355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталия Вронская » Загадочный незнакомец » Текст книги (страница 1)
Загадочный незнакомец
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 22:18

Текст книги "Загадочный незнакомец"


Автор книги: Наталия Вронская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Наталия Вронская
Загадочный незнакомец

ПРОЛОГ

Семейство князя Хованского было исконно петербургским. То есть жило в Петербурге с той самой поры, как государь Петр Великий основал этот город. Род Хованских был старым, ведшим исчисление свое от князя Гедимина, тем родом, который во времена давние раскололся на две части. Когда при царевне Софье стрельцы учинили бунт, а возглавили его старый князь Хованский да сын его Андрей, то Федор – младший брат старого князя – решил в бунт не вступать, а укрыться. Князь и сын его были мучимы жестоко и казнены, а Федор спасся, и по восшествии на престол царя Петра стал одним из его верных соратников.

Тогда же Федор Андреевич со всем семейством и поселился в новой столице. И за полное столетие ни единого разу Хованские не покидали пределов города надолго. Только последний князь Гаврила Иванович изменил семейному обыкновению и обзавелся хорошим домом в имении неподалеку от столицы. Конечно, и до того поместий у Хованских было три, и все предоходные, но никогда не ездили они туда на лето, не имели хорошего дома и не заботились этим.

Князь Гаврила, попавши в опалу из-за происков Платона Зубова, и не хотел, а принужден был покинуть столицу на время. Отстроил дом в своей деревне Безыменке и прожил там ни много ни мало, а десять лет.

Гаврила Иванович человек был обстоятельный. Женился рано и с женой своей жил дружно. Детей у них поначалу не было, и только через четыре года супружества родилась дочь Лиза.

Она, разумеется, была отрадой для родительских глаз. Не было и не могло быть милее, красивее, умнее и во всех отношениях лучше девушки, чем ненаглядная Лиза. Как ни странно, но такое родительское обожание вовсе не испортило характера дочери. Ибо была она от природы скромна и не глупа.

Лиза была уже подростком, когда родители ее решились вернуться в столицу. Дом – огромный дом княжеского семейства – был крепок и привлекал той особой красотою, которую умели придавать зданиям в прежние времена.

– Теперь уж не то, – говаривал Гаврила Иванович, – не то, что ранее. Разве нынче умеют строить ладно да на совесть?

Княгиня, конечно, соглашалась с мужем, и дочь их, как и полагается благонравной дочери, во всем была согласна с родителями. Ей так же нравился и старый дом – родовое гнездо, и столица, которой она и вовсе не помнила.

Для Лизы тут же наняли гувернантку-француженку, нашили дорогих нарядов и поселили в детской. Князь и княгиня занялись жизнью светской, благо их еще хорошо помнили, и в какие-то полгода сумели войти в общество так, будто и не покидали его никогда. Они готовили в сем окружении место для своей дочери. Ведь лет через пять Лизе предстояло выйти в свет и стать настоящей светской барышней.

1

– А что, Анна Александровна, – обратился Гаврила Иванович к жене, – нынче день-то какой погожий!

– Верно, верно, Гаврила Иванович, – качнула головой Анна Александровна, сняла очки и отложила вышивание.

Последнее время она дурно видела и вот уже с полгода как решилась на то, чтобы приобресть и носить очки. Пользовалась она ими лишь для того, чтобы вышивать, да вести хозяйственные счета, да еще читать журналы и книги, но этим последним, по правде говоря, она занималась крайне редко.

– А не съездить ли нам на прогулку? – продолжил глава семейства.

– Что же, мысль дельная, мой друг, – улыбнулась мужу княгиня.

– Кликни-ка Лизу, что она?

Анна Александровна позвонила в колокольчик и обратилась к вошедшей горничной:

– Где Лизанька?

– Елизавета Гавриловна у себя в спальной.

– Позови ее, Аглаша, – велела княгиня.

Некоторое время супруги молчали.

– Сколько же лет сравнялось Елизавете этим летом? Уже семнадцать? – произнес князь, взявши чашку с кофе и задумчиво заглянув в нее.

– Да, Гаврила Иванович, семнадцать, – согласно кивнула головою жена его.

– Так-с. – Гаврила Иванович поднес чашку к губам и сделал глоток. – Какой кофе крепкий! – поморщился он.

– Как же крепкий? – посмотрела на мужа княгиня. – Вовсе и не крепкий.

– Да нет, душа моя, крепкий. Изволь же сама попробовать, – повторил князь.

– Да вовсе нет, – вновь возразила ему супруга. – Сварен нынче так же, как и обычно. – Однако она поднялась, подошла к столу и, налив себе в чашку кофею, отпила его. – Нет, совсем не крепкий, – повторила она.

– А по-моему, так горек, что и возможности нет, – сказал Гаврила Иванович. – Да где же Лиза?

– Папенька! – при последних словах девушка вошла в комнату и, подойдя к родителю, поцеловала его в щеку, как было заведено в их семействе.

– Маменька, – обернулась Лиза к матери и так же, подойдя к ней, поцеловала.

– Друг мой, – начала Анна Александровна, – мы едем на прогулку.

Лиза улыбнулась, посмотрев на родителей. Как хороша была она собою нынче! Да, впрочем, разве может быть нехороша собою юная девушка семнадцати лет от роду ранним утром после безмятежно проведенной ночи?

– Ты очаровательна, Лизок, – проговорил папенька. – Я истинно любуюсь, глядя на тебя, дружочек! Совсем заневестилась…

– Ах, папенька. – Лиза смутилась и покраснела. – О чем это вы…

– Правильно папенька говорит, – вмешалась маменька. – О женихах тебе, мой друг, нынче самое время подумать. В нынешнем году мы выведем тебя в свет, и это уж непременно. Твои года – уж не шутка!

– Но я вовсе еще не думаю о женихах, – запротестовала Лиза.

– И хорошо! Ты и не должна о них думать, – согласился с нею Гаврила Иванович. – О женихах для тебя должны думать мы с Анной Александровной.

Лиза ничего не ответила, но покраснела еще более.

– Ну впрочем, ежели мы решили ехать на прогулку, то стоит поторопиться. Куда бы ты хотела пойти, Лизок? – поинтересовался Гаврила Иванович.

– Быть может, в Летний сад? – предположила Лизанька.

– Что же, в Летний сад, – согласился глава семейства, поднявшись. – Ну ступайте же собираться. Я жду вас не более получаса! – пригрозил папенька, и обе дамы тут же покинули малую столовую, в которой супруги, по обыкновению, кушали утром кофе.

Лиза была девушка чрезвычайно послушная. Что говорили ей родители, то и принималось ею беспрекословно. Что же, нынче папенька решил, что ей пора замуж, значит, так оно и есть, и не гоже ему перечить.

Лиза вдругорядь покраснела. Жених! Замужество! Она потупилась. Вошедшая горничная подала ей пальто, шляпку, перчатки и зонтик. Лиза споро оделась, глянула на себя в зеркало и, вольно или невольно, залюбовалась собою. Да уж, она была хороша! Любой бы залюбовался ею. Молодая, нежная и стройная, всем своим видом отвечающая требованиям последней моды, моды романтической и воздушной, она притом была не глупа и добра. В ясных глазах ее читались разум и добродетели душевные, что придавало ей еще более очарования.

Здесь юность девичья еще только вошла в пору своего рассвета, и ей предстояло еще несколько годов при благоприятных обстоятельствах расцвечивать нежнейшими и невинными красками девичье личико. Ах, юность! Что может заменить и вернуть тебя? Никакие притирания и изощрения записных кокеток не воротят тебя. Ничто не придаст лицу этого очарования, этой невинности и легкой пухлости, не иссушенной еще жизненными невзгодами. Что бы ни отдали многие за эту юность, ничем не замутненную и прекрасную!

Улыбнувшись своему отражению в зеркале, Лиза, схватив зонтик, резво устремилась вниз, опасаясь вызвать неудовольствие своею задержкой.

2

В свете всегда ждут сенсаций. Без этого скучно. Вот и в этот год не обошелся без сенсации и оттого впоследствии его сочли весьма удачным. Ибо зимой 1806 года в Петербург приехал князь Гвидо Кавальканти, знатнейший представитель древнего итальянского рода, ставший желанным гостем во всех гостиных города Санкт-Петербурга. Что творилось в свете, невозможно описать: знатные дамы наперебой спорили о привилегии приятельства с князем Гвидо (так должны были все называть его по его же просьбе). Не было ни женщины, ни мужчины, способных устоять перед ним. Он поистине обладал даром очаровывать и привлекать всеобщее благосклонное внимание. И, естественно, не могло показаться странным, что матери всех девушек на выданье спешили познакомиться сами и познакомить с ним своих дочерей. Итальянец! Это было привлекательно, необычно, достойно и в высшей степени желанно всеми с одинаковой страстностью.

Той же зимою Лизу вывели в свет. Из-за того, что сие событие совпало со знаменательным приездом италийского аристократа, на долю девушки пришлось в два раза больше треволнений, чем пришлось бы в другой раз, когда бы ничего необычного в свете не произошло.

Хлопоты маменьки и папеньки при выходе дочери в свет – дело обычное, но сложное. В сущности, заботы отца были невелики: всего-то оплачивать счета да иной раз оглядывать новые наряды, когда жена и дочь того требовали. Ну и, разумеется, ему надобно было подумать о приемах и балах, что он устроит этой зимою в честь любезной дочери.

Хлопоты маменьки были не в пример обширнее. Поездки к модисткам и в лавки, примерки и покупки. А сколько нервов и времени взяли соображения о цвете нарядов, о фасоне их, о куафюре и о собственно куафере – мастере светского шика. А туфли, а шляпки! И все те цветы и ленты, которые непременно должны были гармонировать со всем прочим убором юной девушки. Ну и, конечно, шали, особая мода на которые вдруг посетила весь свет. Ах, эти шали! Сколько они требовали заботы и средств, ибо хорошая шаль стоила весьма и весьма дорого, и при случае (упаси Господь от такого случая!) ее можно было заложить в ломбард! Вот какова была цена модной шали! Веера, цветы и перчатки почти уже и не шли при этом в счет, хотя без них вовсе было нельзя и помыслить выйти в свет.

Тут же потребовалось и обновить экипаж. И сделать новые визитные карточки. И присмотреть массу для себя нарядов, ведь не может же княгиня Анна Александровна сопровождать дочь, не будучи достойно одета.

Что же касается Лизы, то… Поначалу вся эта кутерьма доставляла ей удовольствие, потом утомила, а потом начала пугать. Ведь с каждым днем приближался день, когда она полностью распрощается с детской своею жизнью и сделается светской барышней. Было от чего прийти в трепет! А ежели она не понравится? Ежели придется в свете не ко двору? Ежели почтут ее некрасивой, неизящной и глупой? Хуже этого ничего и быть не может, думалось Лизе тогда.

Однако матушка успокаивала дочь и говорила ей, что надобно только держать себя в руках и помнить все, чему она была обучена. А также легко танцевать, что Лиза умела в совершенстве, быть непринужденной и любезной, но притом скромной. Когда надобно – краснеть, когда надобно – бледнеть. Не быть излишне бойкой и не подавать поводов для косых взглядов и сплетен и прочее и прочее, что могла еще пожелать и посоветовать дочери любящая мать.

При всех этих советах у Лизы голова шла кругом, и страх не только не оставлял ее, но делался будто еще сильнее. Подруг близких у Лизы не было, поделиться ей было особенно не с кем, поэтому на свой первый бал она приехала почти что в обмороке. Но, ведомая батюшкой под руку, она все-таки вошла в залу, представлена была хозяевам и, ободренная милостивою улыбкою хозяйки и кивком ее супруга, смешалась с пышною толпою…

3

– Ах, взгляните, кто это танцует с Руневским? – Баронесса подняла лорнет и, прицелившись, упорно не сводила взгляда с хорошенькой девушки, весело вальсировавшей с ее приятелем.

– Кажется, княжна Хованская. Дочь старого князя Гаврилы, – ответил ей с поклоном и улыбкою стройный статский, стоявший подле нее.

– Вот как? Не слишком ли она юна?

– О нет, сколько мне известно. Впрочем, думаю, что нынче она впервые в свете. Ранее я ее не видел.

– А откуда же вы тогда ее знаете? – удивилась баронесса и принялась столь же упорно лорнировать своего собеседника, сколь до сего момента лорнировала молодую княжну.

– Я бывал в доме князя по делам, – ответил статский, – и там имел удовольствие быть представленным сей барышне.

– Так-с, – безапелляционно резюмировала баронесса, – недурна. И будет иметь успех.

Статский поклонился все с тою же улыбкою и спросил:

– Не желаете ли лимонаду, Юлия Николаевна?

– О, с удовольствием, – милостиво кивнула баронесса и перевела свой лорнет на знаменитость этого сезона – князя Гвидо.

Статский меж тем отправился за лимонадом, а к баронессе приблизился Кавальканти, привлеченный ее пристальным взглядом и любезной улыбкою.

– Доброго вечера, прекрасная Юлия Николаевна, – улыбнулся италиец.

– Князь, – кивнула головою баронесса, опустив, наконец, лорнет. Впрочем, это вовсе не мешало в который раз оглядеть собеседника с ног до головы.

Да, невозможно было не восхищаться южным гостем. И дело было не столько в том, что был он иностранец, князь, богач. Всего этого было бы мало, слишком мало для света, когда бы не обладал князь Кавальканти двумя важнейшими свойствами: блистательной внешностью и неотразимым обаянием.

И сейчас баронесса, оглядывая его, не могла не признать, что был он просто дьявольски хорош! Хотя она не признавала подобных выражений и в жизни не встречала мужчин, о которых бы ей хотелось сказать, что они неотразимы, но данный случай был исключением. Пожалуй, ежели поразмыслить, только Платон Зубов [1]1
  Последний фаворит императрицы Екатерины II. Всесильный и богатый вельможа.


[Закрыть]
во времена ее молодости мог бы прозываться таким роковым красавцем. Но в том и на малую толику не было того очарования, кое было в сем князе. Платон был злодей и негодяй препорядочный, как, впрочем, и все его семейство, а особливо сестрица Зубова, о которой баронесса вспоминать не любила, ибо искренне ее терпеть не могла. В италийском князе вовсе не чувствовалось ничего подобного. Он был не только красив, но мил и искренне любезен.

– О чем вы задумались, Юлия Николаевна? – спросил князь Гвидо, улыбнувшись так, что баронесса едва не покраснела от неожиданности.

– Все о том, сударь, что не дает покоя ни мне, ни прочим. Откуда у вас такие познания в русском языке? Право, я и помыслить не могла, чтоб где-нибудь за пределами России кто-нибудь знал бы наш язык.

– Почему?

– Ах, не спрашивайте! – досадливо поморщила Юлия Николаевна.

– Хорошо, не стану спрашивать, а лучше отвечу. Ничего в том нету необычайного. Я жил в России, будучи дитятей. Мой батюшка служил тут, и довольно долго.

– Вот как… – задумалась баронесса. – Однако где же мой лимонад?

– Вот ваш лимонад, – перед нею тут же оказался статский с бокалом прохладительного напитка.

– Как вы долго, – нахмурилась Юлия Николаевна, но бокал взяла и отпила немного.

– Итак, вы долго жили в России, – продолжила баронесса. – И вернулись сюда вновь. Для чего?

– Как вам сказать… – Князь помедлил. – Без особенной причины, сударыня… Да, скорее, так: без особенной причины.

– Быть может, младенческие воспоминания? – предположил статский.

– Быть может, – с поклоном и улыбкою ответствовал ему Кавальканти.

– Ах, какой вздор! – воскликнула баронесса. – Никогда, глядя на вас, князь, я не заподозрила бы вас в таком… таком… сентиментализме!

– Как вы проницательны, сударыня! – рассмеялся Гвидо. – Но не обманывает ли вас ваша проницательность?

– Думаю, что нет, – серьезно ответила баронесса.

– Полно, Юлия Николаевна, – оборотился к ней статский. – Это даже несколько неучтиво… – осмелился заметить он.

– Как вы дерзки! – нахмурилась баронесса. – Ступайте потанцуйте! – велела она непреклонным тоном. – Это с вашей стороны неучтиво стоять у стены, когда столько барышень не приглашены и скучают. Кстати, князь, оборотитесь к танцующим.

Статский, смутившись, отошел.

– И что я должен там увидеть? – спросил Кавальканти.

– Вон ту молодую особу, что танцует с Руневским. – Баронесса кивнула в сторону Лизы Хованской, не ведавшей о том, что о ней ведется беседа. – Вы знаете Руневского?

– Да, с Руневским я знаком, – кивнул головою князь.

– Как вам сия особа?

– Зачем вы спрашиваете? – усмехнулся Кавальканти.

– Мне интересно, вот почему, – начала баронесса, – вы – человек молодой, но одинокий. Не слишком молодой, однако. Вы кажетесь именно таким человеком, которому уже пора задуматься о семейственности.

– Вот вы какого обо мне мнения, Юлия Николаевна.

– Да, именно такого. И, более того, я подозреваю, что именно для сего вы прибыли в наши края.

– Для чего же, для сего?

– Для женитьбы, сударь, для женитьбы!

– Не буду отрицать ваши слова.

– Вот как?

– Да. Ибо вдруг я вознамерюсь жениться в самом деле, хотя и не имею нынче такого намерения. И когда я решусь на брак, то как я объясню вам свои теперешние уверения в том, что вы ошиблись?

– Хитрец, – покачала головой баронесса. Князь рассмеялся и вновь обернулся к танцующим.

Между тем Елизавета Гавриловна стояла уж близ маменьки, и перед нею расшаркивался очередной кавалер, на сей раз бравый корнет. А Руневский направился к баронессе и князю, все еще увлеченным беседою.

– Итак, вы довольны? – обратилась баронесса к Руневскому, наставив на него свой лорнет.

– Весьма и весьма, – улыбнулся тот.

– Что же вас так обрадовало? – спросил князь.

– Прелестная девушка, с которой я танцевал только что, способна растопить самое холодное сердце и расшевелить самое стойкое воображение.

– Вот так отзыв! – ответила баронесса.

– Но разве вы не обратили внимания на дивный стан, на темные кудри, на необыкновенную фацию?

– Хм… – протянула Юлия Николаевна.

– Признайтесь, вы разглядывали ее! – блеснул глазами Руневский.

– Ну не более вашего, – ответила она.

– И ваш знаменитый лорнет был устремлен на нее не менее нескольких минут!

– Что же, это действительно так, я сдаюсь перед вашею проницательностью, – усмехнулась баронесса.

– Ах, Юлия Николаевна! Не берусь себе даже и представить, скольких особ вы лорнировали с сугубою пристальностью во все время вашей карьеры в свете.

– Карьеры в свете? Отчего вы так сказали?

– Но разве это неверно? Разве не делаем мы все карьеру в свете?

– Быть может, и так, но все же впредь не говорите так. Это несколько… дурной тон, вы не находите?

– Не буду спорить, Юлия Николаевна, и более никогда не повторю этих слов. Хотя…

– Хотя что?

– Неужели вы осмеливались лорнировать всесильного Зубова? Кто-то мне говорил об этом.

– И не только Зубова, Руневский, – усмехнулась баронесса.

– Вот как? – задумчиво сказал тот.

– А не кажется ли вам, господа, что при взгляде на Елизавету Гавриловну невольно припоминается некая художественная аллегория? – проговорил синьор Кавальканти.

– Какая же? – вопросила баронесса.

– Да вот, изволите ли, видел я некогда картину-аллегорию. – Кавальканти учтиво поклонился собеседникам. – На ней изображены были три женщины, символизирующие собой три возраста. Первая была совсем еще юная, невинная девушка, вроде Елизаветы Гавриловны. Этакий безмятежный, нетронутый бутон, спокойный и бледный. Подле нее – женщина, во всем блеске женского расцвета, подлинной зрелости, темноволосая, яркая, и такая… м-м, не подберу слова, живая! А рядом с ними изображена была древняя и страшная старуха, полностью увядшая, за чертами которой даже былой красоты не заметно. Страшное зрелище телесного увядания!

– Ах, какая аллегория! И как верно! – закатила глаза баронесса.

– А признайтесь нам, князь, которая из женщин более всего привлекла ваше внимание? – с усмешкою спросил Руневский.

Кавальканти усмехнулся в ответ и, обернувшись полностью к Руневскому, ответил:

– Средняя, сударь. Мне более нравилась всегда средняя. Та, что полна красоты, расцвета и желания.

– Однако, князь… Вы откровенны, – протянула баронесса. – Что же, вы ищете именно такую для себя жену? – пришло в голову спросить ей.

– О нет! – живо возразил князь. – Жену я себе ищу вроде первой. Невинную и юную девушку, которой никто еще не открыл жизненных сторон. Согласитесь, что в жене очень лестно предполагать неведение.

– Да, и лелеять сие неведение как можно дольше, – продолжил Руневский.

– Ах, господа, смотрите, как бы сие женино неведение вас же и не подвело!

– Что вы имеете в виду? – поднял брови князь.

– Я имею в виду, – протянула баронесса, улыбнувшись, и, раскрыв свой веер, неторопливо обмахнулась им, – я имею в виду, что иной раз сие неведение может оказаться весьма опасным. Для того чтобы побороть врага, надобно знать его в лицо. Невинная же девушка, врага не зная, может допустить любой промах, и подчас весьма опасный промах! Невинная жена может покрыть голову мужа рогами, сама не желая и не предполагая того.

– Это невозможно, – запротестовал Руневский. – Так не бывает! Скорее опытная жена обманет мужа, и это всем известно.

– Не скажите, – протянул Кавальканти, задумчиво взглянув на баронессу. – Наша собеседница не так уж и не права…

– Ну не станете же вы утверждать, что ее слова – правда? – возмутился Руневский. – Это просто досужая выдумка… Ведь совершенно невозможно вообразить себе, чтобы, чтобы…

– Чтобы что? – усмехнулась в свою очередь Юлия Николаевна.

– Я не могу подобрать даже слова: столь странно то, что вы сказали!

– Нет, не странно, – прервал Руневского князь. – Я хорошо понял, что вы имели в виду, дорогая баронесса. – Кавальканти учтиво склонился перед дамой. – И я приму это к сведению. Но все же женой своею я хочу видеть юную девушку, как ни неприятно вам это слышать, – прибавил он, блеснув глазами.

– Воля ваша, – ответно поклонилась ему баронесса. – Только постарайтесь образовать вашу жену в том духе, который надобен женщине, дабы быть порядочной женой во всех отношениях. И я желаю вам никогда не страдать от… невинности! – лукаво прибавила она и, кивнув головою, удалилась.

– Вот женщины! Разве можно их разобрать! – подосадовал Руневский.

– Можно, ежели желать этого, – ответил ему князь. – Впрочем, думаю, у вас все еще впереди и вы разберетесь в сем предмете.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю