Текст книги "Женька-Наоборот"

Автор книги: Наталия Лойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

27. На вершине купола

Алешин дед сидел за обширным квадратным столом, в центре которого стояла большая плетеная хлебница, заваленная бананами. Стараясь не шуметь, Таня с Алешей сели к столу и принялись слушать. Рассказывал Николай Николаевич, как сразу уловили вошедшие, об архитекторе, чье имя дано одной из московских улиц, о Матвее Федоровиче Казакове. Он говорил, а Валентина Федоровна делала пометки на большом плотном листе – куске полуватмана. Туда уже были занесены улица М. Казакова, старое здание Университета, Петровский дворец, Колонный зал Дома Союзов и много других прекрасных сооружений, созданных замечательным архитектором, который всю свою долгую жизнь отдал Москве и даже, как уверяли свидетели, умер, не выдержав вести о ее пожаре в дни нашествия Наполеона.

Таня любила походы с Николаем Николаевичем, старалась ни одного не пропускать. Вот кто умел заставить тебя все увидеть по-новому! Любая, казалось бы, самая обыкновенная, с детства примелькавшаяся станция метро вдруг поворачивалась к тебе неведомой, неожиданной стороной и оказывалась прекрасной. Оживали стены Кремля с их строгими башнями, дворцы, терема, соборы – великое мастерство Руси. Таня не сомневалась, что и будущие экскурсии откроют ей очень много диковинного, но сейчас ее волновал сам рассказчик. Она заново увидела Николая Николаевича – деда Алеши.

Пригревшись в уютном дедовом кресле, Таня изучала черты знакомого ей лица и, казалось, видела их впервые. У старого архитектора, как всегда, были встрепанные седоватые брови, нависшие над глазами, крупный, испещренный жилками нос, наголо обритая круглая голова. Словом, дед был как дед, но Тане в эти минуты все в нем казалось необычайным. Каждая морщинка говорила о большом и добром уме.

Таня знала Рязанцева-старшего давно. И всегда, даже в те времена, когда сама она не была еще школьницей, она считала его стариком. А он просто был не особенно молодым и немного сутулым. И вот этот сутулый пожилой человек, оказывается, не побоялся взять к себе в дом незнакомого мальчика. А мальчик в ту пору кашлял, как старичок, и заикался на каждом слове.

Из задумчивости Таню вывел Николай Николаевич, спросил, какой ей выбрать банан, потверже или помягче. Он, смеясь, пояснил, что по своей бесхозяйственности накупил такую тьму скоропортящегося продукта, что только усилиями добрых гостей надеется выйти из трудного положения.

И верно. Желто-зеленая гора не умещалась даже в огромной хлебнице, которую перед сборами секции «А» «Клуба пытливых» удавалось наполнить несметным количеством сушек. Гроздья бананов перевешивались через края, словно клешни, вот-вот готовые поползти по скатерти. Взяв два банана, Таня с улыбкой подумала, что дома бы ей здо́рово досталось от мамы, наложи она в хлебницу, да еще плетеную, фрукты. Но у деда с внуком всегда все по-своему. Никто из знакомых Тани не ложился спать по будильнику, а Алешка ложился.

Вот на полочке между книг, на самом почетном месте, тикает он, старый служака, не раз побывавший в починке. Дед его торжественно величает: «Мой помощник на стезе воспитания». В те вечера, когда Николай Николаевич застревал в проектной мастерской или когда он разрешал себе вечером отлучиться, например заглянуть в Дом архитектора, будильник сигналил: «Пора!» И Алеша, верный детдомовской выучке, кончал игру, шел чистить зубы. Однажды, как рассказывает семейное предание, дед, второпях заводя своего «помощника», ошибся. Бедный Алешка улегся в постель двумя часами раньше положенного…

– Пожалуйста, угощайтесь! – говорит Николай Николаевич.

Обе гостьи беспомощно теребят банановые кожурки, не зная, куда их девать. Алеша, заметив это, спешит расстелить поверх скатерти номер «Советского спорта». Для Валентины Федоровны это сильное искушение: в газете отчет о соревновании по водному поло. Приподнявшись, чтобы пробежать глазами столбец, она тут же поспешно садится. Вспомнила, какую взбучку от завуча недавно получили несколько старшеклассников, друзья Алеши. Исступленные волейболисты, они забыли, что экзамены на носу, и повадились ежедневно на стадион.

– Николай Николаевич! – говорит Валентина Федоровна. – Вы обещали рассказать легенду о Казакове.

– Обещал, да боюсь, что ребята ее уже знают. А впрочем, пусть послушают второй раз.

Таня слушает. Она видит Красную площадь, на которой собрались члены «Клуба пытливых». Николай Николаевич показывает ребятам на купол, возвышающийся за кремлевской стеной, позади Мавзолея. В круглом зале под сводами этого купола решаются государственные дела, на вершине купола реет советский флаг. Таня впервые слышит фамилию Казакова, творца этого здания, прежде называвшегося Сенатом.

По тем временам, когда Матвей Казаков проектировал и возводил сенатское здание, купол подобных размеров был смелым, невиданным сооружением. Каменщики, выкладывающие по деревянным палубам и кружалам кирпичный свод, со страхом издали минуты, когда прозвучит команда снимать кружала.

Такая минута пришла. Притопывая, ежась от утреннего холодка, строители Сената стояли, подстерегая миг, когда купол, лишившись поддержки кружал, даст мгновенную осадку. Ни для кого не было тайной, что, если осадка окажется неравномерной, кирпичная махина может тотчас рухнуть. Казаков, заметив на обращенных к его детищу лицах нерешительность и испуг, легко разрешил все сомнения. Смахнул с полы кафтана приставшую кирпичную пыль и уверенно, не спеша взошел на вершину купола.

Где-то внизу искрился росой обширный кремлевский плац. Сбившись в кучу, ожидая команды, толпился народ, в большинстве крепостной, темный. Таким же когда-то был отец Казакова.

Великий зодчий спокойно стоял в вышине: «В чем дело? Снимайте кружала!» Руки его потянулись к солнцу, которое со стороны Измайлова не спеша поднималось над городом.

На столе перед Валентиной Федоровной, разрумянившейся, в светло-синем, складно пригнанном платье, лежал наполовину исписанный лист. Рука ее что-то вносила туда, что-то чертила. Против имени Казакова был выведен стремительный взлет кривой, линия, как бы изображающая острие горного пика. Никто бы не догадался, что этот невинный график родился вслед за мечтой юного педагога достичь манящей, еще далекой вершины. Должно же прийти время, когда Валентина Федоровна твердо поверит в своих подопечных, в свой класс, будет знать, что ни один из кирпичиков, составляющих свод, не подведет, не сделает осадку неравномерной.

Таня все еще смотрела на Николая Николаевича, пытаясь восстановить в памяти его прежний, времен ее раннего детства, облик. Но не могла. Помнила только, что и тогда он немного сутулился, носил в непогоду мягкую серую шляпу и осторожно обходил лужи.

Нет, никакой в нем не было осторожности! Он был смелый, решительный. Конечно, друзья предостерегали его от трудного шага. А он взял да взошел на вершину.

Валентина Федоровна перекатывала в руке карандаш. Таня разделяла на волокна кожуру от бананов. В комнате было тихо. И вдруг в тишину ворвался звонок. Не один, а ряд громких, отрывистых, «бессовестных» – так определяли подобный трезвон Таня и Танина мама, отучая Лару от безобразной манеры вторгаться в дом. Алеша отворил дверь. Лара шмыгнула мимо него в комнату. Отдышалась, выразительно произнесла:

– Так и знала, что ты у них! (Откуда знала, когда Таня целую вечность не разговаривала с Алешей?) Мама как пришла, так в панику: «Где же наша больная?!» А я отвечаю: «Где же ей быть?!»

Нету на свете существ бестактнее младших сестер. Лара хитренько улыбнулась и глянула на Алешу. Лишь после этого догадалась поздороваться с хозяином дома и с классным руководителем старшей сестры. Охотно принялась угощаться. Эту Ларку ничто не смутит – больно в себе уверена. Вчера грохнулась у подъезда, нажила на щеке три царапины, а теперь носит эти царапины как великое украшение.

Лара с минуту уписывала банан, затем подняла глаза к потолку и опять значительно улыбнулась:

– Все знаю! Женька приходил к вам обоим, а вы его потурили. И нисколько не стыдно! Я вот его недавно здо́рово выручила. Такой дала ему умный совет, что вовек не забудет.

Таня переглянулась с Алешей, и они вместе принялись хохотать. Но лишать глупого дошколенка счастливых иллюзий не стали. Лара обиделась:

– Смейтесь! Я для Женьки все, что хотите, сделаю. Я его тайну знаю.

Валентина Федоровна быстрым жестом притянула Лару к себе:

– Какую тайну? – Лист с планом летних экскурсий и островерхой линией-пиком полетел со стола на пол, но она не обратила на это внимания. – Так какую же тайну?

Уничтожив взглядом сестру, не умеющую держать язык за зубами, Таня подтащила дедово кресло к стулу Валентины Федоровны. Настороженно оглядев самого деда, она округлила глаза и потянулась к уху Валентины Федоровны. Прошла минута, и Алеша, видя волнение обеих, поверил, что у этого чудака Женьки и впрямь ужасная мачеха.

28. Невеселое утро

Говорят, и трава в поле виноватого выдает. Женю пока ничто не выдало. Тем не менее воскресное утро получилось тягостным и тревожным. Мама не раз теряла терпение:

– Хватит тебе слоняться! Отправляйся гулять.

Но Женя не отправлялся. Полка в шкафу, выставившая на показ нарядные корешки, в том числе и два черно-белых, не отпускала его от себя: сиди выжидай, сам знаешь чего… Прислушиваясь к шуму на кухне, Женя со страхом ждал, когда начнется уборка гостиной. Поневоле вспомнилась игра: «Холодно… тепло… горячо!» Когда мама, вооружившись тряпкой, подошла к книжному шкафу, стало горячо нестерпимо.

Однако сошло. Только Женино сердце долго стучало, как сто барабанных палочек.

– Вечно мне не везет, – пожаловалась ему мама, принявшись подметать пол. И рассказала, как вчера вместе с отцом объездила все районы Москвы в поисках ковра с каким-то диковинным ворсом. – А уж я размечталась… Думаю, дай брошу его в день твоего рождения гостям под ноги. – Левой рукой мама оперлась о щетку, обмотанную суконкой, правой – показала, каким шикарным жестом следует бросать людям под ноги ковры.

Ей не везет! А ее младшему сыну?! Несчастней Жени нет человека на всем белом свете. Даже в школу ему уже не пойти: сам брякнул парочке, уютно пристроившейся под мухомором: «Больше меня не увидите».

Слово вылетело. Теперь отдыхай, посиживай сложа руки. Женя взял да сложил на коленях руки, чтобы они могли отдохнуть. И давай себя утешать. В самом деле, это же здо́рово, что он совершенно свободен, может ни капельки не волноваться из-за того, что чертеж не готов (тоже, дурак, дожидался, пока одна притворщица кончит болеть и предложит почертить вместе!). Получается вовсе не плохо. Ты ни о чем не заботишься, бережешь свои нервы, а другие только и стонут: «Ах, не успею, ах, завтра последний срок сдачи!» Корпят, дураки, над разрезами и сечениями, портят себе выходной день.

Беда в том, что школа, когда ты с ней порываешь навек, вдруг начинает казаться не такой уж плохой, даже что-то в ней есть хорошее… Но, в общем, не все ли равно? Взглянешь на книжный шкаф, и ничто тебе в мире не мило. Ни школа. Ни приближающийся день рождения. Если хотите, даже жизнь не мила!

В ту минуту, когда Женя совсем было приготовился расстаться с земными радостями, с торжеством представляя горе безутешных родителей и запоздалое раскаяние кое-кого из учащихся восьмых и десятых классов, в квартиру позвонила девушка-письмоносец, протянула в дверь перевод на имя Н. А. Перчихиной. Пачка трехрублевок, и к ним сопроводительный текст: «Мамочка! Шлю к Женькиному рождению. Купи ему, что он захочет. Боюсь, что не вырвусь к этому дню…»

– Вот что значит взрослые сыновья! – расцвела мама и поцеловала Женю, возможно, за то, что на днях ему стукнет полтора десятка годков.

Жаль, что при этом не было папы – он поехал к Тимошину, которому чуть не каждое воскресенье отвозит работу, выполненную в будние вечера. Кто знает, пожалуй, и папа, находись он сейчас дома, улыбнулся бы Жене, растроганный вниманием Анатолия. А то надавал из-за Валентины Федоровны затрещин да сам же с тех пор ходит надутым.

На ладони у мамы лежат рассыпавшиеся веером трехрублевки. Женя как околдованный смотрит на них, не веря своему счастью. Удивительно! То тебе начисто не везет, то снова везет. Сейчас он попросит у мамы две-три бумажки и купит, как пишет брат, то, что захочет. Купит два схожих, как близнецы, тома, можно без суперобложек. Только куда же броситься? В центр, в букинистический, или в ближайший книжный? Куда вернее? Главное, чтобы по-быстрому! Кто-кто, а уж Женя на собственном опыте знает, что магазины в воскресные дни так и ловчат пораньше вывесить на дверях табличку: «Закрыто».

Мама умеет облить человека холодной водой:

– Что ты уставился на меня? Придет папа, тогда и решим. Тратить надо толково.

Против этого не поспоришь. Не для того Анатолий трудился, чтобы другие сорили деньгами, которые он заработал… Ну, а если слегка посорить, выпросить у мамы самую малость? Плохо то, что, если и выпросишь, заставят потом отчитаться. Женя решает действовать хитростью.

– Пожалуй, всего толковей купить к лету сандалии, а к зиме – ботинки на микропоре.

– А что? Молодец!

– Только сейчас… – Женя принимает легкомысленный вид. – Ничего, если я сейчас, в счет рождения, пойду и наемся пирожных?

Довольная разумным решением Жени, мама благодушно спрашивает, сколько же штук будущий именинник собрался осилить.

– Сколько? – Произведя в уме простое арифметическое действие, Женя, к своему ужасу, устанавливает, что осилить пришлось бы не десяток пирожных и даже не два. – Нисколько, – бурчит он, – это я так… Пошутил. Дождусь Толика, вместе покутим.

– Не возражаю, – улыбается Надежда Андреевна.

Она и сама охотно представляет себе денек, когда все они дождутся Анатолия и, разумеется, немного полакомятся. Все еще улыбаясь, она подходит к столу, где на плюшевой скатерти, рядом с китайской вазой, стоит давняя фотография ее сыновей. Как же выглядит старший теперь? Небось загорел, даже огрубел у себя в степи, в бараке с железными койками и казенными табуретками… Порадуется ли удачам семьи, поймет ли, что мать с отцом, в конечном счете, не щадили себя ради них же, ради своих сынов?

Тем временем неудачливый младший сынок, облокотившись с горя на подоконник, мрачно смотрел вниз. Хоть совсем не живи! Так уж, видно, повелось с самого сотворения мира – только вообразишь, что все неприятности позади, получается наоборот. Да еще этот же самый мир, будто поддразнивая тебя, радуется и торжествует. Вон трое красавчиков прогуливаются по двору в новых коротких плащах. Вон чья-то бабка вывезла на самый припек кремовую коляску, сверкающую каждой спицей. Вон хозяйки одна за другой поспешили к воротам, к овощному ларьку, тащат оттуда пузатые, оклеенные цветастыми ярлыками бутыли. Обхватят посудину, будто это дыня или арбуз, а в ней всего-то соленые огурцы, хотя, возможно, самого высшего сорта. Мама тоже обрадовалась:

– Женя, скорей в ларек! Это же исключительная закуска.

Женя сообразил, что ответить:

– А вдруг уроню?

– Да ну тебя! – рассердилась мама и сунула второпях в китайскую вазу все, что принес письмоносец: и пачку зеленых бумажек, и приписку: «Купи ему, что он захочет».

Пока мама в прихожей снимала фартук и надевала жакет, Женя принимал категорическое решение. Он выполнит волю брата. Он хочет приобрести билет на харьковский поезд. Ему до смерти захотелось удрать в Шебелинку. Сейчас он воспользуется отсутствием мамы – достанет деньги и смоется на вокзал.

Женя действует на больших скоростях. Он лезет в тайник, достает оттуда кое-что из «богатств», сует их в портфель, выбросив из него учебники и тетради, затем твердым шагом подходит к столу. Переведя на секунду дух, Женя наклоняет китайскую вазу. И… так всегда! Стоит ему замыслить что-либо дельное, сразу помеха. Др-р-р!.. – не умолкает звонок. Содержимое вазы остается нетронутым. Женя выскакивает в прихожую и впускает в дом (вот уж не ожидал!) старосту своего класса в сопровождении Лиды-аккуратистки.

29. Объект внимания

– Здравствуй, Женя! – приветливо произнес Петя-Подсолнух и тут же опасливо оглянулся.

Накануне вечером к нему заходила Валентина Федоровна и посвятила его, как старосту и чуткого человека, в семейную тайну Перчихиных. Она просила Петю вместе с Таней Звонковой навестить Женю, создать перелом в его настроении и добиться того, чтобы он не вздумал сейчас, в конце учебного года, пропустить хоть один урок.

Петя невероятно загружен: как всякий ученик в конце года, как старший из мальчишек в семье, как староста класса и как выдающийся баянист. Но это не помешает ему сделать Женю Перчихина главным объектом внимания. Петя убежден: стоит человеку по-настоящему ощутить дружескую поддержку класса, возглавляемого строгим, но чутким старостой, никакие семейные неполадки его не сразят. Петю вконец замучила совесть. Ведь он, не зная всех обстоятельств, отчитывал несчастного Женьку на каждом классном собрании. Петя боялся, что ему угрожает бессонная ночь, но уснуть он уснул, и, сказать по правде, мгновенно.

Утром со всех ног бросился к Тане, а у нее, как назло, рецидив хрипоты. Теперь ей придется снова денька два проваляться, полоскать горло раствором перекиси, а заодно покорпеть над «разрезами и сечениями» – последним в году чертежом. Конечно, если ослабевший организм справится с такого рода нагрузкой.

– Здравствуй, Женя! – В голосе Лиды прозвучала несвойственная ей ласка.

Взглянешь, Лида как Лида: причесана волосок к волоску, умыта словно секунду назад, платье будто только что из-под утюга. Но улыбка, голос, глаза – все потеплело. Обычно Лида держится суховато, а сейчас она – воплощение нежности:

– Здравствуй, Женя, привет!

По дороге сюда Лида размышляла о том что жизнь совсем не похожа на ровненькую дорожку, что, если ей самой придется когда-либо сделаться мачехой, ее пасынок будет самым счастливым ребенком на свете.

– Мы, Женя, к тебе, – сказали оба и осмотрелись, не выглядывает ли из глубины квартиры особа, чьи кулаки опасны даже мальчишкам.

Давным-давно установлено, что Лида не терпит неловких положений и недомолвок, не в ее характере долго переминаться и мямлить приветственные слова. Узнав, что родителей Жени нет дома, она бодренько подтолкнула Петю, спросила, куда им можно пройти, и промаршировала в гостиную. А там – по всему полу учебники и тетради. Лида по своей привычке, стала распоряжаться:

– Надо, – говорит, – немедленно все убрать! Как же ты не побоялся столько намусорить?

А Женя вовсе не мусорил. Он собирался в дорогу и теперь был совершенно убит, видя, что его сборы срываются.

Среди вытряхнутых на пол учебников и тетрадей, ставших после решения об отъезде совершенно ненужными, Лида заметила лист с начатыми «разрезами и сечениями». Схватила его и давай разглядывать. В углу листа, по всем правилам, находился штамп, на редкость красиво выполненный, но Лида даже не заметила штампа: ее интересовали бруски и цилиндры, в начертании которых Женя, сказать по правде, слегка запутался. Лида определила:

– Работенки часа на два!

Можно было не сомневаться: раньше чем через два часа эта гостья из Жениного дома не выйдет. Его планы сорвет, а какие-то свои, обдуманные еще по дороге, проведет пунктик за пунктиком. Вообразила, что ловкость, с какой она разбирается в изометрии и ортогональной проекции, дает ей право рыться в чужих чертежах и совать нос в каждый брусок и цилиндр.

Женя не стерпел – вырвал у Лиды лист:

– Без тебя обойдусь!

– Конечно, иначе какая же польза, – последовал рассудительный ответ. – А я на всякий случай побуду рядом. Надеюсь, не выгонишь?

Попробуй выгнать этих нахалов! Им даже в голову не приходит, что у людей могут быть свои, сокровенные планы. Они как ни в чем не бывало очищают чужой портфель от дорожной поклажи и вновь набивают туда учебники да тетрадки. Ничего, только уйдите – Женя вытряхнет все обратно!

– Не помнишь, Женька, Флоринский на завтра нужен, или можно не брать?

«На завтра»! Все время суются к Жене с этим проклятым «завтра». А он уже ночью будет далеко от Москвы. Не подумайте, что им можно распорядиться так же, как его личным портфелем. Послушать этих чудил, так именно завтра он, Женя Перчихин, понадобится чуть ли не всей школе.

Завтра, в связи с предстоящей поездкой в колхоз, Жене необходимо прийти в школу за полчаса до звонка. С ним хотят побеседовать Валентина Федоровна и Базунов из комсомольского комитета.

Актив класса решил выдвинуть Женю в помощь старосте ответственным за поездку. Петя-Подсолнух, обнаружив внутри Жениного портфеля карманный фонарь, сказал, что этот хитрый фонарик еще как пригодится в сельских условиях.

Вдобавок навязали еще нагрузочку: навещай после занятий Таню Звонкову, сообщай этой притворщице все, что пройдено на уроках. Женя наотрез отказался, но тут заныли два голоса:

– Это не по-товарищески!

– Мало она тебе помогала?

А кто, скажите, ее об этом просил? Главное, подсунули Танькину просьбу в письменном виде. Женя на ее каракули еле взглянул. Что там? «Зайди! Выручи». Чуть ли не «умоляю»! Скомкал глупую бумажку – и в карман! Тоже… Уже и записочки начались.

Когда портфель был уложен в соответствии с завтрашним расписанием, когда на паркете не осталось ни единой соринки, в прихожей хлопнула дверь. Удачно, что извлеченные Женей из тайника кое-какие штуковины, необходимые в самостоятельной жизни, были снова упрятаны и ловко замаскированы. Теперь что… Теперь пусть хлопает хоть десяток дверей! Однако Петя с Лидой почему-то до смерти перепугались. Вот глупо… Жене действительно может после их ухода влететь: «Не устраивай в доме клуб!» А им-то что? Мама на людях никогда не будет ругаться.

И верно, увидев ребят, она от неожиданности чуть не выронила бутыль с огурцами, но поздоровалась вежливо. Ей ответили тоже вежливо. Петя вытянулся, как на параде, и произнес чужим голосом:

– Здрасте!

Лида же тоненько протянула:

– Здра-авствуйте. – Затем тоже выпрямилась и отчеканила: – Мы представители школьной общественности.

Вместо того чтобы выкатиться, эти храбрецы топтались у шкафа, куда за минуту до маминого прихода вместе с Женей упрятали все «богатства». Они с большим сочувствием отнеслись к тому, что у Жени имеется тайник. Сейчас, похоже, пытались этот тайник заслонить.

А Женя как раз за него не боялся. Пускай раскроется тайна нижней полки, лишь бы не верхней!

Косясь на своих гостей, Женя думал с тоской: «Ну чего они притащились, чего пристали ко мне? Доконают меня своим непонятным вниманием…»

Надежда Андреевна, пристроив бутыль в прихожей на стул, вспомнила, что на этом же стуле недавно томилась в ожидании Женина классная руководительница. В ушах прозвучал упрек учительницы: «Ваш Женя никого к себе не зовет». А заодно и предостережение Касаткиной: «Имейте в виду – она довольно настырная!» И вот результат: появились представители школьной общественности!

«Хороши представители! – подумалось Надежде Андреевне. – Вид такой, словно собираются тебя проглотить. Словно ты не родная Женина мать, а баба-яга или же мачеха, какие бывают в старинных сказках».

Сердитая девочка мялась, мялась и вдруг, словно в пику всему дому, выпалила:

– Женя, а ну, садись за чертеж! Где ты думаешь расположиться?

Так и сказала – «расположиться»! И подошла к столу. А рыжеволосый парнишка упорно терся возле книжного шкафа, наверняка что-то высмотрел и хотел попросить на дом почитать. Еще не хватало! Евгений и тот вроде насторожился. А кто ему, чудаку, мешал сразу при появлении этих представителей незаметно запереть шкаф?

– Вы мне поможете? – спросила Надежда Андреевна и стала вместе с Лидой снимать со стола вещички, переправлять их на подоконник.

Отношение девочки к чужому добру ей очень поправилось: даже скатерть сложила бережно, уголок к уголку. В конце концов все могло оказаться гораздо хуже. Предположим, гостиная уже была бы застелена богатым ковром… Тогда рыжий парнишка в башмаках на резине оказался бы истинным бедствием в доме.

– Ну вот, Евгений, можешь располагаться…

Надежда Андреевна быстро всех оглядела. Заметили или нет ребята, что она между делом сумела извлечь из вазы присланные Толиком деньги и даже неслышно замкнуть шкаф? Нет, вроде бы не заметили! А вот Женька следил… Изъятие денег пришлось ему, видно, не по вкусу, зато предосторожность с книгами явно одобрил. Когда ключ очутился высоко на шкафу, он, дурачок, даже вздохнул с облегчением.

Правда, как оказалось, без всех этих мер можно было вполне обойтись. Чистюля девочка приросла к стулу, пока Женя чертил. Рыжеволосый парнишка очень быстро ушел. «Нагрузочек у меня, – говорит, – хватает!» – и потащился на какую-то секцию «М» какого-то «Клуба пытливых».

Остаток дня прошел на редкость мирно и дружно. Втроем, всей семьей, отобедали у себя на кухоньке, вечером не спеша поужинали. Вспоминали четвертого, Анатолия. Решали, что купить Жене в подарок, остановились на обуви, как и было задумано. Еще раз обсудили план приема гостей. Хотелось тридцать первого мая пригласить всех, кого следует. И непременно Тимошина, отцовского покровителя! День рождения сына вполне подходящий предлог.

Будущий именинник вел себя уже не так беспокойно, как утром или же накануне. Не задумывался, не слонялся без дела, временами что-то зубрил. Достанет из кармана смятую бумажонку, по-видимости шпаргалку, расправит ее и всматривается, вроде старается затвердить. А потом с чего-то все улыбается… Объявил, что завтра встанет не в семь, а ровно в половине седьмого. «У меня, – говорит, – нагрузочка за нагрузочной».

Перед сном, когда Женя уже лежал на тахте, натянув одеяло до подбородка, Надежда Андреевна подошла, погладила его жесткие волосы, сказала с улыбкой:

– Вот и взялся за ум. И товарищи у тебя не такие плохие. Ведь все-таки помогли, а?

Женя ответил не сразу. Кто его знает, о чем он думал, когда, вновь погрустнев, глянул куда-то поверх шкафа и по лицу его пробежала тень. На миг матери показалось, что он хотел ей в чем-то открыться, как это случалось в прежние времена. Но он лишь буркнул:

– Пока помогли. – И сонно прикрыл глаза.