Текст книги "Кто-то смеется"

Автор книги: Наталья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Она видела, как на востоке слегка зазеленело небо. В эту минуту леопард настиг ее. От удара его лапы она упала лицом в песок. Стало нечем дышать.

2

Поезд бежал среди пышно цветущих персиковых плантаций, мимо старых замков среди поросших лесом холмов, куда вели крутые бетонные дорожки. Он тормозил на несколько минут на чистых, почти безлюдных станциях, и тогда в открытые двери врывался нежный аромат весеннего цветения.

В вагоне первого класса было всего несколько человек. Внимание привлекала высокая светловолосая девушка в джинсах и пушистом бирюзовом свитере. Она села в Болонье и уже, очевидно, утомилась созерцать мелькающие за окном красоты пейзажа. Она дремала, откинувшись на спинку сиденья и протянув обутые в изящные кожаные туфельки ноги на противоположное. На одной из станций она приоткрыла глаза и увидела мужчину, стоящего на пороге купе.

– У вас свободно? – спросил он и улыбнулся. – Разрешите составить вам компанию?

Она равнодушно скользнула глазами по его красивому типично итальянскому лицу и отвернулась к окну.

– Мы скоро будем в Риме? – поинтересовалась она, не поворачивая головы.

Мужчина посмотрел на свои часы.

– Через час десять минут.

– А-а.

Она даже не пыталась подавить зевок.

– Вы иностранка? – спросил мужчина с присущим итальянцам любопытством.

– Я родилась на острове Пасхи, – с серьезным видом ответила девушка. – У вас не найдется сигареты с ментолом? Я забыла купить.

– Сейчас схожу в ресторан. – Мужчина встал. – А вы пока полистайте журнал.

Он протянул ей итальянский выпуск «Плейбоя».

Потом они выпили по небольшой бутылочке красного вина и ели сандвичи с грудинкой и сыром – мужчина принес все это из ресторана. Его звали Микеле. Он был владельцем отеля в Падуе и ехал в Неаполь навестить маму. Он рассказал, что женился три месяца назад и его жена уже ждет ребенка.

– Мама никогда не видела жену, – рассказал он девушке, когда поезд подъезжал к Вечному Городу. – К тому же у нее неважно со зрением. Я буду очень рад, если ты погостишь несколько дней в том доме, где я вырос.

Девушка улыбнулась и протянула ему руку. Он поцеловал ее и залюбовался перстнем с бриллиантами и рубинами.

– Но я не настолько богат, чтобы делать такие щедрые подарки, – сказал Микеле, снова целуя девушке руку.

– Мне надоели богатые. Они хотят слишком много за свои вонючие деньги.

– Чего они хотят? – полюбопытствовал Микеле.

– Чтоб их еще и любили.

– Этого хочет даже самый последний бедняк. Разве ты сама никого не любила?

Девушка взяла бутылку и вылила в свой стакан остатки вина.

– Мне ни к чему лишние проблемы. Жить надо легко и не задумываясь.

Они провели пять дней в уютном небольшом домике с видом на залив. Микеле был пылок и ненасытен, как большинство итальянцев. Он целовал ей живот и говорил о том, что уже не сможет без нее жить. Его мать, Паола, полногрудая живая неаполитанка, проводила дни напролет на кухне, желая угодить красивой, с манерами настоящей аристократки невестке. Она хвасталась соседям, что ее сын женился на девушке из знатного семейства.

– Но Элина совсем не гордая и очень любит моего сына, – рассказывала Паола. – Ни в чем ему не перечит и всегда улыбается. Моему дорогому мальчику так повезло.

Они заплывали на лодке в открытое море и занимались там любовью. Как-то они сидели вечером в баре и Микеле сказал:

– Ты удивительная. Я никогда не встречал таких девушек. Все они позволяют всякие нехорошие штучки в постели. Они избаловали этим мужчин и превратили их почти в баб. С тобой я чувствую себя стопроцентным мужчиной.

Она тихо и довольно рассмеялась.

– С тобой я начинаю любить себя, – продолжал Микеле. – Я наслаждаюсь тем, что делаю тебе приятно. Мне это нравится гораздо больше орального секса и прочих ухищрений. Мне кажется, я стану скоро чуть ли не святым.

Девушка молча потягивала коктейль.

– Я разведусь с ней и женюсь на тебе. – Он задумчиво провел рукой по волосам. – Как все странно. Еще неделю назад мне казалось, будто я так люблю ее.

Она подняла на него глаза и игриво сморщила нос.

– Я не хочу замуж. Живи на здоровье со своей женой.

– Нет. Я хочу быть с тобой. Ты создана для чистых семейных радостей.

Девушка весело рассмеялась.

– Семья – это сплошной обман. Игра на публику. Приют для тех, кто боится жизни.

– А ты не боишься ее, Элина?

Она отбросила со лба свои чудесные золотисто-русые волосы и с красивой небрежностью поправила соскользнувшие с плеч рукава открытого платья из набивного шелка.

– Не знаю. Я стараюсь забыть о том, что когда-то боялась ее, – сказала она задумчиво.

– Расскажи мне о себе, девочка. Мы стали так близки за эти дни. Я бы хотел узнать о тебе все.

– Я сама многого о себе не знаю.

– Сколько у тебя было мужчин до меня?

Она задумалась на минуту.

– Пять, если не считать того борова.

– Он был плохим мужчиной?

– У него слишком много денег для того, чтобы он хотя бы один раз задумался над тем, что он из себя представляет.

– Ты его бросила?

– Я от него сбежала. Дело в том, что он – мой отец.

Она вздохнула.

– Этот мерзавец заставлял тебя с ним спать?

Микеле стиснул кулаки.

– Нет. Но я почти каждый вечер должна была садиться с ним в одну ванну и терпеть, как он меня лапает и сопит над моим ухом.

– Он принуждал тебя к оральному сексу?

Микеле распалялся все больше.

– Его это не интересовало. Для секса у него есть мальчики.

– А где твоя мама, Элина? Почему она не заступилась за тебя?

– Мама умерла, когда я была ребенком. Я ее почти не помню.

По лицу девушки промелькнула тень.

Потом они танцевали, и все завидовали Микеле, который не отпускал Элину от себя ни на миг. Он был уверен: стоит оставить эту удивительную девушку хотя бы на минуту без присмотра, и он больше никогда ее не увидит. Его даже в жар бросило от этой мысли.

В ту ночь она была божественна в постели. Она отдавалась ему каждой клеткой своего гибкого, сильного тела. Микеле казалось, что ее девственно шелковистая кожа тает под его пальцами.

– Любимая, – шептал он, чувствуя, как его плоть сливается в экстазе с душой. – Ты будешь моей, только моей…

Они заснули, когда в открытое окно с моря потянуло утренней свежестью. Микеле проснулся около полудня. На столике под голубой вазой из венецианского стекла его ожидала записка:

«Не надо меня искать. Я взяла деньги, которые ты дал мне на браслет. Нам было хорошо. Возвращайся к жене».

Он сказал матери, что у Элины заболела сестра и она уехала утренним поездом в Рим. Он накачался в том баре, где они танцевали прошлым вечером, и затеял драку с сутенером.

Утром Микеле обнаружили на пляже с пулей в голове. Оружие было собственностью Микеле, и полиция сочла это самоубийством. К тому же нашлись свидетели, которые слышали, как пьяный Микеле грозился свести счеты с жизнью.

Паола сошла с ума и бросилась под грузовик.

– Я узнала, что вам нужен гид. Я умею говорить по-английски и немного по-французски. Правда, у меня нет разрешения на работу, но я и не требую, чтоб вы платили мне как члену профсоюза.

Синьор Тарантини, владелец экскурсионного бюро, не мог оторвать от девушки глаз. Казалось, на какое-то время он лишился дара речи.

– Я могу работать двенадцать часов в сутки, – продолжала между тем она. – Я хорошо знаю достопримечательности Венеции и ее историю. Я училась в здешнем колледже.

– Разумеется, синьорина…

– Меня зовут Элина.

– Я буду платить вам… десять тысяч лир в час. – Он подумал, что девушка откажется, и уже решил поднять цену до двенадцати тысяч, но она согласилась.

– Я готова приступить к работе хоть сейчас. Вот только поправлю прическу и макияж.

– Замечательно, синьорина. Если кто-то поинтересуется, вы моя племянница из Турина, дочка моей старшей сестры Ванессы.

…Это была семейная пара из Штатов: спортивного вида мужчина с розовыми щеками и модным ежиком волос на голове и увядшая женщина в шляпке из рисовой соломки с яркими вишенками возле тульи. У нее на шее красовалось ожерелье из крупного розового жемчуга. Взгляд Элины то и дело непроизвольно возвращался к нему. Она сама не знала – почему.

За обедом в ресторанчике под открытом небом американец сказал, обращаясь к Элине:

– Вы говорите по-английски с довольно странным акцентом. Я не раз бывал в Италии и слышал, как говорят на английском здешние жители. Вы не итальянка?

– Я родилась и выросла в Сайгоне, – сказала Элина, с аппетитом поглощая салат из креветок и устриц.

– Как романтично. – Американка захлопала в ладоши. – Ваши родители все еще живут там?

– Они оба умерли.

Элина печально потупила глаза.

– О да, я понимаю. Сейчас, когда Вьетнам прибрали к рукам коммунисты, порядочные люди покинули страну, либо стали жертвой режима.

Элина опять поймала себя на том, что не спускает глаз с жемчужного ожерелья женщины.

– Извините, – сказала она. – Я прослушала, что вы только что сказали. Ваши бусы мне что-то напоминают.

Она схватила со стола бокал с вином и выпила его до дна.

– Бедная девочка. – Американка крепко сжала ее руку. – Ты такая молодая и красивая. У тебя впереди целая жизнь. Прошлое нужно забыть, тем более что в нем ничего нельзя изменить.

– Да.

Элина рассеянно кивнула.

– Вот и хорошо. Робби, закажи, пожалуйста, шампанского, – обратилась она к мужу. – Завтра мы улетаем в Пирей. Я хочу, чтобы ты, Элина, поехала с нами. Надеюсь, синьор Тарантини тебя отпустит? Кстати, сколько он платит тебе в час?

– Десять тысяч лир, – честно ответила она.

– Мы с Робби будем платить в три раза больше. Правда, милый? – обратилась она к мужу.

Он с готовностью кивнул и широко улыбнулся.

– Мы купим тебе обратный билет. Но сперва ты поживешь с нами на вилле, которую сняли для нас друзья. Ты бывала в Греции?

– Еще нет.

– Вот и хорошо. Правда, Робби? Усилием воли Элина наконец заставила себя не смотреть на шею американки.

Она лежала, подложив руки под голову, и смотрела в открытое окно. Казалось, большая полная луна пытается не просто заглянуть к ней в комнату, а высветить здесь все темные углы.

Ее память так похожа на эту загроможденную старой мебелью комнату. Сколько раз она пыталась проникнуть в простенок между громоздким шкафом и комодом, но все время натыкалась на пыль и пустоту. То, что случилось несколько дней назад, она уже начинает забывать. Остались лишь какие-то разрозненные картинки, да и по телу иной раз пробегает сладкая дрожь. Тот парень, она забыла, как его звали, так ее любил… Что ей до него? Он не поможет ей вспомнить то, что было с ней раньше. Ей необходимо вспомнить то, что было раньше.

– Не спишь, Элли?

Вошел Роберт Маккензи, осторожно прикрыв за собой дверь, и сел в скрипучее плетеное кресло у окна. От этого скрипа по спине Элины почему-то пробежали мурашки.

– У меня плохой сон, мистер Маккензи.

– У меня тоже. Но я опасаюсь пить снотворные. Я слыхал, от них человек становится слабоумным. Ты пьешь снотворные, Элли?

– Когда я болела, мне давали какие-то лекарства. Наверное, снотворное тоже.

– Чем ты болела, Элли?

– У меня была черепно-мозговая травма. Я упала и ударилась затылком о ствол дерева. Я долго лежала в клинике.

– Ты не соврала про своих родителей?

– Мой отец жив. Я скрываюсь от него. Он сделал мне много зла.

– Я чувствовал, что ты сказала не всю правду. Ты стыдишься своего отца, Элли?

– Я боюсь, он сумеет меня найти.

– Чем он занимается, Элли?

– Скупает недвижимость. Он очень богатый человек.

– У тебя есть братья или сестры?

Мистер Маккензи пересел на стоявшую возле кровати кушетку. Его длинные худые ноги казались в лунном свете мертвенно-бледными.

– Сестра.

– Она живет с отцом?

Элли на секунду задумалась.

– Да. И мне ее жаль. Когда-то мы с ней были очень близки духовно.

– Но если твой отец на самом деле издевался над тобой, ты можешь подать на него в суд. Я помогу тебе с адвокатом – у меня большие возможности.

– Я не смогу ничего доказать. У меня очень плохая память. К тому же у отца много денег.

– Значительная часть из них принадлежит по закону тебе. Разреши мне помочь.

– За это вы потребуете от меня так много.

Она вдруг вскрикнула и забилась в истерике. Вызванный мистером Маккензи доктор сделал транквилизирующую инъекцию и порекомендовал поставить пиявки.

Наутро лицо Элли было свежо и безмятежно, и супруги Маккензи скоро забыли о ночном эпизоде, вызвавшем такой переполох. Они сели во взятую напрокат машину и отправились знакомиться с достопримечательностями древней Эллады, потом катались на яхте, бродили по знаменитому афинскому базару, покупая всякие побрякушки и экзотические тряпки.

Как-то Элли и миссис Маккензи сидели на увитой виноградом террасе. Рита раскладывала пасьянс, Элли глядела вдаль, праздно скрестив на груди руки.

– Тебе нужно влюбиться, Элли, – вдруг сказала миссис Маккензи, смешивая карты. – Молодая красивая женщина вроде тебя обязательно должна кого-то любить.

– Я не умею, Рита. К тому же это скучно.

– А ты попробуй. Я тоже думала примерно так же, пока не встретила Робби. Я неплохо рисовала в юности и мечтала стать профессиональной художницей. В ту пору я не интересовалась ничем, кроме живописи.

– Ты занималась живописью, Рита?

– Да. А что в этом удивительного?

– Не знаю. Сама не знаю.

Элли испытывала странное беспокойство.

– Если ты приедешь к нам в Сан-Антонио, я покажу тебе свои картины. Среди них есть несколько очень симпатичных. Ну, например, «Освещенные заходящим солнцем азалии с террасы старого флигеля». Что с тобой, Элли? У тебя что-то болит?

Она хватала ртом воздух. Перед глазами вспыхивали разноцветные огни, масляно расплывающиеся в тяжелой темной воде.

– Мы должны помочь ей, Робби, – слышала она над собой. – Мне кажется, у девочки эпилепсия. Помнишь, какие жуткие приступы были у нашей бедняжки Карен? Если бы я не послушала доктора Форстера и не отправила ее в тот ужасный санаторий…

Миссис Маккензи всхлипнула.

– Успокойся, Рита. У нашей Карен вдобавок ко всему был туберкулез.

– Я не верю, что она могла захлебнуться собственной кровью. Они убили ее, эти безжалостные люди в белых халатах. Недаром же они просили, чтобы я продала ее почки.

Элли открыла глаза. У Риты и ее мужа были такие испуганные лица.

– Все в порядке, моя девочка, – прошептала Рита и попыталась улыбнуться.

– Последнее время со мной происходит что-то странное. Я… я словно перемещаюсь в какой-то другой мир.

– Элли, это пройдет. – Рита украдкой смахнула слезы. – Ты поедешь с нами в Сан-Антонио. – Рита взяла ее руку и прижала к своей щеке. – У нас нет никого, и мы состоятельные люди. Пожалуйста, Элли, скажи «да».

Она закрыла глаза, чувствуя, как по щекам побежали слезы.

– Эй ты, проваливай отсюда! Нам не нужны чужие. – Девица в кожаных брюках в обтяжку и блестящей оранжевой куртке была рассержена не на шутку. – Ходят тут всякие с севера и востока и уводят наших парней. – Она обиженно надула губы. – Что, тебе своих мало? Зачем ты приперлась в наш город?

– Оставь ее, Линда, – добродушно сказал бармен. – Она не трогает тебя, правда? Сама виновата – нужно была привязать Пита к подвязке.

– Нет, ты скажи мне: он плохой парень? – наскакивала на Элли девица. – Давай, давай, открывай свой вонючий рот, не то я вылью на тебя кружку с пивом.

– Пит хороший парень, – сказала Элли. – Но он мне совсем не нравится.

– Скажите на милость, какая разборчивая нашлась. Ты что, Мэрилин Монро или Мадонна? Не нравится… – Линда презрительно фыркнула. – Просто ты не умеешь с ним обращаться. Со мной Пит заводится с пол-оборота и готов прыгать в седле всю ночь. Ты сама дохлая, как использованный презерватив. Мой Пит тут ни при чем.

– Успокойся, Линда. – Бармен примирительно тронул ее за руку. – Твой Пит и раньше уходил от тебя, а потом возвращался. Такой уж у парня характер.

– А ты помолчи, старый Рокер. – Линда сделала еще полшага и теперь стояла в нескольких дюймах от Элли. От нее разило джином. – Мой Пит всегда сам бросал девчонок, чтоб вернуться ко мне. А эта стерва спустила его с лестницы. Мне рассказал об этом брат. Бедняжка Пит хотел утопиться с горя. Послушай, ты, убирайся назад в свой вонючий Нью-Йорк или Филадельфию!

– Спустила с лестницы? – Сидевшие за стойкой парни заржали, как дикие кони. – Элли, неужели это правда? Где ж ты нашла такую лестницу, по которой сумела прокатить на заднице Питера Галлахада? Может, и меня отведешь на ту башню? Возьми меня туда, Элли. Может, я окажусь не таким дерьмовым мужиком, как этот Галлахад.

– Она его опозорила! – взвизгнула Линда. – Джо, Линдсей, неужели вы будете сидеть и спокойно смотреть на то, как размазывают по стенке вашего дружка?

– Ха, хотел бы я очутиться в твоей постельке, Элли. – Заросший трехдневной щетиной парень, покачиваясь, встал с табурета. – Может, снимешь с меня пробу прямо здесь?

Линда вдруг схватила со стойки стакан с апельсиновым соком и плеснула в лицо Элли. В баре воцарилась мертвая тишина. Все головы повернулись в сторону сидевшей под низким абажуром Элли.

Девушка медленно поднялась, промокнула лицо салфеткой, которую протянул ей Старый Рокер.

Линда стояла, уперев руки в свои узкие бока, и смотрела на Элли с презрительным вызовом. В следующую секунду Линда уже лежала на полу. Элли повела плечами и потерла ребро правой ладони. Она вышла из бара, сопровождаемая гулом восхищенных голосов.

…Рита зашла в комнату и включила свет. Элли лежала на диване, задрав на спинку обутые в высокие сапоги ноги. Ее щеки были мокры от слез.

– Что случилось, Элли? – спросила она, присаживаясь на диван. – Тебя кто-то обидел?

– Я здесь чужая, Рита. Я не могу понять их, а они меня. Это непреодолимо.

– Они завидуют твоей независимости и красоте. Ты должна понять их, Элли.

– Нет, не могу. Я что-нибудь сделаю с собой, Рита.

– Элли, прошу тебя, давай сходим на мессу, а потом поговорим со священником. Отец Александр очень толковый молодой человек.

– Я презираю толковых молодых людей, Рита. Я вообще презираю всех без исключения молодых людей. Они всегда хотят от меня одного.

– Это так естественно. Ты молода и очень красива. Если бы я была мужчиной, я бы не давала тебе покоя ни днем, ни ночью.

– Как хорошо, что ты не мужчина, Рита. – Элли села и огляделась по сторонам. – Где я?

– Ты у себя дома. Это твоя комната. Если она не нравится тебе, можешь занять комнату для гостей на втором этаже. Оттуда видно озеро и…

Элли зажала ладонями уши и крепко зажмурила глаза.

Озеро… Это слово на всех языках звучит так зловеще. Море, океан, река не вызывают у нее никаких эмоций. При слове «озеро» она вздрагивает и превращается в комок нервов.

– Хочешь, мы уедем на ранчо, Элли? – услыхала она далекий голос Риты. – Там вокруг простые, открытые люди. Ты поладишь с ними.

– Откуда у тебя эти бусы? – вдруг спросила Элли и, протянув руку, потрогала тугие розоватые жемчужины на шее Риты.

– Мне подарил их Робби в день нашей свадьбы. Я никогда не забуду этот день, Элли. Мы с Робби прожили счастливую жизнь, хоть и потеряли нашу дорогую и единственную Карен.

– Свадьба… Зачем люди обзаводятся семьями, Рита?

– От страха перед одиночеством. И еще потому, что так поступают все вокруг. И всегда так поступали. Это добрая традиция, которая передается от поколения к поколению. Мои родители очень хотели, чтобы я вышла замуж за Робби. Он понравился им с первого взгляда. Они…

– Мои родители не передали мне никаких традиций. – Она задумчиво смотрела на шею Риты. – Можно я примерю твои бусы?

Рита расстегнула застежку и протянула ожерелье Элли. Девушка встала и подошла к зеркалу. Когда она наконец обернулась, Рита обратила внимание, что у нее дрожат губы.

– Что с тобой?

– Не знаю. Мне кажется, я что-то вспомнила. Кажется, отец подарил точно такие бусы какой-то женщине в белом платье. Если это была моя мама, то почему я помню, как они венчались? Ты знаешь, Рита, я вдруг отчетливо вспомнила, как они венчались.

– Элли, иногда люди женятся не сразу, а после того, как у них появляются дети. Сейчас двадцатый век. Возможно, ты на самом деле присутствовала на свадьбе своих родителей.

Элли задумчиво сняла ожерелье и протянула его Рите.

– Давай уедем на ранчо, Рита. Ты, Роберт и я. Прямо сейчас.

– У Робби завтра деловая встреча. Из Далласа приедет его давнишний друг и компаньон.

– Пускай он отложит ее, Рита.

– Это невозможно, детка.

– Но ведь ты обещала показать мне свои «Азалии с террасы старого флигеля». Я из-за них приехала в Сан-Антонио. Я бы не поехала сюда, если бы не твои «Азалии».

– Не капризничай, Элли. – Рита улыбнулась и потрепала девушку по щеке. – Увидишь их послезавтра.

– Послезавтра будет поздно, – прошептала она и в бессилии закрыла глаза.

…Элли проснулась от приглушенного хлопка. Когда раздался второй, она поняла, что это выстрелы. Спальня супругов Маккензи находилась в противоположном крыле дома, все двери комнат которого открывались в холл с двумя выходами. Она надела на голое тело джинсы и свитер, взяла со стола сумку. Как вдруг услыхала крадущиеся шаги возле своей двери. Недолго думая, она вскочила на подоконник и приготовилась к прыжку.

Земля темнела метрах в трех внизу – под домом были гаражи и бильярдная. Ручка повернулась, и дверь стала медленно открываться. Элли закрыла глаза, прыгнула и очутилась в каких-то колючих кустах. Обхватив руками коленки, она покатилась вниз, где были заросли гибискуса.

– Девчонка удрала, – донесся до нее низкий мужской голос.

– Оставь. У нее кишка тонка сюда вернуться, – ответил ему женский голос, показавшийся ей знакомым. – Дядя с тетей все имущество завещали мне. Думаю, они не успели переделать завещание.

– А если? Последнее время они во всем угождали этой твари. Что, если старик со старухой тайком от всех взяли и…

– Никаких если, – оборвал его женский голос. – Эта авантюристка все равно не осмелится вернуться сюда. Все улики против нее.

– Тише – она может оказаться поблизости.

– Не думаю. Она обожает шастать по чужим постелям. – Женщина высунулась в окно и грязно выругалась. Теперь Элли узнала ее: это была дочь двоюродной сестры миссис Маккензи, Ким. Последнее время она зачастила в дом и с самого начала разыгрывала из себя любящую кузину Элли. – Дом застрахован, имущество тоже. Как ты думаешь, Тим, что делает умный убийца, желая скрыть следы преступления?

– Пускает петуха.

– Молодец. Если все сойдет гладко, получишь не десять, а пятнадцать процентов. В гараже две машины. Выгоняй ту, что поновей.

– Зачем?

– Делай, как я сказала. Эта Элли водит машину, как корова велосипед – сама видела, как она чуть не въехала в телефонную будку на Оклахома-стрит. Будет очень правдоподобно, если мы, отъехав чуть дальше, направим драндулет в какой-нибудь столб. Давай, пошевеливайся. Поставишь ее возле бара Старого Рокера и дождешься меня.

– Там в это время еще людно…

– Надень парик и стой со стороны кондитерской. Только не высовывайся и ни с кем не разговаривай, понял?

Элли слышала, как зарокотал мотор «роллс-ройса». Машину подарил ей мистер Маккензи на следующий день после того, как они приехали из Европы. Да, она на самом деле плохо водила машину – почему-то она очень нервничала, стоило сесть за руль.

Элли лежала в кустах, боясь пошевелиться. Мозг застилал туман, ноги и руки были словно из ваты. Так продолжалось какое-то время, пока ее ноздри не уловили запах гари. Она привстала на корточки и выглянула в просвет между кустами.

Языки пламени ползли по портьерам спальни Риты и Роберта. Внезапно вспыхнули ковровые покрытия в холле. Хлопнули и рассыпались жалобным звоном стекла веранды.

«Ожерелье, – подумала Элли. – Я должна взять это ожерелье».

Пригнувшись к земле, она прокралась к балкону, окруженному любимыми цветами Риты – нежно-розовыми хризантемами. «Мои следы и будут теми уликами, о которых говорила Ким, – пронеслось в голове. – Она все верно рассчитала».

Элли перемахнула через подоконник. В спальне не было ковров, а потому огонь еще не успел набрать здесь силу. Закрыв нос рукавом свитера, она приблизилась к кровати, обо что-то споткнулась. Это был мистер Маккензи. Он лежал на полу в луже крови. Элли судорожно сглотнула, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Рита лежала на кровати, широко раскинув руки. В ее темных зрачках плясали отблески пламени. Ожерелье было на месте. Похоже, Рита не расставалась с подарком мужа даже ночью. Дрожащими пальцами Элли нащупала замочек и осторожно на него надавила. Ожерелье соскользнула с шеи и упало на окровавленную простыню. Элли казалось, она вот-вот потеряет сознание. Она сделала над собой усилие, протянула руку и засунула жемчуг в карман джинсов. Огонь тем временем перекинулся на туалетный столик и кушетку. Дым был таким едким, что у нее закружилась голова. Она очутилась на полу, больно стукнувшись обо что-то коленкой. Это был револьвер, из которого, очевидно, убили Риту с Робертом. «Еще одна улика, – подумала она, машинально засовывая револьвер в сумку. – Пускай все улики будут против меня».

Ей удалось выбраться в сад. Она слышала приближающуюся сирену пожарной машины. «Сейчас прибудет полиция, – пронеслось в голове. – Куда же мне уйти? У Симплтонов злой ротвейлер – он поднимет такой шум. Ага, у Коршаков нет собаки…»

Она оглянулась на дом. Внезапно он развалился надвое, озаряя округу крупными брызгами огня. Через полсекунды донесся грохот – взорвался бак с бензином у «форда».

Из глаз Элли ручьем текли слезы, и она почти не видела, куда идет. Оказавшись на шоссе, судорожно взмахнула рукой. Тут же у обочины затормозил пикап.

– Далеко? – поинтересовался из его глубины мужской голос.

– Сама не знаю.

– Тогда нам по пути.

Она молча опустилась на скрипучее сиденье и с силой захлопнула дверцу.

– Ты видела пожар? – спросил парень, поворачивая к ней свое скуластое лицо.

– Это сгорел мой дом.

– Брось заливать.

Она пожала плечами.

– Может, скажешь, ты его подожгла?

– Нет. Я этого не делала. Но все улики против меня.

– Как это?

Парень был заинтригован.

– Так сложились обстоятельства.

Он присвистнул и поддал газу.

– Ты замужем? – спросил он после недолгого молчания.

– Нет.

– Значит, это был дом твоих родителей?

– Они обращались со мной лучше, чем родители.

– Обращались? Их что, больше нет на свете?

– Их убили.

Парень недоверчиво тряхнул головой и еще сильней нажал на педаль газа.

– А ты заявила в полицию? – спросил он, когда машина затормозила возле светофора. Он вдруг повернулся всем корпусом и посмотрел на нее очень внимательно.

– Мне нужно скрыться на какое-то время.

– Но ты не убивала их? – допытывался парень.

– Мне не было смысла это делать. Они очень любили меня.

Она расплакалась.

– Так дело не пойдет, – сказал парень. Он достал из-под сиденья початую бутылку виски и протянул ей. – Выпей. Помогает от нюней.

Она сделала глоток, еще один. Ощущение было приятно умиротворяющим. Она благодарно улыбнулась парню.

– От тебя разит, как от пепелища. Нужно искупаться и сменить одежду. Не возражаешь, если мы заедем к другу?

Она не возражала.

Минут через двадцать они свернули на узкую дорогу. В окна машины бились низкие ветки густых деревьев. Машина остановилась возле темного строения, окруженного невысокими кустами.

Парень открыл дверь своим ключом и зажег свет. Она зажмурила глаза.

– Не бойся – здесь никого нет. – Он коснулся ее руки. – Может, скажешь, как тебя зовут?

– Они звали меня Элли, – прошептала она, приоткрывая глаза.

В комнате было убогое убранство: тахта, два стула, неполированный стол. Зато в левом углу был большой камин, обложенный пористым кирпичом и огражденный узорной металлической решеткой.

– Как тебе замок Чарли? – спросил парень, весело подмигивая ей. – Сейчас ты пойдешь и примешь ванну. Между прочим, мне не нравится цвет твоих волос. Давай-ка перекрасим их, Элли!

Он произвел эту операцию быстро и вполне профессионально. Элли сидела в теплой пене и дремала.

– Эй, Элли, а бусы, похоже, не поддельные, а самые настоящие. – Чарли вертел в руках жемчужное ожерелье, принадлежавшее Рите Маккензи. – Почему ты носишь их в кармане, а не на шее?

– Это… это не мои бусы, – прошептала она, вновь испытывая волнение.

– А чьи же они? Той женщины, что убили? Да они в крови, Элли. Это твоя кровь?

– Нет. Я сняла их, когда Рита уже умерла.

Чарли недоверчиво цокнул языком.

– Помалкивай об этом, ладно? Я не собираюсь попадать из-за тебя в беду.

Он дал ей старые джинсы и фланелевую рубашку. Когда Элли появилась на пороге комнаты с раскиданными по плечам мокрыми темно-пепельными волосами, он галантно отодвинул для нее стул возле окна. В камине уютно потрескивали поленья. На столе были разложены сыр, ветчина, маринованные огурцы.

– Завтра я одену тебя в самое лучшее в мире платье, – сказал Чарли, наливая в стаканы со льдом виски. – И достану шампанского. Ты любишь шампанское?

Потом Чарли поднял ее на руки, положил на тахту и стал раздевать. Элли была здорово пьяна и совсем не сопротивлялась. Он овладел ею властно, но не грубо. Она заснула, обхватив Чарли руками за пояс.

– Читать умеешь?

Чарли швырнул ей на живот газету.

«Зверское убийство известного адвоката и его жены», – прочитала Элли набранный жирным шрифтом заголовок. Под ним была фотография того, что осталось от некогда красивого, увитого розами дома. Элли простонала.

– Читай же, – потребовал Чарли, присаживаясь с краю на тахту.

«В ночь на понедельник было совершено убийство супругов Маккензи, проживавших в одном из престижных районов города, – читала Элли. – Неизвестный преступник застрелил обоих из 22-калиберного револьвера и поджег дом. Шериф Эндрю Хэмильтон считает, что убийство произошло с целью ограбления – сейф в спальне, где хранились семейные драгоценности, оказался пуст. Эстер Миллер, двоюродная сестра погибшей Риты Маккензи, утверждает, что это дело рук некой Элли Уингрен, подданной Доминиканской республики, которую Маккензи привезли с собой из путешествия по Европе и считали своей приемной дочерью. Оружие, которым было совершено преступление, не обнаружено. Шериф Хэмильтон сделал заявление для прессы, в котором сказал, что Элли Уингрен объявлена в розыск. Подробности читайте в следующем выпуске».

Она швырнула газету на пол и внимательно посмотрела на Чарли. Ей казалось, он сейчас набросится на нее с кулаками, и она инстинктивно прикрыла обеими руками лицо и грудь. Внезапно он сорвал с себя одежду и очутился рядом с ней под одеялом. Его била дрожь.

– Я собиралась принять ванну, – сказала Элли.

– Тоже мне, чистюля. Не пущу. Я хочу тебя. Ты возбуждаешь меня, маленькая убийца.

Они долго и страстно занимались любовью. Чарли стонал и больно кусал ее грудь. Наконец, утомившись, он задремал. Но как только Элли захотела встать, больно ухватил ее за руку.

– Хочешь сделать ноги? Не выйдет. Ты теперь моя.

– Мне некуда идти, Чарли.

– Ладно врать. Такие, как ты, просчитывают все на двадцать ходов вперед. А я, дурак, почти поверил в сказку о бедной сиротке, которую подставили злые люди.