Текст книги "И в горе, и в радости"
Автор книги: Наталия Кочелаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Стоп! – прикрикнул Кленов. – Это плохая мысль, ее не надо допускать.
– Конечно, я позволила бы все, – уже на истерической нотке высказалась Александра и уткнулась всхлипывать в платок.
– Вот именно, – подчеркнуто серьезно заметил Кленов. – Вот именно так многие дети и полагают. Убежим, повенчаемся, кинемся в ноги – простит. И ваша дочь, скорее всего, поразмыслила точно так же. А почему вы сказали, что она не создана для сцены?
– Она, конечно, всегда интересовалась театром… Ходила на все премьеры… Но никогда не делилась впечатлениями. Вообще редко о чем-то рассказывала. И в детстве – не читала стихов, как другие дети, не было у нее стремления что-то изображать, как вообще у девчонок. Я помню, в лицее ей хотели поручить роль маленькой Бабы-яги на каком-то утреннике, так она отказалась наотрез, даже со слезами. Сделала даже «иногда»…
– Что – иногда?
– Ах, да мы так называли ее капризы. Бывало, она расстраивалась, долго плакала, а потом замолкала. Могла молчать два-три дня. Причем казалось, что она не может говорить по какой-то причине физиологического порядка. Мы водили ее к врачам. Все говорили в один голос, что девочка очень ранима и впечатлительна, что на этом фоне у нее может развиваться временная афония. Нельзя ее только волновать, понимаете.
Кленов мало что понимал, но на всякий случай кивнул. Афония – штука загадочная. Но со склонностью к такому заболеванию на театральных подмостках действительно делать нечего.
ГЛАВА 3
Диана Юстицкая приняла следователя Кленова Евгения Эдуардовича в своей гримерной, после утреннего спектакля. Кленов сам выбрал этот вариант – во-первых, не желал, чтобы звезда посещала его скромный кабинет в Управлении, во-вторых, знал, что «родные стены» подействуют в этом случае сугубо положительно. Актриса сможет расслабиться, авось да и припомнит что-нибудь, что не пришло бы ей в голову в «тюремном застенке». Он даже на спектакле честно отсидел – первый раз за пять лет, он даже цветов для звезды принес! На такой букет ушла бы половина его зарплаты, но он достался ему даром. Едва только обмолвился о том, что пойдет к актрисе Юстицкой, порасспросит о Кире, Александра Леонидовна вручила ему свою визитную карточку и черкнула на обороте несколько слов.
– Зайдете в один из моих магазинов, там вам подберут букет. Она же все-таки актриса, женщина, ей будет приятно получить цветы от такого славного юноши…
«Славный юноша» прозвучало совсем по-матерински, и это отчего-то покоробило Евгения Эдуардовича. Только потом он понял – Александра Морозова была не только не старше, но моложе его на полгода. Что же это она, черт возьми, так рано себя в старухи записала? Конечно, дочь-безотцовщина, свое дело, некогда о глупостях думать. Но… Кто их, женщин, поймет? Или горе от бегства дочери потрясло ее так, что из дамы средних лет она превратилась в тетку, которой меньше пятидесяти не дашь при самом выгодном – рассеянно-бежевом – свете?
Цветочные магазины торговой сети «Деметра» – это, кажется, что-то из мифологии? – разбросаны были по всему городу, и один из них помещался как раз на Октябрьской, неподалеку от скромных апартаментов Кленова. Не раз и не два пробегал он мимо маленького магазинчика, который даже снаружи выглядел уютно, как выстланная шелком шкатулка. В витрине цвели стилизованные ветви яблони и невероятные позолоченные розы, порхали радужные райские бабочки. Впервые Кленов перешагнул порог магазина и сразу же задохнулся от насыщенного аромата цветов. Впечатление было такое, словно кто-то неожиданно ударил его кулаком в лицо.
«Грубые какие сравнения», – попрекнул он сам себя, но за первым шоком последовал второй. К нему двигалась нимфа, нимфа в образе девицы сказочной красоты, в воздушном платье цвета морской волны, отороченном белой пеной. Несомненно, она поднялась с морского дна, чтобы посрамить изможденно-анорексичных красоток, помешанных на собственном весе и изощренных диетах, – а мимоходом и пленить сердце зазевавшегося следователя Кленова.
– Чем могу быть полезна? – мелодично вопросила прекрасная океанида.
У Кленова было слишком много вариантов для ответа, и часть из них способна была смутить даже солдата-сверхсрочника, потому он вообще воздержался от вербального способа общения. Просто выудил из кармана и ткнул куда-то в облако белой пены картонный прямоугольник, уповая на то, что это именно нужная визитка. Иначе пришлось бы выворачивать перед нимфой карманы, а в них завалялось много лишнего – пакетик с презервативом, пара барбарисок, мятые десятки и даже аккуратный кусок туалетной бумаги – на случай оказии.
Визитка оказалась подходящей. Кленову было предложено сесть и подождать, и он безвольно опустился на прохладный кожаный диванчик. В глазах немного прояснилось, реальность стала четче. Выяснилось, кстати, что нимфа в магазине была не одна – вокруг кружились две ее товарки, одетые в такие же, видимо, форменные костюмы – пышная юбка и строгий френч голубовато-зеленого цвета. Впрочем, нимфы-подружки были наняты, очевидно, только для того, чтобы оттенять красоту третьей. Она-то и суетилась за прилавком, поглядывая на Кленова удивленно и заинтересованно. Даже, можно сказать, изучающе, и Евгений Эдуардович порадовался, что именно сегодня вздумал начистить видавшие виды ботинки, а вместо вытянуто-потертой джинсовой сбруи надел темный костюм в тонкую желтую полосочку. Имелось в виду, разумеется, вечернее культурно-массовое мероприятие, посещение театра, но сгодился прикид еще раньше.
Его несколько задело, что нимфы ни о чем не спрашивают. Он, например, всегда полагал, что самые шикарные цветы – красные розы и женщине нужно дарить только их. Конечно, если финансы позволяют. Если же нет – можно преподносить что придется. Ландыши там, молочайник всякий. Свою жену, тогда будущую, а теперь бывшую, он, помнится, покорил именно огромным кустом темно-красных роз на длинных стеблях. Стебли были толстые, как бревна, сами розы отчего-то ничем не пахли, но Вероника все равно была потрясена и счастлива. Хотя если припомнить, чем дело кончилось, то, может, красные розы были не такой уж хорошей идеей?
Букет, собранный по записке океанической нимфой, был прекрасен и утончен. Он состоял из бледно-лиловых ирисов и бледно-розовых роз. В нем была простота – торжественная, дорогостоящая простота. Потрясенный Кленов принял букет на сгиб руки, как младенца, и двинулся к выходу. И ушел бы, не сказав ни слова, если бы не легкий, как запах ирисов, смешок нимф за спиной.
Евгений Эдуардович повернулся как по команде «кругом», сделал четкую отмашку головой, которая от такого неосторожного обращения немедленно возобновила кружение, и сказал:
– Спасибо. Как вас зовут?
– Пожалуйста! Кого? – защебетали нимфы.
Ему хватило ума не выделять одну из девушек и быть любезным со всеми.
– Простите меня, юные леди, – прочувственно обратился он к нимфам. – Я, правду сказать, несколько растерялся от такой роскоши и общества прекрасных дам. Позвольте представиться – Кленов Евгений. Живу неподалеку, но к вам зашел в первый раз. Теперь знаю дорогу. Позволите узнать ваши имена?
Второстепенные нимфы назвались Олей и Ритой. Главная откликалась на имя Наташа.
Сжимая в одной руке это сладко-пахучее, шуршащее, шершавое имя, а в другой руке – букет, Кленов продолжил свой путь.
Букет, видимо, и в самом деле был собран по неведомым правилам комильфо, потому что Юстицкая приняла его с нежно-благодарной улыбкой. Впрочем, может быть, она сама была чересчур комильфо для того, чтобы отшвырнуть его не глядя в кучу цветов, принесенных благодарными поклонниками ее драматического таланта?
После краткого периода расшаркиваний и реверансов следователь Кленов перешел к делу. Тут его ждало ожидаемое, но от этого не менее печальное разочарование – Диана Юстицкая Киру не помнила. Вообще.
– Они часто приходят, – поделилась она с Евгением Эдуардовичем. – Девочки, которым хочется шагнуть на сцену. Я благословляю их, что ж, – ведь они этого ждут. На самом деле я никому, никому из них не пожелала бы подобной судьбы.
Кленов подивился про себя – надо же, еще чем-то и недовольна! Интересно, кстати, сколько ей лет? Юстицкая выглядит, как настоящая звезда, – сияет ухоженная кожа и волосы, молодо блестят глаза, и все это озаряется нестерпимым искристым свечением голубых камушков – в ушах и на пальцах. И чем ей не нравится «подобная судьба»?
ГЛАВА 4
Кленов решил времени не терять и, спустившись в сырую пасть метрополитена, через четверть часа уже шел по Моховой – к красивому, красно-заплаканному зданию Академии театрального искусства. Перед входом он замедлил шаг, достал из бумажника фотографию Киры Морозовой, вгляделся. Пожалуй, слишком она бледная и худая, чтобы считаться красавицей… Но глаза, глаза! Да уж, такую надо бы взять в актрисы.
В холле было тихо и прохладно. Из стеклянной будочки не суровый охранник-бультерьер выглядывал – выглядывала хрупкая старушка, божий одуванчик в кружевном воротничке, в седеньких мелких кудряшках.
– Вы куда, молодой человек?
Кленов продемонстрировал одуванчику удостоверение и прошествовал на второй этаж, где и имел место быть деканат. Он без труда обнаружил доску объявлений – оформленную с шиком, но уже довольно обшарпанную. Список фамилий поступивших – счастливый мартиролог! Каменщикова, Монаков, Морозова… Итак, Кира действительно побывала здесь незадолго до своего исчезновения, да и раньше заглядывала. И ей удалось поступить! Надо же…
– Вам кого? – поинтересовалась маленькая изящная дама, похожая на какую-то тропическую птичку. Птичка выпорхнула из дверей деканата и смотрела на Кленова с птичьим интересом. Предъявленное Кленовым удостоверение явно шло вразрез с этим нежно-удивленным взглядом, но цель была достигнута. Птичка вспорхнула, защебетала и указала Евгению Эдуардовичу на двери, за которыми, по ее словам, помещался Великий и Ужасный, Заслуженный и Народный мастер курса – Сергей Иванович Злотников. Именно к нему на растерзание и поступила маменькина дочка Кира Морозова. И тут можно было бы за нее опасаться. Злотников, безусловно знакомый следователю по многочисленным ролям в кино, сначала специализировался на ролях отважных юнг и лихих гусаров, а после, постарев и располнев, начал играть благородных отцов – есть, кажется, такое театральное амплуа? В последнем нашумевшем российском блокбастере (есть и такие) Злотников сыграл предводителя всея российской мафии, убеленного искусственными сединами, умного, ироничного, всемогущего. Слуга царю, отец солдатам. По физиономии он истинный бабник, отметил про себя Кленов. Ни одной не пропустит.
– Как же, как же, – рокочущим, роскошным басом произнес Злотников. – Кира Морозова… Будет прок, полагаю. А что случилось? Она что-то натворила? Такая, знаете, эксцентричная особа, м-да…
«Масленые твои зенки», – подумал Кленов, мыслями своей матушки, очевидно. Но вслух сказал коротко и ясно:
– Да нет, ничего.
Пусть понимает как хочет. Будем надеяться, у Киры Морозовой не будет впоследствии неприятностей из-за этого визита. К началу занятий она, несомненно, явится в эту порядком захламленную, пахнущую пылью и потом комнату, и тогда – пожалуйте к родным пенатам!
Деметра и Зевс
– Ты должен мне помочь, – сказала Александра вместо приветствия.
– Во-первых, добрый день. – ответил Краснов. Как всегда – спокоен, корректен, сдержан. Кажется, ничто не может возмутить этого олимпийского спокойствия. Даже несанкционированное появление персоны нон-грата в его кабинете. В святая святых! Дубовые панели глушат звук, под ногами – мягкий, благородного синего топа ковер. Сам хозяин сидит за монументальным, похожим на надгробие письменным столом и пялится в лэптоп. Александре подумалось: «Интересно, сидел ли он за ним до моего шумного появления в приемной или уселся только теперь, чтобы продемонстрировать мне – я отвлекаю важного человека от важной работы! Я ворвалась в дом, я покусилась на частную жизнь, все, что я скажу, может быть использовано против меня! Да, так оно и будет. Он всегда был сильнее. Вряд ли мне когда-нибудь удастся загнать его в угол. Всякий раз после разговора с ним у меня оставалось странное ощущение – словно я пыталась поймать шилом шарик ртути. Красивый, переливающийся, серебряный шарик. Его глаза похожи на ртуть. Холодноватое, металлическое серое свечение. Это – глаза моей дочери. Она унаследовала их от него».
– Добрый день.
В который раз Александра сдалась и приняла его правила игры.
– Не желаешь присесть?
Села. Очень удобное, совершенно неудобное для Александры кресло. Оно слишком мягкое, и, чтобы встать с него, ей понадобятся некоторые усилия. Оно слишком уютное, и в ее бедной голове, измученной бессонными ночами, сразу началось легкое кружение и покачивание.
– Чай, кофе? Сок? Может быть, выпьешь чуть-чуть? Я вижу, ты расстроена.
– Кофе. С коньяком.
Александра никогда не пила так рано. Но чашка кофе сейчас была необходима. Пусть даже с коньяком. Иначе не выдержать.
Женщина с незаметной внешностью принесла и поставила на инкрустированный столик перед Александрой поднос – огненная турка с кофе, чашки, пузатые бокалы, какие-то тартинки и пирожные. Александра даже не успела сообразить, когда Краснов приказал доставить все эти роскошества в кабинет. Или прислуга нынче читает мысли на расстоянии?
Хозяин встал, достал из бара бутылку коньяку.
– Кажется, неплохой, – заявил он после неестественно пристального изучения этикетки.
– Наверное, самый лучший. – Александре удалось вложить в это замечание весь скупо отпущенный природой сарказм. Но Краснов этого не заметил. Вполне убедительно не заметил. Близкие знали эту его манеру – пропускать мимо себя все то, что не может причинить реального вреда. Он словно загораживался невидимым щитом, становился совершенно непроницаем. Впрочем, сарказм тут и впрямь неуместен. У Краснова всегда все самое лучшее. «Именно поэтому он на мне и не женился», – припомнила Александра. У него должна быть самая лучшая жена! Но жена у него так и не появилась. И у Александры нет мужа. Краснов стал первым ее мужчиной. И остался единственным.
Кофе был огненно горяч и вкусен. Коньяк придал ему необыкновенный аромат. Александра всегда была чувствительна к запахам и сейчас безошибочно определила, что для Краснова эта рюмка коньяку – не первая на сегодня. Хотя только пробило полдень. Мало того – сквозь сандалово-кожаный аромат его одеколона, сквозь ментоловый холод дыхания, сквозь кофе и коньяк она уловила шлейф вчерашнего алкоголя. Не запах, скорее намек на запах, но просвещенному достаточно.
– Я тебя слушаю, – сказал он, подавая знак всей своей холеной физиономией – приподнялись густые брови, вздрогнул вопросительно уголок рта, внимательно взглянули шарики ртути. – Тебе нужна помощь. Деньги?
– Нет. Разве я когда-нибудь приходила к тебе за деньгами?
– Мне кажется, в этом не было необходимости.
Краснов деликатно указал Александре на ее шесток. В этом и впрямь необходимости не было. Деньгами он обеспечивал свою несостоявшуюся супругу исправно, ежемесячно. Сначала это были доллары в безликих белых конвертах, их привозил немолодой, смахивающий на Челентано мужчина, шофер Краснова. Потом они стали приходить на личный счет Киры. Не слишком много, не слишком мало. Необходимо и достаточно. Так что он прав.
– Что-нибудь с девочкой?
Наконец догадался спросить.
– Да. Кира… Она пропала.
Встал, заходил по кабинету.
– Поясни.
Тут Александре требовалось все самообладание, чтобы не вскочить, не заорать по-базарному, не устроить истерики.
– Она ушла из дома. Это в лучшем случае. В худшем – стала жертвой преступления.
– Ты заявила в милицию?
«Да! А ты как думал! Что я буду сидеть в своем кабинете и жрать коньяк до обеда, а потом приду к тебе на кофе с тем же коньяком?» Но вместо этого Александра произнесла:
– Да. Конечно. Они убеждают меня, что Кира именно ушла из дома. Что она вернется или как-нибудь даст о себе знать. Что никаких… Никаких криминальных трупов у них не появлялось, что маньяков в области не водится. Что нужно просто ждать…
– Может, они и правы, – протянул Краснов, достал из хрустальной коробочки сигарету, предложил гостье.
Александра никогда не курила, по сигарету взяла зачем-то.
– Это очень крепкие, «Житан», – предупредил ее бывший – муж? возлюбленный? Бывший отец ее бывшей дочери?
Такую мысль Александре не следовало допускать в голову. Она разревелась. Слезы ее определенно не украсили. На щеках сразу же появились красные пятна, мгновенно отекли веки и волосы под слоем лака стали безжизненно-тусклыми. К тому же макияж, нанести который Александре стоило трудов и самообладания, погиб. От этого ей стало еще горше.
– Успокойся, дорогая. – Голос Краснова звучал непривычно мягко. На него всегда действовали женские слезы. К тому же он никогда не видел Александру плачущей. Он никогда не видел ее жалкой, униженной, опустошенной. – Успокойся. Вот, возьми платок.
Она не взяла платок – в последнюю секунду подумала, что не хочет оставлять на изысканном английском полотне потеки туши, мазки помады, постыдную слизь. Александра достала из сумочки пачку бумажных салфеток, утерлась. Краснов стоял рядом с ней, пристально смотрел, как она утирается, сморкается, громко прерывисто вздыхает. В его взгляде было сочувствие и что-то еще неуловимое – так автомобилист смотрит на раздавленную им кошку. Дворовую, бродячую, полосатую, никому не нужную и не милую кошку. Живая все же тварь, да.
– Успокойся. Я обещаю – мы ее найдем. Я подниму все свои связи. Ты меня слышишь?
– Да, – ответила Александра, уводя глаза с линии огня его взгляда. – Живая тварь, да. Помоги мне. Помоги нам. До свидания. Сделай что-нибудь. Я знаю, ты можешь. Ты можешь почти все. Ты не мог стать отцом своей дочери. Ты не мог стать моим мужем. Ты не… Но ты можешь ее найти. Я знаю.
Большую часть своего монолога она произносила уже на улице. За рулем автомобиля. Стоя в пробке, потом стоя под светофором. Александра говорила громко, по никто не обращал на нее внимания. Может быть, думали, что она говорит по телефону как у диспетчеров – все на голове, а руки свободны, о да, руки у нее теперь свободны.
Ей не хотелось домой. Дома Галина сидит над картами. В доме пахнет кофе, корвалолом и тревогой – а раньше пахло Кирой, ее любимым миндалем в шоколаде и духами от Сержа Лютена. Но куда податься? На работу? Заехать проинспектировать один из магазинов? Пойти в кино? В кабак? За много лет жизни в Петербурге Александра не завела себе подруг. Она делилась своими тайнами с герберами и доверяла мечты туберозам. Да и какие могли быть у нее мечты и тайны? Будь у нее подруга – она не смогла бы обсудить с ней ни кулинарного рецепта, ни сладких подробностей бразильского сериала, ни распродажи в ближайшем бутике. Приготовлением пищи, добротных и вкусных домашних блюд, занималась Галина, сериалов – ни бразильских, ни русских – Александра не смотрела, а гардероб ее последние десять лет составляли костюмы, покроем изумительно похожие друг на друга. Так что обсудить с гипотетической подругой Александра могла только тонкости своего изящного бизнеса и те странные, туманные полумечты-полувидения, которые нежно одолевали ее в свободные минуты. Но разве об этом говорят вслух? Только шепотом, только с цветами…
Куда подаются женщины, когда им некуда пойти? Когда нет сил думать ни о своей, ни о чужой жизни и хочется, чтобы отпустило. Хоть минуту передышки выпросить бы у этой боли, которая ледяными когтями сжимает горло…
И Александра все же решилась заехать в магазин. Их всего было шесть, по всему городу. Не однодневные закутки с чахлыми розочками и гвоздичками – изящно декорированные, удачно расположенные элитные магазины. И работали там не скучающие куколки, озабоченные пережевыванием приторных резинок, а настоящие специалистки, обученные флористике и дизайну. Не обязательно хорошенькие, но привлекательные и элегантные. Впрочем, какая дуреха не смогла бы привлекательно выглядеть в сочиненной Александрой форменной одежде! Сине-зеленые пышные юбки, кокетливо-строгие мундирчики. В этом салоне уже давно работали две подружки-веселушки, Рита и Оля. Точка располагалась на бойком месте, и не так давно туда приняли еще одну девушку. На нее-то Александре и хотелось взглянуть. Директриса этого отдельно взятого магазина была наделена разветвленной системой родственных связей и то и дело норовила пропихнуть на теплое местечко какую-нибудь племянницу Манечку, неумеху и неряху. Это следовало пресекать.
Но эта девушка была определенно хороша. Под внимательным взглядом хозяйки она быстро и ловко составила букет – на день рождения подруге, как объяснил вошедший в салон одновременно с Александрой спортивный мужчина. Оба остались довольны восхитительно нежным, невинно-провоцирующим букетом. И только когда клиент, оставив в кассе голубенькую бумажку, ушел, девушка обернулась к Александре и спросила:
– Александра Леонидовна, а вы меня не узнали?
Мудрено было ее узнать. Одноклассница и единственная на ее памяти подружка Киры изменилась почти до неузнаваемости. Наташа Ренквист, русская дурнушка с красивой шведской фамилией, несомненно похорошела и стала все-таки походить на героиню скандинавского эпоса.
– Наташенька, здравствуй! Погоди, как ты тут оказалась?
Идиотский вопрос. Но Александре как-то больше ничего в голову не пришло.
– Так у меня же теперь фамилия мужа, – потупилась Наташенька. Ну конечно же к этой новой внешности – без скобок на зубах, прыщей на лице и лишних килограммов на фигуре – обязательно должен полагаться супруг. Вероятно, с соответствующим экстерьером, но без особых доходов. Иначе зачем бы ей работать?
«Мне стоит поговорить с этой девочкой, – решила Александра. – Хотя бы для того, чтобы поговорить с ней о Кире». Они были дружны, пока учились в школе. Смешная толстушка с бесцветными волосами, туго затянутыми в хвостики… Теперь по красоте она может сравниться со своей былой наперсницей. Только Кира – лилия, слишком хрупкая, слишком бледная. А эта – чайная роза в пышных оборках, в волнах сладкого аромата.
– Наташенька, а ты приходи ко мне вечером. Запросто приходи, не стесняйся, хорошо? Тетя Галя будет рада тебя увидеть снова. Посидим, поговорим. Хорошо? Ты еще помнишь, где мы живем?
– Помню, конечно. Я обязательно приду.
Она еще что-то говорила, но Александра ее не слышала. У нее ненадолго помутилось в голове, и пестрая рябь цветов понеслась перед глазами. Внезапно и эти яркие краски, и аромат показались ей невыносимыми. Зачем ей все эти цветы, если нет Киры?
– Вам плохо? – знакомый голос. Ах, вот кто это – следователь в потертых джинсах. Сейчас он, правда, в костюме. – Вам нужно присесть, и воды стакан. Девочки, ну же…
– Не надо, не надо, – пробормотала Александра довольно жалким голосом. – У меня просто закружилась голова. Здесь душно.
В магазине вовсю работал кондиционер, но ее слова приняли на веру. И выпустили – без стакана воды. Кленов, правда, увязался за ней. Поддерживал за локоть, подозревая в намерении рухнуть в обморок.
– Как вы тут оказались? – поинтересовался он у Александры, нахально усаживаясь на переднее сиденье ее автомобиля.
– Это мой магазин, если вы помните. Я заехала проверить, все ли в порядке.
– Надо же, – протянул Кленов. – Вчера, например, вы не произвели на меня впечатления женщины, которая может помыслить о делах. О, изменчивая женская натура!
На это «изменчивой женской натуре» ответить было нечего. Оправдываться? Чего не хватало! И она промолчала.
– Уж не получили ли вы, часом, сведения о том, где находится в данный момент Кира Леонидовна Морозова?
– Нет, – ответила Александра.
– А вот у меня, пожалуй, есть кое-что для вас, – объявил Кленов. Тон у него совсем изменился, изменилось и выражение лица. Теперь он выглядел скорей добрым дядюшкой, наставляющим на путь истинный заблудившееся дитя. – Даже можно сказать, радостная новость. В общем, в этом году ваша дочь поступила в Академию театрального искусства. Хотела быть актрисой, да.
– Кира?!
– Вы удивились, – довольным голосом констатировал Кленов. – Вы ничего об этом не знали?
– Вы могли бы сразу мне сказать: «Вы плохая мать», – ответила Александра. – Да, я ничего об этом не знала. И удивилась, конечно. Поймите меня правильно: я была слишком занята. У меня…
– Бизнес. Конечно, я знаю, – покивал Кленов, черт бы его побрал!
Быть может, он и не хотел Александру обидеть. И не было в его словах послышавшейся ей злой иронии. Дескать, надо же, как мы заняты! Даже недосуг собственным дитем заняться! Дело в том, что у Кленова тоже был сын Вадик. Шестнадцатилетний оболтус при разделе совместно нажитого имущества достался супруге, и с тех пор Евгений Эдуардович видел его нечасто. Надо заметить, сынуля тоже не особенно рвался к папочке, считая его густопсовым неудачником, да еще и больным на голову – кто ж в наше время работает на государство?
Но тут, кажется, пришло и для Александры время отыграться.
– А вот вы что тут делали, товарищ следователь? – поинтересовалась она, постаравшись придать голосу медовую сладость. – Букетик покупали? Или за мной следили? Или, не дай бог, сведения собирали?
– Собирал, – поспешил признаться следователь Кленов. – Представьте себе. И если уж зашла речь о нашем с вами общем деле, не могли бы вы сообщить мне – кто эта девушка, которую вы пригласили только что в гости?
– Разумеется, могла бы. Это одноклассница моей дочери, Наташа. Единственная ее приятельница, насколько я могу судить.
– Насколько вы можете судить, – шутовски поклонился Кленов. – А почему же вы, сударыня, мне не сказали, что одноклассница вашей дочери и ее приятельница работает в вашем магазине? Почему скрыли этот факт, но тайком от меня пригласили эту мадемуазель пошептаться у вас дома, за чаем?
– Я не знала, что она у меня работает, – сжав зубы, пробормотала Александра. – У меня шесть магазинов, подбором персонала занимаются директора магазинов!
– Все ясно, – просветленно покивал Кленов. – Только давайте договоримся: вы изложите мне суть вашего разговора сразу же, как только он закончится.
– Сразу же? А вы что – собираетесь в это время курить на лестнице?
– Зачем же курить? Во-первых, я не курю. Во-вторых, полтораста лет назад шотландец Александр Белл получил патент на первый практически пригодный телефон. Что из этого следует, догадываетесь?
– Хорошо, – вздохнула Александра, как-то вдруг очень устав от этого разговора и от самого Кленова, такого эрудированного, веселого и находчивого. – Хорошо, я позвоню вам. А теперь всего хорошего.
– Вы разве меня не подвезете?
– До метро, – объявила Александра, заводя машину.
