Текст книги "Загадочный незнакомец"
Автор книги: Наталия Вронская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
4
Никак не ожидала Лиза, что первый бал ее пройдет так легко и, более того, успешно. Ни одного почти танца не провела она у стены. Ей было весело, и даже покойно и приятно. Она чувствовала, что хороша собою и привлекает всеобщие восхищенные взгляды. Конечно, она видела и иные взгляды: критические, завистливые и недобрые. Но это тоже было подтверждением ее неотразимости, ибо все эти взгляды кидали на нее чужие маменьки и другие молодые девицы.
Лиза легко и изящно танцевала, будто порхала по ярко освещенному залу. Она не могла не видеть, как останавливаются на ней глаза лучших и признанных в свете танцовщиков. Не могла не слышать разговоров, ведшихся за ее спиною. Но когда на нее обратился взгляд лучшего из кавалеров, танцевать или даже говорить с которым почли бы за честь все, кто находился в бальной зале, то молодая Лиза Хованская едва не лишилась чувств от испуга, когда столь известная в Петербурге личность обратила на нее свое внимание.
Матушка молодой княжны сделала все возможное, дабы дочь ее не упустила своего счастья. Несмотря на ту уверенность, которую обрела Елизавета Гавриловна едва поняв, что она пользуется успехом, девушка еще несколько дичилась мужского общества. Тем не менее матушка ее была женщиной решительной и не позволила дочери в самый важный момент испортить дело собственной нервностью.
Поэтому когда князь Гвидо, едва отошедши от баронессы Юлии Николаевны, направился к княжне Хованской и с изящным поклоном произнес: «Не соблаговолите ли подарить мне следующий котильон?» – маменька весьма вовремя наградила смутившуюся дочь энергическим тычком в бок (но, разумеется, так, что никто не заметил!), и Елизавета Гавриловна тут же ответила согласием, хотя и тихим, но внятным и любезным.
Вот зазвучала музыка, пары встали в центр зала и начались сложные фигуры, которые у неопытных и начинающих всегда вызывали полнейшее напряжение мыслей и ног.
Лиза украдкою поглядывала на своего кавалера, который с невозмутимым видом вел ее сквозь котильонные дебри. Впрочем, вид его был не так уж и невозмутим. Он улыбался Елизавете Гавриловне и всем своим обличием давал понять, что просто счастлив танцевать именно с нею. В те моменты, когда он отвлекался от нее, Лиза решительно, но незаметно разглядывала его внешность.
Да, что говорить, князь Гвидо Кавальканти был мужчина весьма авантажный. Немудрено, что в свете все были от него без ума. Он был статен, красив, черные кудри его свободно вились надо лбом и черные же глаза сверкали из-под кудрей. Самые правильные, то есть классические черты лица предоставлялись на зрительский суд. В нем не было никакого изъяна. Разве только что какой-нибудь придира смог бы посетовать на то, что слишком уж горяч был его взгляд или иной раз излишне порывисты движения. Но что нам придиры?
Елизавета Гавриловна даже и не задумывалась о таких вещах, она лишь видела пред собою идеальный образец мужчины и не могла не увлекаться им, а также не могла не увлекаться тем, что на нее было обращено его благосклонное внимание.
– Вы впервые в свете, не так ли? – спросил князь.
– Да, – едва слышно ответила Лиза.
Некоторое время они молчали.
– Вы прелестно танцуете, – последовала следующая реплика.
– Благодарю вас, – так же сдержанно и скромно ответила девушка.
Кавальканти так же не мог удержаться оттого, чтобы не рассмотреть вблизи прелестное лицо своей партнерши.
Елизавета Гавриловна была хороша, что и говорить. Дивное юное лицо, с бледною кожей, но нежным румянцем на щеках. Темные волосы, вьющиеся у висков, кроткий, сдержанный взгляд темных же глаз, будто светящихся изнутри какой-то невысказанной мыслью. Грациозная длинная шея и изящные движения рук, общая легкость в фигуре и во всех движениях. И не хочешь, а залюбуешься!
Но вот сдержанность, ее сугубая сдержанность не позволяла Кавальканти проявить себя. Ибо на все его вопросы и замечания она отвечала односложно и почти не давала повода продолжить беседу. Однако, немного поразмыслив, князь пришел к выводу, что вот это-то как раз и недурно. Сдержанность и неразговорчивость, возможно, и не так уж свойственны ей. Надо же иметь в виду, что это был первый выход юной девушки в свет.
С другой стороны, что-то подсказывало Кавальканти, что его визави в обычные дни также не поражает бойкостью и развязанностью. И это пришлось ему по душе. Ведь не далее как несколько минут назад он уверял своих собеседников в том, что ищет именно такую девицу. И не стоит ли теперь, как говорят русские, закусить удила? То есть не стоит ли тут же и присвататься к сей особе, пока свет еще не оказал на нее своего губительного воздействия?
После танца он отвел Лизу к ее матушке, учтиво раскланялся и удалился. Анна Александровна немного побранила дочь за то, что та была так холодна и неразговорчива с кавалером, но после, качнув головою, молвила:
– Что же, чему быть, тому не миновать. И ежели ты не привлекла его внимания, то уж теперь чего рассуждать о том… С другой стороны, – поразмыслив, прибавила Анна Александровна, – что тебе за важность в первый же день в свете привлекать к себе сразу же пристальное внимание? Торопиться тебе некуда, Лиза, так что…
– Благодарю вас за снисходительность, матушка, – ответила Лиза, невольно вздохнув с облегчением.
Упреки матери были бы ей невыносимы.
– Что же, не пора ли нам отправляться домой? – это Гаврила Иванович, прискучившийся картами, присоединился к своей женской половине.
Он был весьма доволен, ибо не проиграл ничего, но выиграл тысячу рублей. Похлопывая себя по бокам, он радостно осведомился:
– Что же, Лизок, довольна ли ты балом?
– Да, папенька, очень довольна, – ответила Лизок с улыбкой.
– Много ли ты танцевала?
– Да, папенька, много. Почти все танцы.
– Вот-с и дивно… Вот-с и мило… – пропел Гаврила Иванович.
– А не устала ли ты, Лизавета? – спросил он снова.
– Ежели вы желаете ехать домой, то я вовсе не против, – ответила любящая дочь. – Я и в самом деле несколько устала.
– Да, столько впечатлений! – прибавила Анна Александровна.
– И впрямь, Лизок, поедем! Тем более что уже второй час ночи, – едва сумев справиться с неожиданным зевком, ответил папенька.
Лиза и в самом деле устала, она была переполнена впечатлениями, треволнениями и мечтала об отдыхе. Тем более что последний танец утомил ее изрядно. Мало того, что это был длиннейший котильон, но еще она танцевала с человеком, который, в отличие от остальных, сильно встревожил ее воображение. Поэтому она с облегчением вышла из залы, накинула шубку, шаль и, сев с князем и княгиней в карету, отправилась домой.
5
Ежели поначалу Кавальканти и имел сомнения на счет своих чувств к Елизавете Гавриловне, то после он быстро избавился от них. Впрочем, что чувства? Не более чем увлечение прелестным личиком, фигурою и положением девушки в обществе. Да, и еще та невинность и незамутненность чувств и мыслей, которую предполагал и желал видеть в своей супруге князь Гвидо. Да, он не лукавил, именно эти качества первенствовали в его воображении.
Поэтому, когда первое впечатление о робости Елизаветы Гавриловны отошло на второй план, Кавальканти решился на ухаживания.
Итак, девичье личико с ярким румянцем на щеках, с потупленными глазками и приятной округлостью щек, вместе с маленькой дрожащей ручкой и нежным приятным голосом сделали свое дело. И ничего в том не было удивительного.
Кавальканти на другой же день отправился к Хованским. Он отвез букет для Елизаветы Гавриловны и оставил карточку. Хозяйки еще спали, и князь нарочно приехал так рано, чтобы не встретиться с ними сегодня. Ему хотелось еще иметь немного времени для раздумий…
Лиза уснула поздно. Домой они приехали в два часа пополуночи. Пока горничная помогла ей раздеться, прошло немало времени. Ведь и платье, и ленты, все прочее требовало немалого усердия от заспанной горничной. Она около получаса путалась в крючках и завязках, и Лиза уже почти спала, когда горничная, наконец, подала ей рубашку и чепец.
Елизавета Гавриловна думала, что заснет сразу же, лишь только ее голова коснется подушки. Но только она легла в постель, как поняла, что заснуть не может. Она поворачивалась с боку на бок, и мысли о минувшем бале не давали ей покоя. Наконец девушка все-таки заснула. И проснулась очень поздно, когда день был уже в самом разгаре.
Едва она только начала одеваться, как к ней в спальную ворвалась маменька.
– Лизанька, милая моя! Доброго утра!
– Доброго утра, маменька, – ответила девушка.
– Угадай, кто наносил тебе визит, пока ты спала?
– Кто же?
– Князь Кавальканти. Дворецкий мне сказал, что он явился очень рано и принес тебе цветы и оставил карточку.
– Вот как? – Щеки Лизы порозовели.
– Что же… Должна тебе заметить, что весьма и весьма наводит на… размышления! – воскликнула Анна Александровна.
– На какие же?
– Ну-ну, не опускай глаза! – Маменька подошла к дочери и поцеловала ее в макушку. – С утра пораньше молодой человек является в дом девушки, оставляет ей цветы… Думаю, это что-то да значит!
– Да вовсе ничего это не значит… Просто знак вежливости, – возразила Лиза.
– Ну уж нет! Никакой это не знак вежливости. Неужели ты думаешь, что он каждое утро развозит цветы всем девицам, с которыми танцевал? Да на это же не хватит ни сил, ни времени! Да и денежные траты немалые…
– И все-таки ничего это не значит. Вовсе ничего!
– Воля твоя, душенька, но ты не права. Поверь мне, я знаю. Твой папенька, когда женихался, каждое утро посылал мне букеты. Или сам привозил… – мечтательно вздохнула Анна Александровна.
– Но ведь это же совсем другое дело! Ведь это мой папенька! – воскликнула Лиза.
– Что же, когда-то он не был твоим папенькой, а мы с ним были едва знакомы. Так всегда и со всеми бывает.
– Я как-то не подумала об этом, – смущенно пробормотала Лиза.
– А ты подумай, дитя мое! Ну полно говорить. Одевайся и спускайся завтракать.
Спустившись вниз, Елизавета Гавриловна увидала тот букет, о котором говорила маменька. Изысканнейшее творение настоящего художника: вот что это было такое. Белые нежные лилии в соединении с бледными розами не могли не радовать глаз. Лиза подошла к цветам и вдохнула крепкий аромат.
Да, нельзя было сказать, что такое внимание было ей неприятно. Скорее напротив. Впервые ей прислали букет, и, как всякой молодой девушке, ей это было небезразлично. Лиза улыбнулась и, направившись к столу, коротко вздохнула.
– Как все-таки это мило, Гаврила Иванович, – оборотилась к мужу Анна Александровна, подавая ему кофе, – эти цветы!
– Да, мой друг, это мило, – довольно равнодушно ответил Гаврила Иванович.
– Я уже сказала Лизе, что, когда мы были молоды, ты дарил мне цветы каждый день.
– Да-с, это было, – улыбнулся князь, но все же без того энтузиазма, который могла бы ждать от него супруга.
Однако Анна Александровна не обратила внимания на вид мужа, она была всецело увлечена собственными мыслями и рассуждениями.
– А все же, Лизанька, что бы ты ни говорила, а это хороший знак. Да-с, хороший знак. – Княгиня пила кофе и ни на кого не смотрела. – Недурной жених этот итальянский князь.
– Вот уже сразу и жених, маменька, – покраснела девушка. – Что вы такое говорите!
– Да что же, мой свет, почему бы и нет? – продолжила Анна Александровна. – Очень естественно в твои года и в твоем положении рассуждать и задумываться о женихах. Было бы вовсе неразумно об этом не думать или стыдиться сего предмета! Вот уж глупо так глупо…
– Нет, Лизавета права, – подал голос Гаврила Иванович. – Не она о женихах должна рассуждать, а мы – ее родители.
– Конечно, Гаврила Иванович, конечно, – поспешила согласиться с супругом княгиня. – Но странно было бы Лизе не мечтать и не увлекаться мыслями о любви?
– Вот уж чего лучше не надобно, так это всяких таких… обольщений любовных! Никого это до добра не доводит, тем более молодых девиц! – энергически возразил князь. – Не то еще влюбится, избрав себе предмет недостойный, начнутся слезы да капризы… Сплошная головная боль!
Анна Александровна промолчала, но по лицу ее было видно, что она не согласна с супругом. Или не во всем согласна с ним.
– Что же, Анна Александровна, разве наше с вами супружество, сговоренное родителями нашими, не получилось весьма удачно?
– Точно так, Гаврила Иванович.
– Вот. А как бы вышло, ежели б не наши с вами родители, упокой Господи души их? – перекрестился князь. – Думаю, пути бы наши и не пересеклись, моя добрая Annete, – неожиданно прибавил Гаврила Иванович, вспомнив прозвание, которое дал своей молодой тогда еще супруге в первые года их совместной жизни.
– Да, мне теперь и подумать странно, что мы могли бы и не пожениться, – ласково улыбнулась княгиня, глянув на мужа.
– Так вот и мы должны приискать для нашей Лизаньки счастие. Не так ли, Лизок? – князь оборотился к дочери.
– Да, папенька… – Бедная девушка не знала, что и отвечать.
С одной стороны, ей думалось, что дела ее сердца надобно решать ей самой, но, с другой стороны, дочерний долг стоял перед нею и его она намеревалась выполнить со всей твердостью, как ее учили.
Лиза припомнила роман, который прочла не так давно. У героини не было любящих родителей, и судьбой она была вовлечена в тяжелые испытания. Но Памела (так звали героиню) всегда следовала законам добропорядочности и благоразумия и в конце концов была вознаграждена за свои добродетели. Не следует ли каждой девице поступать так же? И не следует ли ей, Лизе, благодарить Провидение за то, что оно даровало ей покойную и богатую жизнь? И разве не надобно быть благодарной за это и следовать беспрекословно родительской воле? Кончено, надобно!
Таким вот образом, отринув всяческие сомнения, Лиза продолжила, обращаясь к родителю:
– Конечно, папенька, вы совершенно правы. Я исполню любую вашу волю.
– Вот и хорошо, – улыбнулся князь. – Именно этих слов я и ждал от своей благоразумной дочери! Ну а теперь у меня дела. – Гаврила Иванович поднялся из-за стола. – Доброго тебе дня, Лизок.
Елизавета Гавриловна при этих словах поднялась и подошла к папеньке поцеловать руку. Князь благословил дочь и, довольный, удалился.
– Однако, Лиза, мне бы хотелось прибавить, что мы с твоим папенькой не тираны. И ежели ты не будешь расположена к человеку, который задумает просить твоей руки, то мы неволить тебя не станем.
– Маменька, я полагаюсь полностью на вашу с папенькой разумность. Вы же желаете мне только добра, – улыбнулась Лиза.
– Какое счастие иметь такую послушную дочь! – воскликнула княгиня.
6
Князь Гвидо оставался верен своим решениям. Он принялся оказывать Елизавете Гавриловне знаки внимания и на каждом балу танцевал с нею не менее двух танцев, и на каждом вечере сидел подле нее. Вокруг все только и твердили о том, что это что-нибудь да значит и что, верно, быть свадьбе.
На одном из раутов баронесса Юлия Николаевна, приметив, что Хованских нет, подошла к Кавальканти и, наведя на него свой знаменитый лорнет, спросила со свойственной ей прямотой:
– Неужели верно то, что мне кажется и о чем все твердят в свете?
– Что именно? – оборотился к ней князь Гвидо.
– Что вы влюблены и собираетесь посвататься к княжне Хованской?
– Влюблен? Не знаю… – рассмеялся Кавальканти. – Посвататься? Признаться, я думал об этом.
– Вот как? Вы откровенны, и весьма.
– Так же, как и вы, сударыня. Вы не находите?
– Нахожу, – ответно улыбнулась Юлия Николаевна.
Баронесса посмотрела в сторону и направила свой лорнет на очередную жертву своего любопытства. Кавальканти украдкою посмотрел на нее.
Ей было только тридцать шесть лет. Возраст не юный, но и не старый. Волоса ее были самого светлого оттенка, а глаза – голубые, как северное небо. Но она была слишком умна и чересчур прямолинейна для того, чтобы ею можно было всерьез увлечься. Однако она была вдовою, а стало быть, у нее был муж, которой, возможно, любил ее. Впрочем, может, и нет. Как и везде, браки здесь устраивались из сугубого расчета.
«Интересно, – подумал князь, – не слишком ли дерзко будет задать вопрос о ее чувствах к мужу? Мне бы хотелось знать ответ, черт побери!»
– О чем вы думаете, князь? – хитро прищурилась баронесса, внезапно обернувшись к Кавальканти.
– Я думаю о вашем муже.
– Что? – изумилась Юлия Николаевна.
– Точнее, – смутился князь, – мне интересно, любил ли он вас?
– Что за вопрос! – поразилась баронесса. – Почему вас это интересует?
– Я просто задался вопросом: а смог ли бы я любить такую женщину, как вы? Вы умны и резки, это пугает.
– Что же, откровенность за откровенность, князь. Мой муж любил меня, и брак наш состоялся по обоюдному согласию. Быть может, в молодые лета я была не так… резка и умна, – усмехнулась Юлия Николаевна. – Однако вы странный человек, сударь. Если бы я была не я, то испугалась бы вас.
– Значит, вы меня не боитесь? – спросил Кавальканти.
– А вас надобно бояться? – ответила она вопросом на вопрос.
– Нет, вовсе нет, – начал уверять князь.
– А стоило бы, полагаю, – прищурилась баронесса.
С этими словами Юлия Николаевна опять отвернулась и навела свой лорнет на молодого Голицына, который лишь недавно стал появляться в свете и выглядел порою презабавно. Но мысли ее заняты были вовсе не молодым Голицыным. Баронесса размышляла о том, сколь странен этот итальянский князь. Как не похож он на других людей, и не потому, что он иностранец, а… Но вот почему, она не могла бы сказать. Она только понимала, что даже его внешность вызывает в ней какие-то неопределенные подозрения. Юлия Николаевна поежилась. На нее повеяло каким-то холодом, совершенно неожиданным в этой теплой комнате.
– Что с вами? Вам нехорошо? – участливо осведомился князь.
– Нет, нет, все в порядке… Вот только… – Баронесса замолчала.
– Что?
– Я должна поговорить с молодым Голицыным и заметить ему, что так себя вести негоже! – решительно прибавила Юлия Николаевна.
– Это ваш долг, полагаю.
– Да, ведь Голицын мне сродни. Вы, уповаю, извините меня? – баронесса глянула на собеседника.
– Разумеется, – поклонился Кавальканти. Юлия Николаевна кивнула князю и отошла тотчас в сторону.
Кавальканти усмехнулся, будто поняв или почувствовав, что ощутила рядом с ним Юлия Николаевна. Но, заметив произошедшее, он только сильнее уверился в мысли о том, что ему надобно жениться. На следующий же день князь Гвидо был у Хованских, сделал предложение Елизавете Гавриловне и получил на то согласие ее родителей.
7
– Что же, тут можно было бы и ударить по рукам! – потер ладонь об ладонь Гаврила Иванович.
Только что поутру явился к нему князь Кавальканти, просил аудиенции и, едва только Гаврила Иванович принял его, тут же перешел к делу и просил руки Елизаветы Гавриловны.
Князь Гвидо изъяснялся просто и ясно. Он не говорил о безумной любви, не блистал глазами, а просто сказал, что в последний месяц более всего примечал княжну Хованскую. Что и манерами, и воспитанием, и лицом, и происхождением княжна Елизавета перед ним первее всех прочих. Что ему, князю Кавальканти, пора жениться, и теперь он чувствует неодолимую потребность и стремление к браку, как никогда ранее. И что, ежели то будет угодно князю Хованскому, то он, князь Гвидо Кавальканти, просит руки его дочери, Елизаветы Гавриловны. Именно на эту тираду Гаврила Иванович кивнул головою и сказал, что «тут можно было бы и ударить по рукам».
– Как интересно у вас говорится, князь, – улыбнулся Кавальканти в ответ на слова будущего тестя. – «По рукам…»
– Ну а как иначе сказать? – пожал плечами Хованский. – Впрочем… Есть у меня сомнение…
– Какое?
– Вы же католик, верно, сударь?
– Верно.
– А Лизавета Гавриловна, как и мы, православная, и веру менять, думаю, ни она сама не пожелает, да и мы не позволим, вы уж простите великодушно.
– Я это вполне понимаю, Гаврила Иванович, – ответил Кавальканти, – а посему отвечу вам, что сия страна близка моему сердцу, моей душе и моему разуму. Думаю я, здесь остаться навсегда. Поэтому решил, что, ежели найду себе здесь жену – здешнюю уроженку, то веру свою сменю и приму православие.
– Вот это дело! – воскликнул, оживившись, Хованский. – Эти слова приятны моему родительскому сердцу более всех прочих. А потому… – Хованский поднялся, поднялся и сидевший перед ним князь Гвидо, – даю вам мое согласие. Но, впрочем, надобно позвать Елизавету Гавриловну и спросить у нее, согласна ли она… Да, думаю, она, конечно же, согласится! – прибавил Гаврила Иванович.
Однако он тут же взял колокольчик и, вызвав прислугу, попросил позвать к нему дочь и жену да принести кофею для гостя. Через пять минут обе дамы вошли в кабинет князя.
– Ну Лизок, то есть, – поправился князь Гаврила Иванович, – Елизавета Гавриловна, вот-с… князь Кавальканти просит руки твоей. Я дал ему согласие, а что ты скажешь?
Лиза при этих словах покраснела и опустила глаза.
– Я, папенька… – пробормотала она. – Я, папенька… Воля ваша, папенька, я согласна…
– Ну вот и славно! – вскричал старый князь, а княгиня тут же прослезилась и поднесла платок к глазам. – Благословляю вас, дети мои, живите долго и счастливо…
Вечером того же дня, когда взволнованная невеста осталась наедине с собственными мыслями, Лиза впервые задумалась о том, какая перемена произошла в ее жизни.
Шум и блеск поздравлений совсем смутили девушку. Она, еще не пришедшая в себя после столь поспешного сватовства, сидела одна в своей комнате и предавалась раздумьям, печальным или веселым – в зависимости от настроения, менявшегося столь поспешно, что и сама она не умела определить его границы. То ей казалось, что она невероятно счастлива, ведь жених нравился ей. Он был добр и красив, и, раз свадьба должна состояться еще не скоро, она, без сомнения, полюбит его еще сильнее. А то вдруг ей казалось, что будущее безрадостно и неопределенно, и тогда облачко туманило ее взор, и она погружалась в глубокую задумчивость. Ей все казалось то страшным, то веселым. То счастье согревало ее, то тоска сжимала ей сердце. А между тем ее жених как будто влюблен, и разве это не радует ее? Лишь однажды непонятный холод пробежал по ее руке, когда их благословлял батюшка иконою. Но она гнала прочь все предчувствия в ожидании счастья.
Так, с каждым днем Лиза все больше любила своего жениха. Да и тот, казалось, стремился быть с ней рядом всегда. Ближе к лету маменька и папенька Лизы пригласили своего будущего зятя погостить в их имение – в Безыменку. Благо летняя жара заставит всех вскоре бежать из города в деревню: словом, повод самый подходящий.
Вот наступило лето, и Хованские уехали в имение. Вскоре следом за ними последовал и князь Гвидо. Кроме него Гаврила Иванович и Анна Александровна пригласили еще несколько человек гостей, ради соблюдения всех приличий.
Приехала сестра Анны Александровны – Адельгейда Александровна, тетушка Лизы, прибыла двоюродная бабушка, двое кузенов с супругами, но без детей, словом, дом князей Хованских наполнился народом.
До свадьбы оставалось менее полугода и жених с невестой проводили вместе все больше времени.
В один из жарких летних дней молодые люди предприняли прогулку в парк, расположенный рядом с имением. Ручка Лизы доверчиво покоилась в руке князя Гвидо. Влюбленные говорили и совершенно не замечали, куда направляются и опомнились лишь тогда, когда увидели перед собой холмы, увенчанные крестами, да небольшую часовенку. Они пришли на кладбище.
Лиза поежилась:
– Как странно! День такой жаркий, а мне вдруг стало холодно.
– Вы просто слишком впечатлительны, дорогая моя. – Князь Гвидо улыбнулся.
– Да, наверное. Здесь такое место… Мне вспоминаются страшные истории, рассказанные нянюшкой.
– Ну полно… полно поддаваться глупым страхам. Посмотрите, какой день, как светит солнце.
Лиза посмотрела на своего жениха и улыбнулась. Князь Гвидо улыбнулся ей в ответ и, взяв ее руки в свои ладони, сказал:
– Я люблю вас, Лиза. А любите ли вы меня? Вы так и не сказали мне этого.
Девушка смущенно улыбнулась и покраснела.
– Скажите, сделайте меня счастливейшим человеком! Только несколько слов, – прошептал Гвидо и приблизился к ней.
Лизе показалось, что лицо его заслоняет весь свет, и внезапно солнце померкло в ее глазах.
– Мне холодно, – прошептала она.
Гвидо обнял ее и прижал к себе:
– Я согрею вас. Но только скажите… Только скажите…
– Я… люблю вас, – прошептала Лиза, будто в забытьи.
И только увидела, как его лицо склонилось совсем близко к ней и как его губы коснулись ее губ. Странная истома овладела ею, и девушка будто погрузилась в сон, словно солнце скрылось за тучей…
Открыв глаза, Лиза увидела, что рядом хлопочут матушка и тетушка.
– Ну и напугала ты нас, Лиза! Как же так можно!
– Как ты чувствуешь себя, деточка? – услышала она разнобой голосов.
– Что с тобой случилось?
Лиза слабо улыбнулась:
– Я не помню, что произошло… Я, кажется, лишилась чувств…
– Да, – запричитала тетушка Адельгейда Александровна. – Князь Гвидо был вне себя от испуга. Он принес тебя в дом и сказал, что тебе внезапно стало плохо.
– Это все от нервов! – прибавила маменька. – Ну зачем, скажи на милость, вы оказались на кладбище?
– Ох, это произошло случайно, – попыталась объясниться Елизавета Гавриловна.
– И свадьба совсем скоро, – продолжала говорить княгиня. – Понятно, что тебе стало плохо. Одни только нервы, только нервы! Вы, молодые девицы, так нервны, что надобно постоянно о том помнить! Зачем пошли вы на кладбище? Что за странная идея? Что за фантазия?
– Такая слабость, матушка, – только и вздохнула Лиза, которой все хотелось спать, и она не могла даже пошевелиться. – Я спать хочу.
Елизавету Гавриловну уложили спать, а князя Гвидо успокоили, сказав, что ничего особенного не произошло, просто княжна дурно себя почувствовала, верно, простудилась. Но наутро призвали доктора.
Доктор и долго шептался с княгиней Хованской о состоянии Лизы.
– Слабость, – важно заявил доктор, – вызвана внезапной меланхолией. А что могло послужить сему причиною – неизвестно.
– Но как же? Отчего вдруг такая напасть? И что же делать? – забросали доктора вопросами Анна Александровна и Адельгейда Александровна.
– Природа сего недуга неизвестна, а как с ним бороться… – Доктор помолчал. – Что же, надобно больше отдыхать по вечерам, но ранее вставать по утрам, не говорить о печальном и больше гулять, но ни в коем случае не ходить на кладбище! Такая прогулка при меланхолии может принести только вред! Надобно совершать прогулки пешие и верхом или в коляске. К тому же меньше пить кофею надобно. Устройте праздник для княжны, наконец.
– Благодарю вас, доктор, – ответила княгиня, подавая тут же эскулапу его плату.
– Ах, что за странные создания – доктора, – произнесла Адельгейда Александровна, едва тот вышел. – Столько слов наговорил, но ни единого действенного совета, кажется, не дал.
– Ну отчего же… Прогулки, сон… Устроим праздник, развлечем Лизу, – сказала княгиня.
Так и поступили. Прошло два дня, и Лиза поправилась совсем. Она радовалась солнцу и не тревожилась ни о чем. Маменька и тетушка назначили небольшое празднество на другой день, а нынче Лиза вновь увиделась с женихом.
Они сидели в небольшой гостиной, и Гвидо пожимал ее руку. Глаза его, как и в последний раз, ярко блестели и заслоняли от нее весь мир. Лиза внезапно ослабела, и только его глаза манили ее к себе. Она обвила руками шею Гвидо и почувствовала, как он наклоняется к ней. Все ближе и ближе были его губы… И вот как в прошлый раз он поцеловал ее. И столько в этом поцелуе страсти, столько блаженства! Неведомый восторг охватил Лизу, когда губы Гвидо прижались к ее шее. Она погрузилась в сказочный, упоительный сон…
– Ах, это ужасно! Да что же это? – причитания княгини и ее сестры разносились по всему дому. – Бедная девочка!
Лизу, вновь сделавшуюся без сознания, отнесли в ее комнату и около часу приводили в чувство. И только пробывший вновь доктор смог вернуть Елизавету Гавриловну в сознание.
Затем с Лизой оставили горничную, а князь, княгиня и княгинина сестрица закрылись с доктором в кабинете.
– Видимо, она совсем больна, доктор, – угрюмо сказал Гаврила Иванович. – Что вы посоветуете? Мы тут все сбились с толку.
Приглашенный вдругорядь доктор ответил:
– Не знаю, не знаю… Все настолько необычно. Внезапный недуг, сильная слабость. И второй раз за несколько дней…
– Да как же так! Как же вы не знаете, вы же доктор! Кто же нам объяснит, что с нашей дочерью, ежели не вы? – воскликнула княгиня.
– Но не все поддается науке, сударыня, – ответствовал доктор. – Здоровье человека есть вещь, ежели не полностью загадочная, то все же не вовсе ясная!
– Надеюсь только, что это не чахотка… – вдруг вступил в разговор Гаврила Иванович.
– Да Бог с тобою! – замахала руками княгиня. – Что ты такое говоришь!
– Будто кто-то лишил ее всех сил! – внезапно вмешалась Адельгейда Александровна. – Я бы сказала, что это похоже на колдовство! – экзальтированно прибавила она, прижав руки к груди и закатив глаза. – Может быть, увезти ее отсюда, сестрица? – Она оборотилась к княгине.
– Ну насчет колдовства я бы не стал утверждать, – тонко улыбнулся доктор, – да и чахотка… Нет, решительно нет! Симптомы сей болезни не совсем таковы, и я бы не ошибся в подобном случае. А вот поездка… Что же, это хорошо. Очень хорошо. Ежели через несколько дней княжна почувствует себя лучше, то непременно подумайте о поездке. А ведь жених княжны – итальянец, не так ли? – спросил он.
– Да, – ответила Анна Александровна.
– Так отвезите ее в Италию, – произнес эскулап. – Там климат весьма полезен для больных слабостью. Кстати, она увидит родину князя. Это должно быть ей интересно. Да и князю будет приятно. И, глядишь, тамошнее солнце поднимет живо княжну на ноги…
– Что за удачная идея! – вскричала княгиня. – Надобно непременно исполнить ее. Как ты думаешь, Гаврила Иванович? – Она ухватила супруга за руку и как следует встряхнула его.
– Что же, мысль недурна… – задумчиво протянул князь.
– Мысль великолепна! – поддержала сестру Адельгейда Александровна.
– Ну ежели вы все так считаете, – сказал Гаврила Иванович, – то…
Итак, все решилось. О поездке было уговорено и все ее одобрили. В этот раз Елизавете Гавриловне понадобилось четыре дня для того, чтобы оправиться от слабости и выйти из своей комнаты. Но едва она встала на ноги, как тотчас почувствовала стыд за свое нездоровье. И с удвоенным рвением стала говорить и мечтать о путешествии.
Князь Гвидо одобрил сей план с большим энтузиазмом. Он, казалось, сильнее прочих желал этой поездки.
– Я хотел бы показать вам мою родину, Елизавета Гавриловна, – сказал он как-то за чаем. – И вы, княгиня, должны ее тоже увидеть. Мой дом в Италии и мое состояние – все к вашим услугам. К тому же перед свадьбою это будет очень уместно – вам побывать в моей родной Лукке. Чтобы вы полностью убедились во мне, – улыбнулся Кавальканти.
