Текст книги "Мой любимый крестоносец. Фея тумана"

Автор книги: Наталия Образцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Встретил меня отец не слишком любезно.

– Почему мои дочери приносят мне одни огорчения? – начал он, даже не дав мне произнести слова приветствия. – Словно у меня нет иных забот, как улаживать их семейные дела.

Я оскорблённо вскинула подбородок:

– Что ещё наговорил вам обо мне этот сакс?

– Достаточно для того, чтобы я понял – его желание развестись с тобой вполне обоснованно. У тебя же я спрошу только об одном: ты и впрямь покушалась на его жизнь? Это ты наняла людей, чтобы его схватили и убили в фэнах?

От каменного пола по ногам потянуло зимней стужей. Я зябко повела плечами.

– Пусть попробует доказать это! Его единственный свидетель, Гай де Шампер, никогда не осмелится появиться при дворе и дать показания...

Я осеклась. Проклятье – я сболтнула лишнее! Ведь мне и знать не положено, о чём идёт речь.

Отец мгновенно всё понял. Веки его опустились, он сокрушённо покачал головой и погрузился в молчание.

Но я не могла заставить себя поверить, что услышанное так потрясло его – человека, о котором было достоверно известно, что именно он приказал убить на охоте своего брата-короля, а затем ослепил и сгноил в темнице другого брата. Ему ли не знать, что во мне течёт его кровь, а значит, я не остановлюсь ни перед чем.

Когда он вновь заговорил, голос его звучал спокойно:

– Действительно, ты способна на многое. Но неужели ты до сих пор не поняла, что твой муж тебе не по зубам? Ты давным-давно проиграла свою войну против Эдгара.

Я не желала этого слушать. Поэтому спросила напрямик, каково его решение.

– Эдгар Норфолкский уже отправил доверенных лиц в Рим и заручился поддержкой прежних собратьев по ордену Храма. Я мог бы наказать его за самоуправство, лишить титула и посадить в застенок...

Я даже подалась вперёд. О, если бы отец так и поступил! Тогда бы я осталась графиней Норфолка, вернулась в Дэнло и сделала то, чего желала больше всего на свете, – разделалась с этой тварью из фэнов.

– ...Но я не трону твоего мужа.

Я едва не задохнулась, и мне понадобилась вся выдержка, чтобы выслушать все его доводы.

Оказывается, то, что король даровал саксу графский титул, расположило к короне саксонских подданных. Но сверх того – Эдгар справляется с возложенными на него обязанностями с блеском: усмирил самое беспокойное графство, в казну без задержек поступают подати, а теперь он привёл на смотр превосходное ополчение, обученное и экипированное, что сейчас как никогда кстати.

Отец поднялся и заходил от стены к стене. В свои шестьдесят семь лет Генрих Боклерк выглядел ещё бодро, однако я внезапно заметила, что он начал старчески сутулиться. Но что мне за дело до его здоровья, если я не получу от него поддержки? Будь на его месте кто угодно другой – Матильда, Роберт или даже Теобальд – они бы не позволили так обращаться со мной какому-то саксу. И впервые у меня мелькнула мысль, что Лев Справедливости зажился на этом свете.

– Для всех ты по-прежнему останешься графиней Норфолк, – продолжал король. – И сможешь вернуться в Дэнло и расположиться в любом из королевских замков, когда пожелаешь. С тобой по-прежнему останется твоё приданое – пять тысяч фунтов, а этого достаточно, чтобы ты не ограничивала себя в расходах. Между прочим, Эдгар за эти годы приумножил твоё состояние и вышлет тебе столько, сколько тебе потребуется. Разумеется, вы не сможете и дальше жить как супруги, но этот статус сохранится за вами, и возможно, со временем вы научитесь ладить. Это всё, к чему мы пришли с твоим мужем.

– А развод?

Король сардонически усмехнулся.

– Это долгая, бесконечно долгая процедура. И длиться она может вечно. Даже вмешательство гроссмейстера тамплиеров вряд ли её ускорит.

Из его дальнейших пояснений я узнала, что в Риме смута и раскол, и фактически у нас не один, а сразу два Папы. О да – и Анаклит II, и Инокентий II избраны законным образом, но разными группами кардиналов и иных высших духовных особ, не сумевших договориться между собой. Между Папами идёт война, положение обоих неустойчиво, и ни один из них при таких обстоятельствах не пожелает ввязываться в столь щекотливое и спорное дело, как развод. А поскольку никто не знает, сколько продлится двоевластие на Святейшем Престоле, мне ещё долго придётся оставаться законной женой Эдгара Армстронга.

– Скорее наступит второе пришествие, – подвёл итог отец, – чем ты станешь разведённой женщиной. У тебя остаётся твоё положение, ты сможешь вести безбедное и независимое существование.

– А что станут болтать обо мне? Как быть с моим именем?

– Повторяю: ты – графиня Норфолкская. Поверь, многие могли бы только позавидовать твоей судьбе.

Это и был тот компромисс, о котором говорил Роберт Глочестер.

Что ж, обдумав всё, я могла и принять его. Я была достаточно сильной, и, когда в тот же вечер мне пришлось присутствовать на пиру вместе с Эдгаром, я ничем не выдала своих чувств. Мы сидели рядом, спокойные и молчаливые, стараясь не касаться друг друга и не встречаться взглядами. И только покидая пиршественный зал, я велела Эдгару прислать мою самку кречета.

– Куда мне её доставить? – осведомился он.

У меня вся кровь бросилась в лицо. Куда? Этот негодяй лишил меня дома и теперь насмехается надо мной!

– Вам не составит труда узнать, где я нахожусь! – Мой голос походил в этот момент на свист отточенного клинка.

* * *

Мне ничего не оставалось, как упиваться обретённой свободой. У меня были средства, я обновила свой штат и гардероб, я могла останавливаться где пожелаю и встречаться с кем угодно. И тресни моя шнуровка! – я получала от этого удовольствие.

Ярмарка в Бове, крестный ход в Амьене, поездка в Париж... Я посещала все знаменитые турниры, восседая в ложах для знати в окружении свиты и поклонников. Ещё совсем недавно женщин не допускали на рыцарские игрища, но теперь именно мы стали их главным украшением, именно нам доставалась честь награждать победителей!

Особенно щедрой на турниры стала Нормандия. Ожидание войны с Анжу придавало им особую остроту, каждый из них становился смотром сил, подготовкой к настоящим схваткам. Там, где происходили рыцарские игрища, собиралась самая изысканная знать, и я с любопытством следила за изменениями в модах и нравах, знакомилась с новыми людьми и веяниями.

Как раз в это время возникла и мгновенно распространилась позаимствованная на Востоке мода на гербы с изображением геральдических знаков – вставших на дыбы львов, оскалившихся драконов, орлов, рук, сжимающих мечи, солнечных дисков и всевозможных фруктов. И я, в свою очередь, украсила туники своей свиты гербом Армстронгов – головой коня, я носила одеяния малиновых и бордовых тонов – цвета дома Генриха Боклерка, а к своему гербу я присовокупила шествующих леопардов Нормандии – ведь я принадлежала к роду нормандских герцогов.

Я расточительно тратила деньги, требуя ещё и ещё и не получая отказа. Присланная Эдгаром самка кречета находилась в моём обозе, так как сезон охоты уже прошёл и у ловчих птиц наступило время линьки.

Слух о начале процесса развода, к моему облегчению, не получил широкой огласки. Для всех я оставалась дочерью короля, которая не сочла возможным продолжать жить с грубым и жестоким мужем и сумела добиться от него свободы и денежного содержания. Вокруг меня возник ореол сильной и гордой женщины, я вновь стала популярна, и нормандки и француженки начали относиться ко мне едва ли не с благоговением.

Нередко меня приглашали погостить одинокие владелицы поместий, вдовы, жёны отбывших в Иерусалим рыцарей, а также аббатисы и настоятельницы монастырей. Они внимали каждому моему слову, пытались перенять мои манеры и мнения. Даже внешне они старались походить на меня. Забавно было наблюдать, как иные модницы начали завивать волосы мелкими кольцами и носить такие же, как у меня, шапочки с плоским верхом и тончайшей вуалью, небрежно прикрывающей нижнюю часть лица. Я называла это арабской модой, но на самом деле просто пыталась скрыть шрам над губой.

Добавлю, что всё это время я постоянно интриговала, чтобы помочь Роберту Глочестеру продвинуться на пути к трону. Мне также стало известно, что Теобальд Блуа, правитель графств Блуа, Шартр и Шампань, вовсе не горит желанием унаследовать огромную и неспокойную державу венценосного дядюшки. Появились приверженцы и у Стефана – из числа тех, чьи владения находились в Англии и кто считал, что неплохо разбирающийся в английских делах граф Мортэн мог бы с успехом править королевством. Но наиболее сильная партия была за Плантагенетов – Матильду и Жоффруа Анжуйских, которых к тому же поддерживал французский монарх Людовик Толстый.

Их странное прозвище – Плантагенеты – произошло от привычки Жоффруа украшать свой шлем веткой жёлтого дрока, который считается символом Ле Мана. Дрок по-латыни – planta genista, отсюда и Плантагенеты, или Плантажене по-французски.

В середине лета я отправилась на большой турнир в Лондон и была вынуждена с горечью отметить, что на континенте чувствую себя куда более комфортно. В Англии на каждом шагу меня ждали неприятные встречи – Стефан, Мод, Генри Винчестер, Найджел Илийский, хотя, слава Всевышнему, обошлось без Эдгара.

Турнир в Лондоне был устроен с таким великолепием, какого прежде не знала Англия. Саксонские простолюдины неистово вопили, следя за бугурдами, и восхищённо замирали, распахнув рты, когда начались тьосты[39]39
  Бугурды – рукопашные поединки пеших воинов; тьосты – состязания всадников с копьями.


[Закрыть]. Я превосходно разбиралась в турнирном кодексе, и многие из знатных зрителей и зрительниц почтительно прислушивались к моим пояснениям.

В последний день игрищ в Лондон прибыла королева Аделиза. Пригласив в свою ложу, она едва не до смерти замучила меня своей болтовнёй и глупейшей лестью. В конце концов я потеряла терпение:

– Мадам, ваше самодовольство просто переходит все границы. Между прочим, я совсем не удивлюсь, если вскоре окажется, что вы наконец-то решились подарить королю наследника. И если это не так – считайте, что вам повезло, потому что я не премину сообщить отцу, как вы веселились в Дэнло с достопочтенным лордом д’Обиньи.

Эта клуша так и застыла, побледнев, как шёлк её собственного покрывала.

– Королю Генриху, Бэртрада, и без вас доложили о моих встречах с лордом д’Обиньи. И король ничего не предпринял – так как совершенно убеждён, что его честь не пострадала. Надеюсь, и вы являетесь образцом добродетели, столь долго проживая вдали от супруга?

Ого! Квочка Аделиза наконец придала своему языку некоторую живость. Славно же я её задела!

– Впрочем, графу Норфолку совершенно безразлично, как обстоят ваши дела, – продолжала королева. – И он наверняка счастлив, что вы наконец-то оставили его вдвоём с леди Гитой Вейк. В Дэнло это называется «датским браком», верно? И как во всяком настоящем браке, миледи Гита из замка Гронвуд уже ждёт ребёнка.

Не знаю, что случилось с моим лицом, но королева внезапно отшатнулась и тут же бросилась просить прощения за причинённую мне боль.

Я отвернулась. Какая разница? Так или иначе, мне всё равно пришлось бы узнать об этом. Я чувствовала себя совершенно раздавленной.

Вокруг шумела толпа. Мой поклонник граф де Мандевиль подъехал к нашей ложе и склонил к моим ногам копьё, предлагая мне венец королевы турнира. Кажется, я нашла в себе силы улыбнуться. Или мне это только казалось? Ибо Мандевиль выглядел озадаченным, перестал улыбаться.

Я заставила себя встать. Встала и...

Больше ничего не помню. Я потеряла сознание.

* * *

Я снова плыла к берегам Нормандии. Море было спокойным, над кораблём кричали чайки, полоскался на ветру парус.

Но в этот раз даже дорога не могла развеять мою печаль. Я была уязвлена и беспомощна, и ни моя свобода, ни моё положение не могли защитить меня от собственных чувств. Эти двое – мой муж и его девка – отделались от меня, изгнали и теперь чувствовали себя счастливыми.

Узнав о беременности Гиты, я беспрестанно перебирала в голове все известные способы мести. Я уже не могла не думать об этом. Словно на мне лежало неотвратимое заклятье.

Забыть обо всём меня уговаривали и Аделиза, и Мод, и даже Генри Винчестер. Но я молчала. Им не понять, что моё чувство к Эдгару – это мучительная смесь ненависти, любви и презрения, дьявольский недуг, от которого нет снадобий. Как бы я ни жила всё это время, в глубине души я продолжала считать Эдгара своим мужем перед Богом и людьми и верить, что рано или поздно нам предстоит воссоединиться.

Тщетные надежды. Что бы я ни предприняла, всё равно эти двое всегда будут против меня, всегда будут вместе.

И я уехала, чтобы вдалеке зализывать свои раны и набираться сил для того, чтобы начать мстить. Ибо чёрную бездну в моей душе, которая постоянно грозила поглотить меня самое, могло насытить только одно – месть.

Унылая и подавленная, я вернулась в Руан. Часами просиживала в опустевших покоях дворца, перебирая струны, и, хотя я не мастерица играть, неожиданно обнаружила, что из-под моих пальцев льётся знакомая заунывная мелодия:

 
Тоска, тоска. Куда мне деться?
Куда укрыться от неё?
 

Август только начался, дни стояли солнечные, пустые, душные. В один из таких дней меня навестил епископ Руанский Хагон. Он был по обыкновению любезен, сыпал комплиментами, и внезапно я подумала – а почему бы и нет? Ведь если я начну изменять Эдгару плотски, слава рогоносца оставит глубокую отметину на его безупречной репутации.

И я призывно улыбнулась светловолосому епископу.

Его преосвященство мгновенно понял, как изменились мои намерения, – и в тот же вечер увёз меня в свою загородную резиденцию. Там я впервые изменила мужу, и мы с Хагоном провели ночь любви.

Любви?.. Ну, это ещё вопрос. Роскошь покоев, его благоухающая шёлковая сутана, душистое вино... И в итоге я оказалась опрокинутой навзничь на льняные простыни. Хагон набрасывался на меня, как волк на самку в брачный период. Опять, и опять, и опять. Я же думала, что хочу в туалет, хочу помыться, хочу спать, хочу уехать... Мне едва удавалось изображать покорность.

Под утро Хагон принёс мне чашу прохладного сидра, и я выпила её залпом. Завёрнутый в простыню епископ взглянул на меня равнодушно:

– Одно из двух: ты или ненасытна, или холодна.

– А что предпочтительнее?

– Предпочтительнее? Гм. Пожалуй, нет ничего хуже холодной любовницы.

Про себя я тут же решила, что никогда более не позволю ему даже приблизиться к себе. Однако улыбнулась:

– А что же все ваши проповеди – о скромности, умеренности и воздержании?

– О! – он рассмеялся. – О проповедях следует забыть, если хотите сохранить любовника.

Эти слова заставили меня задуматься. Не этим ли была вызвана печаль в глазах Эдгара, когда я требовала прекратить его бесстыдства на ложе? И разве не говорил он, что я холодна? Мой супруг всегда стремился сделать из жены любовницу, а кончилось тем, что любовницу сделал женой.

Епископ Хагон не удерживал меня, да и мне он уже был неинтересен. Однако его слова не выходили у меня из головы.

И знаете, как я поступила? Переодевшись и спрятав лицо под вуалью, я отправилась в один из городских борделей, призвала самую востребованную шлюху (Святые великомученики! И за это Эдгар Армстронг ответит в аду!) и, хорошо заплатив, подробно расспросила, что она делает, дабы завлечь мужчин.

Затем я вернулась, велела вымыть себя, переоделась во всё чистое и до конца дня даже не смогла притронуться к пище – меня душило отвращение. Однако я уже приняла решение и не собиралась останавливаться на полпути.

В Руан как раз прибыл граф Суррей, и я без колебаний испробовала на этом зануде приобретённые в борделе знания. Проглотив пару кубков мальвазии[40]40
  Мальвазия – сладкое виноградное вино.


[Закрыть], я попросту взяла его штурмом – так, как с ходу берут бастиды[41]41
  Бастида – отдельно стоящая сторожевая башня.


[Закрыть]. Суррей не почувствовал притворства, и к исходу ночи валялся у меня в ногах, твердя, как я восхитительна, а затем стал умолять меня отправиться с ним в Святую землю.

Глупец! Я ушла раздражённая.

Оказалось, что обманывать мужчин не составляет ни малейшего труда. Слегка пошевелите бёдрами – и они распаляются, перестаньте стыдливо прикрываться – и они становятся ненасытными, взвизгните несколько раз для вида – и всякий станет считать, что он полностью покорил вас. Меня начало это забавлять, и в последующие пару недель я только тем и занималась, что пробовала эти маленькие хитрости то на одном, то на другом придворном. И ни один из них – ни один! – не уличил меня во лжи.

А клюнул бы Эдгар на этот крючок? Пока что самой крупной добычей в силках моей поддельной страстности оказался надменный и самоуверенный Валеран де Мелён, самый могущественный граф Нормандии. Его многие боялись, и даже я, признаюсь, некогда робела перед ним. А оказалось, что и его можно приручить, как бычка, – стоит только застонать под ним да обхватить покрепче ногами.

Граф Валеран был единственным, кто не опасался гнева Генриха Боклерка из-за связи со мной. Но однажды отец всё же отправил в его замок сильный отряд конников с предписанием немедленно доставить меня к нему. Де Мелён не осмелился перечить, и меня отправили к королю, а оттуда, после короткого и ледяного по тону разговора, перевезли в женскую обитель в Фекан.

Случилось то, чего я всегда опасалась: меня упрятали в монастырь. Но отец, вероятно, ещё не понял, что меня уже ничто не удержит, и спустя неделю я сбежала оттуда, написав перед отъездом королю, что направляюсь в Норфолк. На самом же деле я помчалась в Бристоль, к брату Роберту. Уж он сумеет уговорить отца не быть со мной жестоким.

По пути я сделала остановку в Лондоне, где меня приветливо принял Стефан. Он был в отличном расположении духа – возможно оттого, что пользовался среди лондонцев уважением и поддержкой. Среди его свиты я неожиданно обнаружила одного из своих бывших рыцарей-телохранителей – Геривея Бритто. Наша встреча была оживлённой, и в тот же вечер одна из фрейлин проводила в мой покой смуглого бретонца.

– Я никогда и мечтать не мог о подобном, – пробормотал Геривей, откидываясь на подушки и переводя дыхание. – Для нас ты была богиней – прекрасной и недосягаемой. Но почему ты выбрала меня, а не Гуго? Ведь он всегда был твоим любимцем.

Гуго Бигод? Я и не вспоминала о нём и давно потеряла его из виду. Но Геривей Бритто поведал мне, куда запропастился вернейший из моих людей.

– Он отправился в свои владения в Саффолке. Это для всех стало неожиданностью, ведь после смерти старого сэра Роджера Бигода никто не сомневался, что именно Гуго получит должность стюарда двора. Но король почему-то отказался от услуг нашего приятеля. И похоже, что к этому изгнанию приложил руку твой муженёк-сакс. Гуго, конечно, всегда был разбойником, но лишить его должности при дворе!.. Сейчас Бигод сидит в своих в манорах, ведёт себя благонравно и даже женился на подобранной для него королём девице. Для него сейчас важнее всего снова вернуть доверие короля. Но я-то его знаю – он ещё найдёт способ поквитаться с графом Норфолком!

Что ж, примем к сведению. Однако известие о женитьбе Гуго заставило меня опечалиться. Несмотря на весёлый и свободный образ жизни, мною всё больше овладевала хандра, но при этом нервы мои были натянуты, как тетива. Чуть что – и я срывалась. Ведь вокруг все только и говорили об Эдгаре: то о его дружбе с Найджелом Илийским и лордом д’Обиньи; то о великолепном турнире, который он недавно устроил в Гронвуде – туда съехались все сливки знати, и даже храмовники приняли участие в ристаниях. Или заходила речь о норфолкских лошадях – теперь считалось престижным иметь выведенных Эдгаром скакунов норфолкской породы, а значит, мой супруг день ото дня богател.

На фоне этих пересудов я не преминула потребовать у супруга дополнительных средств на расходы – и получила. С их помощью я сумела откупиться от посланных за мною людей короля и второпях перебраться в Глочестершир.

Роберт пребывал в Бристоле, большом портовом городе, сеньором которого он являлся. Здесь я уже не опасалась людей отца, так как находилась под защитой брата. О, какие пиры, какие конные ристалища, какие охоты устраивал Роберт в мою честь! Поглощённый тем, что супруга Мабель снова готовилась сделать его счастливым отцом, Роберт не вникал в мои беды и лишь обещал похлопотать за меня перед королём, когда отправится к нему в ноябре.

Вместе с тем он обращался со мной чрезвычайно фамильярно – обнимал, шлёпал по ягодицам, трепал по щекам, ерошил мои волосы, ломая своими лапищами драгоценные черепаховые заколки. А с утра увлекал на очередную охоту, пикник или пирушку в одном из своих замков. Мы много пили... и однажды, после очередного возлияния, я проснулась с тяжёлой головой в его постели. Нагая. Причём лежали мы, сплетясь более чем красноречиво.

Мы оба были невероятно смущены. Что не помешало нам и в следующую ночь заняться тем же. То ли я хотела испытать на Роберте своё новое умение, то ли он и впрямь воспылал ко мне отнюдь не братской страстью, но от того, что мы впали в этот тяжкий грех, я испытывала некое извращённое удовольствие.

Впрочем, Роберт вскоре опомнился – тотчас после того, как у его супруги случился выкидыш. Ибо нашлись те, кто успел нашептать ей о нас. Брат был огорчён даже сильнее, чем я ожидала.

– Мы должны как можно скорее расстаться, Бэрт. То, что случилось между нами... Моя Мабель не перенесёт этого...

Он говорил о жене с трогательной нежностью. Словно Мабель не родила ему целую кучу детей. Одним больше, одним меньше... Но Роберт придерживался иного мнения и вскоре уехал.

Мне тоже пора было собираться. Я не желала выяснять отношения с графиней Мабель и вскоре двинулась в путь, несмотря на резко испортившуюся погоду, скверное настроение и заметно пошатнувшееся здоровье. Только этого мне и не хватало – ведь я всегда была здоровой, как молочница с фермы. Но последнее время я стала чувствовать странную слабость, а по утрам у меня кружилась голова.

Чтобы переждать непогоду и привести в порядок здоровье, я решила погостить в богатой женской обители Ромсея. Глядишь, и отец не станет меня донимать, узнав, что я укрылась за монастырскими стенами.

Мне и моим людям выделили в обители отдельный флигель, мы расположилась со всеми возможными удобствами, но вскоре я заскучала. Нескончаемые октябрьские дожди, заунывный колокольный звон, снующие туда-сюда сёстры-бенедиктинки. Тресни моя шнуровка – адское уныние! Да и комфорт, которым славился этот монастырь, не шёл ни в какое сравнение с тем, к чему я привыкла. Я с тоской вспоминала свою роскошную опочивальню в Гронвуд Кастле.

Аббатиса Ромсея оказалась женщиной властной и непреклонной и настояла, чтобы я ежедневно посещала службы в церкви. И вот, ругаясь как наёмник, я была вынуждена обувать деревянные сабо, заворачиваться в плащ и шлёпать по лужам и грязи в храм, где смердит отсыревшей штукатуркой, а от запаха ладана мутит и кружится голова...

Однажды во время мессы я упала в обморок и очнулась уже у себя во флигеле. Всё вокруг раскачивалось и плыло. Слава Создателю, моя Маго выставила за дверь толпу суетящихся монахинь и взбила солому под тюфяком в изголовье, чтобы я могла устроиться поудобнее.

– В чём дело, Маго?

Пожилая нянька, ходившая за мной с младенчества, странно взглянула на меня.

– Деточка, ты уж прости меня, неразумную, но я должна тебе кое-что сказать. Ты всегда была настоящей леди, пока этот пёс, твой муж, не исковеркал твою жизнь. Все эти твои любовники...

– Не смей читать мне нотации!

Её старые глаза стали круглыми, как у совы.

– Деточка моя, уж не беременна ли ты?

Я молчала. Мой взгляд перебегал с предмета на предмет: кованый подсвечник на ларе, ставень, распятье на стене.

Маго не унималась:

– У тебя всегда были нелады с месячными, вот ты, бедняжка моя, и разуверилась, что способна понести. Но эта твоя слабость, дурнота по утрам, этот обморок... Да и чистая ветошь давно тебе не была нужна. С тех самых пор, как ты, отчаявшись, стала бросаться от одного мужчины к другому.

Она умолкла.

Я же стала припоминать. Хагон Руанский, Уильям Суррей, Валеран де Мелён, иные... Даже собственный брат. Я и в самом деле уверовала, что бесплодна, и все вокруг говорили то же...

От кого я могла понести? Господь всемогущий, да какая же разница! Я понимала одно: мне необходимо ехать в Норфолк. Ибо для всех должно быть очевидно, что отец ребёнка – Эдгар Армстронг.

И вдруг я почувствовала облегчение. Никогда ведь не желала быть брюхатой, а ныне была рада этому. Во мне нет изъяна бесплодия. Я рожу этого ребёнка и присягну даже на Библии, что он от Эдгара. Так будет поставлен крест на его попытках развестись со мной, я окончательно привяжу его к себе и смогу отомстить. Ибо он не посмеет не признать своим внука короля Генриха, а сам король, блюдя честь семьи, заставит его смириться с навязанным наследником!

– Кажется, дождь прекратился, – проговорила я. – Вели проверить, подкованы ли мулы, и пусть запрягают. Мы немедленно отправляемся в путь.

– Деточка, да зачем же? Здесь, в Ромсее, ты сможешь родить так, что об этом ни одна душа не узнает. А если пожелаешь, я подыщу в округе знающую женщину, чтобы вытравить плод.

– Маго – ты старая, выжившая из ума дура. Мой ребёнок – наследник графского титула, и я немедленно отправляюсь к мужу.

Маго испуганно взглянула на меня и перекрестилась. Я же торжествующе расхохоталась.

* * *

Паланкин нещадно трясло. Я полулежала на подушках, занавески распахивались – и оттуда тянуло дождём и сыростью. От качки меня мутило, и я, даже не приказывая остановиться, высовывала голову наружу, и меня выворачивало наизнанку. Однако, как бы ни было тяжело, я не позволяла делать остановок. Скорее в Норфолк, только там я смогу овладеть положением.

Силы Небесные – до чего же отвратительно чувствовать себя слабой и разбитой. Изжога, тошнота, озноб... Когда Маго, опасаясь за моё состояние, всё же требовала сделать привал, я засыпала как убитая. Но проснувшись, тут же приказывала трогаться в путь. От того, как скоро я появлюсь в Норфолке, зависело слишком многое. Мне нужно было всего лишь на час или даже на полчаса остаться наедине с Эдгаром, и тогда я смогу доказать всем и каждому, что у моей беременности есть законная причина.

Ах, до чего же славно всё сложилось! Я и не ожидала, что смогу накинуть на Эдгара такую удавку. Этот сакс плодит бастардов от своей шлюхи? А я, со своей стороны, навяжу ему ублюдка какого-нибудь Геривея Бритто и сделаю его продолжателем рода Армстронгов!

И всё же, как мы ни торопились, на дорогу ушло больше недели. Ради скорости передвижения я бросила в пути свой обоз, слуг и камеристок, довольствуясь только конными охранниками и тем количеством имущества, которое поместилось во вьюках мулов.

Мы миновали Оксфордшир и Нортгемптон, где некогда я была так счастлива с Эдгаром. Сейчас здесь ничего не напоминало о том блаженном, сияющем солнцем времени, всё было серым, унылым, промозглым. Сеялся нескончаемый, мелкий, как пыль, дождь. Дороги были ужасны, лошади теряли подковы, охранники проклинали всё на свете, простуженная Маго кашляла и беспрестанно ворчала.

Но самое ужасное началось, когда мы въехали во владения моего мужа. Начался самый настоящий ноябрьский шторм. Ветер нёс ледяные струи ливня, гнул деревья к земле, взбаламученная вода покрыла все низины. Но я уже узнавала знакомые места. Мы двигались вдоль вспенившейся от дождей речки Уисси, и я надеялась ещё до темноты увидеть бревенчатые частоколы бурга Незерби.

Наконец начальник охраны, перекрикивая бурю, сообщил, что бург показался. Я откинула промокшие насквозь занавески и выглянула. К реке вёл крутой спуск, впереди чернел бревенчатый мост.

Внезапно паланкин сильно тряхнуло, и он накренился. Я вцепилась в столбик навеса и отчаянно завизжала, чувствуя, что вот-вот окажусь в грязи под копытами. До меня донеслись крики, истошное ржание мулов, и я увидела, как двое передних животных сползают вниз, скользя по насыпи. Затем поддерживающие паланкин шесты затрещали, мир перевернулся, а в следующий миг и паланкин, и я, и оба задних мула рухнули с кручи.

Помню только удар, треск, наваливающуюся на меня мокрую тушу одного из мулов и собственный нечеловеческий вопль. Холод и дождь обрушились на меня вместе с болью.

Мои люди засуетились вокруг, разрезая ремни паланкина, чтобы освободить меня из-под его обломков. Один из охранников попытался меня приподнять, но внезапная резкая боль согнула меня в дугу. По ногам потекла тёплая жидкость, в поясницу словно ударили кузнечным молотом, а затем мой живот словно вспороли тупым ножом. Я не могла вздохнуть.

Затем меня куда-то несли. Я оставалась скорченной, жалкой, истекающей кровью и среди многочисленных голосов узнавала только подвывающие стенания Маго. И я уже понимала, что со мной произошло, хотя до последней секунды отказывалась в это поверить.

Даже когда дымное тепло усадьбы окутало меня и чей-то голос проговорил, что нужно послать за повитухой, я всё ещё сопротивлялась.

Но тщетно. Я была в Незерби, и эти саксы не больно слушались меня. Потом какая-то женщина мяла мне живот, да так, что я начинала скулить. Между ног у меня было горячо и хлюпало. Отвратительно!

Но вскоре меня заставили выпить какое-то тепловатое пойло. По его сладковатому привкусу я определила, что это маковый отвар, который погружает в забытье, и смирилась.

Теперь мне хотелось только забыться. Не думать о том, что меня ожидает, не чувствовать боли, не знать, что со мной сделают...

* * *

Первое, что я увидела, придя в себя, был вышитый полог над головой. Листья растений, птицы с распущенными хвостами – всё яркое, мастерски исполненное. Я в этом разбиралась и сама была вышивальщицей не из последних. В изножье ложа виднелась бревенчатая стена, сбоку на неё падал отсвет огня. Пахло пряными травами, которые бросают на угли жаровен, чтобы заглушить запах сырости – извечной спутницы дождливой поры. До меня донеслись приглушённые голоса. Один, всхлипывающий и дрожащий, принадлежал Маго. Другой – Эдгару Армстронгу.

Я повернула голову. Они оба сидели на скамье у стены. Маго плакала, вытирая глаза краем головного покрывала, а Эдгар, похоже, её утешал.

Внезапно я подумала – до чего же красив мой муж! Эта свободная поза, лёгкие завитки каштановых волос, твёрдый профиль, чёткая линия высоких скул. Мой прекрасный крестоносец... Которого я потеряла.

В моём горле вспух ком, и глаза наполнились слезами. Освещённый углями жаровни золотистый образ Эдгара стал расплываться. Я всхлипнула.

Они оба заметили, что я пришла в себя, подошли.

– Эдгар...

Он взял мою слабую протянутую руку, мягко пожал. Какие же тёплые и сильные были у него пальцы.

– Тсс, Бэртрада, уже всё закончилось. Успокойся.

– Я спокойна. Это... Это сейчас пройдёт.

Маго принесла чашу с питьём:

– Выпей это, деточка.

Но я даже не взглянула на неё. Я вцепилась в руку Эдгара и не могла отвести от него глаз.