Текст книги "Глаза Клеопатры"
Автор книги: Наталья Миронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Его мысли стали расплываться, он уже засыпал, когда Нина вдруг беспокойно зашевелилась. Она что-то пробормотала во сне, потом заговорила отчетливее:
– Пусти… Нет… Я вижу, вижу… Я не дам…
Никита бережно разбудил ее:
– Нина, проснись…
Она села в постели, как подброшенная пружиной.
– А? Кто здесь?
– Это я, я… Успокойся. Это был просто сон. Просто дурной сон.
Она не сразу пришла в себя. Лицо у нее сделалось совершенно безумное, сама того не замечая, она вцепилась ногтями ему в плечи. Будь ногти подлиннее, остались бы следы.
– Я что-нибудь говорила во сне? Говорила?
– Нет-нет, успокойся. Ты что-то бормотала, но я ничего не разобрал. Ложись. Еще очень рано. Поспи. А я буду тебя караулить.
– Я так не усну. Прошу тебя, уходи.
– А вдруг тебе опять что-нибудь приснится?
– Нет, все уже в порядке. Иди к себе. Тебе тоже надо поспать.
– Здесь вполне хватит места для двоих, – стоял на своем Никита.
– Нет, уходи. Я хочу спать одна.
– Ты что, превратишься в лягушку, если я останусь?
– Не валяй дурака. Давай завтра поговорим.
С тяжелым вздохом Никита поднялся, оделся и ушел.
Его мучили вопросы. Знать бы только, как их задать.
ГЛАВА 7
На следующее утро никаких вопросов задано не было. С утра на пляж на Быстрых Ногах поехали вчетвером: Никита, Нина, Бронюс и Нийоле. Шел самый общий, ничего не значащий разговор. Никита спросил, правда ли, что Бронюс возвращается в Вильнюс, или он сказал это вчера только для Зои Евгеньевны. Бронюс подтвердил, что и вправду должен уехать. Искупнется с утра – и в машину.
Чтобы не объяснять всем, почему она – не Владимир Сальников, не Юрий Прилуков и не Ян Джеймс Торп[7]7
Чемпионы мира по плаванию разных лет.
[Закрыть], Нина сказала, что для нее вода слишком холодна и что она лучше погреется на солнышке. Остальные искупались, а Нина с Кузей остались загорать. В этот день, отметил Никита, она надела бикини: ему хотелось думать, что для него. Это был очень красивый купальник в белую и синюю полоску, как матросский костюмчик, только полоски шли не просто поперек, они сламывались под разными углами, подчеркивая маленькие, но изящные выпуклости ее фигуры. Нина в нем казалась совсем девочкой. Бронюс несколько раз оглянулся на нее, и Нийоле шлепнула его пониже спины, а он засмеялся и сказал Никите, чтобы не упускал удачу.
Никита чувствовал себя немного подавленным. Он старательно делал вид, что все в порядке, но в душе у него росла досада на Нину. Почему она прогнала его вчера? Почему она всякий раз его прогоняет? Почему, спросил он себя в сердцах, она ведет себя как проститутка? Только проститутки боятся оргазмов. Но как сказать ей об этом?
Нина, казалось, угадывала его настроение и вела себя сдержанно. Они перекусили на набережной вчетвером, после чего Бронюс и Нийоле весело попрощались, забрали свои велосипеды и укатили.
– Чем займемся? – спросил Никита с наигранной бодростью.
Нина выразительно пожала плечами:
– Боясь показаться занудой, в который раз напоминаю: я приехала сюда, чтобы побыть овощем. И вот смотри: катаюсь на велосипеде, уже почти научилась плавать, побывала на яхте, что для меня нехарактерно…
– И каждый день пашешь, как папа Карло, у плиты, – закончил за нее Никита.
– «Зрительная масса ничего такого не заявляла», – процитировала Нина бессмертное произведение. – Я люблю готовить. Может, купим угрей на ужин? Или миноги, или еще чего-нибудь копченого?
– Давай, – согласился Никита. – Может, хочешь пройтись по магазинам?
Она уловила нотку страха в его голосе и улыбнулась.
– Успокойся. Сегодня воскресенье, магазины закрыты. И вообще, если я захочу пройтись по магазинам, тебя с собой не возьму. Мужчины звереют, когда приходится таскаться по магазинам вместе с женщинами.
– Истинная правда, но я готов пострадать. Буду носить за тобой штатив.
Она с улыбкой оглянулась на него.
– Спасибо, но не стоит. Ты будешь подсознательно давить на меня, я буду нервничать, торопиться, в общем, весь кайф от покупок ты мне поломаешь. Нет уж, если мне захочется пройтись по магазинам, я предпочитаю чувствовать себя свободной. А ты бы лучше подъехал на машине и забрал меня с покупками, чтобы я не возвращалась домой, как вьючный ишак. Хотя вряд ли я много куплю, мне просто любопытно посмотреть, чем тут торгуют.
– Ладно. И все-таки, что мы будем делать вечером?
Нина вдруг пристально взглянула на него своими алмазными глазами.
– А что бы ты делал, если бы меня здесь не было?
– Скорее всего, сидел бы за компьютером, – честно признался Никита. – А может, уехал бы в Вильнюс вместе с Бронюсом. Только не думай, что ты мне помешала, – поспешил он, не давая ей возразить. – Кстати, тут тоже есть злачные места. Как ты насчет ночной жизни?
– Прохладно. Более чем. Я не люблю мигающей цветомузыки, не люблю попсы. Я от нее дурею. Быть овощем я могу и без этих хлопот. И потом, мне кажется, в злачном месте велика вероятность встретить Зою Евгеньевну и Ко.
– Ты что, боишься ее?
– Конечно, нет! С какой стати мне ее бояться? Но, как и королеве, мне это не показалось бы забавным.
– А знаешь, откуда взялось это выражение? Про королеву? – спросил Никита.
– Честно говоря, нет. Я на него не раз натыкалась в книжках, но понятия не имею, откуда оно взялось.
– А я знаю. Мне бабушка в детстве рассказывала. Когда вышла первая книжка о приключениях Алисы в Стране чудес, королева Виктория пришла в восторг и выразила пожелание, чтобы следующую книжку Льюис Кэрролл посвятил ей. Он так и сделал. Посвятил ей свою следующую книжку: «Введение в трактат о детерминантах». Он же был математиком. Королева заявила, что ей – «нам», она же употребляла королевское «мы», – эта шутка не показалась забавной. И ее слова ушли в фольклор.
– Значит, по чувству юмора Льюис Кэрролл сильно опережает королеву Викторию, что тут еще можно сказать? Ах да: у тебя была замечательная бабушка.
– Ну так что же? На ночных развлечениях ставим крест?
– Если тебе хочется… – нерешительно протянула Нина.
– Мне важно, чего хочется тебе.
– Да я бы лучше провела тихий вечерок дома, посмотрела бы еще какое-нибудь кино.
– Ну, этот праздник, считай, всегда с тобой. Но на следующей неделе мы едем в Вильнюс. Билеты я заказал. Хочешь, можем задержаться на пару дней и правда съездим в Тракай.
– Нет, – решительно покачала головой Нина, – я не могу так надолго оставлять Кузю. Ему только что пришлось пробыть без меня чуть не два месяца…
Она вдруг замолчала. Кузя, словно понимая, что речь идет о нем, беспокойно заплясал вокруг нее. Он как будто пытался заглянуть ей в глаза.
– Когда это он жил без тебя два месяца? А ты где была в это время?
– Неважно. Давай поговорим о другом. Если ты хочешь съездить в Вильнюс или пойти в ночной клуб, пожалуйста, не обращай на меня внимания. Я прекрасно проведу время одна. Ты не обязан меня развлекать. Я же не рассчитывала на такую прекрасную компанию, когда ехала сюда.
Никита все больше хмурился.
– То есть опять ты меня отшиваешь.
– Ничего подобного. Слушай, давай не будем спорить. Ты сказал, что всегда можешь устроить мне кино? Я выбираю кино.
– Только не «Мальтийский сокол»? – недобро усмехнулся Никита. – Что тогда? «Двойную страховку»?
– Если тебе больше нечего предложить, я могу и дома посидеть. – Нина тоже рассердилась.
– Да ладно, я шучу. Посмотрим любой фильм по твоему выбору. Пошли покупать миноги. Мы же хотели купить миноги? А может, хочешь крабов? Здесь можно купить.
– По цене «Мерседеса»? – насмешливо осведомилась Нина.
– Ничего, можем себе позволить. Это не дороже вечера в ночном клубе.
Мир был восстановлен. Они купили миноги, крабов и – по настоянию Никиты – какого-то невероятного португальского вина.
Когда они вернулись домой, позвонил Сергей Дмитриевич и предложил расписать пульку. Никита бросил взгляд на Нину. Вряд ли она вообще умеет играть в преферанс.
– Извините, у нас другие планы, – сказал он.
Португальское вино оказалось восхитительным на вкус. Вообще, «ужин миллионеров», как окрестила его Нина, прошел прекрасно. Наметившаяся было ссора была забыта. После ужина они посмотрели фильм с Грегори Пеком «Прямо над головой» – суровую военную драму без любовной линии, без единой женской роли. Этот фильм, к изумлению Никиты, выбрала сама Нина.
– А чему ты удивляешься? – спросила она. – Разве плохая картина?
– Замечательная, – согласился Никита, – но я не сказал бы, что женская.
– У тебя превратное представление о женщинах. Во всяком случае, обо мне.
Никита почувствовал, что опять назревает ссора, и поспешно предложил посмотреть что-нибудь еще.
– У меня есть один интересный фильм, правда, цветной, но тебе он должен понравиться. «Афера Томаса Крауна».
– Да я его по телевизору видела! – пренебрежительно отмахнулась Нина. – И мне ни капельки не понравилось. Честно говоря, еле до конца досидела. Не люблю Пирса Броснана. Сахарин-ландрин.
– Согласен, но Пирс Броснан – это ремейк. А я тебе предлагаю оригинал. Со Стивом Маккуинном. Никакого сахарина.
– Ну давай. – Нина уселась поудобнее.
Фильм привел ее в восторг.
– Да, это мое кино, – признала она. – Как он ее надул в финале! С ума сойти!
– А ее тебе не жалко? – насмешливо спросил Никита.
– Ни капельки! Нет, Фэй Данауэй играла великолепно, куда этой лошади Рене Руссо! Но жалеть ее героиню? Типичная стяжательница. Променяла свободу и любовь такого мужчины на дензнаки.
– А может, для нее дензнаки – это и есть свобода? – хитро прищурился Никита.
Нина отнеслась к вопросу серьезно.
– Деньги очень много значат, – призналась она. – Они дают независимость… когда не порабощают. Но свобода – это совсем другое… Томас Краун был бы свободен и в тюрьме, только он, слава богу, никогда не попадет в тюрьму. Он умен, ловок, не верит законам и рассчитывает только на себя. Его невозможно застать врасплох. И даже самая коварная женщина не сможет его переиграть… Потрясающий фильм!
– Рад, что сумел тебе угодить. Ну как? Хочешь еще что-нибудь?
– Не сегодня. Уже поздно.
Никита проводил ее до дому и, конечно, остался. Нина не спорила с ним, не сопротивлялась, когда он раздевал и целовал ее, но все это было до известного предела. Он был бережным и нежным. Он целовал тонкую гладкую кожу, натянутую на хрупкие косточки, проводил губами по впалому животу, по выступающим ребрам, снизу подбираясь к груди, он щекотал языком чувствительные соски, и они твердели, поднимались ему навстречу, отвечая на ласку. Но потом она брала дело в свои руки. Сильная, хищная всадница, она беспощадно выжимала из него все силы, не давая ему взять верх. А потом прогоняла его прочь.
– Ты бы еще приказала голову мне отрубить, – проворчал Никита. – Прямо как Клеопатра.
– При чем тут Клеопатра?
– Ты на нее похожа.
– Правда? Когда ты с ней виделся в последний раз?
Вот этим она его и брала: ей всегда удавалось его рассмешить. Он обнял ее крепко-крепко, шутливо поцеловал в макушку.
– Позволь мне остаться.
– Я не смогу уснуть.
– Ну почему?
– Я буду нервничать, ворочаться с боку на бок, сама не засну и тебе не дам. Давай лучше выспимся, а завтра…
– Расскажи мне историю про тот эскиз.
– Прямо сейчас?
– А почему бы и нет?
Нина приподнялась на локте.
– Давай лучше завтра.
– А завтра расскажешь? Честно-честно?
– Если хочешь, расскажу. Я вовсе не собиралась тебя интриговать. Просто это неприятная история. Еще одна неприятная, некрасивая история. Почему-то мне на них везет.
– Что-то вроде истории с Зоей Евгеньевной?
– Хуже. Нет, не хуже, просто в другом роде. Иди спать. Завтра поговорим.
Никита поцеловал ее, укрыл одеялом и ушел.
На следующее утро, когда он зашел в коттедж своего старого друга Павла, Нина на кухне жарила оладьи. Специально для него: сама она всегда ела на завтрак «кашу красоты» – овсянку с орехами и курагой.
– По-моему, тебе надоел омлет. – Она оглянулась на него через плечо. – Ты не против оладий?
– Как я могу быть против? Бабушка умела делать оладьи. Иногда она меня баловала.
– Мне кажется, она баловала тебя всю жизнь. Ты ведь был ее любимцем, правда?
– Я бы так не сказал, – нахмурился Никита. – Бабушка была очень строгая. Требовательная. Но нет, ты права, она меня любила. Она говорила, что я напоминаю ей деда.
– А разве твой отец не был похож на деда?
– Только внешне. На него нельзя положиться. А дед… Бабушка называла его Каменная Стена, как американского генерала Джексона. Она, когда прочитала его дело… Она мне рассказывала, что он ни в чем не признался на допросах, никого не оговорил, ни себя, ни других… Конечно, в этом была и ее заслуга. Она сбежала из Москвы, и у НКВД не осталось заложников. Им нечем было шантажировать деда. А когда бабушка умерла, оказалось, что она свою приватизированную квартиру и вообще все, что у нее было, завещала мне. Просила только позаботиться о тете Маше и ее детях. А отцу – ничего. Он не был упомянут в завещании. Он страшно обиделся. Оказывается, он рассчитывал на эти деньги. Она ведь получала гонорары с патентов деда.
– Вы с ним поссорились? – спросила Нина.
– Произошел, что называется, крупный разговор. Я уже тогда был бизнесменом, в деньгах не нуждался. А он запутался в своих любовницах, ему вечно не хватало. И потом, ему было обидно, что она вообще о нем не упомянула. Как будто его вовсе не было. Но… знаешь, что странно? Он не любил вспоминать свое детство, поселок в тайге, школу в одной комнате… И он как будто винил в этом бабушку. Нет, умом он все понимал: то были репрессии, сталинская эпоха… Но, мне казалось – и, я уверен, бабушка тоже это чувствовала, – подспудно он винил ее.
– В чем? – Нина выставила перед ним на столе горку оладий, сметану в горшочке и чашку кофе. – Может, хочешь меду? Надо будет съездить на хутор, сметаны уже кот наплакал. Прости, я тебя перебила. Так в чем он винил ее?
– Не знаю, мы никогда не говорили об этом напрямую. В том, что она не устроилась как-то более ловко и умело, как он сам всю жизнь устраивался. Чтобы они могли жить в городе и не голодать, не копаться в огороде, не ходить на лесоповал… Не знаю.
– Но это же глупо! В городе их арестовали бы в одну минуту!
– Говорю же тебе, мы никогда не обсуждали это в открытую. У него была просто застарелая детская обида. Возможно, подсознательная. А тут вдруг оказалось, что она ничего ему не оставила.
– И что ты сделал? – спросила Нина.
– Все отдал тете Маше. Я хотел перевезти их в Москву, когда в Грузии стало невозможно жить, но выяснилось, что у дяди Миндии брат живет в Америке, и они туда уехали. Еще при Шеварднадзе. У них трое детей и семеро внуков. Для детей Америка – рай. Ради них и уехали. Квартиру продали, и деньги им очень пригодились.
Никита умолчал о том, что, помимо бабушкиных денег, положил на имя каждого из своих внучатых племянников по сто тысяч долларов на образование и открытие собственного бизнеса.
– А отцу ничего не досталось?
– Такова была бабушкина воля. Не беспокойся, – криво усмехнулся Никита, – отец скоро забыл свою обиду. Он вечно берет у меня деньги без отдачи, и я никогда ему не отказываю. Слушай, а почему мы опять говорим обо мне? Ты же обещала рассказать историю своего эскиза!
– Потом. Давай съездим к Алдоне, купим сметаны и творога. А потом на пляж.
– Любишь ты жариться на пляже!
– А ты нет?
– Кто я такой, чтоб возражать, если Клеопатра велела! Едем на хутор, а потом на пляж.
Но Нина вдруг встревожилась:
– Слушай, ты не обязан. Если хочешь поехать еще куда-нибудь…
– «Но я хочу быть с тобой, хочу быть с тобой, и я буду с тобой», – пропел Никита бессмертные строки Ильи Кормильцева.
Они съездили на хутор и купили продукты. Заодно Никита поговорил с Алдоной, чтобы она на следующие выходные взяла к себе Кузю.
Во дворе у Алдоны сидел на цепи здоровенный полкан, правда, с виду довольно добродушный. Он встретил Кузю глухим басовитым лаем, и Кузя храбро облаял его в ответ.
Алдона прикрикнула на пса, и он замолчал. Умолк и Кузя.
– Он вам не помешает, – волнуясь, говорила Нина. – Я привезу вам корм, ему больше ничего нельзя, только специальный корм и свежую воду, и, пожалуйста, не давайте ему сахару, ему вредно для зубов…
– Гярай (хорошо), пони, гярай, – кивала Алдона.
У Нины вдруг выступили слезы на глазах.
– Поймите, у меня, кроме него, никого нет.
Алдона, как могла, заверила ее, что все будет хорошо (гярай), что она сбережет Кузю и вернет его в целости и сохранности. Кузя сидел тут же на земле, переводя взгляд с одной женщины на другую, словно понимал, что речь идет о нем.
Потом Нина с Никитой поехали на пляж. На этот раз купальник был другой, золотисто-бежевый, и он почти сливался по цвету с ее кожей.
– Смотри, как ты уже здорово загорела! – заметил Никита.
Нина рассеянно кивнула. Он видел, что она подавлена.
– А знаешь, – вдруг предложил он, – если ты так беспокоишься за Кузю, мы можем взять его с собой.
– Как? В гостиницу не пустят.
– А мы не поедем в гостиницу. Мы поселимся у Бронюса. Это же суббота. Он уедет сюда, а мы остановимся у него. И никто нам не помешает взять Кузю. Он посидит один, только пока мы будем на концерте. Идет?
– Это было бы просто классно! А это удобно? – тут же спохватилась Нина.
– Бронюс – друг. Он все поймет и не будет возражать. Хочешь, позвоню ему прямо сейчас?
– Может, это неудобно? Он же на работе… Хочу. Звони.
Никита набрал номер.
– Бронюс? Привет. Тут такое дело… – И Никита объяснил по-литовски, в чем проблема. – Все, – сказал он, захлопнув мобильник. – Дело сделано. Едем с Кузей.
Кузя отозвался радостным лаем.
Они шли вдоль берега, Кузя бежал впереди, лихо закрутив хвост спиралью, гонялся за волнами.
– Ты даже не представляешь, что для меня это значит, – запинаясь от волнения, заговорила Нина. – Они хорошие люди, – Никита понял, что она имеет в виду Алдону и ее мужа, – но они могут сделать что-нибудь не так… Не со зла, а просто потому, что не понимают. Накормить его чем-нибудь жирным или… Ты видел, какой у них зверюга во дворе?
– Юзек? Да он добрый! Он никого не трогает, только лает. Кстати, Кузя ответил ему вполне достойно. И они почти тезки.
– А если они спустят его с цепи? Мало ли что может быть! Знаешь, как говорят про носорога? Животное подслеповатое, но при весе в три с половиной тонны это не его проблема.
– Успокойся, мы же договорились, что возьмем Кузю с собой!
– Да. Да. Я бы только не хотела, чтобы Алдона обиделась.
– Не волнуйся, я ей все объясню. Скажу, что мы нашли другой выход. Что ты не хочешь расставаться со своей собакой… Ты же говорила, что вам недавно пришлось расстаться…
Нина отерла слезы.
– Да, у меня было… нечто вроде командировки.
– Командировки? «Какие у страхового агента могут быть командировки?»
– Какого страхового агента? – рассеянно спросила Нина. – A-а, «Берегись автомобиля»… Один из моих любимых фильмов. Я вообще-то к советскому кино отношусь очень избирательно… Бывают, конечно, исключения, но редко… – Она вдруг рассмеялась. – Знаешь, у меня есть одна соседка, девяностолетняя старуха, бывший доцент ГИТИСа. Я ей продукты покупаю… и лекарства. Ей самой тяжело. Она одинока: муж умер, детей не завела. Я ее мысленно называю «Полковнику никто не пишет»[8]8
Повесть Габриеля Гарсии Маркеса (р. 1928 г.), колумбийского писателя, лауреата Нобелевской премии, автора романа «Сто лет одиночества».
[Закрыть].
– А почему не «Сто лет одиночества»?
– Ну, она не сто лет была одинока, а только последние лет двадцать пять… когда на пенсию ушла. И потом, какая разница? Автор тот же, тема та же. В общем, у нее дефицит общения. Но она такая… такой культуртрегер. Все время руководит моим духовно-нравственным воспитанием.
– За неимением собственных детей, – вставил Никита.
– А также новых учеников. Всякий раз, как я к ней захожу, она спрашивает так строго-строго: «Что вы смотрели вчера по телевизору?» Я отвечаю… ну, допустим, «Тельма и Луиза». А она вздыхает так скорбно, поджимает губы: «Опять американский». Она считает, что смотреть нужно только наше кино, что наши артисты – лучшие в мире и так далее. И этот разговор повторяется у нас каждый раз.
Никита засмеялся и предложил пойти искупаться. Лишь много позже он сообразил, что Нина так и не ответила на его вопрос о командировке.
Они вернулись к покрывалу.
– Кузя, сидеть! – приказала Нина.
– Р-р-ряф! – недовольно отозвался Кузя, но послушно сел, а потом даже лег, свернувшись калачиком.
– Не скучай, мы ненадолго, – ласково сказала ему Нина.
Они пошли к воде, как всегда, он подхватил ее на руки и перенес сразу на глубину.
– Давай так, – предложил Никита. – Держи меня за руки. Так, а теперь перебирай ногами. Нет, не напрягай так спину, не запрокидывай голову. Не бойся воды. Я тебя держу. Старайся дышать. Ничего не бойся. Работай ногами и держись.
Нина старательно замолотила ногами по воде.
– Можно не так сильно, – засмеялся Никита. – Опусти ноги под воду. Спину не напрягай. Почувствуй, что вода тебя держит.
Она и впрямь что-то почувствовала. Усилием воли заставила себя расслабиться. Только голову опустить никак не могла.
– Попробуй окунуть лицо в воду, – посоветовал Никита. – Хоть на секунду. Ничего страшного не будет.
Нина покорно опустила лицо в воду и тотчас же снова вскинула голову.
– Так, хорошо, – подбодрил ее Никита. – Теперь давай еще разок. Не спеши. Глотни побольше воздуха, опусти лицо в воду и под водой выдохни через рот. И попробуй открыть глаза под водой.
– Нет, этого я не смогу.
– А ты не бойся. Под водой прекрасно видно. Попробуй.
Она попробовала и закашлялась. Никита обнял ее, погладил по спине, успокоил:
– Ничего страшного. Давай попробуем еще раз.
– Может, не надо? – жалобно попросила Нина. – Может, хватит?
– У нас почти получилось. Давай еще разок. Переведи дух. Успокойся. Под водой только выдыхай, не пытайся вдохнуть. Главное, открой глаза. Это поможет тебе преодолеть страх. Ну, готова?
Они снова взялись за руки в воде, Нина начала перебирать ногами и опустила лицо в воду. На этот раз все прошло благополучно.
– Теперь давай так. Ты будешь поднимать голову – только не запрокидывай! – и вдыхать воздух, а потом опускать в воду и выдыхать. И так несколько раз. Вперед!
– Я держусь! – воскликнула Нина. – Держусь!
– Что и требовалось доказать. Теперь попробуй очень осторожно отпустить мои руки.
– Давай выйдем на мелкое место, – попросила она. – Чтобы я могла стоять, если что.
– Ладно, – засмеялся Никита. – Пошли на мелкое место.
У нее получилось. Она сумела сама удержаться на воде. Это было непередаваемое ощущение.
– Я плыву! – прокричала Нина. – Я плыву!
– Вот видишь!
Она скоро выбилась из сил и встала на дно. Но ей удалось немного проплыть самой!
– По-моему, ты перекупалась. Вон, даже губы синие, – заметил Никита. – Айда на берег. – Уже привычным жестом он взял ее на руки и вынес из воды. – Давай пробежимся.
Они добежали до покрывала. Никита умчался куда-то, пока Нина вытиралась и меняла купальник, вернулся с резиновым мячиком и затеял с Кузей игру в футбол.
– Ты ограбил какого-нибудь несчастного ребенка?
– Обещал вернуть. Что-то облачно сегодня, надо согреться. Вливайся.
Нина присоединилась к игре. Они долго бегали по песку с мячом, перемазались, пришлось идти в оборудованную на пляже душевую. Потом оделись, поели и вернулись домой.
– Ты не простудилась? – заботливо спрашивал Никита. – Давай-ка я налью тебе коньяку.
– Я крепкого не пью, забыл?
– Это не водка. Это великолепный французский коньяк. Мягкий, как бархат. Вот, попробуй. Я налью тебе минералки, чтобы запить. Смотри, какой букет. Чувствуешь? – Он налил коньяк в тонкую пузатую коньячную рюмку, а рядом поставил стакан с минеральной водой. – Считай, что это лекарство.
Нина взяла рюмку и опрокинула в себя содержимое залпом. Она тут же закашлялась, прослезилась и схватилась за стакан с водой.
– Кто ж так пьет коньяк! – простонал Никита.
– Сам сказал, что надо как лекарство, – принялась оправдываться Нина.
– Пить коньяк – это целый ритуал. – Никита налил еще одну рюмку. – Вот смотри: коньяк нужно согреть в ладонях, понюхать букет, а потом тихонько, не спеша, взять в рот, посмаковать…
– Он же горький!
– Он не горький. Давай, попробуй еще раз.
– Он жжется!
– Он не жжется. Ты разок обожглась, теперь пройдет легче. Ну, попробуй.
– Мучитель.
Нина взяла рюмку и старательно проделала весь ритуал, но «посмаковать» коньяк так и не смогла, торопливо проглотила. Горло опять обожгло, но уже не так сильно, зато потом в груди как будто расплылось теплое золотистое сияние. Она улыбнулась.
– Пойдем к тебе, – предложил Никита. – Ты обещала рассказать про эскиз.
– А я-то надеялась, ты забыл. Ладно, идем.
Они перешли в соседний коттедж, и Нина переоделась в свой теплый наряд: легинсы, свитер и кардиган.
– Давай выпьем кофейку, – предложила она. – Садись, я сейчас принесу. Или хочешь чаю?
– Нет, лучше твоего кофе. Никто на свете не варит кофе так, как ты.
– Тут полагается сказать: «Лестью ты ничего не добьешься». Ладно, я сейчас приду.
Когда она вернулась в гостиную, Никита рассматривал таинственный эскиз. Нина поставила поднос на низкий журнальный столик и забралась с ногами на диван. Он тоже сел и обнял ее одной рукой.
– Ну рассказывай.
– Я окончила институт и устроилась на работу в дизайнерский дом некой Кристы Нильсен.
– Ну и погоняло! Держу пари, на самом деле никакая она не Нильсен.
– На самом деле она даже не Криста, – мрачно подтвердила Нина, – но суть не в этом. Мне хотелось стабильности. Я больше не хотела перебиваться случайными заказами. Нет, мне было грех жаловаться, я поняла, что с голоду не умру, но случайные заказы, они сегодня есть, а завтра их нет… Мне нужна была постоянная работа.
– Я понимаю, – кивнул Никита.
– Я проработала у нее два года, но у нас как-то сразу отношения не сложились. Она все время вмешивалась в мою работу. Конечно, считалось, что я молодой специалист, только что из училища, но Криста действовала по принципу «Нехай хижче, абы иньше».
– Как-как? – заинтересовался Никита.
– Это по-украински. Моя мама так говорила. «Пускай хуже…»
– «…лишь бы по-другому», – закончил за нее Никита. – Отличная поговорка. Беру на вооружение. И что же она делала?
– Какой бы фасон я ни разрабатывала, пусть даже классически строгий или асимметричный, она подходила ко мне и говорила… ну, например: «Ниночка, а вам не кажется, что вот здесь лучше бы выпустить косенькую беечку?» или «А давайте посадим на кокеточку». Это не я, – пояснила Нина, перехватив его изумленный взгляд, – это Криста так разговаривала. Все в уменьшительной форме. «Беечка», «оборочка», «рукавчик», «шовчик»… «Тут есть такой моментик»… Честно говоря, от одного этого можно было с ума сойти. Правда, если бы дело было только в этом, я бы, наверное, терпела. Но она упорно навязывала мне свои дурацкие «улучшения», и мне приходилось с боем отстаивать свои идеи. Каждый заказ превращался в схватку. Я от этого устала.
– Чего она добивалась? – тихо спросил Никита.
– А бог ее знает. Может, характер такой… климактерический. Может, прознала, что я беру частные заказы на дом. Правда, она ничего об этом не говорила… Даже не намекнула. А может, я ей просто не нравилась. Помнишь, ты говорил про немотивированную жестокость? Одно могу сказать точно: я ничего такого не делала… в смысле, никак ее не провоцировала. Но я устала с ней бороться и решила подыскать другую работу. Нашла и предупредила ее, как положено, за месяц, что увольняюсь. Она выслушала молча, виду не подала, что недовольна. Я хотела – знаешь, как это бывает? – уйти в отпуск и не вернуться. Но тут она попросила меня обслужить одну строптивую клиентку. Обычно она весь «эксклюзив» делала сама, а тут вдруг такое доверие… Но я ничего не заподозрила.
– А что у нее были за клиенты?
Нина задумалась:
– Кое-кто из шоу-бизнеса, но так, по мелочи. В основном просто богатые тусовщицы. Им самое главное, чтобы был «эксклюзив», понимаешь? Чтобы платье было в единственном экземпляре. Даже если это повседневный костюм.
– Вы работали вдвоем?
– Нет, в мастерской было еще несколько закройщиц, но я – самая младшая. К другим она так не приставала со своими дурацкими улучшениями. А тут вдруг принялась буквально умолять, говорила, что этой даме не угодишь, что, может быть, у меня получится… Вот бы тогда и почуять подвох, но мне даже в голову не пришло. Криста привела мне клиентку. Молодая дама, богатая, внешность изумительная… Я согласилась.
– Значит, клиентка тебе понравилась? – уточнил Никита.
– Я этого не говорила. Она меня заинтересовала, потому что у нее была прекрасная фигура, но, по сути, она была из таких… «Милый, купи мне эту шубку, и я целый месяц буду любить тебя всю жизнь».
Никита засмеялся. Нина тоже улыбнулась, дала ему отсмеяться, а потом продолжила:
– У меня таких клиенток много. Но эта держалась поначалу вполне нормально, даже приветливо… Я разработала для нее потрясающий фасон – в стиле позднего Уорта.
– Кого?
– Уорта. Чарльз Фредерик Уорт. Англичанин, живший в Париже. Это был первый в истории профессиональный кутюрье и, по-моему, величайший из всех. Могу поставить рядом с ним только Коко Шанель. Он родился слишком рано и намного опередил свое время… Он жил в девятнадцатом веке. Родился в 1825-м, а умер в 1895 году. Это он придумал кринолины и турнюры…
– Погоди, я думал, кринолины – это восемнадцатый век!
– Путаешь с фижмами. Это не одно и то же. Нет, юбки колоколом носили и в восемнадцатом веке, и еще раньше, но классический кринолин на обручах – это Скарлетт О’Хара, «Унесенные ветром». Шестидесятые годы девятнадцатого века. Ты фильм-то видел?
– Без особого восторга, – признался Никита.
– Аналогично, – кивнула Нина. – Но ты помнишь эти огромные пышные юбки в начале фильма? Их придумал Уорт. А уже во второй серии их сменяют турнюры. Но самое интересное знаешь в чем? Уорт мечтал совсем о другом. Он хотел, чтобы платье выявляло, а не искажало естественные пропорции фигуры. К концу жизни он стал делать такие фасоны. – Она вскочила с дивана, сняла с полки эскиз и вернулась. – Вот оно, платье в стиле Уорта. Погоди, да что я тебе объясняю, ты же его видел на свадьбе!
– На какой свадьбе?
– Не спи, замерзнешь. На свадьбе Тамары и Павла, на какой же еще? Платье невесты.
– Я ничего не понимаю. – Никита схватился за голову. – Это Тамара была строптивой клиенткой? Но ты же знаешь ее со школы!
– Господи, да при чем тут Тамара? Ах да, ты не понимаешь… К Тамаре это платье попало уже потом… Если хочешь знать, дай мне рассказать все по порядку.
– Да, конечно.
– Я просто хотела, чтобы ты представлял себе это платье.
– Платье было сногсшибательное, – честно признал Никита.
Платье он помнил. Это было единственное, что ему понравилось в невесте. Оно драпировалось мягкими складками, ниспадая с левого плеча, а на правом бедре был разрез, начинавшийся чуть ли не от бедренной косточки, и там тоже складки падали до самого низа. Ногу, мелькавшую в разрезе, невозможно было разглядеть. Она дразнила воображение. Никита точно знал, что ноги у Тамары кривоваты, но если бы впервые увидел ее в этом платье, ни за что не поверил бы.
