Текст книги "Глаза Клеопатры"

Автор книги: Наталья Миронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Она подала в суд, но у нее даже заявление не приняли.

Тогда она обратилась в газеты. Ее историей заинтересовался один из лучших журналистов того времени, но вмешались высшие силы, и подготовленная к печати статья была опубликована в урезанном виде. В редакции сказали, что «научные подробности не представляют интереса для широких читательских масс», хотя выведенные дедом Никиты сорта засухоустойчивых злаковых культур и винограда широко использовались на Кубани и в Крыму, становясь хлебом и вином уж для самых что ни на есть «широких масс». Доброе имя ученого было восстановлено, но его открытие по-прежнему ему не принадлежало.

Зато благодаря хлопотам журналиста бабушке дали хорошую трехкомнатную квартиру на Новопесчаной улице, в доме, построенном немецкими военнопленными, куда она и вселилась вместе с детьми и свекровью. «Каменный гость» отступил, но только на время. Казнь была отложена.

Одновременно бабушка занималась насущными делами. Она устроилась на работу в редакцию толстого литературного журнала. У нее было двое уже взрослых детей, никогда не посещавших советскую школу. Оказалось, что это не так уж и страшно. Конечно, бабушка не преподавала марксизм-ленинизм, но эту трудность дети преодолели, а по остальным предметам бабушка подготовила их неплохо. Маша и Игорь сдали экстерном школьные экзамены и получили аттестаты. Маша поступила в Первый медицинский, Игорь – в МГУ, на факультет журналистики. Свекровь вскоре после переезда в Москву слегла, и ее пришлось положить в больницу. Уральские приключения сильно подорвали ее здоровье. Не прожив и года в столице после возвращения, она умерла.

Маша, окончив институт, познакомилась с военным врачом, грузином с забавным и каким-то женским на русский слух именем Миндия, и вышла за него замуж. У него была отличная однокомнатная квартира в генеральском доме на улице Викторенко у метро «Аэропорт», и Маша ушла жить к нему. А еще через несколько лет женился Игорь, и у них с женой родился сын Никита.

Никита очень любил тетю Машу и дядю Миндию, но, когда ему было лет десять, дядя Миндия уволился с военной службы: ему давно хотелось вернуться в Грузию. Перед отъездом они с женой прописали к себе бабушку, и она осталась жить одна в большой квартире с альковом и просторной кухней, в которой помешался диван.

Вот к ней-то, благо это было недалеко от дома, и начал убегать Никита, когда родители разошлись, а жизнь с матерью стала невыносимой. Бабушка, недолго думая, предложила ему переселиться к ней. Она уступила ему свою кровать в алькове, а сама ушла спать на диван в кухню. Никита настаивал, что диван в кухне должен достаться ему, но бабушка сказала, что он-то растет вверх и на диване в кухне не поместится, а она – уже вниз, и для нее этот «топчанчик» в самый раз.

Бабушка не оставляла попыток добиться правды для деда, но хрущевская «оттепель» кончилась, наступили «холода», и она решила последовать завету Корнея Ивановича Чуковского: «В России надо жить долго».

Бабушкин час наступил в 1987 году. Для этого пришлось немало потрудиться. Все время возникали непредвиденные осложнения. «Мародер» каким-то боком оказался представителем одной из малых народностей России и ловко этим обстоятельством воспользовался: организовал письма земляков в свою защиту.

– Поймите, – втолковывали бабушке в уже опостылевшем ей президиуме Академии наук, – мы прекрасно понимаем, что он негодяй, но он считается гордостью чувашского народа. Нельзя же ранить чувства сразу стольких людей!

Бабушка – «каменный гость» – была непреклонна. С ней самой тоже не все оказалось в порядке. В свое время она не дала советской власти толком себя репрессировать, и теперь непонятно было, как возместить ей пережитые «неудобства». Она отвечала, что ей ничего не нужно. Главное, восстановить научное авторство деда.

Провели экспертизу его черновиков, сохраненных железной старухой, пронесенных через ссылку, войну и послевоенное лихолетье. Экспертиза подтвердила то, что всем и без нее было известно: метод выведения засухоустойчивых злаков и сортов винограда был разработан Юрием Алексеевичем Скалоном, любимым учеником академика Прянишникова.

Деда реабилитировали повторно, на этот раз вместе с его научными достижениями. В президиуме Академии наук состоялся торжественный вечер. Бабушка, царственно величественная, в переливчатом темно-синем платье с белым кружевным воротником «принцесса», стояла, держа спину прямо, как артистка Ермолова на знаменитом портрете Серова, и никого ни за что не благодарила. Ей жали и целовали руку, ей вручали патенты, она молчала, лишь еле заметно наклоняя голову с густыми волнистыми серебряными волосами, уложенными в красивую прическу.

Все нужные слова за нее говорил ее сын, Игорь Юрьевич Скалон – представительный господин, на которого она не обращала никакого внимания.

Никита понимал, что водораздел между матерью и сыном пролег уже давно, пожалуй, еще до его, Никитиного, рождения. Отец был очень талантлив, но он сделал свой выбор, и это был даже не «Выбор» Юрия Бондарева, а скорее «Обмен» Юрия Трифонова. Он вступил в партию, чего бабушка категорически не одобряла. Отец в ответ твердил ей, что нормальный мужчина с нормальным мужским честолюбием в нашей стране не может сделать нормальную человеческую карьеру, не будучи членом партии.

А потом началось то, что бабушка прямо называла вырождением. Отец Никиты писал «заказные», «правильные», «нужные» статьи и вообще «колебался вместе с линией партии». Никита понял это слишком поздно. Отец оправдывал советское вторжение в Чехословакию, потом в Афганистан. Занял благодаря тестю высокую административную должность в АПН. А когда грянула перестройка и все, что раньше было нельзя, вдруг стало можно, он мигом «перестроился» и перешел на разоблачительные статьи. Но номер не прошел, его слишком хорошо знали и помнили.

Слишком часто ему приходилось слышать в свой адрес: «А как же вы раньше утверждали совсем другое?» Бабушка наблюдала за ним не без злорадства. Ему пришлось уйти из журналистики, и он пристроился в кооперативное издательство, выпускавшее серию зарубежных детективов. Эта работа пришлась ему по душе. С годами Игорь Юрьевич перестал интересоваться чем-либо, кроме детективных романов.

Когда торжественная часть была окончена и все устремились к банкетным столам, уставленным по случаю бесславного провала антиалкогольной кампании винными и водочными бутылками, бабушка шепнула Никите:

– Увези меня отсюда.

Он отвез ее домой, и за победу они тихо выпили в просторной кухне, где, помимо стола, плиты и буфета, помещался еще и диван.

– Жаль, Анатолий не дожил, – вздохнула бабушка, вспомнив своего друга-журналиста, умершего в 1984 году, накануне перестройки.

Потом они молча обнялись. Бабушка не плакала. Они поужинали, поговорили с позвонившими из Тбилиси дядей Миндией и тетей Машей, которым не удалось вырваться на торжество в Москву, и легли спать. Бабушка – на диване в кухне, а Никита – на кровати за занавесью в алькове.

В перестроечное время бабушка опубликовала книгу воспоминаний, которую, как оказалось, писала уже давно. Писала тайно, «в стол», не говоря ни слова даже любимому внуку. Когда возникло общество «Мемориал», она – в свои-то годы! – пошла туда работать. Бесплатно, на общественных началах.

В августе 1991 года Никита с друзьями провел три незабываемых дня в Белом доме. Он глазам своим не поверил, когда его бабушка появилась там в ночь на двадцатое с горой бутербродов, термосом с кофе и парой бутылок водки.

– Как ты прошла? – ахнул он.

Она лишь пожала плечами.

Двадцать второго августа они вместе стояли на площади и смотрели, как поднимается в темное небо Железный Феликс с петлей на шее. Никита то и дело косился на бабушку, не сводившую глаз с памятника. Выражение ее лица просто невозможно было описать. С нее можно было ваять статую Немезиды.

Бабушка умерла три года спустя. Умерла как праведница, во сне. Вечером перед смертью Никита был у нее. Она ни на что не жаловалась. Они вместе поужинали и выпили по рюмочке, а потом она спокойно легла спать. Легла в свою кровать в алькове за занавесью: Никита больше не жил у нее. Утром он позвонил и, когда она не ответила, забеспокоившись, приехал. Тело уже остыло.

Никита похоронил ее на Ваганьковском кладбище в одной могиле с ее свекровью, прошедшей вместе с ней мучительный путь изгнания и возвращения. На этот раз за гробом шло множество людей. Не только сын и внук, не только прилетевшая из Грузии дочь с мужем и тремя детьми, не только сослуживцы из толстого журнала, в котором бабушка работала, шли друзья Никиты и родственники репрессированных, с которыми она познакомилась и подружилась, пока боролась за доброе имя деда. Она умерла спокойно, завершив все свои земные дела. Ей было восемьдесят шесть лет.

Нина долго молчала, выслушав эту историю.

– Знаешь, – осторожно заговорила она наконец, – я тебе немного завидую. Белой завистью.

– Да, я понимаю, – кивнул Никита. – Я же говорю, бабушка была удивительной женщиной. Не знаю, что бы я делал без нее. Давай вернемся, мы уже почти до моря дошли.

Они повернули назад. Было еще совсем светло, июньский вечер плавно переходил в белую ночь.

– А с другой стороны? – осторожно спросила Нина. – У тебя же были дедушка и бабушка со стороны матери?

– Это некрасивая история, – нахмурился Никита. – Зато куда более короткая. Если хочешь, я расскажу.

– Если тебе неприятно…

– Нет. Меня это давно уже не волнует.

Он рассказал вкратце, сухо, не вдаваясь в подробности. Его дед с материнской стороны был крупным советским функционером, дослужился до кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Был он человеком старорежимным, с домостроевскими взглядами. Дочь его совершенно не интересовала. У него были свои представления о том, что должно, поэтому он помог ей поступить в МГИМО, устроил на работу в «Интурист», после чего счел свой долг выполненным. К тому же дочь его разочаровала тем, что вышла замуж за сына репрессированного. С его точки зрения, это было пятно на биографии. Нет, он, что называется, проявил великодушие и помог отцу Никиты устроиться на руководящую работу в АПН, но никаких «личных контактов», как он это называл, с семьей дочери не поддерживал. Иногда приезжала его жена, привозила продукты из распределителя, подкидывала дочери талоны в сотую секцию ГУМа[3]3
  Во времена СССР отдел по обслуживанию номенклатуры.


[Закрыть]. Это была недалекая, судя по речи, даже не очень грамотная женщина. Никита называл ее бабушкой, потому что она была его бабушкой, но ему и в голову не приходило поставить ее на одну доску со своей обожаемой бабушкой Елизаветой Федоровной Скалон.

А дед с материнской стороны всю свою любовь, все амбиции и немалые ресурсы вложил в сына. Сын у него появился поздно, на пятнадцать лет позже дочери. Ему прочили не просто большое, а прямо-таки грандиозное будущее. Его отец, понимая, что свой потенциал он уже исчерпал и дальше кандидата в члены Политбюро ему не пойти (его и так в кулуарах называли вечным кандидатом), решил обеспечить сына карьерой, которой не сделал сам.

Разочарование оказалось страшным. Молодой человек быстро пристрастился к привилегированной жизни, понял, что законы писаны не про него, и пошел вразнос. Он не желал учиться, оценки и зачеты ему приходилось «покупать» папиным влиянием. Он бешено гонял на машине, попадал в аварии, дважды сбивал пешеходов, причем один раз – насмерть. И опять отец его отмазал. Машину объявили угнанной, хотя все понимали, что ее просто невозможно было угнать из охраняемого цековского поселка под Москвой.

С грехом пополам «золотой мальчик» окончил МГИМО и был направлен на стажировку в Англию, где при первой же возможности попросил политического убежища. Он, конечно, наделал шуму. Какое-то время с ним носились, но толку от него было мало, никакой существенной информацией он не располагал, и вскоре все о нем забыли. В Англии он обнаружил то, что раньше как-то не приходило ему в голову: законы писаны и про него тоже, а папино влияние на Уайтхолл и Вестминстер не распространяется. Да и распространять было уже нечего. Узнав о побеге сына, его отец покончил с собой. Самоубийство замяли, похороны устроили на Новодевичьем, куда очень скоро за мужем последовала и жена. А их сын умер в Лондоне в полной безвестности от передозировки наркотиков.

Никита своего непутевого дядю ни разу в жизни не видел.

– Что тут скажешь, – вздохнула Нина. – У одних суп жидок, у других жемчуг мелок… Идем домой, уже поздно. Вон и Кузя набегался.

В самом деле, пес перестал сновать челноком от одного края дороги к другому и теперь тихонько семенил рядом с хозяйкой.

Они вернулись в поселок, и Нина направилась к своему коттеджу. Когда Никита обнял ее, она сказала:

– Я хочу принять душ.

– Интересное начинание. Можем провести его совместно.

Эта идея так захватила его, что он начал раздевать ее чуть ли не на пороге.

– Погоди, – отстранилась Нина, – дай мне Кузю напоить. Ему надо водички попить.

– А потом опять гулять?

– Ну и что? Дверь не заперта, все входы-выходы он знает.

– Ладно.

Когда Кузя был обихожен водичкой, Нина разделась сама, без всякого стеснения. Перехватив взгляд Никиты, она усмехнулась:

– Раздевалки для манекенщиц быстро отучают от ложной скромности. Там все надо делать молниеносно.

Никита воспринял это как сигнал и тоже решил не разыгрывать из себя институтку. Они вместе втиснулись в душевую кабину, и он принялся усердно намыливать ее жидким душистым мылом. Очень скоро это превратилось в тайский массаж. Он медленно водил круговыми движениями по ее спине, по груди, по животу. Нина разгадала его маневр. Когда его рука скользнула ей между ног, она мгновенно повернулась к нему:

– Давай теперь я потру тебе спинку.

Никите пришлось подчиниться. Ее прикосновения безумно волновали его. К тому моменту, когда она повернула его лицом к себе, у него уже была эрекция, не оставлявшая времени на промедление. Он овладел ею тут же, в кабине, омываемый теплыми струями воды. Она прыгнула ему на талию, обвила ее своими длинными, сильными ногами, и они устроили такую скачку, что затряслись толстые волнистые стекла итальянской душевой кабины.

Нина, смеясь, выскользнула из кабины и швырнула выскочившему следом Никите банную простыню. Сама она быстро закуталась в полотенце, расчесала мокрые волосы и взялась за фен. Она что-то сказала, но за воем фена он не расслышал.

– Что?

– Хочешь, и тебе волосы подсушу? Только сядь, а то мне так не достать.

Он послушно сел на табурет, и она принялась колдовать над ним с феном, то и дело взглядывая на плоды своих трудов в зеркале.

Он был красив. Красив по-мужски, без слащавости. Не просто красив, в нем чувствовалась порода. Гордая, хорошо посаженная голова на стройной шее, золотисто-карие глаза в обрамлении золотистых бровей и ресниц, крепкий, прекрасно вылепленный нос, полные, чувственные губы.

– Ты похож на деда? – спросила Нина, отложив фен и наводя последние штрихи щеткой.

– Бабушка говорила, что да. У нее висел в квартире их с дедом портрет, и фотографии она увеличила, тоже всюду расставила и повесила. Он родственник того Скалона, Василия Юрьевича. Ну, того, который издавал газету «Земство». Дед тоже носил усы и бородку. Я однажды попробовал отрастить, и вправду получился вылитый дед, но с ними мороки много, и я все сбрил.

Он поднялся, легко, как пушинку, подхватил ее на руки и унес в спальню.

И все повторилось. Сколько он ни старался, как бы нежно ни подводил ее к заветной грани, она замирала и отказывалась следовать за ним дальше.

– Ты зажимаешься! – возмущался Никита.

– Да, зажимаюсь, – соглашалась Нина.

Он уложил ее на спину, навис над ней, заглянул в лицо.

– Ну, скажи мне, чего ты боишься?

– Отстань. Это невозможно объяснить. Я уже говорила: боюсь потерять контроль.

– И что будет, если ты потеряешь контроль?

– Не знаю, – устало вздохнула Нина. – До сих пор никогда не теряла.

– Может, стоит попробовать?

– Не стоит. Это ты у нас предприимчивый… На яхте вон плаваешь. Бизнесом занимаешься. А я… не знаю. У меня столько всего в жизни было… Я слишком долго боролась за выживание. И теперь… не люблю рисковать. А это… Можешь надо мной смеяться, но, мне кажется, это похоже на смерть.

– Я не буду над тобой смеяться. Англичане в Викторианскую эпоху называли оргазм смертью. И у французов есть такое выражение: petite morte – «маленькая смерть». – Никита нежно провел губами по ее губам. – Но это не значит, что не стоит попробовать. Я не дам тебе умереть.

Но Нина была непреклонна.

– Прошу тебя, я устала. Мне надо выспаться.

Он тяжело вздохнул и встал.

– Ладно, до завтра.

ГЛАВА 6

На следующий день ярко светило солнце, как будто и не было накануне никакого дождя. Никита, верный своему слову, с утра пораньше сгонял на машине в город, разбудил хозяина прокатной конторы и привез Нине велосипед. После завтрака, как она ни отнекивалась, он вывел ее из дому и начал застегивать на ней весьма профессиональные на вид налокотники и наколенники.

– Что это еще за колодки? – нахмурилась она.

– Это чтобы предохранить тебя от травм.

– Они мне будут велики, – ворчала Нина.

– Они регулируются, – ответил Никита, наклонившись, чтобы застегнуть наколенник.

– Это ты мне мстишь за вчерашнее, да? – спросила она жалобно. – Наказываешь?

– Да, – прорычал Никита, скроив зверскую физиономию, – моя месть будет страшной! – и усадил ее на машину.

Ему было забавно наблюдать, как Нина чисто по-бабьи взвизгивает, чувствуя, что теряет равновесие.

– Почему женщины первым долгом начинают кричать, когда им страшно?

– Заглушают свой страх, – тут же нашлась она с ответом.

– Понятно. А с ним что делать?

Кузя разволновался: он оглушительно лаял и лез прямо под колеса.

Нина приказала ему молчать и сидеть тихо, но как тут было усидеть на месте, когда любимая хозяйка взгромоздилась на какую-то непонятную махину, раскачивается из стороны в сторону и поминутно вскрикивает?

Никита присел на корточки.

– Собака, – сказал он тихо и грозно, – я из тебя коврик сделаю.

– Р-р-ряф! – ответил Кузя и оскалил зубки.

– Ты что такое говоришь? – Нина возмущенно соскочила с велосипеда. – Да я из тебя самого коврик сделаю!

– Он вполне может сам за себя постоять.

– И вообще, надоела мне вся эта бодяга! – не слушая его, продолжала Нина. – Я хочу на пляж! Смотри, я совсем не загорела, а сегодня такой чудный день! Я бы уже давно была на пляже!

– Это тебе только кажется. На велосипеде гораздо быстрее. Сейчас ты сядешь и поедешь, нужно только поймать баланс. Между прочим, «велосипед» означает «быстрая нога».

– Похоже на прозвище индейца, – отозвалась Нина. – Молодой вождь Быстрая Нога из племени ирокезов.

– Мне нравится, – улыбнулся Никита. – А теперь давай, молодой вождь, заноси свой зад на «быструю ногу», и мы почешем на пляж. Быстрее ветра.

Он оказался прав. Нина «поймала баланс», как он говорил, и под возбужденный лай Кузи, теперь звучавший как салют, поехала. Сначала велосипед слегка петлял, но потом выровнялся и пошел увереннее.

– Не стискивай руль, – руководил Никита, – только руки устанут. Рулем надо маневрировать, а от падения он все равно не спасет.

Он показал ей, как трогаться с места, не заваливаясь, как поворачивать и тормозить. Нина объявила, что для первого раза достаточно.

– Ездить на одном колесе без рук будем учиться в следующий раз. – Она соскочила с седла. – Я пошла за пляжной сумкой.

И тут, под предупреждающий лай Кузи, к ним подошли мужчина и женщина в легких спортивных костюмах. Им обоим было уже за пятьдесят, но выглядели они подтянуто и моложаво, и как-то сразу было видно, что они муж и жена.

– Ой, кто это у нас тут такой хороший! – заворковала женщина, наклоняясь к Кузе.

Она протянула руку… Никита мысленно вздрогнул, но ничего страшного не случилось. Кузя обнюхал протянутую руку и вильнул хвостом. Женщина погладила его.

– Простите, – извинилась Нина, – он вам, наверное, мешает…

– Да разве такой красавец может помешать!

Никита между тем поздоровался с мужчиной:

– Здравствуйте, Сергей Дмитрии. Решили открыть сезон?

– Вы тоже, Никита Игоревич. А что? Погода отличная. Познакомьте нас с вашей очаровательной спутницей.

– Ой, да, – спохватился Никита. – Ирина Викторовна и Сергей Дмитрия Кузнецовы. Это Нина Нестерова. – Никита нарочно не упомянул ее отчества. – А это Кузя. Мы идем на пляж.

– Мы тоже, только попозже, – сказала Ирина Викторовна. – Пусть вода прогреется. И песок. Вчера-то дождь шел. Вы не знаете, кто еще приехал? Я знаю, что Ада здесь.

– Я видел Бронюса, – ответил Никита, – но в коттедж он, по-моему, не заезжал.

– А где Павел? Разве он не с вами?

– Павел женился и сейчас проводит медовый месяц в круизе по островам Карибского моря. Представляете, какой маразм?

– Ну почему ты так говоришь? – обиделась Нина. – Он женился на моей подруге, – обратилась она к новым знакомым.

– Я не то хотел сказать, – принялся оправдываться Никита. – Я имел в виду только круиз.

– А что плохого в круизе?

– Ты бы поехала в круиз?

– Ну, я бы не поехала. Я моря боюсь, – призналась Нина. – И замкнутого пространства. Но не все же, слава богу, такие, как я!

– Видите ли, в чем дело, – заговорил Сергей Дмитриевич, – я Никиту понимаю. Павел у нас старый морской волк. Ему трудно будет усидеть на корабле, если не он сам стоит за штурвалом.

– Это была идея невесты, – не утерпел Никита.

– Ясно… Надо бы собраться как-нибудь за шашлычком, – тактично уводя разговор в другое русло, предложил Сергей Дмитриевич.

– Без проблем, – согласился Никита. – «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать».

– А сейчас давай не будем задерживать молодых людей, – вмешалась Ирина Викторовна.

Она еще раз погладила Кузю, подхватила мужа под руку, и они ушли.

– Какие милые люди, – заметила Нина. – Кто они?

– По дороге расскажу. Ты давай бери сумку, а я выведу свой велосипед.

Нинину огромную сумку закрепили на багажнике, Никита тоже на этот раз захватил с собой пляжные принадлежности.

– Давай посадим Кузю в сумку, – предложил он.

– Нет, он сам добежит.

– Он же будет нас тормозить!

– Ну и пусть. Кузе надо рыскать, все обнюхивать, для него это смысл жизни. Ориентация. Он должен быть уверен, что сумеет найти дорогу назад. Нельзя его этого лишать.

– Ладно, я умолкаю. Только пусть не суется под колеса. Вперед, вождь Быстрая Нога!

Они неторопливо покатили по дороге. Кузя резво потрусил рядом.

– Ну, правда здорово? – спросил Никита. – Куда лучше, чем на своих двоих.

– Не знаю, я еще не составила определенного мнения, – ответила Нина комически-официальным тоном. – Ты так и не сказал, кто эти твои друзья.

– Ну, друзьями я бы их не назвал…

– Ну, соседи.

– Соседи, – согласился Никита. – Он дипломат, раньше был послом в Латвии, сейчас работает на Смоленской площади, по-моему, послом по особым поручениям. А она – его жена.

– Был послом в Латвии, а дом купил здесь?

– Как видишь. Наверное, здесь климат благоприятный. А может, он просто не захотел жить там, где раньше работал. Я его не спрашивал, это было бы как-то негостеприимно. Но ты права, они милые люди. Как ты насчет шашлыка?

– Положительно. Могу приготовить что-нибудь вкусное на закуску. А что ты говорил про Бронюса?

– У него тоже есть дом у нас в поселке. Он живет и работает в Вильнюсе, а сюда наезжает, когда время есть. И охота.

– Но ведь Вильнюс…

– Знаю, знаю. Страшно далеко. Бронюс умеет преодолевать такие трудности.

– А кто такая Ада?

– Ада Марковна? Милейшая старая дама. Вдова академика. Я не знал, что она приехала, но раз Кузнецов так говорит, значит, так и есть. Ты не против? Было бы жестоко ее не пригласить.

– Обидеть старую даму? Боже упаси! Я просто хочу представить, сколько будет гостей. Сколько чего купить и приготовить.

– Бронюс будет с девушкой.

Нина засмеялась:

– Ты с ним еще не говорил, ты даже не знаешь, приедет ли он, но…

– Но если приедет, то обязательно с девушкой.

– Хорошо, – кивнула Нина, – запишем девушку.

– А вот и пляж. Видишь, как быстро?

– Вижу. А чья это Быстрая Нога? – спросила Нина, слезая с велосипеда.

– Это прокат. Тебе было удобно?

– Да. Сними с меня эти колодки. А где мы оставим наши Быстрые Ноги?

– На набережной, где все оставляют. Там есть площадка для велосипедов.

– А если украдут? – встревожилась Нина.

– Придется заплатить, – сказал Никита, посмеиваясь над ее страхами. – Не бойся, не украдут. У меня есть одна такая хитрая штука…

Он сковал рамы обоих велосипедов скобой и той же скобой прикрепил их к специальному парковочному столбику, затем вынул из нагрудного кармана рубашки маленький сотовый телефончик, набрал на нем несколько цифр, и замок на скобе отозвался мелодичным гудочком.

– Все, теперь не убегут наши Быстрые Ноги.

– А что… как… – Нина даже смешалась, не находя слов. Впервые за все время Никита увидел, что она смотрит на него с восхищением.

– Ты права, велосипеды часто воруют. – Никита подхватил обе сумки и начал спускаться с набережной на пляж. – У меня, например, есть друг-голландец, – кстати, это он мою яхту строил, – так вот, ему пришлось купить японский замок, и стоил этот замок в пять раз дороже велосипеда.

– Он же богатый, – удивилась Нина. – Ну, если он строит яхты, значит, он… как это называется? Судостроитель? Корабел? Или он простой плотник?

– Нет, он владелец фирмы. И, да, он богат.

– И ездит на велосипеде?

– Все голландцы ездят на велосипеде, включая королеву. А мой друг еще и страшно привязан к своей старой «железке», потому и купил замок. Ну а за нашими велосипедами теперь будет следить мой телефон. И еще двадцать четыре американских спутника. В случае чего мне позвонят. Я такие вещи делаю. Вернее, продаю. – Он нахмурился. – Делать у нас пока не научились. Так что насчет экспорта-импорта ты была отчасти права.

Они расположились на старом месте, в дюнах. Никита намазал Нину кремом от солнечных ожогов, с нежностью поглаживая маленькие прелестные формы, и снова удивился, откуда у такой худышки, хоть и в миниатюрном размере, есть все, что полагается: и грудь, и попка, и изящно удлиненные бедра, и точеные икры.

– Дался тебе этот закрытый купальник, – проворчал он.

– Дался тебе этот купальник!

– Хочу увидеть тебя в бикини.

– Ты видел меня и без бикини. Погоди, еще пара дней, и будет тебе бикини. Знаешь, я однажды была в Большом театре на открытии сезона. Во втором акте очень смешно было смотреть, как у многих лебедей из кордебалета белая полоска на спине.

Никита рассмеялся.

– Ты прямо как бравый солдат Швейк. У тебя на любой случай жизни есть своя история.

Опять они пошли прогуляться по берегу, только на этот раз Нина велела Кузе сторожить вещи. Опять Никита попытался научить ее плавать, но это оказалось сложнее, чем кататься на велосипеде. Он был нежен и терпелив, но Нина никак не могла расслабиться и научиться спокойно дышать в воде.

– Прости, я устала, – пожаловалась она наконец, и он вынес ее на берег.

Они еще немного погуляли по пляжу, обсыхая, а потом вернулись к разостланному покрывалу.

– Давай еще позагораем, – попросила Нина. – Я изголодалась по солнцу.

– Сколько хочешь, – ответил Никита.

– А может, ты есть хочешь?

– Нет. Расскажи про свой бизнес.

– У меня нет своего бизнеса. Я – как это называется? – наемный работник. А бизнес… Мода как бизнес умирает. Особенно в нашей стране.

– Вот те раз! Как же так?

– Моду у нас убили Китай и Турция. Семьдесят лет дефицита, и вдруг – хоп! Что-то появилось. Безвкусное, скверного качества, зато яркое, броское, а главное – дешевое. Доступное. Сносилось, порвалось – не жалко. Можно новое купить, причем на любом углу. Некоторые китайские вещи, по-моему, вообще одноразовые: утром надел, вечером выбросил.

– Им же надо чем-то занять такую кучу народа, – улыбнулся Никита.

– Логично, – кивнула Нина. – Но, как бы то ни было, наша легкая промышленность за ними угнаться не может.

– Да, это я представляю. А как обстоят дела в так называемом цивилизованном мире?

– Тоже не очень. Крупнейшие кутюрье уходят из высокой моды в прет-а-порте. Готовое платье. И этому можно было бы только радоваться, потому что высокая мода – все эти топ-модели, дефиле, Париж, Милан, Лондон, Нью-Йорк – все это сплошной лохотрон.

– Как лохотрон? В каком смысле? – опешил Никита.

– В самом прямом. Обман, как любая реклама.

Тут Никита решил обидеться:

– Я тоже рекламирую свой товар, но я никого не обманываю. Я в рекламе говорю только то, что есть.

– А что ты рекламируешь?

– Компьютеры, сотовые телефоны, телекоммуникации.

– Ну, допустим. Но у тебя в рекламных роликах наверняка ходят по телеэкрану такие бравые мальчики в модных костюмчиках и порхают длинноногие девочки в теннисных юбочках. А зритель думает, что может добиться такого же облика через твой товар.

– Ошибаешься. У меня анимационная реклама, и никаких мальчиков-девочек там не порхает.

– Погоди, твоя реклама… это такие мультяшки с тамтамами в джунглях? Там такая чудная ритмичная музыка… Я всегда ее слушаю.

– Еще бы! Это же импровизация самого Джина Крупы[4]4
  Джин Крупа (1909–1973) – американский джазовый музыкант, барабанщик-виртуоз.


[Закрыть].

– Лицензионная?

– А ты думала, пиратская? Извини, это уже не мой уровень. Конечно, лицензионная.

– Ну ладно, тебя исключаем. Я имею в виду всю обычную рекламу – типа шампуней и зубной пасты. Все это сплошное вранье. Состояние волос и зубов зависит от множества вещей. Даже от пищеварения и кровяного давления. Паста и шампунь на них никак не влияют. Но зрители видят на экранах этаких удачливых красавцев. Шампунь решает все их проблемы. Вот потому люди и покупают. Они покупают мечту.

– Ну, убедила, – согласился Никита. – А при чем тут мода?

– Это то же самое. Когда манекенщицы идут по «языку» – это подиум так называется, – мимоходом пояснила Нина, – а женщины на них смотрят… Допустим даже, что по деньгам кто-то из этих женщин может себе позволить такие наряды. Но ты пойди убеди их, что они не смогут носить эти платья и костюмы с таким же шиком, как манекенщица, которая на двадцать сантиметров выше и на двадцать килограммов легче.

– А может, и на двадцать лет младше, – усмехнулся Никита.

– Может быть. Короче, мысленно они покупают не платье, а тело, облаченное в платье. То есть, как и в случае с шампунем или зубной пастой, они покупают мечту.

Никита задал традиционный наивный вопрос:

– А нельзя найти манекенщиц с нормальными фигурами? Ну, ближе к реальной жизни?

– Уж сколько раз пытались, – улыбнулась Нина, предвидевшая этот наивный вопрос. – Вот совсем недавно, по-моему, в Мадриде запретили выступать слишком худым манекенщицам. Бесполезно! Потребитель жаждет мечты, а не прозы. Никто не хочет видеть на подиуме себя, всем подавай Гизелу Бундхен и Хайди Клум.

– И что же делать? – спросил Никита. – Выходит, это тупик?

– Ну, до сих пор кое-как живем. Женщины обманываются, переживают разочарование, сидят на изнурительных диетах. Мир моды подкармливает сопутствующую индустрию диет, фитнес-клубов, тайских таблеток, биодобавок, пластической хирургии. Лохотрон крутится. Но и сопротивление тоже растет. Проводят конкурсы толстушек, многие модельные дома выпускают линии больших размеров… Ладно, хватит об этом, я чувствую, что испеклась. Пошли обедать.