Текст книги "Зеркало грядущего"

Автор книги: Натали О'Найт

Соавторы: Кристофер Грант
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Лицо его было узким и бледным, с острым подбородком и пронзительно-черными щелками глаз. Волосы уже порядком отросли, – скоро никто и не сможет заподозрить в нем бывшего служителя Митры. Однако в штанах и куртке он явно чувствовал себя по-прежнему неуютно, не зная, куда девать руки… и эта неловкость его волнами распространялась вокруг, передаваясь, точно заразная болезнь. Релата прислонилась к стене, чувствуя, как на лбу выступает ледяная испарина. Они по-прежнему молчали.

Коридор был совершенно пуст. Никакой далекий звук шагов не нарушал тишины, не сулил надежды на появление избавителя. Релата и сама не знала, чего так боится – жрец вел себя совершенно спокойно, ничем не угрожал ей, однако она чувствовала себя, как горлинка перед змеей… И растерянный взгляд ее, судорожно метнувшийся по сторонам, не ускользнул от внимания Ораста.

– Что-то случилось, госпожа моя? – осведомился он неожиданно тихим медоточивым голосом. Релата изумленно уставилась на него. – Я могу вам чем-то помочь?

– Н-нет… – У девушки перехватило горло. Она и сама не знала, как нашла в себе силы ответить. – Нет, все в… в порядке. Я шла н-на кухню… Обед…

– На кухню? – Вид у жреца был такой, словно слова ее доставили ему несказанное удовольствие. Губы растянулись в улыбке, но горящий, полубезумный взор не отрывался от лица девушки, словно в каждом ее жесте и слове он тщился узреть некий тайный смысл. – Как мило… А потом?

Релате показалось, сумрачный серый коридор закружился вокруг нее, свиваясь петлями, выворачиваясь наизнанку… Перед глазами все стало расплываться, весь мир сделался крохотным, словно она смотрела на него из невероятного далека, видела замок, коридор, саму себя – тоненькую, хрупкую фигурку, испуганно вжимающуюся в стену, – угрожающе нависшего над ней жреца… Она уносилась все дальше… Но глаза его, жгучие, черные, точно угли, притягивали, не отпускали несчастную жертву. И голос, точно пение меча, рассекал любые преграды, что пыталась она воздвигнуть между ними.

– А потом, прекрасная Релата?

– Н-не знаю… – Она подняла руки к лицу, точно пытаясь защититься. – Здесь так душно… Хочу прогуляться – может быть, в лес…

Произнеся эти слова, она почувствовала нежданное облегчение. Словно огромная тяжесть упала с плеч, и теперь Релата была свободна, вольна, точно птица!.. И улыбка жреца подтвердила ее право на эту свободу.

– Да. В лес, – прошептал он едва слышно, склоняясь к самому лицу Релаты, так что губы его, сухие, пышущие жаром, едва не касались ее щеки. – Госпоже непременно надо в лес, туда, где цветет папоротник и растет остролист, туда, где поют птицы и роют норки маленькие зверушки…

Кончиками пальцев он тронул прядь у плеча, выбившуюся из пышной прически, и она не отстранилась, лишь проследила за его рукой недоуменным взглядом. Он коротко кивнул ей.

– Все будет хорошо. – Улыбка мелькнула в черных глазах. – недолго осталось. До скорой встречи… моя госпожа.

ОБРАЗ ГРЯДУЩЕГО

Марна приветствует вас, наследники аквилонского трона!

От этих слов озноб пробежал по спине Валерия, пальцы его, державшие уздечку, задрожали, а тело покрылось липким потом. До чего же ужасна эта безглазая ведьма! Как может жить она без света, отгородившись от мира жуткой кожаной личиной? Принц ощутил всем своим естеством токи зла, исходящие от зловещей фигуры в красном – они пронизывали его тело, копошились внутри, словно могильные черви, выворачивали наизнанку душу. Он почувствовал тошноту, и его залихорадило. Не надо было сюда приезжать! Зачем он только поддался на уговоры своего кузена. Ему-то вон все нипочем… Он искоса поглядел на мешковатого, потного Нумедидеса, который ерзал на своем вороном. Этот и сам источает яд вокруг. У Валерия промелькнули в памяти обрывки их недавней беседы. Да уж, воистину правы те, кто говорят «зло зла не убоится».

– Своих скакунов оставьте здесь! – приказала колдунья. – Не тревожьтесь о них, мы сделаем все что нужно…

Принцы спешились и, привязав коней, осторожно двинулись за Марной. Чародейка пошла впереди, и им почудилось, что она не касается травы ногами…

Валерий закусил губу. Что это он? Испугался какой-то ряженой? Нет! Конечно нет, Эрлик их всех разбери! Просто плохо спал сегодня… Но почему так странно изъясняется эта блаженная? «Мы»? Кто это «мы»? Она что, не одна здесь? Но Нумедидес, помнится, говорил, что ведьма обитает в полном уединении… А откуда он сам-то знает дорогу? Ведь этот жирный недоросль без надежной охраны и шагу не ступит за ворота замка. Спросить? Но он никогда не скажет правду, не признается… Да и в чем ему, собственно, признаваться? Хоть бы он и каждый день сюда мотался, что в этом крамольного? Конечно, старуха, по всему видать – чернокнижница, и ее, по законам Митры, надлежит спалить на костре. Но кому она может навредить здесь, в глухой чащобе? Непохоже, чтобы она имела сношения с силами Тьмы! Скорее всего, ворожит помаленьку, пользуя местных крестьян от бородавок и отваживая дождевые тучи в страду. Интересно, каким божествам она поклоняется? Может быть, Сету? Нет, вряд ли стигийское божество в почете здесь, за тысячи лиг от таинственного Кеми. Тогда кому? Мардуку, Имиру, Нергалу?

– Асуре! – торжественно изрекла ведьма, даже не обернувшись. – Асуре! Истинному Отцу хайборийцев!

Валерий чуть не вскрикнул. О, боги! Ведьма подслушала его мысли? Неужели она читает его воспаленный разум, с той же легкостью, как придворный чтец книгу? Что делать? Думать о чем-то постороннем, но о чем? Ему вдруг вспомнился Троцеро. Да, граф был прав – враги таятся повсюду! И нигде от них не спрятаться. Им подвластно все, даже чужие мысли… А он-то, глупец, посчитал ее за обычную деревенскую ворожею! Да, как видно, с ней шутки плохи! Если колдунья столь могущественна, то она может запросто превратить их в дорожную пыль, если ей что-то придется не по душе.

Неожиданно он устыдился собственных страхов. Не пристало ему, благородному нобилю, дрожать при виде какой-то там чернокнижницы! Его глаза видели и что похуже. Хауранского демона хотя бы… Принц положил руку на кинжал и почувствовал себя увереннее.

Его кузен грузно косолапил рядом, спотыкаясь о коряги, то и дело поминая Нергала. Его одутловатые щеки раскраснелись, на жирном лбу выступили капельки пота. Нумедидес уже запыхался и насупленно сопел. Тушка перепела била по его толстым, почти женским бедрам. Он ненавидел пешие прогулки, как, впрочем, не любил он и верховую езду. Вольготнее всего принц чувствовал себя в мягком портшезе или уютном паланкине.

Погруженный в раздумья, Валерий не заметил, как они вышли на небольшую поляну, где журчал прозрачный ключ с ледяной водой. Он с любопытством осмотрелся по сторонам – ему никогда не доводилось вот так, воочию лицезреть жилище ведьмы. Его распаленное воображение рисовало сырую пещеру, под потолком которой висели связки сушеных летучих мышей, и чтобы посередине на костре бурлил колдовским варевом огромный котел, вокруг которого плотным кольцом сидели волки… Но то, что предстало его глазам, откровенно разочаровало. Обыкновенная лесная поляна, окруженная старыми буками. На краю – хижина, ничуть не напоминающая зловещее жилище чернокнижницы, а походившая скорее на скромную лачужку бедного крестьянина, вросшую в землю. Перед входом очаг, обложенный круглыми белыми камнями. В этом тоже не было ничего необычного. Хоть старая женщина и колдунья, но не может же она питаться воздухом.

Видно, похожие мысли обуревали Нумедидеса. Он посмотрел на Валерия и, пожав плечами, поплотнее завернулся в куньий палантин – в лесу было сыро.

– Дай нам птицу, принц, – донесся из-под маски глухой голос Марны.

Неохотно повинуясь, Валерий первым вытащил из заплечного мешка тушку убитого им перепела и протянул ее ведьме. Та аккуратно положила мертвую птицу на большой плоский камень у очага. Неожиданно в руке ее возник длинный кинжал из странного темного металла. Валерий напряг глаза. Действительно ли на лезвии появились красноватые сполохи, или это ему почудилось?

Нет! Кинжал вдруг вспыхнул и стал темно-красным, будто его раскалили на огне.

Марна с силой обхватила его обеими руками так, что костяшки ее смуглых сухих рук побелели, и резко вонзила в перепела. Валерий поморщился – от вони паленого пера засвербило в носу. Былой страх прошел, и он наблюдал за происходящим почти с улыбкой. Эта Марна могла бы придумать что-нибудь поинтереснее. С такими магическими атрибутами любой ярмарочный кудесник может заткнуть ее за пояс. Кинжал, понятное дело, припасен заранее. Он, наверняка, лежал на углях очага и оттого успел нагреться. Когда эта старая плутовка его схватила, то раскаленное лезвие от соприкосновения с холодным воздухом на мгновение потускнело. Любой, кто хоть раз в жизни побывал в кузнице, легко разгадал бы этот нехитрый трюк.

Принц уже не понимал, как он мог испугаться эту старую слепую женщину. Хотя почему старую? Он попристальнее вгляделся в фигуру Марны. Пожалуй, ей не больше сорока зим. В таком возрасте дворцовые кокетки еще имеют дюжины любовников. Он стал пытливо рассматривать высокий стройный стан Марны. Оказывается, под пестрым варварским одеянием легко узреть волнующие очертания крепкой груди. А ноги! Ноги в просторных шароварах тоже недурны: упругие икры, круглые коленки.

Неожиданно Валерий почувствовал нарастающее вожделение в чреслах и до боли в пальцах сжал рукоятку меча. «Что с тобой принц? – мысленно одернул он себя, – возбудился словно юнец, подглядывающий за девичьим купанием!» Он посмотрел на Марну. Будет неловко, если она почует его страсть. Но колдунья не обращала на принцев ни малейшего внимания, потроша тушку с мясницкой сноровкой. Порывшись внутри, она извлекла из распоротого чрева осклизлый ком перепутанных красно-бурых внутренностей и слякотно шлепнула его о камень. Ее пальцы, вымазанные в крови, ловко перебирали птичьи потроха, при этом ведьма что-то бормотала. Слов почти не было слышно, лишь шевелящиеся губы мелькали в прорези жуткой маски.

Шамарец напряг слух и попытался разобрать нашептывания ведьмы. Ему удалось уловить обрывки фраз о желудке со впадинами, о черных внутренностях и синей печени, которые сулят печаль и горе в стране царя.

Валерий зевнул. Это зрелище начинало его утомлять. Непонятно, чем так привлекла его братца эта странная вещунья. Право, стоило посетить ближайший ярмарочный балаган, чтобы увидеть нечто похожее.

Он вопросительно посмотрел на Нумедидеса, рассчитывая обнаружить на его лице похожие чувства, но принц словно окаменел. Его маленькие глаза завороженно смотрели на руки Марны, а губы, казалось, повторяли ее бормотание. Но больше всего Валерия поразили руки его спутника. Казалось, они в мгновение ока распухли, напоминая толстых белых личинок могильных червей. Пальцы сжимались и разжимались, некогда ухоженные ногти приобрели синюшный оттенок, словно у утопленника. Валерий поморщился. Воистину, кузен был благодарным зрителем! Ему самому вдруг сделалось противно.

– Внемлите нам, принцы!

Валерий непроизвольно вздрогнул, так неожиданно загремел голос Марны. Ему почудилось, что далекое лесное эхо подхватило эти звуки и пересмешливо завторило «… принцы, принцы…»

– Внемлите нам, принцы! – повторила Марна, протянув к алтарю руку с чудовищно длинными ногтями. – Внемли, шамарец, хотя душа твоя вожделеет, трепещет, словно птица в клетке, и гонит от себя пророчества. Но разверсто Зеркало Грядущего, и слова наши тысячекратно зазвучат в ушах твоих, когда Колесо Рока сомнет тебя, словно былинку! Еще до восхода солнца ты изопьешь из чаши скорби, и сотворенное тобой изменит рисунок созвездий, растворит бездны мрака и выпустит Тьму…

Валерий похолодел. Что там несет эта ведьма? Почему он, чурающийся любой ворожбы, выпустит Тьму? Что она мелет? Он непроизвольно сделал жест, отвращающий демонов, и едва сдержался, чтобы не завопить: «Не трогай меня! Не трогай! Гадай братцу моему! Это он привел меня сюда!»

– …и сойдутся древние боги в Битве, и Кровавый Волк пожрет луну и зашатается Трон-Рубин под копытами Цернунноса! – зловеще вещала Марна, – Но все это будет ничто пред тем, когда наступит Час Дракона! И Четверо, обличенные Властью Сердца, пробудят Зло! И тогда восстанет из мрака Тот, Кто Спал Тысячу Зим, и содрогнется твердь, и потекут реки крови, и потемнеет небо, и вороны будут кружить над пепелищем!

«Цернуннос! Цернуннос!» – вторили помертвелые губы Нумедидеса, а руки его с растопыренными пальцами напоминали оленьи рога.

– Ты! – взвыла Марна, указав на Валерия. – Ты избран Великим, чтобы разрушить Небесный Чертог Солнцерогого! Ты отворишь путь Истинным Богам! Ты и три сына Мглы: Рожденный Кречетом, Обретший Сердце… Третьего не зрю в Зеркале Грядущего, ибо лик его смугл и ничтожен!

Она схватила птичьи потроха и принялась швырять их в очаг, внезапно вспыхнувший черным пламенем.

– Грядет Время Горя, – вдруг неожиданно ровным голосом произнесла она, – и начало наступит через три поворота клепсидры…

И эти последние слова прозвучали так жутко, что Валерий не выдержал и с криком бросился в лес…

Он мчался не разбирая дороги, ломая кусты и спотыкаясь о коряги. И остановился, чтобы перевести дух в густом ельнике, взмокший, с исцарапанными руками, с засыпанными пожелтевшей хвоей спутанными волосами, и самое ужасное – безоружный. Его угораздило где-то оборонить свой кинжал. Он более ничем не напоминал аквилонского нобиля и стоял с округлившимися от страха глазами, дрожа среди вечернего леса, словно испуганный ребенок. Последние лучи заходящего солнца окрасили багрянцем дрожащие еловые лапы, и он с ужасом понял: через пару четвертей клепсидры наступит непроглядная тьма! Что будет делать он один среди этого зловещего леса, полного жутких существ, – седых клыкастых оборотней, хищных карликов-лепреконов и ядовитых ехидн?

Он метнулся прочь из-под развесистых еловых лап на поляну, рухнул на траву и, обхватив голову руками, зарыдал.

Вдруг что-то влажное и теплое коснулось его затылка. Валерий вскочил, его сердце бешено забилось. Он ожидал увидеть перед собой жуткую тварь, но вместо этого на него косил карий лошадиный глаз. Принц не поверил глазам. Конь! Его конь! Но как он мог оказаться здесь, ведь они с Нумедидесом привязали их на поляне в нескольких лигах отсюда. Может, это морок? Наваждение? Или он бредит?

Валерий осторожно коснулся рукой морды скакуна. Тот, вопреки ожиданиям, не исчез, не растворился, словно утренний туман, а зафыркал и пожевал розовыми губами, ожидая привычного лакомства. Вдруг разум обожгла мысль – колдунья! Слепая колдунья! Это ее рук дело! Иначе как бы животное сумело найти сюда дорогу? Но что делать дальше? Куда ехать? Может быть, довериться коню, и он сам доведет его до Амилии?

Валерий снял притороченный к седлу теплый походный плащ, который он предусмотрительно взял с собой, накинул его на плечи, с трудом взгромоздился на коня и легонько стукнул рысака пятками в бок. Тот заржал и помчался легкой рысью. Вскоре они выехали на тропу.

Принц остановил гнедого у небольшого ручейка и окунул голову в холодную воду. Через несколько мгновений в висках заломило, но зато разум стал ясный, словно и не было всего этого кошмара, а он только что встал с теплого ложа, свежий и хорошо отдохнувший. Что ж, слава Митре, что все обошлось! И морок, наведенный ведьмой, заставивший его в ужасе нестись через весь лес, утратив разум, точно гонимый охотниками зверь, истаял наконец, как дым, и воспоминание о недавнем страхе не вызывало теперь в душе принца ничего, кроме досадливой, слегка стыдливой усмешки. Валерий умылся, пригладил всклокоченные волосы. Теперь скорее в замок, а то радушный Тиберий, должно быть, уже все глаза высмотрел, ожидая к ужину гостей.

Но интересно – где же Нумедидес? И вдруг страшное подозрение обожгло принца, заставило надолго задуматься и помрачнеть. Ему на ум пришло, что, возможно, лесная ведьма намеренно навела на него чары ужаса, дабы изгнать с поляны и остаться с его кузеном наедине…

Солнце понемногу клонилось к закату, так медленно, словно не хотело исчезать с небес, или сам Митра незримой дланью удерживал пылающий красный шар.

В иные времена мысль о Солнцеликом – и о гневе его – не преминули бы вызвать в душе Ораста священный трепет. Жрец, даже бывший, даже преступивший все законы и нарушивший святые обеты, остается жрецом навсегда. Душа его продана, отдана на заклание, подобно золоторогому тельцу, что приводят к алтарю на день солнцеворота, и жертва принята и не может быть исторгнута обратно, в дольний мир. Больше, чем имя, больше, чем просто призвание, даже больше, чем судьба, – стать жрецом означало возродиться к новой жизни и навсегда умереть для прежней.

Однако для Ораста все вышло иначе. Новая жизнь уготовила ему погибель. Он сам стал священной жертвой, которую неведомо кто приносил кому-то неизвестному. Ему вдруг вспомнился помост, подготовленный для костра, на котором он должен был закончить дни своей бессмысленной жизни, столб из негорючего черного дерева посередине – к нему цепями приковывали осужденного, сложная конструкция из деревянных плашек, проложенных валежником, окруженная вязанками хвороста, сооруженная по всем правилам палаческого искусства, – так, чтобы, когда придет назначенный час, вспыхнуть ярким факелом в единое мгновение. Они ничего не забыли – ни оставить с западной стороны поддув, чтобы ярче горело, ни установить на медной треноге Око Митры, огромную линзу, выточенную из цельного куска горного хрусталя, от которой и должен был заняться огонь. Немногие приходы могли похвалиться таким приспособлением – большинство вынуждено было по старинке использовать зажженный факел и безжалостные руки. Но для него, Ораста, жрецы не поскупились, ведь нет ничего слаще чем видеть унижение, позор и смерть своего бывшего единоверца, того, с кем вместе хлебал похлебку из бобов в промозглой трапезной монастыря, колол дрова для очага, огонь в котором был призван в пасмурные зимние дни заменить тепло Огненного диска, или отбивал бесчисленные поклоны у алтаря с золотой свастикой… Все было подготовлено на славу!

Ораст знал это точно, ведь восемь дней подряд он следил из окна своей темницы, расположенной на самом верху Черной Башни храма, за приготовлениями палачей. Восемь дней он смотрел, как привозят во двор повозки с деревом, как распиливают подмастерья стволы на аккуратные гладкие чурбачки, как укладывают их вокруг помоста… Как каждый день на рассвете и закате обходят место казни жрецы, воскуряя благовония и вознося хвалы Солнцеликому… Как растет с каждым днем, набирая силу, деревянное чудовище, алчущее плоти и огня… Восемь дней! Восемь бесконечных, таких коротких дней! И это тоже было частью его казни.

Ораст помнил их отчетливо. Каждый из них. Каждый час, каждую секунду. Он помнил их все.

Он не пытался молиться новым богам, – если что и подарили ему науки тьмы, в которых он так силился преуспеть и за которые готов был пойти на смерть, так только беспощадное сознание одиночества и беспомощности, довлеющие над каждым смертным с рождения. И равнодушие небожителей, какие бы жертвы ни приносились, какие бы хвалы не возносились у их алтарей.

Не Митра осудил жреца на костер. И никакой другой бог не мог спасти его. Ораст даже не чувствовал отчаяния…

И поздно ночью, за несколько часов до рассвета того дня, что должен был стать для него последним, когда заскрежетал внезапно ключ в замке и вошли двое, пряча лица в тени капюшонов… Он не почувствовал ни интереса, ни надежды.

Ораст до сих пор не знал, что подтолкнуло Амальрика с Тараском спасти его. Ощущали ли они ответственность вершителей судеб за юного глупца, которого Судьба заманила на путь запретных знаний? Имели ли на него какие-то виды? Строили ли далеко идущие планы, рассчитывали поживиться запретными знаниями Скрижали? Ораст не задавал этих вопросов ни им, ни себе.

Из всех своих злоключений он вынес лишь одно: неистовую, необоримую, почти сверхъестественную жажду могущества. Силы алкала душа его – Силы, пред которой расступились бы моря, склонились горы, опустился небосвод. Силы не божественной – человеческой, но такой, превыше которой не было бы ничего. Он знал, что надежды почти нет – не хватит и жизни, чтобы обрести хотя бы пылинку того могущества, которым обладали легендарные маги древности – Ксальтотун из Ахерона, Азона-Расди из Лемурии, Шеоршаа из Туле.

О, если бы воскресить кого-нибудь из тех Посвященных, вернуть из холодных глубин небытия их кристальный, холодный рассудок, отрешенностью своей и беспощадностью напоминающий разум рептилий! За то, чтобы удалось прикоснуться ко всем тем тайнам бытия, что были скрыты за сводами их получеловеческих черепов, можно без сожаления отдать половину жизни, ибо оставшимся годам могли бы позавидовать даже небожители в своих небесных чертогах. Но это все мечты! Еще никому никогда не удалось обмануть Смерть и вытащить душу с Серых Равнин… Колдовские талисманы всего мира, вместе взятые, не обладали и сотой частицей той воистину ужасающей энергии, которая требовалась, чтобы поставить лицом к лицу материю живую и мертвую.

В начале ли пути, в конце его или в середине – он чувствовал это – его неминуемо ждет гибель. Однако путь был. И каждый шаг на нем представлял собой вызов. И каждый успех сулил наслаждение. Первый, возможно, ожидал его сегодня… Ораст поднялся, не в силах больше усидеть на месте. До заката оставалось не меньше получаса. Лучше уж он подождет на поляне…

Жрец вышел из комнаты. Ему вспомнилось, как днем он встретил Релату в коридоре у кухни. Глупость, мальчишество – опасно было так рисковать, когда кто угодно мог заметить их там… и все же он улыбнулся, и вновь ощутил томительный огонь в чреслах.

Как она была хороша… Одурманенная, испуганная, – такой она будет и сегодня, когда придет в его объятия. Как он насладится ею!..

Но, пожалуй, не сразу. Нет, не сразу. Она мучала его так долго! Проходила мимо, высокомерно вздернув подбородок, даже не ответив на поклон. Если он оказывался слишком близко, отстранялась брезгливо, точно от змеи… Нет, он возьмет ее не сразу!.. Он заставит ее мучаться. Унижаться. Она еще поползает у его ног, орошая пол слезами. Она…

Но высокомерная усмешка вдруг сползла с лица Ораста. Навстречу ему по лестнице, перемахивая через ступеньку, бежал Винсент – сын барона Тиберия. Лицо его было неестественно бледным, волосы растрепаны. Завидев Ораста, он протянул к нему руки.

– А, вы здесь! Хвала Митре! – Жрец не успел опомниться, как юноша ухватил его за руки, потащил за собою вниз. – Я как раз за вами… Ну, пойдемте! Быстрее! Что вы застыли, как неживой?!

Ораст попытался было воспротивиться, но маленький холодный паучок страха зашевелился в его душе. Что произошло? Может быть, кто-то прознал о тех святотатствах, которые он ежечасно творит в своей комнатушке? А этого щенка послали заманить его вниз, полагая, что гордый немедиец постесняется выказать такому молокососу хоть тень тревоги? А во дворе его уже ждут молчаливые стражники, которых послали его связать и отвезти в местный монастырь, где митрианские дознаватели уже калят железо? Хорош он будет, если позволит заманить себя в ловушку сейчас, когда он уже почти стоит на пороге будущего могущества! Здесь не удел барона Торского, и расчетливый дуйен вряд ли сможет чем-то ему помочь. Да и захочет ли он это делать еще раз? Жрец крепко вцепился рукой в перила.

– Подождите! Отпустите меня, мне больно в конце концов… – Он нетерпеливо дернул рукой, в которую впились железные пальцы Винсента.

Тот и не подумал ослабить хватку.

– Да пойдемте же скорее, Нергал вас забери! – Он не стал дожидаться, пока жрец на что-то решится, и поволок упирающегося Ораста по коридору, через пустынный зал к выходу. Они очутились во дворе, и лишь тут будущий владыка мира, слепо щурясь на закатное солнце, силившийся разглядеть грозных стражников, наконец понял, что двор пуст. Значит, не то… Его пока еще не тащат на плаху. Но что тогда могло понадобиться этому оглашенному юнцу? За все время пребывания в доме Тиберия он и словом не перемолвился с угрюмым жрецом. Раз так, попробуем показать зубы, а то эти аквилонские ничтожества что-то совсем подрастеряли свое хваленое гостеприимство.

– А ну, стой! – В голосе жреца зазвенел металл. Никто в доме Тиберия не ожидал от него подобного, и молодчик застыл в изумлении. – Куда ты меня тащишь, юнец? Объясни толком, что стряслось!

Тот резко разжал пальцы и отшатнулся.

– Да, да! – На лице юноши отразилось искреннее смущение. – Я прошу простить меня, господин… Нагрянувшая беда застила мне ум и, возможно, я повел себя недостойно по отношению к гостю – вы правы, что гневаетесь на меня. Но умоляю вас, поспешите! Отца ударила копытом лошадь. Он там, в конюшне… А наш лекарь, как назло, в отъезде! Прошу вас, сударь, не откажите в помощи…

Ораст сделал несколько шагов и замер вновь.

– Но почему я?

Глаза парня были полны слезной мольбы и надежды.

– Но вы же были раньше жрецом! А все знают, что служители Митры искусные врачеватели.

Это была правда. И они давали обет помогать страждущим в любое время, в любом месте, где только понадобится их помощь. И если в замке нет лекаря…

Однако Ораст больше не был жрецом. И принесенные клятвы были для него не более чем пустой звук. И он заметил, как мелькнуло на галерее, опоясывающей двор, белое платье Релаты, спешащей к воротам замка…

– Послушай, любезный… – Порыв злости бесследно улетучился, и последние слова он произнес обычным для себя смиренным тоном. – Я бы охотно помог твоему отцу, но беда в том, что я сложил с себя все обеты и не имею права врачевать. Обратись в ближайший храм, и твою просьбу не оставят без внимания.

Где-то он уже говорил нечто похожее… И кто-то вот так стоял перед ним и просил о помощи. Но где? Может быть, ему это приснилось? Да, но он отчетливо помнит, тогда случилось нечто очень скверное. Именно потому, что он выручил кого-то из беды. Воистину, правы жрецы тайного культа Аримана, которые не устают долбить своим ученикам: не стоит помогать страждущим, ибо добро, которое ты посеял, взрастет злом, и его черные всходы отравят твою пищу и воду. Кажется, так они говорят? Или все это он придумал сам? Неважно. Теперь все неважно, кроме леса и выжженного кусочка земли, на котором скоро будут переминаться в нетерпении две маленькие девичьи ножки.

Он неожиданно успокоился и развернулся, чтобы идти. Однако юноша опять железной хваткой вцепился ему в плечо, и глаза его зло засверкали.

– Если ты, жрец, не понимаешь простых человеческих просьб, то вспомни о законах гостеприимства! Или они также ничто для тебя? И разве помощь человеку, что дал тебе кров и пищу, – не твоя святая обязанность?

Почти не слыша его, Ораст пожал плечами. Человек У него за спиной что-то говорил, бормотал, гудел… звуки сливались в неразличимый гул, бессмысленный и далекий. Он видел, как выскользнула из ворот девушка и направилась, не оглядываясь, через луг, к лесу. Не думая, он рванулся за ней. Но тут что-то острое кольнуло его под ребра, Ораст ойкнул, ощутив жгучую боль и, обернувшись, встретился взглядом с глазами Винсента Амилийского. Он чуть не зажмурился – такая ненависть пылала во взоре молодого дворянина. Ораст не выдержал и потупил взор.

– Мой отец ранен, – процедил сын Тиберия, – и ты, пес, пойдешь и поможешь ему, пусть даже мне придется волочь тебя на себе. – В подтверждение своих слов, он сильнее надавил ножом, и Ораст с ужасом увидел, как окрашивается алым его рубаха. – Ты поможешь ему, – повторил юноша, едва разжимая губы. – И горе, если наш лекарь, по возвращении, найдет, в чем тебя упрекнуть! Тогда я собственноручно вздерну тебя на твоих собственных кишках.

Ораст поднял голову. На скулах заходили желваки. В глазах была пустота отчаяния. Он ощутил, как привычное безволие, которое он неустанно выкорчевывал из своей души, вновь прорастает бурным сорняком. Последний солнечный луч исчез за горизонтом, и Ораст усмотрел в этом дурной знак – видно, Огненноликий вновь посмеялся над своим недостойным слугой…

– Я сделаю все, что ты хочешь, – прошептал он чуть слышно.

День клонился к вечеру, и в лесу становилось зябковато. Кутаясь в плащ, подбитый жестким буровато-серым мехом первого убитого им волка – ему было тогда тринадцать зим… Боги, что за охота! – Валерий с угрюмой усмешкой сказал себе, что за годы скитаний, похоже, совсем отвык от прохладного климата родных краев. Да и не только от климата…

Над тем, о чем могли болтать сейчас его кузен с лесной колдуньей, принц Шамарский предпочел не задумываться. Ему в высшей степени наплевать на все их тайны и интриги, сказал он себе, – жаль только, никого больше не удается убедить в этом…

Поразмыслив на свежую голову, он также решил выбросить из памяти все нелепицы, что наболтала ведьма ему самому. Ровно столько же мог бы напророчить любой шарлатан с рыночной площади, да еще куда цветистее и красочнее! Валерию вспомнилось, как давным-давно в их замке в Шамаре – еще мать была жива тогда – появилась старая нищенка-зингарка. Все молоденькие служанки бегали гадать к ней на суженых… и даже с матерью Валерия старуха долго шепталась о чем-то в тиши запертых покоев. Мальчику навсегда запомнилась эта атмосфера предвкушения и тайны, радостные взвизги молоденьких девиц, поджатые губки, ревнивые взгляды исподлобья… На самого мальчугана, сколько он ни крутился вокруг нее, зингарка не обратила ни малейшего внимания.

… Однако в лесу постепенно сгущался сумрак, и Валерию вновь сделалось не по себе – словно некие тайные силы пробуждались вокруг, незримые течения кружились, обволакивая путника, и он ощущал их самой кожей своей. За густыми кронами деревьев не было видно солнца, однако, по тронутой багрянцем листве с западной стороны, он сделал вывод, что время близится к закату. Следовало поспешать. Валерию отнюдь не улыбалось оказаться в незнакомом лесу посреди ночи, да еще в совершенном безлунье. Он даже пожалел, что с ним нет сейчас Нумедидеса. Как бы сильно ни раздражал его кузен в последнее время, – сейчас он был бы рад любому обществу.

Внезапно Валерий насторожился. Инстинкт бывалого воина заставил его напрячься, пристально вглядываясь в просвет между деревьями впереди, чуть левее тропы, где он ехал. Что-то светлое мелькнуло там, на прогалине. Может, дикий зверь? После встречи с Цернунносом он уже не удивился бы ничему. Эх, жаль, обронил где-то кинжал…

Но тут же он расслабился. Последний луч угасающего солнца упал на поляну, высвечивая хрупкий тоненький силуэт. Валерий узнал белое платье, в закатных лучах кажущееся оранжевым, словно языки пламени в камине, и высокую смешную прическу, какие не носили при дворе уже несколько зим, единственной дочери барона Тиберия, и неспешно подъехал ближе.