном направлении, к автобусной остановке. Матери и отцы торопливо вели заспанных ребятишек в детские сады. У подъездов стояли "Победы" и "ЗИЛы", ожидающие начальство. Город пробудился и отправился на заводы.
"А что, если мы с Тасей навсегда останемся жить в этом городе?" подумал Алексей. Ему хотелось остаться. Купили бы машину, ездили бы всюду вдвоем.
Казаков ждал Алексея на углу, где останавливался так называемый "замовский" автобус. Этот автобус был в распоряжении заместителя главного инженера, но на нем ездили на завод и другие заводские руководители.
– Замы, – с ехидством прошептал Казаков, – мальчики для битья. Знакомьтесь, друзья, Алексей Кондратьевич Изотов. Товарищ из Москвы, научный сотрудник института, прибыл на наш завод, будет заниматься каталитическим крекингом. Прошу любить и жаловать, – громко говорил Казаков, обращаясь к группе людей, среди которых Алексей узнал Лидию Сергеевну.
Алексей пожимал руки. "Завлабораторией, начальник производственного отдела, главный энергетик, – называл Казаков, – главный механик". Последнее было произнесено с ударением, и Алексей посмотрел внимательно на невысокого, худощавого человека с красивым, надменным лицом и яркой прядью седых волос.
– В общем, дорогой, ты сейчас все равно всех не запомнишь, я тебе назову главных, с кем тебе придется иметь дело и кто тебе будет чинить препятствия и устраивать неприятности. С Лидией Сергеевной ты уже знаком. Она консерватор и задерживает внедрение нового аппарата для разгонки. Но она хорошая женщина, и ей прощают то, что в лаборатории не ведется исследовательская работа, и многое другое.
Лидия Сергеевна улыбнулась Алексею, улыбнулась всем.
Пассажиры, ожидавшие автобуса, особого внимания на Алексея не обратили: научных сотрудников из разных городов на заводе видели немало и относились к ним как к неизбежности. Алексей был еще один научный сотрудник, ну и ладно.
Подъехал автобус. Разбитной шофер с повадками любимца публики открыл дверцу, уступил свое место за баранкой кому-то из инженеров, а сам всю дорогу комментировал рытвины, вздыбившийся асфальт и пыльные объезды, которыми изобиловал путь к заводу.
Дорогу ругали все, это была главная тема в автобусе.
– Это вам предстоит слушать каждое утро и каждый вечер, – с улыбкой сказала Алексею Лидия Сергеевна.
Ругаться начали с первого толчка, за которым последовало множество других.
– Каждый год чиним, починить не можем...
– Эх, дорожка фронтовая!
– ...Помирать нам рановато...
– Внимание! Спокойствие! Проехали!
– Эта дорога не простая, эта дорога золотая, – обратился к Алексею главный механик. – Если ее выложить из чистого золота, то дешевле обойдется, чем бесконечные ремонты.
– Дороги наши российские!..
– Внимание! Яма! – резвился шофер.
– Дали бы бетон на полметра, была бы дорога, а не ремонты, – сказал главный механик и сморщил нос, как будто собирался чихнуть, но не чихнул.
– Нам еще ничего, – сказала Лидия Сергеевна, – у нас свой автобус, а вы бы поездили, как люди ездят.
– Вот так они будут брюзжать всю дорогу, – сказал Казаков. – А тут дело очень простое. Для нас главное – производственная площадка, быстрей, быстрей, завод дал первые тонны нефти, ура, да здравствует. Что государственные денежки на ветер летят, это неважно. Завод дымит – и все в порядке, а подъездные пути потом. И вот дорогу делаем и ремонтируем, делаем и ремонтируем. Противно говорить. Алеша, знакомься дальше, этот молодой человек, белобрысый, с нахальным выражением лица, – это Григорьев-электрический, главный энергетик, большой бюрократ. У нас есть еще Григорьев-механический, Григорьев-водяной, но Григорьев-электрический из них самый примечательный человек. Большой формалист, несмотря на свою молодость.
В автобусе все засмеялись. Сегодня Алексей узнавал приятеля с его балагурством, веселостью, насмешливостью. По воспоминаниям Алексей знал, что шутки Казакова вовсе не беззлобны. Григорьев-электрический кисло улыбался.
– Хотя какое отношение на нашем заводе к главному энергетику? продолжал Казаков. – Дай пар, дай горячую воду, воздух, электричество – и катись.
Григорьев засмеялся первый.
– Правильно! – сказал он. – У нас гораздо больше ценится умение играть в преферанс, чем умение давать пар.
Это был злой намек. Казаков не ответил, усмехнулся.
Лидия Сергеевна тронула Алексея за рукав.
– Вон завод, – показала она, – здание дирекции. Мы приехали.
Водитель, вернее, тот, кто его заменял, с шиком развернулся и остановил автобус у подъезда. Широкий вход обрамляли колонны, оранжевые настурции свисали из круглых каменных ваз, цветы были высажены вдоль всего здания заводоуправления.
– Все живые-здоровые? – осведомился настоящий шофер.
А тот, кто его заменял, вытер руки, гуднул, помахал рукой и ушел быстрыми, широкими шагами на завод.
Алексею нравилось, что все загорелые, веселые, переругиваются, сейчас разойдутся по кабинетам и цехам.
Черноволосая девушка-охранница с винтовкой, туго перетянутая широким солдатским ремнем в талии, неприступная, как изваяние, проверяла у ворот пропуска. Шоферы сигналили, шутили, кричали, поторапливали охранницу. Рядом из проходной выходили рабочие, щурились на солнце, останавливались возле щита, где были вывешены результаты истекших суток: на первом месте цех номер три, на последнем – цех номер восемь. "Стыдно товарищу Рыжову за грязь на территории цеха!" Комсомольцев призывали на борьбу с потерями нефти и нефтепродуктов.
Все обыденное, привычное, но Алексей смотрел с интересом, и даже фамилии невольно оставались в памяти.
– Какой это цех – восьмой? – спросил Алексей.
– Как раз каталитический крекинг, начальник цеха – Рыжов, колоритная фигура, – ответил Казаков. – Ты с ним наплачешься. Старый сгонщик, никого на заводе не боится.
Лидия Сергеевна засмеялась.
– Рыжов на весь завод один.
– Идемте, товарищи, – сказал Казаков, – довольно прохлаждаться. Мой друг Алексей Изотов – редкое явление в нашем деле. Нефтяник-философ. С ним будет так; сперва он будет смотреть по сторонам, потом будет смотреть себе под ноги, сопеть, а потом предложит весь завод перестраивать. Мы с ним еще хлебнем горя, попомните мои слова. А сейчас пошли, работать надо.
Алексей поддержал Лидию Сергеевну за локоть, помог подняться по ступеням заводоуправления.
Они шли по коридору мимо открытых и закрытых дверей с табличками: "Диспетчер", "Главный технолог", "Зам. директора".
– Сперва пойдем к парторгу, потом к директору, – почему-то шепотом сказал Казаков и поздоровался с человеком, который медленно шел им навстречу. Не шел, а шествовал. Его загорелое, как у всех здесь, коричневое лицо было хмурым, губы сжаты, чуть обвислые щеки подрагивали на ходу. Хмурый человек кивнул, а когда он удалился на достаточное расстояние, Казаков сказал: "Директор".
Одет был директор в какое-то уродливое холщовое одеяние, которое особенно странно выглядело по сравнению со щеголеватой одеждой сотрудников заводоуправления.
– Видал? – шепотом спросил Казаков. – Во мужик! Все вопросы решает с ходу.
Алексей недоверчиво усмехнулся и заметил:
– Все вопросы с ходу решать необязательно.
– Для директора? Обязательно!
Алексей пожал плечами.
Лидия Сергеевна скрылась в двери с надписью "Диспетчер". Алексей с Казаковым вошли в приемную.
Приемная была – просторная, солнечная, застланная широкими ковровыми дорожками. На кожаном диване, развалясь, сидели начальниковы шоферы в голубых шелковых теннисках, обсуждали жилищные вопросы. Молоденькая секретарша поднимала трубки телефонов, что-то диктовала, что-то записывала. Уборщица поливала цветы на окне, студенты-практиканты толпились у стола секретарши, сиротливо протягивали ей бумажки с печатями.
Казаков огляделся и, переваливаясь, медвежьей походкой подошел к столу секретарши, всем телом навалился на телефон, схватил телефонную трубку, вызвал какой-то номер и заорал.
– Смотреть нечего, получать надо! – гудел он, перекрывая рассуждения шоферов, мольбы студентов и генеральские распоряжения нарядной секретарши. – Сколько? Сколько? Я знаю, как ты руководишь. Что это мы все разговариваем? Я разговариваю, ты разговариваешь, а кто будет машиной заниматься? Бытовщица, что ли, тетя Маша твоя?
Казаков хлопнул трубку на рычаг. Секретарша сердито отодвинула телефон, но ничего не сказала.
– Вы к кому, товарищ? – спросила Алексея секретарша.
– Отметь пока командировку, Леша, – посоветовал Казаков. – Напиши ему пропуск, Ирочка, главный инженер подпишет. Пока на месяц, а там видно будет.
Секретарша кивнула. Ее хорошенькое лицо было бесстрастно, как фотография, мелкие, круто завитые кудерьки дрожали и покачивались. Практиканты все еще стояли у стола молча и смиренно, опустив свои бумажки.
– Что у вас? – обратился к ним Казаков.
– Да я сейчас им все сделаю, товарищ Казаков, – пропищала секретарша.
– То-то, – буркнул Казаков, – а то держишь людей.
Шоферы пересмеивались. Они были в сложных отношениях с секретаршей.
– Слушай, Леша, зайдем на минутку ко мне, а потом займешься своими делами. Тебе пока пропуск сделают, оставь свой паспорт. А-а! – свирепо загудел Казаков, увидев вошедшего молодого долговязого человека в ковбойке. – А-а, попался, идем-ка со мной.
Молодой человек в ковбойке подался назад, к дверям, намереваясь улизнуть, но Казаков крепко схватил его за плечо и потащил за собой. Шоферы на диване захохотали, они знали, в чем дело. Они все знали.
В кабинетике Казакова, маленькой комнатке, где помещался стол, шкаф и два-три стула, так же ясно светило солнце и ветер доносил сложные химические запахи. Алексей наклонил голову, потянул носом, – пахло мятой и миндалем.
– Петр Петрович, я могу идти? – спросил молодой человек в ковбойке, делая скучное, дурацкое лицо и кося глазами на дверь.
– Не-ет, дорогой, ты садись, – ответил Казаков, – ты садись, кури.
– Не курю и не курил никогда. Мне идти надо.
– Говори начистоту, они тебя купили?
– Не покупал меня никто. Чего меня покупать? – ныл парень, пытаясь скрыть улыбку и отворачивая хитрые белесые глаза.
– Врешь! Я тебя покупал! – загремел Казаков.
Нетрудно было догадаться, что разговор касается спортивных дел. Этот белоглазый – какой-нибудь вратарь, а Казаков – старый футбольный болельщик, честь завода и так далее.
Казаков сердился:
– Им, значит, чемпионов будут подавать на тарелочке, а мы будем спокойно смотреть. А ты хорош... тебя завод вырастил, выучил, а ты заводом не дорожишь. Готов бежать. Чем они тебя соблазнили?
– Честное слово, Петр Петрович, ничем. Мне до ихнего завода ближе, почти пешком можно дойтить, а сюда пока доедешь по нашей дорожке, семь потов сольет. Условия не созданы.
– Эх ты, "дойтить"! Учили тебя!
– Я вообще правильно говорю, а сейчас от волнения и вашей несправедливости...
– Что ж, прикажешь тебе машину дать? Персональную? "Условия не созданы"! Слушать стыдно!
– Я могу остаться.
– Мы тебя не держим. Мы нового центра нападения создадим, а тебе будет стыдно против своего завода играть. У нас вон Бирюков, какой центр нападения растет, дай бог каждому. И работник образцовый. Не пропадем. Будь здоров. А ты не спортсмен, ты торгаш. Подумаешь, умеет по мячу бить!
– Петр Петрович, – взмолился футболист, – я останусь, не ругайте меня так. Только мне квартира другая нужна, у меня прибавление семейства ожидается скоро.
– Квартиры не я даю, цех распределяет. Тебе уже давали.
– Знаю, дали, – согласился парень. – Комната-десятиметровка.
– А у нас еще есть живут в сараях, на подселениях, чуть ли не в будках. Иди, брат, и подумай над собой, пока не поздно... А ты говоришь, я плохой администратор, – обратился Казаков к Алексею, когда за парнем закрылась дверь.
– По-моему, ужасный, – засмеялся Алексей.
– Давай перекурим это дело, – предложил Казаков.
Пока Казаков объяснялся с футболистом, дверь в его кабинет несколько раз открывалась. Заглянула Лидия Сергеевна и тихо притворила дверь. Главный энергетик зашел, сказал Казакову: "Улучи время, спустись ко мне". Звонил телефон, приносили бумаги на подпись.
– Идем, мне в цех пора, от телефона подальше, – сказал Казаков.
– Ты хвастался, что ты теперь из кабинета руководишь.
– Руковожу из кабинета не хуже других, а как же... – И Казаков с видимым удовольствием повернул ключ в дверях своего кабинета, оставив его торчать снаружи. – А ты к Баженову иди, к парторгу. Я думаю, ты сумеешь договориться с ним, он тебя поддержит. Хочет, чтобы было лучше, чем есть, и думает, когда говорит.
– Я с ним встречался на ярославском заводе, когда практику проходил. Он там работал, молодой был.
– Идет время! – проговорил Казаков.
Казаков пошагал по лестнице вниз, крикнув: "Освободишься, приходи ко мне, обедать будем в половине второго!" Алексей пошел к парторгу.
Парторг Баженов был для Алексея человеком, с которым "когда-то встречались". А это для нефтяника-переработчика не пустые слова, они означают, что вместе пускали установку, цех, осваивали новый процесс или из старого выжимали что можно и нельзя. Вместе волновались, не спали, несли вахту, а то и гасили пожар, потому что, как известно, "нефть загорается, а водород взрывается".
Баженов был молодым инженером, когда Алексей проходил студенческую практику. Баженов тогда бился над одним сложным и токсичным процессом. Нужно было дать новое масло двигателям. Когда наконец наладили процесс, масло не смогли откачать: отказал насос. Алексей в этой работе по молодости не участвовал, только наблюдал и восхищался упорством и какой-то тихой настойчивостью Баженова. Но насос помог наладить, это была дорогая сердцу Алексея механика, он догадался, в чем загвоздка, насос стал качать. Тогда еще шесть коров отравились, попили случайно водички, которая приятно пахла. Скандал поднялся из-за этих коров, тихого Баженова замучил следователь. Алексея тоже вызывали. Он сказал следователю: "Такое важное масло мы получаем, а вы шесть коров пережить не можете". А на вопрос, кто виноват, Алексей ответил: "Коровы виноваты".
Баженов был подтянутый человек с очень яркими светлыми глазами на загорелом лице. Загар был красноватый, как у всех светлокожих, светловолосых людей. Волосы его выгорели добела. Он встал, вышел из-за стола, крепко пожал Алексею руку. Его движения отличались простотой и сдержанностью физически тренированного человека. Годы прибавили значительности его лицу.
– Как теперь вас величать? – спросил Баженов, с радушием глядя на Алексея. – Вспомнил: Алексей Кондратьевич. Изотов. Так что, коровы виноваты?
Значит, он тоже помнил.
Баженов указал на кресло у стола. Алексей сел.
– Давно это было.
– Давно, – согласился Баженов. – Помните, как вы насос наладили? Я вас часто вспоминал, мне интересно было, что из вас получилось, из студента-мальчика.
– Получился дядя, – ответил Алексей.
– Потом вдруг узнаю, что вы директором на одном из заводов комбината. Вот так мальчик-механик! Не ожидал. Ну, думаю, какие штуки в жизни не бывают! Судьбы у людей неожиданные. А сегодня вдруг вы здесь...
Баженов сидел за столом прямо, не позволяя себе ни откинуться на спинку кресла, ни прислониться к столу. Держал в пальцах папиросу, как будто собирался спросить у Алексея разрешения закурить. На письменном столе у него был порядок, пачки справочников, пачки бумаг. И Алексей, который любил сидеть на стуле развалясь и вытягивать ноги вперед, выпрямился, одернул пиджак, вынул из кармана блокнот, собираясь докладывать, зачем он приехал на завод.
