Текст книги "И в горе, и в радости"
Автор книги: Наталия Кочелаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 24
Павел Тимофеевич Смирницкий происходил из старого дворянского рода, близкого российскому престолу. Но с юных лет отпрыск знатной фамилии возымел равное отвращение и к государевой службе, и к дворцовой суете. Его влекло непознанное. Не дослужившись до приличных чинов и до смерти огорчив тем своего престарелого папашу, Павел Тимофеевич погрузился в оккультные науки и к зрелому возрасту добился немалого авторитета в определенных кругах. Его работы о проникновении человека в тайны природы приобрели вес. Он женился, будучи немолодым человеком, женился по большой любви на бедной и незнатной девушке, мещанке по рождению, совершив небывалый по тем временам мезальянс, что еще более расширило пропасть между ним и окружающим миром. Впрочем, в семейной жизни Смирницкий был счастлив, понят и обласкан – тихая супруга стала ему верной подругой и не препятствовала его занятиям «богопротивной» магией. Благоволил к нему и Александр Александрович Романов. Несмотря на тяжелый характер своего негласного фаворита и его замкнутый нрав, государь находил возможным советоваться с ним не только в отношении дел интимных, но искал помощи и в государственных тяготах.
Новый император, Николай Александрович, тоже не гнушался советами и поддержкой российского Папюса. До тех пор, пока его не вытеснил из державного сердца простой тобольский мужик Гришка Распутин. К этому моменту Смирницкий попал в опалу, но тем вовсе не огорчился. Человек сугубо научного склада, он, тем не менее, был отцом многодетного семейства и не сожалел о минувшей царской милости. Тем более что Григорий Распутин жаловал оккультиста и любил приезжать к нему в гости – всегда внезапно, часто по ночам. Пил водку и чай, плясал под дикую музыку двух рожечников, что привозил с собой, и жаловался приятелю на козни врагов…
– Что ты, Германовна! Неужели и Распутин сюда ездил? И ты его видела?
– Эка диковинка! Как же не видела? Да и смотреть, сказать откровенно, было не на что. Блажной какой-то, а из себя страшный, как старый козел!
Зинаида росла подкидышем. Девочку нашла в саду тихая супруга Павла Тимофеевича. Ее собственной последней дочери шел четвертый год, и подкинутое чадо было примерно тех же лет. Хозяйка взяла девочку на воспитание. Имя от нее кое-как добились узнать, а отчество хозяйка Мария Игнатьевна дала по пушкинскому герою. Придумали ей и фамилию – Найденова. Зинаида росла вместе с хозяйскими детьми, но разницу между ними и собой сызмальства понимала прочно.
– Когда Распутин приезжал, нас, детей, нянька тут же уводила по комнатам. Глаз, говорили, у него дурной. А я шебутная была, убежала от няньки и пошла к столовой. Там все огни горят, стол накрыт, наш хозяин потчует кого-то. Смотрю – старец не старец, а мужик. Худой, страшный, глаза сидят глубоко, борода козлиная. Хитрый на вид, хоть простачком прикидывается. Рубаха на нем розовая, колом стоит, сапоги начищенные. Рядом с ним барыня красивая, наряженная – вся в золоте и камнях, так и сверкает. Мужик то за плечо ее ухватит, то в губы поцелует. А она ничего, терпит, хоть и жмется. А мужик уже хорош – пьет-то все вперемешку. То чай, то водку, то мадеру пьет и все селедкой с луком закусывает…
– Да как ты все это помнишь, старая? И что пил, и чем закусывал?
– Я, милый, что вчера было – не упомню. Давеча целый день повторяла: Найденова да Найденова. Кто такая Найденова, ума не приложу. А ложилась спать, так и припомнила, что я сама Найденова и есть. Доживи до моих лет, узнаешь, как оно бывает. А вот это запало – памятую. Да ты слушай. Вот он напился, наелся и говорит: «Плясать сейчас пойду!» Тут же и рожечники заиграли. А мужик сорвался с места и поскакал козлом. И видно – не то чтоб веселится человек или но пьяному делу колобродит, а вроде ему мука мученическая вот так плясать и остановиться он не может… Лицо кривит, стоном стонет – аж пена на губах показалась…
– Тьфу, какие ужасы ты рассказываешь, Германовна! Аж озноб продирает.
– Тебе, Владимир Дмитрич, вчуже страшно стало, а мне каково было, малолетке-то? Я ж тогда без памяти в детскую удрала и с тех пор никогда ни за кем не подсматривала…
– Значит, надоумила тебя распутинская пляска…
Советы Смирницкого не помогли Григорию Распутину – вскоре его убили. Слухи о мученической кончине святого старца, царского фаворита распространились быстрее молнии. Павел Тимофеевич ходил мрачнее тучи. «Погибну я – и Россия погибнет – так мне Григорий сказал однажды, – поведал он жене. – Жди теперь самого дурного. Явился мне Григорий во время спиритического сеансу и предсказал грядущее. Не зрю там ничего для нас отрадного».
Чтобы уберечь семью от предсказанных покойным Распутиным бедствий, Павел Тимофеевич снарядил их за границу. Впрочем, уже и не только провидцы и пророки говорили, что впереди у России большие перемены. В Петербурге из всего обширного семейства остались только сам Смирницкий, его старший сын, который наотрез отказался покидать Россию, да и вообще давно уж не жил с семьей, занимаясь какими-то своими не вполне понятными делами, и маленькая Зинаида, брошенная на попечение няньки.
Павел Тимофеевич застрелился меньше чем через год. Что послужило причиной этому – неизвестно. То ли оккультные тайны как-то подвели его, то ли житейские обстоятельства сподвигли. А сын его, оставшийся в России, взял себе фамилию своей няньки и пошел в большевики…
– Я ваше семейство никогда не бросала, – с гордостью объявила Зинаида. – Как твой дед женился, родились у них девочки, так я при них была неотлучно, на моих руках выросли…
– Какие девочки? – удивился Владимир Дмитриевич. – У мамы была сестра?
– Была, а как же… Марта ее звали. Марта и Майя, вот такие имена им придумали. За Мартой вот не углядела… Потерялась она, когда в эвакуацию ехали. Тогда мы в квартире жили, в городе. Деда твоего на фронте убило, а Майечка замуж вышла, и мы снова сюда въехали. Вот радости-то было, помню!
– Да-а, старая, устроила ты мне сегодня вечер воспоминаний… А теперь признавайся: зачем весь этот разговор затеяла?
Германовна наклонилась к Владимиру Дмитриевичу низко-низко, так что седая прядка тонких волос защекотала тому щеку, и прошептала еле слышно:
– В доме клад спрятан.
– Клад? Германовна, а ты у нас не спятила, часом? Какой клад?
– Вот этого я не знаю, – с достоинством ответила старуха. – Никогда не интересовалась. Я старая дева, одинокая женщина – зачем мне знать о каком-то кладе?
– Однако же ты знаешь!
– Я ж для тебя, Владимир Дмитрич! Вижу, у тебя проблемы. Не знаю какие и вникать не хочу. Это ведь не мои проблемы, как сейчас говорится. Но полагаю, что тут замешаны деньги. Они повсюду замешаны, все зло от них. Так вот и решила тебе сказать… К тому же помру я скоро. Два века никто не живет, а я уже до второго века дотянула. Пора и честь знать. Могла ли я надеяться новое тысячелетие встретить?
– Ближе к теме, – ласково потребовал Владимир Дмитриевич. – Откуда ты про клад знаешь? Видела, как прадед его прятал?
– Нет, этого не видела и врать не стану. Да только люди видели. Нянька моя.
– Так она померла ж уже сто лет назад! Германовна! Что ты из меня Воробьянинова делаешь!
– Мерси за такое сравнение, – рассердилась старуха. – Я, выходит, сущеглупая воробьяниновская теща? Вот возьму и не скажу тебе ничего. Помру и унесу с собой в могилу…
– Германовна, не надо уносить в могилу. Я тебя люблю, Германовна…
– Так бы и слушала, век бы слушала. – Ехидная старуха прищурилась на солнце. – Мне, в моем возрасте, любовные признания весьма полезны для общего тонуса организма… Бальзам на душу. Ладно, погожу еще помирать. Где клад, не знаю, а знаю, где карта, что на клад указывает.
– А где?
– Да на столе у тебя в кабинете!
Стол был огромный и тяжелый, как могильный памятник генералу от инфантерии. Он (стол, а не генерал) сохранился в неприкосновенности с тех дальних времен, вероятно, не только и не столько из-за почтительности потомков, но и из-за их малосилия. Чтобы вынести его со второго этажа, понадобилась бы целая бригада грузчиков. А на черта его было выносить? Совершенно незачем. Служит стол верой и правдой, вот и пусть стоит на своем историческом месте.
Карта оказалась выжжена на исподе крышки.
– Прадед твой лично трудился, – прошептала Германовна, водя рукой по испещренной темно-коричневыми линиями поверхности. – Только ты, батюшка, ужо сам разбирайся в этой карте. Мне зрение не позволяет, да и в прикладной топографии я не сильна.
Откровенно говоря, Владимир Дмитриевич Краснов тоже был «в прикладной топографии» не ахти. Ему понадобилось четыре часа, чтобы расшифровать небрежную схему, мысленно убрать и сдвинуть со своих мест привычные вещи, преодолеть нервную дрожь. Германовна в это время дремала в кресле, ползала на кухню, приносила зеленый чай, ледяной клюквенный морс и сырные палочки, наконец как-то очень молодо устроилась на стуле у окна и запела старинный романс про хуторок. Что там с этим хуторком случилось нехорошего, Владимир Дмитриевич так и не узнал – словно в мозгу открылась форточка, и он ПОНЯЛ, где запрятал свои сокровища его загадочный прадед.
ГЛАВА 25
Александра поставила машину на стоянку и некоторое время посидела, глядя перед собой широко раскрытыми пустыми глазами. Как много событий случилось с утра! Ее пророческий сон, в котором она опять называла свою дочь Корой. Вызов к Кленову. Обвинение Киры в убийстве. Наконец, исполнение пророческого сна – дверь, ведущая прямо из монументального буфета на черную лестницу, и таинственная находка… А потом еще неуместный, странный поцелуй, который вот уж никак не вяжется со всем остальным! Она до сих пор чувствует его в уголке рта, и это мешает ей сосредоточиться…
«Кира жива, – сказала себе Александра, стерев поцелуй запястьем. – Теперь я это знаю точно. Она жива, и я найду ее».
И Александра снова выехала со стоянки, сопровождаемая удивленным взглядом скучающего сторожа. Она поедет по улицам, она поедет просто так и будет искать знак. Если ей снятся пророческие сны, то почему бы ей не найти указания на то, где искать Киру? Она увидит ее следы – серебряную дымку, тающую в воздухе. Или она увидит ее самое. Кира будет идти по улице – в белом платье, с летящими но ветру волосами. Потерянная, несчастная девочка, затравленная этим миром.
Ей потребовалось некоторое время, чтобы войти в состояние близкое к провидческому трансу. Может быть, два часа, а может, и три – Александра потеряла понятие времени. И она уже решила признать свою идею безумной, несостоятельной и вернуться в реальность твердых предметов и конкретных понятий, когда увидела…
Цветок. Белая лилия лежала на асфальте, под ногами прохожих. Их грубые ботинки не сминали и не топтали ее. Лилия словно была нарисована белой краской – но рисунок казался объемным и жизненным, он дышал и манил к себе взгляд. Никто из людей не замечал его…
«Никто не видит его, кроме меня. Это знак. Это тот знак, которого я искала».
Александра хотела остановиться, но неведомый толчок заставил ее тронуться дальше. Через три минуты она снова увидела…
…лилию. На асфальте, под ногами прохожих. И теперь уже было ясно, что цветы указывают ей путь. Дорогу к месту, где она сможет что-то узнать о Коре. Или увидеть ее? Нет, на такое счастье нельзя сейчас рассчитывать!
Их было еще пять. Пять указателей, пять знаков. Последний лежал на самом пороге крошечного магазина.
«Белая лилия» – гласила вывеска. И Александра, кое-как припарковавшись, кинулась туда.
Это был ювелирный магазин. В нем продавались в основном комиссионные вещи – по соседству с магазином располагался ломбард. Очевидно, невыкупленные драгоценности шли именно оттуда на прилавок «Белой лилии». Впрочем, и сам магазинчик гордо заявлял о своей самостоятельности небольшим объявлением на стене за витриной: «Скупка золота. Деньгами выручим!». Весьма оптимистично. Все ясно – нуждающиеся граждане несут бранзулетки, которые нельзя съесть или выпить, и получают малую толику рублишек. На текущие нужды.
Ассортимент, представленный на витрине, похвалить было трудно. Старые, некрасивые, нелюбимые украшения. Кольца в виде чалмы, перстни с крупными искусственными камнями. Тускловатые цепочки. Крестики. Грубые серьги – как уши такое выдерживают? И голова не болит?
Но Александра почти сразу нашла то, что искала. На отдельной витрине, украшенной табличкой «Изделия с бриллиантами», на черном потертом бархате лежало кольцо Киры. Буква «К», усыпанная бриллиантиками, увитая ветвями. Стоило оно двадцать пять тысяч. Приличная цена. Но за него заплачено было гораздо больше. Кире сделали его на заказ. Она носила его не снимая.
– Послушайте… – обратилась она к продавцу. – Мне нужно…
– Что вам показать, дама? – оживился тощий прыщавенький парнишка в форменной белой рубашке и желтой бабочке. Одеяние, очевидно, изображало наряд белой лилии. Штаны на молодом человеке были зеленые, что приятно разнообразило картину, но делало ее совершенно уж смехотворной.
– Мне ничего не надо показывать. Я сама все вижу. Я хочу у вас спросить… Откуда у вас это кольцо?
Палец Александры уперся в стекло над заветным колечком. Продавец проводил взглядом ее жест и пожал плечами:
– Кольцо, дама, комиссионное. Золото высшей пробы, девять бриллиантов. Камни мелкие, но чистой воды. Штучный товар! Оно стоит гораздо дороже, и вы не пожалеете…
– Я хочу знать – кто вам сдал его? Видите ли…
– Информации о клиентах мы не предоставляем, – перебил ее продавец, сразу поскучнев. – Извините…
– Поймите меня… У меня есть дочь. И она пропала. Объявлена в розыск. Ее, может быть, нет в живых! А это ее кольцо. Вы сами сказали – штучный товар. Оно одно такое! Помогите мне, я вас умоляю! У вас ведь тоже есть мама!
Молодой человек подергал плечами, словно собирался сбацать цыганочку с выходом. Слова необычной клиентки раздражили его, апелляция к ближайшим родственникам смутила.
– Я думаю, вам нужно обратиться к нашему администратору, – заявил он наконец, указав на дверь с соответствующей табличкой. – Может быть, она вам сможет помочь.
С администратором Александре повезло, она поняла это сразу. Из-за стола навстречу ей поднялась молодая круглолицая женщина с внимательными и усталыми глазами.
– Я помогу вам, – сказала она, выслушав сбивчивую речь Александры. – Быть может, это и в самом деле незаконно… Но я вам помогу. Думаю, если вы обратитесь в милицию, меня все равно вынудят предоставить эту информацию… Не хочу гонять вас лишний раз туда-сюда.
– Да ведь я же куплю это кольцо! – неизвестно зачем заявила Александра.
– Тем лучше. – На бледном лице женщины появилась слабая улыбка. – Кольцо было сдано на реализацию. Это значит, что покупатель придет за деньгами только после того, как мы продадим товар. Так, сейчас посмотрим…
Александра сидела как на иголках, но поиски квитанции не заняли много времени.
– Так, вот она. Панькина Анна Егоровна.
В квитанции имелись паспортные данные неведомой Анны Егоровны и ее домашний адрес. Уже схватив заветную бумажку, Александра вдруг засомневалась в правильности своего поступка. Может быть, стоило все проделать через Кленова? Но он поговаривал о том, что Кира виновна в убийстве, он занимается сейчас наркотиком, найденным на черной лестнице… И Александра отмахнулась от сомнений. Она пойдет к госпоже Панькиной и попытается узнать, откуда у той Кирино кольцо. Кольцо, сделанное на заказ, которое теперь вернулось к Александре! Она расплатилась с помощью карты и теперь получила его в собственность, вернув себе почтение прыщеватой белой лилии за прилавком.
Анна Егоровна жила у метро «Проспект Большевиков». Дом Александра отыскала сразу и издалека углядела сидящих у подъезда старушек. Так как в доме был всего один подъезд, резонно было предположить, что все они знают Анну Егоровну – возрастная группа у них явно общая. Госпожа Панькина родилась на свет божий в 1934 году. Быть может, она даже вот сейчас сидит тут, в этом прелестном обществе! Но обращаться к старушкам с вопросом… Это уж, пожалуй, слишком. Впрочем, цель оправдывает средства!
– Извините, вы не знаете – Панькина Анна Егоровна здесь живет? – вопросила Александра представительниц старшего поколения. Те уже давно с любопытством ее оглядывали. – Адрес у меня есть, но…
– Тут она, тут, – поспешно закивала бабуська в цветастой косынке, весьма кокетливо повязанной на манер банданы. – На третьем этаже живет.
– В десятой квартире?
– В десятой, в десятой, – вступил хор старушек. – Ты не бойся, иди, она дома. Дома, дома она. К ней сейчас дочка ее поднималась. Ты, милая, из собеса?
Александра промычала что-то неопределенное, но утвердительное. Провожаемая разноголосыми напутствиями и поощрениями, она вошла в подъезд. Хор старушечьих голосов снаружи завел новую шумную беседу. Теперь, очевидно, обсуждали очередную гостью Анны Егоровны, ее автомобиль и манеру вести разговор. Александра улыбнулась про себя. Неужели работники собеса приезжают к своим питомцам на новых «тойотах»? Кучерявенько живут, нечего сказать! Может, бросить этот хлопотный бизнес и пойти служить в собес?
Дверь в десятую квартиру оказалась распахнута, на пороге валялись какие-то хозяйственные сумки. А в самой квартире происходил самый шумный, самый первоклассный скандал. Эх, не слышат бабуси у подъезда, вот была бы тема для разговора! Впрочем, может быть, это для них привычно?
– Ничего мне не надо! Ничего мне не надо от тебя, ты, дрянь, мерзавка! И не приходи ко мне больше! Я тебе сто раз говорила…
– Но, мам…
– Не произноси этого слова! Ты все опошлила, ты над всем надругалась! Ты мне не дочь! Вон! Вон отсюда, пока я не позвала на помощь!
Александра едва успела отступить – мимо нее, пыхтя и отдуваясь, пролетела полная дама в невыносимо ярком платье леопардовой расцветки. Дама подхватила сумочку и загрохотала вниз по лестнице, не обратив на Александру ни малейшего внимания.
– И можешь не возвращаться! – грянуло ей вслед, прямо под ухом Александры.
Кричавшая не соответствовала громкости своего голоса ни ростом, ни габаритами, ни внешним видом. Прогоняла из квартиры леопардовую даму не стокилограммовая халда, а сухая высокая старуха в черном глухом платье – в такую-то жару! К выцветшему шелку платья был прицеплен воротничок из пожелтевшего кружева, и сама дама выглядела весьма томно. Седые, подсиненные волосы собраны были на затылке в аккуратный пучок, на тонком горбатом носу сидели очки без оправы, воротник придерживала огромная брошь с изображением «Незнакомки» Крамского.
– Извините, бога ради, вы ко мне? – обратилась хозяйка к Александре.
– Если вы Панькина Анна Егоровна, то к вам, – приняла официальный топ Александра. – Здравствуйте.
– Здравствуйте. Проходите.
Александра прошла в прихожую, которую можно было бы охарактеризовать с помощью расхожего выражения «бедно, по чистенько». Осмотревшись, она принялась стаскивать с ног туфли.
– Нет-нет, обуйтесь! – запротестовала хозяйка. – Я никогда не заставляю своих гостей разуваться! Хотя какие уж тут у меня гости… Но по-моему, это дурацкий обычай – заставлять снимать обувь и подсовывать антисанитарные разъезженные тапки. Правда, моя дорогая?
– Правда, – кивнула Александра.
– Вот и хорошо. Проходите в гостиную.
Насколько Александра могла судить, вся квартира и состояла из гостиной, кухни и совмещенного санузла. Но хозяйка проводила ее в единственную комнату, как в тронный зал.
– Присаживайтесь вот тут, у стола. Прежде чем мы приступим к нашему разговору, позвольте извиниться за неприглядную сцену, свидетельницей которой вы стали. Эта дама, которая ушла, – моя дочь… Увы, между нами есть серьезные разногласия…
– В семье такое бывает, – услужливо поддакнула Александра.
– Да? Вы так думаете? – обрадовалась Анна Егоровна. – Отрадно встретить понимание. Ну-с, чем обязана такому приятному визиту?
– Меня зовут Александра. Сегодня я зашла в магазин «Белая лилия» и увидела там кольцо. Кольцо с бриллиантами. Это ведь вы его туда сдали?
– Да, я.
– И это ваше кольцо?
– Что вы, моя дорогая! – рассмеялась Анна Егоровна, широким жестом обведя «гостиную». – Да вы только посмотрите на мою, с позволения сказать, обстановку!
Обстановка, что и говорить, была небогатая. Рассохшаяся чешская стенка, набитая книгами, диван, стол, два стула. Тумбочка для телевизора присутствовала, по сам телевизор куда-то отлучился, оставив вместо себя крошечный радиоприемник. На стене репродукция «Боярыни Морозовой» Сурикова. Ну да, как же иначе.
– О каких бриллиантах может идти речь? Мы с мужем всю жизнь преподавали в школе, никакого добра не нажили. Разве только всемирную библиотеку… Но ее не сдашь в ломбард, да я и не решилась бы на такой поступок… Вот моя дочь Марина…
– А чье же это тогда кольцо? – вопросила Александра, решив, что исповедь старой учительницы она всегда успеет дослушать до конца.
– Это Костя меня попросил сдать, – пояснила Анна Егоровна и вернулась к излюбленной теме: – Мы растили дочь в любви к прекрасному, а она, представьте…
– Кто такой этот Костя?
– Это мой бывший ученик, премилый мальчик. Он часто заходит ко мне, особенно после смерти мужа. Чинит что-нибудь, помогает мне. Карниз вот прибил. Мальчик недалекий, но добрый. На таких мир держится. А вот моя дочь Марина, несмотря на все наши усилия…
– Откуда у Кости это кольцо?
– Он сказал, что это кольцо его покойной бабушки.
– А почему же он сам его не отнес?
– Ах, да Костя считал – и довольно резонно, на мой взгляд, – что мне дадут денег больше, чем ему. Конечно, он прав. Если я выгляжу как женщина, у которой могут быть фамильные бриллианты, – вы ведь тоже подумали, что кольцо принадлежит мне? – то можно предположить, что я знаю им цену. А Костя такой молодой и такой… Скажем, простоватый. О нем могли подумать дурное и дать ему маленькую цену… Мы с ним вместе ходили, он меня сопровождал.
Глупая старуха откинулась на спинку стула. Она явно была довольна собой, неведомым Костей и такой удачной комбинацией.
– Конечно, он обещал мне за это некоторый процент, но я отказалась! Я привыкла зарабатывать деньги, а не получать их путем финансовых махинаций с чужим имуществом! Государство платит мне пенсию, я репетирую учеников, и мне хватает на скромную жизнь. Так и должны жить сейчас интеллигентные люди. А вот моя дочь Марина… Мне больно об этом говорить, но она предала наши идеалы! Те идеалы, которые мы ей внушали с детства! Подумайте: мало того что она бросила преподавание в школе и, влекомая жаждой наживы, пошла торговать какими-то ничтожными тряпками, так она еще и отдает свою дочь, мою внучку, в какой-то ужасный экономический институт! Чтобы маленькая Анечка тоже впоследствии стала торгашкой! Это ужасно! Я педагог, у меня есть принципы, и я сразу отреклась от недостойной дочери и теперь не принимаю ни ее, ни ее подачки! А она все ходит, ходит!.. Но вы видели, как я к этому отношусь. Видели ведь?
– Видела, видела… А этот Костик – как его фамилия и где он живет?
– Фамилия его Серов, а живет он тут же, по соседству. В тридцать седьмой квартире. Куда же вы? Уже уходите? Значит, я могу сказать Косте, что его колечко продано?
– Можете, можете, – бормотала Александра, пытаясь открыть незнакомый замок. В ногах путались сумки, брошенные леопардовой дамой, проклятой дочерью. – Сегодня же скажите, хорошо? Большое спасибо, до свидания.
– Обязательно скажу, он зайдет сегодня вечером. Деньги забирать мы, конечно, вместе пойдем. Ему-то, хи-хи, не отдадут! Всего вам доброго! Очень приятно было познакомиться! Заходите еще! – неслось ей вслед.
Старушки уже покинули скамейку – очевидно, подошло время сериала. Вместо них у подъезда сидела леопардовая дама, вид она имела самый удрученный. Александра прошла бы мимо, по недостойная дочь, предавшая идеалы, окликнула ее.
– Вы же к моей маме приходили? Скажите, она не выкинула сумки?
– Не выкинула, – улыбнулась Александра. – Лежат в квартире. В прихожей.
– Вот и хорошо. А то в прошлый раз она их вышвырнула прямо на лестницу. Помидоры и крупа рассыпались, бутылки и банки разбились… Мне же потом и пришлось все убирать, соседи сердились.
– Надеюсь, на этот раз обойдется…
– Надеюсь… А вы к ней по какому вопросу?
Александра присела на скамейку рядом с Мариной.
– Вы знаете, что она носила в скупку золотое украшение?
– Господи! – схватилась за обширную леопардовую грудь недостойная Марина. – Какое украшение? У нее ж ничего нет, кроме двух обручальных колец – ее и папино, и те истерлись до неприличия!
– Это кольцо принадлежало ее ученику, Косте Серову. Он попросил ее сдать.
– Ученику? Я сомневаюсь, что он ее ученик. Так любая шушера придет, учеником назовется…
– Но если ваша мама столько лет преподавала…
– Да ладно, я допускаю, что это ее ученик! Предположим. Но он бандит, форменный бандит! Видели бы вы его физиономию! А мама… Да вы видели, какая она.
– Какая?
– Мама сроду-то не очень хорошо разбиралась в людях. Все витала где-то. А после папиной смерти здорово сдала. Порвала со мной отношения, Анечку, в которой раньше души не чаяла, выгнала… Ничего не принимает, что я ей приношу. Мой муж телевизор ей подарил на юбилей – так она его выбросила из окна! И как осилила поднять? Едва замяли дело. Участковый приходил. Мы ей стали чужие, а вот этого Костю она привечает. Боюсь я за нее…
– Вашу маму нужно показать врачу, – посоветовала Александра, поднимаясь. – Это может плохо кончиться.
– Знаю я… Но как ее к врачу отвезти? Она же…
– А не надо везти. Пригласите его на дом, можете себе такое позволить?
– Господи, да я ради мамы… Мы же с мужем неплохо зарабатываем, и если б она согласилась…
– Она очень приветлива с посторонними людьми, особенно с теми, кто согласен выслушивать ее монологи… Может, еще наладится.
– Спасибо, спасибо вам большое на добром слове!
– Не за что. Прощайте.
Александра забралась в машину и, заводя ее, увидела, как леопардовая Марина поднимается и медленно, устало плетется по направлению к метро. Ей стало жаль учительскую дочку. В самом деле, тяжело, когда мать не в себе! Но тут же вернулась мыслями к собственным проблемам.
Так. Если старая учительница ничего не напридумывали походя, то Костя Серов, бывший ее ученик и «форменный бандит», – именно тот человек, который ей, Александре, нужен. Идти к нему домой и выпытывать, откуда он взял колечко, было бы, учитывая все его характеристики, весьма опрометчиво. Значит, нужно его поймать при других обстоятельствах. Но как? Александра ведь не знает его в лицо!
«Все очень просто, – сказала Александра сама себе. – Завтра он пойдет в «Белую лилию» забирать деньги за кольцо. И Анну Егоровну с собой прихватит. Так я его и узнаю. Надо просто проследить…»
Александра понимала, что это вовсе не так просто. К тому же в этом плане был еще один пробел. Что она станет делать после того, как увидит Костю Серова? Что-то подсказывало Александре, что «форменный бандит» не станет разговаривать с ней так же охотно, как его старая учительница. Может, все же стоило подключить Кленова?
И Александра почти уже решила звонить Евгению Эдуардовичу, как вдруг случилось нечто, нарушившее ее планы.
