Текст книги "Мой любимый крестоносец. Фея тумана"

Автор книги: Наталия Образцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Я свирепо взглянул на монаха:

– Ты чёрная овца в моей пастве, брат Дэннис. Отныне ты изгнан из обители.

– Я знаю, – смиренно кивнул он и вновь заплакал.

Надо было что-то делать. Я стал говорить всякие увещевания – мол, не следовало бы сэру Гаю вмешиваться в эту историю, и, коль он надумает оставить нас всех в покое, я даже не стану сообщать о его появлении в наших краях, и он сможет ехать, куда пожелает. Но мне не нравилась улыбка, с которой рыцарь слушал меня. Такое было ощущение, что он принимает меня за деревенского дурачка. И тем не менее я продолжал заговаривать зубы, тянуть время:

– Не усугубляйте, сэр, своё и без того незавидное положение. Ибо всем нам ведомо, кто вы такой. Вы преступник, совершивший множество злодеяний против королевской власти, церкви, установленного порядка и нравственности христиан.

– И что, во всём этом повинен я один? Вы, право, льстите мне, преподобный.

Каков наглец! Но в его руках арбалет, и, пока наше положение не изменится в корне, я должен отвлекать его внимание.

Внезапно меня пронзила ужасная мысль. Время играло на руку не только нам – недаром крестоносец никуда не спешил и ничего не предпринимал сверх того, что уже сделал. Наверняка он примчался сюда, дав знать людям графа Норфолка о том, куда направляется. И когда с площади перед собором до нас донеслись голоса, стук копыт и бряцание оружия, оставалось только молить небо, чтобы это оказалась стража из Бери.

Однако на этот раз святой Эдмунд остался глух к моим мольбам. Первым, кого я увидел под аркой соборных врат, оказался Эдгар Армстронг. За ним следовали Пенда и ещё дюжина вооружённых людей.

Ступив под своды собора, граф замер, осматриваясь. И тогда я, пытаясь скрыть испуг, возмущённо воскликнул – какое право он имеет врываться с вооружёнными людьми под своды Божьего храма! – и одновременно заметил, как леди Бэртрада попятилась, укрывшись за колонной.

Эдгар не заметил супругу. Его взгляд торопливо искал иную женщину – и наконец он увидел её, бесчувственную, на ступенях у алтаря. Из груди графа вырвался крик, и он бросился к Гите. Опустившись на колени, он стал звать её по имени и пытаться привести в чувство, но Гита не шевелилась, напоминая брошенную детьми тряпичную куклу.

Тогда граф Норфолк разъярённо оглядел столпившихся у алтаря.

– Что вам снова понадобилось от неё, негодяи! Разве недостаточно того, что ей уже пришлось вынести?

К нему шагнул крестоносец, уже опустивший своё страшное оружие. Он нащупал пульс на запястье Гиты и что-то негромко проговорил.

Его слова подействовали на Эдгара – он передал женщину своим людям и поднялся с колен. Взгляд его ощупывал нас одного за другим.

Я постарался взять себя в руки. В эту минуту граф Норфолк находился в моих владениях, он был незаконно вторгшимся сюда чужаком. К тому же в проёме соборных врат стали появляться встревоженные необычным шумом монахи, а за ними и монастырская стража. Сейчас они кликнут подмогу, и тогда уже я буду диктовать обнаглевшему саксу свои условия.

Но тут Эдгар заметил Хорсу.

– Ты?! Снова ты, Хорса? Сколько тебя ни пинают, ты, как злобный пёс, готов напасть из любой подворотни.

– Ты сам пёс! – огрызнулся тан. На его лице не было испуга – скорее ярость и разочарование. – Блудливый пёс, растливший вверенную тебе девицу! Всё, чего я добивался, – вернуть ей имя, честь и спасти от тебя, совратитель!

– Спасти? Ты едва не погубил Гиту! Взгляни на неё, нидеринг, взгляни – разве это похоже на спасение?

– Это ты нидеринг и к тому же презренный трус, поскольку избегаешь меня, не желая решить в честном поединке, кому достанется эта женщина.

Любопытно, как далеко зайдут в своей ненависти эти двое сыновей старого Свейна. Ба, да ведь они и не ведают, что находятся в родстве. Не воспользоваться ли этим? Самое время, ибо Эдгар уже схватился за меч, а Хорса вырвал у одного из своих людей здоровенную саксонскую секиру. Разумеется, было бы неплохо, если бы они и впрямь порешили друг друга прямо сейчас, но собору Святого Эдмунда на сегодня довольно бесчестия и святотатств.

Моих людей в храме становилось всё больше, и это придало мне уверенности. Я решил вмешаться.

– Остановитесь! Вы находитесь под сводами Божьего храма. И если даже это вас не удержит, то прекратите ссору хотя бы потому, что не может быть поединка между кровными родственниками – сыновьями одного отца!

Показалось мне или нет, но для Эдгара это словно и не было новостью, он только обречённо вздохнул и опустил меч. Хорсу же всего трясло, его лицо покраснело. Он поглядел на меня, и я невольно попятился, следя, как вибрирует секира в его руке.

– Ложь! Ты лжёшь, проклятый поп!

Хвала Создателю, меня успели прикрыть собой монастырские стражники. И я не смог отказать себе в удовольствии досадить сразу обоим саксам.

– Это чистейшая правда. Только угроза кровопролития в храме вынудила меня раскрыть вверенную мне на исповеди тайну Гунхильд из Фелинга. Знайте же всё, что не тан Освин был отцом Хорсы, а Свейн Армстронг. Ты, Хорса, – незаконнорождённый брат Эдгара.

– Враньё! Ты порочишь память моей матери, негодяй! И если есть справедливость – гореть тебе в преисподней до скончания веков!

Он бросился на меня, но стражники навалились на него и распластали на полу, вырвав из рук тана секиру. Что ж, Хорса, это тебе в отместку за то, что воевал против меня в Тауэр-Вейк. Аббат Ансельм никогда ничего не забывает.

Сакс всё ещё рычал и рвался. Но Эдгару в этот миг уже было не до него, так как Гита наконец стала приходить в себя, и он склонился над нею. И она тотчас узнала его. Я видел, как её ещё слабая рука обвила плечи графа, она произнесла несколько слов, и бледная тень улыбки промелькнула на её губах.

Эдгар наконец-то заставил себя оторваться от неё. Поднялся, вышел на середину храма. Надо сказать, что бы ни творилось у него на душе в этот миг, но держался он достойно, в его поступи была известная величавость. Он огляделся, и я почувствовал на себе взгляд его презрительно прищуренных синих глаз.

– Ты поступил подло, поп, раскрыв тайну исповеди и надругавшись над памятью умерших. Но пусть судит тебя Бог. Я же прощаю тебя в последний раз и беру в свидетели всех, кто здесь находится, что если это твоё низкое деяние не станет последним, даже твой сан не спасёт тебя от гибели.

Он перевёл взгляд на Хорсу. Тот уже утихомирился и стоял, свесив голову так, что его длинные светлые волосы закрывали лицо.

– Тан Хорса! – воскликнул Эдгар. – Доколе я остаюсь графом в Норфолкшире, ты являешься моим подданным. Знай, что за совершенное тобою похищение свободнорождённой женщины я объявляю тебя вне закона в своих владениях. Даю тебе два дня, чтобы покинуть пределы графства. По истечении этого срока любой сможет безнаказанно убить или унизить тебя. Если же ты не подчинишься этому повелению, мои люди схватят тебя и заточат в Нориджской темнице.

В ответ на его слова Хорса медленно поднял голову. Его лицо исказила судорога, глаза горели, как свечи.

– Ты не брат мне, Эдгар. Никто, даже взяв в руки калёное железо, не заставит меня поверить, что мы из одной плоти и крови.

Странное дело, вопрос о родстве сейчас казался Хорсе более важным, чем повеление об изгнании. Однако Эдгар не обратил внимания на выпад брата.

– Ты хорошо расслышал, что я сказал, Хорса? Начиная с этого утра у тебя есть только два восхода солнца, чтобы собраться в путь, проститься с близкими и покинуть пределы Норфолка. Что касается твоих владений... У тебя есть сын, и я прослежу, чтобы он беспрепятственно вступил во владение манором Фелинг.

Эдгар щадил брата, оставляя манор за его сыном, прижитым от наложницы. Понял ли это Хорса или нет, но в его взгляде не убавилось ни презрения, ни ненависти. Гордо вскинув голову, он направился к выходу из собора, и собравшиеся расступались, давая ему пройти.

Но мне уже было не до Хорсы, потому что с того места, где я стоял, я сумел заметить в толпе семь или восемь незнакомцев, ничем не похожих на прихожан. Мрачные, решительные лица, тёмные плащи, под которыми угадывались доспехи, – всё указывало на то, что это те самые люди, за которыми я посылал. Ловцы короля, охотники за головой Гая де Шампера.

Так что забава ещё не окончилась.

Я поглядел туда, где находился сэр Гай. Он поддерживал Гиту, женщина спокойно стояла, опираясь на его руку, и, поглощённый ею, рыцарь не видел, как перемещались в толпе люди короля, обмениваясь быстрыми взглядами и кивками, словно охотники, окружающие дичь. Но теперь я уже не опасался, что в моём храме может произойти кровопролитие – я его жаждал. Жаждал настолько, что не выдержал напряжения.

Уже не владея собой, я выкрикнул срывающимся голосом:

– Хватайте его, хватайте Гая де Шампера!

Дальнейшее произошло в одно мгновение. Стремительным прыжком рыцарь оторвался от Гиты, его арбалет молниеносно взлетел, и первый же оказавшийся перед ним ловец рухнул с пробитой тяжёлой стрелой грудью. Другой попытался напасть, но граф неуловимым движением метнул в него нож. В нефе, где уже собралось множество людей, началась паника, а Эдгар громовым голосом приказал своим людям схватить чужаков.

В руках у одного из ловцов также появился арбалет, но выстрелить он не успел, так как на спину ему прыгнул Пенда, и они, сцепившись, покатились по полу. Я закричал было монастырской страже, чтобы окружали преступника, но умолк на полуслове, ибо он сам возник передо мною и с нечеловеческой силой обрушил мне на голову окованное железом ложе своего арбалета. В глазах у меня потемнело, словно своды собора внезапно рухнули.

Я упал. Крестоносец одним прыжком перемахнул через алтарь, за который я пытался уползти, и его высокие сапоги оказались рядом с моим лицом. Я сжался, ожидая, что он снова угостит меня арбалетом, но рыцарь словно не замечал меня. И тут раздался хохот этого разбойника:

– Эй вы, королевские ищейки! Напрасно усердствуете! Вам надо знать, что удача всегда на стороне отважных.

И он оглушительно свистнул, словно выражая презрение к преследователям.

Я пополз на четвереньках за алтарь, но застыл, выпучив глаза. Такого я и вообразить не мог. Сквозь мечущуюся толпу прямо к алтарю нёсся громадный вороной жеребец, словно призрак, вырвавшийся из ада. В распахнутые створки соборных врат позади него врывались потоки солнечного света, и в этом освещении дьявольский конь с развевающейся гривой казался охваченным пламенем. Но это не было видением – я видел, как шарахается толпа, как подковы коня высекают искры из плит пола.

Вороной остановился вплотную ко мне и загарцевал, гремя копытами. Тогда Гай де Шампер ступил на мою спину, как на подножку для всадников, и одним прыжком оказался в седле. Конь взвился на дыбы, громко заржал, а в следующее мгновение, мелькнув в озарённых солнцем вратах собора, исчез.

Стражники, воины, монахи и прихожане, тесня друг друга, бросились следом. Крики «Лови!», «Назад!», вопли страха и азарта слились в сплошную какофонию.

Увы, прискорбную мессу довелось нам отслужить в Бери-Сент-Эдмундс в это утро.

Собор опустел быстрее, чем можно было ожидать. Я попытался подняться, и кто-то поддержал меня под локоть. Я оглянулся – брат Дэннис.

– Ступай прочь!

Я вырвал руку и остановился, ощупывая громадную шишку на темени. И сейчас же заметил Эдгара и Гиту. Женщина присела на цоколь колонны, а граф опустился на колени у её ног, обнимал, гладил её по волосам. Но тут что-то заставило его поглядеть в темноту бокового придела, и я видел, как напряглось и застыло его лицо. Проследив за его взглядом, замерла и Гита, а затем спрятала лицо у него на груди.

Эдгар же неотступно смотрел туда, где пыталась укрыться за колонной его жена.

– Я бы удивился, если бы тут обошлось без тебя, Бэртрада, – промолвил он наконец.

Графиня не сводила глаз с этих двоих, сжимая побелевшими пальцами складки пелерины у горла.

– Но это не может продолжаться целую вечность, – продолжал Эдгар голосом, который подхватывало эхо сводов. – Я развожусь с тобой, и Святой Престол будет на моей стороне!

Затем он обнял Гиту за плечи, и они не спеша покинули собор.

Бэртрада осталась стоять, словно каменное изваяние, лишь глаза её неестественно расширились.

Я также двинулся прочь. Надоело мне всё. Устал. И ощутимо болела шишка на темени, и необходимо было срочно переодеться. Но идти в уборную было уже незачем. Как ни постыдно об этом говорить, но ниже пояса моя сутана была мокра насквозь.

Глава 6
БЭРТРАДА
Апрель 1135 года

Страшное слово «развод» подкосило меня. Я словно погрузилась в колдовское оцепенение, жила, как водоросль под водой. Это было полное поражение. Мне больше не за что было бороться, нечего отстаивать. От меня отказались. Эдгар отказался.

Целые дни я проводила в одиночестве, всё глубже погружаясь в безысходность и отчаяние. Порой я подолгу смотрела на след от ожога на своей ладони. Давным-давно, чтобы оправдаться перед мужем и вернуть его доверие, я поднесла ладонь к пламени свечи. Это случилось, когда погиб Адам. Или нет – когда я его подтолкнула к краю лестницы. Но сейчас это уже не важно.

Именно тогда я поняла, как мне необходим Эдгар, как я его люблю. Но любил ли он меня? Я часто вспоминала наш первый поцелуй в часовне Фалеза, великолепную свадьбу в Норидже, соколиную охоту на пустошах близ Нортгемптона. В те дни я была счастлива и уверена в себе. И эту уверенность мне давало восхищение, которое я читала в глазах Эдгара. Я была любима и желанна. И у меня были силы, я знала, что смогу добиться всего, чего хочу. А хотела я только его любви, за неё я боролась, ради неё лгала и совершала преступления.

Но теперь он отрёкся от меня, решившись начать процедуру развода. Я его потеряла – а значит, потеряла всё...

В Бери-Сент-Эдмундс царило необычайное оживление. В аббатство прибыла королева Аделиза в сопровождении графа-трубадура Уильяма Суррея. Примчался старый поклонник бесплодной Аделизы, лорд д’Обиньи. Аббат Ансельм с ног сбивался, стремясь всем угодить. Мы с ним теперь почти не виделись, но впервые мне было не до задушевных бесед со святым отцом. Всё казалось мне утомительным, и хотелось побыть в одиночестве. И вдобавок эти изнурительные церемонии...

Вербное воскресенье, затем уборка к Чистому четвергу, Пепельная пятница, всеобщее ликование Пасхального Воскресения... Шум, суета, веселье. Народ толпами валил посмотреть великолепную мистерию[37]37
  Мистерия – театрализованное представление на религиозную тематику.


[Закрыть], которую поставили в соборе Святого Эдмунда.

Я же уходила от всего этого прочь. Меня сопровождал только граф Суррей, которого Аделиза отдалила от себя, стоило только появиться д’Обиньи. Тогда граф, повсеместно известный как невыносимый зануда, счёл возможным навязать мне своё общество. Среди нашей знати ему не было равных в унылости, но эта унылость каким-то образом перекликалось с моим теперешним состоянием духа.

Граф Суррей брал в руки девятиструнную лютню, брал несколько тоскливых, бесконечно повторяющихся аккордов и начинал напевать:

 
Тоска, тоска... Куда мне деться?
Куда укрыться от неё?..
Каким обманом отвертеться,
Чтоб не кружило вороньё?
 

Я закрывала глаза, тембр его голоса был приятен, а слова не имели значения. Стоял погожий апрельский день, и мы сидели с графом в большом саду аббатства. Нежно сияло солнце, над головой шелестела листва, на каменных постаментах белели алебастровые вазоны с цветами. Рай земной. Но всё это весеннее сияние и шелест не доставляли мне ни малейшей радости.

 
Не верю в счастье и удачу.
С улыбкою Фортуна лжёт.
Я от отчаянья не плачу —
Былая гордость не даёт.
 

Святая правда! Я рассеянно следила за тем, как тонкие пальцы графа Уильяма перебирают струны. У него были нервные, изящные, холёные, как у женщины, руки.

Суррей не был воином, хотя в последнее время и стал поговаривать, что сколотит отряд надёжных людей, бросит всё и отправится воевать с сарацинами в Святую землю. Уж и не знаю, чем не угодила Англия этому владельцу обширных земель в Дэнло, молодому и довольно привлекательному мужчине, женатому на пригожей леди, что ему понадобилось плыть и скакать за тысячи миль в надежде изменить собственную жизнь. Увы, от себя не убежишь!

Возможно, и я выглядела в его глазах столь же процветающей леди, которая из каприза предпочитает жить в обители в Бери-Сент-Эдмундс, а не пользуется всеми благами своего положения графини Норфолка. Нет человека без тайны, но моя собственная тайна вскоре станет всеобщим достоянием. Все узнают, что Эдгар Армстронг, человек, которого я сделала своим супругом и возвеличила, готов добиваться развода и потерять свой титул, лишь бы отделаться от меня.

Из-за ограды долетел счастливый смех королевы Аделизы. Вне всякого сомнения – она проводит время с д’Обиньи. В другое время я бы не отказала себе в удовольствии позлословить о «сердечной дружбе» этих двоих. Однако королева, соблюдая приличия, появилась на аллее сада уже без своего поклонника. Но лицо её выдавало – глаза сияли, щёки покрывал румянец, а лёгкие светлые одежды Аделизы развевались по ветру, как крылья.

Королева приблизилась ко мне, сделав Суррею знак удалиться.

– Вы стали такой смиренной, Бэртрада, – проговорила она, присаживаясь рядом. – И знаете, милая, при дворе так не хватает ваших колкостей и забавных проказ. Без вас жизнь словно теряет остроту.

Я молчала, гадая, знает ли она о том, что произошло у нас с мужем. Впрочем, Эдгар в этом оказался великодушен и не возвещал повсюду о предстоящем разводе. Вероятно, Аделизе известно о том, что мой супруг живёт с постоянной любовницей, но вряд ли её этим удивишь. Жена любвеобильного Генриха Бок лерка давно смирилась с тем, что король имеет любовниц. Всё это окупалось её положением, той свободой и почестями, которые она получила благодаря браку с королём. Но ведь сама она, будучи много младше короля, никогда не любила его, я же была больна от любви к Эдгару. И моя благосклонность к Суррею всего лишь служила ширмой, за которой я прятала своё вдребезги разбитое сердце.

– Странного поклонника вы избрали на сей раз, Бэртрада, – заметила Аделиза, глядя на понуро удалявшегося графа. – В обществе бедолаги Суррея даже цветы начинают вянуть, а от его улыбки молоко скисает вдвое быстрее. Эдгар Армстронг – вот уж мужчина так мужчина. Думаю, вы не откажетесь прибыть вместе с ним на майский смотр войск в Нормандии?

Я слушала её рассеянно, но тут невольно сосредоточилась. Что эта курица болтает о поездке моего супруга ко двору?

Аделиза тут же пояснила, что в Нормандии неспокойно, и Генрих Боклерк велел своим вассалам привести отряды на смотр в Руан.

Вот как? Наверняка именно при этой встрече граф Норфолк и сообщит королю о своём намерении развестись. И конечно же, представит всё происшедшее в необходимом ему свете. Это означает, что я должна не киснуть в Бери в обществе Суррея, а первой прибыть к королю и успеть настроить его против зятя, да так, чтобы он принял мою сторону, несмотря на всё, что скажет ему Эдгар...

В Нормандии я оказалась уже через неделю и застала герцогство чуть ли не на военном положении. Повсюду вооружённые отряды, заставы на дорогах и бесконечные проверки и расспросы.

Отца в столице не было. Меня встретил новый епископ руанский Хагон, он-то и поведал, что зять короля Жоффруа Анжуйский и его супруга Матильда готовы с оружием в руках отстаивать свои права на те земли Нормандии, которые Генрих I посулил им по договору, но не спешит передавать. Анжуйская чета считает, что король водит их за нос, в то время как его гонцы то и дело скачут к Теобальду и обратно, и ещё не известно, не изменит ли король завещание и не передаст ли власть племяннику. Между Анжу и Нормандией уже произошли открытые столкновения, и многие говорят, что строптивость анжуйской парочки может привести к большой войне.

Я мгновенно окунулась в волны большой политики. Меня это отвлекло, освежило и даже обнадёжило. Сейчас отцу вовсе не до семейных дрязг одного из графов, и он может попросту отправить Эдгара ни с чем. Но остановит ли это моего мужа? И где следует находиться мне, пока всё не уляжется?

Любезность епископа Хагона простиралась так далеко, что он пообещал предоставить мне резиденцию в большом аббатстве Святого Мартина, расположенном на острове посреди Сены. Этот священнослужитель и в самом деле был мил со мной. Довольно молодой для своего высокого сана, он являлся истинным воплощением той гордой северной породы – потомков викингов, что ещё изредка попадались среди нормандской знати: рослый, статный, с золотистыми волосами, изящно уложенными вокруг тонзуры, с лицом скорее воина, нежели священника, с прозрачными, как виноградины, зелёными глазами в сетке мелких лукавых морщинок.

Епископ отпускал весьма светские комплименты, и мы недурно проводили с ним время – охотились с соколами, катались на барке по реке, допоздна засиживались на галерее аббатства в тёплые майские вечера. Ах, тресни моя шнуровка, – мне всегда нравились духовные лица.

Внимание Хагона отчасти вернуло мне прежнюю уверенность в себе, и я уже не выглядела жалкой и потерянной, когда в Руан прибыл мой отец. И разумеется, я постаралась представить ему историю наших с Эдгаром отношений таким образом, какой сочла для себя наивыгоднейшим. Я перечислила все обиды и унижения и поведала, как супруг изгнал меня из Гронвуда – замка, который смог построить только благодаря мне, а сам поселил там шлюху, из-за которой затеял дело о разводе со мной.

Увы, отец выслушал меня не совсем так, как я ожидала. Взгляд его был отсутствующим, и он почти не задавал вопросов. Кроме одного: отчего я до сих пор не забеременела.

Я сцепила пальцы так, что суставы захрустели.

– Вероятно, вы не совсем поняли то, что я сказала, государь. Мой муж попросту не предоставил мне такой возможности. Он спит с другой женщиной, а не со мной, своей законной супругой. Не могла же я понести от Святого Духа!

Отец пожал плечами.

– Бесплодие женщины – весьма существенный повод для развода. Однако успокойся, вскоре Эдгар будет здесь, и я сам разберусь во всём.

Это «успокойся» упало равнодушно и тяжело, как камень. И тогда я заговорила о том, что развод – это позор и бесчестье для потомков Завоевателя. Даже сам Генрих не развёлся с бесплодной, как сухая смоковница, Аделизой. А мне приходится претерпевать бесчисленные надругательства от ничтожного сакса...

– Которого ты сама так настойчиво добивалась. А ведь я тебя предостерегал! – резко прервал меня отец. – Я говорил тебе, Бэртрада: в подобном союзе тебя ждёт немало сложностей. Ты заполучила Эдгара Армстронга как приз, ты без конца напоминала ему о совершенном тобой благодеянии, не сознавая, как унижаешь его этим. И как следствие – ваши постоянные ссоры, твои мятежи против него, нескончаемая вражда. Если хочешь знать, известие о вашем разводе не кажется мне чем-то неожиданным. Дрязги в семье Норфолков давно стали темой для пересудов. При этом Эдгар превосходно справился с доверенной ему властью, а ты только тем и занималась, что сеяла смуту везде, где могла. Если ваш союз распадётся, ты станешь самой обесславленной дамой Европы – настолько обесславленной, что мне и нового мужа тебе не подыскать. Кто согласится взять в жёны строптивицу, интриганку, да к тому же ещё и бесплодную? И это ещё не всё. Как можно истолковать все эти твои истории с Гуго Бигодом и то, что, оставив мужа, ты едва ли не полгода жила при настоятеле Бери-Сент-Эдмундс? Ты не успела прибыть в Нормандию, и уже отличилась, связавшись с Хагоном Руанским, известнейшим совратителем и женолюбцем!

К концу этой тирады голос отца гремел.

Я же поначалу ни слова не могла вымолвить от возмущения. Хотя чего ещё ожидать от человека, который всю жизнь блудил и считает, что блудливость есть неотъемлемое человеческое свойство. Что за дикая чушь? Гуго Бигод – да разве бы я снизошла до него? А толстяк Ансельм? Он был моим духовным наставником, не более того. И при чём тут епископ Хагон?

Я чувствовала себя оскорблённой до слёз. И сама не заметила, как они потекли из глаз.

– Как вы смеете так грязно думать обо мне, отец? Клянусь своей бессмертной душой – я ни разу не изменила супружескому долгу. Вместо того чтобы утешить меня в моём несчастье, вы... вы...

Говорить я больше не могла, задыхаясь от рыданий. Отец же, несколько смягчившись, снова повторил, что во всём разберётся сам, когда приедет граф Норфолк.

Я сказала, что всецело полагаюсь на его мудрость и справедливость, но в ходе этого разбирательства следовало бы учесть и то обстоятельство, что столь высоко ценимый им граф Норфолк – негодяй. И выложила свой главный козырь: поведала, как Эдгар, презрев королевское повеление, принимал у себя человека, которого он, Генрих Боклерк, объявил своим личным врагом и государственным преступником. Этого человека зовут Гай де Шампер.

Прежде при одном упоминании этого имени король менялся в лице. Но сейчас просто нахмурился и пожевал губу.

– Гм, Гай де Шампер... Некогда я торжественно поклялся сделать всё возможное, чтобы изловить и достойно покарать этого любовника Матильды. Но теперь... Жоффруа Анжуйский доказал, что недостоин тех усилий, которые я прилагал, оберегая его честь. Тебе известно, что мы на грани войны с Анжу? И заискивать перед Жоффруа, казнив его недруга или даже покарав того, кто помогал де Шамперу, сейчас вовсе не время.

И великий король Генрих, как самый обычный простолюдин, стал жаловаться на нелады в семье, бранить последними словами Матильду и Жоффруа и сокрушаться по поводу обманутых надежд. А я кусала губы, сожалея, что снова промахнулась. То, что ещё несколько месяцев назад могло погубить Эдгара, ныне стало обычной сплетней.

Что мне оставалось? Я тихо жила при дворе и ждала, когда начнётся смотр войск, на который прибудет мой муж. И тогда отец, ради сохранения спокойствия и чести семьи, тем или иным образом принудит его восстановить супружеские отношения со мной. Или их видимость.

Как мы с Эдгаром сможем жить после этого – другой вопрос. Я ещё не забыла той ненависти, которая горела в его глазах. С другой стороны... Смогли же поладить между собой Матильда и граф Анжуйский. И говорят, сестра снова ждёт ребёнка.

Странное дело, но при дворе в том тревожном году едва ли не в каждой знатной семье ждали прибавления. Явился мой брат Роберт, порадовав короля известием, что леди Мабель в тягости. Стефан буквально ликовал от того, что Мод снова ждёт ребёнка. Даже унылый Суррей пожаловался мне, что его супруга снова понесла. В семьях графа Эссекского, графа де Мелан, Лестера, в семье моего брата Корнуолла – везде ожидали наследников. Впору было и самой королеве Аделизе оказаться с приплодом.

Одна я не принадлежала к сонму этих плодовитых леди. И это как бы превращало меня в женщину с тем самым изъяном, который может стать поводом для развода.

Я обратилась к учёным мужам и духовным особам, и те несколько успокоили меня, сославшись на тексты из Библии: «Что Бог сочетал, того да не разлучит человек», а также: «Кто разводится с женой и женится на другой – прелюбодействует; и всякий женящийся на разведённой с мужем – прелюбодействует». Так-то оно так, но ведь Папа порой всё же давал разрешения на развод! Но мне отвечали, опять же ссылаясь на Библию – Господь расторг брак между Агарью и Авраамом и дал Моисею предписание о разводе. Полная непоследовательность!

Тогда я сама пустилась в теологические изыскания – со стороны это смахивало на приступ внезапного благочестия. Такой смиренной и погруженной в себя меня при дворе ещё не видывали. Однако слухи о моём разводе уже начали передаваться из уст в уста – я это знала доподлинно. Возможно, поэтому я и оказалась в одиночестве, старые знакомцы и поклонники словно избегали меня.

Даже верный Гуго держался поодаль, так как рассчитывал сменить отца на должности стюарда двора и скандалы ему были сейчас совершенно ни к чему. Я же, в свою очередь, избегала его, памятуя, как расценил нашу дружбу мой отец.

Только мой брат Роберт Глочестер оставался со мною неизменно дружелюбен и приветлив, частенько наносил мне визиты и делился новостями. В беседах мы не раз касались весьма щекотливых тем, и, в частности, того, что именно он, Роберт, старший и любимый сын короля, мог стать куда более достойным наследником трона, чем непокорная Матильда или ко всему безразличный Теобальд. Я с готовностью поддерживала брата в этих мыслях и советовала держаться поближе к отцу. Ведь при дворе поговаривали, что король Генрих, утомившись распрями, может вернуть силу старому закону, по которому ещё со времён Роллона Нормандского[38]38
  Роллон Нормандский – предводитель викингов, захвативший северные земли Франции и основавший в I в. герцогство Нормандское.


[Закрыть] трон оставляли побочным сыновьям. При этих словах глаза Роберта загорались, как плошки. Ах, до чего же было бы славно, если бы он и впрямь стал наследником престола!

Я настолько увлеклась политикой, что прозевала момент, когда в Нормандию прибыл Эдгар, и весть об этом привела меня в замешательство. Я затворилась в своей башне и то плакала, то начинала молиться, то жестоко мучила прислужниц.

Зная день и час, когда король намеревался принять Эдгара, я всё же отправилась ко двору, и, когда их беседа в отдалённом покое затянулась, упросила Роберта выяснить, о чём они толкуют.

Он вернулся оживлённым, но, встретив мой затравленный взгляд, смешался.

– Прости, Бэртрада, но король и твой супруг беседовали о совершенно несущественных вещах. Тебе известно, что оба они знатоки соколиной охоты, и речь шла исключительно о достоинствах птиц. Я и твой муж придерживаемся мнения, что лучше всего работают птицы, пойманные взрослыми и натасканные для охоты, – они и сильнее, и смекалистее. Король же предпочитает соколов, добытых птенцами и сызмальства обучавшихся в соколятнях. Он доказывал нам...

Не дослушав, я взвизгнула и бросилась на него, словно намеревался впиться ногтями в лицо брата.

Насилу ему удалось меня утихомирить.

– Возьми себя в руки, Бэрт. Ты должна понять, что отцу сейчас необходима поддержка столь сильного вассала, каким стал граф Норфолк.

– А как же я? Он что, готов пожертвовать мною ради Эдгара?

– Об этом ты сама потолкуй с ним. Король примет тебя завтра сразу после утренней мессы. Думаю, он нашёл некий компромисс и не даст тебя в обиду.

Никакого компромисса тут быть не должно. Король – мой отец и обязан отстаивать мою честь и мои интересы. Так ведётся испокон веков.

Отправляясь к королю, я оделась во всё белое. Белое блио, белый плащ, белое покрывало на голове. Белый – цвет невинности, и хотя я терпеть его не могла, в этот день я должна была выглядеть невинной жертвой.

Король ждал меня в круглом башенном покое. Этот покой служил ему кабинетом, но я всегда считала это помещение мрачным и неуютным – тёмные грубые стены, полы из плохо отёсанных гранитных плит, суровая тёмная мебель без украшений, и даже стоявшие на полках фолианты потемнели от времени.