Текст книги "Кто-то смеется"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
– Да ерунду какую-то. Как всегда.
– Ясно. Хорошо, что Петька пошел в отца.
– Ты знал его, Шуберт?
– Княжну интересует генеалогическое дерево семейства Барсовых?
– Он не Барсов, а Суров. Ты говорил, будто знал его отца.
– Достойный человек. Редкого достоинства.
– И это все, что ты можешь сказать?
Шуберт закашлялся и отшвырнул сигарету.
– Мужчины народ не наблюдательный, княжна. Да и очень наивный. Как ты думаешь, твоя сестра обрадуется мне?
– Не знаю. Последнее время мы отдалились и давно не поверяем друг другу наши девичьи тайны. Тем более что у меня их нет.
– Так я и поверил. – Шуберт хлопнул Лелю по спине. – Барсовы – очень таинственная порода. Особенно по женской линии.
– Интересно, что вы все нашли в Ксюше?
– Кто это – все?
– Ты, Стекольников, этот Достигайлов. Кстати, ты с ним знаком?
– Приходилось встречаться. – Шуберт нахмурился. – Говоришь, он тоже записался в поклонники? И как давно?
– Недавно. Но это версия Сурка. Она говорит, он смотрел на Ксюшу похотливо.
Шуберт поскреб затылок.
– Опять эта Милка. Она всегда все узнает первая. Глаз – алмаз, да и только.
Когда они входили в ворота усадьбы, Леля взяла Шуберта под руку и сказала:
– Только не поднимай хиппежа, ладно? Здесь и так последнее время неспокойно.
Борис спал в гамаке под соснами, и Леля решила воспользоваться его отсутствием и поболтать со старшей сестрой, как они это делали раньше.
Она босиком поднялась в мансарду, обе комнаты которой отдали в распоряжение молодоженов.
Дверь в спальню была приоткрыта. На полу валялись рулоны обоев и Ксюшины тряпки. Крепко пахло «Иссимиаки».
Леля вошла и остановилась возле кровати, залюбовавшись спящей сестрой. Темно-пепельные густые волосы разметались по подушке мягкими волнами, руки раскинуты, точно два легких крыла, ноги прикрыты наискосок простыней – левая сверху правой и чуть-чуть согнута в колене. Словно Ксюша собралась поклониться публике после выступления. Леля невольно подняла глаза на фотографию над кроватью – Ксюша в розовой пачке с охапкой цветов. Такой сестра была в восемнадцать лет, когда навсегда простилась с профессиональным спортом, не выдержав сумасшедшего ритма и постоянных травм.
Стараясь не скрипнуть половицей, Леля подошла к раскрытому чемодану, стоявшему на полу возле окна. В нем кучей валялись мужские рубашки, пестрые плавки, разноцветные штаны, журналы с обнаженными красотками, ноты. Словом, в спальне царил хаос, и Леля удивилась – Ксюша с детства отличалась аккуратностью, к чему ее, видимо, приучили частые поездки. От вазы с белыми розами, которые ей вчера прислал Достигайлов, за версту разило мочой. Леля брезгливо сморщилась и присела на край кровати. Она всегда так делала, если заставала сестру спящей. Если сон крепкий, не проснется, ну а если начнет просыпаться, какая разница, произойдет это сейчас либо через пять минут?
Лицо сестры казалось юным и безмятежным. Это от нее пахло «Иссимиаки» – рядом на полу стоял почти пустой конусообразный пузырек с металлическим колпачком. Леля отвинтила его и провела пальцем по шее и за ушами. Вздохнув, встала и нехотя побрела к двери. Внизу у лестницы столкнулась с отцом.
– Что ты там делала? – озабоченно, как ей показалось, спросил он.
– Ксюша спит. А мне так хотелось поболтать с ней. С этой проклятой светской жизнью мы скоро станем совсем чужими.
– Ты не видела ее сегодня?
– Нет. Тебя, между прочим, тоже. Доброе утро, пап.
– Доброе, малыш. Я поднимусь – может, ей что-то нужно.
Он поставил ногу на нижнюю ступеньку.
– Разве что новый флакон «Иссимиаки». Мне кажется, твоя старшая дочь принимает ванны из туалетной воды.
– Что ты выдумываешь?
Он смотрел на Лелю в упор. У него были острые, колючие зрачки.
– Пап, это правда, что ты пьешь по ночам?
Он неопределенно хмыкнул и отвернулся.
– А с Сурком у вас все в порядке?
– О чем ты, малыш?
– Обо всем на свете. И о творчестве тоже.
– Я окончательно завершил «Закат». Приходи взглянуть.
– Ты?
– А кто же? У меня никогда не было подмастерьев и учеников. Как ты знаешь, твой отец заданности предпочитает импровизацию.
– Сурку нравится «Закат»?
Отец нахмурился.
– Я пишу не для какой-то отдельно взятой личности. Я пишу для себя и будущих поколений.
– Пап… Я видела вчера маму, – набравшись духу, сказала Леля.
– Брось. Это ты от Петра заразилась. Он помешан на призраках и прочей ерунде.
– А ты?
– Меня эта проблема интересует сугубо теоретически. Как философия, античность. Мне любопытны некоторые аспекты, связанные с человеческой психикой. Если бы даже существовала возможность вызвать Тасину душу, я бы никогда не осмелился ее потревожить.
– Но я видела…
– Ты ничего не могла видеть, малыш.
Он сказал это громко и резко. И тут же, посмотрев наверх, приложил к губам палец.
– Я никому не скажу.
Отец как-то неестественно рассмеялся.
– Пап, это серьезно.
Он задумчиво посмотрел на Лелю и вдруг повернулся и вышел на веранду.
Она видела, как отец остановился у стола, возле которого хлопотала Мила, погрозил ей пальцем и быстро сбежал вниз, чуть не налетев на Шуберта.
Леля обратила внимание, что у Милы красные глаза.
– Ты что раскисла? – спросила Леля, машинально взяв со стола яблоко.
Мила поманила ее пальцем и, когда Леля подошла ближе, сказала шепотом:
– Он хочет, чтобы они уехали завтра утром. Он настаивает на этом.
– Но почему он мне ничего не сказал? – удивилась Леля.
– Он и мне велел держать рот на замке. Ему стыдно. Очень стыдно.
– Чего ему стыдно?
– Что он не может справиться со своей ненавистью к Борису.
– Я не верю в это, Сурок.
– Поверь, очень стыдно. А тут еще этого Шубина черти принесли. Зачем только Виталий его вызвал?
– Вызвал? Первый раз слышу.
– Я сама позавчера передала по телефону телеграмму. Только это большой секрет. Петуня и тот ничего не знает.
– У вас сплошные секреты последнее время. Прямо в детей превратились.
– Душа истинного художника та же детская комната, полная тайн, игрушек и сказок. Твой папа – творческий человек.
– Ты только вчера сказала, что он вот уже двенадцать лет…
– Забудь про это. Я была на него ужасно сердита.
– Так это правда или нет?
– Тсс. Они идут сюда. Поговорим потом.
Шуберт уже успел переодеться. Теперь на нем была майка с пальмами и зеленые шорты до колен. Леля обратила внимание, что тело его покрыто морским загаром.
– Я очень рад тебе. Я и не ждал, что ты сумеешь так скоро выбраться к нам, – говорил отец, поднимаясь рядом с Шубертом по ступенькам. – Малыш, а у нас нежданные гости.
– Мы уже виделись, пап. Шуберт разгуливал на пастбище, не рискуя потревожить твой княжеский сон.
– Правда? Но я встал сегодня по-солдатски – в семь тридцать. Правда, я дописывал «Закат»… – По его красивому лицу словно тучка пробежала. – Пошли, я покажу тебе его. Малыш, ты с нами?
– Я тоже пойду, – сказала Мила, быстро развязывая фартук. – Я не видела твой «Закат» в готовом виде.
Телефон звонил давно – кто-то решил во что бы то ни стало добиться ответа. Леля легко перемахнула через низкие перила балкончика и взяла трубку аппарата, стоявшего на подоконнике.
– Я знал, что подойдете вы, – услыхала она глуховатый голос Достигайлова. – Может, уделите мне несколько минут?
– Когда?
– Если не трудно, выйдите за ворота и сверните направо.
– Сейчас?
– Да. Одна.
– А в чем дело? – начала было она, но в трубке уже пищали частые гудки.
Она вышла через дверь на веранду, где ее поджидал Петя. На его левом плече восседал Ромка. С его большой когтистой лапы свисал белый крученый шнурок.
– Я с тобой, – сказал Петя.
– Во-первых, нехорошо подслушивать, во-вторых, я всего лишь собралась переодеться и привести в порядок волосы.
– Ты замечательно одета и причесана. Кто тебе звонил?
– Ошиблись номером.
– А мне показалось, это был кто-то знакомый.
– Дур-рак, дур-рак, – произнес Ромка с механическим хрипом в голосе. Ощущение было такое, будто у него кончается завод.
– Пожалуйста, позволь пройти.
Леля попыталась отстранить Петю рукой.
– Ты пожалеешь потом.
Он широко растопырил руки, попугай взлетел, шумно хлопая крыльями, и стал биться в затянутое капроновой сеткой окно.
– Отстань! Получишь по носу, Петуня.
Он больно схватил ее за обе руки.
– Этот человек ненормальный. Он хочет иметь то, на что не имеет права!
– Пусти! – Леля со злостью пихнула Петю в грудь. – Как ты надоел мне со своими дурацкими философствованиями. Зануда.
– Да, я зануда. – Он опустил руки. – Те, кому дано видеть будущее, очень скучные и неинтересные люди. Но ты не должна верить тем, с кем интересно и весело.
Совершив круг под потолком, Ромка уселся Пете на макушку. Он хлопал крыльями и верещал как резаный, тщетно пытаясь уцепиться когтями за его вихры.
Леля уже была на аллее.
– Погоди! Всего секунду!
Она замедлила шаги и обернулась. Ромка сидел на его плече, склонив набок голову и словно что-то нашептывал на ухо.
– Я все равно буду любить тебя. Что бы ты ни сделала. А теперь иди. Это неизбежно, как рок.
Она медленно побрела в сторону ворот. Сердце стучало гулко и часто.
Свернув за воротами направо, она огляделась по сторонам. Ни души. Лишь протягивает свои колючие стебли чертополох да где-то в кустах шиповника трещит сорока.
Леля присела на теплый, поросший дерном бугорок и перевела дух. Ей вдруг захотелось, чтоб не было этого звонка Достигайлова, чтобы время повернуло вспять… Хотя бы на неделю. Возможно, она бы прожила ее иначе.
– Спасибо, что пришли.
Она вздрогнула и подняла голову. Достигайлов стоял, уперев руки в бока – большой, грузный, совсем чужой.
– Я на две минутки.
Он подал руку и помог ей подняться.
– Да, конечно.
– Вы хотели мне что-то сказать?
– Давайте говорить друг другу «ты». Ладно?
Она обратила внимание, что лицо Достигайлова приняло просительное выражение. Из-под полуприкрытых век поблескивали неспокойные глаза.
– Если получится. Я уже привыкла к «вы».
– Привычка – самое скучное дело. – Он усмехнулся в кулак. – Вы… ты должна мне помочь.
– Что-то случилось?
– Да нет, все, слава Богу, в порядке. Я хотел, чтоб ты выбрала подарок для одной очень славной девушки. У меня совсем нет вкуса, понимаешь?
– Это несложно. А сколько ей лет?
– Не знаю. Она еще совсем молодая. Чуть больше моей Ленки.
Говоря это, он осторожно взял Лелю за локоть и увлек по тропинке вправо. Скоро они очутились возле заброшенного колодца, окруженного старыми тополями и вербами. Под ними поблескивало в редких солнечных лучах что-то ослепительно красное.
– Смотаемся в город? – предложил Достигайлов. – Ты сядешь за руль.
– Но я должна сперва предупредить домашних.
– Мы позвоним им из машины.
Она ахнула, увидев ее. Это был новенький «БМВ», малолитражка. Он напоминал большого жука на толстых лапах. Внутри было прохладно и пахло как-то волнующе раскованно: нездешней жизнью, многообещающей, зовущей.
– Твой? – Леля восхищенно разглядывала щиток с приборами. – Даже есть компакт-проигрыватель.
– И холодильник тоже. Только я не успел его наполнить. Что, поехали?
Леля без труда справлялась с управлением. Они выехали на шоссе и понеслись в сторону города. Казалось, машина предвосхищает ее движения и даже желания. От этого легко и победно кружилась голова.
– Не бойся – я подстрахую, если что. – Его большая смуглая рука была совсем рядом. – На милицию не обращай внимания.
Леля испытывала упоение. Перед ними расступались все без исключения машины. А те, которые неслись навстречу, напоминали реактивные самолеты. Стрелка спидометра подрагивала возле цифры «120», но скорости как таковой она не ощущала.
– На минутку притормози возле ресторана. – Достигайлов положил руку на руль, и машина свернула на бетонную дорогу, обсаженную молодыми елками. – Я сейчас вернусь.
Он появился минуты через две с букетом кремовых роз в целлофане и полиэтиленовой сумкой. В ней оказалось пиво и бутерброды с красной и черной икрой.
– Цветы для той девушки? – с улыбкой спросила Леля.
Достигайлов серьезно кивнул и положил розы на заднее сиденье.
На въезде в город она сама отдала ему руль.
– Но мы сперва подкрепимся. Правда, это можно будет сделать не останавливаясь. Ты умеешь открывать бутылки?
Леля весело кивнула, предвкушая забавную игру. Он откусывал от бутерброда, который она держала в левой руке, и запивал пивом из бутылки – ее он ставил на полочку своей дверцы. Пиво было холодным и очень вкусным. По телу разлились приятная слабость и покой.
– А та девушка красивая? – вдруг спросила Леля и с любопытством посмотрела на Достигайлова.
– Мне кажется, очень. Да и не только мне.
– И у нее много поклонников?
Он кивнул.
– Тогда я задам, если можно, последний вопрос: она тебе родственница?
После пива «ты» давалось с веселой легкостью.
– Она мне как младшая сестренка. Я всю жизнь мечтал о младшей сестренке.
– Наверное, это очень здорово, когда находишь родственную душу. – Она сказала это с легкой завистью в голосе. И тут же поправилась: – Я очень за тебя рада.
– Спасибо. Вот только я боюсь ее потерять. Я грубый и неуклюжий, у меня не было времени читать книжки и ходить по музеям – ПТУ, потом работал на стройке… Да и тяги у меня особой к этому делу не было. А она выросла в замечательной семье.
– Я тоже выросла вроде бы в неплохой семье, но всего два, нет, три раза за свою жизнь была в музее. – Леля сосредоточенно наморщила лоб, вспоминая: – Раз – Третьяковка, в дремучем детстве, два – музей Пушкина со всем классом и Жабой Болотовной, нашей классной дамой, три – дом-музей Чайковского в Клину этой весной. Это уже Ксюшина причуда. Она у нас вроде культурного атташе при доме Барсовых. – Леля хихикнула. – Так ее отец называет.
– Мне нравится твоя сестра. Редкая красавица.
– Красивей меня? – задиристо спросила Леля.
Похоже, Достигайлов смутился.
– Мы не говорим о присутствующих, – буркнул он.
– Хочешь сказать, что я вне конкуренции? Он глянул на нее исподлобья, так и не подняв до конца своих тяжелых век.
– Это бесспорно.
Леля откинулась на спинку удобного сиденья и сделала большой глоток из бутылки. Хорошо. Просто замечательно. И Тамбов совсем не так провинциален, как ей казалось раньше. На тротуарах пестрая веселая толпа куда-то спешащих людей, ярко-желтый, как спелый грейпфрут, автобус, застыв на перекрестке, дает им дорогу, в открытых окнах улыбающиеся лица… Нет, жить на этом свете не так уж и грустно.
Она повернулась к Достигайлову и сказала, капризно наморщив нос:
– Я бы хотела быть той девушкой, для которой мы едем покупать подарок.
Бросив на нее взгляд, он рассмеялся, обнажив крепкие желтоватые зубы.
– Смешно, да? Мне самой смешно. Но если честно, я немного ревную тебя к ней. Вы с ней тоже на «ты»?
Он кивнул.
– И в этой машине ты уже возил ее?
– Нет, но…
Достигайлов притормозил возле ювелирного магазина. Леля посмотрела на себя в зеркало: волосы растрепались, щеки пылают. «Похожа на девушку легкого поведения, сказал бы Петуня. Ну и черт с ним». Она показала своему отражению язык и смело ступила на городской асфальт.
В магазине было полутемно и безлюдно. Угодливый продавец с золотыми зубами открывал перед ними коробочки разных фасонов и размеров. Леля с ходу забраковала безвкусную брошь с россыпью мелких бриллиантов, рубиновый браслет, несколько кулонов. Она брезгливо кривила губы и отодвигала от себя коробочки. Наконец Леля увидела этот большой бриллиант в окружении рубиновых зернышек.
– Аленький цветочек! – восхищенно воскликнула она.
– Вы совершенно правы. Этот перстень так и называется. Это авторская работа, и подобной ей нет во всем мире. – Продавец протянул ей кольцо. – Размер семнадцать с половиной. Если вам нужно меньше, у нас есть своя мастерская. Работы минут на двадцать.
Перстень пришелся впору. Он искрился и сиял в тусклом солнечном свете сквозь толстое стекло двойной витрины. Леля любовалась своей изящной загорелой рукой. Из-за перстня пальцы казались еще длинней и тоньше.
– Берем? – склонившись к ее уху, спросил Достигайлов.
Она кивнула, не отрывая глаз от перстня.
– У вас отменный вкус, сударыня. Я бы сказал, королевский вкус, – сказал продавец и растянул губы в фальшивой улыбке.
Они сели в машину, и Леля наконец оторвала взгляд от перстня.
– Счастливица эта твоя родственница, – сказала она, глядя на Достигайлова. – И чем она такое заслужила?
Он взял ее руку в свою и осторожно поднес к губам. Они были сухие и очень горячие. Лелю это неприятно поразило – словно ее коснулось что-то нечистое, даже гадкое. Ей захотелось вырвать свою руку, спрятать за спину. Но вместо этого она почему-то кокетливо улыбнулась.
– Заслужила. Теперь я наверняка это знаю. Она была так снисходительна к моей серости. И объяснила мне терпеливо и по складам, что чудеса сбываются.
– Чудеса? Или желания?
– Мои желания давно сбылись. Все до единого. И мне последнее время стало скучно. Как вдруг я понял, что на свете бывают чудеса.
Леля отвернулась. За окном тянулись однообразные домишки, которые лепились друг к другу с упрямством, присущим убожеству. Она представила себя на мгновение в одном из них, представила, как встает каждое утро под тиканье ходиков, садится за застланный клеенкой кухонный стол, наливает из эмалированного чайника кипяток в чашку… А «Аленький цветочек» сиял так празднично и ярко.
– Я чудо, – прошептала она. – Я знаю об этом с детства. Знаю, что не такая, как все.
Она видела краем глаза, что Достигайлов тяжело сглотнул и крепче ухватился за руль.
– Этот перстень ты купил мне, – утвердительным тоном сказала она.
Он кивнул, не глядя в ее сторону, и наклонил голову.
– За него ты потребуешь от меня очень многого.
Он еще ниже наклонил голову.
– Молчишь? Потребуешь ведь?
– Да, – хрипло отозвался он. – Но я не из тех, кто применяет силу. Ты сама должна этого захотеть.
– Петька сказал, это неизбежность. Теперь я поняла, что он имел в виду. Какой удивительный перстень!
– Машина тоже твоя.
– Не много ли?
– Нет.
Он вздохнул и поерзал на сиденье.
– И ты всегда будешь таким беспредельно щедрым?
– У каждого мешка есть дно.
Она заливисто рассмеялась, вспомнив, что отец назвал Достигайлова мешком с баксами. Хмель уже начал проходить. Ей стало душно. От того, что сидящему с ней рядом человеку не хватало легкости и бездумного веселья богемных людей, среди которых она выросла. «Его тянет не так ко мне, как к среде моего обитания, – подумала она. – Он считает, все в этом мире можно купить за баксы. Может, так оно и есть? Интересно, я долго буду ему сопротивляться?..»
– Но мне еще нужно закончить одиннадцатый класс и поступить в институт. Отец хочет, чтобы я получила высшее образование.
Достигайлов достал из холодильника пузатую бутылочку пива, открыл ее и протянул Леле. Она сделала большой звучный глоток и поперхнулась.
– Я тоже этого хочу. И для своей Ленки тоже. Ты могла бы поступить в Королевский колледж в Лондоне.
– Хорошо, я подумаю, – серьезно ответила Леля. Ее веселил этот разговор. Это был своеобразный аукцион, на котором ставки обещали быть супервысокими. А Достигайлов оказался не таким уж и валенком.
– Только не спеши с ответом. Пускай все ответится само собой.
На обратном пути она не захотела сесть за руль. Она смотрела вперед, на серую полоску асфальта, которую быстро наматывал на колеса их «БМВ». Потом задремала, убаюканная скоростью и молчанием своего попутчика.
Леля проснулась от того, что в комнате кто-то был. Человек двигался почти бесшумно, но громко дышал.
– Кто? – окликнула она, натянув до подбородка простыню.
Ей не ответили, но по характерному скрипу она поняла, что человек, кто бы это ни был, сел в плетеное кресло возле туалетного столика.
В этот момент из-за тучи выплыла толстая скибка полумесяца, и Леля разглядела лицо сидевшего в кресле. Она вскрикнула и закрылась ладонями.
– Малыш, я должен поговорить с тобой.
– Не надо, пап.
– Давненько мы не говорили по душам.
– У меня больше нет души.
– Можно я присяду на краешек твоей кровати?
Она услыхала, как он встал и сделал шаг в ее сторону. Перед глазами поплыли малиновые круги, и голова бессильно упала на подушку.
– У тебя такая горячая рука, малыш. – Он прижал ее к своей щеке, потом ко лбу. – Ты что-то от меня скрываешь. Влюбилась?
– Поговорим об этом днем, пап.
– Нет, давай лучше сейчас. Днем все иначе. Я ненавижу день. Если бы можно было, я бы спал, когда светло. Позволь я поцелую тебя. – Он наклонился и прижался к ее лбу нервно вздрагивающими губами. – И в волосы. Я так люблю твои роскошные, пахнущие майским медом волосы.
Она слабо сопротивлялась, чувствуя, что силы оставляют ее.
– Так, как когда-то, уже не будет, не будет… – шептал отец, целуя ее в шею и плечи. – Помнишь, как нам было хорошо?
– Помню, – слабо прошептала она.
– Я носил тебя на руках по комнате и целовал. В этом нет ничего дурного, малыш. Просто я очень люблю тебя. Больше жизни. Больше всего на свете.
Он просунул руки ей под спину и коленки и легко поднял в воздух. Простыня, которой она была накрыта, зацепилась за что-то и соскользнула на пол. Она увидела свою наготу и простонала.
– В чем дело, малыш? Я сделал тебе больно?
– Если бы ты не был моим отцом!..
– Забудь про это. Для нас, богемных, законы не писаны. – Он зарылся лицом ей в грудь и шумно потянул носом воздух. – От твоей кожи так волнующе пахнет. Так пахло от ее кожи.
– Ты уже говорил мне об этом.
– Да. Я очень любил твою мать. Я не хотел, чтоб это случилось.
Он заплакал. Леля видела, как по его щекам текут слезы. Она боялась слез и слегка брезговала ими. Это подействовало на нее отрезвляюще. В следующую секунду она уже стояла ногами на полу. Отец попытался схватить ее за талию, но она повернулась и звонко ударила его по щеке.
– Это гадко! Неужели все это случилось со мной? Уходи!
– Нет. Постой. Я должен излить тебе душу. Иначе я взорвусь и от меня останутся одни ошметки. – Он сел на пол, неуклюже подогнув под себя ноги. – Я больше не притронусь к тебе. Клянусь.
– Ладно, пап. – Она легла и накрылась с головой простыней. – Что ты хотел мне сказать?
– Я дрянь. Ничтожество. Это понимают все до одного. Ты в том числе. Но вы делаете вид, будто все идет как надо. А вот она говорила мне правду. Голую, суровую правду. Я так злился на нее за это. Но если бы Тася была жива, я бы никогда не превратился в личинку навозного червя, которая лежит в вонючей жиже и испытывает каждой клеточкой своего существа самодовольное блаженство.
– Хватит, пап.
Леля беспокойно шевельнулась под простыней.
– Нет. Ты моя любимая дочь. Ты прежде всего ее дочь. Ты наверняка не помнишь, какая у тебя была удивительная мать. Тончайшей, нежнейшей души женщина. Она знала, что такое любовь и как нужно любить. Она любовь ценила превыше всех земных благ. Вот только я тогда не мог ее оценить по заслугам. Мне казалось, каждая женщина несет в себе новую тайну, открытие, откровение. Я думал, овладев женщиной, я узнаю ее тайну. Может, так оно и было, но эти тайны оказывались пошленькими и скучными. А вот тайну Таси я так и не смог разгадать, хоть мы и прожили рука об руку двенадцать лет. Она умерла непонятой и неразгаданной. Боже мой, лучше бы я вообще ее не встречал. Лучше бы я…
Он уронил голову на грудь и зарыдал.
Леля села на кровати, прижав к груди простыню.
– Послушай, пап, теперь уже ничего нельзя изменить. Может, ты лучше расскажешь мне, как умерла мама?
– Ты все знаешь, малыш. Я никогда не делал тайны из того, что твоя мать покончила жизнь самоубийством. Да, Тася вскрыла себе вены.
– Почему она это сделала? Неужели потому, что ты изменил ей с другой женщиной?
– Боже мой, конечно же, это моя вина. Но кто же мог подумать, что Тася окажется такой непримиримой? Я был почти уверен в том, что она догадывается о моих мимолетных связях с женщинами и смотрит на это сквозь пальцы. Ведь я неизменно возвращался к ней.
– Почти? Ты не уверен в том, что мама знала про твои донжуанские похождения?
– Настоящий мужчина подобные вещи не афиширует. Это только мальчишки хвалятся перед своими подружками легкими победами на ниве любви. В ту пору я еще был настоящим мужчиной. Иначе бы Тася не влюбилась в меня.
– Выходит, ей кто-то проболтался. Может, этот человек знал о том, что мама очень ранима?
– Вряд ли, малыш. Она бы обязательно сказала об этом мне. Осыпала бы меня упреками, закатила скандал.
– Я никогда не слышала, чтоб мама скандалила, – возразила Леля.
– Ты права, права. Я бы… четвертовал этого человека или поджарил на медленном огне.
– Послушай, пап, а что, если ей сказала об этом одна из твоих… приятельниц? Та же Мила.
– Но я не знал ее в ту пору. – Отец тяжело вздохнул. – С этой психопаткой мы познакомились через полгода после смерти Таси.
– Мне казалось, она знает тебя давно. Пап, а ты был знаком с ее сестрой?
– Впервые слышу, что у Милки есть сестра. Откуда ты это взяла?
Голос отца звучал очень искренно.
– Ладно, забудем про это. Возможно, я не так поняла. Послушай, я видела, как мама шла по аллее и поднималась в твою…
– Только не это! – Отец простонал и скрипнул зубами. – Нет, нет, изыди! – Он несколько раз перекрестился с поспешностью человека, не привыкшего обращаться к Богу. – Я не хочу этого. Не хочу!
– Я своими глазами…
– Не-ет! – Он подскочил к кровати, схватил Лелю за плечи и сильно встряхнул.
Она видела над собой его налитые кровью глаза и искаженное злостью лицо. Она испугалась.
– Пап, я пошутила. Мне это приснилось. Успокойся! – лепетала она.
Он встал и, тяжело шаркая ногами, отошел к окну.
– Задушу своими руками того, кто скажет, будто я вызывал ее дух. Даже если это окажется моя собственная любимая дочь.
Он перешагнул через подоконник и исчез в саду.
На темной поверхности озера масляно расплывались огоньки гирлянды, протянутой между деревьями. Большой овальный стол, испокон века служивший для банкетов и прочих торжеств, связанных с приемом гостей, поставили на самом обрыве. Гостей было немного: две довольно пожилые пары художников, обитавших летом в здешних окрестностях, и Достигайлов.
Он принял самое деятельное участие в подготовке торжества. Привез накануне повара и двух официантов из своего ресторана, а еще много выпивки и закуски. К восьми вечера, то есть к началу праздника, доставили заказанные им корзины со свежими розами. Кресла, на которых должны были восседать молодожены, украсили белыми гвоздиками.
Леля надела открытое платье из блекло-розового китайского шелка – ей сшила его известная в Москве портниха, она же кутюрье, услугами которой пользовался почти весь столичный бомонд. Платье подчеркивало крутизну ее бедер, талию делало тонкой, до трогательной ломкости. Бледно-розовый орнамент в виде солнца, каким его изображали индейцы племени майя, приковывал внимание к высокой упругой груди девушки.
С утра ей нездоровилось – болела голова и в правом боку под ребрами, слегка подташнивало. Разумеется, она никому об этом не сказала. Она до полудня оставалась в постели, потом выпила холодного чаю. К счастью, ей никто не надоедал – все до единого были заняты приготовлениями к празднику.
В восьмом часу к ней без стука вошел Петя. В темно-сером костюме и белой сорочке с галстуком он выглядел старше своих лет и казался печальным.
– Мы с тобой вторая по значимости пара после молодоженов, – сказал он. – Оказывается, приедет отец Игнатий из храма Пресвятой Богородицы. Это Достигайлов придумал привезти попа. Что ты скривила губы?
– Они ведь уже поженились и вообще давно спят в одной койке.
– Но они не венчались. Говорят, это имеет большое значение для будущего.
– То есть?
– Хотя бы для их будущих детей.
– Думаешь, они у них будут?
– Кто знает? – Он задумчиво смотрел на Лелю.
– Выйди, пожалуйста, – мне нужно одеться. – Она поднялась с кровати.
– Я помогу тебе.
– Вот еще.
– Что в этом особенного? Я уже видел тебя обнаженную, да и не раз. Твое тело кажется мне частью моего.
– Зато мое тело – это только мое тело, ясно?
– Я сделаю тебе красивую прическу и макияж. Все поумирают от зависти.
– Пускай себе живут. Ладно уж, доставлю тебе удовольствие.
У Пети были очень ловкие и умелые руки. Леля сидела в кресле перед зеркалом, завернувшись в простыню, и если бы не волнами подкатывающая к горлу тошнота, наверняка бы радовалась тем изменениям, которые происходили с ее внешностью. Глаза стали огромными и выразительными, матово и словно изнутри засветилась кожа на скулах и лбу, губы заблестели нежно-карминовой свежестью. Собранные на затылке в свободный пучок волосы ниспадали на плечи упругими изящными локонами.
– У тебя жар, – сказал Петя, закончив колдовать над ней. – Не бойся – я никому об этом не скажу. У тебя что-то болит?
– Перегрелась на солнце, – сказала Леля, с трудом ворочая тяжелым, сухим языком.
– Выпей анальгина. У тебя есть?
Она отрицательно покачала головой.
– Сейчас возьму у мамы в аптечке.
В его отсутствие Леля прилегла, аккуратно расправив широкую юбку платья. Перед глазами плыло и подрагивало, в виски с шумом ударяла кровь. «Побуду с ними часа два и лягу спать, – решила она. – Ускользну потихоньку, когда все напьются…»
Казалось, это сон: факелы, которые они с Петей держали над головами Ксюши и Бориса, пока отец Игнатий кропил их святой водой, длинный до бесконечности тост Достигайлова, завершив который он застегнул на Ксюшиной шее жемчужное ожерелье, чей-то знакомый громкий шепот: «Это фиктивный брак, вот попомни мои слова», танцы на лужайке, окруженной с трех сторон молодыми березками, потные руки Достигайлова на ее голых плечах…
Потом все завертелось в бешеном ритме, заискрилось разноцветно, под ногами поплыла земля. Она услыхала над собой голос няньки, Шуры-Колобка: «Бедная Елочка, ты вся горишь. Сейчас я принесу льда». «Я брежу, – подумала она. – В бреду я всегда вижу Шуру…» Все погрузилось вдруг в вязкую густую тьму.
– Ей нужно все сказать.
– Нет. Этого делать нельзя. Она не вынесет удара.
– Но она все равно узнает.
– Только не сейчас. Пускай придет в себя, окрепнет духовно.
– Это касается ее будущего.
– Я сам позабочусь о ее будущем.
Шептались двое. Она знала их, но забыла имена. Ей казалось, она одна в пустыне. Наступила ночь. Подул ледяной ветер. Ноги вязнут в песке. А ей нужно куда-то идти…
– У нее плохая кровь. Вы не знаете, она не употребляла наркотики?
– Никогда в жизни. Она даже лекарства пила в крайнем случае.
– Я вызвал профессора Болдырева. Он будет здесь через полчаса. Вероятно, ее придется везти в Москву…
Теперь она шла по ночной пустыне, увязая по щиколотки в холодном колючем песке. Над головой щелкали клювами хищные птицы. Леопард, который взял ее след, слегка отстал – видно, отвлекся на другую добычу. Но она ежесекундно ощущала его резкий запах – ветер дул ей в спину, а в пустыне запахи распространяются на десятки километров. «Скоро рассвет, – думала она. – И станет теплей. Может быть, и леопард от меня отвяжется. Леопарды – ночные животные. Он заснет, а я дойду до оазиса, где живут люди. Я так соскучилась по людям…»