Текст книги "Журнал Наш Современник №10 (2003)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

...А на меня со старых черно-белых фотографий кротко смотрит маленький мальчик – ласковый, послушный Олежка Зобов, любимец семьи. Ангельское личико, легкие белокурые кудряшки. Вот ему три года, о плодах воспитания еще нет и речи. За какую-то провинность мама наказывает сына, в порыве родительского гнева отправляет в угол, да еще прикрикивает: “И встань в углу на колени!” Родители хотя бы раз в жизни наказывают своих детей. Но, думаю, считанные единицы получают в ответ то, что услышала Мария Никитична Зобова от покладистого, ласкового Олежки: “Я не встану на колени! Я никогда ни перед кем не встану на колени!”

Он за всю свою жизнь ни перед кем не встал на колени. Ни перед начальством, ни перед врагами, ни перед болью, ни перед смертью. Может, поэтому долгие годы не двигался по служебной лестнице, все был командиром роты, хотя по опыту, знаниям, по отношению к солдатам мог в тридцать семь и полком командовать. В Чечню он улетел старлеем, приказ о присвоении очередного звания капитана застал его на боевой позиции. Олег никогда не искал, где лучше, главными людьми в его жизни были солдаты. Мария Никитична хранит небольшие записочки, которые регулярно приносили его подчиненные, в них всего два слова: “Обязательно накорми”.

…Отец Олега, Николай Александрович Зобов, ушел на Великую Отечественную добровольцем в шестнадцать лет. Первый бой принял в районе Бекетовки, что в тридцати километрах от Сталинграда, дошел до самого Дрездена, там и встретил Победу. Орденоносец, гвардии майор, кадровый военный. Да и мама не из слабых: ходить три года по кабинетам, добиваясь лечения раненого сына, сцепив зубы, сглотнув слезы, выслушивать: “Мы вашего сына туда не посылали и ничего вам не должны”, выхлопотать заслуженную в бою, оплаченную кровью звезду Героя... Есть еще женщины в русских селеньях!

Говорит Мария Никитична Зобова:

– Олег появился на свет 23 февраля 1958 года в Латвии, в городе Даугавпилсе. Роддом находился неподалеку от воинской части. Был День Советской Армии, в это время начался праздничный салют, взвилась ракета. Медсестра сказала: “Вот и еще один солдат родился ...” Это был ребенок, которому не надо было ничего повторять. Играл исключительно в солдатиков, которых у него были, наверное, целые дивизии. Одна из любимых с детства книг: “Жить – Родине служить”. Учился Олежка только на “4” и “5”, рос добрым, щедрым, делился с друзьями всем, что у него было... Однажды я узнаю, что бутерброды, которые я собирала ему в школу, он отдает солдатам из воинской части. Ну что же, стала делать больше бутербродов. Так прошло все его детство: если у него что-то было, обязательно поделится!

С раннего детства Олег хотел стать военным. Втайне от мамы, чтобы не волновать ее, ходил в ДОСААФ, прыгал с парашютом. Мечтой его были воздушно-десантные войска. Дважды неудачно поступал в Рязанское училище ВДВ (конкурс тогда был десять человек на место – быть военным было почетно), но курсантом стал по направлению самого “дяди Васи”, легендарного создателя и командующего ВДВ Василия Филипповича Маргелова, разглядевшего в солдате-срочнике будущего героя. Разглядел его и фронтовой командир отца, генерал-лейтенант Тружеников, подаривший свои генеральские погоны с напутствием: “Ты будешь воином. Возьми и обязательно дослужись до таких погон!” Эти погоны сейчас хранятся в домашнем музее Зобовых на почетном месте, рядом со звездой Героя России.

Знакомясь с судьбами героев, я пришла к выводу: есть люди, живущие с постоянной внутренней готовностью к подвигу. Их немного, но они “соль земли”, а соли много быть и не должно. Они так устроены, они не могут иначе. Бог дал им добрые, отзывчивые, бесстрашные сердца. Рано или поздно они попадают в ситуацию, требующую отваги, и тогда проявляется их потрясающая способность к самопожертвованию. Не знаю, можно ли добиться этого воспитанием. Может быть, частично. Олега Зобова, конечно, воспитывали в духе взаимопомощи и взаимовыручки, тогда всех так воспитывали. Тогда не было рыночной экономики и принцип “человек человеку волк” был не в чести. Наоборот, приветствовалось: “Сам погибай, а товарища выручай”! Во всяком случае, меня и моих сверстников учили этому и в школе, и дома. Однако учили всех, а поступают так далеко не все.

...Шел третий год учебы в Рязани, Олег приехал на каникулы к родителям. Тогда отца перевели служить в Каунас. Олег с мамой стояли в очереди в магазине, вдруг слышат женский крик: “Ребенок на льдине!”. Люди из очереди побежали к реке, Олег впереди всех. На Немане шел ледоход, и на одной из плывущих льдин беспомощно темнела детская фигурка. Медлить нельзя было: льдина оседала в воду. Олег быстро отыскал старую, без весел, лодку. В днище была дыра, под ногами захлюпало. Сорвав с головы шапку, кое-как заткнув дыру, Олег изо всех сил погреб руками в ледяной воде. Ребенок стоял на льдине, по щиколотку в воде. Плавно, без резких движений Олег взял его в лодку, отчалил к берегу. Просто, спокойно, грамотно спас мальчугана, рискуя жизнью. Тогда еще не существовало министерства по чрезвычайным ситуациям. Да и люди в общей массе были как-то отзывчивее и добрее.

Окончив училище, Олег попросил, чтобы его направили служить в Псковскую 76-ю парашютно-десантную дивизию. Он полюбил древний Псков всей душой. Он вообще ценил красоту, старался, чтобы ее было вокруг как можно больше. Территорию 104-го полка издавна украшали заросли сирени. Один из не в меру ретивых военачальников велел вырубить “мешавшую” обзору красоту, дабы ровный, гладкий, как блин, плац просматривался вдоль и поперек из окна его кабинета. Приказ командира – закон для подчиненных. Вырубили. В полку появился другой командир, от прежнего остались неприятные воспоминания и пустая, голая земля. Олегу Зобову захотелось ее чем-то украсить, он никак не мог придумать, чем же. И вот во время прогулки в Каунасском ботаническом саду ему приглянулись серебристые елочки, которые разводили в питомнике сада. На свои отпускные деньги он покупает несколько ящиков елочек, везет их в полк. Тридцать восемь красавиц и сейчас украшают псковскую землю, аллея ведет от столовой до памятника погибшим десантникам. Говорят, чтобы оставить след на земле, нужно родить ребенка, построить дом и посадить дерево. Олег Зобов посадил целую аллею – его жизнь продолжается.

Будущего лучшего снайпера полка в первой чеченской войне Володю Носкова Олег выбрал, выучил и воспитал сам. Володя рассказывает: “Когда начались “смотрины” новобранцев, мне сержант из старослужащих говорит: “Моли Бога, чтобы ты попал вон к тому длинному”– и показывает на Олега, который был любимцем солдат. Когда “длинный” подошел к строю новичков, сердце мое от волнения чуть не выпрыгивало, до того он мне понравился, до того хотелось, чтобы он стал моим командиром. И когда он положил руку на плечо, указал место среди своих солдат, я едва сдержался, чтобы не броситься от радости ему на шею!”.

За красоту, мужественность, интеллигентность и деликатность солдаты называли Олега “наш Принц”. Вообще, он был уникальный военный: не пил, не курил, от него никогда не слышали обиходного армейского матерка. Солдаты проводили увольнительные в квартире Зобовых: смотрели видеокассеты или слушали музыку. Мария Никитична кормила их обедом. Такого бы командира, как лейтенант Зобов, да каждому солдату, наверное, не бегали бы мальчишки от армии! Олег любил людей, дорожил ими. Он вообще любил все живое. Во Пскове, неподалеку от Мирожского монастыря, в речной заводи поселились белые лебеди. Каждое утро Олег шел на службу мимо них, находил время и на красоту лебединую полюбоваться и подкормить птиц. В ноябре 94-го решил построить для них домик, чтобы не мерзли капризными псковскими зимами. Не успел...

Наступил день, непреодолимой чертой разделивший жизнь Зобовых надвое. Когда войска отправлялись на Кавказ, материнское сердце сжималось от тяжелого предчувствия. Она шла вслед за уходящим на войну сыном, а он упрямо твердил: “Иди домой и корми лебедей!”. Вернулась. Взяла корм. Пошла к речке. Машинально бросала корм, сквозь слезы глядя в небо, по которому летели на войну тяжелые самолеты с бравыми десантниками. Один, второй, третий, пятый... Она насчитала их двадцать восемь. Никто из ребят даже не представлял, в какой кровавый ад они приземлятся через какую-нибудь пару-тройку часов. Олег взял с собой на войну видеокамеру. Камера пропала, но снятая пленка сохранилась. Ее до сих пор не показывают матери: боятся, что не выдержит сердце.

...Из Чечни Олег вернулся раненым. Потянулась длинная череда госпитальных дней и ночей. Псков, Петербург, Москва... Несмотря на тяжелую травму позвоночника, осколочное ранение в голову, контузию, несмотря на безнадежный прогноз врачей, которые предсказывали ему жизни на несколько недель, Олег не только прожил четыре с лишним года, но еще и вернулся в строй. Каждое утро он туго стягивал на груди специальный корсет и, превозмогая боль, шел на службу. Он никогда не жаловался, только темнели глаза, а лицо становилось все более осунувшимся, белым. В это невозможно поверить – смертельно больной, он пять раз прыгнул с парашютом вместе с солдатами, которых учил военному делу. Ценой нечеловеческих усилий снова и снова выходил победителем в схватке с болезнью, ежедневно совершал подвиг, подобно знаменитому летчику Алексею Маресьеву, герою вычеркнутой из школьных программ “Повести о настоящем человеке”.

Как же неприятно врагам России, что нельзя вычеркнуть разом и отовсюду наше недавнее прошлое, весь Советский Союз с его достижениями, с людьми, с его величественной мощью и трагической жертвенностью. Скрипя зубами, приходится им ждать, когда же перемрут носители духа “самого непокорного на земле народа”, не забывшего победный май сорок пятого, посмевшего передать знамя, память и дух Победы детям и внукам! Недаром одна из знаковых фигур новой российской демократии публично сетовала на то, что пока “в этой стране” живо старшее поколение, в ней невозможно построить “главное достижение человечества” – рыночную экономику.

Алексей Петрович Маресьев ушел из жизни спустя два с лишним года после Олега Зобова, 18 мая 2001-го. Незадолго до кончины он говорил: “Уверен, у практики развенчания нашей гордости есть заказ. Заказчикам выгодно, чтобы у нас “не осталось героев”, чтобы не с кого было брать пример. Нанесен сильнейший удар по духовности: нам “нечем” и “некем” гордиться!.. Я очень боюсь, что на смену придет поколение, которое будет равняться не на отцов и дедов, не на своих предков, а на наших недругов, духовно чуждых людей”. Азбука любого следователя, его “альфа” и “омега” – “ищи, кому выгодно”. Заказчика уничтожения России читатель, я думаю, и сам знает. И исполнители заказа не прячутся. И все же Алексей Петрович Маресьев верил в нас: “Пелена с глаз скоро спадет. Настоящих русских людей много. Да, сегодня они растерялись, кто-то дезориентирован... Но не может ведь все это продолжаться бесконечно”. С этой уверенностью Герою Советского Союза было легче уходить из жизни. Однако наступил 2002 год, и назначенный президентом, размноженный миллионами телеэкранов министр культуры Российской Федерации изрек: “патриотизм – последнее прибежище негодяев!” Хорошо, Маресьев не дожил, не слышал! А те, кто дожил? А те, которые живут сейчас и работают не ради кошелька? Пусть их меньше, чем раньше, но они есть, иначе бы государство Россия с президентом, гимном, флагом и министром культуры сегодня уже не существовало бы на карте мира! Taк кто же именно негодяи, а кто патриоты? Следуя совету самого президента РФ, который, как и его министр, тоже любит цитаты, – “котлеты отдельно, a мухи отдельно!”.

Среди людей, выдающих нынче себя за патриотов, есть те, кто не успел вовремя сориентироваться в народившемся диком капитализме, присосаться к нефтяной скважине, втиснуться в “новорусский” истеблишмент, но руководить привык и делать в жизни более ничего не умеет и не хочет. Интимное, потаенное, проникновенное чувство любви к Родине, о котором Достоевский писал как об одном из самых стыдливых чувств, присущих человеку, эти люди сделали для себя прибыльным бизнесом. В то время как большинство населения России за гроши защищают Родину, трудятся на ее благо, есть хорошо оплачиваемая прослойка консультантов, авторов, режиссеров, артистов, которые “любят Родину” за зарплату. Отделить “негодяев” от “патриотов” очень легко. Не платить, не наполнять кормушку – они сами от нее разбегутся. Патриотизм теперь в моде, политтехнологи не зря жуют хлеб и чутко улавливают народные настроения: при нынешнем президенте вроде как хорошим тоном считается слыть “государственником”.

А вот заменить истинное искусство на трескотню заезженных, затертых фраз, подменить боевой дух на бестолковое мельтешение державных символов, подпустить к кормушке “толерантных”, ручных, грамотно гробящих любое живое дело – это можно. Прижмутся “толерантные” друг к дружке поплотнее, поделят места у корытца, и – кочуй себе с одного телеканала на другой, тусуйся в колоде политиков, шоуменов, плейбоев двойной морали. “Одни слова для кухонь, другие для улиц”. И явятся среди бесчисленных шоу, обслуживающих низменные инстинкты, шоу патриотические. безликие, пафосные, скучные, не дающие ничего ни сердцу, ни уму. Слепленные то ли для “галочки”, то ли для отмывания денег. После которых у людей на душе разочарование и тоска. Сквозь монолит профессионалов “шоу-бизнеса” почти невозможно пробиться тем, для кого любовь к Родине не поза, не профессия, не источник доходов, а душевная потребность, плоть и кровь, тем, кто не дерет горло и не бьет себя кулаком в грудь, а тихо и последовательно делает пусть небольшое, но конкретное и нужное дело на ее благо.

...Когда я бываю в госпиталях и спрашиваю у раненых: “Если позволит здоровье, вернетесь ли вы в места боевых действий?”, почти все отвечают утвердительно. Но особенно меня потряс один случай: молодой офицер, сапер, у которого нет руки, протез вместо ноги, твердо уверен, что встанет в строй, просто без тени сомнения говорит об этом... Какая сила духа, какое мужество у наших людей! Но когда я того сапера назвала настоящим героем и патриотом, он лишь смутился: не надо, мол, пафоса!

Сейчас уже многие знают сценарий мирового правительства по уничтоже-нию русской цивилизации, обнародованный еще в 1946 году, печально знаменитый “план Даллеса”: “Мы подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти ценности верить. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Литература, театры, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие страсти. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать... И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим их в посмешище. Найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Вот так мы это и сделаем...”

Прошло 55 лет, и с помощью своих доморощенных даллесов патриотизм подешевел настолько, что само это слово у многих вызывает раздражение и иронию.

…Но вернемся в живой мир. К настоящим людям, настоящим чувствам и поступкам. К жизни и подвигу Олега Зобова.

Так вышло, что не сложилась у Олега семейная жизнь. У него не было детей. Все свое время отдавал он ратному труду, a матери говорил: “Мои солдаты будут твоими сыновьями”. И солдаты платили и по сей день платят любовью своему командиру. “Орел наш, – писали они в госпиталь – держись! Так, как ты держался в Чечне!” Известие о награждении Золотой Звездой Героя России Олег Зобов встретил устало-спокойно. “Это награда не только моя, но и всех бойцов, с которыми я входил новогодней ночью в Грозный, в ней частица каждого, кто был в том бою. Наконец-то каждый оценен по достоинству и по совести”. Истинное благородство, жертвенность, исконно русская общинность, которую так хотят превратить в культ себялюбия певцы “новорусской” морали.

В день смерти, когда все, и сам Олег, понимали, что его жизни остались считанные часы, Мария Никитична плакала в больничной палате. Олег подозвал ее и строго сказал: “Прекрати сейчас же! Ты хотела бы, чтобы сто шестьдесят три матери плакали, или ты одна?” Он так не хотел умирать, даже невыносимые боли последних месяцев не убили в нем жажду жизни. “Держите меня! – просил он, взяв за руки мать и крестную, – нe отпускайте!”. С этими словами он сделал свой последний вздох. И с тех пор ежедневно в течение четырех лет ходит мать на могилу, выплакивает слезы, которые сдержала тогда, у постели сына, умиравшего за Отечество и за своих солдат. За други своя...

Что мы можем сделать для матери? Только одно – не обрывать ниточку памяти. Это надо не столько ей, сколько нам самим. Чтобы очистить души у памятника тому, кто не прятал сердце за спины ребят. Чтобы помнить: есть вечное, есть святое. Пока мы помним это, мы – народ! Порвем тоненькую ниточку – и все, мы просто население, бери нас тогда голыми руками!

ЕВГЕНИЙ РОДИОНОВ:

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Пограничник Евгений Родионов попал в плен к чеченским бандитам с тремя другими воинами-пограничниками во время боевых действий на границе Чечни и Ингушетии в феврале 1996 года. У молодых солдат срочной службы был выбор: принять веру врага и сохранить жизнь или мучени-чески погибнуть. Принять веру врага – значило взять в руки оружие и стрелять по своим: предателей бандиты повязывали кровью. Они предпочли смерть предательству – рядовой Евгений Родионов, младший сержант Андрей Трусов, рядовой Игорь Яковлев, рядовой Александр Железнов.

И все же некоторые задают мне вопрос: “Что же особенного они совершили? Ни в одном бою не участвовали, ни одного танка-самолета не подбили. Никого не спасли, рискуя жизнью”. Эта правда. Только не вся. В наше время измены, трусости и обмана, вдали от родных и близких  восемнадцатилетние мальчики в плену под пытками не стали предателями. Много это или мало? Подвиг это или нет? Пусть каждый мысленно поставит себя на место одного из этих мальчиков. Пусть хотя бы на мгновение представит холодный февраль 96-го, чеченский каменный мешок с решеткой, без отопления, голод и избиения, унижения и изощренные пытки. Сколько таких мгновений было в ста длинных, долгих днях и ночах плена? И ежедневное предложение прекратить все это тотчас же в обмен на предательство Родины…

Какую же силу духа, какое мужество нужно иметь, чтобы не стать иудами!

...Об этом подвиге в последнее время написано много статей, снято немало телерепортажей. Главным образом они касаются Евгения Родионова, который не предал Отечество и Православную веру. Собственно говоря, и известен подвиг четверых стал благодаря Евгению. Он один из плененных носил нательный крестик, который и был найден в ноябре 1996-го неподалеку от чеченского селения Бамут в воронке из-под авиабомбы – братской могиле пограничников. Этот крестик вызывал особую злобу мучителей. Они требовали, чтобы Женя своими руками снял его и отрекся от Христа. За отказ сделать это в день его рождения, 23 мая, нелюди заживо отрезали солдату голову. С тех пор прошло более семи лет, но среди церковных иерархов нет единодушия в оценке его мученической кончины, и хотя многие думают, что он причислен к лику святых, это не так.

Интерес к судьбе Жени простых людей никак не связан с мнением церковного или светского начальства, не спущен директивой сверху. Когда вокруг сплошь лицемерие и фальшь, когда все и вся продается и покупается, когда не только на дом, на предприятие, но и на священные понятия – Любовь, Земля, Жизнь – вешается ярлык с наименованием товара и ценник, людям, как воздух, необходимо знать, что есть кто-то презревший ярлыки, прорвавшийся сквозь ценники. Когда колеблется, стремительно уходит из-под ног земля, на которой еще вчера крепко стояли казавшиеся незыблемыми монолиты Родины и государства, когда никто никому не верит и нечто безусловно белое вчера сегодня становится серым, а то и вовсе черным, людям нужно знать: не все продано, есть вечные ценности, не подлежащие утилизации, есть люди, способные иметь убеждения, отстаивать их и даже отдать за них жизнь.

“Припомните век героев, когда зачинались древние государства. Или век наших богатырей, стоявших на страже нашей слагавшейся национальности. И Геркулес, и Илья Муромец не знали компромиссов, они вели не словесную, а реальную борьбу с чудовищами, угрожавшими их родине, они отстаивали высочайшие народные святыни. Героический идеал религиозен, он аристократичен – в смысле торжества лучшего над дурным. Героизм самоотвержен, то есть не боится ни трудов, ни лишений, ни самой смерти. Наконец, героизм национален, ибо он движется общим благом, а не личным или узкопартийным. Героизм – тот солнечный фокус, в котором соединяются все лучи народной души, весь ее жар и свет. Всякая нация, чтобы быть нацией, непременно должна быть героичной и вне и внутри себя, иначе она делается растленной, впадает в старческие грехи и делается добычей более благородных соседей”, – так писал русский философ и публицист начала двадцатого века Михаил Меньшиков в “Письмах к русской нации”. Поэтому стремится русская душа, сознательно или подсознательно, от мелкого и пошлого к героическому и высокому. Поэтому враг делает все, чтобы это стремление отбить и уничтожить.

В отечественной истории не перечесть подвигов попавших в плен, замученных, но не ставших предателями. Это и танкист Юрий Смирнов, попавший раненым к фашистам, под пытками не выдавший товарищей. Хотя рядовой Красной Армии Смирнов и не носил нательный крест, но казнили его той же мучительной казнью, что Иисуса Христа две тысячи лет назад: он умирал долго и мучительно, прибитый гвоздями к кресту. Это и партизанка Зоя Космодемьянская, которой “цивилизованные” представители “высшей расы” вырезали на груди звезды, и генерал Дмитрий Карбышев, которого тогдашние “продвинутые” обливали на морозе водой до тех пор, пока он не стал ледяной глыбой. И многие, многие, известные и безымянные. За что они погибли?

В мае 2002 года я участвовала в передаче “Народного радио”, посвященной Дню Победы. Звучали песни о Родине, мы беседовали с ведущей о героях войны. В прямой эфир позвонил радиослушатель: “Вы о патриотизме рассуждаете, а что хорошего было в Советском Союзе? Принудиловка, нищета, лагеря, коммуналки, одним словом, тоталитарный режим. За что же было бросаться на амбразуру?” Я сказала, что, возможно, кто-то умирал, проклиная лагеря, но большинство, по моему глубокому убеждению, сражались и погибали за Родину. Слушатель возразил: “Это пропаганда. Все ненавидели империю зла, но даже пикнуть боялись, потому что везде были стукачи и комиссары!” Едва он положил трубку, на радиостанцию обрушился шквал звонков. Люди негодовали, защищая честь тех, кто уже не мог за себя постоять. Но наши современники не авторитет для того радиослушателя. И я подумала: пусть ему ответят сами павшие офицеры и солдаты Великой Отечественной. Вот только один из тысяч ответов, дошедших до нас.

В Крыму, под Керчью, на моей родине, в мае сорок второго, когда командование Крымфронта, фактически руководимое комиссаром Мехлисом, бездарно провалило оборонительную операцию на Керченском полуострове и, “забыв” отдать приказ на отступление, бросило войска и трусливо удрало за пролив, около десяти тысяч командиров и бойцов, выполнявших последний приказ “Держаться...”, оказались в окружении у поселка Аджимушкай. Позади – море, вокруг – фашисты. Можно было сдаться в плен. Но командиры принимают другое решение: спуститься в оставшиеся еще с царских времен близ селения каменоломни и организовать там сопротивление. Начинается 170-дневная история Аджимушкая – второй Брестской крепости. С мая по октябрь в многокилометровых подземных коридорах, где температура воздуха в самые жаркие дни не поднимается выше +7 градусов по Цельсию, где от сырости у раненых не заживали раны, без воды, без еды, без медикаментов, в полной тьме, не просто в окружении, а в тылу гитлеровских войск, они шесть (!) месяцев сковывали пять (!) гитлеровских полков. Они превратили подземный лабиринт в очаг сопротивления, откуда непрерывно и неожиданно атаковали фашистов. “Цивилизованные” немцы травили их газами (некоторые, экспериментальные, до сих пор не идентифицированные, были опытными образцами, использование которых запрещалось международными конвенциями), взрывали глубинными бомбами, а мирных жителей – стариков, детей – делали заложниками.

Моя мама, пережившая с бабушкой и дедушкой оккупацию, однажды стояла во время очередной такой потравы в заложниках на краю рва, который в любую минуту, раздайся из подземелья хотя бы один выстрел наших, мог стать для всех них братской могилой. Мама была юная, здоровая и красивая – таких “неполноценных” славян “цивилизованные” угоняли в Германию на черные работы, мама в рабство не хотела и пряталась, как могла: чтобы скрыть природную красоту и прибавить себе годы, она мазала лицо грязью и сажей, привязывала к спине “горб”, куталась даже в жаркие дни в темную старушечью шаль. В этой шали она от рассвета до заката в тот страшный день стояла среди заложников, ожидая расстрела. Чтобы не кричать от страха, мама зажимала зубами край шерстяной шали. Но, видимо, партизанский связной успел предупредить наших: они не отстреливались. Возможно, уходили глубже под землю, возможно, умирали от удушья, но, умирая, ценою своих жизней спасали будущее Родины, мое будущее. Только когда начало темнеть, фашисты распустили людей по домам. Мама, не чуя под собою ног, добралась до дома, сняла шаль: она была вся в дырках. Так велико было нервное напряжение, что мама, не помня себя, машинально изжевала ткань. Воспоминание о страшных месяцах оккупации мучило маму всю жизнь. Наверное, на генетическом уровне это передалось и мне, хотя я родилась намного позже победного сорок пятого. В детстве война мне снилась почему-то почти каждую ночь...

Наши были обречены. Еще в мае 42-го командование вычеркнуло их из списков военнослужащих Красной Армии, а когда в начале июля пал Севастополь, исчезла последняя надежда на освобождение. Глубоко под землей, рядом с погибшими и погибающими товарищами, никто не мог заставить обреченных людей лгать. Ни стукачи, ни сексоты, ни длинная рука Сталина не могли достать тех, кому было нечего больше терять. Но не проклятия режиму шлют с того света безымянные, с честью выполнившие последний приказ командиры и бойцы. Умирающие, при свете коптилки, они нацарапали на известняке обессилевшими руками: “Здесь могила героям, павшим в бою за Советскую Родину”. Поезжайте в Керчь, спуститесь в каменоломни, прочтите это послание потомкам.

Не зная прошлого, можешь не иметь и будущего. Но сейчас, когда подавляющее большинство населения России стоит на пороге нищеты и отчаяния и думает только о физиологическом выживании, когда люди разуверились во всех и вся, а власть имущие откровенно и цинично попирают всяческую мораль, что заставляет меня будоражить “пафосную” тему, напоминать согражданам о тех, кто свято верил в Долг, Совесть, Присягу, Родину, Честь и положил за них жизнь? Русские герои кажутся мне той спасительной соломинкой, уцепившись за которую русский народ сможет вновь обрести духовное величие, а вслед за ним и материальную мощь. Подвиг героев и давних, и новейших времен одинаково дорог Родине-Матери. Но у каждого времени свои одежды, и для большинства людей молодых даже поколение бабушек-дедушек – это что-то далекое, никак не соприкасающееся с их повседневной жизнью, разве через анекдоты, вроде: “участникам Куликовской битвы – без очереди”. Одно дело – вековая пыль истории, пусть это даже свежая пыль прошлого столетия, а совсем другое – их ровесники, современники, хлебнувшие ту же чашу яда разложения и растления последнего десятилетия.

Летом 2002 и 2003 года в Крыму я выступала с концертами перед моряками Черноморского флота. И надо было видеть, как зал буквально замер, когда я рассказывала о подвиге четырех пленных пограничников в 96-м. Ведь это все еще так свежо, матросы в зале – ровесники Жени Родионова и его товарищей, которым в 2003-м исполнилось бы только двадцать шесть! Как после концерта подходили ребята ко мне, просили книги о Жене, аудиокассеты с записью песни, посвященной ему! Черноморские моряки далеки и от церкви, и от войны в Чечне, однако откликнулись их сердца на подвиг Жени Родионова и его товарищей, проснулась генетическая память, посветлели лица! Они услышали, что, оказывается, и в наше время, когда шкурный интерес у многих заменил идеалы, по-другому – можно! Они увидели, что и в жизни, и в смерти может быть великий, святой смысл, что можно не выживать, а жить, не вымирать, а умирать, а это совершенно разные вещи!

Я рассказывала о Жене и его товарищах в школах общеобразовательных и православных, в вузах и колледжах, в казармах и госпиталях, даже в воспитательной колонии, – равнодушных не было нигде. Эта история задевает за живое каждого, кто еще не утратил совесть. Как много простых людей говорили мне, что они не видят смысла в жизни, где человек превращается в раба желудка и половых органов.

Топят русские мужики свои судьбы в водке, недобитая в мясорубках 20-го века активная, волевая молодежь идет в криминал: не видя вокруг созидания, со всем жаром и пылом молодости отдается разрушению. Энергия требует выхода. Мечется в замкнутом пространстве, а дверца – вот она, рядом, ее услужливо распахивают невидимые пухлые ручки: туда, туда – в ночные клубы и на панель, в эстрадно-футбольные фаны и тоталитарные секты, в подъезды и подворотни. А если кому мало грез и развлечений, тех – в криминал! Вон как романтизированы бандюганы масскультурой – что ни блатная тусовка, то триллер-боевик, что ни звуковая пошлость из трех аккордов, то “русский шансон”! Да и наборщик рекрутов в банду рядом всегда и везде. А там, глядишь, дела лихие перерастают в уголовные (сколько веревочке ни виться, а кончику – быть!), и вот уже парнишка или девушка на нарах, пройдет несколько лет, тюрьма сделает из них либо отпетых уголовников, либо больных, надломленных инвалидов...